Такие разные

Деймос никогда не мог понять, каково это любить и быть любимым. Он часто видел, как другие люди, более глупые и менее приближенные к верхушке власти, проявляли знаки внимания, как матери ласково прижимали к себе новорождённых, как нежно ласкали их маленькие головки и тельца, что были хрупче вазы. Отцы строго бранили своих сыновей и дочерей, но при этом тайком гордились, сохраняя в укромном месте все их достижения и работы. Деймос не мог этого понять. Но ему хотелось это испытать, узнать, каково это – когда человек любит всем сердцем, совершенно бескорыстно, принимая своё дитя таким, какое оно есть. Мать... Это слово вызывало в нём неоднозначные чувства: с одной стороны, ему хотелось найти и убить её, собственными руками и без сожалений, за то, что она сломала ему жизнь; с другой стороны, ему хотелось, чтобы она жила, и жила ради него – дарила то, что так не хватало ему в детстве... Нет, он не мог решить, чего ему хочется больше: её смерти или жизни. Деймос мог долго думать, взвешивать свои мысли и решения, но никак не желал приходить к окончательному выводу... а время для него близилось. Мать жива... Жива и сестра с отцом... Семья жива... Но только в его воображении, которое с каждым днём менялось, по мере того, как каждая встреча с сестрой приносила ему нечто новое, родное. Мать не желала увидеть своё дитя, не желала приходить и убеждать его вернуться, бросить всё, что до этого стало его жизнью – вместо неё это делала другая родная частичка, старшая сестра. Слово мать заменилось другим – сестрой, нет, даже не так – Кассандрой. И он пробовал её имя на вкус, произнося по-разному и на всякие лады, даже попробовал произнести "сестра" и "сестрёнка", но это не шло ни в какое сравнение с именем, неожиданно приятным и будоражащим его глотку. Деймос часто отлучался от дел Культа, куда-нибудь приходил, садился на выступ скалы или другое высокое место и начинал прокручивать сценарии будущего в голове, нередко при этом произнося вслух родные слова и имена, которые он знал благодаря сестре. Только такие вечера, тихие и умиротворённые, бывали для него загадкой, некоторым отдыхом перед новым кровавым боем с врагами. Он не позволял себе надолго уходить в меланхолию, ведь знал, что это ничто и не сможет заменить его жизнь на другую... Деймос стал жестоким и властолюбивым давно. Такие качества ему привила новая "семья" – Культ Космоса. Они даже не осознали, что натворили, что, превратив его в чудовище, не ведающего никаких ласк и приятных чувств, обрекли себя на рабство перед ним, на смерть в конце концов! Все эти культисты так и оставались глупцами – слишком высокомерными и красноречивыми для того, чтобы заметить того, что творится перед самыми их носами. Они все были недальновидными: власть над миром, пока что искусственная, затмила их разум и не помогла увидеть опасность. Культ должен был уничтожить всю семью своего лидера, чтобы окончательно закрепить его в своём лоне, но даже этого они не осознали, имея более важные, чем эти, дела. За Кассандрой, Миррин и Николаосом действительно охотились, но как-то вяло и лениво, а если находили, то погибали почти в ту же минуту. Ведь спартанская семья – это не пустое слово... За этим крылись годы тренировок, ужасные условия для выживания и целое озеро пролитых слёз – только жестокость не так укоренилась в их сознании, как в голове младшего ребёнка, едва не погибшего в роковую ночь. Бесконечные пытки, насмешки, угрозы, унижения и тренировки без капли жалости – вот арсенал, которым пользовались культисты, чтобы сделать из Деймоса прекрасное оружие, смертоносное и безжалостное. И им почти это удалось, вот только в одном они просчитались – Деймос постоянно видел счастливых людей, тех, у кого слово семья – не просто слово, а целая жизнь: мать за дитя, отец за мать, сын за родителей и так по цепочке, ведущей к одному – все за всех; это оставляло в его сердце маленькое местечко для более нежных чувств, нежели жажда крови. Кассандра смогла пробудить его чувства, смогла помочь преодолеть внутренних демонов, зовущих убивать и не верить никому. Он видел её, всю такой, какой никогда не мог представить сестру – мужественной, смелой и доброй, а её строгая ожесточённость лишь возбуждала его семейные инстинкты – защищать родную кровь. Кассандра появилась в его жизни неожиданно и как-то даже фантастически, скрывшись за маской культиста. Её глаза были не видны под ярким светом, излучаемым от Пирамиды и свечей, но Деймос смог с близкого расстояния почувствовать, как они смотрят на него в неверии и какой-то странной тревоге, как мерцают подобно звёздам. Мужчина не мог удержаться от искушения – он редко отказывал себе – однако в этот раз с трудом отказался, пообещав себе, что в следующий раз они встретятся, и он получит все ответы на свои вопросы, а если они ему не понравятся, то убить сестру – дело пары секунд. И однако он не убил... Деймос любил в свободное время после появления Кассандры мечтать, как они встретятся в очередной раз, как он будет колоть её своими жестокими словами, а она язвительно парировать, с какой-то необычной нежностью заглядывая в его золотистые глаза. И ему хотелось до бесконечности так держать её в своих руках – где-то рядом с собой, и слушать ответы, другого бы больше зливших, но его приводивших к эйфории. Это было так странно и необычно. Ему не хотелось её убивать, хотелось только, чтобы Кассандра была с ним на одной стороне и помогла испытать всё то, что так с детства навязчиво преследовало его душу. Однажды он едва не обнял сестру в странном порыве, исходившем глубоко внутри, от той частички сердца, ещё не заледеневшей и не покрывшейся коркой, но вовремя сдержался, почему-то холодея от мысли, что бы тогда произошло. Его фантазии позже сменили снова курс, и уже не слово сестра главенствовало, а другое – девушка... И вовсе не важно, что Кассандра была его старше и могла считаться женщиной, для него она оставалась юной и почему-то маленькой, наверное, от того, что его сила воспринималась как сильнее всякой существующей, а в особенности женской. Ему стоило бояться себя, но он уже давно отринул всё моральное, почти всё человеческое, ведь сколько же крови было пролито его руками, грубыми и мозолистыми от постоянных упражнений с мечом. Небольшие шрамики на ладонях почему-то вызывали зависть у многих, а женщины с них будто сходили с ума, постоянно уделяя рукам много внимания, как только не облизывали, не сжимали, не проводили пальцами. Деймосу было стыдно вспоминать свой первый опыт половой жизни – это был кошмар и притом самый развратный и мерзкий из всех. Его просто изнасиловали, комментируя каждое своё действие, шесть женщин из числа культистов. Они верили, что такое священное действие, совершаемое на алтаре и проливаемое кровью, лишь придаст сил и могущества Деймосу, тогда ещё юноше. Только это было давно, и с тех пор его кровожадность отпугивала многих женщин-культистов. Гетеры знали его и восхищались его стройным и подтянутым телом, могучим голосом и неутомимой жёсткостью в сексе. Им было хорошо с ним. Но Деймос не любил ни одну из них, занимаясь с ними так называемой любовью только из мужской потребности. А ему так хотелось испытать хоть что-то, похожее на любовь и привязанность. Кассандра подарила ему много сладостных мгновений, даже не зная всего того, что двигало её братом, Алексиосом. Она дарила ему уверенные улыбки, в которых сквозила мутной тенью нежность, говорила бархатным голосом, будто желая уберечь, защитить его от всего на свете, пыталась прикасаться к нему с той любовью и привязанностью, присущей сестре, потерявшей брата. Только Деймос боялся этих прикосновений, боялся самого ощущения, последующего после них. Столько лет желать простого родственного объятия, чтобы потом сходить с ума от страха его испытать... Он боялся вовсе не прикосновения, как думала сестра, а того, что сломается, что вся его жизнь пойдёт под другой откос стоит только ей прикоснуться к нему даже мизинцем. Но этот же страх питал его воображение, давал надежды на новую жизнь, отличную от прежней. Его кровожадность отступала перед действием всесильной любви, а глаза смягчались, убаюканные взором вовсе не матери, о которой он мечтал, а старшей сестры, что пришла только ради него, ради того, чтобы спасти его душу от тёмной власти. Его не смущали никакие рамки, ведь нет ничего плохого в том, чтобы мечтать о времени, проведённом с сестрой. Только она могла растопить его сердце. Так почему же он должен отказываться от такого подарка судьбы? Разве это будет справедливо? Нет, отвечает он сам себе – Кассандра принадлежит только ему, как его родная кровь, и никто не вправе решать её судьбу, кроме него, а он не хочет её смерти, только того, чтобы уйти с ней куда-нибудь далеко, может быть, к родителям – он постарается их простить... Культ скоро пал, и глава его была отрезана навсегда. Деймос впервые видит мать, и его сердце остаётся холодным – мечты скоро обратились в прах, их заменили новые желания. К отцу он испытывает только уважение, зная историю его походов и значительный список убитых. Приёмный брат не вызывает ничего, кроме жуткого желания прибить и заставить его умолкнуть навеки, но он держится... ради неё. А Кассандра, такая счастливая, улыбающаяся, с руками слаще мёда, вызывает в нём неповторимый трепет. Она для него словно идол, новый символ мира. Деймосу с ней хорошо и тепло: голове становится легче, и кошмары редко посещают его сны, самые худшие его черты характера смягчаются, а желания сбываются в геометрической прогрессии. Его Кассандра ещё девушка или слишком неискушённая, раз не замечает пылающего блеска его тигриных глаз, раз исполняет его просьбы и раз за разом гладит волосы, массируя кожу головы, отгоняя боль и даря наслаждение, раз сама часто, будто невзначай, обнимает его, словно не верит в его материальность, в то, что брат рядом и снова в семье. А ему становится с каждым днём всё жарче и жарче – он буквально горит от просыпающейся любви. Только ему, не познавшего семейных отношений, кажется, что это та самая любовь, о которой говорила Миррин, когда родная кровь взывает к родной крови...