Последний приют

Хлопает под порывами ветра распахнутая дверь. Найти это место было не просто, но он справился — пускай и ценой десятка лет прозябания в пыльных архивах и библиотеках. Благо, наследство, полученное от родителей и крестного, позволило не тратить времени на работу. Последний Приют. Когда-то он уже бывал здесь. Он помнит и скрип половиц под ногами, и почерневший от сажи и золы холодный очаг, и продавленное кресло с выцветшей шелковой обивкой. И бледное, словно вылепленное из воска, лицо мужчины, лежащего на узкой постели. Запавшие глаза, заострившиеся черты, орлиный профиль, так резко выделяющийся на фоне разметавшихся по комковатой подушке грязных прядей спутанных черных волос. Он тогда рискнул на негнущихся ногах подойти ближе, коснуться ледяной мраморной кожи шеи, стараясь не задеть страшные багровые рубцы бугрящихся от подбородка до ключиц шрамов — чтобы вдруг почувствовать под пальцами слабый толчок пульса. Встряхнув припорошенными пеплом ранней седины, отросшими за годы прозябания в библиотеках волосами, молодой мужчина отгоняет некстати навалившиеся воспоминания и начинает деловито сновать по комнате. Загораются в углах переносные жаровни, потрескивают, скручиваясь от жара, отдавая аромат и силу затхлому воздуху проклятого дома, волшебные травы. Ложатся на серые обветшалые стены аккуратные линии ритуальной рунической вязи. Он знает: скоро прибудут авроры — всплеск запрещенной магии приведет их сюда. Но его это не беспокоит: защитный купол задержит их на время, достаточное для завершения ритуала. С тихим стуком опускается на камни очага снятая половица, и в подрагивающие от волнения ладони ложатся артефакты, которые он когда-то успел спрятать здесь. Всего за мгновение до того, как провалился из серого сумрака, царившего в этом странном месте, прямо в ослепительную белизну призрачного вокзала Кингс-Кросс. Зеленые глаза блестят лихорадочной уверенностью за круглыми стеклами старых очков, когда их обладатель сжимает пальцы на теплеющей рукояти старшей палочки, признавшей своего владельца. Мягкая ткань мантии-невидимки так знакомо обнимает плечи. Острые грани воскрешающего камня впиваются в ладонь. Гарри Поттер, последний из Повелителей смерти, поднимается с колен. Старый дом вздрагивает в недобром предчувствии. А низкий, чуть хрипловатый голос начинает неторопливо напевать первые катрены сложного темного ритуала, вытягивая из стен силы, накопленные за сотни лет существования Приюта — места, которое находится всюду и нигде, в разных мирах и временах. Места, питающегося огнем и страстью тех, кому довелось здесь очутиться. Места, навечно запирающего умирающих влюбленных в своем измерении. Места, создающего идеальную иллюзию жизни. Места, оказавшегося единственно возможным для проведения задуманного Поттером ритуала. Поттеру наплевать на то, что целый мир может кануть в небытие — он расплатился с этим миром собственной жизнью. Умирать в семнадцать, когда кажется, что вся жизнь еще впереди и все еще можно исправить — страшно. Умирать в двадцать семь, зная, что исправлять уже нечего и спасать больше некого — легко. Он выпевает катрены и всем телом ощущает, как струится сквозь него сила старого дома, как сгорают измерения, рассыпаются пеплом взятые взаймы жизни. Он слышит, как пытаются пробить его защиту авроры под предводительством — какая ирония — его старого друга. Того самого друга, который был ближе и роднее брата. Того самого друга, который знал о нем все и даже немного сверх. Того самого друга, который отдал дементорам человека, сделавшего для этого проклятого мира больше, чем кто бы то ни было. «Гарри, он Пожиратель смерти, убивший Дамблдора, чего еще ты ждал?» Чего он ждал? Ну уж точно не того, что, умерев за этот мир, за всех этих людей, чудом вернувшись с того света — найдет только опустевшую оболочку того, кто был важнее и дороже жизни. Десять лет ему понадобилось, чтобы составить нужный ритуал и отыскать это место. Десять лет библиотечной пыли и сумрака подземелий, сказок и легенд, невнятных намеков и витиеватых догадок. Десять лет отчаяния и надежды. И теперь он никому не позволит себя остановить. Ритуал набирает силу, выходит на последний виток, и Гарри понимает — даже объединенной силы Даров Смерти и легендарного Последнего Приюта не хватает для того, что он задумал. Мелькают перед глазами призрачные фигуры, сгорают в ритуальном огне, освобождаясь от вечного плена, уходят на новый круг перерождения. И до волшебника вдруг доходит: вот в чем он ошибся. Не оттуда — туда. Решение приходит так легко и естественно, словно он давно уже знал, чем все должно закончиться — просто не решался признаться себе в этом. — Я готов. Северус, я иду! — он роняет палочку и камень в подобравшийся так близко огонь ритуала, раскидывает руки, не замечая, как падает с плеч прозрачная древняя мантия, позволяет огню объять себя жаром и болью. Рон, первым прорвавшийся через выставленную обезумевшим Поттером защиту, влетает в ходящую ходуном ветхую хижину и замирает: стоя в центре пылающей комнаты, заливается счастливым смехом седой семнадцатилетний мальчишка в глупых круглых очках. Язычки призрачного пламени лижут его лицо и ладони, заворачивают его в огненный кокон, а он смеется — счастливый, свободный, — как не смеялся еще никогда. На мгновение взгляд блестящих забытым весельем зеленых глаз встречается с ошарашенным взглядом рыжего мужчины, и мальчишка, вскинув руку в прощальном жесте, вдруг рассыпается алыми искрами, словно сгорающий феникс. Только вот пепла не остается. И хижины не остается тоже. Ошарашенный Рон находит себя в центре маленькой светлой полянки, в окружении стройных стволиков молодых осин. Он отмахивается от расспросов подоспевшей команды, оглядывается вокруг диким взглядом и аппарирует прочь, так и не промолвив ни слова.