Resistance is futile

      Часовня забита.       Нет, не так. Свободных мест десятки. Но тут присутствуют все, кто был в бункере. Все члены паствы Иосифа, все Верные, все грешники. Разумеется, Иосиф тоже здесь, стоит рядом с наполненной купелью для крещения. В ней уже искрится вода и, судя по едва слышному химически-цветочному запаху, без Блажи тоже не обошлось.       Салага с совершенно несчастным видом сидит посреди самой первой скамьи, окружённый своими друзьями. Вокруг них — Верные. Салага по-прежнему в форме помощника шерифа, мятой и грязной после всего произошедшего. Остальные грешники тоже не сменили свои испачканные лохмотья. Всё ещё не желают признавать, где теперь их место. Это вскоре изменится. — Братья и сёстры, — торжественно провозглашает Иосиф, — мы собрались здесь сегодня, чтобы узреть чудо. Господь послал в лоно нашей церкви ужасного грешника. Я уверен, вы знаете его — худшего из худших в этом миру.       Присутствующие согласно переговариваются, а Джон кивает. Да. Салага — худший. Иосиф выжидает немного, а затем продолжает. — Это чудовище — воплощение самого греха. Гнев застит его глаза — каждый из вас был свидетелем того, как он жестоко расправлялся, как он убивал тех, кто с ним не согласен и кто стоял у него на пути. И я уверен, вы помните, как ужасно он обошёлся с нашими горячо любимыми Вестниками… Иаковом — нашим защитником… Верой — нашим вдохновением… и Иоанном — нашим Крестителем… Их больше нет. Его алчность и чревоугодие толкали его к краже столь необходимых запасов у наших людей. Его зависть подпитывала стремление уничтожить образ Отца и заменить его своим. Он гордо заявлял о собственной лени и похоти, греясь в них, как в лучах солнечного света. Но хуже всего — его гордыня, не дававшая ему узреть правду: что Врата Эдема — единственный путь к спасению.       Иосиф замолкает, внимательно оглядывая собравшихся. А потом протягивает руку, указывая на Салагу. — Но сейчас шоры спали с его глаз. Он был слеп, но теперь он видит. Он видит мир таким, какой он есть, и понимает, что должен сделать. Не так ли?       Салага напряжённо поджимает губы, но колеблется всего мгновение. — Да, сэр, — отвечает он и голос у него почти не дрожит. — Подойди, дитя, — мягко приглашает Иосиф и Салага встаёт. Даже Джону с его места видно, что двигается тот слишком скованно, что у него дрожат руки. Он явно боится, хотя для этого нет никаких причин.       Иосиф шагает к нему, берёт его трясущиеся руки в свои и ведёт Салагу к купели. Она совсем не глубокая, воды Иосифу едва по пояс, но он, похоже, предвидел возможность возникновения каких-либо затруднений, а потому оставил свой пиджак и закатал рукава рубашки до локтей. — Это только первый шаг в твоём перерождении, — важно говорит Иосиф. — После Очищения будет Исповедь, а затем — Искупление. Но первый шаг — самый важный: не отпустив грехи, которые тянут назад, ты не сможешь двигаться вперёд. Не сможешь воскреснуть и присоединиться к нам. Не сможешь войти в Новый Эдем. Это будет нелегко, но я проведу тебя туда, где твоё место. Ты доверяешь мне?       Долгие, долгие секунды Джон боится, что Салага сейчас отвергнет щедрое предложение Иосифа, но этого не случается. Помощник шерифа сглатывает и его слова разносятся хриплым шёпотом: — Да.       Иосиф кивает и направляет его в правильное положение: теперь они стоят перпендикулярно друг другу, Иосиф правой ладонью придерживает Салагу за спину, а левая покоится на его скрещенных на груди руках. — Тогда стань чист, — ласково говорит Иосиф и опускает Салагу.       Секунда, две. Три, четыре и пять. Слышен только шёпот молитв Отца, но слов не разобрать, они тонут в эхе часовни.       Крещения обычно проходят быстрее.       Шесть секунд перетекают в семь, а потом в восемь.       Очищение, строго говоря, не совсем крещение. А у Салаги слишком много грехов, которые нужно смыть.       Десять. Пятнадцать. Двадцать. — Ты же не топишь его, а? — дрожащий голос Ника Рая нарушает тишину и Верный, приставленный к нему, шикает на него. Но волна уже запущена и Джесс Блэк пытается встать. К счастью, её Верному удаётся заглушить этот порыв. Но она всё же успевает открыть рот и завопить: — Сукин сын! Ваш Отец просто ёбаный социо… — Тихо! — шипит на неё Верный, зажимая ей рот рукой. — Разве ты не видишь, что это благое дело? — Благое, — бурчит Пратт, хмуро глядя на бассейн. Он выглядит так, будто вот-вот дёрнется к нему — Джон почти надеется, что он не сдержится и встанет. Хочется посмотреть, как его побьют Верные. — Да ты, блядь, шутишь.       Тридцать, тридцать пять, сорок, сорок пять.       Под водой какое-то суматошное движение, волны плещутся через края купели, будто Салага начинает поддаваться панике. У него нет никаких причин.       Он выбрасывает руку из воды и в этот же момент его поднимают. У него красное лицо, он влажно кашляет, задыхается от воды и слепо цепляется за Отца в отчаянной попытке придти в себя. Отец бесстрастно смотрит на него. — Ты, — заявляет он, — ещё не чист. — Что? — выдавливает Салага, но Иосиф не объясняет.       Он просто опускает его обратно и под водой Салага отчаянно барахтается. Иосиф держит его с выражением прежнего холодного безразличия на лице. — Не убивай его! — кричит Мэри Мэй и, хотя Джону отвратительно это признавать, но он может понять её страх.       На первый взгляд может показаться, что в этом Очищении нет любви, что Иосиф в гневе, но Джону лучше знать. Иосиф выше мести или жестокости. Он делает только то, что абсолютно необходимо для очищения порочной души помощника шерифа. А Джон не понаслышке знает, насколько она порочна, запятнана и погребена под грехами.       Салага лихорадочно скребёт ногтями по рукам Иосифа и вода волнами разбивается о стенки купели, отзываясь на его попытки борьбы. Похоже, Иосифу трудно его удерживать. Некоторые грешники тоже поднимают крик, что только показывает, что им Очищение нужно так же, как и их драгоценному лидеру. Джеффрис молится, будто происходящее — не воля Божья. Просто отвратительная гордыня.       Как долго уже? Секунд тридцать? На сколько взрослый человек может задержать дыхание?       Неважно. Всё в порядке, потому что Иосиф — пророк Божий, он всегда прав. Всё так, как должно быть. Волноваться незачем.       И тем не менее, Джон чувствует, как скручивается узел тревоги в животе и расползается паникой по венам.       Естественно, Иосиф не станет убивать Салагу, как того опасаются Мэри Мэй и другие грешники, но… но Джон знает, как выглядит утопающий, и если Салага умрёт, то он, Джон, никогда не получит своё прощение, а если Иосиф случайно навредит Салаге, то весь хаос вырвется наружу и… и…       И из купели выплёскивается всё больше воды, а Иосиф всем своим весом пытается удержать Салагу на глубине, и прошла почти целая минута, и… — Иосиф!       Слово разносится резким хриплым эхом, режет молчание, царящее в часовне. Кто-то из Верных, сидящих рядом — тот, кто затыкает рот Бошоу, — на долю секунды оборачивается прежде чем вспоминает, что Джона не существует, и снова смотрит на Отца.       У Джона заходится сердце. Он не собирался этого делать. Выражать свои сомнения в Отце наедине с собой — ужасно. Сомневаться в нём перед грешниками? Ещё хуже. Но перед его собственной паствой? Пожалуй, сейчас именно это — худший грех Джона, а это о чём-то да говорит.       Иосиф странно замирает, слегка повернув голову — не совсем в сторону Джона, но близко. Краем глаза Джон видит обескураженные лица верующих, даже друзья Салаги странно на него смотрят. Нарастает шум, то тут, то там слышны пробегающие шепотки, но Джон не может разобрать ни слова.       Дышать тяжело.       Долгое напряжённое мгновение заканчивается. Иосиф поднимает Салагу из воды, теперь уже осторожно и заботливо, разворачивает его так, чтобы тому было удобнее выкашлять воду из лёгких. Машет Верным, сидящим неподалёку, чтобы подошли и забрали помощника из его рук. И пока Салагу — задыхающегося и надрывно кашляющего — тащат из купели в сторону, Иосиф с достоинством выходит из бассейна. — Всё закончилось, — объявляет он, глядя на грешников, а затем раскидывает руки в метафорическом объятии. — Не хотите присоединиться к своему лидеру в рядах спасённых?       Верные моментально освобождают рты грешникам, чтобы те могли ответить. — Пошёл нахуй! — вопль Джесс Блэк самый громкий и чёткий в смазанном хоре из «нет», «хер тебе» и «я не хочу умирать». Ей быстро затыкают рот, но в этот раз она умудряется почти прокусить перчатку Верного.       Иосиф выглядит немного разочарованным. На секунду он производит впечатление измученного, грустного и уставшего человека. Секунда проходит — и он вновь Отец, невозмутимый и умиротворённый. — Понятно, — отвечает он и обращается к пастве, явно недовольной тем вопиющим неуважением, которое проявляют к их пророку. — Тогда давайте помолимся о том, чтобы эти грешники тоже прозрели и вошли в Новый Эдем вместе с нами.       И всё заканчивается. Грешников силой выводят — для некоторых Верным приходится приложить больше усилий, — а верующие остаются молиться.       Джон склоняет голову и горячо надеется, что Бог не считает его совсем безнадёжным — в отличие от Иосифа.