Resistance is futile

      Джон продолжает молиться, глядя в пол. Он не обращает внимания на кашляющего и хрипящего Салагу в углу. Не прекращает молитву даже когда верующие постепенно начинают расходиться. Он молит о прощении. Нельзя было открывать рот. Нельзя сомневаться. — Прости меня, — шепчет он, не до конца понимая, к кому обращается — к Богу, Иосифу или к самому себе. Возможно, ко всем сразу. Осталась ли у кого-то хоть крупица милосердия для него? Боже, как он надеется, что осталась. — Ты хорошо справился, — доносится приглушённый голос Иосифа из того же угла, откуда и жалкие всхлипывания Салаги. — Иаков был прав насчёт тебя. Ты силён. Отринь страх — это не помешает тебе войти в Эдем вместе с нами. Но изменения не даются даром — сначала нужно сломать себя, чтобы после возродиться, стать лучше. Получить благословение.       Это правда, думает Джон, и с замиранием сердца внезапно чувствует, как живот скручивает от странной ноющей, слишком интенсивной боли. Немного похоже на страх, но это не из-за правоты Иосифа. Должно быть, это голод. Это наверняка он, Джон не так уж много ел в последнее время. Только и всего. Иосиф прав, как всегда. Джон молится о том, чтобы его Очищение прошло быстро и безболезненно — и тут же прекращает. Это неправильно. Оно не должно быть таким. Суть Исповеди — боль. Медленная, прекрасная агония, смиряющая и исцеляющая душу. — Не волнуйся, — так же тихо и мягко говорит Иосиф помощнику. — Я с тобой. Я проведу тебя по пути. Ты будешь здоров, неважно, какой ценой.       Повисает пауза и Салага задушено хмыкает. Это согласие? Или наоборот? Джон не может разобрать, но Иосифу, кажется, этого звука достаточно. — Береги себя, помощник, — говорит он. — Отдохни. Твоя Исповедь завтра.       Шаги Иосифа раздаются всё ближе к Джону и он не может не наклонить голову ещё сильнее, и молится ещё усерднее, пока Отец проходит мимо, оставляя после себя только едва ощутимый запах мыла.       Только когда Джон слышит, как закрылись двери часовни, как затихли шаги Иосифа — только в эту секунду он осмеливается пробормотать «аминь» и поднять голову. Как он и предполагал, никого больше не осталось. Никого, кроме Салаги, растянувшегося на полу в тщетных попытках подняться на колени. Даже Верные ушли.       Должно быть, они вдвоём — самые опальные в этом бункере, думает Джон. Кому-то другому Иосиф бы лично предложил полотенце, сменную одежду, возможно, даже чай с Блажью. В худшем случае поручил бы доверенному заместителю позаботиться о новом члене паствы. Он бы никогда не оставил его замёрзшим, испуганным и одиноким.       Отец, может, и любит Своих детей, но Иосиф явно не испытывает тех же чувств.       Джон мог бы воспользоваться этим.       Он поднимается и потягивается, разминает руки, подходя к Салаге. Тот вяло и неловко дёргается, заслышав шаги. — Тебе нужно согреться, — с этими словами Джон приседает и протягивает ладонь. Салага смотрит на него в ответ и Джон почти видит, как медленно ворочаются шестерёнки в его голове. Спустя долгое мгновение раздумий он соглашается, но схватить Джона за руку у него выходит лишь со второй попытки.       Плохая координация, само собой, связана с тем, что Салага наглотался Блажи — видимо, до этого он только дышал пара́ми; да и необработанная Блажь, с которой они столкнулись во Вратах Веры, была не такой эффективной. А вот затруднённое дыхание и влажная кожа, безусловно, результат почти-утопления. Лучшее, что можно сейчас сделать — вымыть из его организма остатки Блажи, отмыть его самого, высушить, одеть во что-нибудь тёплое и отвести к одному из докторов. Последнее, что Джону нужно — чтобы Салага умер от пневмонии или чего-то подобного, что также можно предотвратить.       Спустя пару секунд они вдвоём всё же поднимают Салагу вертикально и тот шатко покачивается, глядя своими ужасными белыми от Блажи глазами куда-то сквозь Джона. Затем они с трудом — Салага будто не чувствует свои же ноги — пробираются через часовню, потом по галерее и наверх, пока не добираются до мужских душевых. Душевые - ничем не примечательное помещение стандартной планировки, разделённое на три части. В первой — туалеты, писсуары и раковины. Во второй — общая раздевалка с целыми рядами шкафчиков у стены. В третьей — сами душевые кабинки, около двадцати штук, с водонепроницаемыми занавесками вместо дверей. Джон без особой осторожности толкает Салагу к ближайшей кабинке и включает воду. — Тебе надо смыть Блажь, — сообщает он.       Спустя пару секунд обдумывания Салага кивает и грузно приваливается к стене, пытаясь стащить ботинки и расстегнуть рубашку одновременно. Ботинки вскоре поддаются и помощник шерифа едва не падает на бок. Пуговицы же наотрез отказываются подчиняться — непослушные пальцы не могут ухватиться за них нормально. Печальное зрелище. Джон шагает к нему и осторожно отводит неуклюжие руки Салаги в сторону, чтобы самостоятельно расстегнуть рубашку. — Помнишь, ты делал то же самое для меня? — Джон прикладывает титанические усилия для того, чтобы смотреть Салаге в лицо. Не вниз, только не упиваться видом золотистой кожи или тем, как мокрая одежда обтягивает и подчёркивает каждую мышцу. Он должен быть выше этого.       Салага медленно моргает, а затем согласно дёргает головой. — Ага, — каким-то образом даже это у него звучит невнятно. — Я так и не поблагодарил тебя, верно? — спрашивает Джон. Чёрт. Салага хмурится, но потом его лицо постепенно проясняется. — Да, верно, — отвечает помощник, немного помолчав.       Джон кивает. Отличная возможность заработать себе пару очков. — Что ж, — говорит он, расстёгивая последнюю пуговицу, — спасибо. Иди мойся.       Салага не спорит, а просто разворачивается и вваливается в кабинку — ему едва хватает остатков здравого смысла на то, чтобы задёрнуть занавеску за собой.       Вскоре из-под занавески вылетает и тяжело шлёпается на пол куча влажной одежды, а по вполне однозначному звуку бьющихся об тело тугих струй воды можно понять, что Салага наконец-то встал под душ. Джон не утруждает себя тем, чтобы поднять и убрать вещи. Этим займётся кто-то другой. Вместо этого он обыскивает шкафчики в раздевалке и забирает одежду подходящего на вид размера, а ещё самое хорошее полотенце, которое удаётся найти — большое, голубое и пушистое, принадлежавшее кому-то из новых заместителей. Естественно, такие поблажки противоречат учению Иосифа, но Джону сейчас это весьма кстати. В том же шкафчике находятся несколько запечатанных бутылок воды — Джон забирает и их тоже. Перекинув полотенце и одежду через стену кабинки помощника, он возвращается в раздевалку в поисках обуви.       Ботинки помощника позже надо будет высушить, так что Джон складывает их в один из пустых шкафчиков и запоминает номер — потом нужно будет закрепить его за Салагой официально. После нескольких минут поисков Джону удаётся найти сравнительно новую пару тканевых мокасин того же размера, что и ботинки Салаги — его он тоже запоминает на будущее. Именно в этот момент душ выключается.       Салага выходит только через пару минут, вытеревшись и явно смыв с себя некоторые из эффектов Блажи. Теперь он хотя бы смог одеться самостоятельно. Кажется, он уже перестал кашлять, да и дышит получше — но к доктору зайти всё равно нужно. — Моя форма… — начинает он. — Не переживай, — тут же перебивает его Джон. — О ней позаботятся. — Он протягивает Салаге бутылку воды в качестве скромного предложения мира. — Вот. Тебе нужно вымыть Блажь из организма.       Салага хмурится, но бутылку забирает, откручивает крышечку и колеблется всего несколько секунд прежде чем отпить. — Спасибо, — бормочет он и неторопливо делает ещё глоток. — Похоже, ты сейчас в затруднительном положении, — Салага щурится и Джон замолкает. Нужно быть осторожнее. Нужно убедиться, что он может заставить Салагу чувствовать то, что нужно Джону, делать то, что хочет Джон. — Я прекрасно знаю, что ты на самом деле не веришь, несмотря на Очищение. Но ты уже должен был понять, что Иосиф не так глуп, как вам, грешникам, хотелось бы. Он очень проницательный. И он моментально тебя раскусит.       Салага просто продолжает безмолвно пялиться на Джона, сжав бутылку в руке так, что даже костяшки побелели. Похоже, душ ему помог — глаза всё ещё белые от Блажи, но внешняя часть радужки уже начала темнеть. — Позволь помочь тебе, — предлагает Джон. — Показать, чего от тебя ждёт Иосиф. Тебе нужно всего лишь обманывать его до тех пор, пока не станет можно безопасно выбраться из бункера. Я могу помочь. Я хочу помочь. — Почему? — Салага отталкивает от себя его руки и Джон не сопротивляется. Лишь посмеиваясь, поднимает ладони в знак мирных намерений. — Потому что Иосиф может быть довольно злопамятным в определённой ситуации, — отвечает Джон.       Он… ну, он привирает. Иосиф не злопамятен, он просто поступает так, как считает правильным. Это разные вещи. Но Салаге незачем об этом знать. Джон зовёт его жестом следовать за ним и выходит из душевых в галерею: — Пойдём. Тебе нужно к доктору. Не хочу, чтобы ты подхватил воспаление лёгких раньше времени.       Салага снова щурится, поджимает губы — будто проглатывает что-то едкое и колкое, что собирался озвучить. Но наживку из слов Джона он всё же заглотил. Помощник идёт следом, не отставая ни на шаг, и его движения уже куда более уверенные. — Иосиф больше тебя не тронет, — продолжает Джон. — Его вера ему не позволит. Он обязан сохранять тебе жизнь и относительное здоровье независимо от того, насколько недостойно или подло ты можешь поступать. Однако это не распространяется на твоих друзей. — Это не ответ на мой вопрос, Джон, — в голосе Салаги слышится предупреждение. — Если Иосиф будет рад, твои друзья будут в безопасности, — говорит Джон. — Если ты впустишь Слово Иосифа в свою душу — или сделаешь вид, что впустил — Иосиф будет рад. Иосиф счастлив — я тоже счастлив. — А счастье Иосифа многое меняет… — белый от Блажи взгляд становится задумчивым. — Он может перестать притворяться, что ты мёртв. — Ты очень сообразительный, — соглашается Джон через секунду. Выжидает ещё немного, напряжённо стискивает зубы. Сглатывает. Хорошая игра требует терпения. Признать эту единственную ошибку, проявить собственную уязвимость — идеальный способ манипулировать таким, как Салага. Как и Рэйчел, Джон может устроить чертовски хорошее шоу. — Пытаюсь, — только и говорит Салага, и остаток из трёх минут пути до клиники они молчат. Когда они подходят ближе, дверь открыта, а дежурная медсестра поднимает голову и смотрит на них обоих до тех пор, пока не вспоминает, что ей нельзя вести себя так, будто Джон жив, и быстро отворачивается.       Джон останавливается снаружи и ждёт на пару секунд дольше, чем обычно стал бы, прежде чем заговорить. Он следит за тем, чтобы слова звучали мягче и неувереннее, чем обычно: — Всё должно было быть не так, — выдаёт он и специально опускает взгляд в пол. — Это было…       Он обрывает себя, мысленно считает до трёх и снова смотрит на Салагу — тот обеспокоенно поджимает губы и хмурится. Джон позволяет себе коротко печально улыбнуться — тщательно выверенный проблеск эмоций — и отходит назад. Раз, два… — Увидимся, помощник, — прощается Джон, заставляя голос едва заметно дрогнуть. — Будь осторожен.       Затем он разворачивается на пятках и уходит, оставляя Салагу рядом с дверью клиники. Всё это — обстоятельно продуманный сценарий, призванный пробудить в помощнике шерифа интерес. Потому что Джону нужен тот, кто примет его сторону. Тот, кто защитит его, руководствуясь чувством долга, которое он, Джон, и создаст. Всё, что ему при этом надо делать — оставаться полезным достаточно долго, время от времени демонстрируя свои слабые места.       Очень простой план.       Что может пойти не так?