Resistance is futile

      В мужское общежитие, где теперь располагаются грешники, Джон протискивается с аккуратными стопками бумаг в руках. В каждой из них набор бланков — медицинская история, опыт работы, умения и прочее, — а ещё по несколько листов с информацией, призванной сориентировать грешников, на что они могут рассчитывать в плане еды, личных вещей и свободного времени. Среди прочего они найдут наброски расписаний, основные правила поведения и список наказаний, назначаемых за их нарушение. А также сведения о том, где и как можно добыть сменную одежду, сколько времени проводить в комнатах отдыха, а сколько — вне работы или на обучении… Всё, что Джон смог вспомнить, и даже больше того. Он откровенно горд проделанной работой.       В общежитии пусто — похоже, всех отвели на завтрак, заставив присоединиться к верующим, или (есть подозрение, что это касается одной конкретной мисс Блэк) вниз, в мастерские — для перевоспитания. Джон оставляет бумаги на небольшом деревянном столике, не забыв приложить горстку карандашей и услужливо прилепив поверх записку о том, что грешникам нужно сделать и зачем, после чего уходит.       Ноющие голодные спазмы в животе, сопровождающиеся едва ощутимой тошнотой, подталкивают его в сторону столовой. Он даже не может сказать наверняка, когда в последний раз ел — вчера было не до того и… хм-м-м… А он вчера вообще завтракал? Или просто кофе выпил? Так или иначе, но голова уже слегка кружится, а руки и ноги будто существуют отдельно от тела.       Столовая почти забита — Иосифа нигде не видно, но все остальные едят за своими столами. Грешникам выделили отдельный стол, а заодно окружили его Верными. Среди грешников не хватает Линдси и Блэк, как Джон и полагал, а Салага, само собой, в клинике.       Джон подхватывает поднос с миской и становится в очередь. После еды можно будет вернуться в спальню и немного вздремнуть. Проснувшись, он пойдёт к грешникам и заберёт заполненные документы (анкеты и всё остальное можно закончить за пару минут, а значит, двух-трёх часов будет более чем достаточно, так?), чтобы уже начать формировать расписания. Он должен убедиться, что вся информация попадёт к нужным людям — он подпишет бумаги своей фамилией, чтобы их точно не проигнорировали.       И только в тот момент, когда очередь доходит до него, а женщина на раздаче смотрит куда-то сквозь, Джон осознаёт, как же он ошибся.       Он давно знаком с ней — милая, среднего возраста, эдакая матушка. Паула. Когда они только переехали в округ Хоуп, она некоторое время фактически была его домработницей. Оба её сына сбились с праведного пути и забрели слишком далеко, так что она всегда стремилась заботиться о Джоне так, будто он тоже был её сыном. Во время работы ставила рядом с ним чашку кофе и клала рядом что-то из вкусной, невероятно калорийной и сладкой, домашней выпечки. Содержала его дом в безупречной чистоте. Всегда находила для него доброе слово и по-матерински улыбалась — так, как не вела себя ни одна из тех, кто называл себя его матерью.       Ему было ужасно грустно, когда Паула переехала жить в посёлок, предпочтя служить Иосифу, а не ему. Но он не удивился — так обычно и бывает. Никто и никогда не остаётся с Джоном. Иосиф всё равно лучше. Он святой. Нельзя никого винить в том, что они хотят быть подле Отца. — Ты серьёзно? — говорит он, когда она обходит его и неловко забирает миску у того, кто стоит следом. — Перестань, Паула, это же я.       Паула не смотрит на него и никак не показывает, что услышала его. Что он вообще говорил. Что он существует.       Смутное недовольство, тягуче бежавшее по венам, вспыхивает яростью, оборачивается кипящей от гнева кровью. Он голоден, чёрт подери! Он устал! Он не заслуживает этого по-детски тупого игнорирования!       Поэтому всё заканчивается тем, что он швыряет пустую миску — металл громко лязгает, а приглушённая болтовня в столовой затихает. Он поворачивается к женщине, стоящей за ним, и выдёргивает из её рук поднос одним злым движением. Овсянка живописно летит по липкой дуге и шлёпается на пол с отвратительным влажным хлюпаньем. — Ублюдок сраный, — пронизывает тишину голос Пратта. Хадсон едко смеётся. Люди снова начинают бормотать и Джон, не обращая на них внимания, выходит из комнаты так быстро, как только получается на нетвёрдых ногах.       Он вернётся позже, думает Джон, стиснув зубы. В его кабинете есть тайник с конфетами, всякой мелочью для перекуса и «орегано». Ему просто надо забросить в желудок что-нибудь, чтобы поддержать уровень сахара.       Всё в порядке.       Всё хорошо.       Всё под контролем. Он поест нормально чуть позже. Но сейчас…       Поток мыслей прерывается, стоит Джону заметить знакомую фигуру Иосифа в маленьком окошке своего кабинета. Чёрт, у него нет ни малейшего желания разбираться с этим. Не сейчас.       Сначала сон. Потом еда. Всё хорошо. Всё хорошо.       Поэтому он в итоге падает на койку и плотно зажмуривается, стараясь не думать, не думать, не думать ни о чём.