Resistance is futile

      Джон просыпается рано вопреки тому, как поздно уснул ночью. Смотрит на незаконченный потолок над головой. Нужно вставать. Поесть. Принять душ.       Он сонно трёт глаза, кое-как сползая с матраса и стараясь не стащить покрывающие его полотенца. Боже, ну почему он даже не подумал о том, чтобы взять с собой простынь?       Потому что не собирался спать здесь, пока не поддался собственной трусости. Вот и ответ — с горечью думает он, потягиваясь и разминая затёкшие мышцы.       Джон бегло умывается в крошечном туалете рядом с мастерской. Творчество может оставлять после себя грязь и беспорядок — конечно же, он во время строительства бункера позаботился о том, чтобы была возможность освежиться после долгого процесса создания произведений искусства. Он быстро вытирается мочалкой — ровно настолько, чтобы пахнуть мылом, а не по́том. Чистит зубы, полощет рот ополаскивателем и заканчивает всё зубной нитью, прежде чем приступить к чистке бороды.       То, что он изгой, не значит, что он должен им выглядеть. И… что ж. Не помешает хорошо выглядеть перед Салагой. Должен быть способ использовать эту его влюблённость против него самого. Будет трудно, если Салага запомнил их разговоры: он гордый человек и, скорее всего, смутится, вспомнив всю ту чушь, что нёс. Если же нет… Джону придётся придумать хороший план игры. Это будет несложно. Настоящая проблема — другие грешники. Вчера Ник подтвердил, что они все винят его в действиях Иосифа. Нужно показать им, что он не несёт ответственности за то, насколько плохо прошла Исповедь.       Есть незначительный шанс, что Салага сам им расскажет, но Джон явно не станет слепо доверять грешнику. Нет, лучший выбор — быть честным. Скорее всего, грешники любые объяснения будут рассматривать как попытку сбежать от ответственности, но у него есть козырь. Хадсон. Она проходила Исповедь. Можно устроить нечто вроде перекрёстного допроса. Использовать её, чтобы показать, что именно должны были сделать с Салагой и в чём попытки Иосифа потерпели неудачу. Однако следует быть осторожным. Нужно воспитывать в них любовь и уважение к Иосифу. Демонстрация и осуждение его ошибок наверняка принесут больше вреда, чем пользы.       В общем, нужно сохранять спокойствие и подбирать идеальные слова для аргументации своей позиции. Вокруг соберётся самопровозглашённый суд присяжных. Излагать нужно лаконично, и более того — недвусмысленно и неопровержимо.       Из кухни Джон забирает оставшуюся выпечку (похоже, повара используют остатки свежих фруктов и молочных продуктов), делает себе кофе и уходит в свой кабинет. Он переодевается — к счастью, в одном из укромных уголков припрятано несколько коробок с запасной одеждой — и завтракает, раздумывая о проблеме: неизвестно, что Иосиф задумал для Искупления Салаги, а следовательно, не выйдет спланировать и должным образом учесть все непредвиденные обстоятельства. Это… плохо. Джон не любит неизвестность.       Разумеется, у него полно идей. Он неделями планировал идеальное Искупление. Оно должно быть публичным. Именно поэтому он собрал всех в церкви тогда, поэтому пытался заставить Салагу присоединиться к Вратам Эдема и отречься от друзей, глядя им в лицо. Это был самый быстрый способ подавить грешников, заставить их пересмотреть свои убеждения и действительно осознать своё положение. Ему это казалось лучшим выходом, но… Иосиф мог не согласиться. Похоже, что теперь они во многом не согласны. Но что ещё мог придумать Иосиф?       Согласие продолжить дело тех, кого он убил? Обычно Джон это бы и предложил, но… Число убитых Салагой слишком велико. Даже если ему не нужно было бы отдыхать, в сутках не хватит часов, чтобы выполнять работу двух или трёх человек — не говоря уже о сотнях, если не тысячах. Даже попытка воплотить это убьёт его за пару недель, что совершенно не поможет ситуации. В Новом Эдеме нужны все.       Может быть, символический брак с кем-то из самых истовых верующих? Хотя это сложно… Среди спасённых, конечно, много негетеросексуальных мужчин, но половина из них скорбит о потере своих партнёров по вине Салаги, а вторая половина оплакивает своих друзей и семью. Готовый рецепт убийства в лучшем случае. Нет, Салаге нужен тот, кто бережно выведет его к свету. Кто-то, такой же убеждённый в своей вере, как сам Джон. В текущих обстоятельствах неосуществимо.       Джон качает головой. Догадки строить бессмысленно. Скоро всё станет известно. Он допивает кофе, проверяет, нет ли крошек в бороде и на рубашке, а затем направляется к общежитиям грешников. В мужском общежитии эти отвратительные деревенщины — Бошоу и Драбмен — за столом играют обгорелыми картами, а Ник Рай растянулся на ближайшей койке. Салаги нет.       Должно быть, он в лазарете.       Джон оказывается прав. К сожалению, Иосиф уже тоже здесь, в окружении нескольких Верных. А ещё Джеффрис, Линдси и некомпетентные сотрудники правоохранительных органов, которые вообще-то спровоцировали всю эту катастрофу изначально. Если бы они не были так горды, если бы не хотели так сильно вызвать Коллапс, Джон вместе со своей семьёй сейчас бы ел фирменные блины Иакова с голубикой. Или наслаждался бы свежим утром в компании красивого мужчины или привлекательной женщины. А не был бы заперт здесь, отвергнутый, пренебрегаемый всеми и одинокий. — Его нельзя забирать, — возражает Линдси. — Посмотри! Ему нужен отдых после всего, что вы с ним сделали. — Иосиф, я знаю, что мы не всегда находили общий язык, — добавляет Джеффрис, — но будь благоразумен. Мы просим всего несколько… — Он должен искупить свои грехи, — не терпящим возражений тоном отвечает Иосиф. Впрочем, похоже, что грешники не понимают, потому что продолжают пытаться. — Я не дам тебе убить его, — хмуро заявляет Хадсон, скрещивая на груди руки. — Мистер Сид, продолжать травмировать Салагу — не выход, — шагает вперёд Уайтхорс, умиротворяюще поднимая руки. — Почему бы не дать ему день или два на восстановление и…       Джону не удаётся расслышать, что говорит шериф дальше, потому что Верные начинают синхронно действовать: двое подходят к грешникам — один бросается к койке, второй топчется рядом с Иосифом, защищая его. И разверзается настоящий ад. Хадсон нападает первой, Бёрк оттаскивает одного из Верных от неё, Уайтхорс пытается их разнять, Джеффрис и Линдси пытаются перехватить Верного, что тянет Салагу (бледного, избитого и сопротивляющегося) из кровати в инвалидную коляску неподалёку. Иосиф просто стоит и смотрит на поднявшуюся шумиху. Любопытно, что Пратт тоже не двигается и всего лишь безучастно наблюдает. Какофония голосов режет уши — почти все кричат, визжат, спорят и ругаются: — Отпусти! Отпусти его! — Не смей, мразь! — Отцу виднее, как лучше! — Отец — псих и убийца! — Не сопротивляйся, разве ты не видишь, что так надо?!       Громкий, едва похожий на человеческий, вой перебивает остальные звуки. — Ай! Господи, блядь, Боже! — всхлипывает Салага. Джону не видно его лица из-за склонившихся над помощником пастора и Линдси, отпихивающих Верного, но голос у Салаги такой, будто он опять плачет. — Боже, я согласен, согласен! Хватит меня трогать! Блядь! — Чт… нет, помощник, подумай о… — возражает Линдси. — Я думаю! — помощник задушено всхлипывает и втягивает воздух сквозь зубы. — О том, что не хочу, чтобы этот уёбок трогал мою чёртову сломанную ногу! — Да у тебя только колено сломано, — тихо говорит Пратт. Джон едва слышит его, стоя всего в нескольких шагах за его спиной. — Ссыкло. — Ты даже не знаешь, что это за херня с Искуплением, Салага! — возмущается Хадсон. — Что вы заставите его сделать? — требовательно спрашивает Уайтхорс, скрестив руки и пристально, но спокойно глядя на Иосифа.       Тот смотрит в сторону Салаги безразличным немигающим взглядом. — Помощнику нужно всего лишь говорить, — почти сразу отвечает он. — Кончай херню нести! — шипит Хадсон. — Это не может быть так просто.       А вот и его выход. Джон шагает вперёд, становясь впереди Пратта. — Может, — мягко говорит он, улыбаясь грешникам. — Ваш друг уже прошёл через самое сложное. Искупление — это символический акт, направленный на то, чтобы указать лучший путь. Он не должен быть болезненным — наоборот, чаще всего это приятно.       Его собственное Искупление было… не то чтобы приятным, но оно было большой честью. Отец попросил выслушать Его исповедь, отметить Его кожу грехами Его прошлого. Конечно, Джон не был уверен и не хотел причинять боль Иосифу даже по его собственной просьбе, но тот настаивал, обещал, что это всего лишь первый шаг на пути Джона в их святой миссии: он будет слушать грехи каждого нового верующего, очищать и оставлять им метки, приводить в паству. Будет их Крестителем. — Пиздёж! — разъярённо восклицает Хадсон. Хм. Очевидно, он не проявил должного тщания, пытаясь избавить её сердце от гордыни и гнева — то немногое, что осталось, пустило корни даже глубже, чем раньше. Ему придётся попытаться опять, но чуть позже. Когда она будет готова принять истину Отца. — Просто поговорить? — хрипит Салага между судорожными вдохами. — И всё? — И всё, — подтверждает Иосиф. — Я буду ждать в радиостудии.       Не дожидаясь ответа, Иосиф выплывает из комнаты вместе с Верными — уходит даже тот, кто держал Салагу.       Хадсон выглядит разозлённой. Линдси тоже. Джеффрису и Бёрку гораздо лучше удаётся скрывать своё недовольство (хотя оно по-прежнему довольно очевидно). Уайтхорс вроде бы спокоен, но Джон замечает побелевшие костяшки пальцев и поджатые губы. Салага и Пратт — единственные, кто не выглядит расстроенными: первый скорее растерян и страдает от боли — теперь, когда драка кончилась, Джону видно его лицо. Пратт же, как и всегда, абсолютно безэмоционален. — И хватило же наглости, — непринуждённо говорит он, — явиться сюда после всей твоей хуйни с Салагой. — Это не моя хуйня, — поправляет его Джон. — Вообще-то это я не допустил ухудшения ситуации. Салага может подтвердить.       В лазарете наступает тишина. — Э-э… наверное, — неуверенно и слабо говорит Салага. — В смысле, под конец я почти вырубился, но… м-м-м. Да. Думаю… да. — Издеваешься? — восклицает Джон. Да бога ради. С таким же успехом он мог вообще не утруждаться. — Полагаю, и как я вчера приходил тебя проведать, ты тоже не помнишь?       Салага выглядит искренне удивлённым. — Ты приходил ко мне? — Ты не слишком хорошо соображал, — Джон пожимает плечами. Наверное, это к лучшему, что помощник не помнит. Было довольно неловко. — Скорее всего, был под кайфом от обезболивающих. — Он не виноват в том, что ему нужна была операция! — вмешивается Линдси, сердито тыча в Джона пальцем. — Я видел медицинские записи — ты мог убить его. Вырвали ногти, сломали рёбра и… Боже, да там список на три страницы! Он впал в шок, когда ты сломал ему колено. Ты хоть понимаешь, насколько это опасно? — Иосиф сломал ему колено, — сквозь зубы цедит Джон. — И я сразу же вмешался и сказал ему, что он неоправданно жесток. — Неоправданно, — недоверчиво фыркает Хадсон, качая головой. — Боже, ты отвратителен.       Джон не обращает на неё внимания и снова обращается к Салаге: — Иосиф не любит ждать. Поторопись. Я буду там, чтобы убедиться, что тебе больше не причинят вреда.       Лицо Хадсон искажается от ярости и она бросается вперёд, но маршал с шерифом останавливают её. — Не надо, — рявкает Бёрк. — Ты выше этого, — поддерживает Уайтхорс. Хадсон злобно скалится, но позволяет шерифу медленно увести себя подальше от Джона. — «Убедиться», — Пратт качает головой с низким, неприятным смешком. — Как скажешь.       Джон закатывает глаза и разворачивается. Плевать. Он знает, что поступает правильно, даже если грешники слишком тупы и неблагодарны, чтобы это понять и оценить.       Джон не ждёт, пока грешники пойдут за ним. Вместо этого он сразу идёт в радиостудию — к счастью, она недалеко, и между ней и лазаретом нет лестниц. У него есть личное радио в кабинете, но оно слабое. Его хватает только на ограниченное количество частот на определённом расстоянии — как и в остальных Вратах. В радиостудии же достаточно компьютерного и радиооборудования, чтобы передачу можно было вести на всех частотах. Джон не в курсе подробностей — его девушка, Эдди, отвечавшая за средства связи, просто предоставила ему список того, что нужно было купить, что он и сделал. Она с восторгом болтала что-то о возможности ловить сигналы от спутников, а Джон просто кивал.       Эдди уже в радиостудии, возится с оборудованием, и когда она поднимает взгляд на вошедшего Джона, то в уголках её губ он замечает улыбку. Но потом она вспоминает, что Джон мёртв и отворачивается. Иосиф тоже пришёл и его Верные либо помогают Эдди, либо неловко пытаются игнорировать присутствие Джона.       Боже. Он не хочет быть здесь. Не хочет видеть Иосифа. Его тошнит, живот крутит и стягивает, а пальцы немеют от страха. Даже несмотря на то, что он знает — всё в порядке. Тем не менее, должно быть нечто, что он может сделать, чтобы всё стало ещё лучше. Чтобы Иосиф узнал, что… что Джону пришлось сделать всё именно так, что он на самом деле не сомневается, что у него были очень веские причины для настолько непочтительного поведения, что он любит Иосифа.       Джон открывает рот, чтобы начать, но его собственный язык считает иначе. — Ты зашёл слишком далеко, — говорит он и приходит в такой ужас от самого себя, что больше не может выдавить ни слова. В горле стоит настолько огромный ком, что он едва дышит, а Иосиф, похоже, вообще не услышал его.       Джон занимает свободный угол студии и ждёт, безмолвно утопая в стыде и отвращении к себе. Больше он не говорит. Он мёртв. Он предал Отца. Он не имеет права.       Помощник вскоре тоже появляется на пороге. Джон смотрит на часы — всего двумя минутами позже него самого, но кажется, что прошло раз в десять больше. Салагу на коляске везёт шериф, рядом идут Линдси и Джеффрис. Они останавливаются в середине студии, перед Иосифом, а пастор держится поближе к выходу — по-видимому, чтобы отправиться за подкреплением или помочь с побегом, если понадобится. Судя по аптечке в руке Линдси, он здесь для оказания первой помощи. Умно, но эти меры предосторожности сейчас — просто результат паранойи.       Иосиф бесстрастно рассматривает Салагу. Холодный взгляд скользит сверху вниз: ввалившиеся глаза с синяками вокруг, перевязанные руки, предположительно опухшая нога, прикрытая тонким одеялом, босые ступни. Невозможно сказать, о чём думает Иосиф. Наконец он смотрит помощнику прямо в глаза. — Искупление знаменует собой завершение твоего спасения, — говорит он, доставая из кармана сложенный лист. — Ты лгал и обманывал всех. Ты развязал неоправданную войну против меня и моей паствы. Вынуждал других становиться на путь насилия и жестокости. Убедил их отвернуться от моего Слова.       Иосиф замолкает. Салага хмурится, на долю секунды ловит взгляд Джона. Джон кивает. — Да, — Салага звучит так, будто почти согласен с этим. — Да. Я… Мне очень жаль, Отец. — Ты признаешь свои проступки и извинишься перед теми, кого сбил с пути, — Иосиф разворачивает лист и передаёт его Салаге. — Я подготовил твою речь. Вернее, это сделал мой брат. Перед тем, как ты убил его.       Джон знает эту речь. Она была у него в кармане в церкви, когда он собрал грешников в последней, тщетной попытке убедить Салагу присоединиться к Проекту. И… что ж. Всё плохо кончилось. Он едва добрался до своего бункера, заместители открыли стрельбу буквально через несколько секунд после того, как он запер за собой дверь.       Помощник шерифа молча забирает лист, пробегает по нему глазами и снова смотрит на Джона, с искренней обидой стискивая губы в тонкую линию. Салага поднимает взгляд на Иосифа, кивает, и Эдди протягивает ему микрофон. Он чуть не роняет его из-за неуклюжих перевязанных пальцев, так что Уайтхорс забирает микрофон и держит его над плечом Салаги. — Спасибо, — бормочет тот.       Верный закрывает дверь. — Три, два, один… — отсчитывает Эдди, затем нажимает кнопку и одними губами произносит «вперёд!». — Это помощник шерифа из шерифского департамента округа Хоуп, — ровно говорит Салага. — Я хочу покаяться. Последние три месяца я был ослеплён собственной яростью и невежеством, терроризировал добрых людей — жителей округа Хоуп и верующих Врат Эдема. Я крал, причинял боль, я разрушал и убивал. Я разрушил неисчислимое количество жизней только из-за собственной гордыни. Но хуже всего — я лгал.       Салага делает глубокий вдох и продолжает. — Я лгал всем вам. Я заставил вас поверить, что Иосиф Сид — лжец и безумец, а его братья и сёстры хотели уничтожить нас. Оглянитесь — всё ровно наоборот. Это я хотел уничтожить всё. Я боялся и стыдился своего греха, своей слабости. Из-за этого я стремился свергнуть тех, кого считал лучше и полезнее себя. Я стремился навредить им, изменить их и, при необходимости — убить их. Поступая так, я совращал всех вас с истинного пути. Я обрёк на погибель вас и ваши бессмертные души.       Уайтхорс кладёт ладонь Салаге на плечо. У того дрожит голос, но он всё же читает дальше. — Но надежда есть. Надежда для каждого из вас. Надежда на лучшее будущее, — Салага ужасно кривит губы. — Отец простил мне мои преступления. Мне отпустили все грехи. Я получил Метку, прошёл Очищение и Исповедь, а это — моё Искупление. Я войду в Новый Эдем новым человеком. Для вас тоже ещё не поздно. Если Отец смог простить даже меня, предвестника апокалипсиса, человека, который убил его семью и паству, просто представьте, насколько быстро он простит и вас. Прошу, не сомневайтесь.       Салага поднимает несчастный взгляд на Иосифа. — Пойдём с нами, — заканчивает помощник, — через Врата Эдема.       Эдди щёлкает переключателем и кивает, забирая микрофон у шерифа: — Есть. — Зацикли трансляцию, — Иосиф явно доволен. Эдди кивает и когда снова начинает щёлкать переключателями и нажимать кнопки, из динамиков раздаётся голос.       Знакомый голос, принадлежащий женщине, услышать которую Джон искренне не рассчитывал. Судя по лицу Салаги, тот с ним солидарен. — Салага? — спрашивает Ким Рай. — Это правда ты?