You don't know what you got 'til it's gone my dear So tell me that you love me again 「 Noah Cyrus feat. XXXTENTACION — Again 」
Шото вздрогнул от ощущения чего–то нехорошего. Его интуиция еще ни разу не обманывала его, какая–то опасность витала в воздухе, нагнетая и так тяжелую атмосферу. Тем не менее, обернувшись, он не видел ни следа чьего–либо присутствия. Еще бы, на наручных часах было около половины третьего ночи. Спать не хотелось, а организм настойчиво требовал еды. Круглосуточный магазин казался хорошей идеей. Нахмурившись, Шото отвернулся и продолжил свой путь дальше. В конце концов он взрослый мальчик и сумеет постоять за себя, если что. Где–то позади шрамированная рука закрыла рот, дабы скрыть так и лезущую широкую улыбку, больше похожую на оскал сумасшедшего. В синих глазах вспыхнул огонь ликования. Как глупо. Как безрассудно. Как легкомысленно.***
Однажды Шото просыпается с мыслью, что дальше так продолжаться не может. Если есть проблема, ее нужно просто решить. Он поднимает руку, внимательно смотря на сплетение вен под бледной кожей, длинные пальцы. Сжимает и разжимает руку в кулак, наблюдая за ним, словно видя ее впервые. Это его руки, его тело, которое слушается его при малейшей мысли. Он – хозяин этого тела. Не так давно он добровольно, самостоятельно прикоснулся к брату. И, вот так сюрприз, это не убило его. Он думал, что почувствует отвращение к рукам убийцы, к рукам собственного похитителя. Однако, откровенно говоря, не было вообще ничего. Он лишь почувствовал прикосновение к другой руке. Немного шершавой, местами обугленной, исчерпанной шрамами, но, по сути, обычной руки. Теплой и до боли знакомой. Первая попытка – всегда самая страшная. Потом проще. И с того дня количество их прикосновений неукоснительно растет по экспоненте. Медленно, но неотвратимо. На первый взгляд нарочито случайные: соприкосновение кончиков пальцев во время передачи столовых приборов или же похлопывание по плечу во время рассказа. Даби смотрит в ответ с настороженностью зверя, перед которым неожиданно положили гору дичи. Шото же в ответ старательно делает вид, что ничего не происходит, и выглядит настолько далеким от мирских забот, насколько может пленник, находящийся в подвале несколько месяцев. Очень выгодная позиция, знаете. Каждый раз. Каждый чертов раз, что бы Шото не предпринял, Даби выглядел так, словно уже знал обо всем. О каждой мысли, о каждой идее, о каждом возможном шаге. Это не выглядело, как пустая бравада, взятая ниоткуда. Даби будто бы и впрямь знал. Но откуда? Однако, не в этот раз. Его вездесущая знающая ухмылка, что так и лучилась странным, ничем не обоснованным бахвальством, мол, можешь делать что угодно, я все равно буду впереди тебя, – уступила месту хмурому лицу. Даби напряжен и ждет удара буквально в любую минуту, и это отчего–то заставляет Шото почувствовать искру веселья. Старший всем нутром ощущает какой–то невероятных размеров наеб. Он прекрасно понимает всю сомнительность ситуации. Чтоб его принципиальный младший брат так резко переменился и воспылал любовью к старшему? Это даже в теории звучит смешно. “С другой же стороны”, – шепчет его жадное, нетерпеливое “я”: “Это же именно то, чего он сам хотел. Так чего выебываться?”. Возможно, Шото действительно устал и решил сдаться на милость врага? Мысль неимоверно сладкая, от которой все нутро Даби затапливает от какой–то темной радости. Но по–прежнему маловероятная. Он продолжает внимательно следить за каждым действием, проверяет комнату на наличие возможных путей побега и находит целое и восхитительное ничего. Он смотрит волком полторы недели, после чего его защитная стена из шипов падает. Спустя две он освобождает пленника от кандалов, стоит тому лишь в разговоре мимоходом упомянуть боль в лодыжке. Делает ставку в рулетке. Один к тридцати шести. Под каким номером спрятался ты, Тодороки Шото? Вот только если в игре есть хотя бы небольшой шанс победы, то здесь вероятность вариантов стремятся к бесконечности. Впрочем, Даби любит выходить победителем из патовых ситуаций. Первое правило, которое Шото должен был понять еще в первый день своего пребывания в заточении: ведешь себя, как хороший мальчик – получаешь вознаграждение. Он достаточно долго его игнорировал, но теперь он начинает хотя бы постепенно принимать для себя. То, что еще не оформилось и не закрепилось в голове, но начало проявляться на краю сознания. Даби ничего не говорит, когда осторожно касается фарфоровой кожи лодыжки, лишь внимательно наблюдает за лицом младшего брата, пока в гетерохромных глазах по–прежнему плещется одно спокойствие. Даже ни намека на удивление. Сам Шото же ощущает напряжение, граничащее с ужасом и, вот так сюрприз, предвкушением. Ликование маленькой, но такой сладкой победы. Ему стоило лишь начать прикасаться к брату, как тот уже был готов снять оковы. Интересно, сможет ли он однажды выторговать нечто большее? "Если есть возможность – беги, но если не получится – уничтожь его изнутри" – сказал на прощание Мидория. Не то чтобы он был готов согласиться на это условие, но сейчас ему остается лишь отчаянно пробовать, пытаясь балансировать между раздражающими его противоречиями. Он не железный. Он человек, который хочет тепла, общения и счастья. Свободы, спокойствия и уюта. Выплеснуть отчаяние и дать почувствовать противнику ту же боль, что ощущает он сам. Теперь они проводят все больше времени вместе. В основном молчат, словно вновь с нуля изучая друг друга. Шото читает книги, рисует, занимается какими–то силовыми упражнениями, насколько позволяет помещение, и по–прежнему ни о чем не просит Даби. Он знает – рано. (Хотя если бы он попросил… О, если бы он попросил, чтобы это ни было, он знает, ему это предоставят. Все, кроме чертовой, самой желанной свободы). Шото порой недоумевает, ведь он знает, у брата есть дела помимо того, чтобы нянчиться с ним здесь. Там, в городе, обстановка не самая спокойная, а его старший брат не из лучшего круга. Тем не менее он решает временно забить на эту мысль и дождаться, когда такое произойдет на самом деле, ведь его брат все–таки умудрился ни разу не попасться властям и не умереть за эти долгие годы, значит, вполне возможно, сумеет продержаться в таком темпе и еще десять лет. Ах, если Бог и существует, то он определенно любит иронию.***
Даби неожиданно пропадает. Не сказав Шото и слова, просто однажды утром не приходит в камеру младшего. Поначалу Шото думает, что это просто случайность, что он обязательно вернется чуть позже. Однако его нет ни в обед, ни вечером, ни на следующий день. Мрачная, тяжелая тишина, разбавляемая лишь тиканьем часов да неутихающими мыслями: “Когда? Когда? Когда?”. Теперь Шото мог в полной мере ощутить, насколько он на самом деле зависим от старшего. Мигающая лампа. Абсолютная, вакуумная тишина. Его бетонный гроб, в котором он останется навечно. Тик–так, тик–так, тик–так. “Когда? Когда? Когда?” Что, если ему надоел младший, и он решил оставить его гнить заживо здесь? Он сказал что-то не то в последний раз? И его терпение лопнуло? Или наоборот, он ему наскучил? А что, если с ним что–то случилось? Что, если Даби умер? Шото теперь тоже умрет здесь вот так? В собственной бетонной ловушке? “Нет, папа, пожалуйста! Я обещаю, я буду послушным мальчиком, только выпусти меня!”. Собственные воспоминания, непрошенное, столь тщательно замурованные в собственном подсознании, так далеко, чтобы никогда не всплыть наружу, неожиданно нахлынули на Шото. Собственные рыдания и крики, так и оставшиеся без ответа; тьма, что, казалось бы, смотрит на тебя в ответ, готовая разорвать на куски; холод; голод; жажда. Нет, не оставляйте его вот так. Пожалуйста, хоть кто–нибудь. Он плохо спит по итогу, каждый раз просыпаясь от малейшего шороха и надеясь увидеть старшего брата, а после раз за разом ощущает опостылевшую горечь после крушения всех надежд. Не помогают ни прежние увлечения, ни медитации, ничего. Целыми днями Шото смотрит лишь на входную дверь, словно гипнотизируя ее. Голод мучает, но не смертельно. На третий день Шото уже готов рвать на себе волосы от отчаяния. А после небеса все–таки внемлют его молитвам. В тот момент, когда где–то вдалеке слышится металлический скрежет, Шото даже поначалу не верится. Где–то внутри вновь начинает пылать надежда, столь часто затоптанная собственным владельцем. Шото пытается остудить свой пыл, не желая вновь чувствовать боль разочарования. Ему уже несколько раз до этого мерещились звуки открываемой двери. Он говорит себе, что, возможно, ему послышалось, а сам с тройным усердием продолжает вслушиваться в происходящее за дверью, лелеемый мыслью: “А вдруг? А вдруг?”. Когда открывается вторая дверь, Шото не выдерживает и вскакивает с кровати, даже не скрывая своей радости и облегчения. – Хээээй, как поживает мой милый младший братишка? Даби вваливается в комнату, принося с собой острый запах виски и сигарет. “Он что, правда все эти дни просто пи–” Шото замирает на месте, не найдя поначалу слов. Едкий пот выступает на коже, руки рефлекторно прикрывают нижнюю часть лица, в то время как глаза расширяются от страха, не веря в то, что видят перед собой. Его глаза устремлены к некогда белой футболке, на которой посередине располагается практически черное, от обилия крови на ней, пятно. Ее так много, она стекает ниже, что вопросов в том, чья она – даже не возникает. Он следит за этой картиной напряженным взглядом пару секунд, прежде чем сказать: – Тебе нужно в больницу, – срывающимся голосом говорит Шото. – Чем ты вообще занимаешься? Вызови скорую. – Ага, и чтоб в следующую же секунду меня упекли за решетку. Потрясающая идея. – У тебя есть другие варианты? Иначе ты умрешь прям здесь. – А тебе–то что? Волнуешься? Шото может солгать, это понимают оба. Он может напомнить, что его жизнь зависит от жизни Даби. Может сказать какую–нибудь глупость, вроде, не хочу, чтоб ты запачкал полы. Может сказать, мол, хочу добить тебя. Ненавижу тебя. Я боюсь тебя. Я по–прежнему беспокоюсь за тебя. Ты помнишь, ту августовскую ночь на крыше? Неужели ты до сих пор держишься за то обещание? Но также они оба знают правду. В итоге он роняет обреченное: – Я не могу… – Он не продолжает мысль, но ее смысл даже не нужно озвучивать, настолько она очевидна. – В любом случае, если не хочешь вызывать скорую, то хотя бы принеси аптечку, – А что, – лениво тянет Даби, еще больше действуя этим на нервы младшему, –, если ты собираешься обворовать меня или вновь попробуешь убить? “Он знает”, – обреченно, с ноткой паники понимает Шото. Интонации шутливые, но от шутки там ровно нихуя. Даби подозрителен и параноидален, и, будем честны, у него есть все основания быть таким в адрес Шото. Однако в голове последнего сейчас не расчеты, не мысли о свободе, а набатом бьющаяся мысль: “Успеть. Успеть. Успеть. Не дать умереть”. Тем не менее он решает не оправдываться. Говорят, лучшая защита – это нападение. Именно это он и решает провернуть. – Ты не можешь оставить меня здесь переживать о тебе. Моя жизнь зависит от тебя. Я не могу находиться здесь, зная, что ты в любой момент можешь умереть где–нибудь на улице, и я останусь здесь гнить заживо! – с яростью произносит Шото. В его словах есть что–то, отчего Даби, даже не особо думающий об этом прежде, понимает, насколько сильно волновала эта тема младшего. – Я не умру, – говорит в итоге Даби с излишней самоуверенностью в собственных силах, и это абсолютно не то, что нужно сейчас Шото. – Ты не можешь этого знать. Никто не может это знать, – рычит Шото. Перед его глазами смерти его друзей, знакомых и незнакомых людей. Каждый из них чудовищно хотел жить и был уверен, что сможет прожить до глубокой старости. Но жизнь – это рулетка, в которой никогда не знаешь, что по итогу тебе выпадет. Им вот, досталась по итогу смерть. – А теперь принеси гребаную аптечку, и дай мне помочь тебе. В его глазах плещется что–то злое, отчаянное и, вот так парадокс, очень похожее на самопожертвование. Какой же он добрый мальчик, Шото. Даби замолкает, с его лица стекает напускное веселье, но он продолжает лениво подпирать стену рукой, готовый вот–вот рухнуть, но все еще по–прежнему невыносимо упрямый. Тогда Шото ничего не остается, кроме как использовать последний козырь в рукаве. – Тойя нии–сан. Пожалуйста. Взгляд, которым в ответ его одаряет Даби намного более острый, жесткий, – любой другой на месте Шото давно бы стушевался под ним, но младший в ответ лишь поджимает губы, не отводя взгляда. Если Даби думает, что Шото уступает ему в упрямстве, то тут он чертовски ошибается. Через пару мгновений старший молча поднимается и бредет в сторону выхода. Глядя на спину брата, Шото ощущает некий протест внутри себя. В нем просыпается уже знакомый страх одиночества. Видимо, эти дни наедине с собой подействовали на него сильнее, чем он ожидал. Ему хочется сказать: “Нет! Не оставляй меня! Что, если ты вновь пропадешь?”. Внутри него сидит некий панический ужас, что он вновь останется один. Но он стискивает зубы и держит себя в руках. Дверь за Даби сразу же захлопывается. Несколько минут Шото проводит в тревожном ожидании. Различные мысли заполняют его голову, неизменно начинающиеся со “Что, если...”. Он немного удивлен, почему до сих пор не поседел от нервов в этих четырех стенах. За то время, пока Тодороки остается один, он с удивительной ясностью осознает: он не хочет, чтоб Даби умирал. Испытывая смешанные чувства, он задает себе еще один вопрос, не уверенный в причинах собственного страха: он не хочет, чтобы умирал какой–то человек или именно Даби? Или же это его эгоистичное желание не умирать? Но в итоге старший возвращается, принося в этот раз долгожданную аптечку и бутылку виски. Шото щурится презрительно, но ничего не говорит. В коробочке с банальным красным крестом на крышке в итоге находится обезболивающее, бинты, медицинская игла, нити, и еще по мелочи. Когда Даби таки задирает одежду, Шото видит рваную рану. И кровь. Боже, сколько же крови. Как он до сих пор остался жив? – Что случилось? – спрашивает напряженным голосом Шото. – Облава. Мы не ожидали этого. Дальше Даби не продолжает, его грудь тяжело вздымается, а сам он присаживается на кровать и облокачивается о стену, не в силах больше вынести тяжести собственного веса, Шото же оказывается слишком занят процессом, чтобы продолжать беседу. Его всего трясет изнутри, его тело – сосуд, переполненный чрезмерным количеством эмоций, однако, вопреки всему, когда он начинает оказывать первую помощь, его руки спокойны, словно у хирурга. Возможно, стоит поблагодарить курсы медпомощи в ЮЭЙ. Возможно, собственную натуру, что всегда умела сохранять хладнокровие в нужные моменты. Возможно, их детство. Когда твой старший брат и по совместительству единственный оставшийся рядом близкий человек (после отправки их матери в психбольницу), воет от боли, не в силах связать два слова, тут уж как–то не до твоих соплей и истерик. Видимо, спустя годы, этот навык до сих пор остался с ним. Когда же последние штрихи были нанесены, а сверху была наложена повязка, Шото все же не сдерживается и облегченно выдыхает. – Я закончил. Но позже тебе все же следует обратиться в больницу. Даби удовлетворенно мычит, знаменуя тем самым не то услышанность, не то благодарность. Глаза его оказываются закрыты, скорее всего устал и уснул, однако Шото больше не рискует проверить данную мысль после недавнего инцидента. К счастью, рана была не настолько страшной, как парень думал изначально. Между ними висит уютная тишина, и лишь когда жизнь старшего находится теперь вне опасности, Шото позволяет себе расслабиться, опустошенно присаживаясь на кровать рядом. Взор падает на безнадежно заляпанные кровью простыни, позже их надо будет обязательно поменять на новые. Благо, в шкафу, что стоит в комнате с недавних пор, есть и одежда, и постельное белье. Молча, он встает с кровати и подходит к двери, окидывая ту задумчивым взглядом. Не так давно он понял, как работает механизм первой и второй двери. Если ту, что находится прямо перед ним, можно открыть с помощью небольшой карточки, в данный момент покоящейся в заднем кармане джинс Даби, то вторая открывается с помощью кода, который Шото, естественно, не знал. Разумеется, он может попытаться выкрасть карточку, но есть ли в этом толк, если вторую дверь ему все равно не открыть? Братья только–только построили некое подобие шаткого доверия между собой, больше походившее на негласную договоренность между ними. Рушить этот хлипкий мост, выстроенный с таким трудом, – не хотелось. Его только недавно освободили от кандалов, и снова возвращаться в них особого желания не было. Но с другой стороны, не было никаких гарантий, куда приведет Шото это их доверие. Он был, как слепой котенок, которого отправили гулять по канату, зная, что внизу лишь пропасть. Шото нужно было тщательно все взвесить, прежде чем сделать следующий шаг. Слова: «Семь раз отмерь, один раз отрежь», – никогда еще не были такими актуальными, как сейчас. Однако, что, если код на второй двери – это день рождение его старшего брата, к примеру? Или другое тривиальное значение. Тогда он зря здесь томится. Однако вероятность благополучного исхода была слишком мала, а надеяться на “Что если” – было слишком опасно в его случае. Задумчивый взор гетерохромных глаз падает на злополучную карточку, скользит выше, к лицу, а после нечто странное цепляет взгляд пленника. Есть огромная разница между тем, когда человек спит и теряет сознание. Что–то щелкает в голове Шото. – Даби? – голос отчего–то нервно подрагивал. Даби молчал. Паника подступила к горлу, душа. Все–таки не обошлось? Блять, он же говорил этому идиоту, что стоило обратиться в больницу! И что ему теперь делать один на один с умирающим почти–трупом? Почти не соображая, Шото мгновенно подскочил к брату и принялся осторожно похлопывать того по щекам, пытаясь привести в чувство. – Собираешься вот так умереть у меня на руках? Да пошел ты к черту! Такие, как ты, живут грёбаную вечность. Давай, не смей умирать. Не умирай, чтоб тебя! Даби в ответ на эту браваду в какой–то момент засмеялся своим глубоким смехом, заставляя Шото испытывать странную смесь из облегчения и злости. Этот придурок его разыгрывал! – Все такой же требовательный до внимания к себе, да, Шото? У Даби перед по–прежнему закрытыми веками – маленький Шото. Насупившийся, злой и все еще такой очаровательный: "Почему нии–сан не может поиграть со мной?", – а после, открыв их, он смотрит в гетерохромные глаза напротив, в которых до сих пор остатками плещется страх, беспокойство, нервозность. Прошлые слова младшего эхом витают по комнате, постепенно растворяясь. – Придурок, – разгневанно бросил Тодороки, тяжело дыша и только в этот момент понимая, что сидит у брата на коленях, склонившись над ним. Мгновенно попытавшись подняться, он встретил сопротивление в виде теплых рук брата, что плотно зафиксировали его бедра, мешая сдвинуться. Прекрасно. – Мне больше понравилось, когда ты называл меня Тойя нии–сан. Навевает воспоминания о детстве, да? Как будто Шото есть дело до того, что там предпочитает его старший брат. Он ворчит себе под нос, продолжая безуспешные попытки выбраться из плена чужих сильных рук, чтоб в итоге тяжело вздохнуть и попытаться снова, но уже по–иному. – Отпусти. – Не хочу. Данный разговор вызывает у Шото некое чувство дежа–вю, и, будем честными, он должен был догадаться, что его брат так ответит. – А я не хочу, чтобы ты продолжал держать меня вот так. Мне некомфортно и не нравится. Отпусти. Есть кое–что, что Тодороки заметил в поведении старшего. Удивительно, но он уважал его желания, даже если они шли в противовес с его собственными. За некоторыми исключениями, разумеется. И в этот раз Даби тоже, с видимым нежеланием, но все таки выпустил Шото, напоследок мазнув пальцами вдоль его бедер, скрытыми за тканью спортивных штанов. Шото, возможно, об этом не догадывался, но большая часть вещей, покоящаяся теперь в его шкафу, принадлежала Даби. И вид младшего в его собственных вещах был на удивление более очарователен, чем сам Даби того ожидал. Шото тут же встает с чужих колен, устраиваясь на той же кровати неподалеку, в то время как Даби продолжил сидеть на своем месте, задумчиво наблюдая за своим пленником. В его голове рождается идея. Она довольно давно отголосками гуляла в его голове, но кто же знал, что он решит так быстро претворить ее в жизнь. Он не думал, что сдастся так быстро. Хотя, возможно, он с самого начала был обречен? Еще в тот момент, когда впервые взглянул в эти невероятные глаза напротив. Шрамированные руки тянутся, обхватывая чужие мягкие пряди и перебирая их между пальцами. Шото осторожно наблюдает за его осторожными, деликатными движениями, но ничего не говорит и не дергается от чужих прикосновений. Мысленно Даби засчитывает это, как свою личную маленькую победу. Он выпустил Шото из своих рук, но при этом ничего не мог поделать с неутолимым желанием без конца прикасаться к Шото. – Хорошо, отото. В благодарность за твою помощь я хочу сделать тебе сюрприз. Шото недоуменно хмурится. Он не хочет никакой сюрприз. Только не от его старшего брата, двинутого на всю катушку. – Спасибо, – аккуратно и как можно деликатнее произносит младший, – но не надо. В ответ на что по комнате разносится глубокий, грудной смех Даби. – Трусишка, – Даби ухмыляется, и Шото искренне не понимает причину такого веселого настроения. – Тебе точно понравится.***
Какого черта? Окей, если кто–либо захочет спросить Шото об этом чертовом сюрпризе, то, да, он явно удался. Шото удивлен. Скорее, даже шокирован. Он смотрит на Даби, безмолвно спрашивая, мол, это правда не сон? На что тот отвечает своей привычной ухмылкой. Недоверчивый взгляд гетерохромных глаз вновь падает на протянутую рацию. – Я же обещал маленький сюрприз. Шото осторожно, все еще неверяще, берет протянутый подарок в свою руку, недоумевая, почему Даби готов связать его с кем–то, пусть и по рации? Он осторожно активирует предмет, продолжая настороженно следить за старшим братом. Что, если эта рация вот–вот взорвется в его ладони? Глупое предположение, конечно, но что если? В итоге, все проходит чисто и спокойно и из динамика раздается радостное: – Привет, Тодороки–кун! Улыбчивый, нарочито беззаботный голос раздается по ту сторону. Узнаваемый с первых же секунд. У Шото словно бы выбили в ту же секунду почву из под ног. Как? Почему? Что вообще происходит? – Мидория… – потерянным голосом, по–прежнему абсолютно неверяще произносит Шото, а после вновь переводит взгляд на Даби, бросая – Ты мне сказал, что он мертв! Даби в ответ выглядит позабавленным. – Нет, я сказал, что тебе пока не стоит об этом знать. Выводы ты уже сделал сам, а я не захотел тебя разубеждать. Шото ощущает двоякие чувство. Радость, опьяняющую, настолько большую, что сносит крышу, и в тоже время небольшую досаду, потому что черт возьми, мог бы с самого начала предупредить, и тогда он бы не убивался так! И пока Шото стоит, – ошеломленный, нерешительный, полностью потерянный, – Изуку, не теряя времени, вновь говорит через динамик. – Я тоже скучал по тебе, Тодороки–кун. Даже через разделяющее их расстояние, Шото слышит в голосе собеседника мягкую, теплую улыбку. Его тон абсолютно беззаботен, так, словно это была какая–то будничная ситуация. Так, словно бы он каждый день разговаривал с Шото, до этого являясь мертвым. – Я… я думал, ты погиб, – голос предательски дрожит, вздох облегчения невольно вылетает изо рта, пока в голове медленно приходило осознание происходящего. – Я знаю, – говорит Мидория, и что–то в его голосе дает Шото услышать надрыв. Плиссированный комок из страха, ярости, облегчения и унижения. Тодороки готов поклясться, что слышит точно такие же подступающие слезы в голосе лучшего друга.***
Даби проявляет чудеса деликатности, выходя из комнаты и оставляет их с Мидорией одних на час. Когда он уходит, Шото привычно хочет окликнуть его, хоть как–то задержать. Его пальцы почти успевают зацепить край чужого плаща, однако Шото вовремя берет себя в руки, позволяя старшему уйти. Его самоуверенность, безусловно раздражает, однако, если бы Шото еще мог что–то ей противопоставить… В итоге парень расспрашивает друга о том, как он остался в живых, на что Мидория ему рассказывает простенький план Даби, заключающийся в том, чтобы подменить тело Мидории, – благо когда кремируешь тело, оставив лишь горсть пепла, там трудно опознать кого именно сожгли, – а после ночью отвел его в специальное место и передал другому доверенному лицу, не связанному с Лигой Злодеев. Никому и в голову не могло прийти, что Даби захочет оставить этого парнишку в живых. У него не было для этого никаких видимых причин. – Ты попросил его, – говорит Мидория, и в его голосе мелькает смутное восхищение, граничащее с сожалением. Обычно таким тоном говорят врачи, прежде чем сказать: "Мне очень жаль, но… ". От подобных ассоциаций Шото пробивает дрожь. – Одного твоего слова хватило, чтобы он рискнул своим положением в Лиге Злодеев и вытащил меня. А после в его интонациях мелькает нечто, похожее на вину. – Мне не нравится отсиживаться здесь, пока наши друзья борются со злодеями, но я не могу подвергать опасности твою жизнь, Тодороки–кун. Тебе нужно выбираться оттуда. Как будто он этого не знал. Как будто это было так просто! Руки невольно сжались в кулаки, ногти больно впились в ладонь, но Шото даже не заметил этого, погруженный в собственные мысли. – Если бы я мог, я бы уже давно это сделал. Оттенков бессильной злобы в интонациях парня хватает Изуку с лихвой, чтобы понять состояние друга, отчего желание помочь переполняет его, и он просит мягким голосом: – Расскажи мне поподробнее. И Шото рассказывает. О двух дверях, о том, что его освободили от кандалов, о том, что отношения между братьями постепенно становятся лучше. Ни о странной одержимости Даби, ни о беспокойстве Шото о нем, он не решает сказать, не зная, как Мидория отреагирует на это. Мидория задумчиво мычит в ответ на рассказ, а после говорит: – Есть кое–что, что не дает мне покоя. Вначале я не предал этому значения, но… Тодороки–кун, как ты думаешь, сколько времени прошло с тех пор, как ты пропал? Вопрос был… странным. Не задумываясь, он ответил: – Пару месяцев, а что? Странная пауза воцарилась между ребятами, заставляя все тело Шото против воли напрячься. Непонятное чувство поселилось у него где–то внутри. Интуиция шептала, что Мидория сейчас скажет нечто, что Шото определенно не понравится. Осторожно подбирая слова, Изуку нерешительно произнес: – Тодороки–кун, ты ошибаешься… – а после тяжело вздохнул, и сразу на духу выпалил. – Тебя не было целый год.***
Заточение, смерти друзей, приход Мидории, вычеркнутый год жизни, причуда, которая больше никогда к нему не вернется, угроза смерти Даби, поселившийся страх одиночества. Всего этого оказывается так много, одно накладывается на другое, образуя огромный комок, поселившийся в районе груди, из–за чего Шото становится трудно дышать. И все это… Боже, все это только лишь из–за одного человека, который приходит к нему каждый день. Шото и сам не понимает, что чувствует. Его разрывает двойственность. Он хочет ненавидеть Даби. Тот так ужасно с ним поступил. Но при этом он понимает, что сейчас, после всего, что было с ним связано, он не может его ненавидеть. Этот человек так сильно пытается отгородить его от боли, в своей ужасающей, бесчеловечной манере. Когда–то, пару лет назад, Шото думал, что слезы от потери близкого человека – лишь результат эгоистичного желания человека, от того, что другое существо перестает наполнять радостными эмоциями. Изуку, как оказалось, не мертв, зато раскрылась правда о смерти Бакуго. После его ухода Шото ощущает восхитительную пустоту внутри. Ни печали, ни радости, словно он все еще не может осознать, что вот оно. Все. Он думал, что прошлый раз уже пережил эту грусть. Отболело, прошло, отмерло. Но теперь, когда он узнал детали, когда последняя надежда угасла… По его щекам беззвучно стекают слезы, и даже сам их обладатель не может понять почему. Внутри нет того зудящего чувства обиды или же меланхолической печали. Внутри нет ничего. Так почему он плачет? Господь, как же он заебался В таком состоянии его и находит Даби. Он заходит в комнату, сразу же стопорясь на месте от удивления. Рация за ненадобностью была отброшена куда–то в районе стола, а посреди комнаты, недвижимый, будто статуя из мрамора, стоит парень. По его лицу беззвучно стекают слезы, разбиваясь о пол. Шото переводит взгляд с бетонного пола на своего похитителя. Вздох застревает где–то в горле. Рот сжимает в единую кривую ухмылку, после чего он с обреченностью в голосе безостановочно шепчет: – Я ненавижу тебя. Я ненавижу тебя. Как же я ненавижу тебя. – Он выглядит сломленным. Уставшим. Как человек, стоящий на краю обрыва, за секунду, прежде чем все–таки сорваться вниз. Боги, почему он так красив в своей боли? – Я хочу поцеловать тебя. Фраза вылетает изо рта неожиданно. Даби даже не уверен, что произнес ее вслух. Очередная мысль, настолько сильная, что ее невозможно удержать внутри. Шото поднимает красные глаза и смотрит Даби прямо в душу. Из его рта исходит всхлип – единственный жалкий звук за все время, что он здесь, – и кивает. Будь что будет. Звук капитуляции. Так звучит мышеловка за мгновение до того, как захлопнется. Так звучит револьвер за мгновение до выстрела. Так звучат прутья решетки за мгновение до того, как на них повесят замок. Рывок. Размашистыми шагами он стремительно подходит к брату, его большие ладони хаотично скользят, словно желая дотронуться до всего одновременно, желая восполнить недостаток тактильного контакта за все это время. Шото на мгновение теряется от такого напора. Его сильные руки заключают лицо младшего брата в ловушку. Он прислоняется своим лбом ко лбу Шото и прикрывает глаза, мысленно отчаянно желая, чтоб этот момент растянулся в вечность. Чтоб вот так, рядом, не отказывая и не отталкивая. – В этот раз я не отпущу тебя. Губы Даби – требовательные, напористые, жесткие – целуют его вопреки ожиданиям деликатно и нежно. Однако Шото чувствует, каких усилий ему стоит не сорваться и сдержать клокочущую жадность, разрывающую его изнутри. Гетерохромные глаза бессильно закрываются следом, позволяя их владельцу утопать в ощущениях. Интересно, понимает ли сам Даби, что они летят на огромной скорости в бездну?***
Даби вальяжно сидел на диване. Тлеющая сигарета покоилась меж его пальцев, чей дым плавно улетал через открытое окно дальше, к улицам. Возле него стояла початая бутылка виски и граненый стакан с янтарной жидкостью в нем. На его лице играла редкая улыбка. Его всепоглощающая жадность на время уступила, затаилась на краю сознания, готовая в любой момент вновь впиться зубами в Даби, но сейчас, конкретно в этот миг — он чувствовал пьянящую свободу. Чистый кайф словно литым свинцом тек по его венам. Чувство, сравнимое разве что с приходом от наркотиков. Он знал, что это не надолго, но даже так, ощущения были просто восхитительные. Стоило Даби допить содержимое стакана, как раздался звонок. Нахмурившись, парень вытащил из кармана брюк телефон. На дисплее отображалось имя Тоги. – Да? – Привет–привет, Даби–кун. Как дела? – Ближе к делу. – Уу, как грубо. А я ведь тут так стараюсь ради твоей просьбы, – в ответ на это, парень лишь закатил глаза, даже не утруждая себя ответом, но, видимо, Тога привыкла к этому, беспечно продолжая. – Как ты и просил, я проверила других людей, и на них все еще сохраняется действие причуды. Губы Даби тронула не предвещающая ничего хорошего улыбка. – Отлично.