Was it the best you ever had? Was it the worst? You’d never know I’d try to tell you what I think and play it off like it’s a joke 「 Vundabar — Alien Blues 」
***
— Шото? Восьмилетний мальчик смотрит в ужасающую бездну ночи, освещаемую миллиардой звезд. Под холодным светом луны он выглядит еще юнее и беззащитнее, чем он есть на самом деле. Есть что-то в его облике хрупкое, вызывающее горькое чувство надвигающейся неизбежности. — Что ты думаешь о смерти? В последнее время он имел привычку игнорировать старшего брата. Его гетерохромные глаза с жадностью следили за каждым передвижением старшего, но при этом его губы каждый раз молчали, когда Тойя обращался к нему. Старший не мог не обратить на это внимания. На это и на растущую жадность в груди. Полные обожания гетерохромные глаза, безраздельное внимание, касания, — ко всему этому он привык слишком быстро, и прощаться с этим не входило в его намерения. Слова отца, полные злобы, все еще громом звучали в голове ребенка: “Не смей общаться с ним, он только тормозит тебя. Если ты не справишься с этим заданием, мне придется взяться за обучении еще и Тойи”. Перед глазами Шото до сих пор стояли картины последней “тренировки” старшего сына Тодороки. Когда тот, полуживой, хрипящий от боли, вывалился в общий коридор. Он соврет, если скажет, что это не являлось причиной его кошмаров в последнее время. Однако он так соскучился по Тойе нии-сану, что теперь они оказались здесь, на крыше их общего дома в летней ночи, окруженный тишиной, нарушаемой лишь редкими звуками сверчков да неуместными вопросами, не должные произноситься губами маленького ребенка. — Я о ней не думаю. — А я думаю о ней почти постоянно. Я думаю, что будет отлично, если наш отец умрет. Или если я умру. Один из нас. Я не хочу больше ощущать этой боли. Мама говорит, что это неправильно и что я плохой человек. Но иначе я не знаю, как прекратить боль. Тойя внимательно смотрит на своего младшего брата. Его гетерохромные глаза полны непролитых слез, но ни одну из них никто мир так и не увидит, даже его старший брат. Шото не выглядит отчаянным. Нет, он спокоен. Тойя может понять это. Тот момент, когда чаша боли переполняется настолько, что ты перестаешь ощущать ее. Видя нерешительность младшего, Тойя предложил: — Я заберу тебя отсюда. Шото переводит взгляд с неба на Тойю. — Обещаешь? Его взгляд серьезен, однако он вновь смотрит на старшего так, словно в мире нет никого, кроме него. Эйфория растекается по крови вновь. Ах, он скучал по этому ощущению. — Конечно. Их мизинцы сплелись вместе, скрепляя обещание. И в этот момент в голове Тойи рождается план.***
Мидория был, безусловно, хорошим человеком. По любым меркам, даже если бы вы его страшно не любили и желали ему худшего. Это знали окружающие, это знал и сам Изуку. Он любил помогать окружающим, исправно выполнял домашнее задание, был вежлив к тетушкам за прилавками. Единственное, что могло опровергнуть это высказывание — красный на его руках. Очень много красного. Он подносит дрожащие руки к лицу, наблюдая, как алая жидкость течет вниз на пол, словно песок сквозь пальцы, высыхает, оставаясь противной липкой корочкой на ладонях, въедается под кожу, навсегда оставаясь напоминанием о сегодняшнем дне. Кем он был и теперь будет всегда. — Я-я… я не- Его надзиратель лежит бездыханный у его ног, с его головы капает вниз кровь. Она растет, лужа становится все больше и больше, вызывая тошноту. Это не было продуманной операцией, осознанным решением или спланированной атакой. Как и многое в нашей жизни это произошло случайно. Его тюремщик был в последнее время агрессивнее обычного, но даже так, тот не заслуживал смерти. “Я теперь… убийца?” Нет, он подумает об этом позже. Сейчас ему нужно выбраться отсюда, найти Шото и вытащить его из той отвратительной ситуации, в которой тот оказался. Он должен спасти Шото. Он пообещал себе после смерти Бакуго, что больше никто из его друзей не пострадает.***
Разумеется, все не могло быть так просто. Их концепция отношения не позволяла Даби открыть дверь нараспашку и сказать: “Да, Шото, пошли, прогуляемся!”. Даже в теории звучит невероятно тупо. То, что Даби успел так вовремя вернуться было вовсе не совпадением. Прослушивающие устройства в комнате Шото, камеры, датчики, детекторы, рожденные из яростного желания контроля. Не совсем честно и даже близко не высокоморально, однако Даби давно отбросил такую бесполезную вещь, как совесть. Синие глаза бросили свой взгляд на Шото. Очевидно, Шото и сам должен был понимать, что такое рыцарское появление старшего брата в духе диснеевских мультфильмов не могло быть обычным совпадением. Тем не менее, тот молчал. Взгляд его глаз — матовый, болезненно-мутный, ни одной мысли не всплывает на поверхности. Они делают первый шаг в коридор, на выход из комнаты, и на лице Шото по-прежнему холодный лед вместо эмоций. Даби удивлен. Немного озадачен. Несмотря на все его знание о Шото, он не может знать, о чем тот думает. Тот похож на загадку, которая с каждым разом становится лишь сложнее, и именно от этого разгадывать ее так пленительно. Итак, он теперь знал. Чертова Тога проболталась о том, чего ни одной душе не стоило знать. Даби более чем уверен, что вопрос у младшего больше, чем море, однако он ни о чем не спрашивал. Более того, его реакция на все была настолько равнодушной, что Даби невольно подумалось, что тот уже заранее все знал и помнил, однако… он не мог. Это было невозможно. Руки Даби шарят в кармане, с характерным звоном вытаскивая связку ключей. Взгляд Шото становится более осмысленным. Он смотрит на тяжелый ключ меж пальцев Даби, на массивную дверь. Дважды два сопоставить не составляет труда. Синие глаза пристально наблюдают за ним, движения Шото становятся более резкими, дергаными, поза становится напряженной, а взгляд загнанным. Он хмурится. — Она была твоей подругой. Первое, что он произносит во время долгожданного выхода. Ни про условия, ни про дом, — про малознакомую девушку. Даби легкомысленно отбрасывает: — Чего только не сделаешь ради любви. Стоило сирене зазвучать в телефоне, а чьему-то женскому мычанию разрезать тишину наушника, ярость затопила тело. Догадка посетила его голову, мысли лихорадочно метались. Даби развернулся, на ходу набрав в телефоне заученный номер. — Да? — лениво прозвучал голос в телефоне. — Сегодня не смогу. Объясню потом. — Что за? Какого черта? — по голосу было явно слышно, что Шигараки это не понравилось, но как будто Даби волновало это. Тут же сбросив трубку, Даби бегом направился к своему дому. Его не волновали взгляды толпы, ни горящие легкие, ни пылающие стопы. Главное успеть. Он слушал весь их разговор, мысленно хваля Шото за сообразительность, однако даже так он понимал, что младшему грозит явная опасность. Беспричудный подросток, ослабленный за весь этот год или же злодейка, закаленная в боях? Блядство. Ебаный день. Ебаная Тога. Ебаная жизнь. Даби никогда бы не смог объяснить что именно для него значит Шото. Заботиться о младшем была такая же потребность, как дышать. И тем не менее, в чем была причина, что одна лишь мысль о том, что с младшим что-то случится, заставляла кровь в его венах вскипать, а легкие распирать от ужаса? Разумеется, Шото был красив. У него было крепкое телосложение, длинные ноги, красивые руки, овальное лицо, правильные черты лица и глаза. Этот чертов взгляд, всегда неизменно будоражущий что-то в душе Даби. Заставляющий весь его мир перевернуться с ног на голову. Всегда будто знающий обо всех мыслях в голове старшего. Хладнокровный, мудрый и пробирающий до костей. Но было что-то еще. Даби любил его доброту, его принципиальность, его наивность и его сочетание зрелости и юношеской непосредственности. Почему он любил Шото? Наверное, просто так. За то, что тот жил. И теперь, когда кто-то угрожал его жизни… Он предупреждал ее. Он нахрен спалит ее дотла. Его рука поворачивает ключ в сторону, отворяя дверь. Даби отходит в сторону, давая Шото первым выйти наружу. — Попытаешься сбежать, — я подожгу тебе ноги, а затем спалю до тла каждого, кто увидит тебя. Шото странно взглянул на него и прошел дальше, к пустому холлу с лестницей, ведущей наверх. Спокойный и не предпринимающий никаких попыток сбежать. — Я так и понял. Расслабься, я не собираюсь сбегать. В груди Даби поселилось странное чувство. Будто бы Шото знал что-то, нечто столь очевидное, видимое с первого раза для всех окружающих, и один только Даби не догонял, что происходит. В тот день, когда он бросил свое «Я подумаю», он действительно много размышлял об этом. Его руки хранили тепло тела Шото, а мысли блуждали в воспоминаниях детства, когда они дали то глупое обещание, столь много изменившее. Теперь же он вел своего брата наверх, как давно желал. Однако он не чувствует ожидаемого восторга, лишь нервозность и едкий привкус сожалений. Звон ключей звучит оглушительно в тишине, воцарившейся между двумя братьями Он отворяет последнюю дверь.***
Удивительным образом Шото не чувствовал должного удивления от мысли, что ему стерли память. Наоборот, он почувствовал, словно бы все встало на свои места. Спокойствие оглушает его изнутри, словно рвет его на части. Напряжение искрит, выстреливает единой пулей в голову, мешая размышлять. К сожалению, как бы он не напрягал память, вспомнить ничего не удалось. Желание выбежать за дверь искрит почти на кончиках пальцев, однако в итоге он лишь сильнее поджимает губы. Выдержка и самоконтроль — его основные друзья. Тойя и Шото, Шото и Тойя, они бок о бок так долго и так разительно мало, что понимание сквозит в каждом вздохе и жесте, нечто столь привычное, как вздох. — Попытаешься сбежать, — я подожгу тебе ноги, а затем спалю до тла каждого, кто увидит тебя. Угрозы, угрозы. Шото улыбается чуть горько. — Я так и понял. Расслабься, я не собираюсь сбегать. Шото знает, что Даби может. Раз ему не составило труда убить свою — коллегу? подругу? — то убить незнакомца будет для него проще простого. Однако, что насчет самого Шото? Готов ли он взять на себя эту ношу? Почему он не спас Тогу? Разве это не его призвание — спасать? Так почему ему даже не жаль ту девушку? Делает ли это его соучастником? Опять множество вопросов, на которые нельзя ответить, лишь плыть по течению и пытаться вовремя реагировать. Удивительно, но Даби действительно чувствует, как дышать становится проще, когда они выбираются по лестнице вверх в коридор. Вход в подвал скрыт ковром, что не заметишь, если не приглядываться. Он устраивает младшему краткую экскурсию по всему дому: кухня, зал, спальня, коридор, ванная комната, – что они даже могут прикинуться абсолютно нормальными братьями на пару мгновений. Вся эта ситуацию настолько сюрреалистична и гротескна, что Шото хочет посмеяться или съязвить. Он не делает ни того, ни другого. — Он так… похож на тебя, — все, что в итоге говорит Шото. В доме явственно ощущается налет характера Даби. Помимо бардака, конечно. Темный интерьер, западный стиль, вопреки традиционному стилю их родного дома, словно даже в этом Даби был готов действовать наперекор. Минимум предметов мебели, только самое необходимое. Никаких фотографий в рамке, статуэток и всего того, что любила в их доме мама. — И это все, что ты скажешь? Даже никакого утешительного комплимента? Шото хмурится. Его учили быть вежливым. — Тут… красиво. — Очаровательно. — Даби явственно веселится, — Я приготовлю нам ужин. Что тебе? Старший лениво прислоняется к косяку, наблюдая за Шото. За его бродящими глазами, за поддрагивающими пальцами, так ни к чему и не прикасающимися. Он осторожен и до боли напоминает привезенного впервые котенка. Показать Шото место, где он живет; место, которое он с нуля построил сам — было приятно. — Собу. — Он вспоминает давнее желание, обещание, — Я бы хотел поесть ее с тобой. Даби кивает в ответ, удаляясь. Шото продолжил бродить по дому. Удивительная безалаберность со стороны старшего оставлять его вот так. Что-то было нечисто за всем этим легкомысленным фасадом, но Тодороки уже откровенно не хотелось пытаться разобраться во всех этих хитросплетениях. Его взгляд упал на стоящее в полный рост зеркало, и его брови мгновенно нахмурились. Человек в зеркале… не был им. Кто это? До тех пор, пока пальцы не коснулись гладкой, холодной поверхности, Шото все еще не мог поверить, что это действительно он. У человека в зеркале были острые черты лица, отросшие волосы. Он был старше, вытянутее, но больше всего изменились его глаза: налет боли и прошедших трудностей жизни нельзя было подделать или вытравить. Его глаза почти безумно осматривают себя со всех сторон, в то время как пальцы до боли впиваются в бедро. Видеть столь сильные изменение было… слишком. Шото даже не мог описать эмоции, словно осознание, что он действительно провел колоссальное количество времени взаперти, наконец оформилось в его сознании. Он упустил такое огромное количество времени и возможностей лишь из-за неуемного эгоизма Тойи. Стало страшно. Шото внимательно осмотрел себя с ног до головы еще раз, следом за тем замечая белую полосу на задней стороне шеи, тянущуюся куда-то за футболку. Откуда у него этот шрам на шее? Чуть выше ребер, меж лопаток, ближе к левому плечу тянулся светлый, давно заживший рубец. Шрам был слишком широк и глубок, чтобы Шото его не заметил. Что-то мелькает в его голове, на мгновение, как наваждение, краткий образ, раскалывая сознание: — Не попадайся мне на глаза. Тодороки шипит сквозь зубы, голова раскалывается, словно тесаком разделили пополам, зашивая вновь грубыми нитками. Он опускается на пол, хватаясь за голову, желая лишь, чтобы боль ушла. И постепенно, с каждой секундой, ее действие ослабевает, сменяясь на легкую мигрень. Не отлично, но уже не критично. Он взглянул в отражение вновь, неизвестное количество времени просто смотря в свои изменившиеся глаза и изучая их. Шото надеялся узнать человека в зеркале поближе. И он надеялся, что он сможет вытащить их отсюда. Любой ценой. — Шото? Готово. — Иду. — кричит он в ответ, выходя из чужой комнаты. Заставлять брата ждать было не лучшим решением.***
— Садись. Кухня, встречавшая Шото была… обычной. Никаких, знаете, плакатов “ЗДЕСЬ ЖИВЕТ ПСИХОПАТ” на стене, что было даже разочаровывающе. Если бы Шото однажды оказался здесь случайно, он бы никогда бы не подумал, что ниже, под землей, может находиться человек взаперти. Темный интерьер, подходящий атмосфере всего дома, несколько столешниц, раковина, плита. Даби уже сидит за столом, дожидаясь только его, и перед ним две миски с едой. Шото послушно садится напротив. — Налюбовался собой? Как ненавязчиво его старший брат напоминает о своем контроле над ситуаций. Шото почти готов встать из-за стола из желания проблеваться, но в последний момент останавливает себя. — Это опять одна из твоих проверок: сбегу я или нет? Я не нарушаю своих обещаний. — Тогда это у нас семейное, — Даби улыбнулся, заставляя Шото нахмуриться. Он наконец-то оказался вне своей маленькой комнатенки, но все ощущения были дискомфортные, словно его заставили надеть колючий свитер. Они молча приступают к еде, лишь стук палочек о чашку нарушает тишину. Это неуютное молчание, почти неловкое. Впрочем, Шото не удивится, если так ощущается лишь для него. Он бросает быстрый взгляд на старшего, и тот безмятежно обедает, словно это их будничный прием пищи. В какой-то момент тишину разрывает трель звонка, однако старший небрежно сбрасывает звонок, даже не посмотрев на имя контакта. — Почему ты вступил в лигу злодеев? Шото берет палочки в свои руки, тоже начиная прием пищи. Кулинарные навыки брата были неплохи, несмотря на усиленное нежелание Шото не признавать это. Ему было действительно любопытно. У него были свои догадки, но узнать напрямую от старшего было совсем другое. Тот даже не повел глазом, продолжая есть. — Штейн. Мне была близка его идеология. Это не совсем похоже на правду. Звучало как давно отрепетированная речь перед зеркалом: насквозь фальшивая и лишенная эмоций. — Я встречался с ним. Неожиданная встреча. Впервые я встретил злодея, у которого была идеология. Не простое желание разбогатеть или же получить мнимое чувство власти, а именно желание сделать мир лучше, пусть и таким жестким способом. — А затем его прикончил наш папаша. Шото пожал плечами. Это было справедливое замечание. — Но ты так и не сказал мне правду. Это было желание мести? Даби должен был знать Шото лучше и догадаться, что его маленькая ложь не утаится от взора его брата. Синие глаза наконец смотрят прямо на него, атмосфера в комнате почти угрожающая. «Не спрашивай то, о чем не хочешь знать» — вот что она говорит. Но Шото всегда нравилось играть с огнем. Он беспечно улыбается уголками губ, не собираясь отступать. «Мелкий паршивец» — думает Даби, прищурив глаза. Он не любил, когда ему не подчинялись, а его брат сейчас откровенно бросал ему вызов, говоря, что не собирается сдаваться перед поиском правды. Ну раз он так этого желает… — Именно. И завтра я собираюсь прикончить его. Шото знал, что его брат умен, но порой он задавал вопрос: может ли он быть большим придурком, чем был сейчас? — Что? — повторил мальчик в нелепой попытке притвориться, что предыдущие слова ему показались. — Завтра я собираюсь прикончить Старателя. — Даже в мыслях он не позволял называть его «отцом», не то что вслух. «Ну да, спасибо, очень любезно с твоей стороны повторить это еще раз». — Нет, — говорит Тодороки в глупой попытке отрицать неизбежное. — Не смей. Даби улыбается абсолютно ублюдской улыбкой, отчего кулаки Шото почти чешутся от желания стереть эту паршивую ухмылку с лица. Весь его вид так и кричит: «Ты хотел правды? Держи». — Прошу тебя. — заплошно шепчет младший, судорожно размышляя, как он может спасти члена их разваливающейся семьи, — Я умоляю тебя. Бери все, что захочешь. Называй любую цену. Но оставь нашего отца живым. Даби — вот мудак — имеет наглость выглядеть бездушно серьезным. Безликий судья, выносящий приговор. — Ты знаешь мой ответ. О, да, сказанный еще в самом начале их пути. «Я люблю тебя, Шото, но у меня есть цель, и я не отброшу ее ради тебя». Знал ли Даби, что сам сейчас подписал себе приговор? Порывисто Шото встал из-за стола. Напряжение гудело во всем его теле. Ему хотелось сбежать наконец из этого места. Разрушить что-нибудь. Сломать мебель. Швыряться предметами. В конце концов нанести пару ударов человеку перед ним, повинному в столь многих проблемах Шото. — Ты забрал у меня все: семью, друзей, свободу. — Я защищал тебя. — Ни хрена ты меня не защищал, эгоистичный ты кусок дерьма! Даби вспоминает, почему люди предпочитают не злить таких людей, как Шото. Тихих, но, как говорится, в тихом омуте, и никогда не знаешь, что произойдет, когда рванет. И даже сейчас, когда он искренне зол, когда бешенство застилает глаза, а руки сжимаются в кулаки, Даби не может не любоваться красотой Шото. Он любит его. Всего. Целиком. Полностью. Даже его искрящиеся бешенством глаза. Фигуру, источающую злобу. Даби знает, у него есть лишь один шанс исправить положение, не дать Шото разнести тут все к черту, после чего от них двоих останется лишь пепелище. — И при этом я все еще люблю тебя. Что-то мелькает на лице Шото. Почти потерянное. Дело не в том, что Даби никогда прежде не говорил этих слов. Однако обескураживающая искренность на его лице, нежность, тоска и любовь — вот что выбивало из мальчишки дух. Он мог бы сказать Даби, что он его ненавидит. Нет, более того, он мог бы сказать, что больше не любит его. Он мог бы сделать это, но он не делал. Ни разу. Ни после гибели его друзей. Ни после заточения. Ни сейчас, когда человек перед ним говорит, что убьет их отца. Потому что Шото знает, что это причинило бы ему невероятную боль. Шото смотрит на него, и это почти преступление: иметь в руках столько власти над человеком, обладать силой, чем-то настолько смертоносным, что, он знает, мгновенно убьет что-то в Даби, и при этом не мочь этим воспользоваться. Он искренне желает прикончить своего брата, но при этом понимает, что не может причинить ему боль. И это знание настолько сбивает столку, обезоруживает, отчего Шото хочется истерично смеяться. Даби, разрываемый на части желаниями. Затянувший его в бесконечный водоворот из проверок. Отчаянно желающий ни в ком не нуждаться и при этом надеющийся быть любимым. Каждый раз, стоит мальчишке устроить некое подобие равновесия, как он сметает все резким взмахом руки, желая проверить: ты будешь любить меня даже после этого? Шото не хочет отвечать на этот вопрос даже себе. Что-то такое Даби заметил в его глазах. Неясное намерение с единственной целью: отказаться от него. От них. Шото открыл рот, чтобы что-то сказать, но старший в два быстрых шага преодолел разделяющее между ними расстояние, заключая второго в кокон своих объятий, успевая заткнуть его самым эффективным, как ему казалось, способом. — Выпусти меня! — Нет. Чужие руки сковали. Ослабленное после долгого времени, проведенного взаперти тело не могло состязаться с Даби. — Ну разумеется, все всегда происходит так, как хочешь ты, да? — Именно. — Пошел нахуй, — ярости шипит Шото. — Как же ты задолбал меня. Я не создание своего отца, не его творение и не продолжение. Я отдельный человек. Со своими чувствами и желаниями. И которого ты, как ты утверждаешь, любишь. — Да. И ты любишь меня в ответ. Шото не ответил. И это рассказало Даби все яснее, чем слова. Это был его величайший секрет. Его запертое под тысячью замков сердце с ключом в руках у человека, у которого никогда его не должно было быть. Что-то сломленное было в его фигуре. В том, как он отчаянно закрыл лицо руками, словно бы желая заплакать. — Не совсем. Не в том плане, что ты- Даби не слушал, он нежно убрал чужие руки от лица. Его глаза были устремлены к выражению лица Шото. К тоскливой неизбежности, застывших в них, обреченным смирением. Его губы мгновенно нашли чужие, целуя. Шото в его руках даже не дернулся, просто замер, а следом в какой-то момент расслаблился, становясь податливым и мягким в чужих ладонях. — Я уничтожу тебя, — шепчет Шото. Он сын жестокого человека, в его крови зияет знание, как вырвать сердце человека, не причинив ему физического вреда. — Я знаю, — горько улыбается Даби с голосом смертника, приговоренного к электрическому стулу. — Ты мое спасение и моя погибель. Гетерохромные глаза светились грустью и тихой любовью одновременно. Их любовь не относилась к разряду большой и счастливой. Она относилась к разряду тех, что несут тебя на дорогах с бешеной скоростью и отсутствием тормозов, чтобы после неминуемо сбросить тебя со скалы. Наконец, Шото осознал. Раздираемый противоречивыми эмоциями. Он просто желал, чтобы его любили. В конце концов Даби был просто человеком. Покорно прикрыв глаза и выдохнув, Тодороки потянулся и поцеловал чужие сомкнутые веки. Легко, почти не касаясь, удивительно нежно, заставляя Даби удивленно распахнуть глаза и уставиться на младшего — Я позволю тебе. — говорит Шото. — Но это не значит, что я стану твоим. Не нужно было быть обладателем нобелевской премии, чтобы понять, к чему вел мальчишка. — Мой глупый братишка, — рассмеялся Даби исключительно счастливым, пусть и чуть горьким смехом. — Мой, исключительно мой теперь. Он поцеловал Шото вновь, забираясь руками под ткань футболки. Восторг искрился у него под грудной клеткой, он ощущал себя почти обдолбанным, опьяненным от Шото: от мягкости его кожи, от его вкуса и от осознания его чувств. Он не помнил их дорогу до спальни. Руки интуитивно вели их в правильном направлении, пока все мысли старшего занимал лишь Шото. Трогать его было чистым блаженством — бархат его кожи манил касаться вновь и вновь. Он снимает чужую футболку, тут же осыпая поцелуями чужую шею. Шото пах чем-то приятным, напоминающим цветочное поле у горы Фудзияма, куда они с семьей отправились когда-то в детстве. Его запах не сильно изменился с тех пор. — Я люблю тебя. — он повторил вновь. — Да, я знаю, — этого пока что было достаточно. Даби знал, что просить от него ответных признаний было слишком, пусть ему и до боли хотелось этого. Он поцеловал чужие губы, пробираясь внутрь языком, стремясь запомнить их вкус до мельчайших подробностей. Даже если он в итоге умрет, он был счастлив, что сумел попробовать это. Его сильные руки осторожно опрокидывают Шото на кровать, по ходу снимая собственную футболку и откидывая ее куда-то вдаль. — Сколько у тебя было партнеров? Парни? Девушки? — небрежно спрашивает он, наклоняясь вновь к Шото и заключая его в плен своих рук. — Разве ты еще не успел досконально изучить мою жизнь от и до? Даби хмыкает и кусает чужие ключицы. Не сильно, но определенно достаточно, чтобы остался след. — Хочу удостовериться. Он чувствует в следующий миг прохладные пальцы, нежно касающиеся его лица, заставляя приподнять его взор вверх. Взгляд Шото серьезен, стараясь максимально передать всю ответственность информации. — Ты первый. И у Даби нахрен срывает крышу. — Господь, ты мое проклятие с самого рождения. Его руки шарят по бокам, спине, прессу, не в силах насытиться, пока губы лихо целуют вновь: глубоко и мокро, как Даби хотелось всегда. Желание касаться до Шото звенит зудом под пальцами, пока Тодороки удивленно наблюдает за чужой взбудораженной реакцией, до сих пор не понимающий всей огромной власти, что он обладает над старшим. Его руки невесомо, почти неощутимо касаются чужой голой груди, но не отталкивая, а лишь привыкая, любопытствуя, какая кожа на ощупь. Мило. Какой же Шото милый. Выражение лица Даби стало до боли нежным, заставляя что-то в груди Шото сжаться. Он оторвался от очередного поцелуя, лишь чтобы ласково поцеловать брата меж бровей, разглаживая легкую морщинку. — Я здесь. С тобой. Его ладонь ложится сверху на ладонь Шото, давая тому почувствовать чужой скачущий пульс. Даби, несмотря на его внешнюю невозмутимость, тоже волнуется, и это успокаивает Шото сильнее, чем что-либо иное. Он кивает, давая понять, что все в порядке, можем продолжать. Руки старшего проходятся от груди, ниже, огибая большими пальцами выступающие тазовые точки. О, опасная территория. — Расслабься, — Даби ухмыляется, и его выражение лица теряет прежний налет беззащитности, становясь преступно горячим. — Сегодня я поведу тебя. Он вновь припадает к шее, оставляя на ней багровые метки, клеймя своего брата своим, пока правая рука поглаживает чужой член через ткань джинс. Шото выгибается, изумленно смотря в потолок и пытаясь вдохнуть хоть каплю воздуха. Ощущения сильно отличаются от его собственных попыток удовлетворить себя. Намного горячее. Возбуждение единой волной сносит ему голову, не оставляя ни единого шанса на сохранность мыслей. Хочется большего. — Вот так. Умница. Даби продолжает ухмыляться своей блядской ухмылкой, наблюдая за младшим. Его вторая рука помогает ему стянуть джинсы с младшего, а затем он тянется к прикроватной тумбочке за смазкой, бросая ее небрежно на простыни. Кажется, именно ему стоило осознать масштаб ситуации, а не Даби. Некоторые ситуации необратимы. И лежа в чужом капкане рук, Шото знает: ему не выбраться. Это не та ситуация, когда можно сказать стоп, сказать «нет, погоди я передумал», сказать «слушай, давай притворимся, что ничего не было». Однако до того, как мысли полностью оформятся в слова, его подбородок хватают чужие горячие пальцы, смещая его взор с долбанной смазки. — Смотри на меня. Даби возвышается над ним, и у Шото действительно пропадают всякие сомнения. Его тело, его крепкие мышцы пресса, сильные руки, синие глаза — все это принадлежит Шото. И он признает: зрелище чертовски горячее. — Прекрати позерничать и иди сюда, — Шото хрипит, притягивая брата за шею ближе, целуя, пальцами расстегивая чужие джинсы, небрежно слегка прикасаясь к чужому члену. Он скорее чувствует, чем слышит, как стон покидает чужой рот. Он чувствует, насколько тот уже тверд, и ироничным образом это пьянит. Он чувствует чужую руку на своем плече, сильнее прижимающую его к матрасу, и на пару мгновений Шото не понимает, почему его оторвали от поцелуя, настолько пьянят ощущения. Нетерпеливо поцеловал его в ответ А затем Даби быстрыми движениями снимает собственные джинсы вместе с бельем. Ох, блять. — Ох, блять, — повторяет он вслух, заставляя Даби широко ухмыльнуться. — Ага, спасибо, детка, а давай теперь снимем с тебя белье. — Спасибо, я сам. Он ни за что не признается, что ему нужно пару мгновений на то, чтобы остыть, иначе... Шото семнадцать, а не тринадцать, и тем не менее он практически готов кончить от пары касаний. Судя по ухмылке Даби, он все понимает. Пошел он к черту. Он снимает трусы, прежде чем на пару мгновений медлит, сомневаясь. Однако чужие загребущие руки тянут его, прижимая к чужой груди. — Ты сводишь меня с ума, — смеется Даби, целуя его в место за ухом. И до того, как Шото успевает что-либо ответить, с него уже снимают белье. — Ты-, — чужая рука обхватывает его член, и Шото становится восхитительно плевать на все его возражения — о, черт, ладно. Пальцы внутри — не то, к чему привык Шото. Ощущение странные и незнакомые, но боли при этом он не ощущает. Он был очень отдаленно знаком с тем, как происходит секс между парнями, и, вопреки его сомнениям, он не умирает. Однако он с сомнением смотрит на размеры Даби, предполагая, что то ли еще будет. Первый палец заменяется вторым, потом и третьим растягивая, пока вторая рука продолжает мягко надрачивать ему. Даби заботится о нем, растягивая до тех пор, пока ему не станет комфортно. Шото плавится, теряясь в возбуждении, пока не чувствует легкий дискомфорт от исчезнувших пальцев. — Готов? Он кивает. — Ага. — голос безбожно хрипит. В выражении лица Даби читается что-то хищническое, он закидывает ноги Шото к себе на талию, после чего мягко, насколько позволяет ситуация, нежно входит в него единым плавным движение, заставляя мальчишку задохнуться. Его тело охватывает полузабытый жар. На мгновение Шото показалось что его причуда вырвется лихим огнем из его тела, но этого не происходит. Он утыкается в чужую шею, вдыхая знакомый запах. — Такой красивый в моих руках, — ласково шепчет ему на ухо Даби, — такой узкий. Расслабься. Тон его голоса нежный, из-за чего Шото искренне старается выдохнуть и расслабиться. Это немного неприятно и больно. Тодороки ощущает жжение ниже пояса. Его мышцы не привыкли растягиваться таким образом, но все же есть в этом определенная приятная нотка. Еще незнакомая Шото, но очень сладкая. Он искренне старался не заскулить, когда Даби единым рывком вошел в него глубже. — Ты в порядке? — Шото быстро закивал, и лишь из желания подразнить его, Даби продолжил, — Уверен? Мне остановиться? — Заткнись и войди в меня полностью. — Шото зашипел, кусая Даби куда-то в районе плеча. Это было больно, но не так, чтобы навредить. Странным образом Даби даже понравилось. — Как скажешь. Шото был переполнен эмоциями и чувствами. Это было почти оглушающе. Даби был хорош, на пару мгновений Шото стало любопытно, где он научился всем этим вещам, но в следующий момент все связные мысли отключились из его головы от сильных, плавных толчков. Даби толкнулся вновь, входя на всю длину и заставляя Шото низко застонать. Его было много, он будто бы был везде. Его руки, продолжающие с нарастающей грубостью ласкать его, его запах, его сильное тело, нависающее над ним. — Блять, — прошипел он, целуя Шото вновь, словно не в силах оторваться от него даже на пару мгновений, — ты такой узкий. Такой горячий. Я так люблю тебя, Боги. Очередное прямое и бесхитростное признание вышибло из Шото весь дух. Даби смотрел на него, его черты лица стали острее. Что-то в его взгляде – нежным, отчаянным, полным чистого желания, подводил Шото к грани. Ему хотелось кончить. Не помогал и тот факт, что Даби продолжал трахать Шото именно так, как ему хотелось. Он чувствовал себя так сладко и так близко. — Даби, Даби, Даби — единая мысль, оставшаяся в его расплавленном мозгу. — Назови мое имя, — шепчет. — Настоящее имя. — Тойя. Его рука касается его волос, и тянет их слегка вниз, причиняя легкую боль. Шото послушно поднимает голову, подставляя шею, в которую мгновенно впиваются губы. Красный на белой коже выглядит восхитительно, и зная, что это именно его отметки, наполняет Даби изнутри восторгом. Шото почувствовал, что Тойя тоже близко, судя по его более грубым толчкам и несдержанным вздохам. — Развернись. Послушно повернувшись, Шото почувствовал, как толчки стали глубже, Тойя входил в него глубже. Неосознанно он выгибается вслед ощущениям, желая получить больше. — Я-я скоро, — заполошно шепчет. — Тойя, Тойя–нии-сан, пожалуйста. Он даже не понимает, о чем просит, но знает, что старший его поймет. Желание расцветает где-то под ребрами, мешая дышать. — Сейчас-сейчас, — чужой горячий рот кусает его между плечом и шеей. — Мой. Ты принадлежишь мне. Шото чувствует, как узел ощущений наконец достигает своего пика, и мир смазывается в единое пятно эмоций. Даби кончает вслед за ним.***
Он долго смотрит на дверь, освещенную лишь светом луны. В комнате темно, но привыкшее к темноте зрение изрядно спасает ситуацию. Проснувшись пару мгновений назад, первое, что Шото увидел — спящее лицо Тойи в нескольких сантиметров в его собственного. Он даже не помнил, как заснул, мгновенно вырубившись после столь насыщенного дня. Его лицо мгновенно теплеет лишь от воспоминаний о прошедших событиях. Что ж, да, спать со своим братом определенно не входило в список задач Шото. Он хмурится, временно выбрасывая эту мысль из головы, и садится на чужой кровати, обдумывая, что ему следует делать теперь. Во-первых, ему все еще нужно выбраться. Во-вторых, предупредить отца каким-то образом. Вытащить Мидорию. Вернуться в строй. Гетерохромные глаза бросают свой взор на Тойю. Если он сможет сбежать… справиться ли Тойя с этим? Несколько часов назад он выглядел таким беззащитным и искренним. Впервые показывающим свое сердце так открыто. Выставляющий его напоказ и доверительно вкладывающий в руки Шото. Чтобы что? Тот растоптал его и разорвал на куски? Тодороки почувствовал укол вины. Он был его буфером. Его спасением. Его единственной отдушиной. Но впервые Шото не захотел спасать никого другого. Шото захотел спасти себя. Он тихо встает с кровати, стараясь не потревожить сон Тойи, после чего находит собственные разбросанные по комнате вещи. Бедра и поясница ноют, после прошедшего соития, ночной воздух холодит обнаженное тело и без персональной грелки в кровати, Тодороки понимает, насколько же в доме холодно. Рука медленно, очень аккуратно тянет ручку двери, чтобы та не издавала ни звука. Собственный гул крови шумит в ушах, мешая слышать окружающие звуки. Шото молится всем известным и неизвестным Богам о помощи, искренне надеясь, что брат не проснется. Но, разумеется, Богам плевать. Раздается еле слышной щелчок. Дыхание застревает в горле, и пару мгновений Шото даже не дышит. «Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста». Позади гремит голос брата. — Куда это ты собрался?