Нас не простят

1995 г. — Это же чертовски глупо! Гермиона сдержанно выдохнула, оторвала взгляд от эссе по трансфигурации, которое пыталась закончить уже целый час, но не могла из-за постоянных восклицаний Малфоя, какие, несмотря на очевидную утвердительную интонацию, требовали ответа. — Что глупо? — Расизм — это абсолютный идиотизм! — фыркнул Драко, отбрасывая перо. Он также занимался домашним заданием, но никак не мог сосредоточиться. Все те пугающие вещи, которые рассказала ему гриффиндорка, — о Гитлере, холокосте, расизме, средневековой инквизиции, рабстве, — бурлили внутри него негодованием и несогласием. Как что-то настолько противоречивое и нелогичное могло убивать миллионы людей? — Чем он отличается от идеи чистокровности? Все виды дискриминации похожи и все они строятся на одном — превосходстве одних над другими. Разнятся только признаки: цвет кожи, происхождение, кровь, пол, религия. — Но ведь чистокровные основываются на том, что если маглорожденных станет больше, то их история, происхождение, привилегии будут уничтожены и канут в лету. То есть чистокровные, каких меньшинство, больше подходят под определение угнетаемой группы, потому что они борются за свои права. Уголки губ Гермионы непроизвольно дернулись на слове «они». Не «мы». И эта кажущаяся незначительной мелочь была очевидным подтверждением того, что она не напрасно тратила свое время и разжевывала Малфою магловскую историю. Они встречались два-три раза в неделю в кладовке на вершине Астрономической башни, делали домашнее задание, готовились к экзаменам и Грейнджер приятно удивляли глубокие знания парня. Его ум был гибким и жадным, как и ее, а способности к интеллектуальным спорам откровенно радовали. Ей так сильно не хватало равного по силам собеседника, что, стыдно признаться, иногда девушка с нетерпением ждала их встреч. — Это софизм, Малфой. Ни маглорожденные, ни полукровки не угнетают чистокровных. Хотя бы потому, что им все равно на чистоту крови. К тому же ты изначально не прав, говоря, что в основе идеи чистой крови — защита. Фундаментом служит утверждение, что чистокровные превосходят магов нечистой крови по различным параметрам, что уже становится угнетением и дискриминацией. Как я тебе рассказывала, Гитлер также строил свою идеологию на похожем утверждении — якобы евреи ущемляют арийцев, поэтому они должны начать войну. Войну очищения. Конечно, тому, что зерно его убеждений проросло, способствовало множество причин и почва была подготовлена, но сути это не меняет. Да и вся идеология о чистоте крови, строительстве нового мира для чистокровных волшебников, прекращении развращения волшебного мира грязнокровками — просто пыль в глаза. — О чем ты? — непонимающе произнес Малфой, повернувшись всем корпусом к Гермионе. Они сидели на полу в окружении зеленых подушек, пергаментов и книг. Небо на улице затянули тяжелые свинцовые облака и свет, проникающий сквозь узкие грязные окна, был сумрачным, хотя до вечера оставалось еще несколько часов. Между ними горела толстая свеча, отбрасывающая ломаные отблески на лица и углубляющая тени. Их одежда пахла таящим воском, а колени ненароком соприкасались при случайных движениях. Гермиона подумала о том, что мир этого субботнего дня и мир любого другого дня месяц назад — две антонимичные вселенные, вдруг ставшие едиными. Она подумала, что периодически изменения происходят настолько стремительно, что ты не успеваешь за потоком времени и как будто ощущаешь себя в вакууме между «до» и «после». Ты ждешь подвоха, взрыва, столкновения планет. Намека Вселенной, который обозначит грань. Но ничего не происходит и тебе не остается иного, кроме как отпустить то, что раньше считалось незыблемым. Парень перед ней был ей не знаком. Она знала противного мальчишку, грубого, скверного и злого мальчишку, в котором не находилось ничего, что она могла бы назвать «хорошим» или «привлекательным». Но она совсем не знала вот этого парня. Гермиона знакомилась с ним постепенно и с каждым новым открытием замирала в том самом вакууме, в ожидании, пока все устоявшиеся представления о Драко Малфое будут заменены на другие. Воспоминания о трусливом слизеринце, шипящем «грязнокровка», оставались свежими, всплывали не отпущенной обидой и неминуемым ожиданием подвоха. Гермиона инстинктивно искала оттиски злобы в искривлении губ, дугах бровей и глубине стальных глаз. Однако попытки оставались бессмысленными. Девушка знакомилась с парнем, который был противоречивым. Он был одновременно холодным и горячим, молчаливым и разговорчивым, спокойным и нервным. Грубым и внимательным. Смотрела на него и, как в первый раз, поражалась осознанием, что Драко Малфой человек. Ни плохой, ни хороший. Обычный. Особенный. Как она. — Грейнджер? — А, да, в общем, — девушка откашлялась и тряхнула волосами. — Эм, идея Волдеморта строится не на превосходстве чистокровных над грязнокровками, а на идее сверхчеловека. — Ницше? — немного неуверенно уточнил Драко, вскинув брови. — Да, я тебе говорила о нем. Причем сверхлюди в интерпретации Волдеморта — это не чистокровные волшебники, а он сам. Он сам сверхчеловек и его цель — абсолютная власть, то есть привилегия сверхчеловека. Власть для одного. А недовольство и снобизм чистокровных слишком глубоки, поэтому и стали благодатной почвой. Получается, что чистокровные — ведомая группа, якобы борющаяся за превосходство, на самом деле — армия слуг, прокладывающая путь к власти одного волшебника. Не зря же он требует называть его повелителем или господином, все эти поклонения и почти религиозная фанатичность последователей, ну ты сам знаешь. Конечно, не все благоговейно слепы. Уверена, что многие из последователей в курсе того, чего на самом деле хочет Темный лорд, однако для них удобна его позиция. Быть приближенным к сверхчеловеку тоже привилегия. Но они забывают, что… — Гермиона замолчала и посмотрела в серьезные серые глаза. — Забывают что? Из-за сумрака и отсвета пламени свечи его лицо казалось более заостренным, чем обычно. Челка спадала на сосредоточенно нахмуренные брови, длинные ресницы отбрасывали тени на скулы. Серость радужки была пасмурной и почти как дождь в родном Лондоне. — Что абсолютный властитель никогда не будет делиться. И без жалости избавится от любой угрозы его могуществу. Драко шумно выдохнул, а Гермиона вдохнула. Нос заполнил аромат пряного парфюма, яблок и свежести зимнего утра. А потом он улыбнулся… Его открытая улыбка была как подснежник и распускающие почки, молодая листва и ласковый ветерок в волосах, как первые теплые лучи солнца, мурашки на теле и снятый шарф в руке; словно весна после долгой, холодной и колючей зимы. Пальчики на ногах непроизвольно поджались. — Я знаю, что ты делаешь, Грейнджер, — сказал он, а Гермиона почувствовала, как горят ее щеки. — Но продолжай. Она опустила голову, позволив волосам скрыть румянец, а глазам не смотреть на белые-белые зубы и то, что один уголок его губ приподнимается чуть выше другого. Ей не нужна была такая информация. Как и не нужны были его улыбки, и смех, и эти голубоватые искорки в глазах. Но невольно гриффиндорка запоминала, откладывала в памяти, прятала в ментальную шкатулку, как спрятала золотую запонку, инкрустированную изумрудами, под подкладку старого чемодана. Гермиона который раз повторила про себя, — для себя, — что все это неправильно. Наедине, в этой маленькой комнатушке, на этих мягких подушках в свете догорающей свечи и с этим запахом в волосах; все эти разговоры, и старый телескоп, и домашнее задание, и перья в пальцах. Неправильно. То, что они так близко и так нормально. Без оскорблений, вспышек заклинаний, криков и обиды. И где-то между строк нарушенных ими же правил, где-то очень глубоко и одновременно на поверхности она ловила себя на преступной мысли, что ей… нравится. Поэтому, когда Гермиона начинала замечать хрипотцу в его уже недетском голосе и желание остаться, она малодушно сбегала. — Мне пора, — встрепенулась девушка и принялась поспешно складывать пергаменты, книги и разбросанные перья в сумку, не отрывая взгляда от собственных нервных рук. — Куда? Интонация вопроса казалась совершенно отстраненной, как будто Малфой задал его из вежливости. Сделал одолжение. Однако за часы, проведенные вместе, Гермиона уже вычислила, что если слизеринец настолько хочет казаться незаинтересованным, то ему очень даже интересно. — В гости к Хагриду, — гриффиндорка ответила так, словно бросала вызов, зная, как может отреагировать собеседник. Она выпрямилась в полный рост и посмотрела на Драко сверху вниз, ожидая нарваться на пренебрежение и отвращение, но наткнулась только лишь на кривую усмешку и блеск в глазах. — Пока, Грейнджер, — отсалютовал ей Малфой двумя пальцами. — До встречи… Малфой.

* * *

— Ты опоздала. Не понимаю, как можно столько времени торчать в библиотеке, — буркнул Рон и съежился, пытаясь спастись от моросящего дождя. — Скоро экзамены, Рон. Тебе бы тоже не помешало обратить на это внимание. Не думай, что у меня всегда можно будет списать. Я прикладываю много усилий, между прочим. Поправив сумку на плече, Гермиона наткнулась на странно внимательный взгляд Гарри и заправила волосы за уши. — Все в порядке? — поинтересовалась она, опасаясь, что ее приукрашенная правда прозвучала не слишком убедительно. Поттер кивнул, осмотрел подругу с ног до головы и, отвернувшись, продолжил спускаться с холма к дому Хагрида. Грейнджер на секунду замерла и покачала головой, убеждая себя, что в ее внешнем виде ничто не могло указывать на недавнее присутствие Драко Малфоя. Небольшое каменное строение вдалеке тонуло в тумане. Из трубы тянулся темно-серый дым, растворяясь в окружающем смоге. Воспользовавшись тем, что Гарри их обогнал, Гермиона дернула Уизли за рукав красной толстовки, призывая замедлиться. — Что-то случилось? — вполголоса сказала гриффиндорка и стрельнула глазами в сторону Поттера. — Не знаю, — нахмурился Рон. — Кажется, кошмары. Он плохо спит в последнее время. — Ты спрашивал, о чем? — Говорит, что не помнит. Может, просто волнуется перед третьим туром? — Не думаю, что только это, — покачала головой девушка и сложила руки на груди; сумка, полная книг, ощутимо била по бедру при каждом шаге и оттягивала плечо. — Я уже думала об этом. О том, кто и, главное, зачем бросил имя Гарри в Кубок огня. Уизли заинтересованно склонил голову, ненароком прижимаясь к боку подруги. Сердце неосознанно пропустило удар. — Это не мог быть студент. — Почему? — слишком громко отреагировал Рон, заставив Поттера обернуться, а Гермиону ущипнуть его за руку. — Почему? — уже тише повторил парень и послал Гарри глупую улыбку. — Я же уже объясняла, — проворчала Грейнджер и остановилась. — Во-первых, этот кто-то точно старше семнадцати лет. Во-вторых, между претендентом и кубком заключается сделка, почти Непреложный обет, поэтому один претендент не может бросить несколько имен. В-третьих, — девушка загнула третий палец, — даже если это был студент и даже если он бросил имя Гарри, — ничего бы не вышло. Потому что Гарри нет семнадцати лет. И, в-четвертых, кубок был зачарован только на трех претендентов, а значит кто-то сумел обойти это правило, для чего нужно обладать выдающимися магическими способностями и знаниями. Студент не смог бы такое провернуть. — То есть им не может быть Малфой? — Почему мы всегда подозреваем его? — ощетинилась девушка. — На втором курсе мы оказались неправы, как ты помнишь. К тому же хоть Малфой и уме… — Гермиона резко захлопнула рот, клацнув зубами, злая на саму себя: она только что чуть не похвалила его умственные способности. — В смысле, несмотря на неплохие оценки, у него недостаточно возможностей для этого. Да и зачем? Это точно был кто-то из взрослых. Рон задумчиво посмотрел куда-то вдаль и усмехнулся. — Да уж, ему на такое мозгов не хватило бы. Гриффиндорка задержалась взглядом на лице и фигуре парня. На фоне тумана и окрашенного в серый неба он выделялся ярким пятном, лучом солнца, прорезавшим тяжелые облака. Рон был практически самым высоким на их курсе, отросшие волосы забавно завивались у ушей, и Гермионе иногда хотелось скользнуть в них пальцами. Но она думала не о том, что его синие глаза кажутся глубокими, как океан, а о том, что если бы это был Малфой, то ей и не пришлось бы ничего объяснять. И ее раздражали эти предательские мысли. Потому что она не должна их сравнивать. Никогда. — Эй, Рон, Гермиона, вы чего там застыли? — крикнул Хагрид, призывно махая крупной рукой. Они переглянулись и спешно преодолели остаток пути. В теплом доме пахло костром, чаем с мятой и выпечкой. Гарри уже устроился за столом и медленно потягивал горячий напиток, бросая недоверчивые взгляды на кексы, размером с его кулак. Клык посапывал у камина. Оставив сумку у двери, Гермиона присела рядом с Поттером и обняла ладошками теплую кружку. Несмотря на май, воздух все еще оставался прохладным, а морось, осевшая влагой на коже и одежде, посылала мурашки по телу. В такие моменты, когда они втроем были вместе, она порывалась рассказать, что проводит в библиотеке намного меньше времени, чем мальчишки думают. Ей хотелось быть откровенной. Потому что они лучшие друзья и она всегда принимала, прощала и понимала их. Однако решимость каждый раз испарялась, стоило им упомянуть в разговоре Малфоя или кого-то из слизеринцев. Самое безобидное, что сделают друзья, если узнают правду, — не поверят ей. Назовут глупой, наивной, ослепленной своими благородными порывами. Скажут о лжи, игре, притворстве. Бросят ее. И, возможно, окажутся правы. Но ей отчего-то так сильно хочется верить, даже если в итоге все происходящее обернется ложью. — Ничего странного не происходило в последнее время? — проговорил Гарри, искоса взглянув на подругу. Девушка непонимающе качнула головой и пожала плечами. — Что, например? Поттер нахмурился. Стекла очков немного запотели из-за горячего чайного пара. — Как дела с Крамом? Со стороны Рона послышался кашель. Он вытирал мокрый подбородок рукавом кофты, уставившись куда-то в стол. Сама же Гермиона и вовсе не ожидала этого вопроса, потому что ни Гарри, ни уж тем более Рон не особенно интересовались ее личными отношениями. Если для Поттера было важно только одно — чтобы она была в порядке, то вот что на самом деле чувствовал Уизли оставалось загадкой. — Мы просто друзья, — ответила Грейнджер. — Да и он сейчас занят подготовкой к третьему испытанию. Ее голос звучал слабо и неуверенно. Гриффиндорка не знала, чем на самом деле занимается болгарин, ведь даже не могла вспомнить, когда в последний раз говорила с ним. Или в принципе обращала на него хотя бы толику внимания. — Почему? — не отставал Поттер, тон которого становился все увереннее и упрямее. — Что, почему? — Почему просто друзья? Вы хорошо смотрелись вместе. Он кажется неплохим парнем. Гермиона закусила верхнюю губу и бросила просящий взгляд на Рона, который, в свою очередь, молча изображал бамбук, сгорбившись и уткнувшись носом в кружку. — Мы слишком разные, — выдохнула девушка и нервно заправила волосы за уши. — Вот и все. Да и он скоро уедет. — Гарри прав, вы были красивой парой на балу, — пробасил Хагрид. — Кто тогда в твоем вкусе? — не отставал Поттер. Гермиона вздрогнула. Что она должна ответить? — Я не… Я не знаю. Кто-то другой. Возможно, Гарри догадывался, что ей немного нравится Рон, но она так и не решилась завести с ним этот разговор. Потому что сама вероятность того, что Уизли видит в ней девушку, казалась ничтожной. Ей совсем не хотелось быть камнем преткновения между друзьями. — Ладно тебе, Гарри, не лезь в душу юной девушки. Лучше расскажи, как проходит подготовка к испытанию? Беседа сменила русло и Гермиона была искренне благодарна лесничему, который, видимо, заметил ее растерянность. Но последний взгляд проницательного и по-ослиному упрямого лучшего друга обещал продолжение. Зная Поттера, девушка сомневалась, что он оставит свои вопросы без ответа. Она глотнула уже остывшего чая. Голоса друзей умиротворяли, теплый воздух грел щеки, а мысль, что ей снова придется лгать, заставляла пальцы мелко дрожать.

* * *

Обычно воскресный вечер Драко проводил в знакомой компании в факультетской гостиной за шахматами с Блейзом или в разговорах о девчонках с Тео. Придумывал подставы для гриффиндорцев с Грегом и Винсом, целовался с Паркинсон в темных нишах подземелий или погружался в чтение привезенных из дома книг. В последние дни, — недели, месяцы, — он все чаще оставался в добровольном одиночестве. Мысли в голове роились пчелами и жалили иногда так сильно, что он отключался от окружающего мира и погружался внутрь себя. В поисках смыслов, ответов и объяснений всему тому, что делал весь год. Что делал и думал всю сознательную жизнь. Совсем недавно его убеждения были могучим деревом с глубокими корнями, которое не могли сломить ни ураганные ветры, ни засуха, ни наводнение. Сейчас же древо гнило, разлагалось, иссыхало. И Драко не знал, что ему делать с этим трупом, который он упрямо продолжал волочить за собой. Он ощущал гниль, вставшую поперек горла. Непонимание глушило и давило на ребра. Малфой не мог вздохнуть без сигареты — сигаретный дым наполнял легкие, просачивался сквозь поры и разъедал ком в глотке, позволял снять напряжение. Лучше сигарет была только… Грейнджер. Драко зажмурился и затянулся, стискивая пальцами белый фильтр. Рядом с ней не возникало нужды в притворстве, которое сопровождало постоянно и въелось в каждую кость. Он не выбирал слова, не искал способ казаться значимее, выше, авторитетнее. Не заботился о значении вылетающих изо рта фраз. Ее не смущали ни его молчание, ни его вопросы. Малфой осознавал, что не должен был, но все равно находил комфорт в их взаимодействии. Гермиона Грейнджер так сильно отличалась от того, что он знал. Она была перед ним как открытая книга. И эта искренность и очевидность намерений заставляли забывать об отличиях между ними. О происхождении, крови и статусе — обо всем том, что с детства вдалбливали ему в голову. О том, что делало Драко тем, кто он есть. Словно она вскрывала его, вытаскивала наружу внутренности, о которых сам он и не подозревал. Тыкала носом в несовершенство. Это пугало, злило и обескураживало. Малфой хотел вскрыть ее также, но она и так всегда была для него как на ладони. Драко нравилось изучать ее. Ловить блики эмоций в глазах, ощупывать взглядом лицо и мысленно дотрагиваться до кожи щек. Салазар и основатели, он хотел дотронуться до нее в реальности. Снова ощутить мягкость кожи под пальцами, узнать биение ее пульса и ритм дыхания, проследить касаниями вены. Он трусливо надеялся, что кто-то узнает обо всем и выбьет из черепной коробки весь этот чертов мусор. И одновременно почти умолял, чтобы тайна никогда не была раскрыта. Потому что они словно шторм и заплутавший корабль, который несет на волнах в неизвестность. Корабль со сломанным штурвалом, с пробоинами в днище и изодранными острым ветром парусами. Бессильное судно, идущее ко дну. В их неотношениях искажений и вопросов больше, чем ответов. И кораблю не остается ничего иного, кроме как затонуть. Бросив окурок в темнеющую пустоту, Драко уперся взглядом в звездное небо. Шаги за спиной были уже знакомыми, а перила под локтями неожиданно шаткими. — Поздно для прогулок. Она остановилась рядом, принеся с собой запах жасмина и необдуманности его поступков. — До отбоя еще есть время. Он повернул голову и посмотрел, как она натягивает улыбку и длинные рукава легкой кофты. Ночи уже не были такими холодными, но площадка Астрономической башни насквозь продувалась ветрами. — Как суббота? — «в компании безмозглых насекомых, которых ты зовешь друзьями». — Хорошо. Ее тон был озадаченным, вопросительным. Неуверенным. Он знал, что она не откровенна, когда крохотные пальчики потянулись к волосам и заправили те за уши. Он бы хотел знать, какие они на ощупь. — Почему ты здесь? — Курил, — пауза. — А ты? — Подумала, что небо будет звездным. Гермиона смотрела на черное покрывало, усыпанное сверкающим бисером, а он смотрел на легкую улыбку, укрывшуюся в уголках губ, и думал, что вес гниющего трупа на плечах слишком велик. Возможно, стоит его, наконец, бросить. Драко протянул руку и легко коснулся рукава ее кофты, заставив девушку вздрогнуть. Улыбка стерлась, губы приоткрылись, но она продолжала упрямо смотреть вдаль. Он скользнул пальцами под ткань и осторожно сжал тонкое запястье. Слизеринец почувствовал тепло, круглую косточку и чужое сердцебиение, пульсирующее в линиях его ладони. Грейнджер не имела права быть такой нежной. Она должна была быть твердой, как камень, ледяной, склизкой, шершавой. Какой угодно, но не мягкой, хрупкой и невинной. У него пересохло в горле, рука Гермионы была почти невесомой, а румянец на ее щеках — ярким. — Что ты делаешь? — прошептала она. Он ласково провел большим пальцем по коже, скользнул ладонью ниже, находя ее прохладные пальцы и сжал. — Ты не ощущаешься по-другому. — Как — по-другому? — она перевела взгляд на него. — Неправильно. Тонкие брови нахмурились, а в глазах отражались звезды и непонимание от всех этих нерациональных действий, которые он продолжал совершать. — Ты не отличаешься, — снова попытался объяснить Драко, теряясь в чем-то неизвестном, что наполняло его грудь. — Конечно, нет, — смущенно улыбнулась Гермиона. — Конечно, нет. Он улыбнулся в ответ.