* * *
— Гермиона, подожди! Грейнджер остановилась в неловкой позе в попытках запихнуть книгу в переполненную сумку. Эти сумки, оттягивающие плечо и оставляющие синяки на бедрах студентов, она считала невероятно непрактичными. И планировала поднять вопрос о замене их на удобные и намного более полезные для подростковых позвоночников рюкзаки, когда получит значок старосты школы. Никаких «если» тут быть не могло. Подняв голову, гриффиндорка сдула с лица непослушный локон и приподняла брови, обратив внимание на запыхавшегося Гарри. Его шевелюра была в полнейшем беспорядке, галстук перекосился, а растянутая горловина форменного джемпера съехала в бок. — Что-то случилось? — подобралась она, отмечая бледность друга и напряженную складку между бровями. — Да. То есть нет. Ничего такого, — выдохнул Поттер, немного задыхаясь и облизывая губы. — Ты занята? — Хотела поискать в библиотеке книги с заклинаниями ориентирования на местности. Они могут пригодиться тебе в лабиринте. — Гермиона, не нужно, правда. Я все равно уже не успею ничего выучить за сутки. — Это могут быть элементарные заклинания, Гарри, — возмутилась девушка, прижимая так и не убранную книгу к груди. — Времени еще достаточно. Мы должны быть идеально подготовлены. Неизвестно, что тебя там ждет. Драконы, гриндилоу, русалки — и это было не финальное испытание. Плюс ко всему, мы так и не выяснили, кто и зачем бросил твое имя в Кубок. У меня плохое предчувствие, честно говоря. Поттер сокрушительно покачал головой, усмехаясь уголком губы. — Я просто хотел спросить, — он запустил пальцы в волосы и почесал затылок, — кое-что. Ничего такого, но, — Гарри зажмурился, как будто ему было… стыдно? Грейнджер расправила плечи. Обычно Поттер вел себя подобным образом, когда знал, что сделал нечто такое, что подруга явно не оценит по достоинству. — Зачем ты ходила на Астрономическую башню? Сердце буквально рухнуло в пятки. Она чувствовала, как приоткрывается рот, а краски стремительно сходят с лица. Рука с книгой пораженно опустилась, а вторая стиснула ремешок сумки с такой силой, как будто тот был ее спасательным канатом. Спасательным кругом, который вытащил бы со дна. — С чего… Откуда ты знаешь? — почти прохрипела Гермиона, решив, что нападение в ее случае — лучшая защита. Складка между бровей гриффиндорца стала глубже. — Просто разглядывал карту мародеров на днях, ну и увидел тебя там. Время уже близилось к отбою, поэтому, — он шмыгнул носом, переступая с ноги на ногу, — я немного волновался. Гермиона постаралась расслабить мышцы. Отлепить пальцы от ремешка, не сжимать книгу так, что на кожаной обложке оставались следы от ногтей, заставить сердце стучать менее оглушающе. Не выглядеть так, словно ее поймали на месте преступления. Он не знал. Если бы знал, то вряд ли ограничился бы, по сути, безобидным вопросом. Гарри Поттер ворвался бы на башню, уверенный, что она в опасности. Что ее оскорбляют, унижают, издеваются. Знай он, что Драко Малфой находится с ней наедине, точно не сидел бы на месте. В тот же вечер завалил бы вопросами, а слизеринца — угрозами на следующий день. Возможно, даже полез бы в драку. Но не спрашивал бы об этом так буднично. Как будто между прочим. Случайно. Капелька пота скользнула по задней стороне шеи. — Просто, — она нервно заправила волосы за ухо, — я плохо сплю. В смысле, ты, конечно, переживаешь куда больше меня, но я не могу успокоиться. Мне снятся кошмары, и я решила проветриться. Очистить голову перед сном. — И это все? Гермиона не смотрела на него — не могла. Обводила бегающим взглядом узел его галстука, руки, школьные туфли. Рубашка липла к спине. И она действительно боялась, что не справится с этим замкнутым кругом лжи и выложит все как на духу. Чтобы больше не переживать. Не искать тени недоверия в дружеских глазах. Элементарно не врать. Гермиона так сильно ненавидела врать. — Да. Да, это все. Что еще может быть? — тон ей самой казался каким-то вопросительно-неуверенным и она молилась всем богам, в которых не верила, чтобы друг не обратил внимания на скачущие гласные и слишком высокий голос. Он молчал. Прикусив нижнюю губу, девушка, наконец, решилась посмотреть в зеленые глаза и облегченно выдохнула. В выражении лица Поттера не было подозрения. Только, она не совсем уверена, но какой-то намек на озадаченность. — Хорошо, — кивнул Гарри. — Хорошо. Но вся эта ситуация была абсолютной противоположностью слова «хорошо». — Эй, что вы тут делаете? Рон закинул руку ей на плечи, заставив испуганно вздрогнуть. Господи, такими темпами она начнет трястись от каждого шороха. — Идете в гостиную? Мама прислала лимонный пирог для Гарри. — Тот самый знаменитый пирог миссис Уизли? — заулыбался Поттер и сделал шаг назад, разворачиваясь. — Уже слюнки текут. Тело Гермионы автоматически подчинилось толчку от Рона и тот также приобнял Гарри. Они шли медленно, втроем, как всегда. Мальчишки с восторгом обсуждали кулинарные шедевры шеф-повара рыжеволосого семейства, а Грейнджер сглатывала панику, пытаясь унять тошноту. В последние недели чувство вины и стыдливого страха, что тайна будет раскрыта, стали ее постоянными спутниками. Непрерывно гудящим фоном где-то в основании черепа, к которому она почти привыкла. Но разговор с Гарри и чертова карта мародеров впрыснули в кровь критическую дозу нервного напряжения. Гермиона, это могло быть даже смешно, забыла о наличии у Поттера волшебного артефакта, способного в два счета нивелировать все попытки сохранить секрет. Она была настолько погружена во встречи со слизеринцем, что почти забыла, кем они на самом деле были друг для друга и для всего магического мира. Врагами. Слизеринец и гриффиндорка. Чистокровный и магглорожденная. Из разных миров. С разных планет. Они были всеми «не», какие только возможно придумать. Их взаимодействие — нонсенс. Абсурд. Каждая буква в слове «запрет». Каждый звук в слове «нельзя». Но. Гермиона опустила веки, чувствуя, как влага собирается в глазах. В кладовке на вершине Астрономической башни лунный свет был мягким. Он углублял тени и рисовал плавные изгибы фигур на деревянном полу. Пахло тающим воском хаотично расставленных по помещению свечей. Пылью, зелеными яблоками и пряным мужским парфюмом. В один из дней они трансфигурировали кучку старых досок в книжный шкаф, где теперь нашли свое место магловские учебники по истории, биологии, генетике, несколько художественных романов, сборник стихов Бодлера и одно из первых изданий Истории Хогвартса, которое принес Малфой. Гермиона судорожно выдохнула. Это воспоминание стало одним из самых любимых. Его губы тогда растянулись в искренней полуулыбке из-за ее бурной реакции, на щеке появилась ямочка, которая всегда неконтролируемо притягивала взгляд, а она благоговейно поглаживала пальцами потрепанную кожаную обложку. Девушка чувствовала себя так, словно прикоснулась к чему-то сакральному. Будто держала в руках священный Грааль. Похожие эмоции она испытывала только когда впервые посетила Лондонскую библиотеку и увидела величественную громаду Хогвартса, пиками башен разрезающую облака. Дыхание захватывало, по рукам бежали мурашки и что-то дрожало внутри от открывшегося перед ней великолепия. Ей было девять, тогда в библиотеке, и она была очарована. Сейчас ей пятнадцать и дыхание похитила не столько редкая книга в руках, сколько выражение глаз парня напротив нее. Немного прищуренные, с морщинками смеха в уголках, отливали серебром и теплые голубоватые искорки прятались в них. Он знал, что это любимая книга гриффиндорки. Малфой принес ее молча и также молча поставил на полку. А на детский восторг и вопрос: «Зачем?» — лениво пожал плечами. И было еще одно преступное воспоминание, которое до сих пор приподнимало волоски на предплечьях. О нем она думала, засыпая, и на утро ругала себя за наивность, глупость и излишнюю впечатлительность. Но снова возвращалась к нему, летела, как мотылек на огонь. Ей казалось, что кожа все еще помнила мимолетное прикосновение на вершине Астрономической башни, когда звезды светили ослепляюще-ярко, а мысли метались взволнованно и хаотично. Потому что он был теплым. И обезоруживающе нежным. А ее тело словно очутилось в невесомости, лишенное кислорода и движения. Его ладонь, крупнее чем ее, осторожно сжимала пальчики. Она возвращалась к ощущению прикосновения шершавых мозолей к запястью и ладони, взорвавшего фейерверк в груди. Запаху парфюма и свежести, который в тот момент стал насыщенным, обволакивающим и заполнил собой пространство. Гермиона одновременно чувствовала себя взвинченной, наэлектризованной и умиротворенной. Она чувствовала волшебство. И совсем не знала, что ей делать с этим беспорядком в голове. Потому что рядом с ней шли друзья, почти семья, ее мальчишки, за которых она готова отдать жизнь. Завтра Гарри ждет третье испытание и неизвестно, какую опасность ему предстоит встретить. Потому что жгучая неприязнь двух факультетов друг к другу никуда не исчезла, а его происхождение не перестало быть одним из столпов, на котором зиждилась древняя семья, частью которой он был. Потому что вокруг не изменилось ничего. А она, дурочка, думала о том, что надеется столкнуться с ним сегодня в спрятанной от мира кладовке. Потому что внутри нее что-то безвозвратно менялось и она уже оставила бессмысленные попытки контролировать эти изменения.* * *
Драко не ожидал встретить ее сегодня. Время уже близилось к полуночи, а ком в горле почти душил. Поэтому он нуждался в сигарете. В горьком дыме в легких, в яде, что растворит подступающую тревогу. После получения письма бессонница чередовалась с кошмарами; и он знал, что этой ночью не стоит закрывать глаза. Она сидела на привычном месте, облокотившись о холодный камень стены и притянув ноги к груди. В волосах путался тусклый лунный свет, очерчивал облаченную в простую белую футболку и голубые пижамные штаны фигуру. Драко опустился рядом. Сам он не потрудился переодеться ко сну. — Ты знал, — тихо заговорила Гермиона, почти шепотом, — что Сатурн состоит из газов и почти в сто раз превышает массу Земли? — ее глаза были закрыты, руки обнимали голени и лоб лежал на коленях. — Оборот Сатурна вокруг солнца длится примерно тридцать лет. Малфой вытянул ноги и зажег сигарету, которая расслаблено повисла в пальцах. — У медуз нет мозгов и кровеносных сосудов, — продолжила Грейнджер, видимо, не требуя от него ответа. — По описанию похоже на Уизли. — Очень остроумно, — вяло отреагировала девушка. — А ты знал, что есть боязнь девственниц? Называется партенофобия. — Что? — хохотнул Драко, выпуская сизую струю дыма и облокачиваясь затылком о стену. — Грейнджер, откуда в твоей голове эта куча бесполезных фактов? Она пожала плечами, открывая глаза и поворачивая голову. Малфой не оборачивался, но чувствовал ее уставший взгляд, который изучал его лицо, растрепанные волосы, кисти рук, и несмотря на прохладу в замершем воздухе, ему становилось немного душно. И совсем чуть-чуть трудно дышать. — Когда мне было восемь, я думала, что менструация — это что-то из юридической терминологии. После объяснений мамы решила, что мне не хватает знаний. Юношеский смех прокатился по комнате и ее губы тоже дернулись в улыбке. Раньше Драко и не думал, что гриффиндорская заучка может быть забавной. Или что он будет получать удовольствие от их разговоров. Даже самых нелепых. — До двенадцати я был уверен, что если слишком долго сидеть в ванне, то пальцы сморщатся и исчезнут. Спасибо маме. Малфой наслаждался девичьим хихиканьем. Оно звучало мило, спокойно, не раздражающе. Искренне. Затушив сигарету, он вытащил из нагрудного кармана рубашки палочку и заставил окурок исчезнуть. — Какое твое любимое воспоминание из детства? Драко согнул ноги, положил на них руки, сцепляя пальцы в замок. — Я был маленьким. Возможно, пять или шесть лет. Мама высаживала какой-то редкий сорт роз, который ей подарили. — Твоя мама сама сажает цветы? — удивилась девушка. — Бывает. Не все. Сад огромен, в основном за ним ухаживают домовики. Но за некоторыми сортами, редкими или теми, какие ей больше всего нравятся, следит сама. В одну из теплиц она даже не пускает отца, только меня и личную эльфийку. — Он скользил взглядом по стенам, книжной полке, россыпи подушек и старому телескопу в углу. — В тот день мы были вместе. Отец пил чай, мама возилась в клумбе, а я очень пытался обратить на себя внимание. Я был довольно непоседливым ребенком, — усмехнулся Малфой. — Эльфы были от меня в ужасе. В общем, идея бросить комком грязи в отца показалась мне гениальной. Грейнджер прыснула, вскидывая голову. Прикусив верхнюю губу, Драко посмотрел на нее. В полумраке карие глаза казались почти черными и блестели. Непослушные волосы прятались в густой косе и лежали на плече. — Ты удивишься, но Люциусу Малфою это тоже показалось веселым. Закончилось тем, что все мы были по уши в грязи, мама тоже. Конечно, она отчитала нас. Для профилактики. Мы хохотали до слез во время этой сумасшедшей грязевой битвы. Я был вне себя от восторга и долго не мог уснуть. Чувствовал себя счастливее, чем в рождественское утро. Тепло от воспоминания наполнило грудь. Иногда Драко возвращался к нему, чтобы уверить самого себя — тот смех не был ложью. Это его семья. Семья, которую он любил и которая любила его. Но в то же время другие воспоминания, более поздние, менее светлые всплывали чаще. И Малфой не знал, когда родители перестали дурачиться с ним. Возможно, тот раз был первым и последним. Теперь ему намного проще было воспроизвести суровый прищур отцовских глаз, чем звук его смеха. Стало больше занятий в круговороте незнакомых учительских лиц. Этикет, манеры, правила поведения. Лишь изредка мама позволяла себе и ему что-то выходящее за рамки, что-то немного авантюрное. Прогулки по лесу с сачком для ловли бабочек, исследование подземелий поместья, игры в прятки. Но чем старше он становился, тем меньше времени проводил в кругу семьи. Сейчас это были только приемы пищи, бранч в саду с Нарциссой и временами вечера в библиотеке с ней же за обсуждением прочитанных книг, когда Драко не находил развлечений с друзьями или не запирался в комнате с изданиями по квиддичу и эротическими журналами, которыми Тео снабжал большую часть слизеринцев. Что будет, когда он вернется домой? Малфой уже не сможет смотреть на отца прежним взглядом, исполненным восхищения, почти поклонения. Его горло будет печь от смеси стыда за общение с грязнокровкой и разочарования в незыблемых идеалах рода Малфой. Того отца, который мог забыть о воспитании и устроить вместе с ним хаос в саду Нарциссы, больше нет. Как и, вероятно, уже нет Драко, который так сильно хотел быть похожим на отца. — Почему это воспоминание любимое? Он вынырнул из вязкого болота тяжелых мыслей, осознав, что уже несколько минут они сидели в полнейшей тишине, а ее взгляд продолжал исследовать его лицо. — Потому что оно единственное. И вряд ли будет что-то подобное. — Ну, насчет грязевых боев сомневаюсь, но снежную войнушку я тебе готова устроить. Уголки губ приподнялись. Драко снова поразился открытости Грейнджер, словно и не было тех лет, когда они вызывали друг у друга лишь обиду и отвращение. Он больше не видел в ней настороженности и пелены сомнения в глазах. Нахмурившись, Малфой открыл рот и почти сказал быть осторожнее завтра. Не сидеть на первых рядах. Отойти подальше. Но язык тупо не ворочался и Драко молчал, по-идиотски моргая. Противоречивая тревога опять схватила его за грудки. Он смотрел на нее и пытался убедить себя. Это же грязнокровка. Гриффиндорская заучка. Лохматая зубрила. Жалкая подружка мальчика-который-никак-не-сдохнет и рыжей ошибки природы. Грейнджер. Гермиона Грейнджер. Он резко выдохнул. Гермиона. Анаграмма мягких звуков. — Гермиона, — чужое имя соскользнуло шепотом на остатках кислорода, голос надломился в конце. …Гермиона почувствовала, как замерло сердце, не завершая удар, а после по каждой клеточке тела разлилось тепло. Так, что щеки озарились румянцем и покраснели кончики ушей.