Нас не простят

1997 г. Внутри палатки царило напряженное молчание. Они сидели за столом, а Гермиона пыталась заставить себя перестать заламывать пальцы. Кажется, их усталость достигла апогея, что ощущалось только ярче после подслушанного разговора. Блеклый луч надежды не сумел разогнать нависшую над ними тучу отчуждения друг от друга. Она узнавала их заново в эти, скрашенные бездействием, которое скрывалось под лицемерной личиной покоя, дни. Говорят, что друг познается в беде. Человек же познается в моменты эмоционального истощения. Когда упадок сил чувствуется в каждом взмахе ресниц, когда в ночи тебя посещает только иллюзия сна, когда от страха хочется выдрать себе волосы с корнем, чтобы просто выплеснуть сжирающее внутренности опустошение. Чтобы просто не сломаться окончательно. Гермиона понимала, что Рон волнуется о семье. Они остались практически на передовой, зажатые тисками войны, доступные для пожирателей. Ее же родные были в безопасности в далекой Австралии без воспоминаний о ней. Но она отчетливо осознавала, что ни беспокойство, ни неясность будущего не дают им права срываться. Потому что от них зависит слишком многое. Если они прогнутся перед войной и закроют глаза на потерянные до нее и в ходе нее жизни, разрушенные судьбы, искалеченное детство, то грянет катастрофа. Конец, который никогда не станет началом. Ей хотелось верить, что виноват крестраж. Его тлетворное влияние путает их мысли, по экспоненте взращивает тревоги. Провоцирует обиды и подозрения. Гермиона повторяла себе перед жалкими попытками уснуть, вглядываясь в потрепанный брезент, что необходимо терпеть. Двигаться. Искать. Молчать. Она должна молчать. Чтобы не разрушить остатки понимания между ними. Но иногда ей так хотелось высказаться. — Мы должны найти меч Гриффиндора, — хрипло отозвался Гарри, не отрывая суетливого взгляда от царапин на деревянной столешнице. Грейнджер расположилась рядом с ним, Рон — напротив, и она замечает, что он постукивает ногтем и не смотрит на них. Его голова отвернута в сторону, а глаза хаотично мечутся по палатке. — Это все, что мы можем сделать сейчас, — продолжил Поттер, а девушка заерзала на месте, чувствуя, что нить напряжения, натянутая до предела, готова порваться. — Хорошо, — кивнула она. — Но где он может быть? В Хогвартсе его уже нет, скорее всего. Вероятно, Дамблдор его где-то спрятал. У тебя есть идеи? — Не знаю, — Гарри растрепал волосы и зажмурился, — не знаю. — И в чем смысл? — глухо произнес Рон, бросая на них острый взгляд. — Какой нам толк от знания, что меч подделка? Мы все равно понятия не имеем, где настоящий. Они долгое время не разговаривали после той ссоры. Скрывались по разным углам палатки, даже не смотрели друг на друга. Как трое незнакомцев, оказавшихся в замкнутом помещении, желающих быть где угодно в другом месте. Потом Уизли вяло извинился. Обычным «прости», брошенным куда-то ей в переносицу, без глаза в глаза, объяснений и дружеских объятий. Под веками запекло, а язык прилип к небу. И вовсе не потому, что она была рада этой неискренней подачке, а потому что не хотела его прощать, но обреченно кивнула, сглатывая обиду, как стеклянное крошево, что резью прокатилось по пищеводу и проделало дыру в желудке. Вынужденное общение вернулось, но каждый их разговор походил на битву. Холодную войну, артиллерийский обстрел, партизанскую диверсию — все виды. И, видимо, они добрались до атомного взрыва. Рон хотел взорваться и разворотить к чертям то, что осталось. За эту безответственность девушка начинала тихонько, про себя, его ненавидеть. Потому что сама не могла быть такой же небрежной. — От этого мы хотя бы можем оттолкнуться, — ответил Гарри, пытаясь сохранять спокойствие и не заводиться, что и для него было трудным. Но он терпел. Гермиона знала, что ради нее. — Это пустая надежда. Такие же бесполезные трепыхания, как и все, что мы делаем. А мы вообще ничего не делаем. — Тогда что ты предлагаешь? — Грейнджер не выдержала, но постаралась сохранить голос ровным, даже заинтересованным. Рон засопел, хмуря брови. Постукивал по столу уже не пальцем — ладонью. — Если у тебя есть другие идеи, то озвучь их, пожалуйста, — поддержал Гарри. Его тон был язвительным, и проницательности, чтобы это почувствовать, не требовалось. — Например, прекратить заниматься херней и помочь тем, кто в этом нуждается, — прорычал Уизли. — То есть ты предлагаешь оставить поиски крестражей? И что дальше? Всю жизнь скрываться? Сбежать в другую страну? Плюнуть на всех тех, кто рассчитывает на нас?! — На нас! На нас никто не рассчитывает, рассчитывают на тебя, Гарри! На мальчика-который-выжил! — Я не заставлял вас идти со мной! — крикнул Поттер. Рон сорвал медальон с шеи и стиснул его в кулаке. — Я был идиотом, что пошел! Я думал, Дамблдор оставил что-то полезное, хоть что-то. Но, черт возьми, только хренов снитч, детскую книжку сказок и светильник! Это же просто смешно! А Гермиона не знала, что ей делать. Как их успокоить? Как остановить этот корабль, идущий ко дну? Ее губы дрожали. — Рон… — То есть ты не думала об этом, Гермиона? Я знаю, что думала. Ты всегда обо всем думаешь. Ты уже поняла, что все это — дурацкая затея. Мерлин, ты же не дура. Конечно, поняла. — Гермиона, ты тоже считаешь, что нам нужно остановиться? — повернулся к ней Гарри, его глаза потемнели на несколько тонов, ожесточились и сузились. Девушка почувствовала, как занемели мышцы на челюсти, когда она плотно сжала зубы. — Давай, ответь честно! — Уизли вскочил на ноги, цепочка от украшения взметнулась в воздух, ловя блики свечей. — Нет, я не… — Блять! У нас нет плана! Нет даже намеков на план! Вообще ничерта нет! Вы думаете я в восторге, что радуюсь, когда не слышу имена моей семьи в списке погибших?! — Тогда вали отсюда! — взорвался Поттер, также оказываясь на ногах. Его бледные щеки покраснели, тряслись руки и на скулах ходили желваки. — Я тебя не держу! Уебывай на все четыре стороны! Твое постоянное нытье уже в печенках сидит! Гермионе казалось, что у нее атрофировались все сухожилия, а кости покрылись льдом. Тяжелое дыхание першило в горле. Она ощущала себя зрителем паршивого спектакля со слабым актерским составом и таким же слабым сюжетом. Их крики пульсировали в ушах взрывами атомных боеголовок. Рон гневно швырнул медальон на стол. Тот прокатился по поверхности с ритмичным звуком и остановился только на земляном полу. В грязи ему самое место. Уизли схватил рюкзак; по телу Гарри проходила рябь злости. — Ты идешь, Герм? Ей показалось, что в осипшем голосе таилась тень надежды. Она загнанным зверьком посмотрела на него. Такого родного и такого незнакомого одновременно. В старом свитере от миссис Уизли, потертой кожаной куртке, с потускневшими отросшими волосами и злобой в изгибе губ. Веснушки на его лице, как кляксы, совсем не были милыми. Словно насмехались над ее наивной верой в детское «вместе навсегда». Какая глупость. Любое всегда — лишь вопрос времени. — Нет. Рон трансгрессировал. Тишина опустилась на них порохом после выстрела. Правая ладонь Гарри свернулась в кулак и прижалась к губам. Гермиона всхлипнула.

* * *

Драко переступил через каминную решетку, невербально накладывая очищающее заклинание. Гостиная встретила темнотой незажженных свечей и задернутых штор. По телу скользнула непроизвольная дрожь от леденящего нервные окончания холода, который Темный лорд притащил с собой и вплавил в фундамент, стены и полы дома. В каждый предмет мебели и каждое существо, обитающее здесь. В черноте этой комнаты прошла панихида по человеческой жизни. И погребальный саван опускался на плечи. Слуху чудились шаркающие шаги похоронной процессии по всему тому, что было «до». Если оно когда-то было. Его никто не встречал. Пройдя сквозь комнату, бесшумно вышел в такой же тонущий во мраке змеящийся коридор. Не знай он строение поместья как свои пять пальцев, то заблудился бы уже на первой развилке, но здесь когда-то был его родной дом. Трудно поверить, но Драко Малфой вырос здесь. В этом месте, которое сейчас больше походило на кладбище. И тишина была такой же могильной. Останки дома продолжали влачить свое существование по инерции и безопасность обернулась иллюзией. Тусклый свет пробивался из одной из комнат, оставляя на стене желтое пятно, выглядящее иррационально теплым в царящей кругом пустоте. Оно стелилось по мраморному полу, перекатывалось на обшитую деревянными панелями стену и растекалось во мраке, как яичный желток. Двери в столовую были распахнуты настежь. После абсолютного отсутствия света яркость на мгновение дезориентировала и заставила часто заморгать, привыкая к смене пространства. Свечи в гигантской хрустальной люстре, спускающейся с высокого потолка, горели, как и поленья в окруженном колоннами камине. Пахло золой, пеплом и смертью. За столом сидели родители. Друг напротив друга в полнейшей тишине, со сложенными на коленях руками и взглядами, направленными в никуда. Драко возвел окклюменционные щиты. — Добрый вечер, отец, мама. Они оба вздрогнули и посмотрели на него так, словно ожидали увидеть кого-то другого. Лишь спустя секунду в их глазах вспыхнула искра узнавания. — Драко, — Нарцисса собиралась подняться, но Малфой остановил ее жестом, резко преодолел оставшееся расстояние и опустился во главе стола, где лежали приборы для него. Какая ирония. — Ты здесь. Тарелка наполнилось едой, а изящный бокал — вином. Он не смотрел на них, на тех, кто когда-то был для него всем миром. Сейчас же лишь грузом, еще одним, который Драко продолжал волочить за собой, не в силах бросить. Где-то на задворках сознания этого желая. Если взглянет, то не сможет удержать рот на замке. Потому что теперь вся жестокость, что он когда-либо испытывал на себе и продолжает испытывать, принадлежала им. Двум людям, которые должны были защищать его. Оберегать. Которых он безоговорочно любил и чье предательство что-то безвозвратно разрушило в нем. Жаль, но Драко знал, что они не были глупцами. Только жадными аристократами, которым всегда недоставало власти. Которые хотели больше. И которые будто не думали о последствиях принятых решений, не замечали, что ступают на путь, ведущий к ногам бессовестного омерзительного диктатора. Возможно, он был не справедлив в своих суждениях. Но усталость, поселившаяся в запястьях и придавливавшая каждое утро к кровати каменным надгробием, постоянный страх за нее, ставший таким же естественным, как и дыхание, физическая боль не оставляли выбора и требовали найти виновных. После Волдеморта были они. Всегда они. Родители, что когда-то смеялись с ним, резвясь в саду, как маленькие дети. От этого обида ощущалась весомее. И ярость ломала пальцы. Их уже печальное подобие семьи сидело здесь, а вокруг них, словно жуткие призрачные надувные шары из плоти, висели мертвецы, встретившие свой конец в этой комнате. На этих начищенных до зеркального блеска полах. На этом чертовом столе, уставленном сейчас дорогой серебряной посудой и изысканными блюдами, которые для Драко пахли разложившимися телами. В его воображении над картофельным пюре вились мошки, в мясе копошились опарыши, а вино было кровью, сцеженной с трупов. Ему хотелось блевать. — Темный лорд дает тебе поручения? Голос Люциуса тусклый, как осенние сумерки в Лондоне. Но мерзко отдающий предвкушением. И каплей подобострастия. — Это конфиденциальная информация, — Драко ответил ровно, почти в приказном тоне, чего не мог себе позволить по отношению к отцу каких-то несколько месяцев назад. Звон столовых приборов засвербел в ушах. Стиснув в кулаке вилку, Малфой постучал ей по краю тарелки, чтобы просто занять руки. — Как дела в школе? — мать наивно постаралась сменить тему. Она не ела, только цедила вино крошечными глотками. Ее руки были беспокойными и тонкими, почти прозрачными. — Нормально. — Обо мне… Темный Лорд говорил что-нибудь обо мне? — не унимался Люциус. Драко нахмурился, не выдержал и вперил взгляд в склоненную голову отца. Лицо мужчины перед ним было пепельно-белым, что, казалось, в жилах действительно течет голубая кровь — надави на кожу и брызнет гноем. Белок глаз — красный из-за полопавшихся сосудов, как и веки, а зрачки маниакально расширенны. Впалые щеки покрывала щетина и волосы свисали серой паклей на сгорбленные плечи. Смотреть на него было все равно что смотреть на будущее этой страны, если Волдеморт удержит власть. Останется лишь несчастное подобие мира, недостойное даже жалости. — Нет. Люциус выдохнул, залпом опрокинул вино. — Я веду переговоры с Гринграссами. Планируем твою помолвку с Асторией, их младшей дочерью, на весну. По окклюменционному щиту пробежала трещина. Драко сжал ножку бокала и склонился вперед, отрывая спину от стула. Позвоночник натянулся и он почувствовал, как запульсировала вена на лбу. — Нет. Послышался судорожный вздох со стороны Нарциссы, а отец вскинул голову, стреляя в сына острым взглядом, в котором все еще жил налет былой твердости. — Нет? — Я сказал — нет. Прекрати переговоры и не лезь в это, — его голос был морозно-ледяным и если бы обладал физическим воплощением, то покрыл бы инеем все поверхности в столовой, задувая свечи и гася пламя в камине. — Как ты смеешь?! — прошипел Люциус, кривя губы. — Драко… — Замолчите. Ваше право распоряжаться моей жизнью кончилось в прошлом году. Сидите тихо и не рыпайтесь. — Ты…! — Я — пожиратель смерти. Не опальный пожиратель смерти. Если не хочешь лишиться титула лорда, не лезь в мою жизнь и не смей указывать мне. Мое терпение не безгранично, а Повелитель ко мне благосклонен. Не к тебе, отец, — выплюнул Драко. Он расслабил пальцы на хрустале бокала, один за другим. Коленями толкнул стул, отодвигая; ножки проскрипели по полу. Встав и бросив вилку в тарелку, он посмотрел в разъяренные глаза Люциуса. Тот задыхался, раздувая ноздри, и трясся всем телом. — Ты облажался, отец. Больше меня в свои игры не втягивай. В Хогвартс отправлюсь утром, меня прошу не беспокоить. Хорошего вечера, — он стремительным шагом двинулся к двери, замер у входа и издевательски склонил голову, — мама, отец. В коридоре было также темно, а за спиной послышался злобный выкрик и звон стекла. Драко почти бежал в попытках избавиться от раздражения и остановился, когда оказался в другом крыле, привалившись к стене. Сердце билось где-то в районе ключиц, на висках выступила испарина. Дрожащими руками он убрал волосы со лба, прижимая те к черепу, и прикусил верхнюю губу. Он помнил огонь гордыни, тлеющий в серых глазах, когда Люциус распинался о задании, полученном лично от Волдеморта. Помнил мокрые от слез щеки матери после известия о заключении главы семейства в Азкабан. Ее испуганный шепот, что Северус поможет. Теплоту объятий и отвращение, которое Малфой впервые испытал от этих нежных рук. Она пыталась его защитить… Но, мама, слишком поздно. Драко горько усмехнулся. Блядская помолвка. Отец все еще пытался выбраться из той кучи дерьма, куда сам себя загнал. Нахуйнахуй. Пошел нахуй. — Блять, пошел ты, — одними губами, приподнимая верхнюю в оскале. Щиты обессилено рухнули. Она так сильно нужна была ему сейчас. Уткнуться в изгиб плеча, вдохнуть запах и почувствовать маленькие пальчики в волосах. Услышать мягкий голос. Припечатать к себе знакомое тело, губами прижаться к шее, чувствуя на языке биение ее пульса. Утонуть в ней. Драко сполз вниз по стене, откинул голову, ударяясь затылком, руки ладонями вверх замерли на полу. Взглядом уставился в очертания собственных вытянутых ног. Все дороги внутри него вели к ней. И ему бы впору помнить, что за каждый пройденный шаг придется платить. За ложь, в которой он погряз, за предательство, за излишнюю самонадеянность. Но цель ясна, дорога лежит перед ним — и он не боится идти. По пальцам пронеслась судорога, сжимая их в кулаки. Драко поднялся.

* * *

Плечо под ее щекой твердое и пахло костром. Гермиона смотрела на всполохи пламени, грея ладони между коленей. Земля пряталась под тонким слоем снега, легкий мороз щекотал нос. Она чувствовала разрастающуюся пустоту внутри себя. Словно девушка — потерявшийся путник в ледяной пустыне, забывший ориентиры, с вертящейся без остановки стрелкой компаса. Вмерзший в воздух без движения. — Я могу пойти один, — повторил Гарри. — Ни за что, — прошептала Грейнджер. После ухода Рона они переместились на новое место. Здесь было холоднее и пустыннее, а вина окутывала Поттера осязаемым маревом. Их решение отправиться в Годрикову впадину стало единственным вариантом. Ее восемнадцатое рождество будет встречено там, где когда-то решилась судьба всего мира. Гермиона выпрямилась и подняла с земли два флакончика с оборотным зельем, передавая один другу. Его осунувшееся лицо выражало одновременно благодарность и опасение. Он не был виноват, но Гарри всегда брал на себя больше, чем смог бы вынести. Грейнджер хотела сказать об этом, оформить разрозненные мысли в слова, но произнесла простое, словно незавершенное до конца: — Я буду с тобой. Поттер кивнул. Выпив зелье, они поднялись с бревна и, взявшись за руки, аппарировали.