* * *
Из высоких решетчатых окон лился тусклый лунный свет, что углублял тени и беспорядочно ложился на круг умывальников, бывших входом в Тайную комнату, который надежно запечатали еще летом. Драко полусидел на подоконнике, вертя в руках палочку и скользя взглядом по линиям света на полу. В висках пульсировала тупая боль. Он надеялся, что разговор с доверенным лицом Ордена не затянется и позволит ему хоть немного поспать этой ночью, накачавшись зельем. Казалось, что его эмоционально вытрахали, выебли мозг с особым усердием, а напоследок выжали, как половую тряпку, и шлепнули к ногам. Этот день не мог стать хуже, чем был. Но у Вселенной были свои планы. И, судя по всему, бог, если он существовал, ненавидел Драко с каким-то особым изощрением. Дверь открылась с мерзким скрипом, разрезав тишину на части. Из темного коридора вначале показалась нога в магловских джинсах и кроссовке, луна высветила серую футболку, руку с бугорками мышц и блеснула на стеклах круглых очков, утонув во взъерошенных черных волосах. Блять, конечно. Кто как не мальчик-который-слишком-хорошо-притворяется-что-не-сдох?! Хренова квинтэссенция паршивого дня. Палочка пришедшего взметнулась, накладывая заглушающее, и гриффиндорец остановился в нескольких шагах от Малфоя, рассматривая того с непонятным выражением в глазах. То ли с интересом, то ли с опаской. — Поттер, — театрально закатил глаза Драко, скрещивая ноги, а следом и руки на груди. Боль в висках усилилась, пытаясь просверлить черепные кости насквозь. — Малфой, — ровно отозвался Гарри. — Какая, блять, неожиданная встреча. Надеюсь, ты один, и за дверью не прячется это рыжее недоразумение? Брови Поттера дернулись и сползли к переносице, а ладонь, держащая палочку, дрогнула. Драко только сейчас заметил, что Поттер выглядел старше своего возраста, а полумрак прибавлял еще пару лишних лет. Но знакомая отчаянная решимость все также пряталась в изгибе губ. — Мы так и будем пялиться друг на друга? Или ты ждешь, что я заведу хуеву светскую беседу или начну петь тебе дифирамбы во славу победы? Малфой понимал, что тщетно пытается заполнить тишину, спасаясь от собственных мыслей, долбящихся о стенки черепа. Предательских мыслей и участившегося биения сердца, потому что перед ним стоял не просто раздражающий его до скрежещущих зубов святой еблан, а тот, кто был рядом с ней, когда Драко не было. А теперь и вовсе никогда не будет. И кончик языка жарко пылал от повисших на нем не заданных вопросов. Миллионы вещей, которых он жаждал знать. Так охуительно мощно, что пришлось спрятать ладони, лишь бы Поттер не заметил, как те тряслись. Невероятно, но самоконтроль, позволивший ему когда-то не сломаться при наблюдении за ее пытками и собственноручно не свернуть шею блядской Белле, испарялся под жаркой концентрацией ее присутствия теперь. Когда он осознавал, что она близко. Слышал голос, видел ее, перманентно думал о ней. Сталкивался в коридорах и так предательски сладко погибал после. И вот напротив него чертов неиссякаемый источник информации о девушке, к ногам которой он положил больше, чем до сих пор мог признать. Слизеринец яростно прикусил верхнюю губу, почувствовав привкус крови. — И давно ты в курсе, — он не спрашивал, произносил слова неторопливо, четко выговаривая гласные и согласные. — О твоем шпионаже? Узнал недавно, — спокойно ответил Гарри, склоняя подбородок к плечу. Его поза была оборонительно-интенсивной, готовой к нападению. — Какая-то вялая реакция, Поттер. Ожидал от тебя чего-то более феерического, хотя бы смерти от сердечного приступа, — ухмыльнулся Драко. — Об остальном догадывался раньше. Эта фраза прозвучала ударом в гонг, приподняла волоски на затылке и змеей скользнула в уши, останавливая ток крови. Малфой подобрался, сглотнул, дернув кадыком, и почувствовал, как понижается концентрация кислорода в воздухе, а давление в сосудах грозится вскипятить кровь. — При других обстоятельствах меня бы не так бесило, что ты стал пожирателем на шестом курсе. Но зная, что… Драко ментально отрицал всю эту херову ситуацию, надеясь, что легкомысленное заявление Поттера просто выпадет из его сознания или их затянет временная петля, поворачивая минуты вспять. Он заставлял себя дышать размеренно, как будто ничего невероятного не случилось. Как будто он не в стопроцентном ахуе. Гриффиндорец продолжал что-то говорить своим тоном на грани агрессии, но Драко ничего не слышал, словно в ушные каналы набили ваты. Слух возвращался медленными приливами, иссушающими нёбо. — …ей. Когда понял, в чем дело, решил не вмешиваться. Повисла мучительная тишина, во время которой Драко оцепенело пытался разгадать мотивы соперника, а Поттер, если судить по покрасневшим скулам и частому морганию, жалел, что открыл рот. Но сдаваться, как обычно, не собирался. — Ты будешь что-то делать? — Отъебись, — процедил сквозь зубы слизеринец. — Малфой, я серьез… — Заткнись! Захлопни свою пасть и не лезь, блять. Тебя это не касается. — Меня это касается напрям… — Закрой. Свой. Ебаный. Рот! — гаркнул Драко, вскакивая на ноги, сжимая и разжимая кулаки. Вена на его лбу билась со скоростью падающего метеорита, тело потряхивало, напряженные мышцы почти рвали сухожилия. — Я, блять, не ясно выражаюсь?! Нахуй не лезь! И только, мать твою, попробуй кому-нибудь вякнуть! — Я не… — Только попробуй. И ты пожалеешь, что не сдох в лесу. Я не шучу, Поттер. Я, блять, расхерачу тебя на части, — рычание в его голосе было нечеловеческим, животным, и откровенно обещало расправу, если он… Драко дернулся, словно от удара, стискивая палочку, и мысль наложить на придурка Обливейт казалась невъебически привлекательной. — Малфой, успокойся! Я не собираюсь ничего говорить! Драко облажался. Тупо, черт возьми, облажался. Если бы кто-то залез Поттеру в голову. Если бы… В глазах потемнело и его пошатнуло в сторону, тошнота схватила за горло, поднимая по пищеводу желчь. Ебаный в рот! — Малфой? Он ощущал, как погружается на дно собственного сознания. Худшие кошмары будто воплотились в жизнь и теперь гомерически хохотали над его сучьей наивностью. С чего он вообще решил, что тайна незыблема?! Что никто никогда не узнает. Драко провел влажной ладонью по лбу, надавил пальцами на глаза, в тщетных попытках избавиться от цветных пятен перед ними. — Ни слова больше об этом, — устало прошипел слизеринец, взлохматил волосы и посмотрел на побледневшего уебка, который так и не научился держать язык за зубами. — Ладно, — нехотя выдохнул Поттер и отвернулся, уставившись куда-то в сторону туалетных кабинок. — Что касается Ордена, тут мы не можем это обсуждать. Гриффиндорец вытащил из заднего кармана небольшой бархатный мешочек и, держа его за завязки, протянул Малфою. — Здесь портключ. Он активируется ровно в семь часов вечера в следующее воскресенье. Убедись, что ты один и никто не будет задавать вопросов по поводу твоего отсутствия. — Без тебя знаю, Поттер. Оставь жалкие наставления своим гриффиндорским шавкам, — огрызнулся Драко и резко выхватил мешочек. — А теперь катись отсюда. Гарри сверкнул на него раздраженным взглядом из-под очков, открыл рот, но сомкнул обратно и вылетел из комнаты, напоследок хлопнув дверью. Драко отрешенно пялился в пол и периодически вздрагивал. Стены внутри него ходили ходуном, а сил, чтобы укрепить щиты, совершенно не осталось. Этот день в прямом смысле выпил его до дна.* * *
Первое, что она почувствовала, — концентрированный запах пряного мужского парфюма. Яркий, немного тяжелый аромат, от которого у нее кружилась голова. Спина прижималась к чему-то твердому и теплому, висок щекотало чужое яблочное дыхание, посылая мурашки по шее. Кругом царил полумрак, который разбавляло пламя нескольких свечей, парящих по периметру маленькой комнатки. Справа от двери стоял высокий книжный шкаф, с противоположной стороны в углу прятался пыльный древний телескоп, валялись несколько зеленых подушек. Гермиона попыталась дернуться, но поняла, что не может пошевелиться. Ощутив нежное прикосновение к ладоням, опустила взгляд. Чужие руки с длинными пальцами были переплетены с ее и ласково поглаживали кожу. Она сидела между чьих-то ног, облаченных в форменные брюки с острыми стрелками и до блеска начищенные туфли. Юношеские ладони с нажимом провели по ее предплечьям и, скрестившись, обняли за плечи, прижимая к твердой груди. Кто-то уткнулся носом в изгиб ее плеча. До слуха донесся глубокий вдох. Она почувствовала касание прохладного кончика носа на шее и дрожь, приподнявшую волоски, от легких поцелуев, движущихся вверх к местечку за ухом. Теплый язык лизнул мочку, опаляя горячим дыханием. Гермиона услышала собственный низкий полустон. — Прекрати, — ее слова прозвучали не громче шепота, и вопреки просьбе она откинула голову на чье-то плечо, открывая лучший доступ для продолжения ласк. — Ммм… От тебя так вкусно пахнет. Чужой голос был низким и немножко хриплым. Таким, что пальчики на ногах поджимались, а внизу живота сладко тянуло. Облизав губы, она тяжело задышала, млея от поцелуев, ставших более откровенными и влажным, и снова застонала, когда его зубы задели жилку на шее, а рот втянул кожу, оставляя засос. Ее ладони опустились на мужские колени, неконтролируемо сжимаясь и разжимаясь. Становилось жарко. — Мне остановиться? Его губы переместились на щеку, мягко поцеловали скулу, уголок глаза, висок. — Нет. Грудь за ее спиной завибрировала от смеха, а дыхание скользнуло по лбу. — Хорошая девочка. Гермиона дернулась и мгновенно села на кровати, сгибаясь пополам. Ее тело, влажное от пота, быстро поднималось и опускалось, дыхание падало на колени, укрытые сбившимся в комок одеялом, глубоким хрипом. Она старалась заполнить легкие воздухом, но тут же теряла его сквозь рёбра и открытый рот. И тщетно пыталась снова, и снова, и снова. Обоже… Сердце громыхало так, словно пыталось вырваться из ушей. Кровь часто пульсировала в венах, ударяясь о кожу почти с болью. Она спрятала лицо в ладонях, интенсивно потерла щеки, сбрасывая остатки сна, который, скорее всего, был вовсе не воображением. Воспоминанием. Грейнджер резко дернулась и, путаясь в одеяле, на коленях подползла к тумбочке. Дрожащие руки схватили блокнот, пролистали до пустой страницы и замерли, сжимая карандаш. Она до сих пор чувствовала возбуждение. И было оно совсем не нервным. Судорожно выдохнув, Гермиона попыталась воскресить подробности. Знакомые запахи, ставшие почти родными, почти ее частью, чем-то что всегда бередило сознание и волновало мысли. Теплые осторожные прикосновения, очень мягкие, такие нежные, словно она была фарфоровой вазой. Словно ее берегли. Глаза наполнились влагой и задрожали сжатые губы. Ее собственные чувства в тот момент были яркими и живыми. Сердце ритмично сжималось от смеси радости, удовольствия и… ох… любви. Она ощущала наполненность, будто все что ей нужно существовало там — в этих руках. Ее естество пылало и трепетало все тело от макушки до кончиков пальцев на ногах. Но сейчас она чувствовала только жгучую ненависть, всполохами огня пожирающую изнутри, облизывающую кости и лавой плещущуюся во рту. Потому что кто-то забрал у нее это. Выдрал из ее мозга и сердца. Раскрошил в труху, оставив пожухлой листвой под ногами. Лишил не только памяти, но и чего-то намного более важного, того, что делало ее цельной. Свободной. Счастливой. Такой невероятно счастливой. На нее камнепадом обрушилось понимание масштаба потери. Горечь обиды пульсировала в груди толчками боли. Она буквально ощущала, как зуд ярости скребется под кожей, копошится, иголками колет нервные окончания. Ей нестерпимо хотелось вытащить это из себя. Выскоблить. Счистить, как ржавчину с железа. Чтобы агония не была такой всепоглощающей. Чтобы желание кричать исчезло. Не контролируя собственные действия, Гермиона с нажимом провела ногтями по правому запястью, продвигаясь выше по внутренней стороне предплечья. Она ничего не чувствовала кроме облегчения, и отрешенно наблюдала за ярко-красными царапинами и капельками крови, скользящими вниз и падающими на измятую простынь. Покалывание от ранок распространялась по артериям, выпуская наружу жалящую клетки тела опустошенность. Мутное марево растворялось с глаз. Ее зрачки расширились, радужки лихорадочно блестели и отливали медью в лучах просыпающегося солнца, скромно выглядывающего из-за низких облаков. Она смотрела на четыре извилистых неровных линии, расходящихся вглубь до костей в ее воображении. Транс, в который она погрузилась, падал на пол ошметками осознания. Гермиона задохнулась всхлипом. Что она делает? Что она с собой делает? Стиснув в кулак руку с бордовыми ободками на ногтях, Грейнджер стукнула ей по кровати, вторую прижимая к животу. И сложилась пополам, утыкаясь носом в колени. Зубы впились в нижнюю губу, сдерживая крик.* * *
Поленья в камине тихо потрескивали, погружая гостиную в уютную атмосферу. Гриффиндор был на завтраке перед первым походом в Хогсмид, в то время как Гермиона, сославшись на то, что перекусит уже в деревне, в одиночестве сидела в кресле и отсутствующе следила за языками пламени, поглощающими поленья. Она снова практически перестала есть. Тот сон со среды на четверг растоптал нервную систему. Следующие две ночи Грейнджер почти не спала, вырубаясь полусидя с книгой и в ужасе вскакивая спустя несколько минут с колотящимся сердцем и вспотевшим лбом. Ей было страшно закрывать глаза. Страшно думать. Страшно анализировать происходящее. Потому что когда она начинала это делать, грудь сдавливало настолько сильно, что необходимость избавиться от тягостного ощущения туманила разум и рука сама по себе тянулась к предплечью, чтобы пройтись ногтями по незаживающим царапинам. От физических отголосков боли становилось чуть-чуть легче. Словно кулак, сжимающий внутренности в стальных тисках, ослаблял свою хватку и позволял хотя бы дышать, не содрогаясь от каждого сокращения легких. Гермиона не была глупой и знала, что здравомыслие подводит ее. Затягивается пленкой ненормальных мыслей, какие могли классифицироваться только как болезненные, тревожные, нездоровые. Иногда она ловила себя на состоянии близком к диссоциации. Будто Гермиона замирала на границе времени и пространства, не воспринимая окружающую действительность, уверенная, что творящееся безумие — не ее, не с ней. А мир продолжал движение, запирая девушку в вакууме подсознания. Ее психическое состояние ухудшилось так сильно и так резко, что изнутри стали вылезать все затаенные страхи и мысли, провоцируя нестабильные реакции организма. Помимо самоповреждения, отсутствия аппетита и погружения в себя, отделяющего ее от реальности, вчера она заметила симптомы панической атаки, когда рецепторов коснулся яркий аромат того самого парфюма. Или ей так показалось. Легкие сжались до микроскопических размеров, по коже расползлось покалывание и она совсем не могла дышать. Припадок застал в коридоре, где кроме нее к кабинету Нумерологии шел только Забини. Он обернулся на задушенный звук. Гриффиндорка видела, как расширились чужие темно-карие глаза, приоткрылся рот, а рука непроизвольно дернулась в ее сторону. Тогда Гермиона рванула в ближайшую уборную, задвинула щеколду трясущимися пальцами и, с размаху врезавшись в дверцу, опустилась на пол, притягивая колени к груди и утыкаясь в них горячим лбом. Приступ кончился быстро, но страх прополз по сосудам мерзким земляным червем, вырывая лихорадочные рыдания. А потом ее вырвало скудным обедом. Неожиданный порыв Забини озадачил, однако желания вдаваться в размышления о мотивах слизеринца у Грейнджер не было никакого. Потому что помимо прочего она думала о родителях. Постоянно с того момента, как обнаружила применение к ней Обливейта, прокручивала в голове их поведение, слова, реакции. На восстановление памяти потребовался месяц. С ними работали лучшие специалисты по памяти и целители ума, каких можно было нанять за деньги, поэтому процесс не был болезненным или опасным, по крайней мере, физически. Что касается моральной стороны вопроса, то, несмотря на консультации магических психотерапевтов, мама и папа не смогли окончательно избавиться от настороженного отношения к дочери. Их взаимодействие отдавало напряжением и обидой, которую она ловила в укоризненном блеске глаз и дерганых прикосновениях. В неловких объятьях. Они решили перебираться в Лондон постепенно и все еще жили в Австралии, восстанавливаясь на работе, отправляя партиями вещи, прощаясь с местом, где пробыли год и считали своим домом. Просили дать им время, и вина, которая и так накрывала полностью, сейчас росла в геометрической прогрессии. Она понимала их. Лучше всех понимала. Ирония отдавала привкусом возмездия. По комнате пронесся громкий звук открывшегося портрета, заставив вздрогнуть и панически натянуть длинные рукава свитера до кончиков пальцев. Ее концентрация оставляла желать лучшего, поэтому гламурные чары скрывали только осунувшееся лицо с красными веками, розовыми белками из-за полопавшихся сосудов, темно-синими впадинами под глазами и трупной бледностью кожи, отливающей серостью. Она в прямом смысле слова выглядела, как ходячий мертвец. В образовавшийся проем шагнул Рон и девушка вжалась в спинку кресла. Они не разговаривали всю неделю, Гермиона в принципе его практически не видела и даже не пыталась. Грейнджер отнюдь не злилась, не обижалась, не чувствовала ничего. Потому что психика болталась на тонкой нити, что любой порыв ветра мог сбросить ее в пропасть. Уизли неловко остановился в нескольких шагах и переминался с ноги на ногу, потирая ладонями бедра. — Мы можем поговорить? — смущенно пробормотал он и, уловив легкий ответный кивок, уже более расслаблено опустился на диван. — Я хотел извиниться за то, что сорвался на тебя. Я не должен был так поступать. Уголки губ Гермионы немного приподнялись. — Все в порядке, Рон. Я понимаю, — ее голос был хриплым и каким-то безэмоциональным, отчего Рон вскинул голову и приподнял в удивлении рыжие брови. — Нет. В смысле, ты не должна, Гермиона. Я виноват, а ты — нет. Я же вижу, что ты тоже не в порядке. Как и все мы. — Он опустошенно откинулся на спинку дивана, зарываясь пальцами в волосы. — Просто… Я все понимаю. И, наверное, насчет слизеринцев тоже, хоть это и не делает их меньшими придурками. Помнишь, ты говорила, что у меня эмоциональный диапазон, как у зубочистки? Гермиона усмехнулась, как и парень. Но это мимическое недоразумение не затронуло их глаз. — Кажется, сейчас мой эмоциональный диапазон, не знаю, как океан. Всего этого так много во мне, что я пытаюсь выплескивать лишнее куда угодно. На кого угодно. Ты не должна была стать этим человеком. Возможно, — он стушевался, — в том числе и поэтому я пытался, ну, предложить тебе встречаться. Чтобы отвлечься от хаоса в голове. Это было глупо и нечестно с моей стороны. Прости меня, пожалуйста. Часто заморгав, девушка обняла себя руками. Ей не хотелось снова плакать. В последнее время она превратилась в чертов сломанный кран, из которого постоянно капало. — Я прощаю, Рон. И ты меня извини тоже, что я, — девушка опустила взгляд на его беспокойные руки, нервно гладящие джинсовую ткань брюк, — ничего не рассказываю. Это… — Все в порядке, правда. Ты не должна. Каждый справляется, как может. Я говорил с Гарри, знаешь. Он ведь, ох, уже переживал подобное. Сказал, что нужно выплескивать эмоции. Не на людей, конечно. А, например, квиддич. Надеюсь, в следующем месяце ремонт поля кончится. И тогда мне станет немного легче, может быть. Я не могу обещать, что перестану беситься на слизеринцев или что меня не будет накрывать внезапной злостью, но я правда постараюсь, — закончил он, зажмуривая глаза и стискивая челюсть. — Спасибо, — выдохнула Грейнджер. — За все. Уизли резко кивнул. Кадык дернулся несколько раз. — Ты же пойдешь в Хогсмид? В смысле, знаешь, как раньше. Все вместе. Она слышала сдерживаемые слезы в его голосе и ни за что бы не смогла отказать, когда друг так беззащитен и открыт. — Конечно. Как раньше.* * *
В «Трех метлах» стоял мирный и привычный когда-то шум. Практически все столики были заняты старшекурсниками, которые, оставив переживания, страх и постоянную напряженность в прошлом году, радостно смеялись, шутили и не жалели сиклей на кружки сливочного пива. И, конечно, самым оживленным, громким, был столик гриффиндорцев. Драко скосил взгляд на компанию учеников. Уизли и Финниган, судя по всему, заправлялись огневиски из походной фляжки, которую рыжий оборванец прятал за пазухой отвратительной вельветовой куртки. Их заговорщический вид вызывал недоумение. Потому что, Салазар, не дети ведь уже, купите пойло здесь. Но почему-то эти два дегенерата находили происходящее забавным, как и Поттер, который прижимался щекой к макушке Уизлетты и посмеивался. Злость на очкарика снова начала шевелиться в груди кровожадным зверем. Он всю хренову неделю был зол. Напряжение не отпускало, что выливалось в неоправданную агрессию в сторону постоянно околачивающегося где-то поблизости Забини. А теперь еще и Нотта, который счел своим долгом доводить Малфоя до ручки бесконечным потоком поддразниваний и, мать его, вопросов. Он искренне хотел немного прояснить ситуацию для друзей, но перед глазами всплывал хуев очкарик, и все шло по пизде. Потому что стало слишком много людей, знающих секрет. Дернувшись, Драко посмотрел на пьющую сливочное пиво Паркинсон, которая издавала своим горлом самые раздражающие звуки, и скривился. Он вообще не знал, зачем пошел сюда. Ему следовало остаться в замке, не провоцировать самого себя и не потакать сиюминутным порывам находиться в одном помещении с ней. Услышать знакомый голос, вдруг почувствовать запах ее волос, пройтись взглядом по телу. Грейнджер. Она ушла несколько минут назад, сказав своей кучке дебилов что-то про перья. Черт, девушка была слишком худой. И Драко сжимал пальцами край стола, чтобы не подорваться и не заставить дуру есть насильно. Куда, блять, смотрит Поттер? Неужели не замечают, что висящие джинсы и настолько тонкая шея, что голова кажется в два раза больше, — ненормально? На миловидном лице лежал слой чар гламура, которыми она никогда не увлекалась и вряд ли бы стала, если бы нечего было скрывать. Прикусив верхнюю губу, Драко бросил очередной взгляд в окно, в ожидании, когда девушка вернется. Механически глотнул огневиски. И выронил стакан. С улицы раздался приглушенный женский визг. Янтарная жидкость растеклась по столу, бокал покатился по поверхности и упал на пол, разлетевшись на осколки. В пабе, как по щелчку пальцев, образовалась абсолютная тишина. Или же заложило его уши? Он вскочил на ноги одновременно с Поттером, выхватывая палочку. Следом прогремел оглушительный взрыв. Мир пришел в движение. Послышались вскрики, копошения, ругательства, а Малфой уже рвался наружу, сталкиваясь плечом с Поттером в дверном проеме. Они вывалились из «Трех метел» одновременно. Справа на другой стороне улицы полыхало разрушенное здание. Оранжевые искры, смешиваясь с дымом, вырывались вверх. Недалеко от пожара в окружении обломков на дороге на коленях рыдала какая-то девчонка, а рядом с ней лежало тело. Со стороны Избранного послышался свистящий звук втягиваемого воздуха. Драко перевел взгляд на него, а после в сторону, куда тот уставился с неверием и… паникой? На небе прямо над горящим домом чернел дымный череп с выползающей изо рта змеей. Драко неосознанно отступил на шаг, качнувшись в бок из-за подогнувшегося колена. Из паба стали выбегать остальные студенты, а Поттер, справившись с секундным замешательством, устремился к девчонке, которую уже била истерика. Улица постепенно заполнялась волшебниками и осязаемый ужас повис в воздухе настолько плотно, что пробирался в глотку густой слизью. Сорвавшись с места следом за гриффиндорцем, Малфой сканировал толпу в попытках уловить каштановые кудри, но не видел ее. И кровь холодела в жилах, заставляя быстрее перебирать ногами. — Ты в порядке? — выкрикнул Поттер, но девчонка, кажется, не слышала его, уткнувшись лицом в ладони. Опередив Гарри, Драко упал на колени рядом с бездвижным телом и, скривившись, проглотил рвотный позыв. Он многое видел во время войны, но это… Это было… — Блять! — выругался Поттер, когда заметил то же, что и слизеринец, и приблизился к плачущей девочке. Пальцы Малфоя немного дрожали, когда он пытался нащупать пульс на запястье. Конечность была контрастно ледяной по сравнению с его кожей. Биение жизни отсутствовало. Лицо неизвестного человека представляло собой сплошной ожог. Пустые обожженные глазницы чернотой смотрели в небо, сморщенная кожа облепила кости носа, скул и челюсти. Губ… Их не было. Только открытые в безмолвном крике зубы и обгоревшие десны. Он заметил неровный кончик обрезанного языка. Драко взглянул на бледного Поттера, прижимающего к себе девочку, и с трудом заставил напряженную челюсть двинуться. — Вызывай мракоборцев, Поттер, — прохрипел он, поднялся на нетвердые ноги, стиснул палочку. — Где она? Гриффиндорец отодвинул от себя чужое тело, помотал головой и облизнул губы, смотря на Малфоя так, словно это он прикончил несчастного. — Я… Она сказала, ч-что пойдет за перьями, — прошептал Гарри и выпрямился. — Куда? — Не сказала. Скорее всего, в «Писсаро». Или в «Дэрвиш и Бэнгз». Дернувшись, Драко зажмурился. — Блять, они в разных сторонах. — Я — налево, ты иди в противоположную, — Поттер, наконец, собрался и подозвал жестом Уизли. — Она в порядке. — Лучше бы так и было, Поттер, — прорычал Малфой и стремительно помчался в уже собравшуюся толпу. Драко обращал внимание на клубы дыма, серыми всполохами расцветающие на фоне слишком голубого для осени неба, и черные тени, чернильными пятнами растекающиеся на этом предательски-голубом холсте. Кто-то кричал, кто-то испуганно замер с зажатой в кулаке палочкой. Он читал на лицах неверие, и детскую обиду, и ужас. Взглядом же искал только одно лицо. И не находил. Стиснув зубы, он начал проталкиваться сквозь сборище людей, нещадно распихивая их локтями. Блейз окликнул его, как и Тео, но сейчас не было времени на объяснения. Его худшие опасения начали сбываться в самом отвратительном из всех сценарии. Малфой не хотел признавать, но бесконтрольный страх почти опрокидывал на колени: ее не было. А надеяться на лучшее разучился уже давно. Когда он добрался до магазина перьев, в нем, естественно, оказалось пусто. Грязно выругавшись, Драко поспешил обратно, по пути натыкаясь на друзей, которые, видимо, отправились за ним. — Драко, что?.. — Не сейчас, Блейз, — рыкнул Малфой и, не останавливаясь, продолжил путь. Обратная дорога длилась несколько жалких минут, но Драко успел за это время перебрать в голове всевозможные варианты исхода событий, которые перекрывали доступ кислорода и выворачивали желудок наизнанку, а желудочный сок разъедал мягкие ткани и вытекал из дыр наружу. Страх липкими щупальцами гладил мозг. Если он сейчас же не отыщет ее, то, ебаный пиздец, тронется рассудком окончательно. Пожалуйстапожалуйстапожалуйста Будь жива, Грейнджер. Будь в порядке. Не смей. Не смей оставлять меня. Не смей. Несмейнесмейнесмей. Гермиона… Ворвавшись в пустое пространство, окруженное толпой перепуганных волшебников и детей с трупом почти по центру, Драко затормозил и покачнулся от удара врезавшегося в спину Тео. Дыхание вырывалось изо рта короткими хрипами. Влажные волосы липли ко лбу. А взгляд уткнулся в ту, кого он искал. И, черт, все-таки всегда находил. Спасибо. Она разговаривала с Поттером. Напуганная, кусающая губы, но живая. Дышащая. Его. Не раненая. В порядке. Жива. Успокойся, Малфой. Она здесь. Здесь. Спасибо, Мерлин. Его неконтролируемо потащило вперед, что пришлось впиваться ногтями в бедра, останавливая инстинктивный порыв сжать ее в объятьях до хруста костей. Облегчение волной окатило мышцы, расслабляя, сбрасывая охватившее каждую клетку тела напряжение. Кудри мягко качнулись. Она медленно повернула голову и их взгляды встретились. Дыхание остановилось. Драко мимолетно подумал, что впервые с того дня почувствовал себя живым.* * *
От невыносимой усталости хотелось выть. Малфой откинул голову на спинку дивана, вытянул ноги и расслабленно положил руку со стаканом огневиски на бедро. Произошедшее в Хогсмиде отдавало блядским сюрреализмом. Нереальным. Отражением снов, которые вырывали из постели и провоцировали судороги. Вот только взгляд ее шоколадных радужек, наполненный чем-то, что посылало мурашки по затылку, отпечатался на задней поверхности век и теплом растекался по телу, опьяняя лучше любого алкоголя. Невозможность дотронуться до нее все еще жгла нутро, но, блять, ему достаточно и глаз, смотрящих прямо на него. — Что за блядский день, — выругался Забини, аналогично развалившийся в кресле. — Просто ебаный пиздец. Драко неопределенно хмыкнул, продолжая рисовать в воображении ее фигуру. Пальчики, натягивающие рукава свитера, закушенную пухлую нижнюю губу, трепет ресничек. — Ты об этом говорил тогда? Что ничего не кончено? — Угу. Завитки волос, обрамляющих нежное личико. И, твою мать, этот чертов взгляд. В самую душу. Глубокий, манящий. Для него. — Ты вообще слушаешь? — Отъебись, — беззлобно бросил Малфой, не открывая глаз и наслаждаясь фантазией, в которой он не стоял парализованным чучелом на месте, а шел… Да, шел к ней. А ее эти глаза, такие, черт, такие красивые, темнели и зубы выпускали из плена губу. Влажную. И изгибались в чуть заметной улыбке. Для него. Только для него. И руки тянулись бы к нему, а он… — Мне нужно поговорить с тобой о Грейнджер. Малфой вскинул голову так быстро, что чуть не сломал себе шею, услышав характерный хруст в позвонках. — Что? — Теперь ты слушаешь? — ухмыльнулся Блейз, делая глоток прямо из бутылки. — Блять, Заби… — Я не знал, когда ты будешь готов, но, думаю, пора, — посерьезнел староста, выпрямился и облокотился локтями о колени. — Я давно начал замечать ее странное поведение. Драко с силой сжал стакан и нахмурился. — Она, как будто, — Забини качнул головой в поисках подходящего слова, — потеряна. Почти не ест, постоянно сидит в библиотеке, хоть это и не удивительно, но постоянно — это даже иногда вместо уроков. А на самих занятиях чересчур тихая. Ты обычно с таким усердием сверлишь взглядом стол, что, наверное, не дрогнул бы, ворвись в класс стая дементоров, но она вообще не проявляет инициативы. Никак. Худая, как блять, хренов скелет. Малфой сглотнул, с трудом отлепляя язык от пересохшего неба. Исчезнувшее напряжение возвращалось. — Рассматривает всех парней с излишней внимательностью, если ты понимаешь, о чем я. Но, сейчас послушай внимательно, — начал объяснять Блейз таким тоном, будто повторял это каждый чертов день на протяжении года, — в пятницу, когда я опаздывал на Нумерологию, увидел ее. Даже услышал. Драко, я не эксперт, но она задыхалась и выглядела, блять, чуть ли не при смерти. Это ненормально, понимаешь? Ты не думаешь, что… — Нет! — выплюнул Малфой с явным остервенением и злостным предупреждением, говорящим замолчать. Блейз скорчил недовольную гримасу. Этот блондинистый баран придавал совершенно новое значение упрямству. — У нее очевидные проблемы, ты понимаешь? И я думаю проблемы с ее большим мозгом. — Пошел нахуй! — Драко внезапно затрясся, вскочил на ноги и с размаху запустил стаканом в стену, расплескивая огневиски по всей гостиной старосты. — Завались! — Вытащи свою голову из задницы, слепой ублюдок! — взорвался Блейз. — Я читал об этом! У Обливейта есть риски и если это то самое, Малфой, блять, ты просто можешь на секунду задуматься, она сойдет с ума! Съедет с катушек! Рехнется! Пространство разорвал звук падающего тела. Драко яростно тряхнул ладонью, а Забини, оказавшийся на полу и упирающийся спиной в ножку кресла, сплюнул кровь. — Не смей… о ней… говорить… — дыхание срывалось, как и звенящий смесью стали и огня, голос, а плечи ходили ходуном. — Это невозможно. Невозможно. Не… — Возможно, — Блейз облокотился затылком на сиденье, стирая кровь рукавом белой рубашки. — Ты заключил сделку с хитрым ублюдком. Поэтому возможно все. Драко чувствовал, что падает. Падает и разбивается. На куски. На части. На осколки. Потому что друг зародил семена. Того, что он ненавидел и презирал. То, что только и делало, что убивало его раз за разом. С херовым наслаждением серийного убийцы. Блядская надежда.