* * *
Расстегнув верхнюю пуговицу рубашки, Блейз оттянул галстук и остановился. Окликнувший голос припечатал к месту и заставил иррационально задержать дыхание. — Забини, — давясь воздухом, снова позвала девушка, и он, беззвучно выругавшись, обернулся. В его планы не входило встречаться с ней наедине или разговаривать, когда затылок сдавливало от тайны, принадлежащей не ему. И знание, что перед ним стоит причина того, почему лучший друг кажется олицетворением слова «вдребезги», вызывало злость и жалость в совокупности. Напустив безразличный вид с примесью привычного недовольства и щепоткой отстраненного веселья, Блейз перевел взгляд на Гермиону Грейнджер. Его глаза прошлись по ее телу и зубы сжались сами собой. Натянутая с трудом маска буквально через секунду стала покрываться трещинами и кусками потерянного самообладания валилась к ногам. Она исчезала на фоне собственной школьной формы, как будто маленькая девочка нарядилась в платье матери, чтобы почувствовать себя взрослой. Буйные кудри скрывали большую часть лица, но не всё, и Забини смотрел на истощение, оставившее свой оттиск на острых скулах, впалых щеках и воспаленном блеске в потускневших глазах, цвета в которых почти не осталось. Ему вспомнились мертвые рыбы — он видел тот же мутный налет в карих радужках. Словно огонек, теплящейся в ней жизни, затухал. Словно он почти затух. — Грейнджер, — улыбнулся слизеринец. За этой улыбкой не было никаких положительных эмоций — пустая бутафория для заполнения пространства и сокрытия беспокойства, вспыхнувшего без его желания. Она молчала, переминаясь с ноги на ногу в каком-то странном ритме. Ритм, который отстукивал по слогам «падение». И он понял, что ее шатает. — Ты в порядке? Три глупых слова вырвались из горла без разрешения. Это не то, что он должен был сказать. Абсолютно не то, что ему следовало бы сказать. Блейз резко захлопнул рот. Но это оказалось тем, что его глупый язык насильственно вытащил из подсознания. И Забини с ужасом осознал: он совершенно по-идиотски напуган отсутствием у него плана, путей отступления и в принципе других слов. Которые не стали бы громом, раскатом прокатившемся по пустынному коридору. Ему срочно нужно было выпить. — Что ты хотела? — попытался быстро исправиться слизеринец, засовывая ладони в карманы брюк и надеясь, что получится вернуть самоконтроль. — Профессор Макгонагалл попросила зайти к ней после ужина тебя и… — ее голос звучал слабо; она сглотнула, спрятала глаза, уставившись куда-то на его ботинки, и обняла себя руками, будто сдерживала нечто, рвущееся изнутри, — Малфоя. По мышцам смерчем пронеслось напряжение. То, как девушка произнесла фамилию Драко… Блять. Твою же мать. Словно имя из нее вырывали под круциатусом. Словно ее корежило от боли при произнесении имени. — Зачем? — выдавил он, с обреченностью понимая, что был прав. Все это время Блейз, сука, был охуенно прав. — Я не… Я не знаю, — стушевалась Грейнджер и попятилась. — Меня просто попросили передать. Мне пора. Девушка отвернулась, но из-за резкого движения потеряла равновесие, и со стоном привалилась к стене. Его рука вытянулась самовольно, чтобы что? Поддержать? Схватить и потребовать вербального подтверждения его догадок? — Гр… — Я в порядке. Немного закружилась голова, — пробормотала она и, оттолкнувшись от камня, побрела по коридору. Блейз смотрел ей вслед, отмечал неустойчивость шага и плечи, опустившиеся так низко, придавливающие к полу, и душил в себе порыв проследить за девушкой до гриффиндорской гостиной. Просто чтобы успокоить совесть, которая убеждала в том, что она не дойдет. Свалится мешком с камнями, сломает хрупкие кости, замерзнет насмерть. А после Драко… — С каких пор я стал чертовым параноиком? — прошипел он сквозь зубы, запуская пальцы в волосы, утыкаясь лбом в ладонь и закрывая глаза, что продолжали следовать за удаляющейся фигурой. Блейз не считал себя дураком и отчетливо понимал, что если Грейнджер не станет, даже такой, больше похожей на неудачную карикатуру прошлой себя, то Драко не справится. То последняя ниточка, сохраняющая волю к жизни и дающая хоть какой-то стимул продолжать бороться, порвется. И Забини не сможет его удержать.* * *
— Гарри? — удивилась Грейнджер и уставилась на Поттера, сидящего на ее кровати и крутящего в пальцах палочку. — Как ты здесь оказался? Тот ухмыльнулся немного заговорщически и в зеленых глазах сверкнули ребяческие искорки, которые, казалось, уже никогда не вернутся. — Фред и Джордж однажды рассказали мне о заклинании, которое возвращает ступеньки на место. И вот я тут, — развел он руки в стороны, на что Гермиона в ответ покачала головой, не в силах сдержать собственную улыбку, непривычно исказившую черты лица. — И почему я совсем не удивлена, что они знали подобное заклинание? Поттер рассмеялся с оттенком грусти в звуках. Раны от потери все еще саднили и сочились кровью, они не скоро покроются коркой. Особенно, когда каждый метр школы бередил воспоминания, возвращая к болезненному и счастливому одновременно прошлому. — Ты что-то хотел? Присев на колени, девушка схватилась за ручку старого чемодана, лежащего под кроватью, и с усилием потянула на себя. Сухожилия вздулись. Даже такое несложное действие требовало от нее напряжения и провоцировало тошноту. Хоть до конца дня оставалось несколько часов, она уже чувствовала себя так, словно отключится в любой момент. А впереди ждала встреча, которая таила в себе любые последствия — от эмоционального взрыва до обреченного вывода, что Гермиона зашла в глухой тупик. Оба варианта пугали в равной степени. Поэтому сейчас ей требовалось немного волшебной выносливости, чтобы продержаться до вечера. — Как ты себя чувствуешь? — проигнорировал вопрос Поттер, хмуря брови и внимательно следя за вялыми действиями подруги, словно она двигалась в замедленной съемке. — Устала, поэтому хотела выпить зелье бодрости, надеюсь, у меня еще что-то осталось. Гарри промолчал, продолжая сканировать ее, как если бы у него в глазах был встроен рентген, который сообщил бы в подробностях о реальном состоянии организма Грейнджер. О царапинах на правом предплечье, о ментальном сломе, обо всем, что она продолжала скрывать. Откинув крышку, Гермиона отодвинула пару оставшихся в чемодане вещей, какие не собиралась надевать и не понимала, зачем вообще их взяла, и прошлась пальцами по дну, нащупывая небольшую склянку. Но подушечки натолкнулись на что-то маленькое и острое. — Что это? — склонила она голову в бок и придвинулась ближе. Найдя дырочку в подкладке, девушка подцепила ногтями какое-то украшение, если судить наощупь, и вытащила его наружу. В ладони отливала потертым золотом запонка, инкрустированная изумрудами. Грейнджер пристально смотрела на предмет и чувствовала, как приливной волной накатывает боль в висках. А потом она закричала. — Гермиона! Гарри бросился вперед мгновенно, ударяясь коленями и хватая за плечи, чтобы не дать ей свалиться и встретиться лбом с полом. — Не трогай меня! — завизжала девушка и начала извиваться в попытках сбросить чужие руки. — Не прикасайся! Его ладони испуганно отстранились, а Гермиона сжалась в комочек, надрывно рыдая и закрыв голову локтями. Ей казалось, что ее кожа воспламенилась. Каждая клетка, сосуд, кость вспыхнули огнем, плавя изнутри. Кровь бурлила и будто потекла в обратном направлении, приобретя температуру кипения. Она чувствовала терзающую боль ожогов на внутренних органах, как таяли стенки желудка, как пузырились и лопались легкие, как наизнанку выворачивалось сердце. Хотелось снять с себя скальп и вырезать из тела источник пламени. Вот только горела она вся. Пальцы на ногах сжались, тело прошибла судорога. Изо рта что-то текло и размазывалось по ногам, в которые она уткнулась лицом. Краем сознания Гермиона слышала Гарри, в панике звавшего ее. Но она не могла ответить. Из нее вырывались лишь хриплое рыдание и стоны вперемешку с визгом. Грейнджер никогда не испытывала такой всепоглощающей боли. Сотня круциатусов не сравнилась бы с ней. Голова буквально раскраивалась на ошметки. В виски ввинчивались свёрла, крадя зрение и вызывая желание засунуть пальцы глубоко в глазницы и вырвать к чертям глаза. Мозг пронзали острые иглы. Миллионы игл одновременно втыкались в мягкие ткани до самой черепной кости. Гермиона сжималась все сильнее, наивно надеясь, что если она свернется достаточно, то исчезнет, и все кончится. Во тьме взгляда, покрытого пеленой отливающей кровавыми оттенками боли, ей чудился каменный пол и стеклянное крошево, сверкающее в лунном свете. Там было что-то еще… Что-то… Запонка? Очередной приступ агонии обрушился оглушающими взрывами капилляров, она неестественно выгнулась, врезаясь позвонками в кожу и, казалось, распарывая ее насквозь, и свалилась на бок. Мучительные конвульсии не оставляли. Сквозь дымку отчаянных судорог она услышала собственный воющий голос. — Хватит! Хватит! Умоляюпожалуйстахватит… Гарри… Гарри… Пожалуйста… Растущая боль заставляла извиваться, как раненого зверя. Она буквально чувствовала, как эпидермис пластами стекает с костей, обнажая обугленные кости с вздувающимися остатками мышц. И каждое соприкосновение кожи с одеждой и полом причиняло новую порцию непереносимой боли, переламывая нутро и разжигая пламя с удвоенной силой. — Гарри, пожалуйста, убей меня! — прорыдала она, захлебываясь кровью, вытекающей изо рта. — Прекрати это! Убей меня, прошу… Гарри… н…е… мо… гу… — она была на грани потери сознания. Все прекратилось ошеломляюще резко. Пламя утихло, оставляя ее обессиленной, с разодранной глоткой и ноющим послевкусием в мышцах. Подбородок был мокрым от крови, как и колени. Кулаки оцепенели в сжатом положении. Гермиона перевела размытый взгляд на Поттера. Тот сидел рядом в изломанной позе, будто он был куклой с обрезанными верёвками, с посеревшим лицом и руками, безвольно лежащими на полу. На щеках застыли влажные дорожки. Очки съехали на кончик носа, в покрасневших глазах с расширенными до предела зрачками плескался обнаженный ужас. — Гермиона? — прошептал он, проглатывая буквы. — Что это было? Она оторвалась от друга и уставилась в потолок. У нее не находилось для него ответов. Хотела бы Грейнджер знать, что это было. И, главное, будет ли еще. Потому что каждой унцией своей интуиции девушка ощущала, что произошедшее далеко не конец. — Ты… ты… Нам нужно к Помфри. — Нет, — прохрипела она. — Гермиона, — почти всхлипнул Гарри. — Помфри не поможет, Гарри, — произнесенные слова чувствовались скрежетом наждачной бумаги по горлу и звучали также. — Никто не поможет. — Но, — он подполз к ней и заключил девичье лицо, блестящее от пота, крови и слез, в дрожащие ладони, — что мне сделать? Скажи, и я все сделаю, Гермиона. Черт, мы должны найти кого-то. Мы должны… — подавившись вздохом, Поттер согнулся и прижался своим лбом к ее. — Пожалуйста, скажи, что мне сделать, — со слезами в голосе прошептал он. — Как тебе помочь? Прикрыв глаза, Грейнджер с обреченностью поняла, что не хочет ничего, кроме прекращения муки. Любым возможным способом. И эта предательская мысль, вспышкой, иссушающей сетчатку, возникшая в сознании, напугала и тошнотворным комом скатилась по пищеводу. Под прикрытыми веками начало печь. — Я не знаю, Гарри, — еле слышно отозвалась девушка. — Я не… — она дернула руками и к вискам потекли слезы из открывшихся глаз, — я не могу разжать кулаки. Поттер быстро отодвинулся, сглотнул несколько раз, борясь с эмоциями, и с осторожностью, будто держит хрусталь, поднял ее правую ладонь, поглаживая сведенные судорогой костяшки. Просунув палец в зазор, надавил, разгибая фаланги и отрешенно уставился на бывшую зажатой в тисках запонку, что оставила на коже кровоточащие царапины. Он взял украшение и сунул в карман, не переставая гладить все еще бездвижные пальцы. Разжал второй кулак и, вытерев собственное мокрое лицо рукавом рубашки, поправил очки. — У тебя есть бадьян? Девушка указала подбородком на прикроватную тумбочку. Тело с интервалом в несколько секунд подрагивало, а сознание путалось. Но ведь Гарри сказал, что сделает что угодно. — Сходи со мной к Макгонагалл после ужина, — сорванным голосом попросила Гермиона. — Я была у нее… И предложила привлечь нас к организации Хэллоуина, — она звучала отстраненно, почти потусторонне. — Ты вот сейчас серьезно? — возмутился Поттер, доставая склянку с зельем и возвращаясь обратно. — Зачем тебе это сдалось? — Там будут Забини и… — девушка облизнула израненные губы, — Мал… Малфой. Гарри замер с занесенной над ее ладонью пипеткой с бадьяном. Глаза расширились, а тело одеревенело, невольно грубее стискивая руку Гермионы. — Мне кажется, что мне это поможет. Поттер продолжил залечивать раны, выглядя крайне напряженным. Он очистил заклинанием одежду и кожу, запачканную кровью. Пробормотав что-то сквозь зубы, стянул очки и с давлением потер пальцами веки. — Хорошо, — сдался Гарри. Гермиона неотрывно смотрела на друга, беззвучно плакала и физически ощущала, как стрелка часов, отмеряющая срок ее здравомыслию, со звучным тиканьем преодолевает очередное деление. Грейнджер — бомба с переизбытком пороха. Она — оголенный нерв. И любое касание фатально.* * *
— Как ты? Джинни и Рон в одиночестве расположились на гриффиндорских трибунах, наблюдая, как день близится к вечеру, сменяя пасмурные, но светлые оттенки серого, на более насыщенные. Пустое квиддичное поле заросло травой, кольца и места для болельщиков были успешно восстановлены, и они оба с нетерпением ждали начала тренировок. Прохладный ветер ласкал щеки, трепал волосы и рукава мантий. — Глупый вопрос, — приглушенно отозвалась Джинни, уперевшись ладонями в скамью. — У меня словно раздвоение личности, понимаешь? Это ты у нас всегда отвечал за вспыльчивость, а сейчас… Я нормальная большую часть времени, но бывают моменты, когда у меня в голове что-то щелкает, словно переключатель, который сменяет обычную Джинни на злобную и жестокую Джинни, способную на самые неожиданные и импульсивные поступки. Я даже толком и не помню, как ударила Гарри, — с сожалением вздохнула она, воспроизводя тот непроизвольный порыв, мерцающий вспышками пульсирующей злости, что заглушил голос разума. — Я понимаю, — закивал Рон, существующий с подобным рубильником внутри практически всю жизнь. — Может, это семейное, — усмехнулась девушка в ответ. — Мы же рыжие, — подмигнул гриффиндорец и растянул губы в улыбке, не затронувшей глаза. Порыв ветра со свистом пронесся по ногам, обдавая тела осенним дыханием. Издалека донесся шорох всколыхнувшейся травы. — Так, что у тебя с Гермионой? Она стала странной и выглядит неважно. По лицу Рона пробежала тень, он поежился и, откинувшись локтями на лавку за спиной, опустил подбородок к груди. — Ничего. — Совсем? — Совсем. То есть, ну, мы поссорились, помирились и все. Как друзья. — И ты не будешь пытаться изменить статус отношений? — Я… — Рон перевел взгляд на сестру, губы исказила линия неуверенности и морщинки в уголках обозначились четче, — не знаю, Джин. Мое состояние скачет также, как и твое. И Гермиона была права, когда сказала, что на войне наши эмоции зашкаливали, а сейчас каждый из нас переживает собственную трагедию и пытается справиться с ней сам. Представляя нас, мне видятся только два грустных человека, которым зализать бы собственные раны, что уж говорить о чужих. — Ты звучишь по-взрослому, — хмыкнула девушка. — Эй, — гриффиндорец ткнул пальцем в бедро Джинни, заставив ту подскочить, — я вообще-то старше тебя. — Ну, конечно, вы так мудры, большой старший брат, — захихикала она, пихая парня плечом. Текли минуты. Они замерли в уютной тишине, почувствовав неосязаемую поддержку и особенное семейное тепло, что немножко согрело их замёрзшие пальцы. Сумерки сгущались, приближалось время ужина. Рон пожевал губой, сомневаясь, стоит ли озвучивать подозрения, возникшие в нем, и все-таки поддался атмосфере понимания между ними. — Ты не заметила, что Гарри стал куда-то пропадать? Совсем как на шестом курсе. Джинни вскинула брови и всмотрелась в голубые глаза. — Тот случай в Хогсмиде, — пояснил он. — После него его все чаще не бывает в гостиной или спальне, поздно возвращается, а когда спрашиваю, где пропадал, толком и не отвечает. Он опять весь нахмуренный и постоянно о чем-то думает. Ну, ты сама знаешь, Джин, каким Гарри становится, когда его что-то захватывает. Абсолютно… — Не обращает ни на что внимания, — продолжила гриффиндорка. — Как будто чем-то одержим. — Точно! Не думаю, что Гермиона тоже в курсе, но возможно стоит спросить? Потому что меня начинает беспокоить эта таинственность. — Ты же не думаешь, что он участвует… — Мерлин его знает, — фыркнув, Рон оттолкнулся от скамьи и вскочил на ноги. — Но нутром чую, что творится какая-то неприятная фигня.* * *
Пронизывающие воздушные порывы свистели в ушах. Затянувшись, Драко сбросил пепел с вершины Астрономической башни, наблюдая, как тот рассыпается в пыль и уносится ветром. Ноги сами собой привели его на открытую площадку, и воспоминания, с остервенением впившиеся в мозг, оставили на теле сотни сквозных ран, кровоточащих днями, часами и минутами, когда-то проведенными здесь. Они пахли, как пыльный свет, льющийся из маленького окна под потолком, и чайный пар с корицей, и свечной воск, и он ощущал их вкус на своих губах. Сверкали переливами оттенков меда, молока и шоколада. Они мерцали под веками тронутым росой миражом и головокружением таким интенсивным, что он чувствовал его по всему телу. И все вены, артерии и капилляры размеренно пульсировали, отдаваясь трепетом по коже. Драко проснулся с маниакальным желанием увидеть ее. Оно возникло неожиданно и фанатично преследовало в течение дня, вскрывая так и не затянувшиеся раны, оставляя свежие порезы. Он не смог поесть, потому что пальцы гнули вилку, а остекленевшие глаза слезились, и напрягшийся слух пытался уловить высокие ноты ее голоса в шуме Большого зала. Этот день был одним из тех, когда Драко почти сдавался на милость корыстным порывам. В такие дни ему приходилось постоянно одергивать себя, чтобы в секунды сумасшествия не послать ей записку, как раньше. Как будто ничего не изменилось. Как будто замкнутый часовой круг сделал оборот, отматывая даты, поворачивая время вспять. Становилось сложнее отделить реальность от фантазии, и грань размывалась. Он представлял себя огромной, печальной складкой на ткани времени и пространства. Глубокой морщиной. Дряхлой старостью, по случайности заключенной в молодое тело. Огонек сигареты обжег костяшки. Драко не вздрогнул, наблюдая, как краснеет кожа, и бросил окурок, сразу потянувшись за следующей папиросой. — Вот ты где. Облокотившись локтями о перила, Малфой повел лопатками, сбрасывая настойчивый взволнованный взгляд. — Зачем искал? — сказал он тихо хрипящим на гласных голосом. Блейз подошел ближе, шелест шагов тонул в скрежете потревоженных ветром металлических орбит, окружавших шар. Он остановился по левую руку и Драко распознал алкогольные нотки в чужом дыхании, услышанные чутким обонянием. — После ужина нам нужно зайти к Макгонагалл. Вскинув бровь, Малфой перевел взгляд на друга. — Причины не знаю, — ответил Забини на невысказанный вопрос, облизнул губы и плотно сомкнул ладони на ржавых перилах. — Дрейк… — Молчи, — перебил Драко, зная, что хочет сказать Блейз, и отказываясь слушать, особенно сегодня, когда решимости в нем осталось с жалкую щепотку. Тот обреченно вздохнул. — О твоем херовом упрямстве впору слагать легенды. — Не о моей исключительной привлекательности? — И о твоем непрошибаемом самодовольстве, — усмехнулся Забини, смотря Малфою куда-то в висок, будто хотел проделать в нем отверстие и узнать, какие мысли вертятся за этим отчужденным фасадом. Драко выдохнул дым и склонил голову. — У меня была встреча с Орденом феникса. Глаза Блейза расширились, приоткрылся рот в неверии, что тема убийства поднялась не им и Малфой добровольно делился информацией. — У них, естественно, нихуя нет подозреваемых, — скривился Драко. — Но Поттер предположил, что может быть замешан кто-то из Хогвартса. И, как бы ни отвратительно было это признавать, я с ним согласен. Кивнув, Забини отвел взгляд и уставился в колышущиеся вдалеке кроны деревьев Запретного леса, постепенно тонущие в надвигающемся вечере. — Ты хочешь, чтобы я прощупал слизеринцев? — моментально догадался тот, прекрасно понимая логику Драко. За спиной осталось время, когда Блейз знал друга лучше, чем он сам знал себя. Теперь же догадки, предположения и домыслы сплетались в спутанный клубок, не позволяя заглянуть глубже, чем позволял Малфой. — Да. — Понял. Драко чувствовал благодарность и отголоски сожаления, что так долго и так настырно отгораживался от одного из тех людей, кто всегда оставался на его стороне. Даже когда он сам выбирал противоположную. — Ты можешь не отвечать, но послушай. И не бесись, — проговорил Забини, а Малфой ощутил, как начинает печь под кожей. — Сообщение от Макгонагалл мне передала… она. Я был прав, брат. Меня это ничерта не осчастливило, но я оказался прав. Порыв ветра вырвал не докуренную сигарету из ослабевших пальцев. Челюсть сомкнулась, а в животе образовался вакуум. Тот самый космический вакуум. Безвоздушное пространство. Абсолютный ноль. Кадык дернулся несколько раз. Драко встретился с открытым взглядом, прочтя в нем искреннее волнение, заставившее его судорожно выдохнуть. — Ты ничего не будешь делать? — Ты сам прекрасно понимаешь, Блейз. Я не могу ничего сделать. Даже если бы хотел… — срывающимся шепотом просипел Малфой. Он посмотрел на собственные руки и увидел, что они дрожат. Он чувствовал жар, накаленный добела, и сухость во рту, и ощущение высоты, как обтрепанный спущенный воздушный шар, парящий в раскаленном мареве. — Самое блядское, Блейз, самое эгоистичное и самое хуевое во всем этом дерьме, что я хочу. Все равно хочу.