* * *
Выученные наизусть туалетные кабинки и круг умывальников поприветствовали их, как старых друзей, блеклым отсветом лунного отражения. Смесь пойла и портключа сыграла с ним злую шутку, крадя ориентацию и равновесие, смазывая зрение. Качнувшись, Драко прижал ладонь ко лбу, потер пальцами воспаленные глаза, сколы челюсти и шею до красноты, в попытках разогнать кровь, смешанную с хмелем. Он чувствовал собственный липкий запах пота и грезил о ледяном душе. Головная боль неминуемо наступала. Вытраханный усталостью до состояния близкого к анабиозу, Малфой выкапывал останки выдержки, чтобы хотя бы сохранять осанку. Привычная, но не менее поддельная бравада. Ему предстоял еще один разговор. Не до такой степени выматывающий, ведь врать слизеринец научился мастерски. Впору бы выдать новому герою медаль или сраный орден Мерлина, будь он проклят. — Что произошло? — чересчур низкий из-за долгого молчания и с нотами чего-то, что ковырнуло ребра, голос ожидавшего их возвращения Блейза выдернул из погружения в мысленный поток. Подобравшись, Малфой лягнул Поттера, изможденно привалившегося к стене, предупреждающим взглядом, чтобы не смел открывать свой поганый рот, у которого отсутствует система фильтрации. Нет нужды посвящать других в подробности, если и они, два человека, лицезревшие мерзотную изнанку мира на разных уровнях проникновения, не сумели удержать от постыдного обвала самообладание, нечего и говорить о тех, кто познакомился с ней по касательной. — Убийство, — твердо отчеканил Драко. — В школе. На уровне колебаний воздуха ощутил вторгнувшееся в пространство напряжение, исходящее от друга. — Кто? — Первокурсница-слизеринка. Забини вздрогнул всем долговязым телом. Стоя почти в центре комнаты, освещенный бледным ночным дыханием, терял краски, и смуглая кожа приобретала пепельный оттенок. Блейз никогда не был хладнокровным и скрывал эмоции с трудом, предпочитая набрасывать легкомысленный образ саркастичного отстраненного веселья, а не застывшего безразличия с каплей отчужденной вежливости, принятого в их кругу. И сейчас Малфой воочию наблюдал, как обнаженный, оставленный во временах Волдеморта ужас восстанавливается, надувается, набирает мощь. Плещется в темно-карих раскосых глазах. Не стерпев, Драко отвернулся, сглатывая горький привкус отголоска вины, рассеивающего водянистый алкогольный туман похлеще отрезвляющего зелья. — И что теперь? — Продолжаем прощупывать студентов. Мракоборцы занимаются зельем. — А ты, Дрейк, как… Но договорить Забини не успел. Дверь распахнулась внезапно, с размаху влетая створкой в кафель плитки. В проеме во всем своем нищенском великолепии, пыхтя, как кипящий котел, образовался краснющий, мать его, Уизел. Малфой впился в ошарашенного как-же-ты-заебал-Поттера пронзительным, словно заточенный кинжал, взглядом. Пусть уберет свою дворнягу отсюда ко всем чертям! — Вы!.. — Рон! Что ты здесь делаешь? — пискляво воскликнул взъерошенный придурок и выскочил наперерез непрошеному гостю. — Это я должен спрашивать, что ты здесь делаешь! И с кем! — в ответ гаркнул рыжий оборванец, тыча похожим на сардельку пальцем в слизеринцев. — Я все объясню, успокойся. — Успокойся?! Какое еще к нарглам убийство? Мракоборцы? Что происходит, Гарри?! — Блять, снизьте громкость, дегенераты, — утробно прорычал Драко, концентрируя злость в кончиках пальцев. — Не затыкай меня, Малфой! — Ты совсем тупой, Уизли? — присоединился Блейз на повышенных тонах, делая ситуацию еще более абсурдной, чем она была. — Хочешь всю школу на уши поставить? — Да пошел ты на хуй, Забини! — не унимался чертов феерический долбаеб, размахивая руками и почти подпрыгивая на месте из-за негодования. — Рон, потише… — Что с тобой опять происходит, Гарри?! Куда ты снова влез, черт возьми! Объясни мне сейчас… Выуживая из заднего кармана форменных брюк палочку, Драко со злобой думал о том, что вся его блядская жизнь была написана каким-то психопатом. Просто гребаный цирк. — …и ничего не говоришь! Я тебе друг или кто?! — Силенцио. Повисшая тишина сплющила каменной плитой. Три пары глаз ввинтились в Малфоя сверлами. Сухо усмехнувшись, он перекатил древко в ладони и стиснул до побелевших костяшек, удерживая рвущуюся изнутри потребность впечатать идиотскую рожу Уизела, моргающего, как подслеповатый филин, в череп. И Поттера заодно. — Разбирайся с ним сам. Идем, Блейз.* * *
Если бы время было человеком, то каким бы он был? Гермиона представляла его низким, приземистым, ростом с Наземникуса Флетчера, с короткими ножками и худощавым телосложением, голова которого казалась бы слишком большой для тонкой шеи и не по-мужски узких плеч. С жиденькими чернявыми волосиками, прикрытыми застарелой шляпой-котелком. Его глаза бы выпучивались, словно пытались заглянуть дальше, чем способно человеческое зрение, и так бы и бегали, не зная, за что им зацепиться, пытаясь ухватить все и сразу. На кончике узкого носа покоились бы круглые солнцезащитные очки, как у Леона в одноименном фильме, но не настолько стильные, а более антикварные, немного отдающие нафталином. Над губами, где нижняя была бы явно полнее верхней в несколько раз, завивались бы подкрученные залихватские усы. Он бы важничал в темно-синем, засыпанном дорожной пылью фраке, переминался бы с места на место в лакированных со сбитыми каблуками дерби, будто находился в постоянном движении. Был бы неуловимым. И когда тебе думалось, что поймал, тот бы мгновенно ускользал. Растворяясь туманной смеющейся фигурой в переулках, смазываясь в потоке лиц на оживленных лондонских улицах, оставляя после себя землистый запах, раздражающий носовые пазухи. Дразнил, выглядывал из-за углов, бойко подмигивал и с такой же прытью снова пропадал бы. Он был бы мошенником. Плутом, аферистом, жуликом. Утаскивал бы из карманов монеты; завлекая фантастическими речами, оставлял бы с носом и кипой долгов. Он бы оставлял тебя ни с чем. Время — это так субъективно. И это так объективно. Мы следим за часами, минутами, секундами, всегда боясь не успеть, опоздать, пропустить. Мы настоящие ищейки с насморком и отсутствием обоняния, неудачливые детективы, полицейские, у которых на губах еще молоко не обсохло. Мы гонимся за ним постоянно, без передышки, без продыху, лишь ускоряясь с новым шагом, и бег этот становится нашей жизнью. Но нам всегда его мало. Времени мало. Времени не осталось. Как будто время можно сжать в руках — какая глупость, оно уже скрылось за тем дальним поворотом. Как будто время имеет конец. Но мы забываем, что времени всегда достаточно; мало, на самом деле, нас. И она иссякала. Не гналась — плелась, еле переставляя налитые свинцом ноги, кровоточащие мозолями. Падала, сдирая кожу с коленей, стискивала зубы и снова поднималась, дабы продолжить путь. Тащилась, вытянув вперед костлявые руки, иссушенные палящим солнцем с волдырями ожогов, все надеясь дотянуться и хотя бы кончиком сгрызенного ногтя коснуться плотной ткани фрака юркого не имеющего возраста человека. Времени, ради веселья ставшего похожим на них. Существовал ли ее лимит и не исчерпала ли его Гермиона? Наколов на вилку кусочек печеного картофеля, Грейнджер сморгнула сумбурные мысли, приподняла плечи в глубоком вздохе и ощутимее уперлась локтем в столешницу, силясь удержать на хрупкой руке вес исхудавшего тела. По границам зрения клубилась темнота, словно она смотрела сквозь неисправный бинокль. Разваленное состояние стало ей привычным и почти не волновало, отодвинутое на задний план очередным бутыльком бодрящего зелья и слоями гламурных чар. Саднящее покалывание правого предплечья не беспокоило, отдавалось смутным желанием увеличить сочность агонии, вспарывая тонкую кожу собственными ногтями. Боль на грани удовольствия. Гермиона жевала медленно. Расчетливо. Демонстрируя, что ест и не морит себя голодом, пусть энергии хватало лишь на несколько незначительных укусов. Даже дети ели больше, но ее перестало тревожить данное обстоятельство. Как и сон, учеба, друзья. Периодически в груди с грехом пополам вспыхивала искорка, напоминающая заняться домашним заданием или ответить на вопрос кого-то из сокурсников. Отстраненность и безразличие копились в ней, как в керамической свинье с прорезью, куда мальчики и девочки бросали сикли или пенсы, откладывая на покупку приглянувшихся игрушек. И только цель, призывно манящая мерцающим неоном, выбрасывала из кровати. В ней осталась надежда. Она дарила бодрость, как свежесть дождя. Радовала, как найденный четырехлистный клевер в поле засыхающих ромашек. Она была ярким лучом, прорезающим затянутое стальными тучами грозовое небо. Обещанием скрещенных пальцев и многоточием. Она была единственным спасательным кругом, что держал ее на плаву. — Что это? — шокировано прошептала Джинни где-то над ухом Гермионы, привстав на скамье и с прищуром всматриваясь в высокое окно, расчерченное шпросами, за спинами обедающих профессоров. Повернувшись в ту же сторону, Грейнджер постаралась сфокусировать мутное зрение. Осеннее небо с низкими сероватыми облаками неравномерно, будто кто-то махнул кистью, оставляя случайные кляксы, заполнялось черными точками. Они порывисто приближались.* * *
— Торжественно объявляю, что для нас не все потеряно! — провозгласил Тео преувеличенно величественным тоном, плюхаясь на скамью напротив. Явно не выспавшийся Блейз, склера которого становились краснее с каждым прошедшим часом из-за лопающихся мелких сосудов, глотнул черного кофе и скривил линию рта, бросая в чашку негодующий взгляд. — Что за соплохвостово дерьмо? — прошипел он и опустил кружку, врезаясь тонким фарфором в блюдце со звонким дребезжанием. Фыркнув, Драко немного отклонился, чтобы не ощущать горький аромат пережаренных зерен. Нотт же, сверкающий ослепительно голубыми глазами и растягивая губы в заговорщической ухмылке, находился в очевидном нетерпении и ожидании вопроса, позволившему бы ему поделиться некой невероятной новостью. Малфой поставил бы сотню галлеонов, что «новость» окажется полнейшей чушью. Друга в одинаковой мере приводила в восторг как победа любимой команды по квиддичу в Мировом чемпионате, так и найденный в прошлогодней зимней мантии завалявшийся сикль. — И в чем дело? — смилостивился Драко. Забини же продолжал прожигать разочарованным взглядом с налётом откровенной ненависти не соответствующий его избирательному вкусу мерзкий напиток. — Ваш покорный слуга заявляет, — декларировал Теодор, вознося руки в воздух, будто собираясь охватить ими весь Большой зал, — что потрахался! — Блять, Тео, замол… — честно попытался заткнуть того Блейз, но, к сожалению, не преуспел. — Я бы даже сказал — поебался. Занялся, черт возьми, невероятно охеренным сексом. Засадил по самые яйца! И, наконец, боги, уверен, что вы есть, посылаю вам свою искреннюю благодарность и готов принести жертву, охуенно мощно кончил в девушку! Малфой не выдержал и все-таки прыснул, прижимая кулак к губам, оказавшимся в непривычном положении, обнажая зубы. Со стороны Забини раздался низкий приглушенный смех. — Мерлин, Салазар, да и, черт возьми, Годрик, Равена, Хельга, — преисполненный Нотт свел ладони над головой в молящемся жесте и потряс ими, жмурясь, — спасибо вам! Уже не стесняясь, Блейз заржал в голос, вытягивая шею. — Какой же ты идиот, Тео, — сквозь хохот хрипло выдавил он, встречаясь глазами с Драко. Эта картина, — искренне смеющиеся друзья, — словно из другой галактики. Полотно из параллельной Вселенной, оброненное незадачливым путешественником между мирами. Такое же далекое от него, как и звезды, но вдруг материализовавшееся прямо перед ним — протяни руку и пощупай, убеждаясь, что это не иллюзия. Он неожиданно услышал знакомую с детства и ставшую родной смесь ароматов хогвартских блюд, приготовленных с заботой старательными эльфами, тающего свечного воска, лакового покрытия деревянных столов и сидений. Голоса друзей детства огрубели, понизились, сломавшись, но слух улавливал привычные и выученные наизусть интонации. И с чувством, рубанувшим его вдоль грудной клетки, распарывая ту до оголения ребер, Драко осознал, что, на самом деле, эта картина не являлась непривычной. Лишь задвинутой им вглубь куда-то за периметр интересов. Они продолжали оставаться рядом с ним и до шестого курса, когда концентрация витавшего в воздухе отчаяния набирала обороты и близилась к пределу. Он не замечал. Не хотел замечать. Тонущий в бездонном карем океане. Отгородившийся. Самолично. Почему они все еще терпели его и оставались рядом? Неожиданное веселье и подробный до мелочей рассказ Теодора, который никто из них не хотел воспринимать, прервал пораженный вздох зала, будто ветер над морской гладью прокатившийся по рядам жующих факультетов. Один за другим студенты задирали головы с приоткрытыми в непонимании ртами. Естественно, будьте вы все трижды прокляты, даже краткий миг комфорта должен быть прерван какой-то очередной хуйней! Драко обратил взгляд к потолку, на несколько градусов смещая к распахнутым дверям. Огромное помещение стремительно заполнялось десятками сов с белыми конвертами в когтях или клювах, спустя мгновение те посыпались градом вниз, спрыгивая в пастушьи пироги, бараньи котлеты, кубки с тыквенным соком, приземляясь на головы ученикам и преподавателям. Рокочущий шум крыльев забивал ушные каналы. Брови сошлись на переносице и запульсировала вена на лбу, ритмично взбалтывая кровь. Протянул слегка подрагивающие пальцы к упавшему на колени письму, скреплённому черной печаткой без опознавательных знаков. Та поддалась легко, раскрывая плотную бумагу, как голодную пасть. Он выудил прямоугольный клочок бумаги и пробежался по четырем словам, буквы которых то увеличивались, то уменьшались, явно нанесенные магией. «Мы близко, грязный предатель». Внутренности затянуло льдом. Влажный на губах смех уносился стылым ветром. И лед треснул.* * *
С их прошлой встречи, окончившийся дурацкой перепалкой, минула неделя. День за днем Гермиона одергивала себя, чтобы не послать сообщение Забини для продолжения разговора, и одновременно с этим вчера принуждала перо черкать до дыр в пергаменте послание, потому что до Хеллоуина уже рукой подать, как и до финальной точки в ее здравомыслии. Хогвартс снова увяз в напряжении. Хоть многие и посчитали произошедшее не смешной шуткой, воспоминания о темных временах оставались свежими и шрамы, начавшие затягиваться легкой корочкой, расходились, кровоточа. Зная, к каким последствиям может привести легкомыслие, старшие студенты особенно остро прочувствовали надвигающуюся тень. После убийства в Хогсмиде был введен комендантский час в том числе и для старост, правда и выходить лишний раз из гостиных никто не спешил. Отчего густой смог липкого страха жестче прессовал воздух. Гарри и Рон поссорились. Опять. Причина для нее оставалась тайной, да и не сказать, что она старалась докопаться до сути, пугающе безразлично отреагировав и на их гневные переглядки, и на показательное сопение, и на несущую угрозу записку, застрявшую у нее в волосах после пикировки из совиного клюва. Вторая встреча же нервировала настолько, что сухой язык прилипал к зубам, а горло сжималось в рефлекторных спазмах. Она шла за Гарри, вытирая мокрые ладони о ткань юбки, считала мелкие шаркающие шаги, тщетно пробуя успокоить разум и трясущиеся конечности строгостью чисел. Но предательские мысли продолжали вертеться вокруг одного парня, как заезженная пластинка. Когда мозг уловил написанное в письме, взбаламутившем школу, от неизвестного адресата, не контролируя себя, Гермиона оглянулась на него. Отметила пронзенные металлом радужки и побелевшие пальцы, мнущие бумагу. Вздувшуюся жилку на лбу. Острые углы челюсти и скул. Будто завороженная смотрела-смотрела-смотрела и знала, как третий закон Голпалотта, что когда-то видела его. Не мерзкого мальчишку с прилизанными волосами и отвращением в каждой поре, а его. И ей вдруг захотелось, чтобы она никогда его не видела. Потому что электричество, прошившее все нервные окончания, приподняло волоски на теле, и сердце, в последнее время представляющееся не подлежащим починке насосом, с воодушевлением и новой троекратно превосходящей силой принялось качать, разогревая, стынущую кровь. В ней боролись трусость от возможных вариантов решения загадки и необходимость, нацарапанная на правой руке. И битва продолжалась, покрывая кожу тонкой пленкой пота. От скрипа двери Грейнджер вздрогнула, тормозя. Уставший Гарри с темными кругами под глазами и хаосом из волос, может быть, подарить ему зачарованную расческу на Рождество, ободряюще улыбнулся, толкнул створку и зашел в кабинет первым. Она до отказа наполнила сокращающиеся легкие воздухом. Снова вытерла руки. Облизала губы сухим языком. И последовала за ним. В заброшенном классе по Трансфигурации ничего не изменилось с момента их последней встречи. Пыльные парты и стулья были сдвинуты к левой стене. Недалеко от профессорского места, пустого и покинутого, наверняка, пару десятилетий назад, расположился стол с четырьмя сиденьями, два из которых уже занимали слизеринцы. Те же, что и в прошлый раз. Гермиона не смотрела на него. Разве что мимолетно мазнула по широким плечам, обтянутым белой рубашкой, и воротнику, врезавшемуся в шею у линии роста платиновых волос. Чеканно, с выпрямленной спиной и судорогой в области копчика прошествовала по комнате, стуча каблуками школьных туфель, и присела с противоположной стороны. К удивлению, говорить начал Гарри, не дав ей толком сориентироваться и заставить опухший язык, ставший бесполезным куском мяса, оторваться от нёба. — Предлагаю не заморачиваться. Все равно праздник продлится немного из-за комендантского часа. Пусть тематикой будет магловская культура: персонажи фильмов, книг, мифов. Разместим, как обычно, тыквы по площади, пригласим Ведуний, — он тараторил так, словно заучивал предложение заранее и репетировал перед зеркалом. Еще хлеще ошарашил Забини, кивнувший с согласием: — Факультетские столы уберем. Поставим коктейльные столики. Еду и напитки эльфы смогут подавать на зачарованных парящих подносах. Я бы установил коробку для голосования за самый пугающий костюм, Флитвик может объявить об этом в начале. — Хорошая идея, — отстраненно поддакнул Гарри. — Я отдам поручения стар… Больше Гермиона ничего не слышала. Клетки ее тела скукожились под напористостью чужих глаз, которые с тщательностью дюйм за дюймом исследовали распущенные волосы, спадающие вперед и пушащиеся хуже обычного, овал лица, начиная от лба и заканчивая подбородком, шею… Медленно. Бесконтрольно пальцы потянулись к израненному предплечью. Из-за сбивающего с ног и душащего взгляда хотелось выцарапать себя из собственной кожи. Она задрожала, обхватив запястье и опустив голову ниже. Внутри образовывался рой пикси, колющих своими маленькими трепещущими крылышками стенки желудка. Виски и местечко над верхней губой заблестели от испарины. Нервный узел опустился до самого низа живота и свернул тот в беспорядочный клубок. Все часы мира замерли. Неуловимое время вдруг остановилось. И двинулось вновь, когда Гермиона осмелилась посмотреть на него в ответ. Вот только он отвернулся раньше, чем она успела распознать эмоцию, пылающую в глубине потемневшей радужки. — Решено, — вернул в реальность Забини. — Я передам Макгонагалл план праздника. Финально встретимся через недели полторы и на этом наши уютные посиделки подойдут к концу. — Слава Мерлину, — пробурчал гриффиндорец, поправляя очки двумя пальцами. Так не проронив и слова, Малфой отрывисто поднялся, проскрипев ножками стула по полу, и торопливо направился к выходу. Наконец, Грейнджер смогла элементарно вздохнуть, чувствуя себя совершенно иссушенной и разбитой, расколотой на неподходящие друг другу части с потерянными элементами, какие все никак не могла отыскать. Не ожидая от самой себя и толком не осознав происходящее, Гермиона вскочила, как ошпаренная, намереваясь… бежать за ним. Она выскочила в коридор на полной скорости и поскользнулась на каменной кладке. Где-то за спиной ее имя выкраивал Гарри, но ей было откровенно плевать. Оглядевшись, приметила высокую фигуру в конце коридора, приближающуюся к повороту, и, не пытаясь анализировать, откуда в ней в принципе взялись силы, чтобы передвигаться в подобном темпе, бросилась за ним. Легкие пылали, как и каждая мышца в истощенном теле. Любое соприкосновение стопы с полом отдавалось судорожным ударом головной боли, сопровождающейся всплесками белых пятен перед глазами. Но она продолжала бежать. — Стой, — просипела Гермиона чересчур тихо в том числе и для ее ушей. Мысленно чертыхнувшись, глотнула кислород и насколько хватило повысила голос, выжимая все без остатка: — Малфой! Он замер до такой степени внезапно, будто врезался в невидимую преграду, и всколыхнулись белоснежные волосы, ловя оранжевые оттенки пламени свечей. Мужское тело буквально одеревенело, что Гермиона готовилась увидеть, как позвоночник проткнет кожу. Драко совсем немного повернул голову в сторону, со снисходительностью безмолвно заявляя, что ему чертовски плевать на ее выкрики. — Чего тебе, Грейнджер? — с ленцой обронил он. А она старалась справиться с головокружением. Сжав кулаки, гриффиндорка сделала шесть, — конечно же, посчитала, — притворно-уверенных шагов и остановилась перед ним. Вот только у нее не было любой самой никчемной стратегии. Гудящая пустота. — Мне нужно с тобой поговорить, — жалко даже в ее представлении пролепетала Гермиона, пытаясь поймать чужой взгляд, бессистемно скользящий по пространству. — С какой стати мне разговаривать, — сделал паузу, хмыкнул, дернув уголком губ, — с тобой? Пустота чем-то заполнялась, потревоженная звучанием и манерой. Тьма и силуэты деревьев. Мешанина грязи под ногами и выскакивающие под подошвой корни. Вспышки. Зеленые, красные. Пляшущий на кончике огонек Люмоса. Всхлипы и шум. Она споткнулась и… — Зачем ты это сделал? — слова звучали будто не от нее, а где-то сбоку или изнутри, или повсюду. Вопрос. Она хотела задать ему этот вопрос. Хотела же? Когда? Где это было? О чем… — Что? — еле выговорил Малфой, толком не размыкая рта. Отшатнулся. Не просто чуть-чуть, а прижался к твердости камня. — Зачем ты предупредил нас, меня, после чемпионата? Гермиона не видела ничего перед собой. Совсем ничего не видела. Или… Лунный свет? Холодный и тусклый, как на старой фотопленке. Что-то горчит во рту и в пищеводе как-то горячо. Тряхнув волосами, попыталась сбросить наваждение, трепыхающееся прерывистым пульсом. — Ты несешь какой-то ебаный бред, Грейнджер. Он не смотрел на нее. Нечитаемый отстраненный взгляд был направлен на противоположную стену — прямо над ее макушкой. Слизеринец возвышался над ней на целую голову или больше. Она сделала шаг, и еще один крошечный, а Малфой, возможно, инстинктивно сильнее расправил плечи и очевиднее прижался к холодному камню. Ноги обдувал осенний сквозняк. Дрожало пламя свечей. И дрожала Гермиона. Она окинула мужчину, давно не подростка, взглядом целиком, разрешила посмотреть внимательно, наплевав, что он может заметить и истолковать как-то неверно. Подумать что-то про интерес или, Годрик, заинтересованность. Грейнджер представляла его лягушкой под микроскопом, а себя — ученым, что пытается подобрать ключ к разгадке тайны, которая дулом заряженного пистолета упиралась ей в висок. Наверное. По крайней мере, она надеялась, что это единственная причина, почему он казался таким… Будто из грез. Словно отлитая из сверкающей отполированной стали статуя. В белоснежной идеально выглаженной рубашке, застегнутой под горло, с полосатым серо-зеленым галстуком, который был небрежно убран уголком в нагрудный карман, в черных брюках с острыми стрелками по центру и кожаным ремнем на бедрах. Статуя с фарфоровой кожей и платиной в волосах. Он не горбился, не двигался в принципе. Стоял застывший с засунутыми в карманы ладонями и все также выпрямленным позвоночником. Казалось, что он — мираж. Моргни, и исчезнет. …она… Сердце заколотилось. Гермиона подобралась ближе, так, что между ними осталось несколько ничтожных дюймов. Его грудная клетка расширилась, затрепетали крылья носа и взгляд, наконец, уперся прямо в нее. Пульс споткнулся. Малфой смотрел серыми глазами оттенка бури с налетом шторма. Она протянула руку и заметила, как штормовые глаза округлились, следя за ее движениями. Сомневающиеся тонкие пальцы едва-едва коснулись обнаженной кожи мужской шеи, а из его рта вырвался неровный выдох, словно он задерживал дыхание. Ей стало жарко. …знала… Как если бы в дурмане, Гермиона закусила губу и с непонятно откуда взявшейся смелостью прижала ладонь к мужской груди, каждой порой ощутив быстрый, тяжелый и вибрирующий стук чужого сердца. Дернулся кадык. Сжались челюсти, и Малфой поднял взгляд к потолку. Она предполагала, что он хочет отодвинуться или слиться со стеной. Или провалиться сквозь пол. Но не собиралась позволять ему сбежать, потому что он не отталкивал. Потому что был теплым, и ее кожа горела. Озноб, преследующий ежедневно и еженощно, отступал. Сменяясь мучительным жаром, который охватывал легкие, просачивался по венам и артериям. Кипятил кровь. На лбу выступила испарина, но Гермиона не двигалась, приоткрыв рот в попытках прохладным воздухом успокоить вспыхнувший под кожей пожар. …его… Ее немного поплывший, расфокусированный взгляд пробежал по выпуклой вене на напряженной шее, четкой линии подбородка, острым скулам и прямому носу, по мягким линиям губ. Скользнул по густым ресницам и открытому лбу. — Что ты делаешь? — полупрошептал-полупрохрипел Малфой, вырывая из завороженного оцепенения потемневшим взглядом. В голове завертелись согласные и гласные, в водовороте, вызывая острый приступ тошноты, который почти сбил с ног, сцепляясь в слоги и формируя фразу, что выворачивала наизнанку. Она знала его. Знала. — Кто ты? — дрожа, одними губами произнесла Гермиона. Он нахмурился. Глубокая складка прочертила лоб, приоткрылся рот, нещадно крадя внимание. — Драко Малфой, — грудным голосом ответил слизеринец. У нее тряслись руки. Сжав пальцами ткань рубашки, она качнула головой, пытаясь привести в порядок сумбур из мыслей и догадок, напоминая самой себе, что у нее есть цель, есть вопросы, на которые необходимо получить ответы. Но только один вопрос разъедал язык. — Кто ты? Для меня… — Ты не должна ко мне прикасаться, — с каким-то странным убеждением проигнорировал вопрос Малфой, наклоняясь к ее лицу. — Не испытывай меня. — Почему? Он прикрыл глаза на долю секунды. А когда снова открыл… Все произошло так стремительно, что Гермиона потеряла ощущение пространства и пола под ногами, оказавшись прижатой к стене, а его руки властно держали ее щеки. Боль прошибла мышцы, прострелила суставы. Знакомый аромат проник в ноздри. Свежесть. Чистота. Отголосок чего-то дорогого, горького. Пряного. Да, теперь она могла распознать ноты: кедр, мускус, ром. И она разобралась. Осознала. Убедилась. Доказала теорему. Она знала эту ситуацию. Эту позу, этот запах, это прикосновение. Это чувство внутри нее, от которого на ногах поджимались пальчики. Она знала Драко Малфоя — вот так. Прижатым к ней. С расширившимися зрачками и прерывистым дыханием. Знала себя — вот так. Сбитой с толку, потерянной в каком-то умопомрачительном смысле. В невесомости. С солнцем, заключенным в клетку ее ребер. Он наклонился и посмотрел на нее, словно внутри него что-то лопнуло. Его горячее дыхание скользнуло по линии челюсти, а Гермиона подавилась вздохом. Температура тела, совсем не предположение, преодолела все мыслимые пределы. Еще чуть-чуть — и она станет пеплом в его ногах. — Черт возьми, Грейнджер, — мученически прошептал Малфой, почти касаясь губами, оставляя отпечаток призрачного контакта кожи к коже. — Черт бы все побрал. Тысячи многоцветных голосов внутри заговорили на сотне мертвых языков, ни один из которых она не понимала. И тогда он ее поцеловал.