Лютич — сын луны

Первые две недели принудительного сна ко мне никого не пускали и видел только домовика и мадам Помфри. А вот потом, я как раз немного оклемался, ко мне посетители повалили.       Первым пришел Джеймс Поттер, и версия, как в Больничном крыле появился Люпин, обросла неаппетитными подробностями.       Пока парень, нервно ероша волосы и постоянно поправляя круглые очки, делился новостями и пытался подбодрить, во мне появилось смутное ощущение чего-то знакомого, а что именно — не соображу. Да и мне не до того, честно говоря, было, пока сознание к новому телу адаптировалось — еле успевал новую информацию анализировать, и все ещё от потрясения не отошел.       По словам мадам Помфри, я когда в очередной раз обратился, то там какой-то несчастный случай произошел. Вроде бы меня из моего убежища выпустили, или я сам вырвался. А так как оборотень не помнит себя человеком и контролировать себя не может, то директор меня еле отловил и нейтрализовал, пока я кого не загрыз или не заразил. Причем, заклятья (слово-то какое) на оборотня мало действуют, и пришлось на мне тяжёлый арсенал ликвидаторов применить. Пули с серебром и вытяжкой аконита, и специальные магические сдерживающие путы, а потом подавляющие зелья. Такая боль адская, что себя не помнишь, словно живьем горишь, или кожу с тебя снимают и кости дробят — я чуть по новой не загнулся, когда эти воспоминания вернулись.       Принудительная обратная трансформация, похоже, сознание парня и упокоила — вернувшая человеческий облик плоть не выдержала такой запредельной нагрузки. Сознание приказало долго жить и опустевшее тело — нового жильца в себя притянуло. А вот «зверь» из тела никуда не делся, как втайне надеялся, и мне ещё предстоит познать, как это — стать волком.       Теперь мадам Помфри с плотоядным научным интересом ждала полнолуния и моего первого обращения, чтобы оценить разницу. Она же не знала, что Ремус на самом деле загнулся, и хотела исследовать вопрос лечения оборотней подобной шоковой экспериментальной методикой, раз он после такого смог выжить. А что, психов когда-то тоже электрошоком и ледяной водой лечить пытались.       Короче, после визита Поттера все прояснилось. И теперь я знал, что там произошло на самом деле не на уровне слухов. Ведь когда оборотень обращается обратно в человека, он ни черта не помнит о том времени, когда был зверем, только начальную боль при трансформации.       Джеймс, на первый взгляд, оказался вроде бы нормальным парнем. Серьезным, хоть и не без подростковой придури. Переживал за меня, злился и раздражался на Блэка, и даже Снейпа жалел, хоть и нехотя. Мол, сволочь сволочью, но такой смерти никому не пожелаешь. И гордился собой, конечно — он же теперь у нас герой, только что не расскажешь никому, особенно Эванс. Впрочем, он ей потом все же намекнул, без подробностей, выставив при этом Снейпа клиническим идиотом и отморозком, а себя — спасителем.       Память о нашей с ним дружбе ко мне вернулась, но сам для себя я пока не решил, что о нем и остальных «друзьях» думать. Да и не до него пока, честно сказать — приспособиться бы, и, желательно, не свихнуться при этом. Так что, я больше кивал, молчал, и усиленно строил из себя больного. Джеймс надолго не задержался и быстро ушел, оставив на столике большую плитку молочного шоколада и кучу тем для размышления.       Под вечер, когда уже мало-мальски оклемался, моложавый старик сказочной наружности меня навестил, Дамблдор — директор школы. Смутно вспомнилось с каким восторгом я-прошлый в детстве смотрел на иллюзиониста в местном цирке, реально веря, что тот самый настоящий волшебник. Добрый внимательный взгляд, шляпа звездочета, и яркий струящийся шелковый балахон, лиловый и со звездами. И волнительное ощущение волшебства, словно он сейчас снимет шляпу и достанет оттуда настоящего белого кролика. В общем, ощущение — дедуля-одуванчик, но рука не дрогнула в меня пулю засадить.       — Мальчик мой, рад видеть тебя в добром здравии, — сочувственно покивал он, запросто присаживаясь на ближайший стул и оглаживая шикарную бороду. — Как ты себя чувствуешь?       — Вполне, — выдавил я, все ещё во власти своих непрошенных фантазий. — Спасибо, сэр.       — Вот, пришел навестить тебя и извиниться, — посерьезнел он и немного потянувшись пожал мою ладонь лежащую поверх одеяла. — Ты вправе на меня сердиться, Ремус, но у меня не было другого выхода. Надеюсь, ты меня поймёшь и простишь. Я, как директор школы, взял на себя ответственность за безопасность всех учеников. Конечно же, в случившемся нет твоей вины, и все причастные к возмутительному инциденту лица уже наказаны. Но ты ни в коем случае не должен себя винить, — ободряюще похлопал меня по плечу, заметив мою страдальческую гримасу. Он, видимо, воспринял ее, как раскаяние и признак сожаления, хотя я просто не смог сдержать досаду от произошедшего с моим предшественником, в чем я уж точно был не причем, а теперь пожинаю последствия. Но такова цена за возможность снова жить.       — Не корите себя, сэр, — по наитию ответил то, что, думаю, он хотел услышать. — Вы все сделали правильно. Я не в обиде. Спасибо, что позволили получить образование. И я пойму, если вы отчислите меня из Хогвартса.       — Что ты себе надумал, Ремус? — тут же живо возразил он. — Это происшествие всего лишь досадная случайность. Никто, кроме тебя самого, не пострадал. Я настаиваю, что тебе непременно нужно закончить обучение. Иначе все твои труды и достижения не будут иметь никакого смысла. Я на тебя надеюсь, Ремус. Ну, а теперь отдыхай.       Он, жестом фокусника, достал из рукава и пристроил на столик здоровенную шоколадку, снова отечески похлопал меня по плечу и вышел, оставив в растерянности пополам с раздражением. Я ведь, первым порывом, собирался тут же получить документы и свалить из магического мира в привычный маггловский.       Следующим меня навестил Блэк и Питер. Лучше бы они не приходили…       Про Петтигрю пока ничего особо не скажу — подпевала. Но парень хитрый и скользкий — строит из себя придурка, а взгляд цепкий и холодный. Сам он меня, похоже, побаивался, все больше молчал и активно подхихикивал Сириусу. А вот этот мажорчик меня не на шутку взбесил.       В отличие от Джеймса он вовсе не жалел о случившемся, разве только о том, что Снейпу мало досталось. Конечно, он всерьез не хотел его смерти, или заражения, но был бы не против, если бы у Сопливиуса появилось пару царапин на память, чтобы сделать его уродскую рожу ещё более безобразной. А то он так любит совать свой длинный нос в чужие дела, и шутка вышла такой удачной, но увы — наглый змееныш даже не обделался и не заикается от ужаса. А вот весельчака Сириуса теперь наказали, хоть никто и не пострадал — и где справедливость? В общем — крутая шутка не удалась и пора начать обдумывать новую.       Короче, за десять минут нашего общения, впрочем, я больше молчал, мне самому, неожиданно, захотелось вцепиться ему в глотку или попортить смазливую мордашку, хотя я всегда считал себя сдержанным и спокойным человеком. Благо, мадам Помфри принесла зелья и живо выставила визитеров за дверь, а мой стол обогатился ещё парой плиток молочного шоколада — видимо, Люпин его очень любил, в отличие от меня.        В общем, без раздражающих посетителей я более-менее успокоился и почти смирился. Но не успел окончательно приспособиться, как меня ждал новый удар — обращение, и я застрял в Больничном крыле ещё на несколько дней.       Сначала, дня за два до полнолуния, я стал какой-то нервный. То подавленный, то наоборот — излишне раздражительный, и временами такая тоска накатывала, хоть волком вой.       Списал свое состояние на запоздавший откат от подселения. Раньше особо некогда было истерить, а теперь, когда адаптация прошла и психика относительно успокоилась, меня, видимо, и накрыло.       Я чувствовал себя одиноким. У Люпина и родители тут и друзья, да и этот мир ему родной, а я, хоть и в его теле, но как бы и ни при чём вовсе — чужой, лишний. И это обстоятельство огорчало и злило одновременно. Но оказалось, что это не мои загоны — такое настроение свойственно оборотням перед обращением.       Незадолго до полуночи, мадам Помфри споила мне пару зелий. Как я понял — успокоительное и притупляющее чувства. И я, в несколько вялом состоянии, поплелся за ней по длинному подземному коридору в Визжащую хижину, где мне предстоит провести трансформацию.       С той стороны коридора оказалась небольшая комнатка без окон, ужасно облезлая. Из мебели только массивная кровать с драным соломенным тюфяком, хотя, зачем зверю одеяло и постельные принадлежности, если подумать?       Медичка, прошлась по матрасу чарами, повесила на спинку кровати тонкий плед, наколдовала чары тепла и, коротко кивнув, бросила на меня жалостливый взгляд прежде чем закрыть за собой дверь и оставить одного.       Обалдело присел на край чистого и целого матраса с нарастающей паникой обегая взглядом обстановку. Деревянные стены все в глубоких царапинах, спинка и резные колонны кровати обгрызены. В углу покрытого пылью пола одиноко стояла покореженая железная миска с водой. Именно в тот момент с ужасом осознал, что все реально и я скоро стану зверем, хочу этого или не хочу.       Я нервно дернулся, отвернулся от ужасающей меня миски, и рывком сорвав со спинки плед, свернулся на кровати поджав ноги и укрывшись с головой. Меня знобило от волнения, паника нарастала, и никак не мог себя успокоить стуча зубами от страха и холода.       Не знаю сколько прошло времени, и я упустил момент, когда озноб сменился удушающим жаром. Кашляя и глотая раскаленный воздух свалился на пол, с ужасом сквозь слезы заметив, что ногти стали удлинняться в когти. Тело выгнуло, и я взвыл от боли, под хруст меняющихся сухожилий и суставов. Последнее что запомнил перед тем, как окончательно отрубиться — отсутствие боли и чувство свободы.       Пришел в себя уже после трансформации в человека. Лежал на полу, одежда превратилась в рванину. На стенах добавилось свежих борозд, на теле полно новых шрамов, на руках — укусов, заживших, но ещё воспаленных.       От пледа мало что осталось, даже кровать лишилась массивной ножки. Моя зверюга в ярости развлеклась по-полной, пока я был в отключке. И решил попросить мадам Помфри в следующий раз меня усыпить, если возможно, а то на мне к окончанию школы живого места не останется. И тем более, носиться по округе с этими малолетними придурками и рисковать чужими жизнями желания не было.       Впрочем, я оклемался довольно быстро и задержался в Больничном крыле всего на три дня, а не на пять, как Люпин. Может от радости что все закончилось, я все пережил, а до нового обращения теперь ещё долго.       Инцидент со Снейпом произошел за три дня до Рождественских каникул и моего особо длительного отсутствия почти никто не заметил — большинство учеников разъехались и я пропустил всего десять учебных дней. Снейпу и недовольному Блэку на все каникулы назначили отработки, а Джеймс и Питер остались в школе за компанию, благо, они меня больше не навещали. А в первый же день по возвращению после каникул меня, кроме нескольких застенчиво улыбающихся одноклассниц, одной из первых навестила Эванс.       Рыжий вихрь ворвался в мой закуток как порыв ветра, и непринужденно плюхнулся на стул, вперив в меня невозможно зелёные глазищи. Последующие двадцать минут девчонка трещала как сорока пытаясь впихнуть в отведенное время все новости, уверить не волноваться за оставленные обязанности старосты, и всячески морально подбодрить и поддержать. И даже, притащила конспекты за первый день занятий, обещав носить их каждый день пока я тут лежу, чтобы не отстал от программы. И она действительно их таскала. Как и шоколадки, правда, потом, после обращения, ко мне никого не пускали.       Лили оказалась необыкновенно хороша и я не сводил с нее восторженных глаз, пока она, наконец, не застеснялась под моим пристальным взглядом, и не покраснела. Притихла, смущенно наматывая медный локон на палец и мило улыбаясь.       Я уже вполне разобрался с воспоминаниями, и с удивлением понял, что Люпин нравится Лили, и уже давно. Она была бы не прочь с ним встречаться, и всячески это демонстрировала ещё с конца прошлого года. И именно Люпин тормозил развитие их возможных отношений, делая вид, что не замечает ее откровенной симпатии, хотя сам был тайно и безнадежно в нее влюблен.       У них обоих было много общего, они часто пересекались и проводили время вместе, в библиотеке и по делам старост. Обожали читать, отдавая предпочтения одним и тем же книгам, искренне любили учиться магии, предпочитали тишину и природу.       Он казался девушке серьезным, ответственным и надёжным, по сравнению с другими парнями его возраста. Без идиотских хаханек и насмешек. А саму ее невозможно было не любить за добрый нрав, миловидность, лёгкость характера и цельность натуры.       Она была, как и все красивые девушки, немного тщеславной и чуть эгоистичной, но при этом сострадательной. В любом человеке видела хорошее, никогда не отказывала в помощи, не сплетничала за спиной и не зазнавалась. Ремус был бы счастлив предложить ей встречаться, если бы не был оборотнем. Он старался не сближаться с людьми, и не давал себе шанса даже на дружбу с кем-то, кроме Мародеров, которые знали его тайну. К счастью, я не совсем он. И похоже, пересмотрю свои планы и тут задержусь.       К концу лечения моя психика уже вполне адаптировалась к новым условиям. Я уже даже не удивлялся, что теперь маг и оборотень, и не вздрагивал от своего непривычного отражения.       Честно сказать, свой прежний облик забылся быстрее всего. Странно, но лучше всего от меня прежнего в памяти сохранились разрозненные обрывки информации, а не образы. Теперь я затрудняюсь вспомнить, как выглядела Наташа, Димка, или мать с отцом. Хотя вполне ещё помню некоторые наши разговоры, их рассказы, или чем отличается собака «нюхачка» от собаки — «детектора». Даже «Бородино» смутно помню, выученное ещё в школе, и некоторые лекции на военной кафедре, пусть и не так четко, как раньше…        Но я не особо задумывался над всем этим, просто пытался приспособиться и найти себя в новом мире. Правда, тут меня заметно тормозило тело — ведь кардинально измениться и стать другим сразу, не мог. Приходилось частично копировать поведение прежнего владельца, чтобы никто ничего не заподозрил, хотя иногда хотелось послать всех и вся к чертям.       После обращения у меня было время все обдумать. Да, трансформация штука крайне неприятная и ликантропия не лечится, но по наследству не передается, заразить другого я могу только обратившись в волка. А если плюну кому в тарелку, или в порыве страсти губу прокушу или оцарапаю, так никто на луну вместе со мной выть не будет. Так что, все не так плохо. В моей реальности неизлечимых болезней немало было, и ничего, большинство скрипели до старости при должном уходе. Люди умудряются без рук жить — машину ногами водить и шедевры писать, такие, какие здоровый и руками не напишет. А я, если подумать, здоровый лоб — проживу поди, пусть и не особо хочется раз в месяц от боли корчиться. Но не смертельно же, а защиту, чтобы других опасности не подвергать, можно усилить, пока наши шутники мое убежище опять не открыли.       И в графе плюсов появилось ещё пара-тройка пунктиков.