Лютич — сын луны

Проснулся утром от запаха кофе и жареных колбасок. Июньское солнце яркими подвижными мазками пробивалось в комнату из-под едва колышущихся занавесок, расцвечивая унылые стены цветными пятнами, из окна приятно тянуло утренней прохладой и росой. Похоже, было ещё слишком рано, чтобы вставать.        Хотел было поваляться, но запахи были настолько аппетитными, что не смог устоять, и быстро сполоснув лицо спустился на кухню, где хозяйничал отец.       — О, да ты у меня теперь ранняя пташка, — скептически фыркнул он, при виде меня. — Смотри-ка, а раньше было не добудиться. Садись, позавтракаем вместе.       Он кивнул на стул, куда я, позевывая, приземлился. Через пару минут меня ждала тарелка с колбасками, яичница и булка с маслом, стакан яблочного сока и сладкий чай — с магией все происходит очень быстро. От кофе, хоть он мне до сих пор нравился, отказался — он для меня теперь был слишком резок, и после одного глотка на пару часов забивал все остальные запахи.       — Как мама? — поинтересовался, беря вилку и расправляя салфетку.       — Сегодня вряд ли встанет с постели, — коротко ответил отец, и, нахмурившись, склонился над тарелкой. — Вчерашний вечер ее утомил… Чем ты собираешься сегодня заняться? С утра, небось, побежишь к своей подруге? — резко перевел тему, вскинув на меня проницательный взгляд.       — Увы, — досадливо скривился, отставляя стакан. — Я приглашен к Эвансам только в субботу. Ты прав, я бы сбежал к ней прямо сейчас, но, думаю, она соскучилась по родне и хочет пообщаться с семьей. Так что, собираюсь побродить по округе и смотаться в город. Кстати, я вчера посылал Эйдан с письмом, он еще не вернулся?       — Прилетел с полчаса назад, — ответил отец, отставляя чашку и поднимаясь. — Ну все, я на работу, со стола уберешь сам. Миссис Симкинс обычно приходит в четверть девятого, а я вернусь к шести, и, надеюсь, застану тебя дома — стоит поговорить о твоем теперешнем состоянии. Хорошо тебе провести день, сын.       — Спасибо, отец, — тоже поднялся и прошел за ним в гостиную, протягивая летний плащ. — Вернусь вовремя. Мне тоже нужно уточнить у тебя пару вопросов и посоветоваться. Хорошего дня.       Отец кивнул и скрылся в камине, а я, подхватив чашку с чаем и булку, жуя на ходу, отправился на чердак, где жил наш старый филин. Он совершенно меня не боялся, может потому, что птица была магически привязана к семье, а я был ее частью. Люпин никогда не брал его с собой в школу. Он вообще ни разу не написал родителям сам, просто, с каждым их письмом отправлял обратно с Эйданом пару строк.       Письмо Лили было ужасно будничным, по-девчачьи наивным, разрисованное сердечками и цветочками. А эти милые словечки — мой Рем… люблю… скучаю… с нетерпением жду субботы…       У нее был чудесный слог, оживляющий обыденные вещи, и, словно наяву видел, как она ссорится с сестрой, помогает матери, смеётся над шутками отца.       Никогда не причислял себя к мечтателям, но вчера вглядываясь в ночное небо мне казалось, я вижу, как она тоже, в тот самый час, смотрит на звёзды, прислонившись к косяку и закутавшись в шаль, и думает обо мне. Теперь, читая письмо, словно видел, как ее рука держит перо и выводит строчки, и замирал от счастья, от мысли, что она думала обо мне, и пишет для меня. Не ожидал от себя такого, но, как оказалось, чувства делают, даже из эмоционально бедных и взрослых людей, больших фантазеров.        Мои письма не отличались высоким слогом  и были весьма сдержанны, но я разбавлял их короткими отрывками из стихотворений. Слишком много ощущений теснились во мне, и не мог внятно их выразить. Почему-то высокие слова и чувства превращаются в пошлую пафосную банальщину, когда их доверишь бумаге.       К счастью, Лили сочла это очень романтичным. Так что, и Эйдан, и Лэри — сова Лили, летали между нами днем и ночью.       В то утро я навестил маму и выпил с нею чаю, дождался прихода экономки, и отправился изучать окрестности.       Признаться, мне совершенно не нравились англичане, как нация, особенно, на контрасте с русскими. Они напоминали мне японцев, с их показной вежливостью, этикетом и правилами. С их, не вызывающими внешне, но основополагающими внутри — врожденными расизмом, клановостью и спесью. Внешне сдержанны и спокойны, но в душе извращенцы и распутники, азартные кутилы и любители выпить, хитрые и страстные натуры. Способные включать холодную голову только когда замышляют месть, разорить конкурента и увеличить семейный капитал, или защитить родовой дом, земли и уклад. Не удивлюсь, если в каждом респектабельном саду чинных английских стариков, под цветущим розовым кустом, обязательно спрятан чей-то забытый и не найденный череп.       Но Англия мне очень нравилась, я был влюблен в нее почти так же сильно, как и в Лили. Она вся пропиталась духом старины. Ни одни развалины не расскажут о себе столько, как молчаливая груда камней среди заросшей вересковой пустоши, или два ряда старых кирпичей времен Тюдоров, в кладке стены обычного семейного паба. Словно телом бродишь по округе в современном двадцатом веке, а духом — в незапамятные времена, с которых тут мало что изменилось. И я с пользой и удовольствием проводил время гуляя по городу, воображая, как мы потом будем гулять тут с Лили.       Вечером матери стало полегче, и мы все вместе поужинали в теплом семейном кругу. Потом она поднялась к себе, а мы с отцом уединились в кабинете.       Подробно, ничего не скрывая, рассказал ему как изменилось мое настроение, характер и восприятие, после отказа от подавителей. Видел его сомнения, беспокойство. Его пугало, что мой зверь стал сильнее и, пусть пока не существенно, влияет на мою человеческую форму.       — Так что, в отказе от подавителей и принятии своей сущности есть и громадные плюсы, — подытожил я на оптимистичной ноте. — Теперь провожу в Больничном крыле всего сутки, а не пять, и оборот происходит без нестерпимой боли. Думаю, раньше я сопротивлялся зверю, и он, как-бы со мной боролся, пытался вырваться, потому я и выматывался.       — Но ты меняешься, Ремус, — неуверенно возразил отец. — Обострение зрения, слуха и обоняния — это безусловно хорошо, как и регенерация, сила и реакция. Но как же вспыльчивость и звериные инстинкты? Не боишься, что сможешь потерять контроль и оторвать кому-нибудь голову?       — Я знаю, чего ты опасаешься, отец, — помолчав, ответил ему, вглядываясь в темноту за окном. Потом вернулся обратно в кресло устремив на него прямой уверенный взгляд. — Но этого не случится. Звериные инстинкты действуют на человека не больше, чем это позволяет его собственный характер и склонности. Я наблюдал за собой многие месяцы и не заметил особой агрессии, кроме кратковременной раздражительности и редких вспышек злости. Но не настолько сильных, чтобы захотеть убить. Я чувствую, когда зверь усиливает мои собственные эмоции, но будучи от природы человеком спокойным и не склонным к агрессии, я не особо поддаюсь его влиянию, не больше, чем на обычного человека влияет лишняя пинта алкоголя.       — Неудачное сравнение, — ворчливо ответил отец, приложившись к бокалу. — Излишние возлияния никого не доводили до добра и сгубили многие горячие головы.       — Ты прав, — улыбнулся, иронично покосившись на его бокал, — но я, к счастью, не горячая голова, а, скорее, из тех мирных пьянчуг, кто надравшись предпочитает уснуть, а не буянить.       — Кхм… Ладно, ты почти меня убедил, — ответил он. — Но как же полнолуния? Если твой зверь станет сильнее, то боюсь, я не смогу его сдержать.       — Это тоже предусмотрел, — самодовольно заявил я, вытягивая ноги к камину. — Дамблдор зачаровал мое хогвартское убежище весьма надежно. Что касается дома… Железо действует на зверя угнетающе, особенно зачарованное. Это не даст ему скинуть чары. Тем более, я кое-что придумал, но пока не проверил, мне требуется твоя помощь.       — Говори, — заинтересовано откликнулся он, — ты же знаешь, что можешь на меня рассчитывать.        Морщась, достал из кармана две соединенные вместе часами-луковицей длинные железные цепочки, с узелками и отбитыми на железных бляхах рунными символами. И протянул отцу.       — Мне хочется большей самостоятельности, — пояснил, пока он внимательно разглядывал работу, но явно не понимает о чем речь. — Даже закончив школу не смогу позволить себе долгосрочное отсутствие — путешествовать, найти работу в другой стране, учиться. Ведь придется искать подходящее надежное укрытие, а где его найти в чужой стране? Вот и придумал кое-что. На оборотня в звериной форме не действует обычная магия, но мне попались несколько старых книг по рунам и магическим защитным татуировкам, и я собрал на пробу пару амулетов.       — Они помогут тебе не обращаться в полнолуние? — с нарастающим возбуждением ответил отец и приподнявшись, перегнулся через стол, судорожно вцепившись мне в руку, даже не заметив этого.       — Нет, конечно, пап, я же не Мерлин, — грустно усмехнулся, и он с горестным вздохом обессиленно обмяк в кресле, стискивая цепочку. — Но они, по идее, должны меня усыпить. Но тут проблема, как выставить время сна? Я уже практиковался несколько раз в человеческом обличье, и все работает, но оборотень наверняка сильнее. В школе не было возможности поэкспериментировать. Мадам Помфри чудесная женщина, но не настолько ей доверяю. А во сне я очень уязвим, да и заснуть навсегда как-то не охота. К сожалению, июньское полнолуние пережил в школе, но у нас впереди еще два, чтобы все проверить. Я уже рассчитал примерную силу и время, а ты все проконтролируешь и скорректируешь.       — Разумеется, я тебе помогу, — снова воодушевился отец и вскочив нервно заходил по комнате, автоматически размахивая амулетом. Потом, уронив его на стол, схватил стакан и залпом допил.        — Если все так, как ты говоришь, Ремус, то это станет твоим спасением, — упав в кресло сказал он. — Попав в Хогвартс ты всем сплетникам заткнул рты. Никому и в голову не придет, что оборотень может обучаться в школе. Ты понимаешь? Это значит, что ты теперь найдешь себе хорошую работу и достойно устроишься в магическом мире. Может, тебе еще что-нибудь нужно? Может материалы или книги?       — Хорошо, что ты заговорил об этом, — кивнул я. — Мне нужны книги из отдела по регистрации темных тварей. Не удивляйся, — добавил, глядя на его вытянувшееся лицо, — просто, в школе об оборотнях один шлак. А мне нужна правда. Мне нравятся плюсы от моего положения, но если есть хоть одна, мизерная возможность, хочу излечиться. А они много лет ведут наблюдения и лучше разбираются в этом вопросе. Я могу использовать их наработки для себя.       — Боюсь, что излечение невозможно, сын, — скорбно склонился отец, — но ты получишь записи. Китчен все еще мне должен. А как ты думаешь, я смог скрыть факт твоего заражения? — горько усмехнулся отец. — Когда тебя укусили поползли слухи, и отдел среагировал. Если бы не клятвы и долги, я бы не смог тебя отстоять и они бы тебя забрали.       — Я часто думаю о том дне, — с грустью признался, и задумался, вспоминая нападение. — Мне не понятно, почему та жуткая тварь выбрала наш дом? Почему она укусила, но не покалечила меня, не убила? Ведь, кроме укуса, все мои кости остались целы. Ты чего, пап? — испугался я, услышав его стон, и заметил, что отец спрятал лицо в ладонях, а потом поднял на меня больной воспаленный взгляд.        — Эта тварь не хотела тебя убивать, Ремус, она хотела забрать тебя с собой. И это моя вина…       — Папа… — растерялся я.       Отец нервно прошелся по волосам и вздохнул.       — Я тогда уже работал в отделе регулирования и контроля магических популяций. Времена настали напряженные, по всей стране нарастала темно-магическая активность, нечисть всех мастей активизировалась, среди магических существ волнения начались, и постоянно находили трупы магглов и магов. Отдел срочно доукомплектовали, специалистов не хватало, вот и взяли молодняк — вчерашних школьников. Я случайно там оказался — пришел отчеты сдать — у нас же одно ведомство, подотделы разные. Им тогда повезло — в облаве поймали троих, взяли на месте преступления, в крови, возле нескольких разорванных детских трупов… — Отец порывисто встал, подошел к столику, налил себе виски и замер, спиной ко мне.       — И что дальше? — осмелился спросить я. Он вздрогнул, но вернулся в кресло уже спокойным. Слишком спокойным.       — Двое оказались магами и их отправили в следственный отдел Аврората, а у третьего палочки не обнаружили. Одет в рванину, смотрит как напуганный идиот и колдовству удивляется, словно он бродяга-маггл и там случайно оказался. Вот малолетние недоумки решили память ему подсчистить и отпустить. Только я сразу понял, что он оборотень — до полнолуния всего сутки оставались и кое-какие признаки уже проявились. Только в школе, ты прав, по верхам учат, пока оборотень шерстью не обрастет, не признают. Я и вмешался, настаивал, чтобы того оборотня в камеру посадили — отпустить никогда не поздно. Они рассмеялись и послали меня фестралу в зад. Ну я и разозлился. У Джонса из соседнего отдела, только с неделю назад единственную дочь оборотень задрал. Вот я и вспылил, и высказал, что об этих темных тварях думаю. Что всем им один конец — пулю зачарованную в башку, и что жить они не достойны.       — И его отпустили?       — Отпустили, — с сожалением кивнул он. — А снаружи его дружки поджидали, свернули тому парнишке-охраннику шею, да сбежали, еще до того, как он палочку достать успел. Вот тот оборотень и решил мне отомстить. Выждал время, когда ты подрастешь, и напал. Хотел тебя в стаю забрать. Они всегда детей заражают, а потом воруют — взрослые не все после укуса выживают. А я успел, и тебя отбил, вот только потом пожалел не раз.       — Даже так? — горько усмехнулся я.       — Когда твой сын так мучается, а ты ничего для него сделать не можешь, и каждый день ждешь, что его заберут или власти, или в стаю украдут…  — просто ответил он. — А когда ты тогда вырвался, и я увидел, кем ты стал… Ты жив, только потому, что мать тебя безумно любит и не пережила бы твоей смерти.       — И ты бы смог меня убить? — спросил я.       — Да, — просто ответил он, — я слишком тебя люблю, Ремус. Мне невыносимо было видеть, как мой единственный сын все больше, с каждым годом, погружается в отчаяние и становится незнакомцем. А теперь… я рад за тебя, хотя, как отец, боюсь еще больше. Я достану тебе архив и книги. Обещаю.       — Спасибо, папа, — слабо улыбнулся я, и мы разошлись по спальням. Я не осуждал отца — его можно было понять, но о возможной смерти было неприятно думать.       Оставшиеся несколько дней посвятил поездкам в Лондон и его пригород. Отец дал мне на время каникул свою старую палочку. Она не так хорошо меня слушалась, но министерского надзора на ней не было, и я мог колдовать. Камином попадал в Дырявый котел, и целыми днями гулял по городу.       Купил билеты, не обошлось без магии, на четыре премьеры в самый популярный кинотеатр Лондона. Если честно, снаружи он был больше похож на краеведческий музей в викторианском стиле. Билеты брал на троих, У Лили была старшая сестра, и я посчитал, что родители вряд ли отпустят дочь так далеко одну. А так, точно запретить повода не будет.       Еще садился на рейсовые автобусы, зеленые и одноэтажные, а не красные и двухэтажные, как в столице. И просто уезжал куда глаза глядят. Иногда, когда что-то привлекало внимание, выходил, и осматривал окрестности. Если забредал слишком далеко, то возвращался на «Ночном рыцаре». Удовольствие это не дешевое, и в обычном маггловском транспорте я не платил, просто накидывал отвлекающие чары и люди меня не замечали.       Наконец, день икс настал и в час пополудни уже стоял с коробкой эклеров из известной столичной кондитерской, возле дома Эвансов.       В целях экономии попал в Лондон привычно, через камин, а уже потом вызвал «Ночной рыцарь».       Лили жила в Коукворте — от Лондона тоже около двух с половиной часов на поезде, но в противоположную сторону. Как хорошо, что существует магия и любые расстояния не помеха.        Скучный провинциальный городок, очень чистый и сонный, по крайней мере в той части, где жила Лили. Хотя, если идти по дороге, с той стороны реки виднелись вдали какие-то старые почерневшие постройки, прямо перед коптящей одинокой промышленной трубой. Где-то там, по словам Лили, жил Снейп. Но с этой стороны их было не видно из-за сильно разросшегося парка.       Сам домик находился в новом современном бюджетном районе. Одинаковые коттеджи на три спальни, небольшие цветники. Эвансы не нуждались, но жили не богато. В то время так жили большинство.       Обед прошел замечательно, на мой взгляд. Мать Лили оказалась хорошей аккуратной хозяйкой, а отец — приятным собеседником.        Они оба были любезны и приветливы, особенно к концу вечера, когда стали запросто называть меня Ремус. Встретили радушно, отнеслись, как к другу семьи.       Обед был традиционным воскресным, с йоркширским пудингом и подливой, бараньей ногой и тушеными овощами. Просто, в их семье, было принято собираться по субботам.       Сам я никакого дискомфорта не испытывал, был вежлив, вел себя естественно, хотя Лили все время смущалась, когда родители задавали мне слишком личные, на ее взгляд, вопросы. Она постоянно негромко шикала и их одергивала:       — Ну, мама… — громко шептала она и краснела.       — Что плохого, дорогая, если мы узнаем у молодого человека о планах на будущее? — невозмутимо отзывалась мать, — жизнь не заканчивается школьным дипломом. Тем более, мистер Люпин ничего не имеет против наших расспросов. Ведь так?       — Конечно, миссис Эванс, — светски улыбаясь уверял я, незаметно пожимая ладошку Лили под столом.       В общем, не сомневался, что родителям Лили понравлюсь — я вел себя сообразно их представлению о хорошем парне, и говорил то, что они хотели услышать, причем, ни разу не соврал. Потому, бросил все усилия, пытаясь очаровать Петунью — сестру Лили.       Девушка оказалась на редкость необщительной и сердитой. Мне показалось, что она терпеть не может волшебников в принципе, уж не знаю, чем они ее так разозлили или обидели. Казалось, что она невзлюбила меня еще раньше, чем увидела.       Но я был терпелив, и она сдалась в самом конце, когда я с восхищением отозвался о ее цветнике с шикарными розами, и выложил на стол билеты на премьеры — первым шел «Граф Монте-Кристо». Ей польстило, что я не забыл о ней.        После обеда, часа в четыре, я откланялся, не забыв пригласить Лили на прогулку. Она обещала показать мне местный музей минералов. Не то, чтобы это было мне интересно, но с ней я был готов пойти куда угодно, особенно, после сорванного украдкой поцелуя.        Ее родители наши планы одобрили. И я вернулся домой счастливым, довольным и полным надежд.