Лютич — сын луны

Еще полчаса назад мы весело бегали по поляне, усталые, но счастливые, плюхались на плед и целовались. Кормили друг друга лесной малиной, пили домашний лимонад, смеялись и разглядывали причудливые облака.       А теперь, так же сидели рядом, но казалось, словно на разных планетах, и напряженно молчали, словно незнакомцы.       Тишина все больше давила, Лили не поднимала глаз, и выглядела очень несчастной. Ее плечи поникли, губы дрожали, словно она собиралась плакать. Видеть ее такой было невыносимо, а осознавать, что это моя вина — особенно. И я не мог больше молчать:       — Лили, я знаю, что поступил нехорошо, и мне давно нужно было признаться, но…       Внезапно, она нахмурилась и поджала губы, точь в точь, как ее сестра. Подняла абсолютно сухие злые глаза и резко наклонилась вперед… звон оплеухи, казалось, пронесся от одного края поляны до другого.       — Как ты мог, Ремус! — отчаянно выпалила она, ее глаза метали молнии, а волосы потрескивали от магии. — Как ты мог столько времени скрывать от меня такую важную вещь? По твоему, я легкомысленная идиотка и не заслуживаю доверия?       — Я боялся тебя потерять, — попытался объясниться, ведь, если она сейчас уйдет, то никогда не даст мне возможности оправдаться.       — Значит, теперь не боишься? — презрительно фыркнула она, и демонстративно отодвинулась на край пледа. — И зря! Я никогда не смогу встречаться со лжецом!       Несмотря на ее слова она не убежала, не прокляла, а по прежнему сидела тут, со мной. Это дало мне маленькую надежду, и я пошел в наступление.       — Ты не справедлива, Лили, — решительно возразил, пытаясь робко взять ее за руку, но она раздраженно ее отняла и схватила первое, что под руки попалось, — я никогда тебя не обманывал, просто скрывал некоторые вещи.       — Это одно и тоже, — упрямо возразила Лили, терзая ни в чем неповинный венок, что сплела для меня. Она так отчаянно выдирала из него ромашки, словно выдергивала мне волосы по одному. Даже поежился…       — Я просто боялся тебя потерять, ясно? — холодно ответил и отвернулся. — Представь, что у тебя на теле огромный отвратительный шрам, которого ты стыдишься. Сомневаюсь, что ты бы сразу, на первом свидании сообщила о нем парню своей мечты. Наверное, ты бы сначала дала ему время увидеть твою красоту, оценить ум и хороший характер, ведь если он тебя полюбит, то ему будет все равно на твое уродство.       — Не сравнивай несравнимые вещи, Ремус, — возразила она, но тон ее смягчился. — Уродство и… то, о чем ты сказал, совсем не одно и тоже.       — Будь справедливой, Лили, и постарайся меня понять. Мы все боимся и что-то скрываем, даже от родных и близких. Разве ты все рассказываешь родителям о Хогвартсе? Разве ты меньше их любишь, если утаиваешь кое-что, чтобы их не волновать? Ты смогла бы признаться подругам, что ведьма, даже не будь Статута? Сомневаюсь. Мой отец признался маме, что маг, почти перед самой свадьбой. Тоже до последнего тянул, боялся, что она его бросит. Ее родители католики, для них волшебники исчадия ада и заслуживают только костра инквизиции. А оборотни в нашем мире не лучше прокаженных. Просто будь честна с собой, если бы я рассказал раньше, не дав узнать какой я на самом деле, ты бы испугалась и сразу отказала мне.       Лили всегда была справедливой девушкой. После моих доводов она надолго замолчала, а я не мешал ей думать. Сейчас решалась моя судьба. Или она останется, или мы расстанемся навсегда. Когда она подняла взгляд, я не выдержал:       — Что, решили бросить меня, мисс Эванс? — с кривой усмешкой выдал я, сам от себя не ожидая, но неизвестность сводила с ума, и хотелось, чтобы все поскорее закончилось, или не заканчивалось никогда. Чувствовал себя, как приговоренный к смерти — бояться уже не было сил, и отчаянно хотелось жить.       — Не дождешься, — неожиданно ровно ответила она, и я замер в растерянности. — Я все еще зла на тебя, Ремус, и считаю, что ты поступил подло, когда не сказал мне раньше, но признаю, твои доводы убедительны и опасения понятны. И все же, ты мне лгал. Лгал про больную маму, которую навещал каждый месяц и даже про прозвище. Лунатик, это же не потому, что ты ходишь по ночам?       — Нет. Это потому, что я оборотень.       — Вот именно, — снова завелась Лили и обличительно ткнула в меня пальцем. — Ты рассказал своим друзьям, а от меня скрывал. Я, твоя девушка, узнаю о таких важных вещах последней!       — Я не собирался никого информировать о своей проблеме, Лили. Парни сами вычислили меня, еще на втором курсе, — возразил я. — Если хочешь знать, я не планировал ни с кем дружить. С детства один, из друзей — одни книги. Родители боялись, что я себя выдам и меня заберут. Потом пришел Дамблдор и предложил мне место в Хогвартсе, и смог уговорить родителей. И я впервые вне дома оказался, и даже представить не мог, что найдется кто-то, кто захочет дружить с оборотнем. А когда они от меня не отвернулись, понял, что могу жить как все остальные, за исключением полнолуния. А потом встретил тебя… и стал надеяться.       — Ты расскажешь мне, как ты жил? Про свое детство? — спросила Лили и придвинулась ближе, положив голову мне на плечо. В ее голосе появились сочувственные и виноватые нотки. Жалость, это не совсем то, что хотел, но был благодарен сейчас и за это.       Долго, не торопясь, ей рассказывал о себе, детстве, мечтах… Впервые мы говорили только обо мне, я раскрывал ей душу, и теперь она бы не смогла уличить меня в утаивании правды. Разумеется, кое-что я скрыл — случай с мамой, шутку Блэка, наши авантюрные прогулки по полнолуниям с Мародерами.       — Как это происходит? Какой он — твой зверь? — с любопытством спросила она, и смущенно прикусила губу.       — Если бы я знал, — фыркнул, забавляясь ее изумлением. — Лили, я ничего не помню про то время, и никогда не видел своего зверя. Мадам Помфри незадолго до полнолуния отводит меня в убежище. Потом чувствую нестерпимый жар и теряю сознание, и все, — утром просыпаюсь, и меня отводят обратно. Остальное время я ничем не отличаюсь от остальных людей.        — Понятно… — задумчиво пробормотала Лили, и прижалась теснее к моему боку.       Остаток дня так же прошел в задумчивости. Мы почти не разговаривали, лежали или сидели рядом, держась за руки. Нам обоим было о чем подумать. Чувствовал опустошение, словно все силы разом покинули меня, и в то же время — небывалое облегчение, словно сбросил с души огромную, тянущую к земле глыбу. Только сейчас понял, как тяготило меня чувство вины перед Лили.       Вечер закончился нежностью и тихой грустью. На легкомысленные обнимашки и дразнящие поцелуи желания не было. Мы расстались у ее дома, как взрослые, словно наши чувства, как и мы сами, окрепли и повзрослели, а подростковая влюбленность перешла в нечто большее и более настоящее. И поцелуй на прощание вышел на диво зрелым, словно мы сто лет прожили вместе.       Дома, уже лежа в кровати, долго не мог сомкнуть глаз. Мысли теснились, не давая покоя, да и скула давала о себе знать. Она чесалась и ныла — у хрупкой Лили оказалась крепкая рука. Краснота сошла еще днем, а щека все еще ныла. Но я, как придурок, был счастлив, и все ненароком дотрагивался до нее, словно этот дискомфорт стал единственным свидетельством, что мне все не приснилось, и Лили меня не бросила.       Откровенность нас сблизила, и больше мы эту тему не поднимали. Только раз спросил ее о том, что меня мучило:       — Лили, ты не подумай, я счастлив, что ты меня не бросила, но все же… Почему ты осталась? — спросил, устав терзаться сомнениями.       — Ну… а то, что я тебя люблю, не подойдет? — проницательно ответила она, и посмотрела с таким пониманием, что мне стало стыдно.       — Вполне, и все же? — смущенно улыбнулся, и поцеловал ей ладонь. — Мне нужно знать. Любая другая давно бы сбежала.       — А я особенная, — фыркнула она и посерьезнела. — Просто, я не совсем верю во все это, — она одернула руку и неопределенно махнула, словно не могла подобрать слов. — Понимаешь, вот ты, Рем — я знаю тебя и люблю… А этот твой зверь… Я с ним не знакома, никогда не видела. Нет, я конечно тебе верю и все такое, но оборотень для меня пустой звук, как страшная картинка в книге, ничего общего с тобой не имеющая.       — Но он реален, Лили, — возразил я. Не то чтобы хотел ее напугать, но мне хотелось, чтобы она понимала до конца с кем связалась. Она должна сделать осознанный выбор.       — Пусть, — легкомысленно отмахнулась она. — Пусть он будет, твой зверь, но, где-то там… Я ведь все равно никогда его не увижу, так чего о нем думать? Дамблдор, опять же, не предложил бы тебе место в школе, если бы ты был опасен, да и твои друзья, за столько лет, с тобой не рассорились. И потом, в детстве «Красавица и чудовище» была моей любимой сказкой, — в ее глазах заискрились смешинки, — к тому же, тебя одобрила Петунья, а это много что значит. И знаешь — я, пожалуй, буду звать тебя Лу-у-уни…       Она легко рассмеялась, неожиданно, тычком, опрокинула меня на плед, и, вскочив, рванула, хохоча и оглядываясь. Когда я отмер от такой наглости и неожиданных откровений, пришлось догонять. Никак не пойму, как в моей милой Лили уживались женская мудрость и легкомыслие подростка, но это безумно мне нравилось.        К концу каникул мы стали парой — ее родители дали официальное разрешение на ухаживание. Но, пусть они одобрили меня в качестве будущего зятя, но о помолвке, пока мы не закончим школу, и речи не шло — слишком молоды мы были в их понимании.       Но Петунье я все же преподнес коробку конфет и букет редких магических роз, которых потом можно будет вырастить из черенка и пересадить в сад. Выглядела она очень довольной и впервые тепло улыбалась.       А вот мои не сомневались в выборе сына, и были не против, женись я хоть завтра — в магическом мире приняты ранние браки, а совершеннолетие магов наступает в семнадцать.       Мама торопила время и уже вовсю мечтала о внуках, вернее, внучках — как она будет с ними нянькаться и помогать невестке в ее хлопотах, а отец прямо сказал, что хороший вкус я унаследовал от него, и его вовсе не смутило, что моя избранница магглорожденная. Он сам, хоть и чистокровный, но не из этих, снобских древних родов, что практикуют магическую селекцию, пока генетические уродства из всех щелей не полезут.       Лили об их ожиданиях не сообщил, чтобы не пугать, просто сказал, что отец подарит нам дом на свадьбу, ну, если мы поженимся. Вряд ли она в шестнадцать лет мечтает о детях, да и я пока не особо готов стать отцом, даже ради мамы.       Мы с Лили планировали несколько лет попутешествовать после школы, посмотреть, как живут другие маги, может, поступить в Академию в Америке или Мексике. Я мечтал хоть разок посетить СССР.       Лили хотела стать лекарем, а я — артефактором. Но местные Мастера не особо горели желанием обучать учеников, и дело не в чистокровности.       Магическая Британия ограничена небольшой территорией, которую не решают даже пространственные карманы. На рынке вакансий — перепроизводство, и появление нового Мастера означает — конец кого-то из старых. Учитывая, что весь бизнес семейный… Короче, новые специалисты даром никому не сдались. Ну нет столько народа, чтобы потреблять больше, чем есть сейчас.       Но я делал серьезную ставку на маггловский мир, и попросил отца сделать мне документы об окончании маггловского колледжа, так, на всякий случай — вдруг пригодится.        В маггловском мире тоже можно было хорошо устроиться, если с ним знаком и знать, в каком направлении двигаться, а я знал. Не найду себя в магическом… что же, в таком случае, подыщу подходящую работу там, а артефакты буду мастерить на досуге, как хобби, что тоже приносит доход. В общем, семью все равно смогу обеспечить.       Второй раз отец немного передержал, и зверь проспал дольше на три часа. Но это вполне меня устроило, все равно, Помфри приходила не сразу, так что, у меня останется время шерсть собрать. Отец, кстати, опять зверя вычесал. Теперь у меня шерсти — можно небольшой матрас набить. Правда, второй раз ее почти не было — время линьки у волков закончилось.       В школу ехал в самом радужном настроении. Обязанности старосты ничего нового не принесли, зато давали возможность лишний раз провести время с Лили.        На первое же полнолуние втихаря опробовал свой амулет, боялся не проснуться, конечно. Но кто не рискует…       В общем, я был рад новому утру, как новорожденный первому крику. Все получилось, но больше всего порадовало отсутствие ран на теле, а то выглядел, как престарелый гладиатор, разве что, все части тела на месте.       Впоследствии, часто думал, что мое везение не могло продлиться так долго. Просто я был слишком спокоен за будущее, и позволил себе расслабиться и увлечься пустыми мечтами. Поверил, что все плохое позади, и теперь, когда у меня есть все — все будет по-моему. Тогда как на самом деле, пока летал от счастья, на небе сгущались темные тучи, и сам не заметил, как началась гроза.        Это случилось за неделю до зимних каникул. Мы с Лили, как и все, собирались домой, активно обсуждая, куда сходить на каникулах, и прикидывали, не предложить ли родителям провести праздник вместе — пора им было познакомится. В этом году мы станем совершеннолетними, и пора было всерьез подумать о помолвке.       Но за несколько дней до отъезда Лили стала странно себя вести, словно избегать. Правда, перед отъездом всегда у старост работы больше, но тут я почти ее не видел, а когда мы пересекались, она как-то ненатурально отшучивалась и сбегала.       Вид у нее частенько был задумчивый, временами, растерянный, то глаза на мокром месте. Я сразу понял, что случилось что-то серьезное, может, дома? Но поговорить нам не удавалось.       Однажды я ее перехватил перед началом урока, но на мои попытки расспросить, она как-то резко огрызнулась, словно ей сейчас не до меня:       — Отстань, Рем. Я сама знаю, когда…       Тут к ней подбежала стайка галдящих девчонок, и нам пришлось прервать разговор и пойти в класс.       Надо ли говорить, что вызов к директору после урока, застал меня не в самом лучшем расположении духа. Честно говоря, был раздражен и огорчен, что не удалось поговорить с Лили.       Дамблдор принял меня как любимого внука, предложил чай, от которого я отказался, с полчаса витиевато изъяснялся, и наконец, приступил к делу:       — Ремус, мы с тобой давно не виделись, и не говорили вот так, запросто. Признаться, я несколько упустил тебя из виду, после того прискорбного случая. Управление школой занимает много времени, а другие должности требуют моего личного присутствия. Подумать только, как бежит время… Казалось, вчера только маленький смышленый мальчик впервые вошел в Большой, а теперь я вижу статного юношу…       Честно говоря, тогда я был погружен в свои мысли и проблемы, и не сразу уловил, его посыл. Но, когда он благодушно кивая и словно размышляя вслух, не торопясь приступил ко второй чашке чая, его взгляд приобрел цепкость, и он резко перешел на деловой тон:       — Ремус, мадам Помфри недавно сообщила мне невероятную вещь, — без предисловий начал он. — Она сказала, что ты отказался от подавляющих зелий. Это правда?        Не знаю почему, но я чувствовал, что он уже давно в курсе, и теперь, зачем-то ломает комедию. Мадам Помфри не могла тянуть целый год чтобы его просветить.       — Правда, сэр. Но, думаю, принимать или не принимать зелья, это только мое дело, — довольно резко ответил я. Но его, казалось, не заботит мой тон.       — Разумеется, это не только твое дело, Ремус, — нахмурился он. — Ты же понимаешь, что я не могу рисковать безопасностью учеников. Ты совершил ошибку, когда не посоветовался со мной перед принятием такого серьезного решения.       — Я никогда не думал, что это вас касается, сэр, при всем моем уважении, — все больше раздражался, не понимая, какого лешего ему нужно? — Я пил подавители еще до приезда в школу, и мы с вами не обговаривали этот вопрос.       — Ты разумный мальчик, Ремус, — спокойно возразил директор и отставил чашку. — И должен понимать, что я предложил тебе место в школе, дал шанс, только потому, что видел, что ты активно и добровольно сопротивляешься тьме в себе, не даешь ей и единого шанса поднять голову. Или ты думал, что я предоставляю такую возможность всем маленьким магам с подобной проблемой?       — И я вам очень благодарен, сэр, за эту возможность, но во мне нет тьмы. Вы сами всегда говорили, что зверь, который большую часть года спит, не стоит такого чувства вины, — пытаясь сдержать усиливающееся раздражение, ответил я. — Подавители никак не влияли на моего зверя, только на мое самочувствие, и отказ от них не сделал меня темной тварью.       — Но ты несдержан, признай это, — возразил он, вперив в меня проницательный взгляд. — Признай, что тьма зверя влияет и на твою человеческую суть. Раньше ты бы никогда не позволил себе говорить со мной в подобном тоне, Ремус.       — Это правда, сэр, — грустно усмехнулся я. Раздражение пропало, сменившись на усталость. — Раньше я бы просто вяло кивал вам в ответ, на большее все равно, сил не было. Но мне надоело чувствовать себя размазней — безвольным овощем, и тьма к этому не имеет никакого отношения. Я просто повзрослел, и осознал свою ответственность. Свою, а не вашу, мадам Помфри или отца. Мне мало теперь просто безвольно позволить себя запереть, не проверив, не убедившись в надежности запоров. Мне вполне хватило Блэка и его шутки. Просто поверьте мне, что все под контролем. Я не собираюсь уступать зверю.       — Увы, Ремус, — посуровел Дамблдор, — но я не могу так рисковать. Не могу позволить твоему зверю войти в силу. По крайней мере, не в стенах школы. Тьма очень коварна, она не атакует явно, а мягко порабощает душу. Ты сам не заметишь, как поддашься ей. Мое слово, как директора — ты вернешься к подавляющим зельям, или тебе придется покинуть Хогвартс. Я все сказал, можешь быть свободен.       Он нарочито резко поднялся и отвернулся к окну, словно всем своим видом выражая презрение и разочарование. Я не был достоин его доверия.       Но меня, как ни странно, его угрозы не волновали. По крайней мере не сейчас, когда голова была забита волнением за Лили. Но найти ее для разговора удалось только к вечеру.       Разыскал ее по запаху. Он легким шлейфом долго плутал по этажам, и, наконец, его хозяйка нашлась в пустом заброшенном кабинете на пятом этаже.       Лили сидела в захламленной комнате на широком подоконнике и читала, подсвечивая себе люмосом.       — Лили, что ты тут делаешь, да еще одна? — удивился, подходя поближе.       Она испугано вскрикнула и выронила книгу. Магический огонек на кончике ее палочки погас, погрузив все вокруг в темноту.       — Ты меня напугал, — отмерла она, торопливо убирая книгу в сумку, словно не хотела, чтобы я ее увидел. Но мое зрение, хоть и не такое четкое, как слух и нюх, но позволило узнать обложку одной из книг по оборотням из запретной секции, тех, что я читал. — Как ты меня нашел?       Я промолчал, зажигая вокруг нас шарики света, пока не высветилось ее бледное осунувшееся лицо.       — Понятно, — совершенно непонятно ответила она и опустила взгляд. — А знаешь, так даже лучше.       Она немного помолчала, словно собираясь с силами. Несколько раз ее губы кривились, будто она сдерживала слезы, но когда она подняла прямой взгляд, то выглядела вполне спокойно.       — Нам нужно расстаться, Ремус, — сказала она, и, помявшись, сняла с пальца кольцо, что ей подарил. Оно глухо холодно звякнуло столкнувшись с пыльной каменной столешницей. — Мы не можем быть вместе. Прости.       — Я все еще не услышал причины, Лили, — на удивление спокойно спросил, хотя все во мне заледенело от ее слов.       — Причины? — немного истерично выкрикнула она, нервно стискивая край мантии. — Ты сам отлично знаешь причину.       — Но еще вчера она тебя не волновала, Лили, — насмешливо грустно усмехнулся я. — Что же сейчас изменилось? Ты клялась, что любишь меня, говорила, что тебе все равно, кто я. А теперь…       — Да, говорила, — не таясь вспылила Лили. По ее пылающему лицу лились слезы. — И я все еще люблю тебя. Но я не знала… А теперь… Да, я трусиха, предательница, дрянь, но эта ноша не для меня. Опасность…       — Лили, какая ноша? Ты о чем? — попытался воззвать к ее здравому смыслу. — Мы уже год вместе. Разве я хоть чуточку тебе навредил?       — Я не собираюсь ждать, когда это случится, — ответила она и побелела. А я подумал, что она вспомнила страницу двести восьмую, на которой сказка о красной шапочке и волке имела неожиданную развязку. Не удивительно, что ее мутит.       — Я никогда такого не сделаю, Лили, — с жаром пообещал, не зная, как еще ее убедить, какие слова найти, чтобы она поверила. — Я никому не причинял вреда, и не собираюсь этого делать впредь.       — Ты нет. А вот твой зверь — да! — не сдерживаясь сорвалась она. — Ты знал! Знал и снова мне солгал, Ремус! А ведь ты обещал! Ты напал на Северуса и чуть его не убил! Чуть не загрыз человека! И теперь кормишь меня какими-то пустыми обещаниями. Жить в вечном страхе за себя, за родителей, сестру… Постоянно ждать и бояться, когда тебя вычислят и убьют, заберут детей…       — Дети не наследуют проклятье, Лили, — в отчаянии возразил я, понимая, что ничто ее уже не убедит.       — Откуда тебе это знать наверняка? — в ярости вскинулась она. — Такие как ТЫ, не размножаются в неволе, их уничтожают, а о диких оборотнях ничего не известно. Я не готова к таким испытаниям, как ты не можешь понять!.. — Лили резко оборвала фразу и, замерла, тяжело дыша и закрыв глаза. Пока я в остолбенении все повторял про себя:       — Такие, как ты…       — Такие, как ты… Такие, как ты…       — Такие, как ты…ты… ты… ты…       — Я люблю тебя, Ремус, — донесся, как через вату, ее спокойный голос, — но не готова к такому. У меня просто нет на это сил. Если бы речь шла только обо мне, я, может, и рискнула. Но мне очень страшно, Ремус, и очень больно. Я не прошу меня понять, и ты имеешь право меня ненавидеть, но между нами все кончено. Прости, но не подходи ко мне больше.       Она внезапно всхлипнула и громко разрыдалась, словно давно сдерживалась, и убежала, обогнув меня по кривой дуге. А я остался стоять в этом темном пыльном классе, где закончилась моя жизнь и надежды.