Кинжал Тёмного
Эмма сидела на диване в гостиной и, задумчиво глядя в одну точку, перебирала пальцами тот самый кулон, что протянул ей Нил перед смертью. Она витала где-то далеко во флешбеках прошлого и не сразу расслышала голос дочери. А когда Спасительница наконец обнаружила присутствие наследницы в комнате, то поняла, что Хоуп, сидя рядом с ней, тоже внимательно разглядывает украшение, висящее на шее матери. — Это мой брат подарил? — наконец заговорила девочка, указывая кивком головы на украшение. Своего самого старшего брата, Нила, она никогда не видела, но всегда знала, что у её отца был ещё один сын, и, по рассказам матери, он был очень хорошим человеком, и иногда она даже слышала, что он и по сей день живёт обычной жизнью в реальном мире. Но если это так, почему он никогда не встречается с ними? — Да, когда-то он купил его для меня. Купил, а не украл, — не удержавшись от подобного уточнения, Спасительница не сдержала улыбки, — хоть денег совсем не было, — призналась Эмма, изо всех сил пытаясь проглотить ком ностальгии, царапающий горло. Мы все меняемся; это неизбежно и независимо от нашего желания. Перемены настигают нас. И пусть говорят «Всё, что ни делается — всё к лучшему», но нельзя отрицать, что порой, в особые дни, мы смертельно скучаем, в первую очередь, по себе прежним, по тем чувствам и эмоциям, которые мы испытали в прошлом. И иногда нам чертовски, до удушающей боли хочется назад, чтобы ещё раз пережить тот момент, что был навсегда утрачен. Думая об этом, Эмма пусть на мгновение, но всё же допустила мысль, что план Зелины не так уж и плох. Нам всем иногда так хочется повернуть время вспять и что-то изменить, но только у чокнутой ведьмы, похоже, хватило на это смелости. Жаль только, что ей служила толчком ненависть, а не любовь. Да, в те дни рядом с Нилом она была всего-навсего бездомной сиротой, но она была по-своему счастлива и свободна. Вся её жизнь была впереди, и она ещё верила, что сможет найти свой Таллахасси, а теперь она попадает из проклятия в проклятие, получая лишь короткие передышки на несколько лет. — Я тоже скучаю по твоему брату, солнышко, — она обняла дочку. — Я о многом бы сейчас с ним поговорила, — произнесла Эмма, снова обратив внимание на Хоуп, которая просто тихо сидела рядом с ней. Ведь все эти дни они были так заняты поимкой ведьмы, что совсем мало времени стали уделять своим детям, и поэтому тем за счастье просто посидеть рядом с родителями. Осознав это, Эмма быстро постаралась исправить ситуацию и предложила дочери: — Хочешь, я тебе почитаю или вместе посмотрим фильм?***
После совместного чтения с мамой Хоуп счастливо отправилась в мир сновидений, а Эмма, укрыв дочь одеялом, отправилась в тот день, когда погибла мать Реджины, когда заколдованный город оказался на грани полного уничтожения вместе со всеми его жителями и когда, совершенно неожиданно для всех, ради спасения сына Румпель решил пожертвовать собой. Однако тот факт, что теперь он снова Тёмный маг и им управляет ведьма, говорил лишь о том, что его план по спасению сына оказался в конечном счёте не очень удачным, и спасти жизнь Нила, с которым Тёмный так мечтал встретиться, ему удалось лишь на время.***
— Эй, ты чего, не умирай! — сидя на полу в лавке Тёмного, Спасительница держала друга за руку и хлюпала носом. — Нил, подожди, не надо! Я так давно тебя не видела, мне, оказывается, так о многом нужно тебе рассказать. А как же твой отец… — После этих слов Эмма затараторила быстрее: — Да-да, возможно, он не самый лучший, но он всё это затеял только для того, чтобы тебя найти! На секунду замолчав, блондинка наспех утёрла рукавом мокрые щёки. В жизни так нередко бывает: мы не видим человека годами, мы даже не вспоминаем о нём или, вспоминая, дрожим от ненависти, но в момент, когда приходится осознание, что этого человека мы больше никогда не увидим, никогда не окликнем его в толпе, и он не обернётся, всё вдруг становится иным, и мы готовы простить все обиды и вдруг резко понимаем, как много слов, которые мы бы хотели ему сказать, зависли где-то там, в воздухе, и, скорее всего, сказаны уже никогда не будут. Это же самое чувство испытывала сейчас Реджина. Много лет она даже не вспоминала о своей матери, а в те редкие моменты, когда её образ нечаянно всплывал в памяти, Королева вздрагивала и кривила лицо от ненависти, словно проглотила жутко кислый лимон. Но теперь, когда на её коленях лежало бездыханное тело матери, она была готова всё ей простить. Ей вдруг захотелось вернуть все те годы, что были прожиты без неё, и поговорить с ней, просто хоть чем-нибудь поделиться. Но на все попытки Реджины привлечь к себе внимание матери Кора уже никак не реагировала. Реджина продолжала трясти её за одежду, но результата не было, а вот Нил ещё подавал признаки жизни. — Нет, нет, так не может быть! — начала вновь всхлипывать Эмма. Спасительница периодически поднимала заплаканные глаза на Румпельштильцхена, который всё это время молча плакал, не стесняясь ни присутствия Королевы и Чармингов, ни даже его заклятого противника пирата, который взялся здесь не пойми откуда, будто в какой-то момент он просто вырос из-под земли. Ещё бы — он ждал несколько веков сначала рождения той самой ведьмы рода Миллс, потом терпеливо взращивал в юной Реджине горькие плоды ненависти, подготавливая почву для проклятия, а затем ещё тридцать лет жил в беспамятстве ради того, чтобы вновь увидеть сына и в то же мгновение потерять его навсегда? Хотя, стоило признать, что Румпель сам был во всём виноват: вместо всех этих усилий он мог просто не бросать сына… Тёмный вдруг изменился в лице. Эмме на мгновение даже показалось, что он думает о том же самом и наконец осознаёт всю фатальность своей ошибки, но нет — на деле ему в голову пришла идея, способная изменить ход событий. — Его можно спасти! — вдруг проговорил Румпель, и все, кроме Реджины, уставились на него— до горя Тёмного королеве сейчас не было никакого дела. — Можно, да? — и Эмма тут же ухватилась за эти слова, как за спасительную соломинку цепляется утопающий. В отличие от Эммы, Нил не был воодушевлён возможным спасением своей жизни, потому что сразу понял, что его отец имеет в виду, и, набрав побольше воздуха в грудную клетку, из последних сил произнёс: — Ни за что… — Ты будешь жить! — попыталась повлиять Эмма, ещё не понимая, почему Нил так рьяно отрицает то, что его отец ещё даже не успел предложить и озвучить вслух. — Он хочет пожертвовать собой и сделать меня Тёмным магом! Он хочет, чтобы я убил его кинжалом и выжил… — Нил замолчал, делая короткие прерывистые вдохи. — Я прекрасно помню, как этот кинжал превратил моего доброго отца в безразличное к другим хитрое чудовище. Я лучше умру, чем стану таким. Каждое слово сына ранило Голда сильнее, чем тысяча подобных кинжалов. Никто не встревал в этот диалог, даже Крюк, который, кажется, и пяти минут не мог промолчать, просто смирно стоял. А Нил продолжал, пока ещё остались силы. — Я ни за что не позволю сделать с собой такое, лучше смерть. — Мужчина высказался из последних сил, и по его тону было понятно: он останется непреклонен. Однако следом за мужем осенило и Эмму, и она тут же поспешила поделиться своей идеей. — Ты же всё это время жил в обычном мире без магии, так? — спросила она и тут же ответила на свой вопрос: — И прекрасно жил! Пусть твой отец спасёт тебе жизнь, и мы отправим тебя в обычный мир вместо Сторибрука. Там, где нет магии, ты не будешь её ощущать — будешь просто жить. — Она права, сынок! — дослушав свою жену, Румпель восторженно и быстро закивал головой, надеясь, что хотя бы её вариант непокорного сына устроит. Нил в ответ на это лишь слабо усмехнулся, а по его лицу следом за улыбкой проскользнула тень смерти, отчего у Голда и у его жены похолодело всё внутри. В своих фантазиях она уже нарисовала тот счастливый финал, когда она воссоединит его с сыном и всё на том же старом жёлтом «жуке» покинет город. Но хеппи-энда не случилось, и это ещё раз доказывало, что они не в сказке, а в жизни. Жизнь скупа на счастливые финалы. — Почему ты пытаешься меня спасти? — Нил вдруг обратился к Эмме. — В таком случае, твоя дочка останется без отца, а ты без мужа. — У меня есть не только дочь, но и сын, и я точно знаю, что каждый родитель хочет спасти своего ребёнка, и пойдёт для этого абсолютно на всё, даже распрощается с собственной жизнью, — говоря эти слова, Эмма почему-то посмотрела на Реджину, которая заплаканными глазами глядела куда-то сквозь них и, кажется, вовсе забыла об их присутствии. — Твой сын от Кайла? — спросил Нил. Эмма молча кивнула. Нил хотел что-то на это ответить, но не успел. Все предметы на полках в помещении качнулись и сдвинулись на несколько сантиметров, будто делая попытку спрыгнуть с полок. Создавалось впечатление, что в тихом, маленьком городе началось землетрясение. — Что это? — Эмма всерьёз испугалась, хотя напугать её сейчас, казалось, попросту невозможно. Тут Королева, которая до того вовсе игнорировала присутствие кого бы то ни было, заговорила: — Через какое-то время город будет уничтожен — запустилась программа самоуничтожения. Я заложила её сюда на всякий случай, чтобы, если я всё-таки проиграю, стереть созданный город с лица земли. — Взглянув на тело мёртвой матери, что всё ещё лежало на её коленях, она добавила: — А я проиграла. — Да, проиграла, ведь ты, так или иначе, внутри этого города, — с ноткой злобы выплюнул Голд. Иногда ему казалось, что он погорячился, называя её своей лучшей ученицей; всему виной её нетерпимость и привычка в порыве злости поступать необдуманно.***
Толчки стали сильнее. С улицы послышались крики перепуганных горожан. Гномы, бабушка, Джепетто — все стали выбегать из зданий на улицу, каждый пытливо смотрел на другого и ждал объяснений происходящего, но ни у кого не было ответов, только страх — страх, что будет с ними дальше. Чутьё подсказывало им, что сильнейшие маги вновь учинили междоусобицу, и неизвестно, кто выживет в итоге. Поняв, что времени на уговоры и долгие решения просто не осталось, Тёмный поднял свой кинжал, который выронила Кора, падая замертво, вложил рукоятку в слабую ладонь сына и, сжав её своей рукой, направил себе в грудь. Ещё с тех пор, как он бежал с войны, Румпеля считали трусом. Именно поэтому он в любой из миров брал с собой магию. Она помогала ему быть сильным — ведь на деле он многого боялся. Боялся смерти, боялся быть обычным, боялся снова стать трусливым, хромым стариком, но сейчас, в эту минуту, он был решителен, как никогда. Тёмный не боялся погибнуть, не боялся остаться без своей магии. Сейчас он просто был тем, кем всегда хотел быть в глубине души — хорошим отцом. Эмма смотрела в его решительные глаза и улыбалась: взгляд её мужа был твёрдым, без капли сомнений. Она ему всё простила. Сейчас она им гордилась. Гордилась и знала, что обязательно сочинит для Хоуп новую сказку, в которой её отец будет не злодеем, а героем, который пожертвовал собой ради жизни её старшего брата и ради спасения горожан. Да, именно так — Эмма, глядя на супруга и на то, как он улыбается в такой трагичный момент, кажется, единственный в жизни раз смогла разгадать, что прячется за его хитрой полуулыбкой. Он знал, как спасти Сторибрук и его жителей. — Моя дорогая жена сейчас была абсолютно права: каждый родитель сделает всё, чтобы спасти жизнь своего ребёнка, — говоря это, Голд повернулся к Королеве. — Спасайте свою наследницу, ваше величество! Ты была моей самой прилежной ученицей. Ты знаешь, что делать. Всё, что тебе нужно, ты найдёшь в склепе в старом сундуке. — Он вдруг снова перешёл на вы. — Поспешите, ваше величество! Вашу матушку, в отличие от всех остальных, уже не спасти. Все присутствующие были так напуганы толчками и неизвестностью, ждущей их впереди, что даже не обратили внимание на слова Тёмного о наследнице королевы. Мэри Маргарет, до сих пор шокированная своим собственными поступком, просто прижималась к мужу, а он, в свою очередь, думал о городе и жене, которая невольно стала убийцей, и обо всём, что угодно, но только не о том, что сказал Голд. Его слова он вспомнит только тогда, когда его младшая дочь окажется в руках ведьмы. Кончик кинжала уже прорезал ткань изысканный рубашки Тёмного, однако тот лишь улыбнулся по-настоящему искренне. — Я люблю тебя, Бэй! И тебя люблю, Бэлль! — Он решил сказать это в последний раз. В этот момент Красавица наконец позволила себе зарыдать, а Темный повернулся к жене. — Прости меня за всё. Три года самой обычной жизни с тобой были прекрасны. Пожалуйста, не говори нашей дочери обо мне плохо. Реджина снимет проклятие, — на этих словах он взглядом проводил Королеву, что спешила покинуть лавку, — и всё для всех станет как прежде, а ты уходи. Хотя бы ради Хоуп, уйди как можно дальше от этого места. Пусть вырастет обычной девочкой. В простой жизни определённо есть что-то прекрасное. Эмма, улыбнувшись, кивнула, позволив себе в последний раз взять мужа за руку, и после, управляя слабой рукой сына, Голд ударил кинжалом прямо себе в грудь. Лавку тут же заполнил яркий жёлтый свет. На мгновение отец и сын пропали в дымке этого света, а минуту спустя на полу в лавке остался лежать Нил, который медленно приходил в себя и пытался дышать.***
Когда Реджина легонько тронула её за плечо, Спасительница встрепенулась и, оглядевшись вокруг, с удивлением для себя обнаружила, что уже рассвет — вот так вот, блуждая по лабиринтам воспоминаний, она и не заметила, как наступило утро. — Ты что, даже не ложилась? — нахмурив брови, спросила Реджина, глядя на её уставший и бледный вид, а Эмма, признаться, даже не могла вспомнить, как из комнаты дочери попала в гостиную. — Да как-то не пришлось, — скованно улыбнувшись, ответила Спасительница и почесала лоб. — Мысли покоя не дают. Я всё думаю: если Румпель тогда спас Нила, сделав его Тёмным, но теперь Голд — снова Тёмный маг, значит, ведьма каким-то образом заставила его убить сына? — Эмма сама ужасно испугалась всего, что сейчас сказала. — Ведь для того, чтобы стать Тёмным, нужно самому убить. — Если Зелина и впрямь пошла на это, то Румпельштильцхен никогда не станет её союзником и сам уничтожит ведьму при первой же возможности, — подвела итог Королева. — Вот бы нам только вырвать Румпеля из её рук, — зевнула Эмма и, как зомби, направилась к кофемашине. — Ты скучаешь по нему? — зачем-то поинтересовалась Реджина, будто других проблем было мало. — А ты? — парировала Спасительница. Конечно, Эмма спрашивала её не о Голде, а о своём отце, и знала, что Королева отвечать не захочет, и это избавит саму Эмму от необходимости ответа. — Очень скучаю, — вдруг отозвалась Королева. Подобное откровение взбодрило Спасительницу лучше самого крепкого кофе.