— Раздевайся.
Пропустив УСБшника вовнутрь, Шилов звякнул ключами и закрыл входную дверь.
— Можно так? — прошептал Мамедов, расстегнув пальто и тотчас же завернувшись в него, как в теплое покрывало. — Мне холодно.
— Можно, — вздохнул Шилов, убирая руки с плеч УСБшника. — Разуйся только. С этим-то справишься, надеюсь?
— Угу, — Тимур наклонился, чтобы снять обувь.
— Bienvenue chez moi. И прекрати кашлять, здесь это не принято.
— Что, прости?
— Прости, ничего. Разулся? Проходи, — Шилов, недовольно хмурясь, легонько обхватил его за плечо и ненавязчиво подтолкнул в комнату. — Чаю?
УСБшник отрицательно помотал головой.
— Мне кажется, этот диван тут не стоял.
— Этот диван стоял не тут, — согласился Шилов.
— А можно?.. — промурлыкал УСБшник и уселся, не дожидаясь ответа.
— Зачем, — присел рядышком, приобнял за плечи — спрашиваешь разрешения, если уже сидишь?
— Не знаю, — тихим, охрипшим голосом отвечает УСБшник, устало прикладывая голову к Роминому плечу. Как его не хватало. Рома прижимает больного друга к себе — осторожно, как фарфоровую куклу, которую боишься поломать. Гладит по голове. Так тревожно. Почему он переживает, что с ним что-нибудь случится? Хотя. Странно все это. Вроде бы и жалко его, а вроде бы он порой так по-идиотски себя ведет, что пробивает на смех. Смех сквозь слезы. Трагикомедия.
Рома пощупал приятелю лоб. Горячий, как утюг. Вздохнул. Отправился на кухню.
— Не надо! — отшатнулся Мамедов, когда Шилов вернулся с градусником в руке.
— Еще как надо. Давай, где там у тебя… Я тебе! — шлепнул УСБшника, попытавшегося вывернуться, по острой выпирающей коленке. — Будешь выделываться — воткну в другое место…
УСБшник вроде как смеется, но короткий смех переходит в затяжной кашель. Рома ругается — «подопытный» такой худой, что градусник не держится.
— Зажми. Вот так, — сгибает ему руку в локте и прижимает к талии. Удерживает.
— Тридцать девять. По-хорошему, надо…
— Не надо. Дай сюда, — выхватив у Шилова градусник, повертел его в пальцах и заявил — Рома, ты что, слепой? Тридцать восемь и девять.
— Неужели? Ты наклони его в другую сторону.
— Угу, — пытается встряхнуть, влажный градусник выскальзывает из рук.
— Хорошо, что об диван, правда? — проверяет целостность измерительного прибора. — Почему ты не хочешь лечиться?
— Рома, ты мне ничего не хочешь вернуть? Куда пистолет дел?
— А в кого ты стрелять собрался, в меня или в себя? Не волнуйся, я смогу защитить нас обоих.
Рома снова ушел на кухню — за лекарствами. Тимур сидел тихо. Наверное, Шилов знает, что делает, а он особо и не против отдаться его власти. Дождавшись, таблетка растворится в воде, Шилов отдал стакан с лекарством своему другу.
— Пей.
Выразив согласие, УСБшник прислонил к губам край стеклянного стакана.
— Да сними ты его наконец! — избавив Мамедова от лишней одежды, Рома перекинул пальто через спинку дивана.
Тяжело вздохнув, УСБшник привалился на бок, отвернувшись от Шилова и подогнув коленки. Уткнулся носом в изгиб локтя, только глазик выглядывал. Рома заботливо укрыл приятеля одеялом. Мамедов прикрыл глаза, пытаясь собственным теплом, но уснуть не получалось. То кашель донимал, то тревога.
— Не спится? — Шилов, переодевшись в футболку и закутавшись в одеяло, зашел проверить, как там больной. — Колыбельную спеть?
Мамедов растерянно похлопал глазами. Он вроде уже не маленький, но… Разве кто-нибудь от такого откажется?
Рома сел на диван, усадил Тимура к себе на колени и, укачивая как ребенка, негромко запел
Toi mon amour, mon ami
Quand je rêve c'est de toi
Mon amour, mon ami
Quand je chante c'est…
— Нет, пожалуйста, перестань! — попросил Мамедов, дергая Шилова за руку. — Только пожалуйста не
эту.
—
Чертов УСБшник, опять ему что-то не нравится! В смысле, а какую?
— Не знаю.
— Ну уж нет, критикуя — предлагай. Сам спеть не хочешь?
— Кхм… Твоя идея была.
Устало вздыхая и снисходительно улыбаясь, Рома посмотрел в окно и предпринял попытку номер два
Тихо-тихо, сказку напевая
Проплывает в сумерках зима
Теплым одеялом укрывая
Землю и деревья и дома
Над полями легкий снег кружится
Словно звезды падают с небес
Опустив мохнатые ресницы
Дремлет в тишине дремучий лес
Допев второй куплет, Рома дал УСБшнику прокашляться, и продолжил
Все меняет форму и окраску
Гасят окна сонные дома
И зима рассказывая сказку
Засыпает медленно сама
…Ты чего? Ну чего ты, — согнул палец и осторожно стер с щеки слезинку. — Что опять?
— Не знаю, — шмыгая носом, ответил Мамедов. — Лучше вообще не пой.
— Так плохо получается?
— Прости, — улыбается и плачет. Шилов, едва прикасаясь к голове, бережно перебирает черные волосы. — Если хочешь, пой конечно.
— С тобой не соскучишься. Ты да я да мы с тобой…
Ты да я да мы с тобой
Здорово, когда на свете есть друзья
Если б жили все в одиночку
То уже давно на кусочки
Развалилась бы наверное земля
Ты да я да мы с тобой, ты да я да мы с тобой
Землю обойдем, потом махнем на Марс.
Может у оранжевой речки
Там уже грустят человечки
Оттого, что слишком долго нету нас
Ты да я да мы с тобой, ты да я да мы с тобой,
Нас не разлучит ничто и никогда.
Даже если мы расстаемся,
Дружба все равно остается,
Дружба остается с нами навсегда
— Уснул? Ну наконец-то, — констатировал Шилов, глядя на подрагивающие ресницы. Прикоснулся губами ко лбу, контролируя температуру. Провел пальцем по горячим губам, с которых наконец-то сошла синева. Жаль, что нельзя просто так лечь рядом, прижать заболевшего друга к себе и поделиться с ним своим теплом и здоровьем.
Уложив Мамедова, Шилов отправился к себе. Укрылся, сомкнул глаза. Уснуть не получалось. Из-за стенки то и дело доносились хрипы и кашель. Ругнувшись, Рома встал и пошел проверять. Спит. Только как-то беспокойно, вертится и периодически подкашливает. Рома поправил одеяло и протер чистым платочком щеку. Испустив грустный вздох, налил себе кофе и присел на табуретку рядом с диваном. Краем глаза он приглядывал за больным. Тот ни с того ни с сего застонал во сне. Осторожно, стараясь не разбудить, Рома накрыл своей теплой ладонью его руку. УСБшник почти сразу затих. И улыбнулся. Погладив тонкие пальцы с припухшими суставами, Шилов поправил съехавший набок воротник рубашки.
Встрепенувшись, Шилов резко открыл глаза. Что-то было не так. Окинул взглядом УСБшника, тихо-тихо лежавшего у него на диване. Не шевелится. Умер? Шилов включил лампу и кинулся проверять. Не дышит. Посветил фонариком в глаз… Вот и все. А ведь это он виноват. Пошел на поводу у больного придурка. «Побудь со мной, пожалуйста». Умер у него под носом, пока он спал. И как он не слышал? С уголка рта натекла тоненькая струйка крови. Фиолетово-серые губы застыли в улыбке — если не знать, можно было подумать, что он просто спит. А если укрыть одеялом с головой, то покажется, что под ним никого нет.
— Прости меня.
Через некоторое время после того, как фельдшер констатировал смерть, пришел участковый. Им оказался давнишний знакомый Шилова Рыжиков.
— Узнаешь? — Рома вытащил из кармана пальто служебное удостоверение Мамедова и раскрыл перед участковым.
— Узнаю. А что он у Вас… Роман Георгиевич? — обеспокоенно поинтересовался Рыжиков, заметив, как Шилов почти незаметно утирает слезы.
УСБшник разбудил Шилова громким кашлем. Трясущейся рукой извлек из кармашка свой платок и зажал им рот.
Он не плачет, просто глазки слезятся — подумал Рома.
— Ты что…всю ночь тут сидел? — откашлявшись, поинтересовался Мамедов. — У тебя глаза красные.
— Нет, — соврал Шилов. — Может, водички?
Тимур не ответил, и Рома налил ему в стакан остывшей воды из чайника.
Сделав несколько глотков, он поднялся с дивана и подошел к окну. Поставил стакан на подоконник. Шилов задумчиво смотрел ему в спину. Он и раньше был маленьким — ниже Ромы и многих своих коллег. Теперь еще и худенький, как спичка. И как такое хрупкое существо может издавать такие страшные звуки?
— Чего ты ходишь так все время? — изобразил, как УСБшник перекрещивает на груди руки и обнимает себя. — У тебя что-то там болит? Тебе холодно?
Тимур промолчал. Рома накинул ему на плечи пальто.
— Меня уволят, да? — прохрипел Мамедов, в поисках тепла прижимаясь к Шилову. Холодная и мокрая рубашка прилипала к телу и вызывала дрожь. Рома закатил глаза.
— Тебя только это интересует? Если лечиться не будешь — тебя не уволят, тебя похоронят. Ну, чего ты фарами светишь? Есть будешь?
УСБшник отказался.
— Зачем тебе все это? Почему ты со мной возишься?
Увлажнившиеся карие глаза посмотрели в пересохшие зеленые. Рома задумался — а действительно, зачем и почему? Целую ночь провозился с этим придурком.
— Идиот потому что. Ты тем более. За это и люблю. Может быть, это нас сближает.
— Любишь?.. — чуть слышно прошептал УСБшник, затаив дыхание и широко распахнув ресницы. Зрачки расползлись на всю радужку, из-за чего глаза стали похожими на черные дыры.
Рома не стал говорить, что думал по этому поводу на самом деле и что строго-то говоря он по этому поводу вообще не думал, и кивнул. Наверное, это было не самое лучшее решение — УСБшник сначала кинулся его обнимать, а затем, уткнувшись своим заострившимся носом ему в грудь, разревелся, вздрагивая всем телом и захлебываясь плачем. Чувствуя, как у бьющегося в рыданиях друга заходится сердце, Шилов гладил его по спине и по голове и шептал какие-то бессмысленные, но очень добрые и нежные слова.
…On ne sait jamais jusqu'où ira l'amour
Et moi qui croyais pouvoir t'aimer toujours
Oui je t'ai quitté et j'ai beau résister
Je chante parfois à d'autres que toi
Un peu moins bien chaque fois
Toi mon amour, mon ami
Quand je rêve c'est de toi
Mon amour, mon ami
Quand je chante c'est pour toi
Mon amour, mon ami
Je ne peux vivre sans toi
Mon amour, mon ami
Et je ne sais pas pourquoi
КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ
