Погибель

      — Боюсь, что однажды ты навсегда закроешься и никого к себе не подпустишь.       Барти пишет и ему не до Долохова, который пристал к нему с самого утра и никак не отстанет.       — Антонин, у тебя работы нет? — Барти поднимает на него самый обычный абсолютно задолбанный взгляд. — Тебе подкинуть? — папку он бросает ему в грудь. — Это отчёт, читай, проверяй, отдай, чтобы переделали. Короче говоря, отъебись от меня и пошёл вон из моего кабинета.       Долохов вздыхает:       — Всегда ты так, парень. На хуй, так на хуй, хули делать.       — Без тебя и твоих нотаций тошно.       Долохов останавливается у самой двери, и как-то так протяжно произносит:       — Так… — это означает, что разговор не окончен. — А ну-ка, мелкий, выкладывай. Что стряслось?       — Беллатрикс.       — И чего вас так с неё всех прёт? — в его голосе читается полное недоумение и даже бровь дёргается, видимо, кто-то (а Барти знал, кто конкретно) его заебал ею основательно.       Долохов явно раздумывает, оставаться ему с Барти и выслушивать его, или всё-таки пойти читать отчёт. Чаша с Барти перевешивает всего немного, и по его лицу видно, что он явно сдерживает раздражение и желание взять в охапку Барти, потрясти его хорошенько и закричать ему в лицо: «НЕ НАДО, ТЫ ЕЁ НЕ ПОТЯНЕШЬ!».       — Ну, ладно. Давай, говори, только без сантиментов, я это терпеть не могу.       Барти откидывается на спинку своего кресла и смотрит на свои руки. Говорить было тяжело, да не умеет он вот так делиться с чем-то, особенно таким. Тяжёлый вздох.       — В июне мы переспали, перед её отъездом на фронт, — Барти поднимает взгляд на лицо Антонина и хмурится. — Вот только не надо…       — Ну переспали и переспали, — Антонин пожимает плечами. — Так в чём проблема?       Барти снова вздыхает:       — Ты не понимаешь меня, Долохов.       Антонин смеётся.       — Ты, как девка на выданье, ей-богу. Ну и что тут такого? Член упал? Она не успела кончить? У тебя гонорея после неё? Сифилис? Я не понимаю, что такого случилось… — и тут до Долохова наконец-то дошло. — Нет, — он качает головой, а Барти ему кивает. — Нет, правда, что ли? — Барти опускает голову на руки. — Пиздец, ты влип. Это ж надо было влюбиться в эту… — Долохов ненадолго замолк, а потом его будто бы осенило. — Пошли, я знаю классный бордель, тебе поможет. Тебя там так оттрахают, что потом месяц на женщин смотреть не сможешь.       — Всё ещё хуже, — Барти глубоко вдыхает. — Мне это не поможет, потому что я… я… — он качает головой, — я люблю её так… так… долго. Это абсолютно деструктивное чувство, Антонин. Я не хочу его испытывать. Я не хочу, — его голос дрогнул. — Тем более, я знаю, что для неё я просто тело, мужское тело, которое может её удовлетворить. Я встретил её сегодня утром у Малфоев и… сбежал. Не смотри на меня так!       — Интересно, Белла так имеет всех мужчин или ей нравятся только такие, как ты и Руди? Что она вам подливает?       Барти мрачнеет.       — Да иди ты!       — Смотри на это позитивно: вы хотя бы ебались, — Антонин ехидно добавляет: — малыш. А ведь бывает как у Руди, — Барти дико краснеет, — она его к себе уже четырнадцатый год не подпускает, и даже с ним развелась.       — Она сидела в Азкабане, идиот.       Долохов усмехается:       — Зачем тебе сидевшая женщина, старше тебя, да ещё и с вредными привычками?       Петли двери кабинета скрипят, в проёме появляется Беллатрикс в прекрасном — что очень неожиданно, — пышном платье пастельного зелёного цвета с атластными ленточками в волосах.       — Ты это кого сидевшей женщиной называл, дружочек? — она входит в комнату и опускает на плечо Долохова руку. — И снова здравствуй, Барти. Не хочешь посидеть в кафе за углом?       — Ты кто такая, женщина? — Антонин от неё отстранился.       Барти весь вспыхнул и щёки его расцвели плотным пунцовым румянцем.       — Не думаю, что… — его руки мелко дрожат, — что… меня отпустят… эм… с работы… Да, работы… много. Ах, как много работы, — он вглядывается в отчёт, лежащий у него на столе. — Я… ты же знаешь, я… при исполнении.       Беллатрикс и Антонин громко и звучно засмеялись.       — Иди, — Долохов взмахивает рукой, — я отпускаю. Только не сожри его живьём, Белла.       Беллатрикс опускает на руку Барти ладонь в кружевной перчатке, крепко обхватывает пальцами запястье и тянет за собой.       — Теперь не сбежишь, малыш.       — Да перестань ты меня уже так называть! Бесит! Никуда я не пойду!       — Ты уже идёшь, малыш.       — Старуха!       — Сосунок!       — Как ты меня достала!       Беллатрикс резко останавливается, соблазнительно ему улыбается, притягивает его к себе за ткань военной формы и говорит ему в губы:       — Это я ещё не начинала.       Барти сглатывает.       — Ведьма.