Погибель

      Они идут по улице, и её волосы блестят в лучах солнца. Барти не может не смотреть на неё и с трудом отводит взгляд.       — Так почему ты вернулась?       — Хм… — она улыбается ему, — поговорила с Тёмным Лордом, и мы вдвоём решили, что я больше не буду этим заниматься. Корбан Яксли уже пригласил меня в Отдел Правопорядка.       — Отдел Правопорядка и ты? — Барти кашляет. — Что?       — Ещё есть Визенгамот и Отдел Тайн. Насчёт Отдела Тайн, — она пожала плечами, — меня бесит Кэрроу. Как-нибудь обойдусь без неё. Корбан, конечно, мой друг, с ним работать будет в одно удовольствие. И потом… я смогу применять Непростительные, а это… — она смеётся. — С иглы власти тяжело слезть, да? — Белла переплетает пальцы с его. — В любом случае, у меня сейчас отпуск. Не хочу работать. Давай… — она заводит его в кафе, — съедим много-много десертов. Ой, смотри, какие милые пирожные.       Как-будто она целую вечность не видела пирожные, поэтому у неё они вызывают дикий восторг, как у маленького ребёнка.       Гора пирожных приправляется сливочным пивом, потом вишнёвым соком, а после простой холодной водой. Беллатрикс сидит с ним на одном диване за столиком в дальнем углу, который ближе всего к окну. И её она поглаживает его ладонью по бедру, опустив голову ему на плечо.       — И почему ты молчишь? — спрашивает Белла.       Барти смотрит в окно, наблюдает за тем, как магглы и волшебники ходят по одним улицам и никто не скрывает свою принадлежность к тем или иным людям.       — Почему я?       Он думает, что это жутко несправедливо. Почему она врывается в его жизнь тогда, когда сама этого захочет? Он и так держался от неё как можно дальше, а судьба всё равно бросает её с того самого дня в Мэноре к нему поближе. Дракл раздери, да это же просто невыносимо!       — В смысле? — она явно не понимает, о чём он, или умело делает вид, что не понимает.       — Почему из тысяч других мужчин, доступных тебе, ты выбрала меня своей?..       — Жертвой? — заканчивает Белла за него.       Барти кивает и вглядывается в её лицо. У её крем в левом уголке губ и нежная-нежная улыбка. В глазах Беллы сверкает озорной блеск, когда она поглаживает его бедро под столом:       — Пусть мой кузен тот ещё козел, но он меня кое-чему научил — никогда не отпускать того, кто тебе нравится, — второй рукой она касается его щеки пальцами, поглаживает так же медленно и нежно, потом перемещает одним движением руку на его затылок и привлекает его к себе. Прежде, чем поцеловать его, Белла говорит: — Ты мне нравишься, Барти. Всё взаимно, я так понимаю?       Её поцелуй сладкий-сладкий, тающий и невозможно приятный. Настолько нежный и пронзительный, что в груди щемит, а желание мелкими иголками пронзает её тело. Он готов расплакаться. Какого чёрта происходит? И когда он стал такой тряпкой?       — Беллатрикс…       — Белла, — она шепчет ему в губы, — только для тебя.       Они снова целуются. Он касается её губ невесомо и совсем невинно, не углубляя поцелуй, хотя Белле этого хочется. Она прикусывает его нижнюю губу, посасывает и гладит, гладит, гладит его руками — лицо, грудь, ладони, затылок, шею.       — Ты чувствительный и… — Белла вдыхает его запах, целуя под мочкой уха, и стирает подушечкой большого пальца слезу с его щеки, — чувственный. Мне очень нравится, — Барти готов поклясться, что каждая клеточка его тела отзывается на неё. — Не знаю, куда мы пойдём — сам решай. Но я тебя очень сильно, зверски хочу.

***

      Они аппарировали к резиденции Волдеморта, зашли с заднего входа, по чёрной лестнице поднялись наверх и зашли в его комнату. Барти стянул с неё платье, она с него одежду. Они обнажились.       Барти сказал, что, вероятно, им нужно сходить сначала в ванную, но Беллатрикс все его доводы прервала страстным и жадным поцелуем.       — Я не был в ванной с вчерашнего утра… — запротестовал Барти, когда она толкнула его в плечи на кровать, и села сверху.       — Плевать, — она Беллатрикс лизнула его шею и слегка прикусила, когда он снова начал сопротивляться. — Ну хорошо-хорошо, — она раздражённо передёрнула плечами, — пошли.       — Вместе? — зрачки Барти расширились, глаза стали почти чёрными.       — Ну, конечно, вместе, — Беллатрикс слезла с него и подала ему руку. — Пойдём.       У неё явно закрадывались какие-то подозрения на его счёт, поэтому в ванной она перешла к более откровенным действиям: намылив губку, Белла не стала сама купаться, а облила тело Барти из душа и стала намыливать — сначала грудь и плечи, шею, спину, руки, потом ноги, оставляя напоследок ягодицы и пах. У Барти дрожали губы и весь он был красный-красный и постоянно повторял: «Ну что ты делаешь? Что ты?.. Ах, Белла, не надо».       А когда она обхватила его намыленный вставший член руками, погладила его ствол, не акцентируя внимания на головке, и погладила его яйца, а потом ощутимо-нежно сжала, Барти всхлипнул.       — Я у тебя первая? — её дыхание коснулось его уха.       — Н-нет.       — Что, правда? — она встала перед ним на колени и подняла лейку душа — тёплой водой смыла мыльную пену с его члена, ног и промежности, тут же слизала с кончика головки несколько капель воды и подняла на него взгляд. — Не верю. Это же ты сбежал из борделя и обездвижил несколько проституток, которых снял для тебя Долохов?       — Откуда…       — О, — Беллатрикс лукаво усмехнулась, — я многое о тебе и твоих похождениях знаю.       Барти сглотнул.       — Это было давно. До Азкабана. После у меня было две… две связи… с… девушками.       — Но тебе не делали минет, — она взяла его член в рот, и Барти застонал, рефлекторно положив руку на её макушку.       Нет, не делали. Более того, никогда так не ласкали. Не целовали так умело ни разу в жизни. А ещё, ещё… ему никогда не было настолько стыдно. Стыдно смотреть сверху вниз, стыдно видеть своё отражение в её глазах, стыдно за реакцию своего тела. Его всего выворачивало, раскраивало и заново сшивало.       Это были такие ощущения, которые просто не передать. Она перед ним на коленях. И голова кругом только от этого.       А её рот… вязкая, нежная, тёплая патока. Тесно, хорошо, даже очень хорошо. И то, что она делала с его яйцами… Гладила, немного надавливала, слегка оттягивала кожу, мяла, мяла, мяла… Голова шла кругом, и она будто бы знала, когда он захочет кончить, и сразу же обхватывала большим и указательным пальцем его яйца у основания члена и оттягивала.       Барти стонал, рычал, нещадно кусал губы, привалившись к кафельной стене спиной.       А она усмехалась и продолжала — сначала головку, потом вдоль крупной вены, прихватывая влажными губами, к основанию, и обратно к головке, от головки к уздечке — вылизывала его шершавым язычком и заглядывала в лицо.       Глаза… только от этого взгляда можно уже быть на пределе. А она не давала ему расслабиться. Иногда она задевала зубом нежную кожу головки, Барти охал, отстранялся, член слегка опадал.       И всё по кругу, пока Барти не выдержал окончательно. Всё его тело била крупная дрожь, но он схватил её за намокшие волосы, накрутив их на руки крепко-накрепко, и просто задвигался в ней, проталкиваясь глубоко, ощущая не только язык, но и гланды, и горло. Тесно, приятно и лихорадочно-быстро, по-собственнически.       Он кончил прямо в неё, в горло, замерев во время оргазма на несколько секунд, а потом с глухим стоном-всхлипом ещё два раза двинулся туда-сюда — вяло и, казалось, совсем нелепо (ему чертовски не хватило), а потом вышел из неё. Рассеянно смотрел на свои руки, ещё толком не опустившийся член, блестящий от её слюны, и вдруг как-то сильно задрожал, опустился рядом с ней на колени, обхватил её и прошептал одно единственное:       — Прости.       — Чего это ты извиняешься, дурачок? — в её голосе слышались бархатные покровительственные нотки, будто она разговаривала не со взрослым и сильным мужчиной, а с нашкодившим котёнком, который ничего не понимает, и его в этот раз это даже не смутило и не разозлило. — Мне тоже понравилось, — она обхватила его член руками, то и дело сжимая и разжимая плоть. — Хочу ещё.