Погибель

      Беллатрикс смотрит на него тем самым оценивающим взглядом, от которого мурашки по коже. Она не спрашивает, а берёт и делает. Сама.       Барти дрожит от её ленивых прикосновений, ловит губами хотя бы частицу её и безвольно протяжно стонет, ощущая кляп во рту. Слюну стекает с уголка его губ, и он закатывает глаза, когда она царапает его грудь.       Боль и страх, несвобода — переводят наслаждение в иное измерение, вознося на другой уровень.       Беллатрикс жестока. Ей нравится возбуждать, подводить его к оргазму, но обрывать, не доводя. Ей нравится пробовать его на вкус, надкусывать и оставлять недоеденным, наедине с собой в комнате. С собой и своим диким, жутким желанием, с гипервозбуждением, с болью и стонами-всхлипами.       Он боится кандалов, закрытых комнат, лишения свободы и темноты. Ему страшно одиночество.       И Беллатрикс нравится играть на его страхах, будто они — флейта. Искусно перебирать по клавишам пальцами, рождая мелодию наслаждения через страдание. Страдание физическое — не беда, но психологическое доводит его до ощущения, что он прямо здесь и сейчас задохнётся, потому что разучился дышать.       Беллатрикс говорит: «Барти, ты пойми одну простую истину — я могу тебе помочь, но и ты себе помоги. Доверься мне».       Он её боится, но при этом к ней ластится. Он как котёнок, которого долго держали на улице, подобрали и впустили в хозяйскую спальню. Он боится залезать на кровать, боится человеческих рук, поэтому забивается подальше, поглубже, в самую темноту. И сидит там дрожа. Она подаёт ему руку, ловит его, доставая наружу и гладит, ощущая боль от его когтей и зубов. он кричит, вырывается и плачет.       — Перестань, — просит, но Белла не останавливается.       Беллатрикс такая же сумасшедшая, как и он. Барти от неё отползает, но она его берёт, заставляет слушаться, приручает, говорит самым ласковым на свете голосом: «Доверься мне. Доверься».       И Барти просыпается, дрожа всем телом и хватая воздух, рванно всхлипывая. Этот кошмар не наяву, а лишь плод его больного воображения.

***

      Барти с утра очень бледный и совершенно тихий. Никому из жителей особняка Тёмного Лорда это не нравится. Обычно через несколько минут Барти срывается, уходя к себе в комнату, и привидения докладывают Луне о новой истерике и необходимости лекарств.       Барти не уходит в свою комнату, и его истерика не начинается. Он сидит и смотрит в свою чашку чая, глядя на то, как чаинка, случайно попавшая из заварочного чайника в его чашку, тонет на дно. Медленно и даже красиво.       Тёмный Лорд читает газету, игнорируя или даже поддерживая своей невозмутимостью неловкую тишину, царящую в столовой. Антонин намазывает хлеб маслом и берёт красную икру, что-то бормочет себе под нос, а потом резко спрашивает:       — Ну и как оно? — глядя на заворожённого созерцанием чаинки Крауча.       Луна вздыхает, Седрик выдаёт единственное, что ему приходит в голову «Ну и балбесина», за что получает подзатыльник от Лисет.       Барти встаёт из-за стола, застёгивает китель и молча уходит. Долохов его нагоняет, пережёвывая бутерброд с икрой, и шлёпает его по плечу.       — Нам попути. Куда ты побежал?       Барти заходит за живую изгородь, садится прямо на зелень и закрывает голову руками. Долохов стоит в полном недоумении.       — Тебе плохо? Живот болит, или что? Голова кружится?       Барти поднимает на него взгляд, в котором явно читается одно единственное: «Хочу сдохнуть, поможешь?».       — Что, всё настолько плохо?       И Барти истерично хохочет.       — Нет, — он качает головой. — Всё прекрасно. Беллатрикс восхитительна. Это был лучший секс в моей жизни. Я ей нравлюсь и, вроде бы, всё превосходно.       — Но?       Барти вздрагивает, его заметно трясёт.       — Знаешь, что? — он смотрит ему в глаза. — Я решил. Я уеду. Да… — поднимает взгляд на небо. — Я уеду прямо сейчас, — Барти возвращается обратно в особняк.