Janitors and Buttercups

Самым болезненным для Санса был вид детского гробика, который опускали на дно ямы. Он был безупречно белый, с маленьким красным сердечком в центре. Люди обычно сжигали или закапывали мертвецов, и оставшиеся члены королевской семьи решили почтить смерть Чары, следованием традициям человечества. У Санса было ощущение, что ей было бы все равно. Она ненавидела человечество. Может, она предпочла бы превратиться в пыль и развеяться над чем-нибудь для нее ценным, как делали монстры. Кто-то говорил. Низкий голос, делающий паузы между словами, дабы не потерять контроль над эмоциями. Зрачки Санса были прикованы к гробу. Он обхватил себя руками, в попытке утешиться и не дать холоду пробраться в его душу. Никто не знал, что произошло. Пока что Азгор и Ториэль удерживали все в секрете, и единственное в чем Санс был уверен, это то, что Азриэль вернулся в Подземелье и умер в лютиковом саду… в том самом месте, где так часто беседовал с детьми Санс. Все казалось ненастоящим. Санс не впервые кого-то терял, но всегда казалось, будто это происходит с кем-то другим. На душе у Санса было пусто, а чувства были приглушены. Это ощущение напоминало то, когда его душа треснула из-за доктора. Та самая апатия, протягивающая к нему свои ледяные пальчики. Единственное что у него осталось, это тяжкое чувство вины. Он думал о том, как мог бы остановить детей, может, используя на них свой взгляд и не относясь столь щепетильно к их праву держать свои мысли при себе, и тихий всхлип пробился сквозь его зубы. Санс поднял капюшон, для того чтобы закрыть лицо. Он не хотел, чтобы его видели в таком состоянии, хотя никто и не смотрел на него. Все взгляды были направлены на хвостатых стражников, засыпающих рассыпчатой землей, могилку Чары. Андайн, облаченная в форменные доспехи, все черные и в шипах, смотрела на работу собак, проверяя, чтобы все делалось как положено. Ее волосы, забранные в хвост, развеивались на ветру. У Санса не хватало мужества взглянуть в сторону королевской четы. Он не хотел видеть, насколько те были убиты горем. Санс думал, что хотя известные им Азриэль и Чара объединились в новой форме, детям еще как-нибудь можно было помочь после того как те освободили бы монстров из заточения. Но нет. Они вернулись только для того чтобы умереть. Санс не помнил, что случилось в коридоре, когда он пытался их остановить. Все что он знал, это то, что он очнулся часы спустя в комнате для гостей во дворце. Его еще мутило после того как Азриэль с Чарой использовали на нем свою магию. Они были настолько могущественны, что только от мысли об их присутствии, Санса передергивало. После того как они убрали его с пути, они прошли сквозь Барьер и покинули Подземелье. После этого что-то пошло не так. Они вернулись, и по рассказам многих из прислуги дворца, вернулись они израненными. Санс чувствовал, что за этим стояли люди. Может они испугались Азриэля. Вообще он выглядел не очень-то безобидно в своей новой форме; если люди все еще могли, как монстры, чувствовать магию, их спина покрылась бы мурашками только от присутствия Азриэля. Конечно же, их не очень приятно встретили, если детишки убили кого-то по дороге… что на самом деле и было их планом: взять семь душ и сломать Барьер. Но если быть точнее, Санс был уверен, что главным образом это была идея Чары. В отличие от нее Азриэль был… когда-то был ребенком во всех смыслах этого слова: веселый, беззаботный, просто желающий быть любимым. Если бы его сестра сказала, что он ей нужен и что это принесет всем счастье, Санс не сомневался, что тот с радостью бы все для нее сделал. Конечно, его шокировала смерть Чары и он перепугался, позвав Санса за помощью, но в конце концов он был ей предан. Может даже слишком. Санс глубоко вдохнул и выдохнул. Он протер глазницы рукавом куртки. Ему казалось, будто кто-то только что состарил его лет на сто, и какая-то его часть была уничтожена. Шрам на его душе ныл в последнее время, и боль от него потихоньку превратилась в отдаленное побаливание, о котором он едва помнил. Теперь Санс просто чувствовал себя уставшим. Ему надоело смотреть как те, о ком он заботился, умирали, а он даже ничего не мог с этим поделать. Санс почувствовал на плече руку в перчатке. Папирус стоял позади него, одетый в форменный костюм. В то время как Сансу, ради такого события, пришлось надеть черную рубашку и свои менее всех изношенные штаны, пряча все это под мягкую коричневую куртку. Санс все еще выделялся среди толпы хорошо одетых монстров, скорбевших с приличием, но ему было все равно. Он просто хотел находиться где угодно, но не здесь. Вида гроба Чары было уже слишком. Санс все еще мог чувствовать легкое прикосновение ее розовой человеческой ручки, держащей его пальцы, когда она корчилась от боли. Папирус переложил свою руку на капюшон Санса, и оставил ее там. Она была теплая, даже сквозь ткань. Так они и остались на неопределенное количество времени. Единственными опорами были присутствие Папируса и бас короля. Санс почувствовал рядом с собой что-то холодное, будто кто-то грубо схватил его за руку, слишком сильно ее сжимая. Маленький скелет взглянул вверх и различил Андайн. Она смотрела на него сверху, единственный ее глаз слабо мерцал в полутьме королевского сада. Санс попытался улыбнуться, чтобы дать ей понять, что он ценит данный жест, но не нашел в себе силы заговорить. Уткнувшись в землю, Санс просто позволил ей некоторое время подержать свою руку. Затем, внезапно, смена в голосе Азгора заставила Санса поднять голову. Король, сидевший на троне рядом с Ториэль, поднялся и приблизился к толпе монстров, утративших всякую надежду. Он был облачен в свои золотые доспехи, сверкающие на свету от фонарей. До этого момента, его спина была сгорблена под весом потери, но теперь ему удалось выпрямиться, только для того чтобы не показать своему народу насколько действительно он был разбит. Однако в той внезапной смене было нечто большее, чем одно только желание не раскрыть перед придворными своего плачевного состояния. Его обыкновенно добрые глаза сияли глубокой, болезненной яростью, которую Санс не видал еще ни на одном лице… может, только если доктора, в те редкие случаи, когда тот позволял себе показать хоть какую-то часть себя, за своим каменным фасадом. "Не бойтесь, собратья мои, монстры," произнес Азгор, пытаясь казаться спокойным, хотя рука его сильно сжала трезубец. "Это еще не конец. Знаю, многие из вас надеялись, что Чара и Азриэль однажды освободят нас, но…" на секунду он остановился, и боль его на мгновение промелькнула, но он вновь ее подавил, "но я сделаю все возможное, чтобы нас отсюда вытащить. Чара и Азриэль пожелали бы, чтобы кто-нибудь продолжил их дело. Это также и моя вина, наша вина… вина каждого, что они чувствовали своей обязанностью пожертвовать ради этого своими жизнями. Мы слишком на них давили. Нам не следовало…" Азгор отвернулся, прикрывая морду лапой. Ком встал у Санса в горле. На короля смотреть было больно. Если бы Санс стоял ближе, он мог бы видеть как в глубине, душа монарха разваливается на кусочки. Азгор прокашлялся и остатки ярости, проявленной ранее, вернулись вновь. "Вы все видели, что сделали люди с нашими детьми. Они бессердечны. И это не первый раз, когда я теряю кого-то в жестоких лапах человечества. Перед смертью Азриэль рассказал мне, что не убил ни одного из них. В результате, сжалившись, он никого не тронул. Перед тем как вернуться, он думал забрать души, уже принадлежавшие покойникам, но люди даже и не пытались выслушать. Они просто на него напали." Король сжал трезубец еще сильнее, и острие вспыхнуло магией, рассыпаясь голубыми и оранжевыми искрами. "Я твердил себе, что хотя люди и совершили множество нехороших поступков на протяжении войны, не все они были злы. Что они заслуживают нашего прощения и что мы не должны отплачивать той же монетой. Но теперь, после того как я вновь испытал их жестокость, я больше не могу сдерживаться." Толпа монстров глядела на Азгора с восторженным вниманием, тихо перешептываясь. Некоторые смотрели с надеждой, хотя еще не дослушали речь Азгора до конца. А Санс, в отличие от них, смотрел на монарха пустым взглядом. "Милосердие не вытащит нас отсюда," продолжил Азгор, тень упала ему на глаза. "Даже спустя столько времени Барьер все еще слишком силен, и ресурсов в Подземелье не хватит навсегда. Ядро позволяет нам выжить, но, что если однажды, оно истощит свою энергию? Мы должны быть готовы ко всему. Вы все гораздо важнее людей, которые сюда падают. Я не намерен давать им возможность вновь причинять нам страдания." Король наконец-таки поднял взгляд, по толпе пробежала дрожь. "Вследствие этого, с данного момента мы больше не дадим людям преимущества в виде наших сомнений. Уже существующие организации, такие как Королевская Гвардия и Система Часовых, будут иметь только одну цель: поимка людей и доставление их ко мне. Затем, я извлеку их души и как только мы наберем семь штук, я разрушу барьер и освобожу нас из заточения." Тишина, наступившая после слов Азгора, была настолько гробовой, что можно было слышать гудение душ монстров. Спустя несколько секунд кто-то начал хлопать, и за ним последовали все остальные. Санс не мог поверить тому, что вокруг него происходило. Даже Андайн, рядом с ним, хлопала с напряженным выражением лица. Единственный кто колебался, был Папирус. Он взглянул на Санса с неудобством на лице. "Брат… что король подразумевал словами 'извлеку их души'?" прошептал он, держа Санса за руку. Папирус не был глуп. Он знал, что это значило. Однако он все еще хотел верить, что Азгор на самом деле не имел в виду это. Санс сглотнул. "это значит, что если мы доставим ему человека… это будет последний раз когда мы того видим." Папирус закусил несуществующую губу и сжал руку Санса. "Это… брат… я часовой. Это значит я должен…?" Сердце Санса екнуло и он раскрыл рот, чтобы ответить, но Андайн, услышавшая разговор, вмешалась. "Ты слышал Азгора, Папс," сказала она. "Разве ты не видел что сделали те люди? Если ты поймаешь человека, ты только потрудишься на благо монстров! Ты будешь героем!" Сансу не понравились огоньки, загоревшиеся в глазницах Папируса, на слове 'герой'. "Правда?" прошептал тот. Санс взглянул на Андайн холодным каменным взглядом. "и не пытайся вовлекать в это моего брата. убийство не дает тебе ничего кроме УР. убийство уничтожает монстра," прошипел он, чувствуя зуд в руках. Он был на волоске от того чтобы выпустить Бластера, из-за всего этого стресса и вины, разрывающих его. "Когда это я говорила, что хочу чтобы он кого-нибудь убил?!" Андайн казалась оскорбленной предположением Санса, о том что она не думала о самом лучшем для Папируса, а когда ее кто-то оскорблял, она начинала злиться. "И вообще, твой брат уже взрослый скелет. Он вполне способен о себе позаботиться, и если он решит помочь нам с поимкой людей, это его собственный выбор. Правда, Папс?" "Э-э-э…" Папирус смотрел то на Андайн, то на Санса, неуверенный что предпринять. Ему не нравилось когда они ссорились, это было, будто его разрывало между двумя монстрами, о которых он заботился больше всех. "только через мою пыль," прошипел Санс, сжимая кулаки в карманах. "знаешь в чем твоя проблема? ты все делаешь таким чертовски простым, андайн. что если упадет еще один ребенок? что ты сделаешь? отправишь его на смерть?" "А ты, Санс, постоянно строишь из себя умника, но что ты сделаешь, если придется выбирать между жизнью Папса и человека? А?" Санс не ответил. Это был низкий удар. Андайн усмехнулась. "Да. Я так и думала." Санс просто хотел долбануть ее костью, но он проглотил злобу и небольшое количество гордости, что у него осталось, и потупил взгляд. Что бы ты сделал, если бы пришлось выбирать? Санс отвернулся. Ему не нравился ответ, но это не делало его менее правдивым. Папирус это все что у него есть. Если ему придется… защищать его… он сделает это. Но говорить об убийстве людей над могилой Чары было ужасно. Андайн посмотрела вниз на Санса и поняла, что может быть немного переборщила. Он видимо страдал больше остальных из-за смерти человеческого ребенка. Насколько она знала, они в каком-то странном смысле были друзьями. Андайн понятия не имела, как вообще было возможно дружить с человеком, но она знала каково это быть друзьями с Сансом, и, даже если этот низкорослый скелет не любил признавать, насколько сильно он заботился о других, это было правдой. И если Санс заботился о Чаре, может быть она была не такая уж и плохая. Однако Санс все понял не так: Андайн никогда бы не принудила Папируса что-либо делать. Она знала, что тот был слишком добр, чтобы кому-либо навредить, но она также и знала, насколько сильно он хотел вступить в Королевскую Гвардию, и такой заметный поступок, как поимка человека, обязательно поможет ему в этом. Тем более, если в большинстве своем люди злые, чем плох их отлов? У Андайн было столько близких ей монстров, которые заслуживали гораздо большего, чем быть запертыми в этой клетке. Семь человеческих жизней, требующихся для их освобождения, были ничем в сравнении со всеми монстрами, которые были убиты людьми и которые еще умрут, если они не найдут способа выбраться из этой чертовой дыры. Во время войны ни у кого не было выбора, убей или будь убит. После того как люди вновь показали на что были способны, Андайн полностью понимала почему Азгор принял такое решение. Кроме того, народу отчаянно нужна была надежда. Ангел, который должен был очистить Подземелье, теперь умер, и единственный способ, как им отсюда выбраться был тот, что предложил им Азгор. Им просто нужно было время, чтобы привыкнуть к новому строю, включая Санса и Папируса. Однако Андайн не хотела добавлять еще к тяжелому грузу, итак уже лежавшему у Санса на плечах, и подняла руку, чтобы погладить того по голове в знак "ну прости", но вопль заставил их всех вздрогнуть. "Как? Как можешь ты говорить такие вещи над могилой Чары?" Ториэль, сидевшая все это время и пытавшаяся не зарыдать на глазах у всех, уронила свою маску и теперь схватила Азгора за мантию. Она была довольно сильна, и вся эта боль, делала ее хватку еще крепче. "Чара была человеком и нашим ребенком! Как можешь ты говорить об убийстве людей на ее похоронах?!" Азгор выглядел удивленным и глубоко задетым. "Тори…" "Она упала сюда, и мы приняли ее под нашу опеку. Что так сильно отличает ее от остальных ее расы? Что если упадет еще один ребенок? Его ты тоже убьешь?" Санс замер. Он только что говорил то же самое Андайн. Может Азгор послушает королеву. Если бы кто-нибудь мог вразумить его… "Люди убили Чару! И ты знаешь, что она их ненавидела! Она была исключением, Тори!" Ториэль долго на него смотрела, затем развернулась и пошла прочь. В порыве отчаяния Азгор схватил ее руку, и воздух наполнился запахом паленой шерсти. Потрясенному королю пришлось прихлопнуть огонь на своей лапе мантией. "Если хочешь убивать людей, делай это сам," сказала Ториэль резким голосом. "Я не буду в этом участвовать." "Тори… подожди. Пожалуйста…" Ругаясь между собой, они скрылись, и толпа монстров постепенно рассеялась. Произошло что-то, чего им не следовало видеть. Нехорошо когда король и королева расходятся во мнениях насчет такого важного решения, и когда это все идет в придачу к произошедшему, становилось еще хуже. Все уныло потащились по домам. Остались только Санс, Андайн и Папирус, вместе с несколькими монстрами в центре сада, отдающими дань уважения над могилой Чары. Андайн нервно взглянула на Папируса, который поглаживал Санса по голове. "Брат? Думаю, нам стоит пойти домой," сказал он непривычно тихим голосом. Санс легонько кивнул. "дай мне минутку." Папирус кивнул и вместе с Андайн направился в сторону выхода из дворца. Андайн взглянула на маленький силуэт Санса: скелет опустился на колени перед могилой Чары. Он покопался в карманах и вытащил старую деревянную игрушку, которую хранил со времени приюта. Это был маленький скелетик, одетый в розовую кофточку. У Чары не было детства. Санс мог представить, что она была тем самым ребенком, не позволяющим себе играть в игрушки или наслаждаться жизнью, и заниматься тем, что считала развлечением, как все нормальные дети. Так что Санс подумал, было бы здорово оставить ей напоминание о своем детстве. Оно не было прекрасным… но хотя бы лучше, чем ничего. Санс оставил игрушку на могиле и с тяжелым вздохом поднялся на ноги. "прощай, друг." Он присоединился к Андайн и Папирусу, ожидавшими его, и вместе они направились домой. В этот раз Санс предпочел не использовать срез. Ему было отчаянно необходимо отвлечься от своих мыслей.