Accident

      Гарри, решив, что ему некого удивлять своим отменным стилем «я очень бедный и одеваюсь в комиссионном магазине», спустился в столовую прямо в пижаме и теплом свитере. Том, лично пригласивший его на ужин, шел за ним по пятам, и Гарри мог учуять неловкость поверх приятного аромата его парфюма. Если быть до конца честным, Поттер после откровений последних суток тоже чувствовал себя не в своей тарелке и мысленно оплакивал их только-только наладившиеся отношения. Гарри с трудом представлял, как они смогут жить вместе дальше, учитывая, что свободного времени у обоих сильно прибавилось. Вариант с сидением взаперти по отдельным комнатам был легко осуществимым, но не самым приятным: ему хотелось бы почаще видеть отца своего ребенка и общаться с ним, чтобы ни у кого из них двоих не возникло глупых мыслей, от которых, как оказалось, и гениальные умы не застрахованы. По крайней мере, вид еды сразу же поднял ему настроение. Гарри за весь день съел один сэндвич и был готов в кой-то веки оценить старания эльфов по достоинству. Подумать только, год назад он бы и в страшном сне не смог представить, как ужинает за одним столом с Томом Риддлом. Теперь, окруженный теплым светом свечей и духом Рождества, Гарри чувствовал себя почти на месте, несмотря на нависший над головой непростой разговор. — Готов поспорить, домовики были счастливы, что у них наконец появилась работа, — сказал он, усевшись напротив Тома. Среди блюд на столе не было жареного картофеля или утки, учитывая, что диета Поттера не позволяла ему налегать на жирное, а Том всегда ел то же, что и он, но Гарри уже по опыту знал, что тушеные овощи, запеченная рыба или мясное суфле были на вкус ничем не хуже, чем традиционная стряпня миссис Уизли. — Не беспокойся, Гарри, моим работникам всегда есть, чем заняться, — ответил Риддл, быстро наполняя свою тарелку. — Это старый дом, его непросто держать в чистоте. — Да, — согласился Поттер, — старый и огромный. Чтобы твое самомнение поместилось, наверное. Том сверкнул белоснежной улыбкой. — Все заслужено, ты же видел, что про меня в газетах пишут. Гарри выразительно закатил глаза и принялся набивать желудок. Он даже не понимал, насколько голоден до этого. Поттер надеялся, что вернувшийся аппетит — это хороший знак, учитывая, каким разбитым он себя ощущал последние пару дней. Том, похоже, приятно удивленный, только успевал подливать ему безалкогольный пунш. К пудингу Гарри начал чувствовать дискомфорт от поддерживающего пояса на животе, но от наслаждения десертом его это не остановило. Обилие вкусной еды действительно подняло ему настроение и развязало язык получше алкоголя, так что Поттер с редким энтузиазмом пересказывал подпиравшему рукой щеку Тому, как праздновал Рождество в Хогвартсе и Норе. — Я на самом деле не так уж сильно люблю шумные вечеринки, — признался Гарри, с ностальгией вспоминая пятый курс и самое хаотичное Рождество из-за экспериментов близнецов Уизли, только готовившихся к открытию магазина. — То есть, это, конечно, весело, но я с детства мечтал провести этот день с кем-то, кому не наплевать на меня. Необязательно взрывать фейерверки или устраивать бои снежками. — Думаю, я могу это понять, — сказал Том. — Даже если Рождество — глупый праздник, который не имеет буквально никакого смысла. — Тебе только бы позанудничать, — усмехнулся Гарри. — Нет ничего плохого в еще одном поводе собраться вместе… — Как семья, — закончил Риддл мягко и как-то неуверенно. — Да, — согласился Гарри. — Как семья. Ему одновременно было очень тепло где-то в груди и хотелось побиться лбом о стол. О, Том.

***

      Когда Риддл предложил переместиться в библиотеку, приятная сонная атмосфера, которая может возникнуть только после очень хорошего приема пищи, развеялась. Гарри с тихим вздохом встал из-за стола, уже и сам не довольный собственным условием. Он считал, что должен знать о темном прошлом Тома больше, но не то чтобы хотел этого. Возможность, за которую одиннадцатилетний Гарри готов был если не убить, то серьезно покалечить кого-нибудь, двадцатидвухлетнего Гарри не прельщала. Может быть, он и получит ответы, но вряд ли они принесут ему душевное спокойствие, скорее, только станут причиной еще большей напряженности между ними с Риддлом. Впрочем, неизвестность была еще хуже. Гарри все-таки оставался гриффиндорцем и после выпуска из Хогвартса, и его любопытство никуда не делось. Они не стали зажигать свет, поэтому библиотека освещалась только огнем камина, заботливо разожженного эльфами. Том сел в одно из кресел у огня и что-то тихо сказал. — Извини? Подойдя ближе, Гарри понял, что Риддл говорил не с ним, а со свернувшейся на ковре змеей. Он все еще не различал парселтанг и обычный английский. — О, привет, Нагайна, — бросил он своей частой компаньонке. Змея подняла голову и, что-то неразборчиво прошипев, развернула свои кольца и резво выползла из библиотеки в коридор. — Что это с ней? — нахмурился Гарри, заняв второе кресло. — Не принимай на свой счет, — ответил Том. — Она всегда сварлива в это время года. Предпочитает сон болтовне. Гарри понятливо кивнул. Риддл молчал, что-то разглядывая у него на лице. — Что-то не так? — спросил он, надеясь, что не запачкался едой. — Нет, я просто не знаю, с чего начать, — ответил Том. — Что же, тогда начни с самого начала, — посоветовал Гарри, постаравшись ободряюще ему улыбнуться и поерзал на месте, устраиваясь поудобнее. Риддл потер бровь и повернулся лицом к камину, разглядывая рождественский венок. — Я родился 31 декабря 1926 года, — начал он монотонно, будто читая скучную книгу, — и мое рождение не было счастливым событием ни для кого, кроме, разве что, моей матери. Она родила меня в приюте, где я и провел следующие пятнадцать лет своей жизни, и умерла почти сразу после этого, успев только назвать меня. Том — в честь отца и Марволо — для деда. Какая-то глубоко запрятанная часть Гарри была рада, что мать Тома умерла при родах, а не бросила его добровольно, даже если это никак не повлияло на его судьбу. Полузабытое воспоминание о Риддле, пророчащем ему оставить ребенка сиротой из-за отсутствия заботы о себе, снова всплыло в его памяти. — Я думаю, сейчас не совсем уместно спрашивать, что бы ты хотел получить на день рождения? — спросил он, отвлекаясь от темных мыслей. Том криво улыбнулся, переведя на него взгляд невозможных глаз, блестящих, как два чистейших рубина. — Поверь мне, Гарри, я не испытываю ни малейшего желания отмечать этот день. Поттер не решился спорить, поняв, что здесь Том ему точно не уступит. Риддл между тем продолжил невеселый пересказ своего детства: — Сложно объяснить кому-то, как сиротам жилось в то время. Денег не было, наши воспитатели были в лучшем случае безразличными, а порой срывали на нас злость и разочарование. Дети тоже были жестокими, заранее зная, что никто от них ничего путного не ждет. — Не могу представить, чтобы ты считал себя одним из них, — встрял Гарри. — Конечно, нет, — фыркнул Том, — я был уверен, что предназначен для чего-то великого. Осознание того, что для меня многие дороги закрыты уже по факту рождения, меня ужасно злило. Я не хотел иметь ничего общего с другими детьми, что было взаимно, конечно, учитывая мои склонности. — Склонности? — переспросил Поттер. — Случайная магия? — И это тоже, — кивнул Том. — Я был слишком тихим и спокойным. А еще шептался со змеями и вокруг меня что-то периодически взрывалось и ломалось. Иногда это были чьи-то кости. Гарри горько улыбнулся, вспомнив собственное детство и неприятные происшествия с другими детьми. По крайней мере, Том давал сдачи — Гарри просто научился быстро бегать. — Я не был добрым хорошим ребенком, которого мучали другие сироты. Мы все причиняли друг другу боль, потому что не знали ничего другого, а у меня просто было дополнительное преимущество в виде магии, и я не стеснялся им пользоваться, пусть и до конца не понимал границ своего дара. Том говорил без каких-то ярких эмоций в голосе, но Гарри знал, что его это тяготит. Риддл сам как-то признался ему, что не оставит их сына, и Поттер мог понять, откуда взялась эта уверенность. Гарри и сам до сих пор не мог избавиться от груза проблем, связанных с жизнью у Дурслей. Может, его опыт и не был настолько давним, но он всерьез сомневался, что эти раны когда-нибудь окончательно затянутся. — А потом я поступил в Хогвартс, — Том снова улыбнулся, слабо, но искренне. — Дамблдор говорил, что первым познакомил тебя с магическим миром. — Конечно, он тебе рассказал, — пробормотал Риддл без злости. — Не самое приятное знакомство, оглядываясь назад, но мне было все равно. Это был первый раз, когда я поверил, что смогу добиться чего-то грандиозного. А Хогвартс — это волшебство, от меняющих направление лестниц до Запретного леса. — Могу понять, почему ты так сильно хотел остаться, — сказал Гарри. — Я бы тоже задумался о преподавании, если бы не ненавидел тебя так сильно. — О, неужели? — усмехнулся Том. — Я терпеть не мог Альбуса, это не помешало мне просить у него должность. К тому же, чему бы ты смог научить? — Может быть, ты просто бесил меня сильнее, — ответил Поттер. — И, как ты сам сказал, я очень хорош в Защите, так что попытался бы подсидеть тебя, конечно. Риддл тихо рассмеялся. — Разумеется, ты бы попытался, маленький преследователь. — Ну, не всем дано вырасти под два метра на плохом питании, Том. — У твоих родственников не хватало еды? — спросил Риддл. — Э-э… нет? Я им просто очень сильно не нравился. Лицо Тома приобрело то же убийственное выражение, что и в прошлый раз, когда разговор зашел о Дурслях, поэтому Гарри сразу решил сменить тему: — Разве мы не говорили о тебе? Что-то там про Хогвартс. — Я прекрасно знаю, что ты делаешь, Гарри, и мы еще с этим не закончили, — нахмурился Риддл, но подчинился: — В школе все пошло не совсем так, как мне бы хотелось. Я попал на Слизерин, как и намеревался, но ни мои однокурсники и старшие не были особо довольны этим. Я уже рассказывал, как научился трансфигурировать одежду, чтобы не раздражать их своим внешним видом. Гарри не мог не сравнивать ситуацию Тома со своей: пусть у него и был немаленький капитал, он, привыкший получать удары за один взгляд в сторону оставшейся после покупок мелочи, боялся даже брать деньги в руки и не тратил ничего сверх необходимого, а потому носил под мантиями обноски Дадли и даже не догадался купить новую пижаму. Никто из Гриффиндорцев ни слова ему не сказал, кроме Гермионы, которую раздражали его всклокоченные волосы. Слизеринцы и в его время выглядели максимально опрятно (даже идиоты вроде Крэбба и Гойла, которые вряд ли могли сами завязать шнурки). Гарри в очередной раз порадовался, что судьба и собственное упрямство отвели его от змеиного факультета. — Свою фамилию я изменить не мог, — продолжил Риддл, — а потому между занятиями читал газеты и многочисленные книги по генеалогии, надеясь наткнуться на знакомое имя. В конце концов, я его нашел. Оказалось, что мой отец и вправду магл, потому что в моих исследованиях о нем не было ни слова, а вот мать неожиданно оказалась одним из последних представителей вымирающего рода Гонтов. — И ты узнал, что являешься наследником Слизерина, — догадался Гарри. — Но разве парселтанг не навел тебя на мысль об этом? — Нет, — покачал головой Том. — Я знал, что это редкий дар, но не слышал о способностях Слизерина, а в гостиной факультета мне не на кого было шипеть, чтобы кто-то из других детей изъявил желание поговорить со мной. — И что ты сделал? Рассказал всем и заставил себя уважать? — К тому времени мне было шестнадцать и я достаточно запугал Слизерин, чтобы они все удобно забыли, что я предположительно маглорожденный, — ответил Риддл, — но это открытие помогло, конечно. Я решил, что лучшим способом доказать свое происхождение будет открытие Тайной комнаты. Гарри подавился слюной от удивления. — Прошу прощения? — откашлявшись, прохрипел он. — Тайная комната? Та самая, где живет чудовище Слизерина и ждет, чтобы его отправили убивать полукровок? Том серьезно кивнул. — Это было удивительно глупое решение, — сказал он устало, — сейчас даже я сам не могу точно ответить, почему я посчитал это хорошей идеей. В то время в мире маглов шла война и Гриндевальд подбирался все ближе к Британии, вокруг была паника и смерть. И я почему-то решил, что статус наследника одного из основателей Хогвартса защитит меня ото всех напастей. Это была неправда. Я нашел Тайную комнату и открыл ее. Вот только чудовищем Слизерина оказался сошедший с ума василиск, который не желал мне подчиняться. — Василиск? — переспросил Гарри, поежившись. — Пожалуйста, скажи мне, что гигантская змея сейчас не ползает по подземельям Хогвартса. — Не ползает, — успокоил его Риддл. — Я убил его двадцать с лишним лет назад. Но учась в школе, я был убежден, что подчиню его себе. Этого не случилось. Василиск выбрался на свободу, и, прежде чем я смог запечатать Комнату снова, по моей вине погибла маглорожденная девочка. Гарри не знал, что на это сказать. Том опустил плечи в нехарактерном проявлении слабости и провел ладонью по лицу. — Веришь или нет, это было не самое ужасное, что произошло тогда. Похоже, он хотел, чтобы Гарри попросил его продолжить. Сам Поттер не знал, что думать. Ему было тяжело представить, что в Хогвартсе, ставшем для него убежищем, пятьдесят лет назад погиб ребенок, родителей которого убеждали, что магия — чудесный дар. Несмотря на прочтенные книги о существах, Гарри все еще смутно представлял, каким огромным и пугающим должен быть король змей. И что Том мог с ним сделать в шестнадцать? Несмотря на все свои таланты, он был всего лишь подростком, который никому не доверял. — Что ты сделал? — наконец спросил он, когда молчание стало неуютным. — Для начала, подставил третьекурсника, у которого было хобби дружить со смертельно опасными существами, — ответил Том, поморщившись. — Его исключили, а меня наградили за заслуги перед школой. Много лет спустя его оправдали и дали закончить обучение. После случившегося я больше не пытался спускаться в Тайную комнату, но решил использовать сложившуюся ситуацию, чтобы закрепить свое положение среди слизеринцев и достичь своей главной цели — бессмертия. «Ну, похоже, цель была достигнута», — подумал Гарри. — Что ты знаешь о крестражах? Поттер встрепенулся, будто снова оказавшись на уроке. Во время аврорской подготовки они изучали множество темных заклятий и ритуалов, и предчувствие о том, как Риддл смог обрести вечную жизнь, начало свербеть где-то в горле. — Крестраж — это якорь, содержащий часть души, — ответил Гарри, облизнув пересохшие губы. — Чтобы создать крестраж нужно совершить… — Убийство, да, — сказал Том. — Я не убивал девушку, но василиск был моей ответственностью, и, как это часто бывает в магии, наше намерение — это самое важное. Я разорвал душу на две части, создав первый крестраж тем же летом. Я остался в крошечной комнате в Лютном переулке, потратив все скопленные деньги, чтобы не возвращаться к маглам, где меня могли призвать на службу, и вместо этого провалялся на кровати, едва способный себя обслуживать после ритуала. — Первый?.. — переспросил Гарри, вцепившись пальцами в обивку кресла. Том бросил на него красноречивый взгляд. Сама мысль о том, что кто-то решится разделить душу вызывала ужас. Может быть, по этой причине никто и не создавал крестражи направо и налево, хотя те же авроры часто сталкивались со смертью и убивали сами. Насколько Том боялся умереть, что сделал это в шестнадцать? Что он сделал это больше одного раза? И почему никто этого не заметил? — Неужели даже Дамблдор не понял, что ты сделал? — Он знал, что я сделал что-то, но не думал о крестражах. И то только потому что следил за мной. Ты не можешь увидеть чужую душу, а я был достаточно хорошим окклюментом, чтобы Альбус не смог пробраться ко мне в голову, если бы попытался. Для остальных я, вернувшись в Хогвартс, совсем не изменился. Слизеринцы носились со мной, будто я второе пришествие Салазара, и им было все равно, что я стал отстраненнее, пока я говорил нужные вещи о чистоте крови. — Значит, ты все же стал другим? — Я потерял часть себя, конечно, я не мог остаться прежним, — Том провел рукой по волосам, немного растрепав идеальную прическу. — Это было незаметно, то, как я менялся, как безумие подкрадывалось ко мне. Душа не должна разделяться, и, сделав это, я встал на путь саморазрушения. Вскоре я стал забывать поесть и поспать, магия давалась мне так же легко, но учиться новому стало тяжелее. Я легко злился и стал более жестоким. Гарри обхватил плечи руками, почувствовав холод от его слов. Он не знал ни погибшей девочки, ни исключенного третьекурсника, но Том был прямо перед ним, и Гарри любил его. — Я так понимаю, ты не осознал, насколько облажался, и не решил обратить все вспять? — спросил он мрачно. — Нет, я создал еще один крестраж. Это было гораздо проще. Через год после того, как я разорвал душу впервые, мне было уже наплевать, что будет с другими людьми вокруг меня. Так что я отправился к Марволо Гонту, чтобы узнать, почему он никогда не искал меня или мою мать. — Ты… убил его? — Нет, — покачал головой Риддл. — Он умер за много лет до того, как я приехал. В полуразрушенной лачуге, где моя мать провела большую часть своей безрадостной жизни, остался только ее брат Морфин, сын Марволо. Оборванный, уродливый и едва понимающий человеческую речь. Он попытался напасть на меня, но когда я заговорил на змеином языке, он догадался, что я его племянник. Том снова замолчал, будто собираясь с силами. Огонь камина бросал причудливые тени на его застывшее лицо, и в полутьме Гарри было еще тяжелее прочесть его. — Видишь ли, Гонты были фанатиками чистоты крови. Это и стало их падением, когда вместо того, чтобы жениться на других чистокровных, они стали сочетаться браком внутри семьи. В конечном итоге они растеряли богатство, статус, остались нищими бродягами, неспособными на хоть сколько-нибудь приличную магию. Не думаю, что мой дедушка или дядя видели свою одержимость как причину своего положения. Так что Морфин не был счастлив увидеть меня. Однако он рассказал мне, что в особняке на холме живет мой магловский отец. — Подожди, я думал, ты сирота? — удивился Гарри. — Я тоже так думал. Вместо этого я узнал, что мой отец жил в достатке со своими родителями после того, как бросил мою мать в Лондоне без средств к существованию. — Это ужасно! — воскликнул Поттер. — Как он мог поступить так с вами? — О да, я подумал точно также, — сказал Том с горькой усмешкой. — Вырубил Морфина, забрал его палочку и поднялся на холм, чтобы узнать правду и наказать отца, заставив воссоединиться с моей матерью в загробном мире. Риддл закрыл глаза, вспоминая. — Дверь мне открыла служанка, которую я отправил домой, стерев память. А сам пошел на голоса в столовой. Они пили чай и о чем-то разговаривали. Едва увидев меня, отец вскочил с места, белый как полотно, и вытащил из-за спины пистолет. Его рука дрожала, но он был готов выстрелить, если я пошевелюсь. Я убил его, — Том открыл горящие красные глаза. — Это было как рефлекс, хотя до этого я ни разу не практиковался даже на животных, боясь, что кто-то узнает. — Том… — начал Гарри и замолчал. Что вообще можно сказать в такой ситуации? Он не ожидал, что Том расскажет ему счастливую историю, но пока все казалось даже хуже, чем Поттер себе представлял. — Я не мог оставить бабушку и дедушку в живых, — продолжил Риддл, погруженный в воспоминания. — В конце концов, они тоже не искали меня, и даже не пытались остановить отца. — Том, мне очень жаль, — прошептал Гарри и, поднявшись с кресла, подошел к нему. — Конечно, тебе жаль, — отозвался Том и взял его за руку, обжигая холодом. Поттер, сдержав дрожь, положил вторую руку ему на плечо, почти повторяя их вчерашнюю позу. — А если бы это был не я? — спросил Риддл тихо, смотря ему в глаза снизу вверх. — Будь на моем месте любой преступник из тех, с кем ты сталкивался по работе? — Ты не любой преступник, верно? Я уже знал, что ты не святой. Все… то, что произошло ужасно, но я не могу ненавидеть тебя за это. Том резко встал и, не дав Гарри отстраниться, положил ладонь ему на шею. — Ты совершенно удивительное существо, знаешь? — Наверное, я просто очень глупый, — пробормотал Поттер. — Я тебя не оставлю, хорошо? Тебе не нужно лгать мне. Риддл заключил его в объятья, положив подбородок ему на макушку. — Я никогда еще никому об этом не рассказывал, — признался Том. — Никому? — удивился Гарри. — Даже Дамблдору? — Кажется, Альбус слишком часто всплывает в наших разговорах сегодня. И нет, он и так знал половину и еще столько же придумал. Это благодаря ему я понял, какую огромную ошибку совершил, убив Риддлов. Том отпустил Гарри и отлеветировал его кресло ближе к себе. Когда они снова сели лицом друг к другу, Поттер мог бы дотянуться до него без того чтобы вставать. Гарри закатил глаза, но промолчал. Том позвал Никса, попросив принести чаю. Через несколько минут на маленьком столике между ними появился чайник и две чашки. — Мой отец не был добрым, или заботливым, или честным, — сказал Риддл, сделав глоток, — когда он умер, никто в городе не скучал ни по нему, ни по его родителям. Заносчивые аристократы, которые отвратительно обращались со слугами и соседями. Может быть, окажись все по-другому, он все еще бросил бы мою мать и меня. Но правда в том, что в этой ситуации он оказался жертвой. Ни я, ни Альбус не знаем, что конкретно она использовала: заклинание или зелье. То, что можно сказать точно, отец не испытывал к ней ничего, кроме презрения, а потом резко решил жениться и сбежать в Лондон. Вернувшись домой, он утверждал, что мать его «околдовала». И только Гарри решил, что ситуация не может быть еще хуже. — Как ей только в голову пришло? — спросил он. — Не знаю, — ответил Том, — она любила его, а может, хотела сбежать из дома. Или все вместе. Так или иначе, мой отец прожил почти двадцать лет в аду, сначала с матерью, а потом в страхе, что снова ее увидит. В конце концов, он умер от руки сына, уверенный, что все маги — чудовища. — Как ты мог это знать? — Ну, я мог спросить. Вместо этого я предпочел убить его. — Он наставил на тебя оружие! — возразил Гарри. — Да, и я знаю сотню способов, как можно было его отобрать за секунду, — парировал Том. — Мерлин, Гарри, я знаю, что это была моя вина! Я был не в себе, моя голова была в тумане большую часть года, но это не извиняет моих преступлений. Я не могу воскрешать мертвых, и я не имел права забирать жизни, какими бы жалкими они ни были! — И скольких ты еще убил? — До войны? Двоих. Одна женщина пыталась добавить мне в чай Амортенцию, а я добавил в ее — яд. И еще бродягу, который пытался ограбить меня в Лютном переулке. Гарри нервно рассмеялся. — Меньше, чем я думал. — Я создал четыре крестража, и перестал походить на человека. Мои ближайшие соратники стали называться Пожирателями смерти, а я взял имя Лорд Волдеморт. Тем не менее, мы предпочитали использовать шантаж, Империус и заклинания памяти вместо убийств. Мои личные цели были размыты. Большинство моих последователей мечтало о мире, где маглам и маглорожденным не будет места, я тоже в какой-то мере верил в их идеологию, даже понимая, насколько это лицемерно, — Том усмехнулся. — Забавно, что моим главным приоритетом было исправить очевидные недостатки нашего общества, и я смог действительно повлиять на что-то только много лет спустя, когда заручился поддержкой Альбуса. А в тот период жизни… мой разум ускользал от меня, я все глубже опускался в темные искусства, которые не терпят отсутствия контроля. В конечном итоге я был готов начать настоящие боевые действия, но Гриндевальд сбежал и обрушил все силы на Британию и Дамблдора лично. — И ты просто решил помочь? — с сомнением произнес Гарри. — Нет, я был счастлив, что Альбус отвлечется от меня. По крайней мере, пока не понял, что Гриндевальд убивает всех без разбора и собирается сравнять Хогвартс с землей. Мы с Орденом сражались на одной стороне несколько месяцев, пока не решили объединиться. Полагаю, дальше ты знаешь. Гарри кивнул, вспомнив мемориальную доску в министерстве и ее копию в Зале трофеев в Хогвартсе. Там были имена и его родителей, даже если они почти не участвовали в битвах после свадьбы. — Когда война закончилась, Альбус сам обратился ко мне. Он сказал, что даст мне место в школе и снимет любые обвинения, которые решится высказать министерство, если я расскажу, что сотворил с собой и позволю помочь. — Потому что он чувствовал себя виноватым за то, что не предложил тебе помощь раньше? — Я тоже так решил. Немного вины передо мной, немного — перед магическим миром за Гриндевальда, ну, и далеко идущие планы по устранению угрозы, куда же без этого. Том провел пальцем по краю опустевшей чашки. — Это не отменяет того, как сильно он меня раздражает одним своим присутствием, но я благодарен Альбусу за все, что он сделал для меня, какими бы ни были его реальные мотивы. Потому что создание крестражей было мучительным, но когда я начал их собирать… Раскаяние — это огромная боль, которую я не был уверен, что переживу, и она никогда не пройдет. У меня ушло еще десять лет на то, чтобы снова сделать свою душу целой, насколько это возможно. — Насколько это возможно? — Неужели ты думаешь, что такая магия легко обходится? Осколки не встают на место, как в паззле, они просто… где-то там, внутри, и иногда мне кажется, что меня разрывает на части. Бывают дни, когда магия меня не слушается, а сознание заволакивает туман. Я все еще плохо сплю без зелий, и глаза в зеркале каждый день напоминают мне, что я сделал. Сейчас я проживаю вторую молодость, но, кто знает, сколько еще я смогу протянуть? — Не говори так, Том. — Не жалей меня, — отрезал Риддл, — лучше подумай о тех, кто пострадал по моей вине. Гарри не знал, что еще сказать, поэтому попытался обнять его снова, но Том вместо этого притянул его к себе на колени. Поттер мгновенно покраснел, стоило Риддлу уткнуться носом ему в шею. Обхватив его за талию, Том хрипло сказал: — Думаю, я ответил на твой вопрос. Гарри неуверенно коснулся его волос и, не услышав протестов, провел пальцами по коже головы. — Да, ответил. Я не думаю, что ты толкнул меня слишком сильно. Том тихо выдохнул, обдавая его кожу теплым дыханием.