Завтра будет солнце

Если Онегин настроен решительно, это всё, абсолютно бесповоротно и очень надолго. Упорства этому человеку хватало всегда: на перевоспитание новичков, возомнивших о себе невесть что, на отстаивание двадцатиминутной очереди в алкомаркете за углом и многочисленные победы в соревнованиях в духе "Танюха, а спорим, я выпью три бутылки и не отключусь, а ты даже одну не сможешь". Когда же решимость эта затрагивала дела сердечные, Онегин из самоуверенного гения превращался в просто самоуверенного, ибо в этом плане был, скажем так, идиотом. Всё потому, что только идиот заставит подругу нарядиться парнем и сесть за соседним столиком, где проходит недосвидание, чтобы та через смс говорила, когда он творит херню, а когда стоит вообще уйти и не позориться. Одна только радость в жизни этой подруги – последний год Евгению совсем не до того. Сидит себе за бумажками, весь опухший и побитый жизнью, материт всё, что можно и нельзя. Благо, на другом языке. То-то же и удивилась, однако виду решила не подавать, дабы не сбить настрой, когда Онегин пришёл не с очередным "надо выпить" или "меня всё достало", а за советом касательно собственной внешности. Тут уже и дураку понятно, зачем мужик заботится о своём внешнем виде, а петух распускает перья. И перья, к слову, распустил отменно. Если не считать одного, замотанного пластырем, но кто идеален? Он хотя бы пытался. — Вы только гляньте! – воскликнула Ларина, заявившись в кабинет Онегина, – Исторический момент, Женя Онегин побрился. — Обработал, как я сказала? – выслушав недовольное цыканье, обратила внимание на щёку. — Ну, типо того, – хмыкнул тот, – Я тебя умоляю, не погань мне настроение, оно мне сегодня нужно. — Хорошо-хорошо, желаю удачи, герой-любовник, – хихикнула девушка, скрываясь за дверью, на что вдогонку получила ещё один вздох. Настроение с самого утра и вправду было отличным. Потому как второй день не пьёт, отходняк прошёл, голова не болит. Стоило только перетерпеть. Но лицо недовольное уже, скорее, по чистой привычке. Да и балбесы перед итоговой проверочной какие-то притихшие, на рожон не лезут и не нарываются лишний раз, ибо не дай бог разозлить Онегина перед сдачей его предмета. Проблем не оберёшься: завалит, гад злопамятный, чего бы ему это ни стоило. Сегодня же, воодушевленный и уверенный в себе, как никогда, Евгений расслабленно листает прошлогодние конспекты, закинув ногу на ногу. На новые благополучно забил, отыскав занятие поинтереснее и с непривычки покалечив себя на этом самом занятии. Вошла группа третьекурсников. — Оленька, – протянул Онегин, жестом подзывая девушку к себе. Та, уже прощаясь с жизнью, поплелась к учительскому столу. — Да, Евгений Александрович? — Чудный сегодня денёк, не правда ли? Солнышко светит, тепло, – натянув на лицо улыбку, начал он, – Как ведь не хочется испортить его заваленной итоговой, tu vois ce que je veux dire*? — Э, ну, ага, – замялась та, не понимая, на чём акцентировать внимание: на намёке преподавателя или непонятной фразе. — Вот и чудно. Тогда предложение такое: я не буду валить тебя, а ты мне сейчас кое-кого бесчестно и бессовестно сдашь. Имей ввиду, сегодняшний итог влияет на общий балл и скажет мне результат твоего зачёта. Предложение крайне заманчивое, тут и думать дважды не надо. — А.. Окей. Кого? – всё ещё не веря своему счастью, она соглашается, не раздумывая особенно. — Вчера, возвращаясь домой, заметил, как тебя встречает паренёк. Не скажу, что шибко высокий, симпатичный, с тёмным хвостиком, – без церемоний начал Евгений. — Ну да, Володька, – кивнула та. — Так вот, к чему я. Что это за Володька, что из себя представляет? — Володька, ну..– то ли не поняв, зачем преподавателю знать о нем, то ли просто задумавшись, как его охарактеризовать, запнулась Оля, – Ну он типо, знаете, вообще мягкий, но очень э-э, как бы это, активный, что ли. Любит книжки свои, он даже видит уже плохо из-за них. "Надо же, какие мы слова знаем" – усмехнулся про себя Онегин. — Ещё что-нибудь? — Ну.. Он любит сладкое, Шиллерова, свободные рубашки, мы их, кстати, вместе выбираем, боится собак и часто болеет, – наперебой посыпались факты о юноше, все, какие она только помнила. "Шиллера" – снова усмехнулся тот. — Хорошо, примерно понял, – составив в голове какой-никакой портрет характера, протянул Евгений, – Только пусть это останется между нами, ладно? Таня, если узнает, какими методами ты получила зачёт, ни тебя, ни меня по головке не погладит. — Ладно, – радостно закивала та, облегчённо выдыхая и даже не задумываясь, зачем Онегину могут быть нужны подробности жизни её приятеля. Её ли дело, когда с потолка упало такое счастье? — Но поступила ты отвратительно, – пробормотал он себе под нос, когда девушка уже скрылась в кучке сокурсников между рядами. Евгений Онегин не был бы собой, если бы не держал слово. Младшая Ларина вышла из кабинета с довольно достаточными баллом, еле удерживаясь на ногах от счастья. Зато та ему не сказать, как помогла. Погодка сегодня и вправду чудная, вселяет надежды. Старая библиотека всё та же, открыта. Только былая решимость куда-то унеслась при единственном упоминании имени Владимир. О чем он вообще думает? Зайдет сейчас, блеснет красотой, и тот запрыгнет ему на шею? Да черта с два, они и не знакомы толком, а Онегин уже примеряет роль великого обольстителя и собирается покорять юные сердца, не задумавшись, что, может быть, и не сдался ему совсем. Но зря что ли марафет наводил? — Здравствуйте, – протянул он, звякнув колокольчиком над дверью. Наученный опытом, решился пройтись вперёд, потому как отклика не получил никакого. Первый проход между стеллажами встретил пустотой, второй последовал его примеру, а с третьим вышло интереснее. Там, облокотившись о четвёртый в каком-то странном полуобороте, стоял всё тот же юноша, сосредоточенно скользя глазами по страницам книги. Уже, кажется, новой. Онегин, не имея понятия, как привлечь к себе внимание, ибо его откровенно не замечали, пытливо наклонился, так что не оставалось уже возможности не замечать. — А? – вздрогнул Владимир, резко отрываясь от своего занятия и поспешив убрать наушники, – Боже мой, снова я.. Я же на минутку всего зачитался. Звучало, как оправдание. Евгений усмехнулся. — Добрый день, Евгений, – улыбнулся тот, оправившись, и протянул руку. — Добрый, Владимир, – ответил Онегин, между тем невзначай снова разглядывая неловко улыбающегося библиотекаря. — Вы снова за справочниками? — Нет, мне..– он вдруг замялся, потому как совершенно не мог представить, как объяснять Владимиру свой визит, но решение, благо, само придумалось, – Мне бы что-нибудь из Шиллера. — Шиллера? – чужие глаза распахнулись в удивлении, – Я как раз знаю одну восхитительную книгу. И не одну. Погодите, – юноша по своей, как ни странно, давней привычке поднес руку ко рту, покусывая ноготь, оживлённо оглядываясь, – Ах, точно! – воскликнул, протиснувшись мимо Онегина и поспешно унесясь в неизвестном направлении. Евгению же осталось молча поблагодарить Олю Ларину, что она по неосторожности дала ему общую тему для общения с Владимиром. Он вышел из-за стеллажей, глазами выискивая парня. Тот нашёлся за своим столом, где, вообще-то, должен находиться в рабочее время всегда. — Вот вы где, – улыбнулся, подходя ближе. — Да, я вспомнил, что оставил эту книгу здесь, – тот выглянул из-под стола, вытаскивая на свет толстый том в зеленом переплёте. Онегин невольно округлил глаза. Неужели ему всё это придётся прочесть? — Oh mon dieu quel énorme*, – само собой вырвалось у него, после чего Евгений поймал на себе удивленный взгляд. Он вообще довольно часто переходил в своих комментариях на иноязычные выражения по чистой привычке. — Вы говорите на французском? – пролепетал тот, в один момент подлетев к мужчине. — Ну, вроде того, – хмыкнул он, не до конца понимая столь бурную реакцию. — То-то я думал, зачем вам то старое пособие. Давно учите? – всё не унимался юноша. — Я преподаю. Шесть лет. — Боже мой, это же так здорово. Очень красивая речь, – восхищенно начал Владимир, не пытаясь сдержать ярую жестикуляцию, – Мне всегда казалось, что в этот язык можно влюбиться, в одно только его звучание. Оно так мелодично, так романтично-беззаботно, но в то же время невероятно строго и звонко, что дух захватывает. — Безусловно, но но только не из уст маленьких идиотов, произносящих ж'е тэ тр'ув ж'оли*, как жи тетрав жиле, почему-то представляя это чёртово желе, – проворчал Евгений, только в конце слегка улыбнувшись. — Всё настолько плохо? – обеспокоенно поинтересовался юноша, между тем всё-таки не сдержав улыбки. — Не то что бы. Я привык, – хмыкнул тот, разыгрывая снисходительный вид. — Я прошу прощения, но что это значит? То, что вы сказали. — Мне нужна книга, – деловито соврал он, как бы намекая о своей настоящей цели визита, дабы не показаться каким-то особенно навязчивым и остаться слегка отдаленным и, возможно, не слишком заинтересованным. — Ох, точно, извините, – спохватился Владимир, – Одну секунду. — Мне кажется, вы слишком много извиняетесь, – в шутку отметил Онегин, ненавязчиво подобравшись чуть ближе. — Думаете? – ненадолго юноша оторвался от библиотечной карты, чтобы дать Евгению прочитать плохо скрываемую заинтересованность в лице. — Думаю. Ещё думаю, что неплохо бы дать хотя бы коротенькую аннотацию к этой книге. Должен ведь я знать, о чем читать. Но это, если не надоедаю и не затрудняю. — Ох, нет, нисколько, – тот окончательно отдал своё внимание Онегину, облокотившись поясницей о край стола, – Сейчас трудно найти человека, с которым можно обсудить старые литературные течения, тем более немецких писателей. Этим мало кто интересуется, к сожалению. Да и вообще книгами. Вы тут, поверьте, самый частый посетитель, – усмехнулся Владимир. — Вынужден вас разочаровать, со мной вы на эту тему поговорить не сможете, – вздохнул Евгений, решив открыть хотя бы частичную правду. Уж очень не хотелось врать этому невозможно открытому человеку, – Я только планирую окунуться в море минувшей эпохи. — Ничего страшного, – юноша поправил ворот белоснежной рубашки, видно, натиравший шею, – Буду рад и просто поболтать. Если позволите, расскажу немного об этом. — Конечно, пожалуйста, мне будет очень интересно послушать, – Онегин, с трудом оторвав глаза от края чужой рубахи, улыбнулся. — Тогда подождите секунду, это надолго, я принесу вам табурет. Он..– Владимир оглянулся вокруг, – Он точно был где-то тут. Владимир снова скрылся. Удивительно, кажется, простая библиотека и обыкновенная планировка, а этот парень умудряется в одно мгновение куда-то деться, да так, что чёрт найдёшь. Но всё-таки появляется снова, обнимаясь с табуреткой, на которой Онегину придётся просидеть без малого три часа. —..и, ко всему прочему, что нельзя упускать из внимания, это Англия великого Уильяма Питта, которая противостоит революционной Франции – Франции Конвента, санкюлотов, Вандейского мятежа, – Владимир, захваченный эмоциями и уже некоторое время активно жестикулируя, уселся на стол. Видно, ему так удобнее, – Ведь восемнадцатый век, Евгений, сколько там творилось неразберихи, сколько интриг и неразрешимой вражды. — Как я понял, это исторический роман? – поинтересовался Онегин, на что получил сбивчивое "да-да", – Чудесно, мне в мои институтские года была интересна эпоха позднего средневековья, да и сейчас, если честно, мог бы увлечься. — Да не столько там важны исторические детали, хоть они и есть, сколько чувства. Ах, вы бы знали, вы бы знали, я плакал, перечитывая некоторые моменты, – Владимир вздохнул, поправляя волосы, и к своему удивлению заметил, что те снова разлезлись куда угодно, но только не остались в резинке. — Плакали? – Онегин удивлённо хлопнул глазами. — Я, если верите, довольно эмоционален, – усмехнулся он, стягивая резинку, чтобы переделать хвост, и бог только знает, какими усилиями Евгений заставил себя не пялиться на Владимира, распустившего тёмные кудри, – Моя подруга говорит, даже чересчур. Для наглядности: меня попёрли из драмкружка в десятом классе, потому что я заплакал над постановочной смертью Джульетты. Онегин хохотнул, а Владимир так во всю рассмеялся, звонко-звонко, пока заканчивал завязывать свою незамысловатую прическу. — Всё-таки не могу не похвастаться, из Вальтера Скотта, хоть и не читал роман, который вы назвали, прочёл "Айвенго", – тот горделиво приподнял подбородок, слегка ухмыляясь, – Правда, было это для эссе по истории, но мне нужны были литературные примеры. — Понравилось? – с надеждой в глазах спросил Владимир. — Ещё бы, – кивнул он, – Владимир, – протянул Онегин, захватывая внимание знакомого, снова о чем-то задумавшегося. Удивительно, как тот мог беспрерывно о чем-то щебетать, но, стоит только перебить или отвлечь, тут же уходит куда-то в свои мысли. — Да? – тот сразу же повернулся, улыбнувшись. — Могу я узнать ваш номер? — Конечно, – всё так же радостно согласился юноша, – Но только в обмен на маленькую просьбу. — Какую же? — Видите ли, мне ужасно неудобно, что человек, старше меня, обращается ко мне на "вы", – несколько замялся он, от некой неловкости переплетая пальцы, – Если вам не трудно, ну какой из меня "вы". — С радостью, – выдохнул Онегин, улыбнувшись в ответ, – Но только, если мы перейдем на подобное двустороннее обращение, я ещё не настолько стар, чтобы мне выкать, – на что получил бодрый согласный кивок. — Давай телефон, запишу свой номер, – как только список контактов Евгения пополнился ещё одним и сделал проверочный вызов, тут же в руках у Владимира загудел этот самый телефон, заставив того вздрогнуть – Ох, тебе звонят, – тот протянул мобильник его владельцу, – Таня. — Чёрт, – прошипел Онегин, поднимая трубку, – Таня, да, да, привет, ты жутко не вовремя, – он кинул на юношу короткий взгляд, – Да, совсем не вовремя. — Нет-нет, я не хочу мешать ва-тебе, – тот быстро замотал головой, шёпотом уговаривая не тратить на него лишнее время, – Мы ведь можем поговорить и позже. — Это срочно? – спрашивает он, заметив чужую реакцию, – Боже. Хорошо, сейчас буду. Дай мне пятнадцать минут. Не проверив даже, сбросил ли вызов, Онегин поджимает губы, с неприкрытым сожалением глядя на юношу, машинально повторившего его жест. — Извини, что так вышло, – вздохнул он, запустив руку в волосы, – До встречи? — Ничего, до встречи, – Владимир улыбнулся ему в ответ, всё с той же улыбкой провожая удаляющуюся спину. А книгу-то забыл. Только парень это заметил уже слишком поздно, решив отдать как-нибудь при следующей встрече. Онегин, выйдя из библиотеки уже под вечер, когда не то что бы смеркалось, но солнце уже скатывалось к горизонту, поспешил залезть в телефон. "Чёрт возьми, – подумал он, остановившись на недавно добавленном номере и окончательно замерев глазами на слове Ленский, – Даже твоя фамилия непозволительно прекрасна". И вправду, остановившись специально для того, чтобы произнести её, убедился, что звучит та мягко и приятно даже на слух. А главное, подходит ему. Разбирая свои плановые отчёты в кабинете Тани и собирая по всем папкам бумажки, почему тот или иной прогульщик отсутствовал, он всё-таки не смог удержаться от мысленного нецензурного возмущения о внезапно нагрянувшей проверке. Мысленного только потому, что Таня старый добрый русский мат воспринимает крайне возмущённо, мол, не в моём присутствии, молодой человек, раз так нравится, милости прошу ругаться и пошлить в другом месте. Да он был бы и рад сбежать в какое-нибудь другое место, только сам же по шее и получит сначала от начальства, а потом от Лариной, если что-то сделает не так. Ларина, к слову, и так была его юридическим начальством, потому получалось, что сначала схлопочет нагоняй от высокой шишки, а потом от чуть менее высокой, но такой же шишки, так же схлопотавшей за промах подчиненного, что жутко раздражало. Более-менее адекватно закончить работу в не таком скверном, как ранее, расположении духа ему помогло одно-единственное смс – "всё в порядке?", отправленное недавно добавленным контактом. На лицо почему-то полезла небольшая улыбка, вероятно, заверившая Онегина, что кому-то интересны его дела. Поскольку мысли оказались немного заняты, Евгений совершенно позабыл ответить, уже несколько воодушевленно перебирая бумажки. Да и телефон молчал, потому ничто уже не напоминало Онегину, о чём конкретно он забыл, хотя и теплилось где-то на задворках сознания ощущение, будто что-то он упустил из внимания. Таня же, исподлобья наблюдая данную сцену, еле слышно усмехнулась чему-то своему, прикрывшись листками бумаги, на что не обратил никакого внимания Евгений. Только поздней ночью вернувшись домой, дошло, что не ответил, но писать в начале первого вроде бы считается неприличным жестом. Подумает ещё, что Онегин не уважает его личное время и пространство, или, того хуже, навязывается. Но, грех не отметить, уснул почти счастливый. Жизнь, судя по всему, решила сделать Евгению ещё один чудесный подарок – оказалось, проснулся он в выходной день, к тому же в двенадцатом часу. За всеми своими заботами и планами не заметил, как дожил до этого святого дня, но тем и лучше, ибо радость оказалась неподдельной, когда телефон о ней оповестил своим "Вс, 13 мая". И как ведь только умудрился не заметить. Лениво поднявшись с кровати, Онегин поплелся заваривать себе чай, поскольку в кофе не было нужды, однако и тот не уступал – всё в лучших традициях, чёрный и крепкий. И снова оказался охвачен непонятным чувством, будто что-то забыл, только что, чёрт его знает. Вроде бы бумажки вчера разобрал, все итоговые принял. Восстановив цепочку вчерашних действий, окончательно протрезвел ото сна и, оставив чай на столе, чтобы ни дай бог не пролить, ибо ковёр потом заморочаешься оттирать, пошёл в спальню за телефоном. Шлёпая босиком обратно, уже строчил ответ Владимиру, правда несколько стыдясь своей рассеянности. Увидел то сообщение в восемь вечера, а отвечает в начале второго следующего дня – в этом весь Онегин. Однако Ленский, на удивление Евгению, нисколько не сердился, а столь же радушно ответил буквально через пару минут. Утро слегка не задалось с самого начала. Решив не терять времени, Онегин зовёт Владимира прогуляться и отдохнуть от приевшейся работы в единственный выходной, на что тот сожалеет, но отказывается, потому как и сегодня работает, чем удивил нового знакомого. Но через минуту добавил, что рад был бы поболтать, если бы Евгений зашёл к нему, а заодно забрал книгу. Трудно сказать, что Онегин почувствовал в этот момент. Неловкость? Да была уже. Стыд? Так ничего ведь слишком зарамочного не натворил. И всё-таки согласился, уточнив, до скольки тот работает, пока резал колбасу сомнительного срока годности для незамысловатого утреннего бутерброда. Как плод подобного общения, когда Евгений отвечал через раз, зато, что окупало его недостаток, с завидной периодичностью таскался в библиотеку, они стали почти неразлучны. Разве что, внушал некие сомнения об истинных мотивах этих визитов тот факт, что взятые там книги Онегин удачно забывал. Забрать их удавалось очень редко, потому как всегда находился какой-нибудь разговор, из-за которого уже ни до Шиллера, ни до Гёте или ещё кого дела не было. Евгений, не без ужимки совести, соврал о природе повреждения своей щеки, убедив Ленского, что ударился ночью о дверь, но никак не порезался бритвой с непривычки перед встречей с ним. Тот же оказался довольно понимающим и весёлым человеком, даже лёгким, ибо подхватывал буквально любую тему и шутку, не забывая, что на удивление не раздражало, изредка подтрунивать. Периодически прерываясь на разговоры с Таней, которые почему-то всегда крутились в голове ещё пару дней, Онегин медленно, но верно вёл своих балбесов к сессии. Время уже близилось к концу начитки, потому как семестровый план с сумасшедшей скоростью летел к концу, а там не за горами уже и экзамены, которые Онегин, благо, не принимает, ибо существует для этого дела комиссия. Потому оставалось только тихонько досиживать свои последние дни, изредка рявкая на шепотливые голоса в аудитории, когда удаётся рассказать материал пары быстрее, чем эта пара кончится. Он даже, как бы это сказать, посвежел, что не могла не отметить Ларина. И кто его знает, было это из-за долгожданного конца учебного года, когда можно наконец отдохнуть, или нового знакомства, которое толкнуло к жизни. А впрочем, одно другому не мешает. Пока на сковороде шкварчали пельмени, Онегин, деловито размахивая чёрной от копоти лопаткой, аки великий дирижёр, под военные песни из тематических передач по телевизору в гостиной, обдумывал, как бы отмазаться от Тани и её отчётов. Пообещал по дурости: не слушая, агакнул, а слово – не воробей. Но, не отыскав адекватных решений этой небольшой проблемы, с досадой продолжил тыкать бедные полуфабрикаты, дабы проверить, не слишком ли те задубели. Что удивительно, довольно давно уже не пил, ограничиваясь только вечерним пивком под "Давай поженимся" или какие-нибудь российские сериалы. Только душа ждала чего-нибудь свежего, живого. И тут Ларина помогла. Сидя у той в кабинете в свой законный выходной, пока девушка старательно заполняла какие-то свои бланки, Евгений с невозможно скучающим видом вместо работы возил по столу огромной кисточкой для гуаши, которая вообще непонятно откуда взялась у Тани. — Мы на майские опять к тебе? – невзначай спросила та, на секунду отрываясь от бумажек, дабы кинуть короткий взгляд на Онегина. — На майские? – повторил тот, чуть задумавшись. Как вдруг кисточка остановилась в одном положении, а лицо Евгения вытянулось в неожиданном озарении, когда цепочка мыслей дошла до финала. С громким хлопком рук о стол он подорвался, мигом вылетев из кабинета и определённо точно проигнорировав жалкое танино "А закончить, Женя?", брошенное в спину. Хотя, чему удивляться. Когда он поступал по-человечески. Резко оттолкнув в сторону библиотечную дверь, Онегин влетает в помещение: — Володя, дело есть, – он подбегает к столу, где, снова уткнувшись в очередную книгу, сидит Ленский. — И тебе привет, Жень, – тот, подняв глаза, улыбается, – Что за дело? — Может, это слегка спонтанно, и ты вообще не захочешь, но..– немного помедлив, Евгений выдыхает, – Поехали со мной на дачу. — На дачу? – Владимир откладывает книгу, слегка удивившись. — Ага, на майские. Ну там, шашлычки, все дела, – он криво улыбается, сомневаясь, но так, как умеет. Зато искренне. — Надолго? – что уже вселяло надежды, Ленский не послал его куда подальше вместе с этой его дачей. — Не знаю, на неделю где-то. — И ты думаешь, человек, знакомый с тобой от силы две недели, вот так легко согласится ехать непонятно куда, непонятно зачем, когда существует вероятность, что ты можешь меня там закопать? – Владимир сощурился, но заметив на лице Онегина явное непонимание, рассмеялся, – Тебе жутко везёт, потому что завтра заканчивается моя двухнедельная смена, после которой меня на столько же заменяют. — Это значит "да"? – вопрошающе глянул на него Евгений. — Определённо. Сто лет на природе не был, – Владимир глубоко вздохнул, потянувшись. Видать, долго сидит. — Отлично. И заканчивай со своими шутками, я не понимаю, когда ты шутишь, а когда – нет, – буркнул Онегин. — Подожди, а как же твоя работа? Учебный год, кажется, ещё не кончился, – тот откровенно проигнорировал приятеля, занятый куда более важным вопросом. — Так я все сессии принял, а экзамены, слава богу, уже не моё дело, – протянул он с важным видом, будто Ленский не понимает самого очевидного. — Ох, не знал. У меня по-другому было, у меня все экзамены принимал мой препод. С комиссией, конечно, но всё-таки. — Так это тебе не литературный, тут всё по-другому. — Хорошо, не буду углубляться. Тогда, начинать собираться? — Да, вроде того, – Онегин запнулся, вспоминая, что ещё хотел сказать, – И это, оденься как-нибудь попроще, не на первый звонок едешь. Ну, не знаю, спортивки какие-то. А то в брюках и рубашке тебе там не выжить. — Да знаю, – улыбнулся Ленский. — Всё, я сказал, что хотел. Давай, я побегу, а то меня Таня прибьет, – бросил Евгений, уже разворачиваясь к выходу, гонимый каким-то ощущением то ли вины, то ли жалости к оставленной подруге. — Раз так спешил, мог бы позвонить, – хохотнул Владимир, утыкаясь в книгу. — Телефон сел, гений, – фыркнул тот, аккуратно прикрывая недавно пнутую со всей силы дверь. После пришлось слушать, во-первых, возмущение Лариной о том, что Онегин, такой-сякой, убежал неизвестно куда, ничего не сказав, а во-вторых, напускную обиду, потому что он, видите ли, променял её на кого-то другого. К слову, ни имени, ни чего бы то ни было Таня об увлечении Евгения ещё не знала. Старался скрыть от неё хотя бы это, чтобы та, распустив язык, не наболтала чего лишнего. К примеру, историю о том, как Онегин, набравшись в стельку, клеился к кулеру с водой в холле полицейского участка, или о том, как он в этот участок попал. Или вообще об их споре касательно того, какой рисунок на трусах лучше, потому что Евгений яро отстаивал человека-паука, пока Таня пыталась ему доказать, что это по-детски. В итоге, конечно, мерч Марвел он себе заимел, ибо не дело это, когда баба указывает, но так ни разу и не надел. Потом вообще использовал, как тряпку для пыли, взяв себе за традицию вытирать её каждый месяц и посчитав себя невероятно хозяйственным. Затем ещё и в магазине проторчал час, выбирая всё, что может оказаться необходимым для жизни на даче. Уже поздним вечером договорившись о том, во сколько и где встретится с Ленским и с горем пополам припомнив, во сколько уходит автобус, до безобразия довольный собою уснул.