Завтра будет солнце

В дороге они пробыли чуть ли не час, трясясь из-за ям по сельской местности в душном автобусе. Если Онегин уже на двадцатой минуте начал отдалённо напоминать полутруп, ибо из признаков жизни в наличии были только страдальческие стоны, как по расписанию каждую минуту, и периодические закатывания глаз, Ленский оказался чересчур воодушевлен. От духоты, конечно, все лицо покраснело, а кудряшки начали неряшливо выползать из-под резинки, но улыбка с лица Владимира, одетого в непривычную футболку и спортивки, не сходила. Совсем. Устало потирая глаза, ибо выдвинулись в семь утра, чтобы не по самой жаре, и то светился счастьем, аки новогодняя ёлка. Онегин же, иногда кидая на него короткие взгляды для оценки состояния, откровенно его не понимал. Автобус выпихнул их с сумками на более-менее относительную прохладу. Жарко, конечно, но не так, как в той парилке. Будто не людей везут, а тепличные кабачки выращивают, ей богу. После же пришлось мучиться с воротами, ибо замок, в силу отсутствия хозяина долгое время, слегка поржавел. Однако в итоге всё с горем пополам удалось, и Владимир, кинув свои сумки на лицевую плитку, сразу побежал куда-то вглубь дачи, оставив Онегина в гордом одиночестве разбирать вещи. Другого, впрочем, исхода нельзя было и предполагать, зная впечатлительность Ленского и его неудержимое желание знать по возможности где, что, когда и зачем во всех подробностях. Пришлось самому бегать носить мясо в холодильник, одежду разбрасывать где попало, главное, чтобы на виду, и распихивать по дому прочую бытовую утварь, коей у Евгения никогда не водилось. Что его насторожило, так это подозрительная тишина, ни разу не свойственная Ленскому. Однако тот нашёлся за заброшенным огородом в густых зарослях малины, а не кричал по одной простой причине – столько ягод в рот напихал, что говорить стало довольно затруднительно. Заметив Онегина, протянул тому горстку малины, сделав неудачную попытку проглотить всё, что имелось во рту, чтобы заговорить. Очевидно, что не вышло, потому вместо малины Евгений пытался спасти задыхающегося в кашле Ленского. Благо, до скорой не дошло. Хотя Онегин видел в старых медицинских сериалах, которые крутили в одиннадцатом часу вечера по пятницам, как протыкают горло трубочкой, чтобы в приступе человек мог дышать, очень сомневался, что не добьёт бедного Володю, если попытается сам, аки великий герой-любовник из бабушкиных мелодрам, спасти его таким образом. К слову о бабушкиных сериалах. Только их тут и показывали, потому как был всего один-единственный канал, заполненный от и до подобной ерундой. Но Онегину даже понравилось. Он, засев перед телевизором с пачкой "жутко вредных чипсов и вообще не ешь эту гадость Жень", погрузился в атмосферу тайн приемных детей, тяжёлой жизни и невозможных клубков лжи, время от времени цыкая на смеющегося Ленского. Настоящая жизнь, та, которую называют активной, началась, когда Володя узнал, что его друг умеет готовить только пельмени из Пятёрочки, найденные в магазине под самое закрытие. Так уж вышло, что первое, чем занялся Владимир, – бурные уговоры Евгения, чтобы тот согласился что-нибудь приготовить. В итоге, не изучив даже толком дом, Ленский старательно рассматривает каждый уголочек небольшой, но довольно уютной кухни, размышляя, с чего бы им начать. Дом, к слову, остался Онегину ещё давным-давно от дяди. Обещался ездить, проверять, держать дачу в чистоте и порядке, а вышло так, что появлялся тут не чаще, чем раз в два месяца. Оглядев весь ужас, постепенно здесь копящийся, в виде сорняков, пыли и полчищ насекомых, быстро поливал любимую дядину сливу посреди огорода и уматывал домой. Дольше оставался только на редких праздниках, когда удавалось выбраться с Таней на шашлычки, подышать воздухом на природе. Она, кстати, и приводила дачу в относительный порядок, попутно стреляя в сторону Евгения словечками вроде "бездельник", "дармоед", "безрукий", "как тебя земля носит" и всё в таком духе. — И так, начнём с простого, – воодушевленно пролепетал Ленский, хлопнув в ладоши, и будто бы не замечая сердитый взгляд в спину, – Я не поверю, если в твоем далёком детстве мама не готовила тебе оладушки. Всем мамы делали оладушки, тут и говорить не о чем, поэтому пора бы тебе пойти по её стопам. — Где ты во мне радостную мамашу увидел? – пробурчал сзади Онегин, – Или намекаешь, что сам – ребёнок? Тогда согласен, поехали. — Как тебе угодно, – хихикнул тот, – Главное, чтобы делал все правильно, а то в противном случае есть не сможешь. Решив для себя, что уговоры отвалить и дать выспаться в законный выходной, тем более в восемь утра, на Володю не подействуют, Онегин выдавил тихое "ну?". Придвинувшись чуть ближе, дабы не упустить ни одного момента, заставил себя слушать, в какую сторону лучше вертеть венчик, чтобы тесто не падало. Всё-таки не хотелось портить продукты и, к тому же, смотреть потом на погрустневшего Ленского. Грустный Владимир, как предполагал Евгений, вообще самое тоскливое зрелище, которое ему довелось бы видеть. После, конечно, Тани, с досадой и непомерной скорбью в глазах глядящей на вновь заросший лопухами до плеч участок, однако то уже реальная картина. С одиннадцатого раза Онегину удалось ляпнуть несчастное подобие оладушка на сковороду, не разбрызгав по округе раскалённое масло и даже не спрятавшись сразу после за Ленского, чтобы, если что, масло пшикало на него. Его же идея. Бедный кусок теста слегка подгорел, как говорится, первый блин комом, потому что Евгений три минуты не мог его перевернуть. Но второй пошёл куда лучше, отчего в горе-поваре прибавилось самоуверенности. — Отныне зови меня гением кулинарии, – пропел он, самодовольно любуясь своим первым не отвратительным оладушком. — Извини, но на Гордона Рамзи ты не смахиваешь, – Ленский рядом прыснул смехом, наблюдая сие зрелище. — Гордона кого? — Неважно. Можешь почистить картошку? — Не вопрос, – хмыкнул, припоминая, как в десять лет помогал маме в этом, после чего здорово порезался. Во всяком случае, навыки должны были остаться, – А зачем? — Как зачем. Лето, жара, хочу окрошки сделать. Есть-то что-то надо, а в такую погоду ничего особенно не хочется. — Володя. Ты такой умный. Затем Онегина заставили горбиться и пахать непосильным трудом за жалкую тарелку окрошки, проще говоря "сначала участок у ворот от сорняков убери, потом поешь". На следующий день Ленский уехал. Прыгнул в автобус и, кинув что-то вроде "скоро буду", умотал невесть куда. Зато Евгений, по крайней мере, мог себе позволить откровенно побездельничать, лёжа на диване перед телевизором с бутылкой лимонада, потому что Володя сказал, что от пива пузо растёт. Вернулся он с каким-то непонятным ящиком невозможно счастливый, судя по улыбке до ушей. Припёр рассаду. Онегин на это лишь повёл бровью, мол, делай, что хочешь, чем бы дитя ни тешилось. Так он и провозился в огороде до самого вечера, Евгению ещё и затаскивать силой в дом его пришлось, когда стемнело. Выяснилось, Владимир всегда хотел свой собственный садик или, на худой конец, маленький огородик, а мамина дача слишком далеко. Буквально. Через три сотни километров. Пришлось, проще говоря, Онегину смириться. Не отбирать же у дитины игрушку. Весь следующий день Евгений ходил сонный и невыспавшийся, почёсывая живот и подвывая песням Филиппа Бедросовича да Аллы Борисовны из барахлящего радио на подоконнике. Не выспался из-за комаров, посеяв где-то пластинки от них. Владимир же спал на удивление крепко, хоть и, проснувшись, не мог понять, с чего смеётся Онегин, пока не взглянул в зеркало и не заметил прямо на носу комариный укус. Однако позже Евгений, отыскав в кладовой одну чудесную штуку, решил всему роду ползучих и летучих отомстить, потому часов с пяти носился по дому, злостно размахивая мухобойкой везде, где можно и нельзя. Ленский же на это только тихо шипел временами, когда тот лупил своим великим оружием в сантиметре от сковороды с курочкой, которую он собирался готовить в этом дурдоме. Тогда и произошёл первый неловкий момент, после которого оба пару часов ходили молча и боясь смотреть друг другу в глаза. Довольно долго охотясь на одну особенно жирную муху, Онегин уже решил, что прибьет эту заразу, как профессионал, и даже не заденет Володю, только так вышло, что насекомое в последний момент изменило свои планы, а он, промахнувшись, своей мухобойкой со всей дури шлёпнул Ленского аккурат по пятой точке. Но, грех не отметить, чертовски классной пятой точке, из-за которой он ещё пару ночей спокойно спать не сможет. Не найдя, что ответить на возмущенно-удивленно-смущенный взгляд, быстро ретировался к себе в комнату вместе со своей мухобойкой. Что удивительно, Владимир даже не рассердился. Слава богу, вошёл в положение, понял гнев праведный и ошибку случайную. Была в нем ещё одна неоспоримо прекрасная черта, только за наличие которой он готов был расцеловать Ленского, если тот, конечно, позволит. Владимир никогда не возражал, чтобы Онегин курил в его компании, в отличие от всех его некурящих знакомых, с которыми приходилось сталкиваться. Таня, и та даже не выносила, умоляя Евгения убраться куда подальше. — Почему ты не считаешь это отвратительным? – Онегин кивнул на дымящуюся сигарету, зажатую меж средним, указательным и большим пальцами. — То, что ты делаешь, не может быть отвратительным, потому что это ты, – хмыкнул Ленский, будто сказал сейчас самую очевидную на свете вещь, и отпил немного подостывшего чая из огромной кружки. Они стояли на крыльце под мигающим фонарём тёмным-тёмным вечером, когда в траве в двух метрах от них уже трещал сверчок. — То есть, ты бы не посчитал меня таким, даже если бы я сказал, что я, к примеру, по мальчикам? – задумчиво протянул он, коротко оглядев Владимира. — Ну, – тот усмехнулся, на секунду опуская глаза в пол, – Вроде того. На следующий день Онегину до дрожи в коленях захотелось повесить гамак, который, по идее, должен был валяться где-то в сарае. Пролазив там, среди пыли и рухляди, два часа, нашел, чему оказался непомерно рад, но понятия не имел, что с ним делать дальше. Пришлось отвлекать Ленского с очаровательным платочком на голове, вероятно, чтобы не схлопотать солнечный удар, от его обожаемой рассады, и умолять помочь. В итоге разобрались, повесили, но вышло так, что прямо возле миниатюрного огорода Владимира, ибо только там было достаточно уютное и большую часть суток затемненное место меж двумя крепкими деревьями, которые могли бы удержать Онегина. Евгений, невозможно довольный, улегся на свой гамак, даже задремав в тени, пока Ленский снова до самого вечера возился в земле. — Нет, Жень, ты не можешь спать в гамаке, – под самую ночь Владимир, светя тому прямо в лицо фонариком, старался унять его, придумавшего какую-то ерунду, – Ты можешь упасть на мои помидоры. — Я правильно понимаю, тебя волнует не то, что я упаду, а что упаду на помидоры? – фыркнул тот. — Да, поэтому не валяй дурака и иди спи в дом, как все нормальные люди, – устало вздохнул Ленский, отчаявшись. — Но- — Бог с тобой, можешь спать, где хочешь, но если хоть один росточек помнётся, я с тобой не заговорю, пока не пересадишь всё. В ту ночь Онегин спал в своей комнате, только жутко обиженный и в обнимку с единственной вещью, что его понимала – мухобойкой. И всё-таки затруднялся сказать даже себе, почему бесился. Вроде по своей воле пошёл спать, потому что и правда может свалиться и всё помять, а Володя два дня над этими помидорами возился, тратил силы и время, старался. Евгений что, животное какое-то, чтобы так наплевательски относиться к чужому труду и чужим увлечениям. Но в то же время жутко обидно. Когда он ещё сможет в гамаке поспать, что за издевательство? А что-то вообще не менялось. Решив отпраздновать удачное завершение огородного сезона Ленского, когда тот наконец обжил свою рассаду, они полезли в дебри кладовой искать бутылочку говорю-тебе-Володь-прекрасного-шампусика. Никто точно не знает, сколько оно там лежит, но было ещё при жизни дядьки Онегина. Тогда, вернее, коллекционных бутылок было пять. Со временем, конечно, семейные праздники подкосили четыре, но одной повезло заваляться, той, которую они нашли. Собственно, что не менялось. Уже через полчаса Евгений, беспорядочно шлёпая тапками по всему огороду, но старательно обходя помидоры, гонялся за Ленским с криками, что малину с куста жрать нельзя, там же муравьи. А тому ни почём, смеётся и бегает, спотыкаясь на каждом третьем шагу, с этой своей малиной, и закидывает в рот по одной нарочно на глазах у злого Онегина. Евгений злится, бесится, пинает камни на дорожках, что его не слушают, как ребёнка какого-то, а догнать не может. Заметив, что Онегин плюнул на всё и собирается уходить, Владимир выкидывает эту несчастную горстку ягод куда подальше и бежит уже за ним. Это, к слову, было ошибкой, потому что за поворотом к входной двери дома его поджидали с бутылкой воды в руках, содержимое которой через мгновение оказалось на Ленском, неплохо смочив волосы и футболку. Кажется, где-то уже упоминалось о злопамятности данного индивидуума, только Владимир этого не знал. Теперь, вот, знает. Когда с малиной было покончено, а все припирания разрешены, они отыскали забытую где-то в огороде бутылку, приняв решение докончить её в доме во избежание каких-нибудь ещё казусов. Евгений, хорошо уже выпивший, доводил до своей кондиции икающего и хихикающего друга, рассказывая по ходу всякие забавные истории из своей жизни преподавателя, пока тема ленивой беседы не ушла вообще куда-то далеко и превратилась во что-то бессвязное и непонятное. — Я поднимаю свой бо-ока-ал, – невпопад протянул Онегин под радио, поднимая, всё-таки, бокал с шампанским. — Чтоб выпить за твоё здоро-овье, – куда мелодичнее подхватил Ленский, зная играющую песню и отзеркаливая жест собутыльника. — Но не вином хочу быть пья-ян, – всё так же ужасно продолжил тот, наклоняя хрусталь, чтобы чокнуться. — Хочу быть пьян твоей любо-овью, – хихикнув, Владимир закончил таки на одной ноте с Киркоровым, разнося по кухне звон бокалов, и, как показалось Онегину, слегка покраснел. Однако виной тому, вероятно, игристое. Затем, пока не закончилась песня, было принято решение потанцевать под влиянием редкого момента. Но, запутавшись в ногах ещё на втором не совсем синхронном шаге, оба полетели на пол, рассмеявшись, да там с пьяни и уснули. Утром, к слову, Евгений больше получаса жаловался на ноющую спину и шею, кое-как доковыляв до кровати и даже не стараясь вспомнить, что такого вчера делал, чтобы так закончить. А однажды, поднявшись то ли ночью, то ли ранним утром в туалет, нашёл Ленского в прихожей. Он сидел за одиноким столиком у окна, завернувшись в одеяло, и рассматривал что-то за стеклом, совершенно, кажется, забыв о чашке чая, покоящейся неподалёку. — Не спится? – позабыв о своей нужде, Онегин садится напротив, ёжась от прохлады, ибо сидеть в прихожей ночью в одних трусах и майке – так себе развлечение. — Вроде того, – Владимир лениво поворачивается, вздохнув. Между ними повисла какая-то непонятная тишина, образовавшаяся в ходе упорного мыслительного процесса обоих. Почему Евгений решил спросить это именно сейчас, он не знал, и готов был дать себе по голове за такое глупое спонтанное решение. — Я давно хотел спросить, но что-то как-то, в общем..ты..ты уже был в отношениях? – запинаясь из-за того, что ни разу не обдумывал, как будет звучать этот вопрос, выдавил Онегин. — Как раз об этом думал, – усмехнулся он, разглядывая стол, – Был. — И, ну, – сомневаясь, стоит ли напирать, он начал было следующий вопрос, но интерес всё-таки пересилил, – Так у вас это, ну, что-то серьёзное было? — Нет.. Не то что бы, – Ленский, всё ещё не поднимая глаза, заправил за ухо снова выпавшую прядь, которая была почему-то короче остальных, – Мне тогда только шестнадцать исполнилось, что там могло быть серьёзного. Онегин снова поёжился, почесав одной ногой другую, укушенную, видимо, комаром. — Но если ты о том, было ли мне плохо после всего, – наконец корокто глянув на Евгения, продолжил Ленский, – Да, было. — Володь, я.. Извини, что спрашиваю, но, – перебиваясь под вопросительным взглядом, он готовился задать вопрос, наверное, больше остальных интересующий его, – У тебя же нет никого, получается, ну, после того, то есть- — Я понял, – тихо перебил его Ленский, – нет. — Не хочешь? — Не знаю, – он выдохнул, слегка задумавшись, – Хочу, наверное, – после, додумав, добавил, – Но с подходящим человеком. Мне тяжело быть одному, – Владимир наконец легко улыбнулся, чем позволил Онегину расслабиться, – Пока только одна подруга спасает, таскается со мной и слушает мою болтовню уже какой год, хоть и считает меня невозможно скучным. Я даже не знаю, как сказать, насколько счастлив, что встретил тебя и сейчас сижу тут, на твоей даче, – бросил взгляд на часы позади Евгения, – в пять утра, и говорю с тобой. Онегин уже было хотел сказать что-то совершенно непоправимое, как-то объяснить вслух, почему сердце грохочет о рёбра, почему хочется улыбаться из-за того, что Ленский ему доверяет, как оказывается перебит. — А ещё ты обещал помыть посуду. — Что? – он удивлённо хлопнул глазами, бессовестно вырванный из своих мыслей. — Посуда, Женя, ещё вчера обещал, – усмехнулся Володя, поднимаясь со своего стула и придерживая одеяло, – Сказал бы сразу, если не можешь, я бы помыл. — Да я тебе что, совсем беспомощный, чтобы тарелку не суметь вымыть, – возмутился Онегин, – Я как по-твоему всё это время жил? Мне кухонные феи что ли чашечки-кастрюльки драили? — А ты разве живёшь один? – Ленский нахмурился, остановившись на пути в комнату, когда услышал "угу", – А Таня? — Таня? – Онегин не мог понять, что происходит, уже второй раз за это утро. — Вы разве не.. — Что? Да боже упаси! – вскрикнул он, подрываясь с места, – Как тебе только в голову эта чушь пришла. Это же страшный человек: пить не умеет, всё время отчитывает и угрожает, сигареты мои терпеть не может. — Извини, – удивлённо пробормотал Владимир, только через пару секунд поняв, какой неловкий вопрос задал, – Я тогда это, вздремну пойду, может получится. — Хорошо, а я посуду эту твою помою пока, – оповестил его Евгений с чересчур снисходительным видом, будто всё ещё обижаясь на недавно сказанное, но, так и быть, упустив это из виду. Так получилось, что проспал Ленский до обеда. Онегин же всё это время пинал балду, но тихо, не желая ненароком разбудить Владимира и размышляя, чего бы сегодня поделать. Походил по комнатам, посмотрел парочку книжек, перечитанных вдоль и поперёк по десять раз ещё в подростковом возрасте, подумал, что надо бы наверно полить эти володькины помидоры, потому что третий час на дворе, а он их в одиннадцать поливал обычно. Напялил свои растянутые шорты, вышел из дому и решительной деловой походкой направился за шлангом, а затем к помидорам. Слава богу, хватило мозгов напор минимальный поставить, а то снесло б володины растения подчастую. Из-за громкого звука струящейся воды проснулся Ленский, и понеслась.. — Пошёл вон от моих помидоров, дилетант проклятый! – выбежав из дома в одних спортивках, закричал Владимир, пытаясь догнать Онегина. Тот, только заметив нотки негодования в чужом лице ещё до того, как огород разразился криками, бросил дело своё благородное и пустился бежать, куда глаза глядят, понимая, что натворил что-то не то. — Их нельзя поливать сверху, дурак! Листья погорят! – не унимался он, порываясь уже поднять первую попавшуюся палку и запустить её в горе-огородника. Судьба в этот день была явно на стороне Евгения, ибо удалось ему выскочить за ворота, оставив внутри одного Володю, попавшего веткой как раз по этим самым воротам. Он за ним не погонится, потому как нужно дом закрывать, а в том, что сделать этого Ленский не сможет, Онегин был уверен. Теперь оставалось только шататься где-нибудь, пока пыл и гнев праведный в лице весьма симпатичного библиотекаря не утихнут. Выбор касательно того, где промотать время, пал на здешний магазин, потому как до него, во-первых, пилять полчаса в одну сторону, а во-вторых, можно купить чего-нибудь, что стало бы песком в тушении пожара. Оля как-то говорила, что Владимир любит сладкое, что ж, очень вовремя. Круассаны с малиновым джемом спасли положение. Вернее, Онегин, притащивший пакет выпечки и гордо вручивший его Володе с простым "на". Ленский, оторвавшись от прикапывания своих драгоценных помидоров, как-то полуудивленно посмотрел на местного добытчика. Видно было, что уже не злился, видать, оценил благородный порыв помощи Евгения, хоть тот и спалил половину ростков, а два вообще сломал. А следующим утром, не успело солнце выйти, а петухи поорать, на порог завалилась Таня, раскидывая везде сумки, с криками "С днём рождения, Женечка". Женечка, к слову, только глаза продрал, как на него налетела подруга, отчитывая за незакрытую дверь и за то, что ни слова не сказал Ленскому. Тот же, разбуженный криками, тихонько переминался с ноги на ногу, стоя у входа в комнату Онегина и не желая влезать в семейную ссору. Знакомство у Тани и Владимира, можно сказать, задалось, потому как оба показались друг другу милыми, и он отчаянно не понимал, почему Евгений так недолюбливает свою прекрасную подругу. Пока парни собирались под чутким руководством Лариной, та трещала о самых интересных новостях за последнее время, потому что они сидят на краю географии без связи и интернета уже неделю. После же, загрузив их пакетами с маринованным мясом, всучила походный мангал и потащила обоих на речку неподалёку. Не дело же всё-таки в собственный день рождения сидеть дома без шашлыка. Впрочем, Онегин, захвативший с собой бутылочку старинного русского пойла, против не был. Однако вопреки всем законам и стереотипам о том, что мясо любит мужиков, жарить его пришлось Тане, поскольку Владимир увидел уточек и умотал в самые дебри, а Евгений боялся его бросать. Мало ли, провалится куда-нибудь или забежит так далеко, что потеряется. Место всё же незнакомое. Онегин начал думать, что это совсем не его праздник. Таня и Ленский, набрав себе тарелку еды, отодвинулись, громко что-то обсуждая и оставив именинника в гордом одиночестве уминать свинину, с великого горя запивая тайно принесённой водкой. Даже если ему и было слегка обидно, ни за что бы не сказал, потому продолжил сидеть и с обидой в глазах исподтишка наблюдать, как те общаются. Владимиру же скучно не было совсем, потому как тот узнал о своём недавнем соседе столько нового, что трудно было это всё уложить в голове. Чуть ли не слёзно прощаясь с мальчиками, Таня расцеловала бедного, измученного и утомлённого днём Онегина и, когда уже залезала в автобус, кинула короткое "А ты посвежел, скажи спасибо Володеньке", что должно было, наверное, быть комплиментом, пока сам Онегин бормотал что-то о том, как же она нравилась ему школьницей, тихой и спокойной. Владимир и Онегин, вернувшись домой с остановки и уже валясь с ног, наконец облегчённо выдохнули, приложившись спинами прямо к стенкам прихожей, тут же рассмеявшись. Ленский, напялив огромные онегинские шлёпки, через силу поплёлся поливать свои бедные растения, пока те не полегли из-за недостатка влаги, в то время как хозяин обуви исследовал просторы телевидения, развалившись на любимом диване. Оба думали, как придут, помыть посуду, только ни сил, ни желания к ночи не осталось ни у кого. — Тебе домой не пора, садовод? – выглянув на ночную прохладу, Евгений позвал Володю, очевидно непомерно занятого. — Да скоро уже пойду, – послышалось откуда-то из глубин огорода. — Там тот сериал начался, который рекламировали, ты его ещё посмотреть хотел, – прохрипел Онегин, не привыкший громко разговаривать. Оттуда же, где доносился крик, раздались шлепки резиновых сланцев об плитку, а через считанные секунды из темноты под свет фонаря вылез Ленский, бросив на дорожку перчатки и тщетно стараясь вытереть щёку от мазка земли. — Ты чего хрипишь? Горло болит что ли? – поинтересовался тот, приложив руку к чужому лбу, – Температуры вроде нет. — А? Да не, всё хорошо, – удивился он, дожидаясь, пока Ленский, стоя у зеркальной двери, всё-таки вытрет эту свою несчастную щёку, – Давай я, не могу смотреть на это жалкое зрелище, – чуть отклонившись назад, Онегин зачерпнул немного воды из небольшого умывальника, висевшего в сенях, и выглянул обратно, задержав ладонь на чужой щеке чуть дольше, чем было нужно. — Всё? – Владимир повернулся к своему размазанному отражению. — Ага, идём, – Евгений скрылся в доме, жестом позвав за собой Ленского. — Ты пил? – юноша, сидя рядом с Онегиным перед телевизором, только сейчас обратил внимание на лёгкое облачко перегара вокруг него. — Немного. Хочешь, отодвинусь? – тот уже было засуетился, действительно намереваясь уйти подальше, дабы не вонять своими флюидами закоренелого алкаша. — Нет, сиди, – усмехнулся Ленский, – Ты сегодня именинник, тебе можно, – и, чего совсем не ждал Евгений, улёгся головой на его плечо, – Спина устала. Не возражаешь? — Не-а, – протянул тот, почти заметно улыбнувшись. — Собери завтра черешни, сварю тебе компот, чтобы не пил всякую гадость, – между словом попросил он, потакая своим идеям, как всегда появляющимся слишком спонтанно. — Как скажешь, – хмыкнул Онегин, вспоминая, где у него вообще растёт черешня. Оказалось, даже это Владимир делает идеально. После долгих расспросов выяснилось, тот три года жил у бабушки в деревне, потому умеет буквально всё, что можно и нельзя сделать на даче. Какой уж там компот, когда парень ежегодно закрывал по тридцать банок малинового варенья. Оттуда, к слову, и пошла необъяснимая тяга к этой ягоде, которую тот не мог контролировать от слова совсем. Да и не то что бы, впрочем, пытался, потому как утром Онегин снова поймал его в зарослях кустов малины, уже даже не заикаясь о букашках и грязи на ней, ибо попросту бесполезно. И все бы в Ленском прекрасно, только было одно огромное но. С каждым разом Онегину всё труднее откровенно не пялиться на его шею, когда тот у него на глазах переделывает свой очаровательный хвостик, без которого всё-таки ему лучше. Владимир его, конечно, за этим делом пока ни разу не поймал, занятый своими планами, но чувствует Евгений, такими темпами это ненадолго.