20 ноября 1929 года. Позднее утро в Парагвае.
Анхель Пахарито проснулся в холодном поту. Ему приснился форменный кошмар — выдержанный в техасском стиле мачо с трехдневной щетиной на скуластой морде и горящими дьявольским огнем глазами пытался зарубить его длинной кривой саблей, вероятно, ятаганом, нанося одну рану за другой. Истекая кровью, Анхель пытался бежать, но вы же знаете, как это бывает в ночных кошмарах, — противник непременно нагонял его и наносил новые, хотя и не смертельные раны, доводя жертву до приступа безудержной паники. Ближе к одиннадцати часам генералиссимус и вождь парагвайского народа сообразил позвать помощь, и стража, разбудив босса, тем самым немедля завалила вконец обнаглевшего техасца. Справившись с легкой дрожью от пережитого ужаса, Анхель закурил. Этот прием он подсмотрел у известного британского премьер-министра Уинстона Черчилля. Курение сигар Romeo y Julieta всегда его успокаивало. Иногда он курил и Cohiba, пуская дым кольцами. Главное, чтобы сигары были потолще и вручную скручены на бедрах горячих молодых кубинок. Обкурившись, Анхель заказал прислуге свежий ром. Пока ром доставляли по назначению, он успел облачиться в любимую военизированную форму оливкового цвета с длинной наградной планкой и золотыми пуговицами, натянул на шею крупный католический крест из чистого золота со стразами Swarovski и рухнул в обитое шкурой леопарда кресло. Настало время поработать, обмозговать сложившуюся политическую ситуацию, принять соответствующие меры. Почему ему не приснилась Аннабель? Эта чудесная мулатка с кожей, подобной восхитительному молочному шоколаду, выписанная им по каталогу из солнечной Бразилии? Вчерашний вечер прошел отвратительно. Его верный и доселе безотказный друг не встал. Не помогли даже хваленые кремлевские таблетки. Неужели старость берет свое? И он больше никогда не сможет удовлетворить женщину?! Не означает ли увиденный сон, что Аннабель изменяет ему с другим? Но тогда с кем?!.. Второй повод для беспокойства — не далее как три дня назад сборная Парагвая заняла всего лишь второе место на южноамериканском чемпионате по футболу, позорно уступив Аргентине. То, что список лучших бомбардиров возглавил любимчик торсиды Аурелио Гонсалес с пятью мячами, слабо утешало парагвайский народ. А ведь в следующем, 1930 году, в соседнем Уругвае пройдет первый чемпионат мира по футболу. Что, если сборная Парагвая и там облажается? Разъяренные болельщики устроят революцию! От этих переживаний Анхель едва не сорвался в истерику. Но мундир генералиссимуса и титул вождя требовали от него держать марку. Он проделал несколько глубоких вдохов-выдохов, пытаясь замедлить участившийся пульс. Что по такому поводу посоветовал бы его психоаналитик? Заместить малую проблему более крупной? Но какая проблема может быть ужаснее постигшей его сексуальной катастрофы?!.. Ну конечно! Анхель даже потер руки в радостном предвкушении. Война! На огромном, в человеческий рост, глобусе в его кабинете особо ярко были выделены два государства. Желтым солнечным цветом — родной и милый сердцу Парагвай. Коричневым, цветом фашизма, — империалистически настроенная буржуазная диктатура — Боливия, сделавшая себе имя и завоевавшая авторитет неустанной торговлей наркотиками, а именно кокаином. Грязные и липкие щупальца словно тянулись от ее границ к горлу мирного патриархального Парагвая. «Подонки!» — подумал Анхель. Не то чтобы он сам не приторговывал наркотой, но себе он готов был это простить, поскольку очень нуждался в деньгах. Когда же на этом зарабатывали другие, его светлая душа наливалась благородной яростью. Анхеля беспокоила конкуренция. Особо циничным он считал тот факт, что чертовой Боливией руководил его родной брат-близнец Дьябло Пахарито, только без усов. Анхель Пахарито хорошо знал своего брата, знал, что Большой Войны между ними не миновать, такова научная природа империализма. Им, понимаешь, жизненное пространство необходимо, новые плантации коки, новые рынки сбыта. Да и погоня за свежими месторождениями нефти (а геологи намекали, что таковая на западе Парагвая должна найтись) в последние годы стала модной. Не счесть войн и конфликтов, возникших из-за этой вонючей горючей жидкости. Bueno... Значит, война... Или нападут на него, или нападет он сам. Но когда нападет враг? Двадцать второго июня, ровно в четыре часа? Нет, это уже военная классика. На такой дешевый развод может попасться только диктатор какого-нибудь Северного Габона или Внутренней Эритреи. Дьябло, конечно же, будет поумнее. Он попытается обмануть своего брата, мудрого вождя парагвайского народа. Скажем, нападет двадцать третьего июня и не в четыре утра, а в четыре вечера. Это практично. Не надо рано вставать. Еще успеешь пообедать. И после обеда можно даже часок вздремнуть. В голове Анхеля созрел Большой План Превентивного Удара — Вариант Bis! Ударим в три вечера! Но готовы ли вверенные ему войска? Погрязший в чревоугодии, Анхель давно не беспокоился о состоянии Вооруженных Сил своей страны. В Большой Британской Энциклопедии, в разделе, посвященном армиям банановых республик, про парагвайскую военную мощь говорилось кратко — «недостойна упоминания». Обескураженный подобной лаконичностью британских ученых, Анхель набрал на красном дисковом телефоне с парагвайским гербом, сильно напоминающим логотип вьетнамской «звездочки», короткий номер: — Полковник Хосе Феликс Эсти-гар-ри-биа?.. — фамилию своего военного советника он выговорил с трудом. — Зайдите после обеда. Зачем?.. Есть вопрос государственной важности. Любовница? При чем тут любовница?.. Нет, я же сказал — государственной важности! Вы уши мыли?.. Вот и хорошо. Потом положил трубку на место и заорал, не доставая сигару изо рта: — Какого черта мне не принесли ром?!***
Вечер того же дня. Река Парагвай. Паровая яхта Анхеля Пахарито «Южный Крест». Роскошно меблированная каюта N2.
Анхель догадался о приближении полковника по громкому скрипу несмазанных кирзовых сапог и постарался придать своему лицу величественное выражение. — Buena noches, сэр! — пожал Хосе Феликс руку генералиссимусу. Его американская белоснежная в тридцать два зуба улыбка подействовала на диктатора обезоруживающе и он расслабился. — Присаживайтесь, полковник. Чувствуйте себя как дома. Полковник пожал плечами, плюхнулся в большое кожаное кресло и закинул сапоги на стол, едва не уронив при этом трехрожковый бронзовый канделябр. Анхель не любил амикошонства*, но уважал Эстигаррибиа за стратегический ум и нестандартное мышление. «После войны и расстреляю!» — подумал он, а вслух начал: — Вот вы, полковник, в прошлом году с ревизией весь Парагвай обскакали... — Ну... Было дело, — нехотя признался Хосе Феликс, прикуривая папиросу от пламени свечи. Воспоминания были не очень приятными — на одном ранчо он чуть не отравился паленой каньей*, потом бесконечные стычки с индейцами гуарани буквально на пустом месте, а после четырех тысяч километров верхом ему пришлось хоронить коня и серьезно лечить задницу. — И как у нас в стране с вооруженными силами? Возмутительно, что британские ученые в своей Энциклопедии признали их недостойными упоминания! Неужели это действительно правда? — Э... А... Ревизия не выявила наличия таковых, сэр. В Энциклопедии все верно написано. Нет у нас армии. И флота тоже. Есть лишь секретная служба и почетный караул. — Вот как?! — удивленный вождь заерзал на стуле. — Как же нам удалось отразить рейд боливийских гангстеров в деревне... Не помню названия, а? В газете еще писали об этом. — Вы имеете в виду тех, что в прошлом году пытались экспроприировать груз наркотиков с Вашей фабрики «колес» в Чако? — Именно. — Согласно моим сведениям, народ сам с ними как-то справился. Старый винчестер и острые вилы в руках крестьянина порой чудеса творят! — Вот как?.. Что ж... Похвальный патриотизм! Пусть так. Перейдем к делу, — голос диктатора приобрел суровые нотки, — ради которого я, собственно, вас и вызвал. Хосе Феликс вдруг сжался и похолодел от страха. Недокуренная папироса едва не выпала у него изо рта. Сапоги спустились со стола, словно готовясь к бегству. К делу? Все-таки о любовнице? Неужели Анхелю стало известно, что за его спиной он регулярно спит с Аннабель?! Что его выдало? Кто его сдал? Ординарец? А может, знойная мулатка сама проболталась? Решила похвастаться? Вот сучка! — Думается мне, полковник, война на носу. Брат мой, близнец Дьябло, зуб на меня точит. «Война?! Всего лишь война? Господи, а я то... Пронесло!» Хосе Феликс выдохнул с облегчением. Лучше всенародная катастрофа, чем личная. К тому же под соусом военных расходов можно прикарманить немалую сумму. Когда речь идет о финансировании армии, каждая гайка и болт становятся дороже в десять раз! — А по какой причине будет война? — Неважно по какой причине! — сверкнув глазами, выпрямился в кресле диктатор. — Важно, что войны УЖЕ не избежать! С интуицией у меня в порядке. А вот с вооруженными силами у нас в стране порядка нет! С последним словом Анхель показательно нанес по столу из красного дерева столь мощный удар кулаком, что едва не сломал себе руку. — Чертова ИКЕА! — выругался он и тут же электрическим звонком вызвал слугу с обезболивающим. Полковник Эстигаррибиа понял, что аудиенция заканчивается. — Сколько у меня времени? — Времени... Если война начнется в июне, то... — уже спокойнее начал рассуждать про себя Анхель. — А Британия это северное полушарие, у них наоборот... Значит, наша осень — их весна... Ясно... Чтобы к весне в Большой Британской Энциклопедии появилась достойная уважения статья о моей армии! — Так точно, сэр! Немедленно приступаю! — И о флоте! — вдогонку крикнул диктатор. До войны оставалось еще полгода. — Успею! — уверенно пробормотал полковник Эстигаррибиа, скорым шагом покидая яхту босса. В воздухе отчетливо чувствовался пьянящий запах больших денег...***
В это же время во Франции. Париж. Район «красных фонарей». Классическое французское кафе.
Усталый Керенский в малиновом пиджаке сидел за крайним столиком и пил традиционный эль из Северной Франции «Бьер-де-Гард». Пил и вспоминал далекий и трагический 1917-й, оставивший глубокий след в его психике, и знаменитый, уникальный в своем роде побег из Зимнего Дворца. Когда «Аврора», груженная большевиками золотыми запасами России на случай неудачи восстания, под командой комиссара Дыбенко разрушила точечными ударами левое крыло Зимнего, Александр Федорович, имевший юридическое образование, уже тогда задумался о бегстве. На столе у него лежал «ДекретЪ о мире, земле, хлебе и водке» с подписью В.И.Ленина. «Нет, — подумал тогда Глава Временного Правительства, изучая в лупу закорючки вождя большевиков, — такой не пощадит, расстреляет и пепел с аэростата над Финским заливом развеет». Потом на Зимний кучей, словно бесчисленные тараканы, полезли большевики. Хорошо, что во дворе стоял ромбический танк английского производства, именуемый иначе «лохань», и женский батальон амазонок. Штурм Зимнего дворца удался только с четвертого раза, когда в танке кончились патроны. Бабы разбежались еще во время первой атаки. В четвертый раз во главе отряда большевиков был сам Вовка, недавно вернувшийся из Разлива, где находился в «отпуске по семейным обстоятельствам». Пламенная речь, придуманная им после тройничка с Надеждой Крупской и Инессой Арманд, стимулировала рабочих и крестьян на классовую борьбу не хуже мельдония. — Ур-ра!!! — закричали они в едином порыве так, что в Зимнем задрожали стекла, и «не щадя живота», с красными знаменами наперевес, бросились на новый смертельный приступ. Лунный свет, сверкавший на кончиках их штыков, прямо намекал буржуям на бесполезность сопротивления. Меньшевики уступали числом большевикам по определению, поэтому чугунные ворота не выдержали напора и треснули. — Хенде хох! Я — Ленин! — заорал Ильич, ворвавшись в зал заседаний, где министры Временного Правительства в клубах табачного дыма обсуждали важный вопрос о налаживании устойчивых дипломатических отношений с Гвинея-Бисау и Бельгийским Конго и выводе доходов от торговли водкой в офшоры. От страха министры бросились под стол. Удивленный Ленин бросил туда гранату. Раздался оглушительный взрыв. «У́хи! У́хи!..» — орали министры, впервые услышав взрыв боевой, а не учебной гранаты. Покрытый липкой министерской кровью, Ильич истерично восклицал: — Вся власть Советам! На кол буржуев! Ищите его! Мне нужна голова этого Керенского!!! В суматохе Александр Федорович быстро натянул колготы Фанни Каплан*, платье в горошек и дешевый парик. Затем, воспользовавшись тем, что Ленин переключился на разговор с немцами по телефону о денежных переводах, сумел ловко обмануть Человека с Ружьем и огородами бежал в Финляндию. Не обнаружив в Зимнем ненавистного Керенского, Ленин понял, что скоро начнется Гражданская Война, Красный Террор, Субботники и заплакал навзрыд. Этот плач все время снился Керенскому, если накануне он бухал. — Все! — дал себе зарок Керенский. — Больше никакой водки! Перехожу на минеральные воды. — Керенский?!.. Александр Федорович?! — удивился Саблин, представший перед бывшим Главой Временного Правительства в кожаной шоферской куртке французского таксиста. — Саблин?! Николай Евграфович?! — Я думал, вы давно строите для большевиков ДНЕПРОГЭС, а вы, оказывается, бухаете в Париже?! — Что вы разорались? Люди же вокруг! Садитесь... — Узнали, значит? — Вы мало изменились. Будете минералку? — Какая мерзость... — поморщился Саблин. — Купите мне лучше пива! — Вы разве не за рулем? — намекнул на его шоферскую куртку Керенский. — А вы из дорожной жандармерии? — Справедливо! Спустя несколько часов обмена воспоминаниями и активного отдыха бывшие товарищи по партии, когда-то сидевшие на заседаниях социалистов-революционеров* за одним столом, снова были не разлей вода, но уже в стельку пьяны. — Заплатите за пиво, Керенский... — Позвольте, а почему я? — Потому что за девок платил я! — резонно заметил Саблин, искавший способ отложить лишний франк на техосмотр своего «Рено». — Девки ваши никуда не годились... — высокомерно поморщился Керенский. — Они настолько необразованны, что я даже не возбудился... И почему вы со мной фамильярничаете? — Девки — самый сок, а вот вы дали маху! — возразил Саблин. — Желаете отделать балерину или куртизанку с университетским дипломом — ищите сами. Cherchez la femme, как говорится! Французский флаг вам в руки! — И все равно... — Я не собираюсь спорить с вами, Александр Федорович, — вдруг повысил голос Саблин, вспомнивший, что по призванию он морской офицер, а не смуглолицый таксист из южных республик. — ГПУ*, а может, и сама РУКА* ищет вас! ВАС!.. А не меня! — Это что, угроза? Нет?.. Считаете, что вас-то ГПУ не ищет? — Я всего лишь бывший эсер, монархист и морской офицер. А вы — военный министр, Глава Временного Правительства, — упорно продолжал гнуть свою экономическую линию Саблин. — И, согласно принятому большевиками закону о невозвращенцах, считаетесь ими государственным изменником. — Как и вы! Вы тоже невозвращенец! — больно ткнул в него пальцем начавший злиться Керенский. — А я — министр, вы верно изволили заметить, но быв-ший! Бывший! И это юридический факт! — Пусть бывший, но кое-кто здесь в эмиграции считает, что именно вы украли Корону Российской Империи! — вытащил козырь из рукава Саблин. — Замолчите! Ничего я не крал! — вскочив с места, вдруг исступленно закричал Керенский, обратив на себя невольное внимание прочих посетителей кафе. — И еще говорят, будто спрятали вы ее в проруби! — Бред! Россказни желтой прессы! Я не занимался подледным ловом с 1902 года, когда провалился под лед на Волге, — уже спокойнее, опустившись на стул и взяв себя в руки, отвечал Керенский. — Дай им волю, они в иллюминаты меня запишут! — А еще... — не унимался Саблин. — Ну хватит! Заплачу я за пиво! «Корона в проруби... Где те газеты, в феврале семнадцатого называвшие его «рыцарь революции», «львиное сердце», «первая любовь революции», «народный трибун», «гений русской свободы»?» — думал Керенский, отдавая гарсону последние франки. «Хоть на этом сэкономил!— думал Саблин.— Ох и крепкий же орешек!.. Но все по справедливости. Просрал Россию — будь добр раскошелиться!» — А когда это вы стали монархистом?***
Поздним вечером в кафе на Монмартре совершенно пьяный, в двух минутах от отключения от реальности, капитан третьего ранга услышал за своей спиной следующий разговор на русском языке: — Керенского сбросили с Эйфелевой башни. — Живой? — Да нет. Сдох сразу, контра. Не вынес потрясения. Сердце, говорят, изношенное было. — Устриц надо было меньше жрать!.. — послышался злобный смех. — А шлем? — Какой шлем? — Корона Российской Империи! — Нет. Короны при нем не было. Только кошелек и паспорт. Поддельный, надо сказать. На имя Иванова Ивана Ивановича девяностого года рождения. — Деньги? — Денег при нем тоже не оказалось. — Пропил, скотина! — Одним белоэмигрантом меньше! Надо узнать, с кем он бухал... Возможно, с бывшим белогвардейцем, может даже с каппелевцем! «РУКА! — догадался Саблин. — Или ГПУ! Все! Мне конец!» И вырубился. А люди за спиной все говорили и говорили... На следующий день полностью протрезвевший Саблин трясся в скором поезде, следующем в Кале. Там перемахнуть на паром и двадцатиузловым ходом через Ла-Манш... Его манил Лондон, как наиболее последовательный противник советской власти.