Итак, в Париж! А дальше — в солнечную Барселону. Саблин без большого сожаления покинул Туманный Альбион, так и не ставший для него второй родиной. Весь свой скарб он почти за бесценок продал хозяину дома, где снимал комнату, при себе оставив лишь самый необходимый минимум. Глаза тщедушного старикашки блестели в предвкушении потенциальной прибыли от перепродажи. Идиот... Как будто эти деньги пригодятся на том свете...
Садясь на паром Дувр-Кале, Саблин трепетно пересчитал командировочные. Да, сильно не разгуляешься... Зато в кармане у Саблина была надушенная рисовая бумага из посольства в Лондоне с подписью и сургучной печатью самого генералиссимуса:
«Подателю сего оказывать непременное и безоговорочное содействие. Пахарито». С этим документом он рассчитывал обеспечить себе легкую жизнь вплоть до посадки на лайнер в Барселоне.
Поначалу, непрерывно пересаживаясь с одного вида транспорта на другой, особо нигде не останавливаясь на ночевки, Саблин чувствовал себя героем жюльверновского романа «Восемьдесят дней вокруг света». Такси, поезд, паром, такси, поезд... Дополнительное сходство заключалось в том, что его, как и Филеаса Фогга, преследовали недоброжелатели. Но если флегматичного эсквайра преследовал вредный, но откровенно туповатый полицейский мистер Фикс, то новоявленному капитану парагвайского флота угрожали смертельно опасные боливийские и советские, а может, и еще чьи-то секретные службы.
Первые нехорошие звоночки Саблин заприметил еще в ночном поезде, следующем из Кале во французскую столицу. Его соседкой по двухместному купе оказалась молодая смуглая латиноамериканка, обладательница роскошных форм и ножек, облаченных в дорогие шелковые чулки. То, что она из Южной Америки, он понял как-то интуитивно, так как в последнее время много общался с представителями этого загадочного континента. Саблин все еще находился под впечатлением от скоропостижной смерти дона Севильи, поэтому решил держать уши востро.
Только задача это была непроста для выполнения. От нее разило такими духами, что Саблин, давно не пробовавший на себе женской ласки, буквально физически ощущал их действие на своем мужском органе. Он что-то слышал о новых революционных духах, в которые добавляли то ли афродизиаки, то ли феромоны. Саблин не сильно разбирался в химии. Он достал записную книжку и отметил в качестве первостепенных задач в Париже — снять «кудесницу» на улице Пигаль.
В руках у латиноамериканки был свежий номер «Daily Mirror» с заголовком на пол-аршина «Таинственное исчезновение баварского ученого! Профессор Райнер Квятковски-Гильдебрандт, неофициально считающийся немецким гением, подобно американцу Никола Тесла, не вернулся домой после проведенной им в мюнхенской пивной лекции на тему «Перспективные гидравлические приводы и автономно функционирующие машины будущего».
— Что вы об этом думаете? — вдруг обратилась она к нему, похлопывая ресницами.
— О машинах будущего? Или об этом Квятковски-Гильдебрандте?..
— Да, о нем.
— Ничего хорошего, — немного поразмыслив, ответил Саблин. — Судя по фамилии, он — немец польского происхождения. А вождь большевиков Ленин однажды метко заметил: «Немчура и поляки — дурные люди».
— Позвольте, так вы — марксист?! — с выражением легкого испуга спросила она.
— Упаси Боже, я их ярый противник! Но это единственная фраза Ленина, с которой я не стал бы спорить.
— Я слышала, его труп как египетскую мумию в Москве в прозрачном саркофаге за деньги показывают.
— В саркофаге от него меньше вреда, — предположил Саблин.
В дверь купе постучали. Рыжий мальчик из вагона-ресторана с невыразительным именем Франсуа на бейджике навязывал свои гастрономические услуги скучающим пассажирам.
— Угостите даму? — предложил он Саблину вино.
— Не стоит... Мне известно, что пассажирам, следующим из Кале в Париж, вы подаете совсем другое вино, нежели на пути из Парижа в Кале.
Франсуа понял, что разоблачен, и ретировался. Латиноамериканка изобразила разочарование и закрылась от соседа по купе газетой. На странице, обращенной к нему, Саблин вдруг с ужасом увидел название другой статьи: «Давид против Голиафа. Простой русский офицер отважно берется восстановить судоходство на Амазонке, очистив реку от бронированного гидры — ужаса под боливийским стягом».
— Твою ж... Вот так расщеколда...* — прошептал он. Да, прямо перед отъездом Саблин успел встретиться с Хедвигой, той самой знакомой высокого полета. Это произошло в Фарнборо, что между Портсмутом и Лондоном, где устраивали популярные авиашоу. Хедвигу интересовали аэропланы, Саблину было по пути. Они выпили, за стаканом он немного рассказал о своей новой работе и полученном задании. Ничего секретного. Все это уже было известно боливийской разведке. В ожидании поезда, поглощенный предстоящими заботами, он не слишком следил за ней. А вот Хедвига смотрела на него уже другими глазами, с открытым ртом слушая его историю и не забывая при этом что-то отмечать в своем блокнотике в обложке из крокодиловой кожи.
Сказала тогда, что тоже собирается в дальнее путешествие. О чем намеревалась писать книгу в твердой обложке с иллюстрациями в стиле комиксов. Но, должно быть, Хедвига и легкой журналистикой пробавлялась. Оперативно сработала! Хорошо, что хоть фотографии в статье не было.
«Ну, спасибо, удружила...» — подумал Саблин, пытаясь понять, какие трудности может доставить ему эта ее выходка. Да, в целом ничего тайного, но огласка на полмира... Этот Эстигаррибиа, конечно, не уволит (заменить Саблина некем), но пистон вставит...
Тут Саблин внезапно сообразил, нет, его осенило!.. Что латиноамериканка, едущая в Париж в одном с ним купе, здесь неспроста. Ой, неспроста! Он пригляделся к деталям, напряг память, кое-что проанализировал, сделал окончательный вывод и перешел в «атаку», памятуя, что нападение — это лучший вид обороны.
— Позвольте, угадаю. Вы из Боливии!
— Угадали, — отставила она газету.
— Я вспомнил, что, когда проверяли билеты, мельком видел ваши документы. Обложка паспорта цветов национального флага Боливии.
— Вы очень наблюдательны. Это сейчас входит в моду.
— Давайте я еще погадаю. Вы ведь неслучайно делите со мной одно купе?
— Неслучайно.
Саблин по глазам попытался понять — вооружена она или нет? Даже если так, то он был уверен, что справится с ней. Но что, если она не одна? Хм...
— Отлично. Значит, БОСС... Вы, конечно, хотели бы, чтобы я работал на вас?
— Как проницательно! — хищно улыбнулась Мари-Хуана. — Это будет моя сотая успешная вербовка.
— Сотая?.. Похоже, что вы работаете на износ. Не щадя живота, так сказать...
Мари-Хуана не поняла последних слов Саблина, но ловким движением рук достала из сумочки какие-то бумаги, очевидно, чтобы он их подписал.
— Какая самоуверенность... — удивился столь откровенной наглости Саблин. — А что, если я откажусь?
Мари-Хуана очень медленно расстегнула верхнюю пуговицу своего платья, значительно усилив и без того впечатляющее воздействие своих прелестей на Саблина. Капитан парагвайского флота непроизвольно сглотнул слюну. Это были самые роскошные буфера, которые он видел в своей жизни.
— Говоря «нет», вы лишаете себя возможности! — гипнотизировал ее голос. — Подумайте, что получите, если согласитесь!
— Натуральный обмен? А что, предлагать деньги уже не в моде?
— Господь одарил меня иным, более ценным, чем деньги, даром, — напористо возразила Мари-Хуана. — Игнорировать его, право, большой грех!
У нее, конечно, были деньги, выделенные специально для вербовки, но тратить их по назначению она считала кощунством. Мари-Хуана безо всякого стеснения приподняла подол платья, зацепила ловкими пальчиками верхний край чулка на правой ноге и медленно потянула вниз...
— Вот так, просто? А как же прелюдия, игры разума, интеллект?
— И где сейчас ваш интеллект?
— Справедливо! — пожал плечами Саблин и начал расстегивать рубашку. Игнорировать такую возможность и правда грех!
***
В соседнем купе, напротив огромного роста индейца из племени аймара, сидел средних лет монах-капуцин и лениво читал статью в газете «Вечерняя Москва» о первом полете советского дирижабля «Комсомольская Правда», построенного студентами аэромеханического училища. Ниже была заметка о приземлении на Ходынском поле уже германского дирижабля «Граф Цеппелин».
Монах сначала засомневался, но автор для убедительности привел подробности — что двести пятьдесят человек держали его за стропы, пока из пожарных шлангов в специальный отсек дирижабля накачивали балласт. Монах решил, что такое сложно выдумать. Автор статьи утверждал, что германцы своим визитом хотели уязвить молодую советскую республику. Монах недовольно поморщился. Ох уж эта неугомонная германская военщина!
На следующей странице был печальный анализ безвременной гибели одновременно двух советских гигантов мысли — застрелившегося поэта Маяковского и художника Репина. Монах твердо знал, что Маяковский не стрелялся — имея в карманах «Баярд» и «Браунинг», он почему-то воспользовался не числившимся за ним «маузером». А монах знал, кому принадлежал тот «маузер» и кто на самом деле нажал на курок в тот злополучный день. А Репин... Здесь не было никакой тайны. Его тело просто выработало свой ресурс.
Монах бросил взгляд на сидевшего напротив индейца. Тот завернулся в свое цветастое пончо и, казалось, пребывал в полусонном состоянии. Выглянув в окно, он подумал, что мерный стук колес по железной дороге и в самом деле вгоняет в сон.
— Содомит... — негромко, но так, чтобы индеец гарантированно услышал, пробурчал монах. Индеец не отреагировал, из чего монах сделал обнадеживающий вывод, что русским языком тот не владеет, не то пришлось бы надавать ему кастетом по почкам. Затем он отхлебнул из фляжки пару глотков водки и перелистнул «Вечернюю Москву» на следующую страницу.
— Loco*... — неприязненно пробормотал индеец при виде употребляющего алкоголь религиозного деятеля, после чего трижды мысленно прочел «Отче наш» и «Аве Мария».
На следующей странице газеты было интереснее — на развороте в восторженном шапкозакидательском тоне описывался самый грандиозный проект первой пятилетки — строительство в солнечном Крыму эстакады по проекту Циолковского* для запуска первой ракеты в космос, а в дальнейшем и целых ракетных поездов на Луну. Утверждалось, что советские граждане, приехавшие отдыхать в Крым, смогут наблюдать за пусками ракетных поездов, загорая на пляже. А со временем каждый трудящийся СССР сможет позволить себе в отпуск билетик на Луну.
Ниже, в деталях, с многочисленными цитатами, описывался приезд в Москву Рабиндраната Тагора* с дочерью Эйнштейна, и было напечатано постановление Главискусства о снятии с репертуара фильма А.Довженко «Земля» до устранения кадров с голой женщиной и пуском в ход трактора. На последней странице были рекламные объявления – ботинки фабрики «СкороходЪ», набор учащихся в Осоавиахим, минское мороженое из натуральных продуктов и очередной исторический доклад тов.Сталина, записанный на 21 граммофонной пластинке.
Именно там, среди объявлений, Кутузов обнаружил новые зашифрованные инструкции из штаба Разведывательного Управления Красной Армии (РУКА). Это был внешне ничем не примечательный призыв Наркомторга и Оптбакалеи СССР «покупать и есть смачные и ароматные бананы». И только Кутузов мог прочитать между строк место и время встречи с новым напарником по борьбе с мировым капитализмом.
***
— Ну, что скажете, сеньор Саблин? — тяжело дыша после секса, спросила Мари-Хуана.
— Что сказать... — поднимаясь с обнаженной боливийки, довольным голосом ответил Саблин. — Неплохо!.. Неплохо... Признаться, у меня давно не было близости с женщиной, а вы...
— Мари-Хуана! — представилась девушка. — Аморалес-Наварро! Я из Кочабамбы.
«Что Аморалес — это сразу видно, а вот из какой ты деревни — мне, честно говоря, плевать!» — застегивая ширинку, весело подумал Саблин, но вслух произнес:
— А ты горячая штучка!
— Я профессионалка, — боливийская шпионка расплылась в улыбке и потянулась к сумочке с бумагами. — Перейдем к делу!
— А с кем было сложнее всего? — вдруг поинтересовался Саблин, пересев на свою полку.
— Вы имеете в виду упрямцев? Таких еще не было... Мужчины, знаете ли, очень предсказуемы, а мое оружие не знает промаха!.. Вот, возьмите... Там внизу, где галочка, поставьте подпись.
— Только оденусь... Не желаете выпить? Отметить?
Мари-Хуана утвердительно кивнула. Саблин вытащил из саквояжа бутылку шотландского виски с ярко-желтой этикеткой с изображением парусного клипера, подмигнул боливийке, налил по сто грамм в две кружки, незаметно добавив в одну из них снотворное, взятое им в дорогу из медицинских соображений.
— За знакомство!.. До дна! Так принято в России!
Убедившись, что она все выпила, Саблин взял со столика бумаги на испанском языке, но почти сразу же, не читая, скомкал их и бросил на пол.
— Вы натурально решили, что я буду на вас работать? — внезапно стальным тоном выдал он. — Какая наивность!
— Но как же?!..
— Русский офицер не продается за женские прелести! — рявкнул Саблин, блеснув холодными глазами. — Считайте произошедший акт одним из эпизодов войны, идущей между нашими странами. Один – ноль, в пользу Парагвая!
— Пресвятая Дева Мария! — успела воскликнуть Мари-Хуана перед тем, как отключилась от быстро подействовавшего снотворного. — Выходит, меня изнасиловали?!
Саблин прислушался к окружающим звукам. Ничего, кроме надоевшего уже стука колес. Проверил часы – пять двадцать три. Утро. Скоро Париж... Приведя себя в порядок, он вытряхнул содержимое сумочки и чемодана самоуверенной боливийской шпионки. В основном, там была одежда. В одном из отделений лежали пачки фальшивых боливийских песо. Саблин понял это по одинаковым номерам на купюрах. «Как-то совсем примитивно! То ли на дураков рассчитывают, то ли на пьяниц... Впрочем, в мире хватает и тех, и других...» — подумал он.
Были там и настоящие деньги. Саблин справедливо счел их военными трофеями и экспроприировал в свои карманы. На войне как на войне! Не желая облегчать знойной Аморалес дальнейшее пребывание во Франции, Саблин забрал с собой и все ее документы, решив передать их в парагвайское посольство в Париже. Среди его трофеев оказался также компактный немецкий фотоаппарат Leica А.
А вот оружия не было, что показалось ему странным. А может быть, она вправду не одна ехала в поезде? Возможно, кто-то из ее подельников сейчас трясется в соседнем купе, и он сейчас жив лишь потому, что она не успела дать условный сигнал? Тогда нужно как можно быстрее и незаметнее для окружающих покинуть вагон. А еще самому обзавестись чем-нибудь пострашнее остро заточенного офицерского кортика.
***
А за стенкой, в соседнем купе мирно дремал утомленный стуком колес Эво Чаронго, индеец-великан из племени аймара, напарник оплошавшей Мари-Хуаны. Ему снились родной тростниковый шалаш на озере Титикака и ворчливая мама, готовящая для него севиче* из свежевыловленной рыбы.
