Парагвайский стилет

       В те самые минуты, когда в вечерней Ницце грянул гром и хлынул дождь, в десяти тысячах километрах отсюда, в Парагвае, близ местечка, называемого Эстансиа Эль Дорадо, должно было произойти знаменательное историческое событие.        В последние октябрьские дни теплые ветра с Амазонии принесли в Гран-Чако устойчиво жаркую погоду. После дневной сиесты лейтенант Персиваль, инструктор фирмы Vickers Armstrongs Limited, лениво слез с гамака, растянутого недалеко от блиндажа, почесал давно небритый подбородок и принялся за написание технического отчета об эксплуатации легких танков «6-тонного типа» в условиях засушливого климата равнин Гран-Чако.        Где-то далеко послышались звуки канонады. Чуткие уши Персиваля определили их источник – батарея боливийских гаубиц в семи километрах к северу. Он вытер со лба пот, отмахнулся от наседавших насекомых. Проверил ртутный термометр. Пекло... Который день... Потом облизал пересохшие губы, отвинтил крышку полупустой фляжки и сделал глоток теплой, противной воды.        На минуту лейтенант погрузился в ностальгические воспоминания о родном Уэльсе, протекавшем рядом с его домом в Кумлинфелле ручейке с чистейшей холодной водой и вкусном пудинге с изюмом по утрам, но их прервал посыльный, прибывший из штаба полка верхом на муле.        — Приказ из штаба, сеньор лейтенант!.. — тяжело дыша, он передал заляпанный пятнами конверт в руки британского инструктора.        «Damn it!..»* Персиваль вдруг вспомнил — после убытия в тыл раненого в ягодичную мышцу капитана Домингеса, командование остатками 14-го боливийского пехотного батальона перешло к нему, как к старшему по званию среди выживших.        После чтения приказа от инструктора послышались бесконечные «fuck», свидетельствовавшие о значительном отставании английского языка от прочих в категории сочных ругательств. Жуя лист коки, посыльный с безразличием наблюдал за истерикой Персиваля. Он плохо понимал по-английски.        Вместо обещанного отвода в тыл на отдых и доукомплектование, приказ майора Сааведра предлагал Персивалю в четыре часа пополудни возглавить атаку на Эстансиа Эль Дорадо и водрузить там боливийское знамя. В приказе сообщалось, что, согласно разведданным, полученным от парагвайского пилота-перебежчика, враги вырыли там сорокаметровый колодец, благодаря чему могли чуть ли не принимать ванны (неслыханная наглость!) в полевых условиях. Персиваль выругался. Именно они вчера взяли и допросили этого пилота! А майор подает так, будто это его личная заслуга.        Но замечание о воде было важным. На этой войне главной ценностью на передовой были не снаряды и патроны, а обычная вода! На каждого павшего от вражеского огня в Гран-Чако, прозванном «Зеленым Адом», приходился несчастный, умерший от обезвоживания. Значительную часть проблем решил дорогущий водопровод — так называемый «акведук Пахарито», по которому живительная вода поступала с горных ледников прямо в тыл боливийской армии, а оттуда развозилась грузовиками-водовозами непосредственному потребителю.        Но не все было так просто. Случалось, что дерзкие парагвайцы, благодаря рваной линии фронта, оперативно врезались в водопровод боливийцев и откачивали оттуда воду. Некоторые ушлые командиры боливийских передовых частей нарочно не препятствовали этому, взамен договариваясь с врагами, чтобы очередная артподготовка велась не по ним, а по соседним подразделениям. Когда все вскрылось, лазейку прикрыли, а несколько офицеров были расстреляны за сотрудничество с врагом.        Получив по носу, парагвайцы решили, что «раз вы так, то мы и вас без воды оставим!» «Акведук Пахарито» стал регулярно обстреливаться артиллерией; авиация периодически бомбила насосные станции и с азартом охотилась на грузовики-водовозы. Для устранения повреждений и обеспечения бесперебойной поставки воды генерал Ганс фон Кундт даже организовал специальный 1-й Водопроводный батальон. Увы, несмотря на усилия тыловиков, вода продолжала оставаться самой большой ценностью на передовой.        — Какая будет поддержка? — поинтересовался лейтенант у посыльного, не найдя об этом никакой информации в самом приказе. Посыльные в армии, как таксисты в Париже, обычно знали все обо всем и на словах дополняли все письменные донесения начальства.        — Майор сказал обходиться своими силами, сеньор лейтенант.        — У нас совсем мало воды... И только два танка. А от батальона остался неполный взвод вчерашних крестьян!..        — Не будет воды. Утечка. Вчера диверсанты подорвали акведук в двух местах, — «обрадовал» его посыльный, продолжая жевать коку.        — А прикрытие с воздуха? Хотя бы разведка?        — Самолетов тоже не будет. Я сам слышал, как майор Сааведра говорил об этом по телефону с генералом Плачеком. Отозваны в столицу.        — Отозваны?!.. Что, все до единого?!.. — опешил лейтенант. — Но зачем?!        — Откуда мне знать? Говорят, приказ самого Пахарито... Может, для парада, а может, готовятся напасть на Перу.        — Это самоубийство...        — Майор Сааведра рассчитывает на успешность танковой атаки!        — А вот я не разделяю оптимизма майора Сааведра! — вскипел лейтенант Персиваль и вновь разразился проклятиями, на этот раз всюду добавляя испанские «puto» и «cojones»*, что должно было подчеркнуть высшую степень его негодования. «Тыловая крыса! Мы будем проливать кровь, а он медали на грудь цеплять!»        Для оптимизма действительно не было повода. Прежде всего, в распоряжении Персиваля было всего два танка. Один — двухбашенный, типа Mk.А, чисто пулеметный, получивший среди солдат прозвище «самка». Второй — однобашенный, типа Mk.В, «самец» с 47-мм пушкой, способной разрушать построенные из кебрачо* вражеские ДЗОТы.*        Предполагалось, что эти бронированные гусеничные машины окажутся для парагвайцев неприятным сюрпризом и позволят сломать установившееся в последние недели равновесие на фронте. Да, на бумаге это была грозная сила, но в реальности...        Сомнительное бронирование заставляло экипаж молиться, чтобы противник не применил бронебойные пули. Система охлаждения не справлялась со своей задачей из-за испепеляющей жары. Двигатели то перегревались, то выходили из строя из-за плохого бензина.        С людьми было гораздо хуже. Экипажи обоих танков еще не приобрели достаточного опыта. Из-за катастрофической нехватки кадров за рычагами одной из машин сидел, к примеру, отбывавший срок за вооруженное ограбление в тюрьме Сан-Педро и «однажды видевший трактор издалека» австриец Зигмунд.        В жару танки напоминали сауну, и танкистам приходилось держать все люки открытыми настежь, чтобы не свариться насмерть. Персиваль уже не удивлялся, видя, как его подчиненные работают в танках буквально в одних кальсонах, охлаждая себя предусмотрительно прихваченным ведром воды.        Лейтенант достал из полевой сумки планшет с топографической картой района боевых действий. Карта порядочно истрепалась и в двух местах была аккуратно подклеена полосками папиросной бумаги. Он быстро нашел на ней Эстансиа Эль Дорадо.        Как иронично! Эльдорадо... Но им нужно не золото, а простая вода. Он вспомнил, что слышал об этом местечке. Говорят, до войны там жили немецкие колонисты-меннониты.* Персиваль не разбирался в религиозных вопросах и для себя решил, что меннониты — агрессивные сектанты-безбожники. Томик Всеобщей Британской Энциклопедии, который он привез с собой, охватывал только буквы A-С.        — Сержант Гарсия! Приведите пленного! — потребовал он.        — Так точно, сеньор лейтенант!        Вчера вечером в двух километрах от позиций батальона на поле сел вражеский самолет-разведчик типа «Потез». Когда боливийский конный разъезд добрался до него, травмированный в голову пилот размахивал белым французским флагом. Беглый допрос на месте показал, что его никто не сбивал, а он сам, повинуясь зову сердца, перелетел на сторону Боливии.        Капитан Домингес заинтересовался этим «фруктом» и приказал доставить его в свой блиндаж. Самолет тем временем осмотрели. При посадке «Потез» угодил колесом шасси в заросшую травой воронку и едва не перевернулся. Но повреждения были такими, что заморачиваться с доставкой его в тыл для ремонта не имело смысла. Перед ритуальным сожжением с него сняли пулеметы, приборную доску и ящик с флешеттами.*        Капитан Домингес впервые встретился со столь диковинным оружием. Персиваль рассказал ему, что эти металлические стрелки-дротики сбрасываются самолетами на бреющем полете и, благодаря набранной скорости, при попадании протыкают лошадей и людей насквозь, причиняя им невероятные страдания.        — Так, значит, это запрещенное оружие? — Глаза Домингеса налились кровью, и сидевший напротив пилот-перебежчик с бурой повязкой на лбу задрожал от страха.        — Нет-нет! — запричитал он. — Оно не запрещенное! Я не использовал его! Я хотел сдаться и передать все вам! Мне обещали!        Порывшись в кармане, летчик достал оттуда сложенную вчетверо бумагу. Капитан Домингес заржал. Оказалось, это одна из листовок, которые с воздуха разбрасывали над вражескими позициями. На листовке был рисунок счастливого сеньора, отдыхавшего около бассейна своего дома с аппетитной красоткой и холодным пивом.        Текст листовки предлагал предъявителю тысячу американских долларов и свободный выезд в любую страну, если сдавшийся пилот перелетит со своим самолетом. Дополнительное вознаграждение полагалось за переданное боливийцам оружие. Пулемет в рабочем состоянии — сто долларов, винтовка — двадцать, револьвер — десять. Естественно, никаких денег ему бы не дали. Парагвайский пилот стал жертвой дешевой пропаганды.        — Тебя развели как лоха, амиго! — добродушно сказал Домингес пленному, похлопав того по плечу.        — Но в бумаге написано... — расстроился пленный.        — А теперь рассказывай все, что знаешь! — Капитан направил в глаза перебежчика свой самый мощный фонарик. — Сколько у вас войск? Где они расположены?! Как зовут твоего командира?!        — Но мне обещали...        Домингес не сдержался и врезал ему по морде. Парагваец, наконец, понял, что грудастая красотка у собственного дома с бассейном ему не светит, и решил драться до последнего. В его руках внезапно оказался перочинный нож, которым он и ранил капитана Домингеса в ягодичную мышцу, сделав вакантной должность командира 14-го батальона.        — Пленного привели, сеньор лейтенант!        На парагвайского пилота было жалко смотреть. Обиженный на позорное ранение в задницу, Домингес перед отъездом в госпиталь использовал его как боксерскую грушу. Но британцу было плевать. Бывает и хуже. «Солдат должен понимать, что война — не южный курорт, а кровавая баня», — справедливо считал он.        Персиваль раскрыл перед ним топографическую карту и, карандашом обведя на ней Эстансиа Эль Дорадо, спросил пилота, что еще, кроме сказанного вчера, ему известно об обороняющих эти позиции войсках. Пилот закачал головой и промычал что-то оскорбительное в адрес родственников лейтенанта. У Персиваля не было лишнего времени, и он пошел на крайние меры. Справа на деревянном столе появился стакан воды, слева — флешетты с разбитого «Потеза».        — За правильные ответы на вопросы ты получишь воду, — обозначил он новые условия допроса. — За молчание или вранье — я напихаю эти стрелки тебе в задницу!        Уговаривать пленного парагвайца не пришлось, но знал он немногое.        — Кто такие меннониты?        — Какое-то морское животное, сеньор? — будучи атеистом, предположил пилот.        — М-да...        Разочарованный Персиваль выпил стакан воды сам, а пленного приказал покрепче связать и отконвоировать в штаб полка. «Плохо... Эти будут драться как черти...» — подумал он про загадочных меннонитов. Потом взглянул на часы. Время атаки неумолимо приближалось — медлить больше нельзя. Британский лейтенант решил собрать остатки батальона и ввести их в курс дела.        Боливийские солдаты, рассчитывая на скорый подвоз воды и продовольствия, вели себя довольно беспечно, читая старые центральные газеты. Персиваль поразился их искренней наивности. За душой ни песо, а они всерьез переживали, что их вождь, Дьябло Пахарито, на целых три позиции отстает от своего брата Анхеля в списке богачей «Forbes»!        — Внимание! Обстановка очень плохая, — объявил Персиваль, собрав перед собой бойцов. — Вода на исходе, а подкрепления не будет. В четырех милях к востоку — Эстансиа Эль Дорадо. У парагвайцев там колодец. Если мы не захватим его, то нам крышка!        Танкисты без большого энтузиазма отнеслись к боевому заданию. Они-то думали, что посыльный привез из штаба приказ об отходе в тыл, на заслуженный отдых, а тут такое... Оставшуюся воду поделили поровну между всеми. Доели без соли жареного броненосца, уже начинавшего пахнуть. Для дополнительной стимуляции долей мозга, отвечающих за храбрость, Персиваль насыпал каждому солдату по две дорожки кокаина, вместо одной обычной*. Остатки занюхал сам, ничуть не волнуясь о передозировке.        Последние десять минут до запуска сигнальной ракеты вооруженные карандашами танкисты строчили домой прощальные письма. «Дорогая Джейн... У меня все прекрасно. Через десять минут мы пойдем в атаку и надерем этим парагвайским свиньям задницу!.. Вернусь домой — надеру задницу и тебе!» — оптимистично писал Персиваль, заливая клочок бумаги каплями пота. «Дорогая Гретхен... Я — идиот. Скоро начнется бой, и меня, наверное, убьют. Лучше бы я сидел в тюрьме...» — с тяжелым сердцем писал Зигмунд в далекую Вену с пометкой «до востребования».        Они не знали, что, сложенные в треугольники, эти письма не дойдут до адресата и их не оросит женская слеза. На обратном пути в штаб полка посыльный будет убит метким выстрелом парагвайского снайпера-садиста. Второй выстрел прервет мучения пилота-перебежчика, конвоируемого им в тыл. А третий — заберет жизнь его мула.

***

       Начиналось все замечательно. Перед атакой Персиваль осмотрел горизонт в бинокль, убедился, что равнина абсолютно плоская, кроме колючего кустарника непреодолимых препятствий нет, и пустил в небо красную ракету. Взревели танковые моторы. Вслед за танками, с воплями «Смерть Парагваю! Да здравствует Боливия!», вперед устремилась пехота.        — Monstruo! Monstruo de hierro!..* — орали парагвайцы, в панике покидая свои окопы. Персиваль злорадно улыбался, наблюдая в перископический прицел за бегством противника. На его глазах один из парагвайских солдат наложил в штаны, что доказывало сильный психологический эффект от применения танков. Или у него была дизентерия.        Пушечному танку удалось подавить две пулеметные точки врага. «Самка» разгоняла парагвайских солдат длинными очередями из пулеметов. Ферма меннонитов была захвачена. Но вскоре противник прекратил отступление. Вокруг танков, осыпая их осколками, начали рваться трехдюймовые снаряды замаскированной в чаще парагвайской батареи. С флангов по броне хлестко ударили пулеметные очереди. Теперь боливийская пехота, не выдержав плотного перекрестного огня, бросилась бежать.        Становилось все горячее. Как в прямом, так и в переносном смысле. Экипажи танков уже одуревали от жары. Насквозь промокший от пота и воды, лейтенант Персиваль в одном нижнем белье от Calvin Klein продолжал вести бой с превосходящими силами противника. «Самка», израсходовав все патроны, отступила назад. У «самца» по вине механика-водителя заглох двигатель.        Парагвайские солдаты, поняв, что оставшийся на ферме неподвижный танк вооружен только пушкой, воодушевились. Будто бесчисленные муравьи, приближались они с разных сторон, подбегали почти в упор, стреляли из винтовок, целясь в смотровые щели, пытаясь хоть как-то навредить бронированному зверю. «Выживу — напишу в отчете, что пулемет должен быть на всех танках!» — подумал тогда британский инструктор.        Один из парагвайцев вскочил на танк, попытался сбить прикладом винтовки люк на башне, но был немедленно убит выстрелом из револьвера в лицо. Британец был начеку. Другой, особо находчивый, приволок пару резиновых покрышек от сгоревшего грузовика Ford, решив выкурить боливийцев едким дымом, но при этом забыл спички в траншее.        Парагвайцы предложили экипажу сдаться, когда двигатель танка внезапно вновь заработал. Персиваль проорал механику-водителю «Отходим!», но Зигмунд, получивший тепловой удар, видимо, прямо в мозг, направил танк прямиком на бывший курятник немецких эмигрантов. Несущая стена рухнула, а за ней на танк обрушилась и крыша.        Британский лейтенант в последний момент собирался произвести выстрел из 47-мм пушки по мелькавшим вокруг парагвайцам, но залетевший в ствол инородный предмет при выстреле вызвал разрыв ствола. Контуженный Персиваль даже не успел выдать привычное «fuck».        Остатки боливийских солдат, которые сверкая пятками побежали назад, были рассеяны и изрублены шашками подоспевшего на подмогу кавалерийского эскадрона под командованием барона дона Рауля Хорхе. На начальные позиции вернулись только «самка» с опустевшими пулеметами и дюжина самых расторопных бегунов.        Через полчаса трое полуголых, окровавленных, обожженных, облепленных птичьими перьями танкистов предстали перед высокомерным и опытным рубакой доном Раулем Хорхе и молоденьким, но безжалостным лейтенантом Альфредо Стресснером,* командиром той самой батареи полевых пушек.        — Я вижу среди вас гринго!.. Чудесно! Значит, вас просто замучила жажда? — насмешливо спросил их барон, посасывая свежеприготовленный матэ* из трубочки. — Почему просто вежливо не попросили попить?        — Я требую британского посла и адвоката! — пробормотал Персиваль пересохшими губами.        — Он требует!.. Ты забыл сказать por favor,* гринго! — прошипел Стресснер, схватив его рукой за подбородок.        — В лагере для военнопленных вас научат вежливости! — окончательно решил судьбу британского офицера дон Рауль Хорхе.        — Стойте, стойте! Так вы меннониты или нет?        — Придержите свой грязный язык, гринго! — возмутился барон. — Никто еще не сравнивал меня с ракообразными!        По лицу Стресснера было видно, что он ошеломлен безграмотностью барона, но, будучи ниже званием, тактично промолчал.        Так неутешительно закончилась первая на южноамериканском материке танковая атака. Поврежденный «самец» стал боевым трофеем парагвайской армии и после демонтажа поврежденной башни использовался в качестве тягача для тяжелых гаубиц. Вскоре за ним последовала и «самка», но уже в роли выставочного экспоната на трофейной выставке в Асунсьоне.        Как показало последующее расследование секретных служб, исход атаки был предрешен заранее. Самые большие вопросы вызывало отсутствие поддержки авиации, неизвестно почему полностью отозванной в столицу Ла-Пас. Но ниточки вели к птицам столь высокого полета, что козлом отпущения решили назначить попавшего в плен британского лейтенанта Персиваля, заочно приговорив неудачника к расстрелу.