Опальная княжна

      Чернота вспыхнула маленькими точками смазанных огоньков, расцветившими мир, словно рождественские огни священной полночью. В первую секунду Катарина заподозрила сновидение, повинным в новых образах, а затем обнаружила свои глаза широко распахнутыми. Полная луна качалась перед ней, как маятник на невидимом шнурке, и Катарина, потеряв равновесие, рухнула на колени. Ладонь отозвалась резкой болью. Она близоруко подняла ее к самым глазам, и плоть щедро дохнула свежей кровью с расцарапанной кожи.       Катарина вздрогнула, отшатнулась было от собственной руки и едва не полетела вниз с покатой крыши, в последний момент успев обхватить руками печную трубу. Она тяжело дышала, сидя на коленях у вздымающегося центра крыши, и отупевшим взглядом смотрела на раскинувшиеся внизу аккуратные домики. Ее губы против воли задрожали в мучительном истеричном спазме, когда она посмотрела вниз на собственные ноги — полы рубашки едва прикрывали ободранные колени в синяках и ссадинах.       Мир, того не скрывая, смеялся над ней. Снова ночь, полнолуние, мощеная улица внизу и… Катарина раздраженно вскинулась, услышав неподалеку насмешливое карканье. Она тут же махнула рукой в сторону, сгоняя прочь невидимую на темной крыше птицу, и опять едва не соскользнула вниз. Черепица была скользкой — должно быть, совсем недавно выпал дождь.       Катарина оперлась на руки, осторожно переползла через центр крыши и так же медленно поползла вниз к карнизу, что нависал над слабо освещенной улицей. Мышцы сковало холодом, но зарождающаяся истерика в мыслях вдруг смазалась, притупилась. Тихий шелестящий зов поднялся к голове от кончиков пальцев вместе со стучащей кровью, и внутри будто бы призывно зазвенели крохотные колокольчики. Катарина медленно поднялась без былого страха, скрипя черепицей под босыми ступнями, и легкий порыв ветра, смеясь, толкнул ее в спину. Через мгновение она уже летела вниз… чтобы замедлиться у самой земли, словно падая через плотные толщи воздуха.       — Доброй ночи, Катарина, — молвил знакомый мягкий голос.       Она почти не удивилась, когда из мглы навеса выступил молодой мужчина, которого она заподозрила под именем Драгорна. Он облачился в мантию поверх охотничьего костюма и походил на принца от того, что золото его длинных кудрей расплескалось по статным плечам. Про таких слагают сказочные баллады и вздыхают по ним летним вечером в смородиновых сумерках у увитого цветами плетня.       — Вы… — обреченно вздохнула Катарина.       — Я, — Драгорн наклонил голову, без следа вожделения разглядывая голые колени. — Мой брат был столь предусмотрителен, что повесил на тебя метку. А я был столь предусмотрителен, что связал нашу с ним кровь магическими узами еще в детстве… Мне жаль, что он погиб столь бесславно, но это делает тебе честь.       Он сделал шаг по направлению к Катарине, улыбаясь с толикой злой ехидцы, но та не отодвинулась.       — Он хотел убить меня, — сказала она с вызовом, отупев от странности происходящего. Внутри ворочалась страшная усталость, такая, как будто она не спала вот уже несколько столетий, и единственное чувство, к которому она была способна — желание беспробудного сна.       — О, он никогда и никому не желал смерти, — с усмешкой отмахнулся Драгорн. — Просто его испытательные образцы имели привычку погибать слишком рано. Он всегда был слишком нетерпелив, чтобы довести дело до конца.       — Чего вы хотите? — резко спросила Катарина.       — Посмотреть на тебя, — улыбнулся Драгорн, присаживаясь пред Катариной на корточки и беря ее за подбородок длинными пальцами. — Он сделал тебе по-настоящему королевский подарок, а ты так неблагодарно убила его. Что это было? Нож? Спица? Что-то вонзилось в его левый глаз. Я почувствовал.       — Заколка.       Драгорн рассыпчато рассмеялся.       — Как изысканно и утонченно. Пойдем, Катарина, — он протянул ей руку и, не дожидаясь ответного жеста, схватил ее ладонь своей. — Негоже такой милой госпоже блуждать в одном исподнем по улицам этого недружелюбного города.       Катарина против воли зарделась, поглядев на собственные ноги, но злость после того сделалась только сильнее. Поднявшись, она вырвала ладонь из хватки колдуна и отступила назад.       — Вы знаете, что здесь происходит? — обвинительным тоном спросила она. — Это из-за вас… гибнут люди?       — Не имею ни малейшего интереса к тому, что здесь происходит, — пожал плечами Драгорн. — Я приехал исключительно за тобой. И да. Это я послал тебе зов. Странным образом, я не сумел обнаружить тебя иначе. Даже теперь едва чувствую… Должно быть, дело в чарах. Или в отваре… Да, наверное, все-такие зелье… Однако, хотелось бы познакомиться с кулинаром.       Драгорн, чей голос под конец монолога почти сошел до бормотания, наконец осмысленно посмотрел на Катарину. На его красивом молодом лице она разглядела знакомые росчерки безумия, делавших братьев похожими друг на друга куда сильнее, чем кровное родство. Близнецами притом они не были, хотя Катарина могла бы поклясться, что в обоих течет одна и та же кровь, будто их души были сотканы по одному и тому же узору.       — Я не думаю, что ты пожелаешь в одиночестве бродить по этим улицам в таком виде, — вкрадчиво сказал Драгорн и вновь протянул ей руку — обходительно и льстиво. — Многое может случиться. Особенно, с девушкой. Особенно, со столь юной.       Катарина мучительно вздохнула и не без омерзения вновь взялась за ладонь чародея. Она оказалась слегка влажной, как и его лицо, блестевшее в свете фонаря, будто он был болен лихорадкой. Притом, тем не менее, он не пах — совсем, словно его здесь и не было. А быть может, дело было в душистых цветах, росших вдоль мощеной улицы, и от аромата которых мучительно кружилась голова.       — Не нравятся эти прекрасные розы? — прищурился Драгорн, поводя изящной кистью с остриженными ободками ногтей в сторону.       — Что со мной происходит? — нога Катарины оскользнулась, и она едва не упала, но Драгорн держал крепко. Только глаза его на мгновение полыхнули злостью капризного ребенка, у которого попытались отобрать одну из его многочисленных игрушек.       — Ты становишься лучше, — насмешливо ответил он, пряча раздражение в приторной улыбке. — С каждым часом, с каждой секундой, с того самого момента, как ты бежала из-под опеки Мирона… ты становишься лучшей версией себя, Катарина.       Его хватка на ее руке стала мучительней, такой, что ей даже почудился хруст собственных костей.       — Как славно, что мы встретились на той чудесной улице, Катарина. Мне было бы гораздо сложнее найти тебя в такой толчее, если бы ты не явилась сама, — беспечно говорил Драгорн, пока они следовали темными, пропахшими мочой переулками. — Твоя метка слабела с каждым днем. По понятным причинам. Я опасался не поспеть, но, к счастью, ты очень непоседлива. Сюда, пожалуйста, — он бесцеремонно втолкнул ее в неприметную дверь перед собой и вошел следом. Сверху покачивалась вывеска с перекрещенным молотом и мечом. — Это мое скромное обиталище. Располагайся. Только не кричи, пожалуйста. Мне не составит труда подавить твою волю, но тогда думать тебе станет не в пример сложнее.       Внутри дома нашлась заставленная стеллажами и шкафами комнатка с письменным столом по центру и необыкновенным беспорядком: Драгорн не утруждал себя уборкой и, очевидно, не дозволял это делать никому другому. Его вещи оказались безобразно раскиданы по всем поверхностям, стремясь занять каждый миллиметр нового пространства. Повсюду горели тонкие, наспех скатанные свечи, и Катарина на мгновение опешила ото льющегося со всех сторон света.       — Вы не боитесь гулять по городу в такое время? — спросила она у спины чародея, пока он задумчиво проворачивал в замке ключ, запирая дверь изнутри, а после — убрал его в нагрудный карман кафтана, нежно застегнув тот на серебряную пуговичку.       — Я — чародей, Катарина, — мягко сказал Драгорн, оборачиваясь, и марево от свечей за его головой стало похоже на нимб. — Для того, чтобы меня убить, меня нужно застать врасплох, а это — очень непросто.       — Откуда вы знаете мое имя?       — Мирон сообщил его мне по мегаскопу незадолго до своей смерти, — рассеянно отозвался колдун, не утруждаясь объяснить значение диковинного слова. — Он очень радовался происходящему в Боклере, рассказывал об этом с такой чувственностью… Впрочем, вернемся к самому интересному. К тебе, — он по-птичьи склонил голову и ввинтился глазами в ее.       Катарина непроизвольно скривилась, отступая на шаг и упираясь спиной в стену. Чародей чудился ей липким, что муха, попавшаяся в медовую ловушку. А душа его между тем источала сладкий гнилостный запах. Чем громче позвякивали колокольчики, подвешенные на невидимых ниточках внутри головы Катарины, тем сильнее она ощущала его уродливость, и оттого желудок крутило, как от скисшего молока.       — Вы омерзительны, — вырвалось у нее.       Драгорн расхохотался.       — О, милая Катарина, — он назвал ее на манер Региса, но Катарину пробрала дрожь. — Стоит быть осторожной в своих словах, особенно, когда имеешь дело с чародеем. С другой стороны, что есть страх и к чему он нужен?..       — Вы желаете убить меня? Отомстить за смерть брата?       — Я произвожу столь примитивное впечатление? — Драгорн приподнял брови. — Разве станешь ты выливать в сточную канаву редкий образец зелья только потому, что он, по чужому недосмотру, обжег руки иного зельевара?       Катарина хотела было возразить, что сравнение колдуна тем более кощунственно, поскольку сравнивает он с ожогом не просто человеческую жизнь, но жизнь своего брата, но Драгорна ее моральные переживания волновали мало. Он продолжал говорить мягко и размеренно, перебегая глазами по лицу Катарины, как по страницам книги.       — Ты совершаешь необыкновенно глупые поступки, а между тем, ты в этом мире гость, — улыбался он. — Ты должна была рыдать, вытирая лицо измазанной грязью одежкой, трястись в истерике, обнимая себя руками, убежать далеко-далеко в лес, чтобы наткнуться на страшного зверя и, наконец, сгинуть. Но вот удивительно — ты не выглядишь зареванной, не выглядишь испуганной и, что самое важное, за дни твоих скитаний тебя так никто и не сожрал. Даже для тех, кто был здесь рожден, это небывалое достижение.       Драгорн сделал паузу, мягко поджав губу, дождался, когда лицо Катарины поблекнет от набежавших мыслей, и тихо спросил:       — Понимаешь, о чем я говорю?       — Я проклята, — молвила Катарина пустым голосом, опуская руки. — Должно быть, я утратила душу, раз не чувствую должного страха пред своей судьбой, и даже чудовища не желают моей крови.       — Многие придерживаются подобного мнения в отношении таких, как ты, — усмехнулся и добавил хлестко, кивая на стул позади нее: — Сядь.       — Таких, как я? — упавшим голосом спросила она.       — Утративших свою изначальную природу. Опиши меня, — вдруг сказал Драгорн, сложив на груди руки. Капля пота медленно стекла по его виску, но он не заметил этого. — Опиши то, что видишь. То, что чувствуешь. Чуешь.       Катарина вздрогнула, пытаясь отвести взгляд, но чужая монументальная воля заставила ее смотреть. Она щурилась от россыпи ярких свеч, но не могла оторваться от своего мучителя и его маслянистых синих глаз. Чем сильнее он стремился проникнуть в ее сознание, тем острее она ощущала внутри мучительное раздражение, сродни нескончаемому зуду.       — Вы ядовиты, — медленно сказала Катарина, рассматривая Драгорна, как оскверненную фреску. — Вокруг вас марево, отравленный туман, и он пропитал вас насквозь.       — Это так, — согласился Драгорн. — Я отравлен многочисленными токсинами в филигранно точных пропорциях. Они дают мне определенные преимущества. Что еще?       — В вас нет страха.       — Определенные опиумы дают и такой эффект. Дальше.       Катарина нахмурилась, силясь воспротивиться вкрадчивому голосу, но разум Драгорна сдавил ее собственный в тисках, и она почти застонала от нахлынувшей боли и напряжения. Воздух опалил кожу, словно налитый невидимым жаром.       — Вы… двулики, — выдохнула Катарина сквозь зубы. Из носа начала сочиться кровь. — Или нет… Как будто бы разрезаны на две части, но… Я не понимаю, — простонала она и схватилась за раскалывающуюся голову.       Драгорн довольно сощурился, медленно кивнул и задумчиво приложил палец к подбородку.       — Необыкновенно, — вздохнул он. — Ты чувствуешь его? Мое проклятие?       — Проклятие?       — Одна милейшая ведьма прокляла мою мать за сущий пустяк, еще когда та была беременна… — Драгорн заметил немой вопрос в глазах Катарины и вздохнул: — Она сказала, что ее дети родятся, разделенные на черное и белое. Мой старшенький братик был не так уж и плох, пока я не извратил его сущность своей гнилой натурой.       — То есть, он был… хорошим? — поразилась Катарина.       — Всяко лучше меня.       Глаза Драгорна замаслились, и на мгновение Катарина увидела его лицо, вслед за ним лицо Мирона, а после — еще несколько вспыхнувших в сознании разношёрстных картинок из чужой жизни.       Драгорн тяжело вздохнул, приблизился к двери, положив на дерево обнаженную ладонь, и уткнулся в нее лбом, словно молился. Рука его странно дрожала, и сам он словно бы задыхался. Катарина чувствовала, как эмоции и мысли чародея стекаются в его голове разноцветными ручейками со всех сторон, а потом в одну секунду меняют направление на противоположное.       — Что сделал мой брат перед смертью? — спросил чародей, и его голос звучал приглушенно.       — Сварил колдовское зелье.       — Какое зелье? — нетерпеливо вздохнул он.       — Я не знаю. Противное, зеленое, из яда бруксы и моей крови…       — И ты выпила его, не так ли? — Драгорн обернулся, и теперь глаза его наполнились лихорадочным блеском. — Конечно, выпила, иначе бы… Хм…       Он начал расхаживать по комнате маленькими шажками, ощутимо шатаясь, так и норовя всякий раз столкнуть на пол тонкую, сладко пахнущую свечу. Через минуту Драгорн остановился, оглянувшись, и безумно улыбнулся.       — Если тебя это утешит, милая Катарина, ты совершила милосердный поступок, оборвав жизнь и не дав начаться страданиям. Рано или поздно, его бы разорвал один из вампиров, за которыми он так долго гонялся.       — Он ведь был вашим братом…       — Я давно утратил с ним ту родственную связь, которая воспевается в балладах. Осталась лишь кровь и родство плоти. А душа моя проклята с рождения, Катарина.       — И вы ищете способы исцелиться?       Драгорн обернулся с диковатой улыбкой на нежном лице.       — Желаешь узнать, возможно ли это? — он усмехнулся и резко качнул головой. — Проклятые души отчаянно ищут спасения, надеясь, что души невинные сумеют им его даровать, но они лишь пожирают их свет, превращая в себе подобных.       — Покайтесь, и тогда…       — Мне не перед кем каяться, — отрезал он, полыхнув глазами, и поднял указательный палец: — Слышишь?       Катарина силилась различить зловещие звуки, что должны были исходить из тьмы за порогом, но ночь дышала лишь стрекотом кузнечиков и умиротворением. Драгорн тем временем ухмылялся, рассеянно блуждая глазами по стенам, недоуменно щуря глаза, когда замечал белые оплывшие остовы свечей.       — У этого города мрачная история, — низко сказал он. — Он проклят до основания. Прокляты те кости, на которых он был воздвигнут. И проклятие это появилось раньше, чем родился любой из ныне живущих здесь. Порожденное мощной волей отчаявшейся женщины, обезумевшей от невыносимого горя. Потерявшей самое ценное, что у нас бывает — семью, — Драгорн улыбнулся. — Я ведь тоже лишился ее. В определенном смысле. Ты убила моего брата… или меня? Ты убила кого-то из нас… Не могу понять…       — Вы бредите, — тихо пробормотала Катарина, наблюдая, как Драгорн перебегает взглядом от одного предмета к другому, как скачет его голос от ровного тенора до хриплого шепота.       — Я безумец, Катарина, но это не значит, что я не прав, — он улыбнулся почти ласково. — С первыми солнечными лучами мое проклятие ослабит хватку, и я, возможно, удивлюсь твоему присутствию. Хотя какой же это плен? Ты вольна идти, куда хочешь. Но ты не пойдешь… Тебе нужна правда. Не так ли, душа моя?..       Катарина дернулась, когда по улице за стеной будто прокатился тихий то ли стон, то ли потусторонний гул. Драгорн задумчиво поднял голову вслед ему и улыбнулся слаще прежнего.       — Ты выживала до сих пор. Но что ты скажешь про это?.. Драгорн плотоядно ухмыльнулся, оглядываясь на дверь. — Возможно, тебе стоит взглянуть на все лично.       Он приблизился к Катарине резкими порывистыми шагами, снова схватил ее за руку стальной хваткой и потянул за собой. Сознание Катарины в очередной раз потонуло в маслянистом мареве, захлебнулось и пошло ко дну.              Опустевший город встретил их зябким холодком, словно по улицам тянулись мертвенно-холодные сквозняки, оплетая его в паучьи сети. Катарина едва поспевала за своим похитителем, но его воля все еще была сильнее, звенела в натруженных мышцах и опустевшей голове, и она шла за ним послушной марионеткой. Драгорн вел ее прямо в черный провал дымки, что за последний час стала еще плотнее, шаг за шажком захватывая новые территории. Издали доносились отзвуки яростного боя, визгов, озлобленного рычания и металлического звона, словно в кровопролитном бою сошлись армии людей и чудовищ.       — Как мне известно, двое безумцев пожелали изучить оцепленный квартал лично этой ночью, — беспечно говорил Драгорн. — Я сегодня покупал у них воск, а затем мой человек видел их неподалеку от сторожки… Не могу сказать, что это был разумный поступок, но и они — личности, бесспорно, уникальные.       Когда они прошли сквозь темнеющую пелену, воздух на секунду испарился из легких Катарины, а потом Драгорн дернул ее на себя, и она резко закашлялась, хватая воздух ртом.       — Быстрее, быстрее, мы опаздываем… — бормотал он, сверкая потемневшими глазами. Его рот плавился в безумной ухмылке. — Ну-ка, посмотрим…       Он отпустил ее столь же резко и толкнул перед собой, так что Катарина вылетела прямиком на бледный пятак перекрестка, по которому бродили оскаленные тени.       — …рожней! — донесся до нее смутно знакомый голос. — Детлафф! Справа!       — Регис?.. — пробормотала она, «просыпаясь», и тут же закричала, не отдавая себе отчета: — Реги-и-ис!..       — О, так вы знакомы?.. — Драгорн подступил ближе к ее плечу, хмурясь вполне обыкновенно. — Регис-Регис, знакомое имя… Неужели…       Две тени вылетели из мрака, преследуемые созданиями, похожими на бесплотных бесформенных чудовищ. Духи поднимались в ночной воздух, а затем по-птичьи падали вниз на одного из мужчин, кружа над его головой стервятниками, и он отбивался от них не без помощи спутника с диковинной для человеческого глаза скоростью. На один миг Катарина разглядела в одной из теней встревоженное лицо Региса, шагнула к нему, а потом…       — Пресвятой Господь, молю, помилуй мою грешную душу… — прошептала она, и за ее плечом раздался рассыпчатый смех Драгорна, тем не менее немало испуганный.       Из-за спины Региса выступила фигура в черно-алых одеждах Детлаффа с примечательными заклепками, но лицо их обладателя выглядело иначе: вытянутое, оскаленное, творожисто-белое. На руках его блеснули белоснежные когти-клинки. Детлафф плавно отразил очередной удар из темноты, держась рядом с Регисом. Тот отшагнул в сторону, атакуя в ответ нападавших, на мгновение отвернулся, а когда его лицо вновь обратилось в сторону Катарины, он оказался… таким же.       — Высшие вампиры? — пораженно пробормотал Драгорн за спиной Катарины и сделал испуганный шаг назад. — Оба?..       Лицо Региса обернулось на звук. Он, наконец, заметил Катарину, и в черных глазах мелькнул испуг. Она не сумела бы разглядеть собственное отражение в черных зрачках напротив, но на мгновение ей показалось, что она видит собственное лицо — изумленное и человеческое. Катарина сморгнула, успев застать во взгляде Региса невыносимое горькое сожаление, прежде чем он перевел взгляд на ее спутника. Черно-серый туман, возникший на его месте, стремительным движением оказался позади колдуна. Полыхнуло ослепительным золотом, туман взвыл, отступая, а колдун развернулся и припустил что есть мочи назад, окруженный сиянием, будто летящий над водой ангел.       Катарина проводила его потрясенным взглядом, обернулась назад и нос к носу встретилась с чудовищной, мертвенно-бледной гримасой, в которой едва-едва угадывались знакомые черты.       — Катарина, — произнес низкий утробный голос губами Региса.       Он не успел сказать больше, отражая новую атаку, адресованную Детлаффу, но теням не было конца. Они лишь прибывали, закручиваясь сплошной воронкой из лиц, пастей и когтей, обступая Региса и Детлаффа, замерших спина к спине по центру чудовищного урагана. Это было столь же красиво, сколь и страшно.       — Уходи! — рявкнул обезображенный Регис.       Катарина беспомощно обернулась вслед бежавшему колдуну, но того и след простыл. Воющая тень, пролетевшая мимо ее плеча, меж тем целилась в Детлаффа (или то дьявольское существо, что носило его личину), но Регис вовремя шагнул ему на защиту, оставляя собственную спину без прикрытия. Катарина, ведомая незнакомым ей ранее инстинктом, бросилась к обоим сквозь дымку привидений, ожидая сопротивления, и прошла через нее с такой легкостью, словно той и вовсе не существовало.       — Назад! — взревел Регис, но она уже была подле них, упрямо встав по центру без какого-либо плана.       Оскаленное, полупрозрачное лицо появилось совсем рядом, вырвавшись из воздуха, и Катарина не придумала ничего лучше, как сорвать с шеи серебряный крестик на тонкой, начищенной до блеска цепочке, и выставить перед собой, будто щит.       Стало оглушительно тихо.       Тень замерла, вслед за ней замер Регис и нахмуренный Детлафф, и все они ожидали продолжения представления, что последовало незамедлительно.       — …Да восстанет Бог, и расточатся враги Его, и да бегут от лица Его ненавидящие Его. Как рассеивается дым, Ты рассей их; как тает воск от огня, так нечестивые да погибнут от лица Божия…       Выученная наизусть молитва зазвенела в зловещей ночи священной песней. Голос Катарины сбивался и дрожал, дрожала и ее рука, но дрожь эта имела под собой совершенно иную природу, о которой зрители, наверное, и не догадывались. Ох, и сколько простояла она коленями на том распроклятом горохе за неправильно прочитанный библейский стих! Сколько полночных часов провела она за чтением, дабы «улучшить скудную память, оскверненную дурными мыслями».       — Регис… — тихо пробормотал низкий, пугающий голос, отдаленно напоминавший мрачную манеру речи Детлаффа. — Что это за ци…       Регис был обескуражен не меньше. Он немо наблюдал происходящее, да так и не успел ничего сделать, поскольку… тень отступила. Странно склонив голову набок и пялясь на Катарину и крестик в ее руке, она отодвинулась. А потом еще. И еще.       Катарина сглотнула, прервавшись, и тут же возобновила свое чтение с новой силой. Крест в руках ее слабо светился, а, быть может, то были игры подсознания. Ее голос разносился по округе ничуть не хуже, чем у священника, что читал проповеди в церкви, не забывая упомянуть о том, что женщине истинная вера — доступна быть не может. Тени, однако, отступали, и толика злорадства уколола изнутри, и тут же, слева, словно в наказание за тщеславие, на Катарину налетело нечто. Бесплотное, почти неосязаемое, оно, тем не менее, врезалось в нее, отталкивая прочь.       Мир, что на долгие минуты замедлил ход, резко крутанул колесо, и события завертелись с новой силой. Тени бросились на тех, что потревожили их покой, разъяренные больше прежнего. Катарина только и успела в последний момент уцепиться пальцами за протянутую к ней руку. Холодная бугристая кожа вздрогнула от прикосновения теплой человеческой, а потом Регис рванул Катарину на себя, и они двинулись вперед с ужасающей скоростью, от которой та едва не задохнулась. Духи за спиной словно бы рассмеялись, но преследовать отчего-то не спешили, предпочтя двум беглецам одного отставшего.       Регис, больше не церемонясь, оттащил Катарину прочь и оставил ее уже по другую сторону от дымки, после чего снова исчез в заколдованном сумраке. Он вернулся много позже, теперь с Детлаффом, чей плащ был разорван во многих местах, и из плоти его сочилась бордовая кровь, неотличимая от человеческой. Детлафф тяжело дышал, опираясь на руку Региса. Катарина же старалась не смотреть на их обезображенные лица, хотя любопытство точило ее изнутри, и она то и дело украдкой бросала взгляды.              — Должен признаться, это было самое неожиданное развитие событий, которое я только мог бы себе представить, — вкрадчиво, с толикой усталости молвил Регис через некоторое время, когда они все втроем шли по улицам города, и Детлафф больше не нуждался в поводыре.       Регис надежно держал Катарину чуть повыше локтя, словно птицу на поводке, и его голос зазвучал вполне обычно и по-человечески, но она все еще опасалась поворачивать голову.       — Надеюсь, «неожиданное развитие» объяснит нам произошедшее лично и в подробностях, — хрипло заметил Детлафф. Обычный, хмурый, скаредный.       — Прошу тебя, Детлафф, не стоит давить на девушку. Она заплутала на улицах в одной только рубашке. Должно быть, причина всего этого была весьма весомая, — если бы не размеренный убаюкивающий тон, Катарина бы решила, что Регис иронизирует.       Они добрались до лавки не медленно и не быстро, и только тогда Регис разжал пальцы на предплечье Катарины. Она рухнула на знакомый колченогий стул, прижала трясущиеся пальцы с крестиком к губам, а потом увидела совершенно обычные человеческие лица мужчин, собственные обнаженные колени, похожие на разбитое месиво, замерла на секунду и жутко, кромешно разрыдалась впервые за несколько недель.              Рассказ занял порядочное количество времени. Порой Катарина размышляла о том, стоит ли ей умолчать об очередной диковинной подробности, порой — а действительно ли она слышала и видела то, что помнила? Регис слушал безмолвно и внимательно, Детлафф изредка хмыкал, полагая, что Катарина безвозвратно тронулась от ночных прогулок, а сама она постоянно спрашивала себя о том — как ей вообще пришла в голову мысль защищать одних чудовищ от других?.. Что на нее нашло?       Детлафф в очередной раз посмотрел на ее крестик так, будто хотел сожрать его вместе с ней.       — Что это? — в конце концов, не выдержал он, делая нетерпеливое движение рукой. — Артефакт? Амулет?       — Побойся Господа, — буркнула Катарина. — Это — символ Его. Орудие, способное стать великой силой в правильных руках.       — А правильные руки, разумеется, — твои.       — Лишь существо глубоко безнравственное, полное черной гордыни, может так явно говорить о даре, что ниспослан…       Она не иронизировала, говоря это и певуче растягивая слова. Ну, разве что чуточку.       — Я больше не могу, — перебил ее Детлафф, поймав выражение ее глаз и поднимаясь с обреченностью приговоренного к казни во взгляде.       Он прошел мимо Катарины к столу, протянул было руку к ведерку с застывшим воском, ведомый желанием чем-то занять руки, чтобы унять раздражение, и непонимающе уставился на пустую столешницу.       — Где он? — спросил Детлафф в пустоту.       — Кто — он? — удивился Регис.       Детлафф медленно взглянул на Катарину, безошибочно расслышав, как сбился ритм чужого сердца. Та подняла ожесточенно сверкнувшие глаза в ответ на его ничего выражающий взгляд, а потом вдруг сникла.       — Я все потратила на пирожок, — сказала она с той же обреченностью, с которой ранее Детлафф смотрел на нее саму.       Регис удивленно приподнял брови в полной тишине.       — Пирожок, — подытожил Детлафф через несколько секунд, осмысливая сказанное и отступая на шаг назад.       Катарина вымученно кивнула.       — Друзья мои, — вздохнул наконец Регис, мягко отодвигая в сторону задумчивого друга и в очередной раз подавая Катарине собственный платок. Один раз она выронила его трясущимися руками, и он тактично подал ей новый, невзначай стряхнув тонкую слезу пальцами с ее щеки. — Нам стоит прекратить этот допрос и подождать с разговорами до утра.       — Время не терпит, — отрезал Детлафф, отворачиваясь от них обоих.       — Время терпело несколько недель, а судя по рассказу Катарины, десятилетий. Потерпит еще немного.       Несмотря на мягкость тона, в обсуждении была поставлена финальная точка. Детлафф молча смотрел, как Регис принялся рыться в собственных сумках, звеня склянками и баночками, порой (в который раз) как бы невзначай поглядывая на разбитые коленки Катарины, после чего поджал губы и стремительно выветрился в окно.       В буквальном смысле.       Катарина проводила этот эпатажный и совершенно ирреальный жест изумленными глазами, вспомнила лица обоих мужчин в тот момент, когда Драгорн провел ее за черту, и снова вздрогнула.       Регис, не пошевелившись в ответ на произошедшее и не поднимая головы, продолжал флегматично перебирать содержимое сумки, словно она была колдовской и бесконечной. Наконец, он взглянул на Катарину проницательным спокойным взглядом, так и не дождавшись новых слов, и привстал со стула.       — Кто ты? — охрипшим голосом спросила Катарина, выставляя раскрытую правую ладонь в ответ на его движение.       — Высший вампир, — спокойно сказал Регис, останавливаясь в одном шаге от нее. Он задумчиво покосился на крестик, зажатый в ее левой руке, безвольно лежавшей на столешнице.       — Высший? — переспросила Катарина.       — Это значит, что я наиболее разумный представитель своей расы.       — Расы?.. Это ты устроил бойню в Боклере?!       Регис прищурился в ответ на резкую вспышку и дождался, когда на лицо Катарины вернется знакомое вопросительное выражение.       — Нет. И я не хотел, чтобы ты так думала, — он аккуратно отвел ее ладонь в сторону и, не встретив новых возражений, приставил свой стул ближе. — Не каждый вампир пьет человеческую кровь и не каждый убивает людей.       — Ты лжешь, — робко сказала Катарина.       — Разве? — Регис горько усмехнулся. — Когда же я лгал тебе в последний раз?       — Откуда мне знать, если правды ты не говорил?       — Я клянусь тебе в том, что не обманул тебя ни единожды, — серьезно сказал Регис, не отводя глаз. — Вампиры, как и люди, обладают различным характером, и чернить любого из них лишь на основании расовой принадлежности…       — У тебя есть когти. Клыки. И… это лицо, — Катарина поежилась. — Это не расовая принадлежность.       — И я ни единого раза не использовал их во зло в отношении тебя и встреченных нам людей. Или ты просто обвиняешь меня в том, кто я есть?       — Нет, — она качнула головой, отводя взгляд. Внимательные глубокие глаза Региса исчезли, а вот его запах — нет. Вместе с тем Катарина как будто бы слышала размеренный стук его кровожадного сердца. — Я обвиняю себя. За глупость. За наивность. За поспешность решений.       — Такова пора молодости, — беззлобно усмехнулся Регис. — Ее прелесть. Перестань, Катарина. — Чужие чуткие пальцы осторожно коснулись ее, и она не нашла в себе сил возразить и отодвинуться. — Нам нужно сосредоточиться на другом. Твои ссадины необходимо смазать, чтобы не началось заражения.       Он взглянул на нее странно и пристально, будто бы сомневался в сказанном, а потом молча протянул баночку с невыносимо пахучей мазью. Катарина попыталась взять ее трясущимися пальцами, но та раз за разом ускользала из рук, словно мираж.       — Я могу помочь, — вкрадчиво сказал Регис.       Невысказанный вопрос затаился в его словах, и Катарина замерла, как лебедь в высоких камышах, услышавший выстрел охотничьего ружья. Наконец, она кивнула столь медленно, будто не хотела, чтобы ее движение и вовсе было замечено. Через мгновение длинные пальцы невесомо и нежно пробежались по поврежденной коже. Регис сосредоточенно молчал, и в его действиях и глазах не было ни намека на оскорбительную похоть. Катарина закусила губу, молча опустив веки и не желая признаваться себе в том, что это-то как раз и раздражало ее больше всего. Пальцы Региса прошлись чуть ниже и чуть выше нужного, с каждым разом упрямо возвращаясь к исходной своей цели, и по обнаженным ногам вместе с холодком забегали мучительные мурашки.       — Все, — тихо и устало сказал Регис, и теплое прикосновение исчезло, а Катарина поняла, что зажмурилась до боли в лицевых мышцах. — Катарина, я уверяю тебя, ты можешь не бояться ме…       — Спасибо, — пробормотала она и ринулась наверх по лестнице, ведомая чем угодно, но только не страхом.       Эмоции, последнее время и так едва сдерживаемые, обрушились на нее девятым валом, приводя в бессмысленное смятение, похожее на бурю, растянувшуюся по всему горизонту сознания. Катарина осторожно опустилась на кровать, сжимая кулаки, приказывая себе успокоиться, но шквал неуклонно нарастал. Утлую лодку рассудка качало из стороны в сторону. Ее то накрывал исполинского размера ужас от осознания того, что рядом в доме с нею находится нечисть, то стыд — оттого, что за чувства эта нечисть вызывает. Лицо мужа, разумеется, всплывало в мыслях с завидной частотой, но было оно каким-то блеклым, словно воспоминание о давно забытом мелком проступке, вроде стянутого перед обедом пирожного.       — К черту! — пробормотала Катарина святотатственное ругательство, но помогло не очень.       Она оглянулась на смятую постель, судорожно натянула штаны и крепко-накрепко закрыла окно, на всякий случай поставив пред ним пару стульев и ночной горшок, об который невозможно было бы не запнуться, если она снова захочет побродить во сне. Дремота одолевала, смутно похожая на ту, что настигла ее ранней ночью после прихода Детлаффа, и когда Катарина нырнула под одеяло, с ней не справилась даже собственная воля, настойчиво умоляющая не спать. Сон пришел мягкими неслышными шажками, а с ними появились и видения, о которых Регис, беспокойно ходивший по первому этажу, не мог бы и помыслить.