Опальная княжна

      — Что ж ты наделала, мазелька, — приговаривал кузнец, проверяя железные оковы на руках Катарины, надоевшие ей за последнюю неделю до чертиков. — Сначала одну напасть в город привела, а теперь гляньте-ка — еще и ведьмак пожаловал. Ведьмаков нам тута не надо.       — Да вы с ума сошли, — вздохнула Катарина, глядя в добродушное лицо кузнеца, который как будто бы был совсем ни при чем. — У вас тут черт знает что творится! В соседнем городе вампиры по улицам разгуливают, здесь — привидения! Еще и маги безумные туда-сюда шастают! А виновата — я?!       — Ты не подумай, ты мне нравишься, Катька, — покаялся кузнец, подавая ей ложку и ставя перед носом миску ароматного густого супа. Голос его странно дернулся, когда он назвал ее по имени. — Да только бед от тебя немерено. Вот лучше тут и посиди.       — Значит, так вы добром на добро платите?       — Раньше я всегда честь по чести платил, — обиделся кузнец. — Да только люди не оценили. Вот и я стал таким. Таким же, как они.       — Не могли вы таким стать, — хмуро сказала Катарина и осторожно попробовала суп — вкусно. — Значит, вы таким сразу были.       — Не суди меня, мазелька. Ты ведь не знаешь меня совсем.       — Вы чем меня укололи? — она вспомнила про иглу и странное приспособление в виде цилиндра, что прилагалось к ней же, и попыталась ощупать кожу под грудью сквозь рубашку.       — А это микстурка. Безопасная. Господин Драгорн мне ее завещал. Говорил, коли буянить будет — чтобы я сразу ему и вколол. Да только не такой уж он и плохой, Драгорн-то… Знал все, что в городе творится, все до последней крошки знал, — я по глазам его это видел, — и не сказал. Ничего про нас не сказал…       Кузнец печально посмотрел на свои большие руки, и Катарина лишь подивилась — мужчина был массивный, бородатый, потный да в засаленном фартуке, а лицо — грустное, как у ребенка.       — Вы тут только буйных чародеев привечаете, или нормальные люди тоже бывают? — спросила она, когда кузнец забылся, потирая пальцы и рассеянно рассматривая пятна на фартуке.       — Ты смотри, какая говорливая! — восхитился он. — Только этого. Он здорово нам помог. Дочку нашу… однажды от хвори вылечил, — кузнец странно помрачнел и тут же поднялся. — Ну ладно, мазелька. Моя женка к тебе придет попозже, проверит, чтобы ты не заболела и глупостей не учудила.       Катарина откинула голову на стенку и тихонько взвыла. Всю свою недолгую, мирную жизнь Катарина почитала родителей и семью, людские законы и обычаи своей страны. Детские ее проказы никогда не оканчивались кровопролитием или полосами розог на спинах невинных. Да и слово она держала, коли дала. Другими словами, как сама для себя рассудила княжна, была она необыкновенно скучной. Но стоило только выйти за порог, как жизнь мигом приготовила ей и плетей, и помойных ведер.       — Что уж теперь жалеть, — вздохнула Катарина. — Не этот маг — так другой, не этот кузнец — так тот шляпник. А если ничего не делать, то можно оказаться в месте еще худшем.       Она внимательно изучила железные наручники — ничем не хуже тех, что мог надеть на нее Рётшильд в воспитательных целях. Не подкопаешься. С удивлением отметила, что одежда теперь на ней была нормальная — чистая да пригожая. Значит, ее успели переодеть, да и за окном уже крались расцвеченные алым сумерки. Кузнецкая чета не тронула ее вещи — те лежали вместе с ножом и бомбочкой на лавке у окна. Только шпильки, — все до одной, — исчезли из волос, и нигде их не было видно. Катарина горестно вздохнула и уже собралась было попробовать распилить железо ножом, — а вдруг магический? — как ее движения оборвал низкий грудной голос.       — Доброго вечера, девочка. Вижу, ты освоилась.       Катарина не стала скрываться и отбрасывать нож. Просто устало подняла голову да так и замерла. В комнатку вплыла женщина: одна из тех, про которых говорят, что она хороша, несмотря на свои года. Волосы ее черные, как у Катарины, ниспадали до пояса, закрепленные крупной брошью на затылке, а платье стелилось по полу, словно лебединые крылья. Катарина залюбовалась хозяйкой дома, да так, что та серебристо и тихо рассмеялась.       — Что смотришь, милая, приглянулась я тебе?       — Вы и вправду жена кузнеца? — спросила Катарина, позабыв закрыть рот.       — Вправду, — кивнула женщина и села пред девушкой, скрестив ноги и руки. Катарина разглядела на ее груди медальон из превосходного янтаря — круглый словно кошачий глаз. — Можешь звать меня Айной. А можешь никак не звать. Ну, а ты, значит, вампирья дочка?       Катарина хлопнула глазами раз-другой, но не нашлась, что возразить.       — Я знаю, девушка. Священный дуб, рожденный из желудя Блеобрехиса, что однажды почитался моим кругом, мне о тебе поведал. Видела я и то, как ты моему мужу волчонка отдала, — Айна плавно повела рукой в сторону комода, на коем стояла та самая восковая фигурка, а рядом с ней горела одинокая свеча и лежала черная прядь волос. Совсем, как у Катарины. — Это не то, о чем ты думаешь, — сказала женщина. — Не твои это волосы.       — Тогда чьи же?       — Я не исповедоваться перед тобой пришла, а объяснить. Я тебе зла не желаю и коли так выйдет, что все пойдет по-моему — отпущу на все четыре стороны. Когда со своими делами закончу. А если нет… придется тебе еще помыкаться, горемычная. Что высматриваешь?       — Вы так пахнете, — Катарина потянула носом. — Словно свежие травы в поле.       — Это так, — рассмеялась Айна. — Я люблю травы. И природу люблю. И землю эту. Давно мои предки поселились здесь. Их пытались и выгнать, и убить, да до конца не вышло.       — Разве не должны вы тогда жить в лесах, отшельницей?       — Так было однажды, давно… Но я отреклась от той жизни и выбрала мирскую.       — Ради кузнеца? — удивилась Катарина, поднимая брови.       Айна не ответила, улыбнулась ласково и мудро, и только крохотный огонек блуждал в ее глазах, словно потерявшийся светляк. Катарина уже видела такой взгляд у Драгорна, когда он забывался в воспоминаниях.       — Зачем же вы меня держите? — спросила она. — Для Рётшильда?       — Рётшильд… — нахмурилась Айна. — Слышала это имя от Драгорна. Дурное имя и дурной человек. Черный и жестокий. Нет. Ведьмака отвлечь хочу, чтобы он твоими поисками занялся. Очень скоро в городе случится одно событие, и он ему помешать не должен. А после — пусть хоть на край света уезжает, мне до него дела нет.       — Коли так — зря вы все это затеяли, — искренне покачала головой Катарина. — Ведьмак меня почти не знает. Его другое заботит, и ради моих поисков он дела не отложит.       — Может, ты и права, девушка. А может, и нет. Я шансами разбрасываться не стану. Мне спокойнее будет, коли ты здесь посидишь, а он тебя поищет.       — Он — хороший следопыт.       — Ты меня устрашить пытаешься или себя успокаиваешь? — улыбнулась Айна. — Тебя теперь найти не просто. Магическому поиску ты недоступна, а след твой я увела в другую сторону. Я сведуща в таких вещах. Природа мне помогает.       Айна замолчала, рассматривая Катарину тем взглядом, что матери украдкой обращают на повзрослевших и похорошевших своих дочерей, вернувшихся из долгих странствий с новыми историями и радостями. Лицо ее меж тем тускнело и печалилось, вновь становясь таким, каким было, наверное, до прибытия Катарины и на протяжении долгого времени.       — Ни ведьмака не боитесь, ни магов, ни вампиров, — тихо сказала Катарина, глядя в травянисто-зеленые, глубоко посаженные глаза женщины, похожей на северную волчицу. — Должно быть, горе ваше велико.       Айна усмехнулась, едва изогнув губы, и по лицу ее словно прошла рябь.       — Горе мое не измерить и не излить. И надежды для меня больше нет. Но твоей смерти я не желаю, а посему посиди здесь, поразмысли да помолчи. Скоро выйдет срок, и дальше отправишься.       Айна поднялась так же плавно и медленно, словно лоза, оплетающая древесный ствол, взглянула на Катарину и задумчиво покачала головой.       — Вы затем и зеркальце мне через мужа передали… — сказала Катарина, когда Айна была уже у самой двери. — Я тогда не подумала, что это, должно быть, недешевый дар для кузнеца, а теперь… И лошадь мне одолжили, чтобы я из города уехала…       — Все верно ты понимаешь, девушка, — согласилась Айна, положив едва тронутую морщинами ладонь на ручку двери. — Больно мне не понравилась та компания, с которой ты пришла. Надеялась, что ты и сама не оплошаешь — поймешь, кто с тобою рядом.       — Зачем? Зачем вы так хотели, чтобы я уехала?       — Ты мне приглянулась. Я не хотела, чтобы и ты умерла, — Айна улыбнулась тонко и горько, и на одно лишь мгновение боль вычернила каждую морщинку на ее красивом лице.       Катарина в нетерпении дождалась, когда Айна уйдет, и тут же поспешила к комоду, склонившись над локоном. Волосы и правда были не ее — пахли по-другому. Отчаянно, безутешно, словно омертвели без своей хозяйки. А на полке над ними стояли еще восковые фигурки: самые разные, но все неказистые — не такие, как у Детлаффа, — а будто слепленные детской рукой и пылью покрытые. И только одна-единственная была Катарине знакома. Тот самый волчок.       …Спасайте, мастер! Совсем позабыл, что у дочки сегодня день рождения, а ей страсть, как полюбились восковые поделки…       Катарина ведь и не спрашивала никогда у Детлаффа, видел ли он когда-нибудь дочь кузнеца. И сама она ее не видела. И в доме этом из известняка и дерева не слышно было ни топота маленьких ног, ни звонкого смеха, ни даже порывистого дыхания, какое бывает у детей.       Это был спящий склеп, а внутри, на комоде — алтарь.       Катарина поджала губы, отступила и покачала головой. У маменьки ее, Софии, народилось четверо детей, выжила только Катарина, а маменька тех троих едва на руках подержать успела, прежде чем их маленькие тела положила в гробики. Но говорила она, что невыносимое это горе.       Невыносимое и сравнения ему — нет.       Дрожащими пальцами Катарина осторожно перехватила маленькую берестяную плашку с начертанным на ней оберегом, перевернула и прочитала имя.       «Катерина».       Кузнецову дочку звали Катерина.              Регис сидел на поваленном бревне, цедил мандрагоровую настойку — последнюю из его запасов, — и наблюдал, как Детлафф бесшумно вышагивает туда-сюда, черный его плащ скрадывался стелящимися сумерками. Глаза Региса за последние часы сделались чернее прежнего, будто тьма начала растекаться и по белку. Он покачал головой вслед неясному бормотанию Детлаффа, сжимая в пальцах флягу, и удивленно опустил глаза вниз. Кожа фляги, распоротая его собственными ногтями, прохудилась, и теперь настойка медленно капала вниз.       — Мы облизали эти руины вдоль и поперек, Регис, — Детлафф наконец-то остановился. — Нигде ни щелочки, ни камешка. Если ход есть, то он либо поодаль отсюда, либо открывается магией.       — Значит, нам нужен маг.       — Могу сходить за одним таким. В Стара Кнежа.       — Мне нужно подумать.       — О чем?       — О чертовщине, что здесь творится, — Регис указал пальцем на небо. — Мы, должно быть, находимся здесь уже порядочно времени, но солнце все еще в небе, когда как мое чувство времени говорит об ином. Это место водит нас за нос.       Детлафф поджал губы, но смолчал, полагаясь на опыт старого друга. Регис же опустил флягу на землю, пристально всматриваясь в стены эльфских руин. Его лицо отвердело, надбровные дуги выступили больше прежнего, держась на самой грани трансформации, и когти на руках едва заметно ходили туда-сюда, то удлиняясь, то втягиваясь.       Он вновь поднял указательный палец вверх:       — Слышишь?       — Дверь.       Каменная плита, прежде отъехавшая в сторону, теперь медленно задвигалась обратно. По ступеням тяжело, подтаскивая к себе разодранную ногу, полз человек в одной только порванной длинной рубахе. Он цеплялся за камни руками, подтягивался и тихонько рычал. Кровь его пахла гаже, чем у любого чародея — она была отравлена токсинами настолько, насколько это мог бы позволить человеческий организм.       Человек выполз наружу, на мягкую траву, кое-как перевернулся на спину и со вздохом раскинул руки, глядя в прозрачное небо. Ладони его и частично пальцы выглядели обожженным месивом, и на запястьях чернели синяки от былых оков.       — Господа, — поприветствовал он туман, едва скосив глаза в сторону. — Я уже отчаялся дождаться вашей помощи.       — Драгорн, — Регис выступил к нему из дымки.       — Все-таки, как эффектно вы это делаете, — хрипло рассмеялся чародей и тут же зашелся диким кашлем, от чего изо рта у него полилась кровь, а голова то и дело подпрыгивала и ударялась о землю.       — Полагаю, это не вы послали нам анонимную записку, — Регис стоял в миллиметре от раскрытой ладони Драгорна, сжатый и мрачный. Его поза недвусмысленно намекала, что, стоит Драгорну сделать лишнее движение, и его изувеченная рука окажется под чужим сапогом.       — Да, пожалуй, это все-таки был не я, — согласился Драгорн, не переставая улыбаться окровавленным ртом. — Сложно, знаете ли, писать записки с такими-то пальцами. Я послал ворона. Черного… Как ваши души, — он рассмеялся снова, дико и низко, на секунду потерявшись в собственной неказистой шутке. Глаза его сверкнули отчетливой синевой, нехорошо взбудоражив Региса.       — Какая необыкновенная тяга к жизни и неубиваемый оптимизм, — вампир наклонил голову. — Где же ваш коллега?       — Он мне не коллега, — отрезал Драгорн. — Учитель. Бывший. Кстати, его зовут Рётшильд, на случай, если вы захотите увековечить его мертвое имя в списке своих жертв.       — Хватит ерничать, — Детлафф поднял мага за грудки и встряхнул. — Где он? Где Катарина?       — Порядок ваших вопросов вызывает во мне сожаление, господа… — Драгорн осклабился, когда ноздри Детлаффа нетерпеливо раздулись. — Катѝ сбежала. Через потайной ход.       — Откуда же она о нем узнала?       — Я подсказал.       — Настоящий рыцарь, — нехорошо усмехнулся Детлафф. — Теперь подскажешь нам, где выход.       — Никаких проблем, если вы будете так любезны, что продолжите меня нести.       Регис вздохнул.       — Рётшильд, полагаю, не внутри?       — Будь он внутри, он бы ни за что не упустил такого дорогого гостя, как ваш покорный слуга. Он исчез, как узнал, что Катѝ сбежала. Вам стоит поторопиться, господа. Это было порядочно давно, а Рётшильд умеет брать след.       — Указывай дорогу.       — Это я могу. Только…       — Что? — мученически вздохнул Детлафф, до сих пор удерживающий мага на весу.       — Там внутри есть люди. Они, конечно, уже все давным-давно сошли с ума, но коли вы изничтожите моего учителя, а я случайно подохну, их ждет ужасная смерть.       — Чародей с совестью, — хмыкнул Детлафф. — А я думал, сказочные истории случаются только в Туссенте.       — Высший вампир с чувством юмора. А я думал, такие каламбуры рассказывают только во второсортных борделях.       — Хватит, — прервал их Регис. — Ты укажешь нам дорогу, а за людьми мы вернемся, когда я буду точно уверен, что ты и твой учитель не представляют угрозы.       — То есть, мертвы.       Регис покачал головой и занял место по правую руку от Детлаффа. Тот, в свою очередь, вскинул мага на плечо, как спасенную из плена деву. «Дева» булькнула нечто неразборчивое на этот простой и неласковый жест, истерично хихикнула, а вслед за тем начала говорить словечко за словечком, с каждой секундой все больше смелея. Вечер складывался просто чудесно.              Катарина бродила глазами по убранству комнаты, силясь обнаружить любую возможную лазейку. Обыкновенный дом, каких десятки: основные комнаты построены из крупного камня, склеенного раствором, сбоку деревянный сруб и общая крыша. Окно комнатки, где держали Катарину, заколочено, видно, для того, чтобы случайные зеваки не заглядывали туда, где покоятся последние воспоминания об ушедшем ребенке.       Катарина попыталась было разбить цепь, связующую оковы, или разорвать, но та держала крепко. Ее медленно захватывало отчаяние. Она не знала и знала, что произойдет дальше, и лютый ужас подстегивал ее с новой силой. Что бы она сделала, коли бы кто-то забрал ее дочь?.. Совершенно точно, ничего хорошего. В тот день она бы предала своего Бога. В конце концов, она предала его по гораздо менее значимой причине.       Мысль о том, что внутри нее теплится чужая человеческая кровь, кою Рётшильд вливал в нее по каплям, мучила и меж тем — успокаивала. Быть может, сегодня, в эту ночь, ей воздастся за грехи ее, и расплатится она за них смертью…       Лицо Рётшильда мучительно обожгло память, подстегнуло изнутри черной злобой, о какой она раньше и не ведала. Катарина скривилась, и взгляд ее вновь упал на оковы на руках. В комнате не обнаружилось даже завалявшейся проволочки — Айна, видно, прознала о ловкости Катарины, а может, и сама видела, как она вскрывала замок на двери.       Только оковы эти ковались на мужчину, на гораздо более широкое запястье и крупную руку, нежели у тонкокостной княжны…       — …Как вы считаете, пани Катарина, как быстро регенерируют ваши связки и сухожилия при вывихе? Что такое? Разве не хотите вы знать пределы своих способностей?..       Катарину передернуло от воспоминаний о собственном жалобном тоне, каким она просила его не трогать ее. Она должна была тогда ответить Рётшильду иначе, должна была с ним бороться, но сумела только просить.       — Ублюдок, — прошептала Катарина, а затем крупно сглотнула и опустила глаза.       Аккуратный нежный палец посмотрел на нее с тревогой и обидой, став как будто отдельным самостоятельным существом. Не могла же она, в самом деле, добровольно желать зла собственному телу?..       Катарина осторожно взялась за палец левой руки, заставляя себя вспоминать движения колдуна.       Кажется, он потянул его так… или так?       Нечто страшное таилось в том незамысловатом жесте, что она намеревалась совершить, добровольно обрекая себя на новую боль и одновременно с тем повторяя то, что сделал с ней человек, которого она ненавидела.       Страх взял свое и сковал мышцы, а воображение тут же услужливо подсказало картины будущего. Катарина в красках представила, как Регис положит одинокие цветы на ее могилку, а потом забудет ее через года так же просто, как она забывала всех тех, кто влюблялся в нее. Только могилка ее будет не одна. Весь этот город будет похоронен, и Геральт ничего не успеет сделать, потому что он не знает врага в лицо.       А она знает.       Катарина коротко выдохнула и зажмурилась, а потом просто взяла да сделала так, как делал Рётшильд. На секунду отупевшее от происходящего сознание замерло, а затем время беспощадно раскрутилось с удвоенной скоростью. Боль нахлынула страшная, такая, что слезы соком брызнули из глаз, но рука из браслета выскользнула.       Катарина посидела совсем недолго, задыхаясь от шока и собственной безрассудной решительности, и побрела к двери на подгибающихся ногах. В глазах плыло, а вместе с тем в крови вспыхивало новое странное чувство отступившей беспомощности.       Княжна приложила ухо сначала к двери, — хорошей и дубовой, — затем к полу, послушала, как медленно бормочет дом, как скребутся в подполе мыши, но чужих шагов не было слышно. Катарина попробовала было выбить дверь плечом, но та не поддавалась, и она вновь обернулась к окну. Стекло разбить труда не составило, а вот, чтобы выломать доски, пришлось потрудиться и поискать в комнате какие-нибудь инструменты. В конце концов, выбор пал на увесистый канделябр, что лежал в углу на старых ящиках. Она била доски с такой силой, что снаружи послышались удивленные возгласы, а уж когда вывалилась на улицу прямо так — люди и вовсе заохали от изумления.       Сухие скупые хлопки стали ей горькой наградой. Катарина с дрожью повернула голову, так и не поднявшись с мостовой, и замерла. Рётшильд смотрел на нее немигающим взглядом, и тонкая губа его была приподнята в порочной улыбке. Катарина бы не заметила его сама, поскольку колдун обрядился в обыкновенный городской наряд, сел на плетень и едва не цедил вино из кубка, как какой-нибудь праздный молодец.       Они смотрели друг на друга с несколько секунд, и былая решительность на краткую секунду ухнула прямиком в бездонный, черный колодец.       А затем пришла злость.       Катарина поднялась на ноги и свирепо взглянула на колдуна.       — Вы заберете меня снова? — без обиняков спросила она.       — А, по-вашему, я явился сюда ради досужей прогулки? — Рётшильд задумчиво взглянул на ее поврежденный палец и улыбнулся шире.       Катарина сделала непроизвольный шаг назад, но улыбка колдуна, словно цепь, намотанная на шею, тянула обратно.       — Ведьмака в лавке нет, — он скрестил руки на груди, и только теперь Катарина заметила, насколько не по-человечески худые у него запястья. — Госпожа Айна и ее деятельные родственники позаботились о том, чтобы его задержали на другом конце города. А ваши спутники плутают близ святилища и выберутся нескоро… Во всяком случае, я на это надеюсь. Старые владения друидов не жалуют нелюдей.       — Вы… вы знаете, что происходит, и ничего не сделаете?       — Разве вы недостаточно прочли мою душу, пани, чтобы понять, что я и пальцем не шевельну ради этого города? — Рётшильд вежливо поднял брови. — Я убил семнадцать человек, чтобы отвлечь тех чудовищ, что сопровождали вас в этом городе. Один из них едва не начал лакать кровь прямо с мостовой — очаровательное было зрелище. Второй… оказался устойчивее. Какой мне прок спасать после всего остальное стадо?       — Зачем вы это сделали?.. — Катарина задохнулась от картины, заботливо дорисованной фантазией, в которой окровавленный Регис разрывал людей на части, а Детлафф подавал ему новых.       — Я хотел заполучить ваших спутников, пани. А затем вас. Два зайца одним выстрелом, — усмехнулся Рётшильд. — Или, учитывая ситуацию, лучше сказать — малой кровью… Я же не знал, что вы соизволите бежать самостоятельно, да еще и в такой сомнительной компании. Считайте, эти семнадцать трупов — на вашей совести.       — Вы не сумеете обвинить меня в том, чего я не совершала! — Катарина вспыхнула и подступилась к Рётшильду. — Вы — чудовище, так тем еще и гордитесь!       — Я оставил свою гордость далеко в веках, — Рётшильд небрежно указал пальцем Катарине за спину. — А время, между тем, идет. В городе оставаться опасно. Госпожа Айна, кажется, потеряла всяческий рассудок, раз пошла на такое преступление против собственной природы.       — Вы знаете, что она сделала?       — Она возжелала натравить души на тех, кто причинил ей боль… — вздохнул колдун. — Она не понимает, что когда те изопьют последнюю жертву, то наберутся достаточно сил, чтобы разгромить весь город. А может быть, и понимает. Никак не сумею распознать мотивы горюющих женщин. Они слишком непрактичны.       Катарина ополоумевши смотрела на колдуна, что рассуждал так просто о таких страшных вещах.       — Им удалось отравить кровью многих господ, которые о том даже не догадываются. Кто подумает на кузнецову сестру, что торгует домашним лимонадом едва ли не с отрочества? Поставляет в нужные дома нужные бутыли для взрослых… — колдун ядовито улыбнулся, — …и детей.       Катарина вздрогнула, непроизвольно потянувшись к крестику, коего на шее больше не было.       — Вы лжете.       — Ваши доказательства?       Катарина беспомощно посмотрела в сторону погоста. Пальцы ее сжимались и разжимались, и боли она не чувствовала. Слишком страшным было новое знание для ее души.       — Отпустите меня, — вдруг сказала она, глянув на колдуна с ожесточенным упрямством.       — Идите, — пожал плечами он.        Катарина застыла, готовая насмерть биться с Рётшильдом за свое право, но на его согласие ей сказать было нечего.       — Вы чем-то удивлены, пани?       — Вот так просто?!       — Иногда достаточно просто сказать о своих желаниях вместо того, чтобы молча терпеть, — холодно усмехнулся Рётшильд. — Только…        Катарина прикрыла глаза. Условие, ну конечно же. Колдун же понимающе усмехнулся, отлепился от плетня и наклонился к Катарине ближе нужного.       — Бегите сейчас, пани. Бегите прочь из города. Стремглав. Не оглядываясь. Добудьте лошадь, ограбьте кого-нибудь, подговорите стражу открыть ворота, соблазните, в конце концов… Бегите, и я никогда более вас не потревожу. Я даю вам слово и клянусь собственным рассудком и чародейским талантом, что забуду ваше имя, как только вы переступите городскую черту, — Рётшильд улыбнулся особенно сладко, и сердце Катарины сжалось. Слова его вонзались ей в душу игла за иглой. — Но если только вы пожелаете помочь этому городу… Каким угодно образом… Будете ли умолять о пощаде друидессу или броситесь на поиски ведьмака, или станете рыдать на улице на коленях и читать молитвы… Тогда я вернусь за вами. На рассвете. И заберу с собой.       Катарина задыхалась. Взгляд Рётшильда плавно перебегал с одного ее глаза на другой, и она сама стремилась найти ответ в его черных глазах.       — Жизнь по цене равнодушия? — прошептала она. — Зачем вы так, Рётшильд?       — Это игра, — он мягко улыбнулся. — А ваша душа — на шахматной доске. Вам выбирать, кто сделает ход — тот ее и заберет.       Катарина молчала недолго, до боли сжав зубы, а потом сказала тихо, уже разворачиваясь к погосту:       — Белые ходят первыми.       Рётшильд расхохотался, и смех его звучал карканьем воронья над свежей могилой. Он смеялся и смеялся вслед убегающей Катарине, вытирая слезящиеся глаза.       — Ну надо же, — сказал он почти ласково. — Совсем, как Мирон.              Чащоба, по которой брели двое вампиров и один непутевый чародей, полнилась густой вечерней темнотой, словно в прозрачную воду налили дегтя. Тревога на лице Региса, высохшем и белом, становилась тем четче, чем дольше шагали они по обыкновенному одинаковому лесу. Детлафф презирал за то природные угодья, предпочитая держаться в городах, волком в овечьем стаде, где каждый камень хоть и не отличался от другого, но во всяком случае не мог прорасти ядовитым цветком. Небо вдалеке наконец-то раскалилось кровавым закатом, а над лесом, напротив, хмурилось, что смятая промокшая тряпка.       — Как ты бежал? — коротко спросил Детлафф, когда могильная тишина стала невыносимой.       — О, так вы не прочь об этом послушать? — оживился Драгорн.       — Не хочу сюрпризов, когда засуну тебя в каменный мешок и запру внутри.       — Очень предусмотрительно с вашей стороны, — одобрил чародей безо всякой злобы. — История эта совершенно неказиста и, я бы даже сказал, примитивна. Я воспользовался спешкой Рётшильда после бегства Катѝ и пробрался в его лабораторию.       — Он торопился?       — О да. Никогда не наблюдал за ним подобной суматошности.       — Что в лаборатории?       — Зелье. Особый состав, что может расплавить двимерит, в который мой драгоценный учитель меня обрядил. К сожалению, он плавит не только двимерит, но и органические ткани, посему мои руки нынче не столь изящны.       — Это мясо, — безжалостно сказал Детлафф. — Даже если ты сумеешь регенерировать, большинство сложных заклинаний станут тебе недоступны.       — А вы умеете поддержать в трудную минуту, — оценил Драгорн и закашлялся. — Пр-рошу прощения, поб-бочный эффект некоторых обезболивающих эликсиров.       Детлафф остановился, сбросив Драгорна на землю, дожидаясь, пока его внутренности перекочуют на влажную траву у его ног. Регис остановился тоже и теперь наблюдал происходящее с равнодушием, сделавшим бы честь любому ведьмаку.       — Вы знали, Драгорн, о присутствии Рётшильда, еще когда были в городе, — подытожил он собственные размышления, когда кашель стих.       — Догадывался, — прохрипел Драгорн, не поднимая головы. — Признаться, когда я бежал из города, я даже не знал, кто пугает меня сильнее. Вы или призрачная вероятность встречи с любимым учителем.       — Должно быть, появление Катарины обрадовало вас безо всякой меры, — презрительно бросил Регис.       — Я едва не рассмеялся такой невероятной удаче, — с серьезностью сказал Драгорн.       — Вам не кажется неосмотрительным, Драгорн, признаваться в подобном перед лицом двух высших вампиров, которые вас несколько… — Регис сделал тонкий жест рукой, — …недолюбливают?       — Поверьте, господа, я надеялся лишь на то, что вы придете за Катѝ одновременно с Рётшильдом, коли он действительно напал на мой след.       — Взаимная нейтрализация двух противоположных величин, — тихо сказал Регис.       — Я рассчитывал, что величин будет все-таки три, а не две, — ответил Драгорн и снова закашлялся.       — Позвольте спросить, Драгорн, — вкрадчиво начал Регис, едва размыкая губы и не глядя на скрючившегося от боли чародея у своих ног. — Что же изменило ваше решение использовать Катарину, как спасательную палочку?       Драгорн осклабился сквозь боль.       — Полагаю, от этого ответа зависит моя жизнь, — он неуклюже сел, вцепившись обожженными пальцами в правое плечо. В глазах его выступили слезы от нестерпимой боли в поврежденной ноге. — Катѝ напомнила мне Мирона. Рётшильд воистину жесток лишь к тем, кого ценит искренне и кому не позволит умереть. Посему над братом он издевался гораздо больше, нежели надо мной, пусть Мирон того не замечал. Он полагал страдальцем меня и ненавидел за то Рётшильда столь же сильно, сколь потом полюбил.       Драгорн глубоко вздохнул, пошарил рукой в карманах рваного кафтана и отправил в рот несколько мятых листьев, прожевал их и сморщился от острой горечи.       — Боюсь, я не сумею похвалиться столь широкой заботой в отношении брата, поскольку я всегда знал, что Рётшильд его не тронет. Меня же… Он полагал меня вошью, докучливым дополнением. Один неверный шаг в сторону, и я оказался бы на том свете. Жизнь по цене нечаянно разбитой склянки… — сухо рассмеялся Драгорн. — Я увидел в Катѝ то же, что однажды — в глазах Мирона. Отчаянную попытку защитить мою жалкую, никчемную персону. Это несколько иронично, не находите? Ведь она убила е…       Регис дернулся прежде, чем чародей закончил бы свой монолог. Детлафф зеркально нахмурился, вслушиваясь в дробное дрожание земли, что усиливалось с каждой секундой, когда его наконец-то разобрал и Драгорн. Он тревожно завозился, а после того, как земля начала вздрагивать словно бы от поступи ледяного великана, и вовсе побледнел.       — Это… это же иллюзия? — прошептал он, улыбаясь диковато и осторожно. — Или…       — Не совсем, — скупо ответил Регис.       Тяжеловесные шаги неизвестного существа начали перекликаться с новыми, столь же мучительно гулкими, а спустя минуту звук стал удаляться, знаменуя, что чудища прошли мимо. Часть из них, во всяком случае.       — Госпожа Мирабелла, — Регис коротко склонил голову, прежде чем из чащи выступила женщина.       Вернее — выехала. Она восседала на темно-буром вепре с выпуклыми черными глазами, что недовольно фыркал и рыл копытцем землю. Женщина, чьи стальные волосы были прихвачены на лбу венком омелы, положила вепрю на холку худую руку.       — Тише, Князь, тише, — сказала она и обратила взгляд на троих путников. Ее бесстрастное костлявое лицо не изменилось, как не изменился и тон: — Регис, добрый друг. Тебе очень повезло, что мы идем через этот лес именно в эту секунду. Это старые друидические владения, они любят водить за нос таких, как ты.       — Я был бы искренне удивлен встретить тебя здесь, столь далеко от Каэд Мырквида, и в любой другой час, Мирабелла.       — Как была бы удивлена и я. Но Нойнройт требует моего внимания. Я совершила… оплошность, — она нахмурилась. — Упустила из внимания горе покинувшей меня заблудшей дочери, но теперь поздно о том горевать. Теперь я могу лишь извиниться перед теми, кто познает ее гнев.       — Что в городе? — коротко спросил Регис, когти на его руках едва заметно удлинились, и Князь недобро зафыркал, взбрыкивая. — Раз ты привела дубочудов?       — Знаменитые ходячие дубы? — оживился Драгорн.       — Теперь они еще и ходят, — едва слышно пробормотал Детлафф за его спиной.       — Лишь сотворила нескольких из подручных материалов, — покачала головой Мирабелла, разговаривая исключительно с Регисом. — Тебя так волнует город?       — Человек, что сейчас может в нем находиться.       — Честный ответ. И недобрая весть. Город ждет тяжелая ночь, как и всех его обитателей. — Мирабелла внимательно оглядела и Детлаффа, и Драгорна, и взгляд ее васильковых глаз стал значительно холоднее. — Оставим представления на потом, а сейчас — поспешим.              Катарина бежала, сломя голову, по знакомым улочкам, расталкивая прохожих в стороны, как обезумевшая. Люди злились, кричали ей вслед и только рукой махали, а она не могла остановиться. Что-то страшное вот-вот должно было произойти, что-то дикое. Такое, что только безутешные, ослепленные горем родители, и могли совершить. Ночь опускалась на город, и стражники, дежурившие у ограждения, ушли с поста раньше срока, попрятались по своим будкам. Катарина то ли влетела в ворота, то ли перемахнула через ограду — уже и не помнила. Внутри страшно билось сердце, но она не уставала.       Айну в длинном плаще, будто в мантии, сотканной из травы, она заметила издалека, около того места, где однажды побывал и Регис, и Геральт. Она стояла, опустив руки, смотрела вниз, а повсюду, куда ни глянь, начинали мерцать и змеиться знаки, очерченные бледным, будто ангельским светом.       — Подождите!.. — прошептала-прокричала Катарина, голос хрипел.       Она подбежала к Айне, едва не врезалась в нее, и та с изумлением опустила глаза, когда девушка упала перед ней на колени, обессилев от бега и страха, схватила ее руку в обе ладони и подняла взгляд.       — Сжальтесь!       Айна коротко, бесстрашно взглянула за спину Катарины, но за ней никто не бежал, и она посмотрела на девушку уже без опаски. Взглянула только на ее руку с распухшим пальцем и раздосадовано покачала головой.       — И правда — вампирья дочка, — тихо сказала она.       — Пожалуйста, Айна, передумайте!       — Я же сказала тебе, девочка. Я тебя не трону.       — Я не за себя прошу, — прохрипела Катарина. — За город. За людей. Там же матери, дети…       Сказала и поняла — зря.       — Дети? — горько усмехнулась Айна, посмотрела на заходящее солнце, и медленно опустилась рядом с Катариной на колени. Улыбнулась, но глаза ее горели мертвым решительным огнем. — У меня тоже были дети. Ей было всего-то семь лет. Коли бы она была жива, выросла и стала бы такой же красивой, как ты. Ты похожа на нее, так похожа…       — Покайтесь, Айна, — прошептала Катарина. — Не перед ними. Перед своей душой. Перед душой дочери. Прошу вас.       — Ей семь лет было, — тихо повторила Айна, не слыша ее, и выплаканные уже давно слезы замерли в сухих глазах черной тенью. — Она потеряла оберег, что я ей подарила. Обронила где-то в городе, и побежала его искать на ночь глядя. Думала, что я ругаться буду, глупая. Забрела не туда да не к тем. Я искала ее несколько часов, бродила по улицам, кричала, а когда нашла… Ты не видела, какой я ее нашла. И оберег тот в руке она сжимала, только он ей не помог. Даже дьявол не совершил бы такого с невинным ребенком, что сделали те люди. Они повинились передо мной тем, что не распознали ее, спутали с бродяжкой-сиротой… Разве же это оправдание?.. Не было ни справедливого суда, ни следствия. Они забрали ее у меня в ту же ночь и в ту же ночь похоронили. Вон там, — она вытянула руку, словно птичье крыло в сторону могильных плит и надгробий, освещенных кроваво-алым. — Мы пытались писать княгине, но письма перехватывали. Пытались добраться до нее сами, но из города нас не выпустили. Обложили нас, как паршивых крыс, сами будучи крысами на золотых мешках. Соседи наши все знали, но смолчали. Испугались. Я терпела и молчала. Притворилась, что забыла и приняла. И они поверили. А теперь — расплатятся кровью все до одного. Они, их дети и дети их детей. Коли небеса против этой кары, так пусть остановят меня сами.       Катарина сидела перед Айной, беспомощно кусая губы до крови, держала ее холодную ладонь в своих и не могла вымолвить ни слова.       — Не будет ничего дурного для тех, в ком нет вины, девочка, — тихо сказала Айна, улыбаясь, как осужденный на казнь под неотвратимо занесенным топором палача. — Моя семья отравила лишь тех, кто был виновен. Некоторые из них упокоились здесь, и вороны уже выклевали их лживые глаза. А другие успели уйти, но ненадолго.       — Разве можете вы решать за чужие судьбы? — прошептала Катарина. — Разве должны дети преступников отвечать за их поступки?       — Яблоко от яблони, — безмятежно улыбнулась Айна. — Они вырастут и станут такими же чудовищами. Злое семя проросло внутри них, и души их давным-давно полнились скверной. Но я защищу от них невиновных. Я совершу то, на что у других не хватило бы духу.       — Если вы выпустите души, они не станут разбираться, — с отчаянием молвила Катарина. — Они сожрут всех, кого увидят. Как в Боклере.       — Жаль, то, что случилось в Боклере, не случилось здесь, — усмехнулась Айна. — Но, видать, и там полно грешников, раз опустилась на них такая кара.       — Остановитесь…       — Ты слишком поздно пришла, милая, — улыбнулась Айна. — Ведьмак ошибся. Я не пыталась удержать души внутри круга. Я пыталась открыть им дорогу. Долгое время. Теперь же все сделано. Все подготовлено. Ночь расставит все по своим местам, а я буду наблюдать. — Она вдруг достала из складок мантии маленький пузырек с темно-бордовой жидкостью, сжала его в пальцах. — А когда не смогу больше смотреть, выпью это. Кровь моего мужа. А он выпьет мою. Так мы и уйдем.       Катарина заметалась взглядом по площади, по наливающимся острым светом знакам, оглянулась на безмятежно улыбающуюся Айну, не чуявшую того, как неотвратимо и чудовищно ползет за ней самою тьма, протягивая жуткие когти.       Она только коротко обхватила запястье женщины здоровой рукой, заглянула ей в глаза и сказала искренне:       — Я помолюсь за вашу душу, Айна. Я помолюсь.       Айна вздрогнула, и что-то светлое мелькнуло в ее взгляде, но Катарина уже бежала прочь с погоста.       — Ты не успеешь, — шелестяще прошептала женщина ей вслед. — Никто уже не успеет.              Катарина ворвалась в лавку восколея в тот момент, когда над городом разнесся тяжелый удар колокола, объявляющий о наступлении комендантского часа. Улицы стояли пустые, и внутри лавки она тоже никого не нашла, кроме одиноко белеющей, оставленной тут же записки. Она валялась на полу. Катарина силилась ее прочитать, но руны в глазах плыли вместе со слезами, так что она выбежала на улицу, забарабанила в дверь соседнего дома и сунула листок под нос его хозяйке.       — Что?! Что здесь написано?!       — Девушка, ты чего? Что с тобой?       — Прочитайте, что здесь написано, черт вас побери!       — О Мелитэле… Э… Тут что-то про выкуп, про то, что ведьмак должен прийти к цветочной лавке господина Нарцисса до заката, если хочет получить Катарину живой и целой…       — Где эта лавка?       — Далеко, девушка. Не меньше часа пути отсюда, если бежать, а если идти и того бо… Эй, постой! Ты куда!       Катарина бросилась было обратно в лавку, заметалась внутри, сбивая с полок фигурки, пытаясь понять, что ей делать и куда бежать, и едва не разрыдалась от бессилия, рухнув на шаткий стул. Закатное солнце пролилось внутрь, сверкнуло горячо в треснувшем зеркальце, что лежало тут же. В дурацком зеркальце, с которого все и началось. Если бы только она догадалась сразу, если бы только… Катарина с неприязнью всмотрелась в свое отражение и даже не ужаснулась.       Где теперь искать Геральта? А где — детей? Кто из них отравлен, а кто сумеет укрыться от беды, если просто спрячется?..       Что ей делать?       Катарина коротко всхлипнула, а затем губы ее раскрылись сами собой и произнесли тихо:       — Дом кузнеца. Учетная книга.       И сомкнулись.       Слова пришли из ниоткуда, как откровение, простое и ясное. Катарина даже взглянула наверх, но там вместо неба лишь темнели деревянные перекрытия потолка.       Кузнец, быть может, не умел ни читать, ни писать, но жена его ровней ему не была. Как-то же она уследила за тем, чтобы нужные бутыли поступали к нужным людям?..              На улице поднимался ветер, с запада шла буря, а с нею в город ползло настоящее зло. Ветер щедрой горстью бросал в лицо Катарине жгучую пыль, и когда она добралась до знакомого дома, на одежде ее искрился песок.       Солнце почти село, и Катарина зажгла свечи. Она спешно перебирала вещи кузнеца, отбрасывая в сторону ненужные. Сам хозяин ушел из дома и, — она чувствовала это, — возвращаться уже не собирался. На его месте она бы каялась и молилась за свою проклятую душу, но едва ли для такого, как он, могло существовать спасение. Вокруг пестрели разворошенные бумаги и разбросанные вещи, вываленные на пол, а подле них — распахнутые дверцы комодов и выдвинутые ящички столов.       Небольшая простая книжица обнаружилась в одном из запертых ящиков, но на ключ Катарина наткнулась и того раньше — он был запрятан в одной из книг с вырезанными страницами. Она всматривалась в плывущие строчки, поднеся к ним оплывший огарок, повторяла вслух имена и фамилии. Обычный список клиентов, если бы только на страницах не темнели высохшие уже пятна от слез. Слез преступников, осознавших свой грех.       Катарина бросилась обратно. Адреса и вывески, непонятные имена. Она хватала за руки редких прохожих, что не успели добраться до дома в срок, спрашивала, где ей искать этих людей, а напоследок умоляла покинуть город, пока не поздно. Люди сторонились ее, расступались, пока она чумазая, со звенящим железным браслетом на правой руке бежала вперед, спотыкаясь и едва не падая. Один раз за ней увязалась стража, но тот самый парень, которого она повстречала на воротах, узнал ее, обозвал проклятой и велел остальным не трогать — мол, ведьмак знает, что делает, и скоро принесет демоницу в жертву.       Первый же дом, с золочеными петушками и огромными охапками роз на клумбах, встретил ее умиротворенной летней тишиной. Во дворе мальчишка лет одиннадцати пытался починить деревянный кораблик с ажурными алыми парусами и треснувшей кормой. Он сидел на лавке под фонарем, вокруг которого мельтешили толстые светляки, и его маленькое лицо хмурилось сосредоточено и совсем по-взрослому. Катарина узнала его — кузнец подал ему лимонад, когда Катарина пыталась достучаться до Драгорна. Кажется, его звали Млишек.       Лимонад…       — У тебя есть сестры или братья? — с огромными от ужаса глазами спросила-выкрикнула она, налетев на мальчугана. Катарина почти взяла его за грудки, да так, что парнишка скуксился и едва не заплакал.       — Ч-что? — дрожаще переспросил он, беспомощно оглядываясь на дверь дома.       — Отвечай!       — С-сестра. Он-на в доме, а…       — Родители?       — Все уехали на к-какой-то сов-вет. Т-тут только мы и старая нянька. А ч-что…       — Быстрее, хватай сестру и бежим! Это важно!       — Твои глаза… — прошептал мальчик, его начала бить дрожь.       Катарина почувствовала его страх, как собственный, и не зная, как поступить, лишь только обхватила мальчишку за голову и прижала к себе.       — Мы должны идти, — хрипло говорила она, а у самой руки дрожали — время утекало сквозь пальцы. Она медленно опустилась перед ним на корточки, а потом указала пальцем вправо, и оковы на руке звякнули. — В-видишь?       Млишек повернул голову и только сглотнул, не заметив ни браслета на запястье Катарины, ни ее распухшего пальца. Небо в указанной стороне наливалось смолью, а внутри нее проблескивали белые, словно грозовые всполохи. Еще совсем незаметно, но детскому воображению хватило и этого.       Через несколько минут они бежали уже втроем. Сестра мальчишки была и того младше, в хорошеньком платьице, но такая же испуганная. Она начала реветь совсем скоро, так что Катарина как следует прикрикнула на нее, и рыдания стихли. Пустые улицы смотрели на них захлопнутыми дверьми и закрытыми ставнями. Все, кто сумел, разбрелись по домам да попрятались там же — люди не ведали, какая беда надвигается на них, но чувствовали сердцем.       Позади, там, где находился оцепленный квартал и погост, нарастал гул. Жуткий и чужеродный, он стелился по улицам, становясь все мучительнее и страшнее, складываясь из десятков, а быть может, и сотен потусторонних шепотков. Мальчик остановился на секунду, оглянулся, а потом и сам вцепился в руку Катарины, да так, что она едва не заорала от боли, пронзившей больной палец. Она оборачиваться не стала.       Еще несколько домов и несколько детей; пугливо выглядывающие из-за шторок люди, начавшие понимать, что происходит неладное; топот ног и лязг доспехов очнувшейся от вечерней дремоты стражи; редкие взволнованные крики, раздающиеся то тут, то там… Тревожная суета наполняла город, сжимаясь секунда за секундой в плотное булькающее тело первородного страха. Катарина обходила основные улицы, чтобы не наткнуться на ретивых стражников, вслушивалась в звуки, сейчас казавшиеся столь громкими, будто кто-то бил в гонг прямо у ее уха.       Млишек оказался из благородных, хорошо умел читать и первым смекнул, что бежать с дурной девкой — лучше, чем остаться там, откуда идет тьма. Он осмелел и начал худо-бедно указывать путь к следующим адресам. Богатые дома, каждый изукрашенный по-особому, где изысканно, а где вычурно и безвкусно, встречали Катарину одним и тем же — старые няньки, уехавшие родители, испуганные дети. Порой Катарина выбивала двери, следуя мимо дремлющей стражи, если таковая была, а порой они сами выглядывали в окно, замечали старых товарищей и выходили куда охотнее.       Дети казначея, министра, капитана стражи, главы цеховской гильдии… дети важных, серьезных людей, но на самом деле — просто испуганные маленькие люди. Айна выбрала хороший момент для своего страшного дела. Готовилась.       Их собралось уже около десятка вокруг Катарины, когда в городе натужно и мрачно забили колокола, как при пожаре.       Она оглянулась назад, и на мгновение увиденное оглушило ее.       Черный туман неотвратимо полз по мостовым. Он был еще далеко, но уже поднимался над красочными крышами домиков и цветами в оконных горшках. Поднимался высоко к небу, загораживая и проступающую на небе нежно-белую луну и перистые, точно пух из разодранной подушки, облака. Катарина не могла знать этого наверняка, но чутье говорило, что туман этот соткан из сотен душ, выдернутых из небытия, и им нет никакой разницы, кто прав, а кто виноват.       Они были голодны.       Рука сама собой сложилась в знакомом жесте, и Катарина перекрестилась, а с губ ее сорвалась тихая молитва. Стало как будто бы легче. Словно невидимая сила поддержала ее за руку и не дала упасть и сломаться.       — Тетенька, — сипло прошептал Млишек, дергая ее за руку. — Что же это такое?       Катарина взглянула на маленькое лицо перед собой. Сосредоточенное, серьезное, вымазанное грязью и страхом. Он боялся, и губы у него подрагивали, но он всякий раз упрямо поджимал их.       — Это зло, Млишек.       — Мы сможем его побороть?       — Безграничная вера спасает душу, — тихо прошептала Катарина и мотнула головой: — Ты знаешь ближайший выход из города?       — Д-да… Тут есть один проход в стене, мы часто через него лазаем…       — Веди! — голос захрипел, и очень хотелось пить. Только вода бы эту жажду не утолила.       Самые отчаянные из горожан начали выходить из домов вопреки здравому смыслу, желая объединиться перед общей угрозой, что грозовым разрядом дрожала в воздухе, выла и грохотала уже совсем близко. Кто-то же просто бежал мимо с заплечным мешком, намереваясь исчезнуть из города раньше, чем начнется бойня. Они миновали Катарину, и им не было никакого дела до жуткой, что адское исчадие, девушки, окруженной чужими детьми. Со стороны погоста уже раздавались жуткие крики, но глохли они столь быстро, будто людям просто-напросто отрывали головы.       Когда Катарина и ее маленькие последователи влетели в новый проулок, навстречу им выступила душа. Отбившаяся от остальных, слишком голодная, чтобы терпеть и ждать. Наверное, даже красивая, не будь ее лицо столь отвратительно обезображено смертью и злобой к тем, кто, в отличии от нее, был еще жив.       Душа заглянула Катарине за спину, осклабилась и пошла вперед, нисколько не сомневаясь в своем праве на сладкое, молодое мясо. Ее поступь обманчиво медленно стелилась над камнями призрачной дымкой, но в одну только секунду она сделала рывок, поравнявшись с Катариной, протягивая длинные костистые руки к девочке, что стояла за ее спиной.       — Нет! — Катарина вскрикнула и попыталась было толкнуть душу, но ее руки прошли насквозь, и она едва не влетела в стену дома.       Душа ядовито усмехнулась, растянула пасть в рваной улыбке и наклонилась к ребенку, обретая плотность, словно пила чужой страх и оттого обрастала плотью.       — Моя… — раздалось в голове Катарины шелестом просыпающегося песка.       Катарина оттолкнулась от стены и бросилась на душу снова, заходя со спины, а Млишек меж тем прыгнул между душой и сестрой — отчаянный, трясущийся, со сверкающими глазами. Они закричали вместе: Млишек — воинственно, но бессвязно, Катарина — певуче и звонко.       Слова молитвы замерли на губах, когда Катарина ударила душу снова. Ее руки на мгновение ощутили под собой плотную осязаемую дымку, а потом княжна закричала, обожженная призраком, как о раскаленную плиту. Душа рассыпчато рассмеялась, на миг обретя лицо немолодой женщины с седым облаком волос и морщинистой кожей, обтягивающей старые острые кости. А в следующий миг она уже раззявила пасть и зашипела.       Молитва не помогла, не помогла…       Оглушенная Катарина зашарила трясущимися руками по одежде, и прохладное стекло мягко толкнулось в руку.       — Назад! — закричала она детям и по наитию бросила в призрака бомбу.       Стекло тонко лопнуло, ударившись о камень, и серебристая взвесь взвилась в воздух, кислотой въедаясь в потустороннее существо. Душа издала нечеловеческий вопль, заметалась, пытаясь стряхнуть с себя жалящую пыль, завыла обиженно и горестно. Млишек тем временем подскочил к Катарине, прежде чем она сама пришла в себя, крепко ухватился за ее руку, а потом и вовсе потянул, выбираясь вперед.       Они снова побежали. Ослепленные страхом дети жались к Катарине, как к собственной матери, а она неотступно следовала за мальчуганом, которому вновь была поручена важная миссия.       — Не туда, Млишек! — крикнула его сестра, та самая, кого душа пыталась сожрать. Она дернула брата за рукав, разворачивая на повороте. — Ты перепутал! Дальний проход!       Теперь бежали за ней, такой маленькой, что не будь Катарина выше ростом, она бы не разглядела ее за спинами остальных. Вскоре брат нагнал ее, и они побежали впереди вдвоем, держась за руки, Катарина за ними, а все остальные — гуськом за нею, как маленькие утята.       — Тут еще живут! — внезапно выкрикнул Млишек у одного из домов, останавливаясь так быстро, что остальные врезались в него и едва не повалились на землю костяшками домино. — Их не было в списке, но это моя… моя… подруга.       — Бегите! — Катарина кивнула так, что защемило шею. — Я заберу ее! Ну же! Я нагоню вас совсем скоро!       Они не могла себе позволить бросить их, но стоять на улице сейчас без движения — было смерти подобно.       Млишек посмотрел на нее с отчаянием, но Катарина уже торопливо сунула мальчишке в руку нож ведьмака и бросилась к дому. Гурьба детей испуганно переглянулась и с неуверенностью последовала за новым командиром, попеременно оглядываясь.       Катарина, не разбираясь, выбила плечом дверь, ворвалась внутрь, огляделась и едва не врезалась во взрослого мужчину в обмундировании стражника.       — Ты чего тут забыла?!       — Там… — она задыхалась, склонившись пополам. — Там идет тьма… Нужно вывести из города детей!       — С ума сошла, что ли?!       — Я тебе говорю, остолоп ты неотесанный! Детей нужно вывести!       Она ринулась было за его спину к испуганно сжавшейся за спиной отца девочке, но стражник, недолго думая, ударил ее наотмашь по лицу, и Катарину отбросило к стене, впечатав спиной в каменную кладку. Ребра, кажется, хрустнули, боль смешалась с яростью, и что-то сверкнуло в ее глазах, потому что стражник отшатнулся, попятился, выставив перед собой руку, но у Катарины не было на это времени. Она прыгнула на него, как никогда не делала раньше, просто отшвырнула в сторону одним движением и схватила девочку обеими руками, потащив ее за собой.       Катарина не обижалась ни за удар, ни за оскорбления — он делал то же, что и она. Пытался защитить.       — Ну же! — Катарина подхватила ребенка на руки. — Нужно торопиться, иначе…       На улице раздались новые крики, полные отчаянного ужаса, дверь слетела с петель, и кто-то попытался втолкнуться внутрь дома.       — Есть черный ход?! — спросила она у девочки.       Та кивнула, глаза у нее были огромные и маслились слезами. Они снова бежали, пока ее отец пытался разобраться с новоприбывшими, обезумевшими от страха людьми. А может, и не от страха. Геральт был прав. Живая человеческая мразь пришла раньше мертвой.       Долгожданная брешь в стене, достаточная, чтобы пролезть ребенку или худой девушке, показалась очень вовремя. Катарина с силой впихнула девочку в разлом, пролезла сама, снова ухватила ребенка за руку и только сейчас обнаружила, что ногти на ее руке удлинились и стали походить на вороньи когти.       — Господи… — прошептала она.       — К-куда вы меня ведете?       Катарина подняла глаза на девочку, которая смотрела ей прямо в глаза, широко распахнув собственные, и увидела в них собственное отражение. Лучше бы не смотрела.       — Мы вернемся домой, когда все будем в безопасности, — хрипло сказала она странно изменившимся голосом, присев перед ребенком на корточки и обхватив ее за плечи обеими руками. — Верь мне.       Слова ее звучали тем смешнее, чем ужаснее выглядело ее отражение в детских глазах, но больше Катарине сказать было нечего. Она неловко улыбнулась, когда издалека раздался знакомый крик.       — Сюда, тетенька! Сюда! — вопил Млишек, а остальные вторили ему неровным хором.       Катарина не заметила, как заплакала от облегчения, когда увидела вдалеке чумазых, испуганных, жмущихся друг к другу девчонок и мальчишек. Они стояли на дальнем холме, озирались и не знали, что им делать дальше.       — Млишек! — вскрикнула девочка, позабыв про страх, вырвалась из рук Катарины и побежала навстречу дорогому другу.       Катарина догнала ее, оглядела остальных, пересчитала и кивнула сама себе. Дети теперь смотрели на нее иначе — с тайной опаской, больше любопытной, нежели испуганной, и им как будто бы было совсем нипочем то, что их вырвали из родного дома, а дом этот сейчас пожирают чудовища, едва ли не страшнее самой Катарины.       — Есть тут рядом какая-нибудь пещера? — спросила она. — Старый дом? Где можно затаиться?       Дети с готовностью кивнули, все показывая в разных направлениях. Каждый пытался рассказать только свою невероятную историю о том, как он обнаружил потайное место, спрятанное от приставучих вездесущих взрослых. Катарина против воли улыбнулась.       — Пещера, — подытожила она, вытянутых в стороны пальцев поубавилось. — Отлич…       Мощный удар сотряс землю да так, будто неподалеку упало тяжелое чугунное ядро, со всей силы врезавшись в твердую почву. Катарина упала на землю первой, а вслед за ней в одну кучу-малу повалились и дети, путаясь в руках и ногах. Что-то черное и огромное, с кривыми руками и ногами, приближалось к городу со стороны дороги — оно не могло быть человеком, но и настолько огромных чудищ Катарина не видела тоже.       Тень шла довольно быстро, тяжело переваливаясь с ноги на ногу, и наконец подобралась довольно близко, чтобы ее можно было рассмотреть. Катарина в изумлении сжала руку Млишека, открыв в удивлении рот.       — Дерево? — осторожно молвила она и переспросила сама у себя: — Как это — дерево?..       Дети заинтригованно смотрели, как высоченный кряжистый дуб, поскрипывая увесистыми ветвями, проходит мимо, а за ним на значительном отдалении следуют его разномастные собратья. Катарина же совершенно потерялась от подобного зрелища, только щурилась, стремясь отогнать видение, но дуб был, шел и, кажется, даже посмотрел в их сторону, повернув крону.       — Что это такое, Млишек? — сипло спросила Катарина, с трудом повернув голову к мальчику.       — Это дубочуды, — авторитетно заявил другой мальчишка, не дав Млишеку и рта раскрыть. У него был курносый длинный нос и веснушчатые щеки. — Огромные волшебные дубы.       — Зачем они здесь? Что это значит?       — Это значит, что в город пришли друиды, — гордо сообщил рассказчик, будто привел этих дубов лично.       Друиды?!       Катарина перестала дышать от ужаса. Неужели Айна оказалась способна призвать в город всю семью, а в придачу к ним — еще и чудищ?!       — Бежим! — она вскочила, и ее взволнованный тон подхлестнул остальных. — Скорее, скорее! Нельзя попадаться им на глаза! Они опасны!       Последнее, что Катарина видела, взглянув себе за спину — как первый из дубочудов, достигший городской стены, хлестнул руками-ветвями, без труда проломив створки ворот вовнутрь, и двинулся дальше; а в небе над ними мерцала антрацитовая плотная дымка, проступая вовне будто бы пытающимися вырваться на волю страшными лицами. Больше никто из них не оглядывался, потому что крики, теперь раздававшиеся из города, походили на отчаянные вопли птиц, заживо раздираемых на части.       На город опустилась ночь.