Опальная княжна

      *Рассуждения, которые приведены ниже в главе, основаны на португальском фольклоре, который был взят паном Сапковским за основу при написании, и моем личной логико-воображении.       __________________________       Водная гладь искрилась на солнце — все равно что бриллиантик в обручальном кольце Катарины. Она катала его по ладони, глядя, как рыба то и дело хлещет хвостом по воде, ловя на чешуе сверкающие отблики. Некрополь Гран-Жас, ныне пустующий, и правда выглядел настоящим архитектурным достоянием, только находился слишком далеко от города, а потому горожане здесь были нечастыми гостями.       Катарина неприязненно взглянула на прозрачный камешек в золотой оправе.       Убежала из отчего дома, ускользнула из супружеской постели, и вот… измена. Нет особой разницы меж тем, чтобы искренне возжелать кого-то или разделить с ним ложе. Нечистые помыслы, как речная вода, а грех — что брошенный в нее камень. Ил вздымается со дна и отравляет воду.       И Катарина сама бросила в нее камень.       Незнакомая ранее похоть бередила душу, ничем не походившая на любопытство, что она испытывала ранее с Войцеком, самым близким своим ухажером, или читая затертые женские романы, спрятанные на самом дне самого старого и самого дальнего в шкафу маменьки сундука. На смену греховным мечтам о сухощавом мускулистом теле, которое Катарина даже ни разу не видела обнаженным, приходили сладкие картины мести, в которых окровавленный, ослепленный Рётшильд ползал подле ее ног, хватал за руки и молил о пощаде. Затем вспыхивала томительная грусть о Драгорне, в которого, надо признать, она могла бы быть влюблена, если бы он не был столь безумен, а она — столько переборчива. Порой она горячо желала найти его, чтобы выразить сердечную благодарность за спасение, а после — мечтала о том, как даст ему же пощечину за то, что из-за него они и оказались в плену.       А еще, он знал обо всем том, что затевала кузнецова чета, но ничего не сказал…       — Нет нужды думать о том, что произошло, когда есть столько всего, что произойти еще может, — тихо сказал Регис за спиной Катарины.       Катарина обернулась, стремясь подняться, но Регис опустился у холма рядом, вытянув ноги в высокой васильковой траве. Солнце медленно ползло к зениту, оставляя за собой маслянисто-желтые пятна света, в которых блаженно грелись божьи твари. Катарина краем глаза наблюдала крупного жука с ярко-фиолетовым панцирем, что отливал и темно-зеленым, и иссиня-черным, стоило наклонить голову. Его безмятежность на краткую секунду передалась и ей.       Регис же откупорил флягу с мандрагоровой настойкой, о которой мог рассказывать бесконечно, и вдохнул тонкий аромат, благостно улыбаясь.       — Отведаешь со мной этот прелестный букет, Катарина?       — Ты забываешь о том, как на людей действует алкоголь, — нахмурилась она. — Впрочем, возможно, ты и прав. Теперь я не человек.       Слова прозвучали просто и ясно, а Катарине на миг сдушило горло.       Регис сощурился, оценив нежданную храбрость, и сделал неспешный глоток из фляги. Он начал медленно говорить, пробуя слова на вкус, а Катарину — на прочность.       — Я порядочно откладывал эту беседу не столько из-за страха, а лишь от недостатка информации. Однако тянуть дальше попросту опасно, — он сделал значительную паузу, от которой ранее Катарина принялась бы нетерпеливо перебирать одежду пальцами, а теперь лишь мрачно ожидала. — Боюсь, то, что я могу рассказать тебе, Катарина, едва ли выходит за рамки народного фольклора, сказаний и верований народов, что живет по ту сторону Огненных гор.       — Регис, — решительно вздохнула Катарина, непроизвольно копируя лицо Геральта из воспоминаний. — Переходи, пожалуйста, к делу.       — Прежде всего я хотел бы ясно обозначить несколько деталей, чтобы и дальше не вводить тебя в заблуждение. Я упоминал однажды, что мой народ пришел из иного мира. Так вот кровь никогда не была необходимостью ни для одного из нас на родной земле, но для некоторых, — таких, как гаркаин или фледер, — она стала неизбежным средством к существованию здесь. Они не испытывают к людям особого зла, но… Скажем так, для низших представителей моего вида они ничем неотличимы от быка или медведя.       — Иными словами, люди — это пища, — поджала губы Катарина.       — Грубо, но верно. Иными словами, питаться животными или людьми — этот выбор ты делаешь для себя сам.       — Это… успокаивает. Нельзя ли и вовсе обойтись без этого?       — С этим все обстоит несколько сложнее… — нахмурился Регис, подбирая слова и тон так же осторожно, как опытный канатоходец балансирует над пропастью без страховки. — Дело в том, Катарина, что я родился в этом мире и не имел личного опыта пребывания в собственном. Однако же, располагая лишь словами собственной матери, я рискну утверждать, что среди прибывших никогда не было и быть не могло существ, что в этом мире знают под именем брукс.       Регис сделал значительную паузу, предлагая Катарине усвоить сказанное, и она наконец молчаливо кивнула.       — Бруксы являются весьма своеобразными созданиями, — лицо Региса неуловимо помрачнело. — Они во многом похожи на высших вампиров, однако их возможно убить, и они гораздо сильнее зависимы от крови. Хотя сказать, наркотическая эта зависимость, либо же физиологическая потребность — невозможно. Конечно же, любая брукса будет утверждать второе из соображений собственной выгоды и невинности.       Регис вздохнул, запрокинув черные глаза к небу.       — Мой старый друг Ковинариус, о котором ты уже слышала неоднократно, изучал различных чудовищ, и бруксы не стали исключением. Он искренне считал, опираясь на некоторые факты и свое воображение, что данные вампирши пришли к нам из Зеррикании.       — Зер-ри-ка-нии, — по слогам повторила Катарина с сильным акцентом, когда Регис смолк, и нахмурилась. — Ты никогда не говорил о такой стране.       — Она изолирована от мира географически и по желанию ее обитателей. Это диковинные места, очень жаркие и экзотические. В тех краях правят женщины и драконы.       — Женщины, — фыркнула Катарина. — Вот уж и правда — народный фольклор.       Регис тонко улыбнулся, не став переубеждать.       — Согласно некоторым преданиям, бруксы были не иначе, как зерриканскими ведьмами, которые в поисках бессмертия воплотились в существ, близких к вампирам. Они пили кровь, поскольку та являлась платой за вечную молодость и бесконечную жизнь, а также — за новые способности. Постепенно, это привело к привыканию и атрофированию некоторых человеческих черт. Например, эмоциональный интеллект брукс считается ниже человеческого. Однако, как и в случае ведьмаков, я готов подвергнуть это заявление критике. Хочу также заметить, что среди брукс нет мужчин, а в Зеррикании подавляющее большинство тех, кто действительно владеет истинной магией, а не алхимией, — женщины.       — Разве тогда мы не можем расспросить какую-нибудь бруксу обо всем этом?       — Не все так просто, Катарина. Если бы зерриканские ведьмы просто-напросто улучшали свои способности за счет человеческой крови, они были бы ничем иным, как своеобразным аналогом ведьмачьего племени. Ведьмаки, конечно, не пьют крови, однако все их способности основаны на мутагенах чудовищ — то есть, на том же самом наборе генов… Я не слишком сложно объясняю?       — Сложно, — нахмурилась Катарина, с неудовольствием признавая за собой недостаток знаний. — Но общая мысль мне, кажется, ясна. Так в чем же разница?       — В способности размножаться. Зерриканские ведьмы, обратившись в брукс, могли давать потомство — именно оно, считал Ковинариус, и есть те бруксы, которых знаем уже мы. Данный процесс — нечто сродни рождению териантропа, например, волколака. Ребенок двух оборотней рождается оборотнем изначально, в то время как его родители могли претерпеть трансформацию во взрослом возрасте. Ковинариус приводил различные аргументы в поддержку своей теории. Например, географическая локализация брукс, то есть, среда их обитания, — понятливо поправился Регис, — это провинции Нильфгаарда. Иными словами, южные территории на границе с Зерриканией, куда ушел один из трех наших кланов. Возможно, и мои собратья сыграли свою роль во всем этом.       — Это не самый лучший аргумент, Регис. Географическую ло… кализацию я имею в виду, — Катарина вздохнула, привыкая к термину.       — Конечно. Это было лишь началом рассуждений Ковинариуса. После чего он также исследовал геном бруксы, сравнивая его с прочими образцами, в том числе, и с моими, и обнаружил разительные отличия. Как бы это объяснить… Скажем, укус змеи столь же ядовит, как и шип некоторых растений, но природа, как и сосуд этого яда различны.       — Ты добровольно доверил чародею свою кровь?!       — Чародей чародею рознь, — пожал плечами Регис. — Помыслы Ковинариуса были миролюбивы, и я поддержал его научный интерес.       — Миролюбивы, пока не попали в руки его наследников и Рётшильда, в том числе, — возмутилась Катарина. — Ты понимаешь, что возможно Детлафф пострадал от его рук в Стара Кнежа только потому, что Рётшильд нашел эти записи?       — Это обратная сторона науки, Катарина. Любое изобретение можно использовать во зло, но не изобретать вовсе — это путь к деградации и невежеству, — пожал плечами Регис. — В остальном ты снова права. Вполне вероятно, что Рётшильд изучил записи Ковинариуса и пожелал повторить успех зерриканских ведьм, воспроизвести их магию, однако ошибся в самом важном ингредиенте.       Катарина молчаливо подняла брови, потом прищурилась и охнула:       — Женщины! Я не видела в его лабораториях ни одной женщины!       — Именно так. По каким-то причинам он ставил опыты лишь на мужчинах, как полагаю я, и терпел поражение. Это может быть основной причиной его неудач — ведь, как известно, среди брукс мужчин нет. Вполне вероятно, что мальчики просто не рождаются. А может быть, рождаются, но не выживают.       — Это потому и среди ведьмаков нет девочек? — спросила Катарина.       — Я полагаю, что в обоих случаях основная причина столь яркой половой принадлежности — обыкновенные стереотипы. Но нельзя отбрасывать из внимания тот факт, что процесс мутаций — сложная и тонкая настройка тела. И если Испытание травами исследовалось только на мальчиках, а создание брукс — только на девочках… — Регис покачал ладонь, подбирая слова, и подытожил: — Гормональный баланс женского и мужского тела различен, а от этого зависит баланс некоторых ингредиентов в конечной микстуре.       Катарина ненадолго смолкла, не столько размышляя о сказанном, сколько в очередной раз восхищаясь учтивостью Региса. Вампир вел с нею терпеливую беседу, поясняя вещи, нисколько не относящиеся к цели этого диалога, и тем самым как будто бы делая самый страшный факт… обыденным.       — Тем не менее, ведьмаки бесплодны, а бруксы способны давать потомство, — повторила сама для себя Катарина. — Но ведь должен быть и отец, ведь так?       — Сказать честно, я никогда не видел рождения бруксы или ее ранние периоды жизни, но Ковинариус верил в то, что они являются живыми биологическими особями. Он полагал, что брукса, будучи в истоке своем человеком, может размножаться только от человека. Союз же с любым вампиром, пришедшим из моего мира, не дает ничего. Второе мне известно доподлинно, — последнее высказывание прозвучало мрачнее остальных реплик, и Катарина побоялась расспрашивать.       — А что все-таки говорят сами бруксы?       — Разумеется, подобные теории они решительно отрицают, — улыбнулся Регис. — Проверить их слова — сложно. Высших вампиров, что пришли сюда из моего родного мира, очень мало и они предпочитают уединение, которое не стоит нарушать ради столь праздных вопросов. А сами бруксы предпочитают относить себя к нашему роду, нежели к человеческому. По понятным причинам. Они также придерживаются нашего кодекса и выбирают наше общество.       — Ты считаешь, что Мирон превратил меня в бруксу, — подытожила Катарина, усилием воли уняв дрожь в голосе. — Это звучит… невозможно.       — Я не могу манипулировать такими терминами с абсолютной уверенностью, — вздохнул Регис. — Я никогда прежде не слышал о подобном и не был тому свидетелем. Тем не менее, абсолютно точно, что превратиться в высшего вампира ты не способна. Мы из разных видов, и даже знаменитые ведьмачьи мутации не позволят тебе стать одной из нас — лишь перенять некоторые черты при должном успехе.       — Поэтому ты давал мне свою кровь? — спросила Катарина столь праздным голосом, что Регис немедленно ощутил острый укол вины и нахмурился.       — Я имел подобный опыт ранее, помогал одной из брукс собственной кровью, и она оказывала на нее весьма значительный эффект. В твоем случае я опасался наступления голода, который ты вопреки желанию утолишь за счет людей, чего никогда себе не простишь. Кроме того, как я уже упоминал… — Регис вздохнул. — Я заметил в твоем характере появление этой довольно-таки примечательной черты — естественное чувство страха начало угасать, даже в тех ситуациях, когда ты, очевидно, не сумела бы справиться в одиночку. Без должной защиты, ты могла бы оказаться в весьма прискорбном положении, а моя кровь должна была стимулировать твои новые… силы.       Катарина хмыкнула.       Как будто Рётшильд был недостаточно прискорбным положением.       — Возможно ли исцелиться? — спросила она с едва сдерживаемой надеждой. — Может быть, в Зеррикании знают лекарство? Если я не урожденная брукса, если я еще человек, то тогда…       — Я не слышал ни об одном случае исцеления ведьмака от мутаций, — Регис не помедлил с ответом, впервые практически перебив Катарину. — Сомневаюсь, что возможно стать человеком, уже обратившись в бруксу. На мой взгляд, эти процессы весьма схожи.       — А как же джинны? Разве они не исполняют желания?       — Как видишь, даже джинны не сумели принести чародеям бессмертия. Значит, и у их могущества есть границы. С другой стороны, я едва ли верю, что некая брукса, родившись существом достаточно могущественным, пожелала бы отказаться от такого добровольно. Не забывай и то, что по теории Ковинариуса, ты являешься так называемой первородной бруксой. То есть, помнишь свою человеческую сторону. Бруксы, которых знаю я, вероятно, родились такими изначально, и не подскажут нам верного пути.       Катарина молчала, кусая губы, потом раздраженно качнула головой.       — Боюсь, я наконец-то сумела подловить тебя, Регис, — грустно сказала она. — Впервые за все время ты не ответил на поставленный вопрос. Я не спрашивала тебя, хочешь ли ты моего исцеления. Я спросила, возможно ли оно?       Регис молчал долго, настолько, что Катарина успела раскаяться в жестоком, но правдивом обвинении.       — Человеческая жизнь коротка, — скупо и сухо сказал он, глядя на ослепительные блики на воде своими черными глазами. — И очень хрупка. Мое присутствие способно защитить тебя от многих напастей, но оно же — причина их появления. Равный же союз или его подобие дает надежду… — Регис сделал значительную паузу, но продолжения так и не последовало.       Катарина тряхнула головой. Всемогущий и всезнающий, как ей виделось, Регис, теперь спасовал перед простейшим вопросом, не сумев найти достаточно слов.       — Все же это странно, — миролюбиво сказала Катарина, когда порыв злости отступил столь же молниеносно, сколь и нахлынул. — Я просто выпила отвар и превратилась в бруксу?.. Мирон говорил, что ее яд должен быть в моей крови, как одно из условий, но это может произойти с любым… А я ведь даже не ведьма и никогда ею не была.       — Яд… — тихо сказал Регис, щуря на солнце глаза. — Просто?.. Нет, едва ли это просто. Яд бруксы без противоядия смертелен, Катарина. Для человека. Поэтому процесс трансформации, возможно, предполагает этап, которого вы люди, избегаете всю свою жизнь.       Регис смолк, предоставляя Катарине вдоволь насладиться всевозможными трактовками его слов, что немедленно возникли в ее голове.       — Зерриканские ведьмы пытались стать бессмертными, — медленно произнесла она, интуитивно нащупывая верную ниточку. — А это невозможно. Всякая жизнь конечна, поскольку погибая, она дает пищу новой, но если ты… мертв, тебя довольно сложно убить, так?       Регис поморщился, и она с досадой отметила, что с самого начала беседы он ни разу не посмотрел ей в глаза.       — Об этом мы можем лишь гадать. Ковинариус считал, что все человеческие процессы в теле должны быть остановлены, чтобы ведьма обратилась в бруксу. Вы, люди, называете это смертью, но мне незнакома сущность этого явления. Для меня смерть… заключается в несколько ином. Мы, конечно, можем обсудить и это то…       — Хватит, — Катарина устало подняла руку. — Я, кажется, не выдержу больше подробностей, которые ты даже не можешь подтвердить. Мало того, что я проклята, превратилась в дьявольское отродье, так ты намекаешь и на то, что я — нежить?!       Голос ее в последний момент как будто бы визгливо взлетел, но она успела подавить в себе недостойный княжны крик. Последовавшее вслед за тем молчание тянулось вязко и мучительно, живые полуденные звуки реки и птиц как будто бы притихли, а Регис не находил новых слов, которые могли бы не ранить Катарину. Он только сидел рядом, и она, постепенно успокаивалась, вслушиваясь в стук его сердца, которое он мог бы и не запускать.       — Наверное, это… это не так уж и плохо, — с огромным сомнением сказала она наконец, выдавливая из себя каждую букву. — Превратиться во фледера — было бы гораздо хуже.       Регис хмыкнул, после чего вдруг задумчиво отставил флягу в сторону и поднял раскрытую левую ладонь. Когти медленно выдвинулись, загибаясь к верху, словно обыкновенные отросшие ногти.       — Зачем?.. — вздрогнула Катарина.       — Человеческая душа имеет склонность бояться всего, что недоступно ее пониманию. То, что она не может понюхать, попробовать, увидеть, услышать и, наконец, потрогать.       Он приглашающе раскрыл ладонь, и Катарина медленно прикоснулась пальцами к когтям Региса. Цвета слоновой кости, они выглядели вполне обыкновенно, если не считать непривычной длины и остроты. Она посмотрела на собственную левую руку, но при всем желании не сумела бы повторить маневр вампира. Просто не знала, как.       — Это не то умение, с которым ты родилась изначально, — понял ее Регис. — Понадобится время, чтобы свыкнуться…       — Свыкнуться?! — разом вспыхнула она. — Разве я сказала, что хочу с этим свыкаться? Это дьявольские способности!       — Но, тем не менее, меня ты дьяволом не считаешь, — устало проговорил он.       — Потому что ты был таким рожден. А я проклята. Ты сам сказал, что бруксы, как и тера… тери… волколаки — то есть, проклятые!       — Это не более, чем вопрос точки зрения.       — Ты не понимаешь, Регис, — вздохнула Катарина, разжимая руку, которой сжала ладонь Региса так, что на ней остались маленькие ранки-полумесяцы от ее ногтей. — Теория из твоих уст звучит сухо и рационально. Однако же реальность выглядит совсем иначе. Порой я не могу спать из-за того, что крыса чересчур громко прокладывает свой лаз под землей. Порой — не могу есть, потому что вся еда слишком кислая или сладкая, или пересоленная. Иногда — не могу дышать, потому что мои ноздри горят от силы аромата, от той мешанины запахов, что обретается вокруг. Кровь…       — Кровь? — остро переспросил Регис.       — Я была не в силах признаться в этом себе, — тихо сказала она, — но не только ты, но и Рётшильд давал мне кровь. Он считал, она ускоряет регенерацию.       — Он был прав?       — Прав. Я ведь только так и смогла с ним справиться… Я воровала у него кровь добровольно в тот, последний раз. Мне нужна была сила, чтобы одолеть его, и иного пути я не видела, в чем теперь безмерно раскаиваюсь… — Она вновь сделала паузу и тут же вспылила: — Только теперь я ощущаю ее вкус повсюду, и это невыносимо! А еще эти чертовы сны! — она тут же прикусила язык.       — Кошмары, я понимаю, — удрученно сказал Регис, совершенно искренне считающий себя правым, и Катарина украдкой закатила глаза.       Кошмары, как же! Коли бы всем снились такие кошмары, люди бы забыли, что есть страх.       — Что будет, если все только ухудшится? — тихо спросила она и устало опустила голову Регису на плечо. Тот обнял ее рукой за талию, совсем легонько, но под одеждой по коже побежали мурашки. — Что будет, если я, как и Детлафф, обезумею и обреку целый город на страдания?       — Я не замечал подобного за известными мне бруксами.       — Но ты и не можешь быть уверен, что я — это они.       — Мы не можем знать, как это случится, Катарина, — вздохнул Регис. — Но я буду рядом с тобой в этот момент. Я обещаю.       Катарина тихонько вздохнула и прижалась еще крепче. Рука ее непроизвольно разжалась, и она не заметила, как тонкое витое колечко, что она всю беседу вертела в пальцах, покатилось вниз по склону. В последний момент, подпрыгнув на камне и жалобно сверкнув бриллиантиком, оно угодило-таки в искрящуюся воду. Регис проводил его глазами и незаметно усмехнулся, переплетя пальцы Катарины со своими.              Остаток недели они бродили по полям близ кладбища, по некрополю и, встречая любой, самый бесформенный камень, Регис находил в чертогах памяти очередную невероятную историю, после которой пред глазами Катарины разворачивались переплетения и баталии чужих судеб, а камень превращался в настоящее произведение искусства. Его истории длились без малого около получаса, и на каждый, даже самый каверзный вопрос, он находил ответ, безупречно перечисляя имена и даты, словно был летописцем этой земли испокон веков.       Катарина, как повелось, делилась в ответ пословицами, верованиями и традициями своей родины. Они неизменно забавляли Региса, и зачастую он переспрашивал подробности, порой заставляя задуматься над причиной тех или иных событий, после чего она напряженно размышляла и все-таки приходила к ответу, который Региса устраивал, или он просто делал вид.       Он был учтив и тактичен, несмотря на то что ночами она просыпалась от собственных тихих стонов, уверенная, что вампир слышал и их, и ее бормотанье, которого не могло не быть, и его собственное имя, которое она иногда шептала. Она лежала по нескольку минут после каждого пробуждения, натянув тонкое одеяло до подбородка, мучительно краснея за картины, которые изобретал ее собственный разум, и вновь проваливалась в сладкую дремоту.       Были и настоящие кошмары, нарисованные ее собственным страхом, от которых Катарина просыпалась с криком, и тогда Регис неизменно приходил к ней, садился подле кровати и читал тихо и плавно какую-нибудь историческую книжку в зыбком пламени одинокой свечки.       С каждым таким сном, стоило наступить дню, Регис становился все галантней, и его неизбежные прикосновения выглядели так, будто она была почтенной великосветской замужней дамой, что не могло не раздражать, как бы она ни силилась подавить в себе это предательское ощущение.       Геральт присылал весточки и, хоть Регис никогда не утаивал от нее новой информации, с каждым сообщением неуловимо мрачнел все сильнее. Тогда она, наконец, решилась искренне спросить — почему?       Так она узнала об истории Региса и талантливого чародея Вильгефорца, и пришла от этой истории в небывалый ужас. Как и прежде, она не испытывала страха за собственную жизнь, но мысль о том, что Регис, никак не связанный с ее появлением в этом мире, будет рисковать собственной, выбивала почву из-под ног. Однажды она честно спросила его, почему он это делает, и он, улыбнувшись, ответил скупо: «Потому что я так хочу». На это Катарине возразить было нечего.       Геральт прибыл по окончании недели, привычно ворчливый и уставший от невыносимой жары. Он оглядел Катарину и Региса как будто бы одновременно, а не по отдельности, как если бы воспринимал их единым целым, и Катарина от этого внимательного насмешливого взгляда немедленно зарделась.       — Мы обнаружили участок земли неподалеку отсюда. Обычный лесной массив, но от него разит магией. Вряд ли Рётшильд прячется там, но он мог там быть. Перемещался порталами, например.       — Мы? — вежливо уточнил Регис.       — Я и Йеннифер, — Геральт гулко спрыгнул с лошади. — Что? — он поднял брови в ответ на выражение лица Катарины.       — Катарина чувствует тебя, мой друг, — мягко пояснил Регис. — Ощущает твою энергию и то, как ты вторгаешься в пространство, доселе безмятежное.       — Рад слышать, что твоя протеже делает успехи. Я предлагаю выезжать после полудня. Отсюда на лошадях около трех часов пути. Разобьем лагерь и вечером, когда спадет жара, исследуем место.       — Исследуем? Если мы спугнем его в очередной раз — найти его станет сложнее.       — Я не собираюсь носиться по лесу с воплями и рубить топором деревья, что бы ты про меня не думал, — проворчал Геральт. — Мой медальон реагирует на магию. Этого должно быть достаточно, чтобы найти очаги. Я уверен, что колдун попросту водит нас за нос, но не проверить было бы глупо.       — Вы собираетесь выйти против него вдвоем? — нахмурилась Катарина, скрещивая на груди руки. — Вот так просто?       — Нет никакого смысла брать с собой солдат. Они наделают шуму, перетрясут весь лес, туда сбредутся чудовища, и чародей уйдет. Если он, конечно, там. А мне придется забесплатно разбираться с этим балаганом.       — Он почувствует вас.       — Я так не думаю. Вампира чародей почувствовать не способен, а я все-таки ведьмак, а не базарный менестрель.       Регис вздохнул.       — Я готов рискнуть, однако один вопрос остается нерешенным…       Взгляды Региса и Геральта неспешно скрестились на Катарине — та съежилась, но отметив покровительственное выражение обоих мужчин, тут же обросла иглами во все стороны, что потревоженный альгуль.       — Детлафф отбыл, — мягко сказал Регис, внимательно наблюдая реакцию Геральта на эти слова, но ее не было. — А потому мне не с кем оставить Катарину в мое отсутствие…       — Это не проблема, — Геральт повел плечами. — Как я уже упоминал, я занимаюсь этим делом не один.       Регис замер, сощурив глаза, и мягко наклонил голову.       — Я правильно понимаю, что…       — Да. Йен.       — Йеннифер согласилась? — со значительным сомнением спросил Регис.       — Тебя это удивляет?       — В некотором роде. Из твоих рассказов у меня сложилось впечатление, что Йеннифер склонна во всем преследовать личную выгоду, что я, конечно же, не порицаю, но… — с каждым новым мягким словом Региса, лицо Геральта сморщивалось, что высыхающая на солнце яблочная долька. — Быть может, я все-таки отыщу Детлаффа, пока еще есть время? Все же, насколько я наслышан, с ним будет проще примириться…       — Твоя ирония, Регис…       Катарина недоуменно переводила взгляд с ведьмака на вампира, пока те учтиво, не повышая тона, спорили о некоей особе, с которой Катарине по всей видимости только предстояло встретиться. Конечно же, они не потрудились спросить ее мнения, и когда она отступила на шажок, потом еще на один и еще, оба умудрились этого не заметить.       — Рётшильда на вас нет, — раздраженно пробормотала она, отступая к склепу, подле которого совсем недавно мелькнула тень всадницы на вороной кобыле.       Эта загадочная Йеннифер, если и прибыла, представляться первой совершенно не собиралась.       Катарина шла, уже не таясь, отстукивая набойками сапог нетерпеливый ритм по каменным плиткам кладбища, бормоча под нос слова негодования, и сама не заметила, как ее окружил едва заметный, тонкий аромат.       Она остановилась, повела носом, услышала едва различимый, сухой смешок, обернулась…       А затем увидела ее.       Она сидела на камне, если подобное простое слово и действие могло бы быть применимо к столь прекрасному существу; безмятежно покачивала изящной ступней и будто бы рассматривала солнце, льющееся сквозь прорехи в листве.       Катарину окатило тем непосредственным, почти детским чувством, какое случается с девочками при встрече с покровительницей, которой они всем сердцем желают соответствовать. Они ловят каждое слово, неприметное движение, запоминают жесты и угловато, неуклюже пытаются их повторить перед зеркалом, запершись в собственной комнате.       Женщина остро взглянула на Катарину, с ленцой наклонила голову и едва улыбнулась. Катарина этого не заметила, поскольку смотрела на ноги незнакомки, облаченные в диковинную одежду. Ее стиль был столь же безупречен, сколь и вызывающ. Кружево чулок нежно обнимало светлую гладкую кожу бедер, в то время как верхняя их часть была сокрыта под узкой антрацитовой юбкой. Подобного Катарина ранее не встречала ни у одной женщины этой провинции и ненароком зарделась, отведя взгляд.       Незнакомка спрыгнула на, казалось бы, чудовищно высокие каблуки и подошла к Катарине, оказавшись на поверку выше на пол головы.       — Вы…       — Йеннифер из Венгерберга.       Катарина сглотнула. Голос Йеннифер, глубокий и терпкий, как выстоянное вино, разом обезоружил Катарину и все ее многочисленные вопросы. Йеннифер бесцеремонно взялась тонкими пальцами за подбородок девушки и повертела ее голову туда-сюда, словно выбирала лошадь на скачках.       — Катарина Опалинская, — молвила Катарина, не дыша, и осеклась.       Имела ли она права называться мужниной фамилией в подобных обстоятельствах?..       — Царнковская, — неловко поправилась она. — Катарина Царнковская.       Йеннифер вежливо подняла тонкие брови и ощупала, — иначе не скажешь, — Катарину взглядом с ног до головы. Та, облаченная в видавший виды наряд, совершенно растерялась от происходящего. Конечно, она бы желала предстать перед великолепной Йеннифер в своем любимом парадном платье, с ниткой янтаря на шее и убранными в сложную прическу локонами, но отчего-то ей казалось, что подобное неуклюжее пижонство вызвало бы у чародейки лишь насмешливую улыбку.       — Вижу, ты никогда ранее не встречала чародеек, — подытожила Йеннифер, и ее лицо теперь излучало самодовольное превосходство.       — Я видела Драгорна и Рётшильда…       — Рётшильда, — хмыкнула Йеннифер. — Драгорна. Мужчины.       Катарина вздохнула.       — Однако не могу не заметить, что вкус твой недурен, — Йеннифер благосклонно улыбнулась, причудливо подмешивая в дружелюбие ледяную надменность. — Регис — хорошая партия, если, конечно, игнорировать некоторые нюансы…       — Какие? — встрепенулась Катарина.       — Его нездоровую любовь к детям, — хмыкнула Йеннифер и развернулась на каблуках.       Тонкий манящий запах взвился вокруг невидимой дымкой, и Катарина непроизвольно потянула носом. Она стояла с несколько секунд, пока не обнаружила Йеннифер на порядочном отдалении, и тут же поспешила за ней.       — Итак, — говорила Йеннифер, видимо, уже не первую фразу. — Значит, тебе я назначена нянькой.       — Я не нуждаюсь в присмотре!       — Да? Славно, поскольку я не собиралась тратить свое время на подобные глупости.       — Но вы же пришли сюда, — опешила Катарина, едва поспевая за чеканным шагом чародейки.       — Во-первых, — Йеннифер подняла вверх палец с длинным, будто вороньим ногтем. — Меня заинтриговало твое описание. Геральт сказал, цитирую, «лезет куда ни попадя прямо, как ты». Во-вторых, закрой рот и перестань так глупо пялиться на меня. Я не антикварная ваза, а ты не деревенщина. В-третьих… каковы высшие вампиры в постели?       Катарина опешила, а через секунду Йеннифер расхохоталась.       — Подначивать тебя и правда — сплошное веселье, — призналась она.       — Вы только за тем пришли? Чтобы обсуждать мужчин? — оскорбилась Катарина, стремясь побороть неприятное ощущение того, что ее кумирша, может быть, и божественна, но отнюдь не по-ангельски.       — Действительно, — саркастически молвила Йеннифер. — Что же еще могут обсуждать две интересные образованные женщины?       Это замечание, брошенное холодным насмешливым тоном, тем не менее вдохновило Катарину, будто бы каждое слово Йеннифер обладало преувеличенным весом и не могло быть оспорено.       — Я наслышана также о Детлаффе, — Йеннифер с интересом оглядела девушку, словно та прятала обоих за пазухой. — Они оба здесь?       — Только Регис. Детлафф уехал еще неделю назад. Он не собирался возвращаться.       — Жаль, — скупо отозвалась Йеннифер. — Это — дом?       Подушечки ее пальцев брезгливо дотронулись до воздуха перед изукрашенной дверью в склеп, а после — легонько толкнули его. Дверь, так и не соприкоснувшись с пальцами чародейки, распахнулась вовнутрь, едва не ударившись о стену, а Катарина непроизвольно отступила, стремясь справиться со жгучим чувством нахлынувшей паники.       — Чувствуешь? — Йеннифер обернулась, изящно откинула кисть, над которой танцевали едва заметные светляки. — Это — магия. Теперь ты по одну сторону, а она — по другую.       — Похоже на злые мурашки, — Катарина обняла себя руками. — Как будто я долго сидела на ноге, и та затекла, только так — со всем телом. И в три раза хуже.       — Интересный эффект, — Йеннифер наклонила голову, изучая Катарину, потом столь же резко сменила направление мысли и шага и вошла внутрь жилища. — Кстати, говоря, — продолжала она, пока Катарина вновь спешила за ней следом, а голос чародейки властным эхом отражался от стен. — Как тебя зовут?       — Катарина, — опешила княжна. — Я представлялась раньше, но…       Дверь распахнулась и тут же захлопнулась, когда Катарина добралась до нее. Йеннифер уже вошла в залу гончей, почуявшей след. Дальняя полка, на которой Регис хранил многочисленные склянки, реторты, колбы, и книжный шкаф подле заинтересовали ее в первую очередь. Она оказалась рядом с ним в считанные секунды, пока Катарина, неловко оглядываясь на арку дверного проема, рассматривала в сумраке изящные изгибы Йеннифер. Каждая ее поза и движение выглядели неуместно элегантно в заброшенном склепе, полном паутины и пыли.       — Катарина?.. — ладонь Региса мягко легла на ее плечо, и он сам неслышно выступил из тени с неясной угрозой.       Катарина дернулась, в очередной раз раздосадованная внезапностью своего спутника. Регис же взглянул на фигуру чародейки, прищурился и вздохнул.       — Йеннифер из Венгерберга, я полагаю.       Та не расслышала его помрачневших интонаций или сделала вид, а Катарина только беспомощно пожала плечами. Столь близкое присутствие Региса вводило ее в немалое смятение, особенно после его показательно обходительных жестов прежде.       — Беда не приходит одна, — раздалось насмешливое и хриплое от порога.       Геральта Катарина почуяла сразу, еще на подходе: и тяжелый мускусный запах кожи и пота, и, казалось бы, бесшумную, но все равно угрожающую поступь шагов.       — Йен, — тихо, гораздо тише Региса позвал он.       Йеннифер невинно обернулась, лицо ее пошло чуть нервной улыбкой при взгляде на Региса, но шаг чародейки не изменил ей ни на секунду. Она спустилась вниз по нестройной лесенке, красиво подавая вперед бедро правой ноги, отвела назад роскошный локон и спокойно подала Регису руку для рукопожатия.       — Йеннифер из Венгерберга, — повторил Регис, и тон его несколько изменился.       В нем засквозил легкий интерес и даже некоторое восхищение ее показной заносчивостью. Катарину пробрало то недоброе, скребущееся чувство, что простой люд зовет завистливой ревностью. Йеннифер, разумеется, это заметила, но взгляд ее, вместо того чтобы стать покровительственным и надменным, треснул подтаявшим весенним льдом, и на дне фиалковых глаз Катарина успела уловить улыбку.       Также смотрела на нее и мать, когда Катарина оскорблялась очередным пустяком, полагая его самым важным жизненным событием.       Катарина хлопнула глазами раз-другой, но предательские слезы комом подступили к горлу от воспоминаний о семье. Эмоции обрушились на нее, как колодезная вода из опрокинутого ведра. Она пробормотала невразумительные извинения и ретировалась в свою комнату. Напоследок Катарина успела увидеть, лишь как Йеннифер, качнув головой, опустила узкую ладонь Регису чуть выше локтя, и как усмехнулся Геральт, наблюдая за Регисом, чья защита шла трещинами под действием совсем немагических чар.       — Эмиель Регис Рогеллек Терзиефф-Годфрой, — произнес чарующий голос Йеннифер без запинки, словно древнее заклинание. — Вы помогали Геральту в поисках нашей дочери. Я должна вам свою благодарность.       Катарина захлопнула дверь собственной комнаты, спрятавшись за кулисами искусно разыгранного спектакля.              Она тяжело дышала, прислонившись к холодной стене спиной в одной только тонкой рубашке, не чувствуя привычного стылого холода, хоть тело еще хранило память в мышцах об этом ощущении.       Регис предупреждал.       Чем дальше, тем сильнее станет всякая эмоция, пока Катарина не охватит весь их спектр, не свыкнется с новым уровнем ощущений.       Он говорил и то, что каждый разумный вампир обладает собственным характером, как и любой человек, и что верно для одного — может быть чуждо другому.       «Я никогда не был вспыльчив, лишь безнравственен и бестолков», — так говорил Регис, вспоминая притом рассудительного, серьезного Детлаффа, подверженного острым вспышкам самых разных чувств, которые он не мог или не хотел контролировать.       Катарина по привычке опустилась на колени, молитвенно сложила ладони и шепотом начала читать. Здесь не было икон, но лицо Богоматери в воспоминаниях княжны причудливо мешалось с лицом маменьки и почему-то — Йеннифер. Единожды Катарину охватил ужас — она позабыла слова молитвы на середине стиха, страх полыхнул внутри ледяным взрывом, и княжна дала себе зарок повторять молитвы не менее раза в день. А лучше всего — записать.       Свечи вокруг мерцали, трепыхались пойманными светляками огоньков, пробиваясь сквозь закрытые веки, а вместе с тем было и что-то иное — прохладный, ровный белый свет…       Катарина погружалась в дрему, губы ее шевелились, и свет становился все сильнее, однотонно высветляя темноту теней под опущенным веками.       Где-то в глубине склепа раздался звук, с которым пробка вылетает из бутылки. Катарина вздрогнула, дернулась по наитию и резко распахнула глаза.       Белый свет резанул по глазам, она замахала перед лицом руками, в последний момент успев уловить, как мягко гаснет крестик на прикроватном столике.       Вместо того, чтобы броситься к кресту, она, напротив, почти подпрыгнула, отшатнулась, сбив плечом кувшин с полки, прижалась спиной к стене, прижав и собственные руки к груди. Крестик лежал бездвижно на том же месте, что и раньше, выглядел совершенно обыденно, различимый в сумраке только блеском на серебряном боку.       Показалось?       Катарина судорожно вздохнула, осторожно приблизилась к кресту, протянула было к нему руку, но прикосновение ожгло огненным укусом.       Она едва не заскулила от обиды и злости. Регис, будучи высшим вампиром, совершенно забыл упомянуть, что для Катарины, как существа более примитивного, серебро опасно.       — Это моя кара, — уверенно произнесла Катарина. — Мой крест. И мне его нести. Как напоминание о том, что я была человеком.       Она твердо сгребла и крест, и цепочку ладонью, намереваясь, несмотря на боль, повесить бесценную вещицу на шею, и тут же прижала ко рту вторую руку. Боль, поначалу терпимая, разрасталась, делаясь невыносимой, как если долго держать руку над свечой.       — Помоги, Боже, — прошептала Катарина и малодушно сунула крестик в плотный карман штанов.       Серебро мучило и сквозь ткань, но пока что — едва ощутимо. Катарина подождала некоторое время, смиряясь с добровольным мучением, порывисто вздохнула и наказала себе ждать. Быть может, однажды она привыкнет, быть может, ее вера выработает нечто вроде иммунитета…       Она глянула на раскрытую ладонь и вздрогнула — раны, что теперь регенерировали все еще медленно, но гораздо быстрее, нежели у человека, после серебра не заживали. Катарина сжала ладонь в кулак, прислонилась лбом к прохладной стене, вновь не почувствовав прохлады, а после саданула по ней кулаком. Получилось как-то… сильно.       Разговор, слышный из залы, прервался.       Катарина поспешно набросила на себя гордое спокойствие и распахнула дверь.       — Катарина? — Регис встретил ее внимательным взглядом и сдержанным вопросом, уместив все свое глубокое беспокойство в одном только имени.       Йеннифер стояла позади него, как будто бы равнодушная, но ее заинтересованный взгляд вцепился в Катарину и скальпелем срезал с нее всякую уверенность. Геральт разлегся, иначе не скажешь, в кресле с бокалом вина в руке.       — Все в порядке, — твердо сказала Катарина, возвращаясь к спутникам.       Регис открыл было рот, и Катарина внутренне протестующе застонала, когда Йеннифер, неслышно хмыкнув, шагнула вперед, закрывая Катарину от Региса.       — Итак, Регис, — голос ее теперь звучал сухо и даже едко, как у профессора на лекции. — Ты говорил о том, что в Отзвук входит слюна вихта пятнистого. Ковинариус объяснял столь странный выбор ингредиента?       Катарина не видела — почувствовала, как Регис замялся, отвлеченный иными мыслями, но спустя секунду разговор возобновился в прежнем темпе. Йеннифер расспрашивала вампира нетерпеливо, уточняя каждую деталь, тот отвечал неизменно тактично и подробно, все больше вовлекаясь в увлекательную дискуссию с чародейкой, чьи знания в некоторых областях превосходили даже его.       Катарина бесшумно подошла к Геральту и села в соседнее кресло. Ведьмак наблюдал беседу рассеянным взглядом, и на губах его покоилась извечная насмешка.       — Редкая реакция на появление Йеннифер, — сказал Геральт, не повернув головы.       Судя по всему, театральное представление в лице его суженой и его же друга, приводило его в состояние безмятежной веселости, причины которой Катарина не понимала.       — О чем вы? — вздохнула она.       — Ты, — Геральт залпом допил вино и отставил бокал. — О тебе. Йен понравилась тебе.       — Она… невероятная, — пожала плечами Катарина. — В моем мире таких женщин нет… То есть, есть. Но если они вздумают так себя вести, их забьют камнями.       — Так?       — Быть честными. Не прятаться.       Геральт хмыкнул.       — В случае Йен честность сполна урановешивается дурным характером.       — Разве вы… ты не любишь ее?       — Одно другому не мешает, — пожал плечами Геральт. — Что с рукой?       Катарина собиралась было солгать, но Геральт смотрел как опытный врач, не расположенный к причитаниям и вялой лжи.       — Серебро, — вздохнула она наконец. — Крестик. Я взяла его.       — Кровь тебе поможет, — Геральт поднял брови в ответ на выражение лица Катарины. — Ты знаешь это сама. От правды не убежишь.       — Но… я не хочу этого. Разве нет других способов? — она украдкой взглянула на Региса, чувствуя себя предательницей, плетущей заговоры за спиной родного человека. — Геральт, послушай, я сразу не подумала, но ведь ты же разбираешься в проклятиях. Ты профессионал, и это твоя работа, да и в Нойнройте ты со всем разобрался…       Геральт крякнул, наклоняясь в кресле, и то скрипнуло. Наспех начиненные лестью слова раздобрили ведьмака, и вместе с тем выражение его лица сделалось неуклюжим.       — Один мой друг тоже не в восторге оттого, что стал ведьмаком, — сказал он, — но поделать с тем ничего не может. Потому что есть вещи, которые отменить нельзя.       — Совсем? — жалобно спросила Катарина.       — Я не знаю, что с тобой случится, коли мы попытаемся сделать из тебя ту, кем ты была. Проклятия обычно снимают с тех, кому терять нечего. А тебе, — он выразительно глянул на Региса, — потерять, возможно, придется больше, чем у тебя есть. К тому же, ты сама сказала, — Геральт усмехнулся и взглянул Катарине прямо в глаза: — Будь честной. Не прячься.       Катарина, не выдержав пугающего черно-золотого взгляда, сморгнула и отвернулась, обнаружив, что и Йен, и Регис смотрят на них уже какое-то время.       — Что? — смешалась она.       — Я говорила о том, что княгиня Нойнройта, — Йен мастерски скривила лицо, не утратив меж тем и толики своей морозной красоты, — женщина весьма своеобразная. Она же назначила банкет по случаю спасения Нойнройта. Праздник, она полагает, отвлечет народ от случившихся бедствий.       Геральт закатил глаза, и Катарина, не выдержав, прыснула.       — Откуда ты вообще об этом знаешь? — проворчал Геральт.       — Оттуда, что я приглашена, — невинно улыбнулась Йеннифер, не поясняя, как именно она этого добилась. Ее взгляд устремился на Катарину, таранный и прямой, как выстрел баллисты. — Кстати говоря. Ты тоже.       — Я? — опешила Катарина.       — Ты, — отрезала Йеннифер.       — Но…       — Банкет состоится вечером. А ты выглядишь, как кладбищенская баба с веленских болот.       — Я…       — Я не могу себе позволить явиться на прием с тем, кто выглядит хуже чумазой доярки.       — Подож…       — Поэтому — решено. Встретимся в городе. Сейчас мне нужно отбыть по делам, а тебя сопроводит Регис, — брови Региса в ответ на эти слова слегка поднялись. Йеннифер тем временем продолжала: — Я встречу тебя в Нойнройте, у портновской лавки. Не опаздывайте. Терпеть этого не могу.       Йеннифер развернулась на каблуках и спустя мгновение исчезла в портале, вызвав сим действом как минимум в двух присутствующих дрожь отвращения.       Геральт крякнул, Регис выдохнул, а Катарина захлопнула рот.       — Эффектно, — заметил Регис, украдкой проведя рукой по лбу.       — Сочувствую, — хмыкнул Геральт, обращаясь к Катарине. — Дурное дело — банкеты.       — Да нет… — она несколько осоловело посмотрела на него. — Я любила приемы, просто давно на них не была. Да и время не самое подходящее. А сколько у нас времени? — встрепенулась Катарина. — Я бы хотела навестить кое-кого…              …Въезд в город, как и ожидалось, охранялся парой-другой бравых вояк, которые, в отличие от многих встреченных Катариной ранее, несли службу ответственно: не дремали, облокотившись о копье, не сутулились и не клевали носом. Перед выездом Регис всучил девушке пучок трав, источающий умопомрачительный запах, так что лошадь, что они взяли на время в ближайшей деревеньке, подпустила ее к себе.       Приближаясь к воротам, Катарина немало нервничала, но хмурые лица стражников, стоило им рассмотреть ее, неожиданно посветлели, и они ни с того ни с сего отдали ей честь. Только затем и Катарина, и Регис разглядели за их спинами прибитый к воротам плакат с ее собственным лицом.       — Госпожа Катарина! — зычно гаркнул один из стражников. — Нам велели без промедлений пропустить вас в город при вашем появлении и немедленно сопроводить в ратушу!       — С какой целью? — удивилась она, а потом вдруг вспомнила: давным-давно стража так же радушно приветствовала ее, когда она прибывала домой в изящной карете. Катарина царственно вскинула голову, распрямляя спину, и Регис за ее плечом едва слышно хмыкнул.       — С целью благодарности, госпожа!       — Сначала я хотела бы повидать Млишека и остальных, — ответствовала Катарина, невольно подражая манере Йеннифер.       Стражники переглянулись, неуверенно почесали в затылке, но все же кивнули.       — Это… наверное, можно устроить, госпожа.       Нойнройт отстраивался медленно, и стоило лошади ступить на знакомую мостовую, Катарине защемило сердце. Некогда прекрасные разноцветные домики, укутанные в цветах и буйных порослях виноградных лоз, оплетавших дома, как обыкновенный плющ, теперь чернели горелыми кровлями и облезшими стенами.       — Разве духи могли устроить пожар? — потерянно спросила Катарина, проезжая первый квартал в сопровождении Региса и стражи.       — Нет, но люди могли, — сочувственно сказал он. — В дурное время многие совершают дурные поступки, надеясь спрятать их за общей бедой.       — Ваша правда, господин, — кивнул стражник, шедший по левую руку. — Некоторые принялись жечь дома соперников, а другие — собственные. Решили, что огонь отпугнет нечистую силу.       Знакомая вывеска с молотом и мечом была тут же, со скрипом покачивалась на ветру, покрытая гарью и горечью, что пеплом стелилась по городу. Дом кузнеца стоял незыблемый, разве что сгорел деревянный сруб, но все остальное было на месте: и кузня, и знакомая дверь, и оконце с разломанными досками.       — Мастер кузнец погиб один из первых, — грустно молвил стражник. — Я сам видел — он мне жизнь спас, от смерти закрыл. И женка его туда же. Друиды нашли ее подле погоста — сказали, защитить нас пыталась. Такие хорошие люди были! Ох, знать бы, что за паскуда навлекла на нас гнев Мелитэле!       Катарина промолчала.       — Вы простите, но и лавка вашего отца тоже погорела, — продолжал стражник неловко, будто в этом виноват был лично он. — Но мы все отстроим. Княгиня, добрая душа, уже выслала и строителей, и денег — главное, чтоб не разворовали! Хотя и воровать-то теперь некому, почти вся верхушка совета того, тю-тю…       — Благодарю вас, — сердечно произнесла Катарина, приложив к груди руку.       Знакомый дом с петушками встретил их покосившейся оградкой, истоптанными цветами и старой женщиной в опустевшем саду. Она стирала белье, таская ведрами воду из колодца, и утирала со лба пот морщинистой рукой. Когда процессия въехала во двор, нянька, подслеповато щурясь, приблизилась к ним, потом, видно, распознала Катарину с плакатов и бросилась к ней. Девушка, недолго думая, спрыгнула с лошади, и старая женщина влетела в ее объятья.       — Душенька моя, — запричитала она, и Катарина с изумлением узнала в ней ту самую старушку, что однажды поведала ей на рынке про Драгорна. — Душенька! Деточек моих от беды упрятала!       Старушка расплакалась, Катарина, разумеется, тоже. Стражник неловко почесал нос и отвернулся, а Регис склонил голову, терпеливо ожидая разрешения ситуации.       — Я повидаться пришла, — просторечно молвила Катарина, держа старушку за руки и тепло ей улыбаясь. — С Млишеком, с Вацлавой. Мне вскоре придется уехать, и я хотела бы увидеть их перед отъездом…       Старушка закивала, и Катарина со спутниками была проведена внутрь дома. Здесь стояли добротные столы и лавки и… больше ничего. Катарина изумленно оглянулась, замечая следы на стенах, будто бы из-под картин и гобеленов; мелкие, оставшиеся после уборки глиняные осколки; обрывки штор на гардинах… и вопросительно посмотрела на нянечку.       — Все вынесли, ироды, — зло сплюнула она. — Как началась потеха, так к нам первым побежали. Богатый дом, как же! Даже вазы с цветами вытащили, даже половицы! Сучьи отродья!       — Тетенька Катарина? — из соседней комнаты высунулся любопытный нос, а за ним и остальное тело.       — Млишек!       Они снова обнялись: сначала с мальчишкой, потом и с его сестрой. Переодетые в хорошенькие наряды, они оба теперь гораздо больше походили на будущих благородных господ, каковыми родились. Млишек немедленно увлек Катарину разговором, расспрашивая про ее приключения так, словно собирался писать о них балладу. Вацлава охала да ахала и постоянно пыталась ухватить Катарину за руки. Регис же стоял на почтительном отдалении, глядя, как все трое сидят на полу и весело щебечут.       — Они знают, что произошло с их родителями? — тихо спросил он у старушки, что то и дело прикладывала к глазам застиранный платок.       Та обернулась и горестно вздохнула.       — Не смогла им рассказать. Их родители, знаете, были не такими уж и добрыми людьми, но были ведь. А теперь никого у них не осталось. Только я. Видит бог, я их не брошу.       — А помощь княгини?       — Золото да каменья? Будет, конечно, та помощь. И будет нелишней. Только родителей это разве ж заменит?       — Мы можем чем-то помочь?       Старушка поглядела на Региса с усмешкой.       — Вы кем госпоже Катарине приходитесь? — строго спросила она.       — Мужем, разумеется, — не растерялся Регис, которого ее изучающий взгляд изрядно веселил.       — А отчего кольца на пальце нет?       — Кольца у нас дорогие, матушка, — мягко сказал он. — А дороги нынче опасные. И люди злыми бывают.       — Так даже и следа от кольца на пальце нет, — прищурилась старушка, которая выглядела, как человек, не способный разглядеть с расстояния вытянутой руки даже собаку. — Во грехе, стало быть, живете?       — Не извольте гневаться, — серьезно покачал головой Регис. — Катарина — честная замужняя дама, и намерения мои в ее отношении совершено прозрачны.       — И ведь чувствую, что не врешь, — усмехнулась старушка. — Только ни о чем оно не говорит. И возрастом ты старше ее отца, мастера-восколея, выглядишь… Ох, что за вкусы у молодежи пошли. Ну да ладно. Не останетесь к чаю?       — Простите, матушка, — Катарина подошла к ним так неслышно, что нянечка удивленно дернулась, выронив платок. Катарина немедленно подняла его, не побоявшись согнуть спины перед старой женщиной. — Мы очень спешим на прием к княгине. Я бы искренне желала отплатить вам за гостеприимство, но не сумею. Было бы невежливо опоздать.       — И правда — к княгине лучше не опаздывать, характер у нее взбалмошный, — кивнула нянечка, задумчиво разглядывая лицо Катарины, на котором еще виднелся след от старого удара. — Но ты заезжай к нам все равно, как твой путь здесь проляжет, голубушка.       Катарина вымученно улыбнулась, а потом вдруг сама взяла Региса под руку и вывела его из дома, стараясь не идти слишком быстро.       — Что-то случилось? — мягко спросил он.       — Они пахнут, Регис, — дрожащим голосом сказала Катарина, в тоне ее звенели слезы. — Пахнут кровью.       — Кровь детей всегда источает особый аромат, — понимающе отозвался он. — Некоторые из нас не в силах ему противиться.       — И ты? — выдохнула Катарина.       — Я не пью кровь очень давно. А кровь детей не пил никогда.       Он ответил честно, пусть и умолчав о том, что кровь восемнадцатилетних юных девушек, что были одного с Катариной возраста, тоже можно было бы назвать детской. Катарина поверила ему без колебаний и стремительно взлетела на лошадь. Дальнейший их путь был похож на настоящее бегство, как бы она ни пыталась скрыть тревогу и ужас в тщательной царственной улыбке, небрежных жестах и горделивой осанке. Все же она была княжной — Регис отчетливо почувствовал это в ту минуту.       Спустя минуты Катарина остановила лошадь, устало вытерла рукой лоб.       — Я… Быть может, я могу пропустить банкет? — жалобно спросила она. — Какой с меня прок?       — Я так не думаю, — покачал головой Регис. — Отказывать княгине весьма опасно. Ты в один момент можешь превратиться в парию и приобрести новых недоброжелателей в правящих кругах, если откажешься явиться. Мне же необходимо отправиться с Геральтом на поиски, и самое безопасное для тебя — остаться с Йеннифер, в банкетной зале, в окружении многих людей. Рётшильд едва ли рискнет конфликтовать с самой княгиней.       Регис вздохнул, и аккуратно, что хрустальную статуэтку, взял Катарину под локоть, наклоняясь к ней ближе прежнего. Катарина непроизвольно поджала губы и сжалась сама, напряженно глядя перед собой.       — Тебе нужно учиться находиться среди людей, Катарина, поскольку от человеческого общества ты отказаться не сумеешь, — вкрадчиво сказал Регис. — К тому же, тебе не помешает развлечься. На банкете будет вино — алкоголь притупляет жажду, а взрослые люди вызывают гораздо меньшее желание. Я вернусь к началу приема, если все сложится удачно.       Катарина сглотнула, страшась того спокойствия, с которым Регис говорил о чудовищных, неприемлемых для нее вещах, и между тем по коже под одеждой забегали предательские мурашки.       — Что ты о ней думаешь? — выпалила вдруг Катарина, прежде чем сумела себя остановить.       Регис поднял брови.       — О ком?       — О Йеннифер.       Вампир удивленно пожал плечами, потом заговорил тоном, задумчивым и пресным, каким говорят о малознакомых людях:       — Опасная и умная чародейка. Возлюбленная моего друга. И мать его дочери. Йеннифер сочетает в себе множество занимательных черт, но, скажем так, я рад, что нахожусь на ее стороне, а не на стороне ее врагов.       Катарина, ожидавшая любого другого ответа, только неловко кивнула.       — Йеннифер должна будет встретить тебя у лавки портного, — продолжил Регис. — Я провожу тебя. Если пожелаешь — можем спросить ее совета относительно твоего состояния. За краткое время нашей с ней беседы я успел заметить ее выдающуюся начитанность и опыт.       Катарина сдержанно кивнула, а потом вдруг коротко взяла Региса за руку, сильно сжав пальцами.       — Если вдруг что пойдет не так, — серьезно сказала она. — Не дай мне совершить дурного, такого, что совершил Детлафф или Рётшильд, — и добавила, выбив Регису почву из-под ног: — Любым способом. Обещай.       Регис ответил долгим взглядом и устало кивнул.       — Обещаю, — сказал он с той же уверенностью, с которой обещание это исполнять не собирался. — Пойдем, Катарина. Не будем заставлять Йеннифер ждать.