Демоны Луффи

И мы, совместно с белоусовцами, хлынули на дозор общей волной. Такой тактики они от нас явно не ожидали, и растерялись, чем мы и воспользовались, продвинувшись достаточно глубоко на позиции противника. Но, всё же, они опомнились, и перестроились, к ним присоединились Шичибукаи, а мы начали уставать, и замедлились. Что сказать? Затяжной бой — и есть затяжной бой. Нудный, утомительный настолько, что почти молишься, лишь бы всё это закончилось быстрее. Лязг металла, крики боли, вопли командующих угнетали. Все обострённые чувства с каждой прошедшей минутой всё хуже различали опасности. Опасность была везде и всюду. Перед глазами рябило от движения тел, собственных атак, смазанных от скорости движения красок. Многочасовой бой — это чертовски утомительно. Я привык к боям настолько, что фактически жил лишь ими, да развлечениями. Но я привык к коротким боям, с одним, двумя, десятком, сотней противников. В Маринфорде моих противников было сто тысяч, и ещё неизвестно, сколько персонала дозора скрывалось на острове. Неудивительно, что уже через полтора часа беспрерывного боя я вымотался по страшному. И вроде физических сил было хоть отбавляй, но не моральных. А вымотался я именно морально. (Возможно, из-за невозможности использовать все свои, демонические, возможности). Уже всё сливалось в одно: звуки, чувства, ощущения. Всё это стало фоном, от которого очень хотелось отгородиться. А ведь это было верной гибелью! Но сосредоточиться было очень сложно. Много противников встречалось мне на пути, и кто-то из них выбывал уже после первого моего удара, а с кем-то приходилось повозиться. Я из всех пиратов и их союзников был ближе всех к цели. Наверное, потому, что мне помогали все, чем могли. Верная Кара прикрывала постоянно, сражаясь подобно ястребу, хоть и была чайкой. Северные волки ей активно помогали. Почему? Я не знал, но чувствовал их торжество и упоение битвой. В тюрьме, наверное, не с кем было сражаться… Меня ненавязчиво опекали Джимбей и Иванков, беря на себя противников посерьёзнее, и тем самым позволяя мне быстрее продвигаться сквозь мелочь. Несколько раз меня прикрывала телом, буквально, Хэнкок. Прикрывала от Пацифист, делая это так хитро и ловко, что никто не смел заподозрить её в том, на чьей она стороне. Что-то она ещё и при этом мурлыкала, блестя странным плывущим взглядом в мою сторону, но этого я не понимал. Единственный раз, когда она чуть не выдала себя, когда за меня сражалась со Смокером, который тоже был здесь, и, судя по всему, именно он был ключевой фигурой в планах Сенгоку по моей поимке. Но грозная Императрица Пиратов эти планы легко растёрла в пыль изящной ножкой и каблучком. Дымный дядя, конечно, был в шоке. Говорил и о предательстве, и о том, что доложит начальству о поступке Хэнкок, и спрашивал почему. А та смутилась и ответила, что я её жених. Что сказать? Страшные глаза, и удивлённое, вытянутое выражение лица мне не пришлось изображать, ибо я был в шоке и без того. Смокер кинул на меня вопросительный взгляд, через плечо Императрицы, и я пояснил, как мог: пожал плечами, отрицательно помотал головой, мол, ничего подобного, и одними губами произнёс слово «женщина». Он неожиданно меня понял, хмыкнул, и больше не стал лезть ни ко мне, ни к Хэнкок, вякнув что-то о том, что бы мы, голубки, сами разбирались между собой. В этот момент я был готов бежать следом за Смокером и сдаваться в добровольный плен… Хотя зря, ведь Хэнкок потискав меня, — теперь я понимал причины этому, хоть и смутно, — неожиданно откуда-то извлекла на свет ключ, как она сказала, он был от наручников Эйса. И я был готов расцеловать её… Но во избежание последствий, не решился так рисковать свободой. Я, в общем-то, продолжал продвигаться достаточно быстро, так что неудивительно, что с каждым прошедшим десятком минут, у меня на пути всё чаще вставали серьёзные противники. Одним из них стал Михоук… Да, мало кто ожидал, что вместо того, чтобы уворачиваться, я заблокирую его знаменитый клинок, своим мечом, принявшим форму ятагана. От заряженных и укреплённых Волей Вооружения клинков, трещал сам воздух вокруг. Когда прозвучали голоса мечей, жалобно и звонко звякнувшись, при сильном соприкосновении, вокруг нас мгновенно образовалась буферная зона… Ещё несколько атак на пробу, и мы отскочили друг от друга, настороженно всматриваясь в противника. — Не ожидал, что ты владеешь мечом, Монки Д Луффи. И уж тем более что сможешь отразить мои атаки, — произнёс он. — Иметь тузы, и козыри в рукавах для живущих битвами — признак хорошего воспитания, — ответил я. Шичибукай, известный по прозвищу Соколиные Глаза, одобрительно и согласно хмыкнул. — Кто тебя учил? Шанкс? — Для того чтобы учиться у него, я был слишком глуп и мал, когда мы познакомились. Нет, не он, но я полагаю, что учил нас один человек, — ответил я Шичибукаю. — А сейчас ты себя глупым не считаешь? — насмешливо спросил он. — Не считаю, — согласился я легко. — Вряд ли мне хватит мастерства, чтобы долго тебе противостоять, без подлостей. Всё же я не фехтовальщик. — Он был удивлён моему признанию, но я действительно так считал. К тому же, врать достойному противнику — не достойно. А Соколиные Глаза был оным, несомненно. — К тому же, — лукаво ухмыльнулся, — если я одолею тебя, моему Старпому придётся сражаться за звание лучшего в мире фехтовальщика со мной. Я… хотел бы избежать этой битвы. Иначе, чтобы его мечта исполнилась, мне придётся умереть. — Он вскинул брови в изумлении, и немом вопросе, мол, с чего так радикально. Я пояснил: — Гордость не позволит просто уступить и проиграть собственному подчинённому. — Михоук внезапно рассмеялся заразительным красивым баритоном. Многие дозорные с удивлением огладывались на него, видимо впервые увидев улыбку этого обычно очень серьёзного пирата. — Чтож, тогда сразимся, когда он станет лучшим, — наконец вымолвил он, и вложил меч в ножны, тут же отвернувшись от меня, и куда-то отправляясь. — Михоук, грёбаный пират, почему ты не… — услышал я голос адмирала Акаину, откуда-то из гущи солдат. — Он мне больше не интересен, как противник, — безразлично и холодно, с явным презрением, бросил в ответ великий фехтовальщик. — Что за своевольные пиратские отребья… — Дальнейшие ругательства адмирала я не слышал. Битва продолжалась. Битва казалась бесконечной. Конца битвы было не видно. Я успел положить ещё с полсотни противников, продвинувшись достаточно далеко для того, чтобы видеть, как деда и не пытался сдержать слёз, как Эйс испуганно и шокировано взирал на битву, как нервно закусывал губу Сенгоку, прежде чем отдать очередное распоряжение. Но, всё же недостаточно близко, для того, чтобы докричаться. Я-то продвинулся, но и время это заняло немало. У меня была передышка, которую организовали мне волки, а потому я со странным оцепенением слушал, как зазвучали приказы, смотрел, как двое людей на эшафоте занесли клинки для казни, как брат смиренно опустил голову, и краем сознания, не обращая внимания на озноб, внезапно пробравший меня до самого мозга костей, осознавал, что-либо сейчас я проявлю сущность демона и откроюсь перед всем миром, но спасу Эйса, либо сохраню тайну, но потеряю его. Это было страшно… Не выбор, в общем-то. Брат был важнее тайны. Но отчего-то с этим решением я затягивал… Пираты тоже заметили палачей, готовых к исполнению воли Правосудия, и отчаянно рвались вперёд, выкрикивая имя брата. Они телами напарывались на клинки, подставлялись под пули, но лезли. А я стоял и смотрел… Время словно замедлилось, когда на меня внезапно налетел очередной дозорный, капитан, и внезапно полоснул мне по руке коротким ножом, усиленным Волей Вооружения. Наверное, я был настолько растерян, что не успел защититься. Но я благодарил небо и великих предков за то, что они послали мне его. Благодарил, потому что благодаря ему вспомнил: Воля! Конечно же, Королевская Воля могла спасти ситуацию! Я даже не стал убивать солдата, просто вырубив его, в благодарность. А потом выпустил ВСЮ мощь Королевской Воли Демона Шторма. Это было похоже на взрывную волну, потому что и противники, и пираты, все слабовольные, падали на землю, теряя сознание, как только моя воля их накрывала. Народ с волей чуть сильнее, падал на колени… перед королём, ши-ши-ши. А остальные замирали на месте, и волосы у них становились дыбом… Естественно, моя Воля вырубила и солдат, что должны были казнить брата. Над Маринфордом повисла тишина такой мощи, что напрочь оглушала. Она оглушила даже меня, ведь чувствительные к звукам уши демона привыкли к постоянному фоновому шуму. И казалось, что никто даже не дышал. Пары мгновений мне хватило, чтобы понять: этой мой шанс докричаться до упрямого старшего братика. И шанс я упустить не мог: — Ну что, Эйс, братишка, посмотрел на мир глазами отца, с высоты эшафота? Будь хорошим старшим братиком, вякни на весь мир что-нибудь пафосное, как мы умеем, и спускайся, — вовсю глотку завопил я, наверное, оглушая ещё сильнее. — Ты обалдел, Лу? — ошарашенно ответили мне, тоже, очень громко. Я от этого внезапно рассвирепел: — Какого хрена ты там расселся, Эйс?! — яростно продолжил орать я. — Какого хрена ты позволяешь этому отребью себя использовать? Строишь из себя жертвенного барана… Ты хочешь стать жертвой прогнившего правосудия?! — Мои вопли привели народ в чувства. Я чуял, как ко мне уже со спины начинают подбираться противники. — Какого хрена ты припёрся в мою жизнь, придурок?! Учить меня вздумал? — возмущённо заорал в ответ Эйс, и настолько нелогичны были его слова, не свойственные ему самому, что я заподозрил дозор во внушении. Кто знает, может, существовал в мире Дьявольский Фрукт, способностью которого было внушение?! Но сути это не меняло: — Вот значит как? — уже нормальным голосом уточнил я, но в тишине меня так же слышно было далеко. — Ты меня вынудил. Значит, я тебя вытащу, потом мы выберемся, потом я надеру тебе задницу, потом выбью из тебя всю дурь, а потом прочищу мозги, Идиот, — я вздохнул, готовясь продолжать битву, и уже в следующий момент был атакован… Битва возобновилась с новой силой. Со стороны дозора зазвучали приказы. Сенгоку сначала послал за новыми палачами, ведь слабовольные так и не очнулись, и привести их в чувства не удалось даже адмиралу флота, а потом на весь Маринфорд объявил, что нужно любой ценой остановить меня, потому что я родной сын революционера Драгона, и племянник Роджера, и в будущем могу доставить хлопот даже больше, чем мои знаменитые родственники вместе взятые. Не знающих — проняло, и они кинулись на меня все вместе с новыми силами. Но моё показательное выступление внезапно вернуло надежду и силы пиратам. А со стороны Белоуса, уже некоторое время находившегося в окружении, и получившего раны, от которых любой нормальный человек давно бы отбросил копыта, так же внезапно поступил приказ защищать меня, и всячески содействовать именно моему продвижению. Командиры дивизий Белоуса, и союзные капитаны плакали, но пойти против воли великого Йонко не могли. И если до этого они прорывались либо к Эйсу, либо к Белоусу, то теперь быстро прорвались ко мне и окружили, действительно защищая, и расчищая мне путь. А ещё несколько минут спустя, через медальон я услышал голос Белоуса: — Если я переживу эту войну, то всё равно вряд ли проживу дольше нескольких недель. Эра, которую после смерти Роджера, называли моей — подходит к концу. А следующая эра, я уверен, будет принадлежать клану «Д». И её запомнят лучше, чем все предыдущие, и многие последующие эры… Сообщение шокировало. Конечно, я чуял, что от старика пахло медикаментами, но не думал, что дело так плохо. Впрочем, если учесть тяжесть свежих ран… Марко, было, кинулся к «отцу», но его перехватил в полёте адмирал Борсалино, выстрелив светом, а в следующий миг заблокировав способности наручниками из кайросеки. Всё-таки Дьявольский Фрукт света давал ему и скорость света. Марко отбился, но помочь Белоусу всё же не смог. А вот Эйс побелел… Самого меня это почти не задело. Да, великий человек, но я его не знал. Мне он был чужим. Сочувствие, и лёгкая грусть — это максимум, что я испытывал. Не сиди бы Эйс на плахе, и я бы помог старику… мы бы помогли, но, этот упрямый баран… В общем, у меня была задача важнее. Путь до самого эшафота мне расчистили быстро. Мне пришлось только материализовавшегося откуда-то на пути Коби вырубить. Всё-таки мы хоть и приятельствовали, но находились по разные стороны баррикад, и на войне о пощаде речи и идти не могло. К тому времени Инадзума, с помощью своих способностей, даже лестницу на самый верх эшафота для меня сделал. Так что я помчался наверх. У меня на пути оставалось только три препятствия: Упрямство брата, Сенгоку, и… деда. Он единственный, кто в бой так и не вступил, и продолжал сидеть в кресле вице-адмирала, прикрыв глаза. — ГАРП! — завопил Сенгоку, когда я достиг середины лестницы. И мой чуткий слух уловил достаточно тихий ответ: — Извини, друг. Но на этот раз, я не пойду против семьи. И так, загубил уже многих из родни. — Я длинно выдохнул: дед всё же выбрал нашу сторону. А раз так, торопиться смысла больше не было. И я, плавно и величаво, нарочито медленно продолжил путь к брату, заодно, и отдыхая, и пытаясь втолковать неразумному: — Мне надоел этот фарс, Эйс, — тихо и горько, проговорил я, но так, чтобы слышали все. — Справедливо ли, что дозорные бросили, словно мясо, стольких людей на бой, и на смерть. Только, ради того, чтобы публично казнить одного пирата, пусть даже и сына их давно мёртвого Короля, который лично папашу даже не знал?! — Пока я говорил, бой отчего-то стих, или я невольно использовал воздух, чтобы заглушить шум битвы. Но меня слушали многие, это — факт. — Разве правильно, что столько пиратов сражаются и умирают за спасение друга, который, несмотря на то, что закован в кайросеки, сам может себя спасти? — Эйс дёрнулся, как от удара, потому что я знал, на что давить. Это его задевало, что кто-то умирает ради того, чтобы спасти проклятого сына Короля Пиратов. — Я знаю, брат, ты поклялся… Но стоит ли эта клятва всех тех жизней, что унесла уже, и унесёт ещё война? Нет, не стоит, и ты это знаешь. Ты не предашь себя, если нарушишь её, потому что клялся в состоянии аффекта, под напором эмоций. Какая разница кто мы, главное ведь наши дела. Да и… они, — я имел в виду демонов, — наши предки, а не мы сами. И то, что мы родственники, не означает, что мы такие же монстры. Знаешь, а ты эгоист, Эйс, — я продолжал не спеша подниматься, будто войны и не было, а я просто беседовал с Эйсом во время прогулки. Я говорил размеренно, и проникновенно. Спокойно, чтобы брат задумался, а не сразу орал в ответ что-то протестующее. — Ты подумал о своих чувствах, и что-то там решил — молодец. Но ты подумай о том, что твоя смерть будет означать для пиратов. Если ты сдохнешь — это будет означать проигрыш пиратов Белоуса и его союзников, и мой проигрыш, — добавил я после паузы. — Это — потеря авторитета. Пираты всего мира, не зная истинных обстоятельств, а прочитав заказные статьи в газетах, решат, что дозор силён, как никогда. Станут бояться, начнут прятаться. И даже ослабленный войной дозор сможет обратить их в бегство. Вдохновившись победой над нами, они будут сильны, почувствуют силу, всемогущество, вседозволенность и безнаказанность. Они возьмутся и за революционеров, и через несколько лет в мире воцарится «правосудие», — это слово я почти выплюнул, скривившись. — То правосудие, брат, во имя которого знать королевства Гоа сжигала десятки людей заживо, виноватых лишь тем, что слишком бедны, что их обобрали. Ты помнишь то пламя, в котором сгорали друзья, Эйс? Помнишь, Серый Терминал в огне? Помнишь, ради чего? — Ради справедливости и очищения, ради всеобщего блага и правосудия, — глухо и хрипло ответил брат, глядя мне в глаза. Рядом с ним, Сенгоку, тоже обладающий фруктом «мифических существ», формой Будды, обращался в форму своего «диковинного зверя». Золотой гигант невольно внушал почтение, особенно учитывая, что подпорки эшафота под ним трещали. Ну да, золото же, тяжелейший металл, а Будда был золотым… Но мы его мужественно игнорировали: — Знать уничтожала людей, которых считала мусором для того, чтобы не оскорбить пребывающих Тенерьюбито видом нищих, побирающихся людей, вынужденных каждый день с раннего утра и до позднего вечера копаться на свалке в поисках хоть чего-нибудь, что можно было продать, и купить хотя бы хлеба. — Я печально улыбнулся: вспомнил, значит, не был под внушением, а просто, как в детстве, накрутил себя на тему того, что он «проклятый монстр», и достоин лишь смерти. Ха, у меня таких мыслей никогда не возникло бы, потому что я был уверен, что и смерть нужно заслужить, особенно смерть достойную… — Я отрекусь от тебя, если ты хочешь умереть ради такого правосудия. Ради «суда правых», — скривился я вновь. Эйс хрипло рассмеялся, и неожиданно улыбнулся: — Уболтал, чёрт языкастый! — У меня есть ключ… — заметил я, доставая оный из кармана, и запрыгивая на эшафот. Но он был и не нужен: может, обладателю Фрукта Огня наручники из кайросеки и были помехой, но не Демону Пекла. Конечно, ему всё равно пришлось напрячься, и от натуги, силы демона проявились в нём чуть ярче, окрашивая несколько прядей волос в белый цвет, но металл с необычными свойствами всё равно расплавился, прожигая деревянный помост эшафота насквозь. — Не стоит, — хмыкнул братишка, потрепав мои лохмы. От такой возмутительной наглости, подпорки под «Буддой», всё-таки не выдержали, и помост для казни начал рушиться, под яростное: — Я не позволю у меня под носом говорить… — Но мы не слушали, мы в один голос заорали на весь Маринфорд: — УХОДИМ, НАМ НЕ ЗАЧЕМ ПРОДОЛЖАТЬ БИТВУ. И все пираты, революционеры и те, кто прибыл со мной, ринулись обратно к морю, к кораблям, как вода во время отлива. Потрёпанные дозорные уже особо нас остановить и не пытались.