Демоны Луффи

Я шумно выдохнул в оглушительной тишине, и широко-широко улыбнулся, чувствуя, как отпускает напряжение долгих дней. И, кажется, даже воздух стал чище. Да, это чувство воли, чувство, что вот он, целый мир перед тобой, он велик, и он открыт, и только ты сам решаешь, куда тебе идти, и больше ничто и никто не может повлиять на твоё решение. СВОБОДА! Зоро смеялся. Я слышал его очень отчётливо в этой шокированной тишине. Но кто-то уже ждал, что я тоже рассмеюсь, и скажу, что мои слова — веселая шутка, розыгрыш. И напряжение в воздухе над Колизеем царило такое, что меня буквально распирало изнутри… Хах, тем самым смехом, который от меня так ждали. На выдохе вырывался смешок. Потом ещё и ещё. Я сдерживался, как мог. Но пауза затягивалась, и пираты начинали понимать, что я не шутил. Их лица вытягивались всё сильнее, их лица серели, и, кажется, никто не верил, что почти дорвавшись до власти, можно было взять и распустить самый большой, самый многочисленный и, в общем, сильнейший пиратский флот в мире. И я смотрел на пиратов, разглядывал их, вертясь вокруг своей оси, плавно. И, в конце концов, не выдержал, сначала тихонько, а потом во весь голос расхохотавшись. Я гоготал просто, глядя на рожи этих, якобы «прожжённых» ублюдков, которые не думали, что их в этом мире ещё можно удивить хоть чем-то. Хах, они просто не встречались ещё со мной… Я хохотал до судорог, до слабости, до подкашивающихся ног. Я едва-едва, лишь силой воли удерживал себя в вертикальном положении, и даже согнулся от смеха, опираясь руками на колени, потому что на лица больше не мог смотреть. И воздух кончался, и лёгкие драло от его недостатка, и вроде причина для смеха была не слишком смешная и яркая, но я не мог успокоиться. Может быть, конечно, просто напряжение последних дней перед советом выходило таким образом, а может быть напряжение последнего полугодия. И прошло немало времени, прежде чем я смог успокоиться, продышаться и, распрямившись, улыбнуться широко-широко всем тем, кто ждал моих объяснений… — Задери меня морской дьявол, ну и рожи у вас… — воскликнул я, и тут же доверительно признался: — Фух, одно только это стоило того, чтобы распустить флот. Пожалуй, этот момент я не забуду… И если вы ждёте, что я скажу, будто всё это шутка — не надейтесь. Вы даже не представляете, какое приятное чувство я сейчас испытываю, мм… — я вдохнул шумно полные лёгкие всё ещё знойного, как поздней весной, но по вечернему свежего воздуха, и раскинул руки широко, запрокинув голову к небу: — Наконец-то, СВОБОДА! — почти пропел я, от обуревавших меня чувств, от предвкушения открывшихся возможностей, от того, что снова чувствовал себя пиратом. Да! Я снова чувствовал себя простым, но настоящим пиратом, который просто любит свободу, море и друзей, очень многих друзей… Я замолчал, ожидая реакции. Какой угодно реакции от вытянувшихся, посеревших лиц, собравшихся вокруг меня на трибунах колизея. Но минуты, две три… Время утекало, как вода сквозь пальцы, а ничерта не происходило. Мир, словно замер в ожидании, словно вот-вот должно было произойти что-то великое. Словно? Я надеялся, что это «великое» произойдет. Воздух почти ощутимо вибрировал от эмоций людей. Это действовало мне на нервы, ведь инстинктивно я вслушивался в эти вибрации всем своим нечеловеческим существом, будто это могло предсказать мне будущее, хотя бы ближайшее. Но одновременно с этим это было невероятное, волнующее ощущение, дарующее предвкушение чего-то особенного, что вот-вот должно произойти… Правда, это были всего лишь ощущения. Реальность была гораздо более прозаична, ведь я имел дело с пиратами, и вряд ли их реакция могла вписаться в мои понятия о чем-то волнующем, что с нетерпением можно было предвкушать. Первый, сиплый и недоверчивый вопль раздался с задних, самых верхних рядов колизея. И звучал он совершенно задушено, и даже возмущённо: — Ты с ума сошёл! Тебя же раздавят без флота! — и всё. Кто орал? Что подразумевал? С чего он так решил? Не понятно. Но тишина мгновенно сменила тон, будто бы вопрошавший задал тот вопрос, который и волновал всех. Должен заметить, весьма раздражающий вопрос, на который я не мог не ответить, фыркнув: — Раздавить? Меня? — и я вдруг понял, как на самом деле это глупо звучало. Пирата, которого уже признавали сильнейшим не за силу флота, а за личную силу, по мнению крикуна, видимо было легко раздавить, без этого самого флота. Ну смешно же! И я и смеялся, но меня давило уже безудержное веселье скорее, чем просто неконтролируемый смех. — Ну, вот он я, — просмеявшись, и раскинув руки, по-прежнему давясь смешками, напомнил я. — Тощий на вид мальчишка, наглый, напыщенный, высокомерный, себялюбивый. Сумасшедший и кровожадный. Мальчишка, который прославился только благодаря известным родственникам, и добившийся славы не честно, а пройдя по головам. Так выйдите и попробуйте меня раздавить… — предложил я. — Можете все вместе. Люблю хорошую драку. Так люблю, что мне даже жаль, что Кайдо отправился в морскую пучину. С ним было славно драться, — в общем-то, искренне признался я. — А вы… если все вместе, хоть развлечёте… — И, естественно, такой насмешки пираты уже не стерпели. Они орали, возмущались, грозили кулаками мне и друг другу. Отдельные крикуны с хорошим голосом умудрялись переорать всех, и в воцарившейся какофонии, я различал отдельные слова. Кто-то орал о том, что я снова разрушаю баланс мировых сил, сея хаос там, где раньше всё было упорядоченно. Что это невиданное дело, распускать флот тогда, когда существует такая угроза, как вероятная война, о которой я сам же и говорил. Орали, что лишая силы себя, я оставляю и их беззащитными. Пф, будто я обязан был их защищать! Кричали, что моя территория отныне ничейная, и теперь все, включая дозор, будут проливать реки крови за неё. Короче, меня опять обвиняли в безумии. А я что? Я послушал-послушал, да и шваркнул слабо Королевской Волей, чтоб прекратили балаган. Что и сработало мгновенно, и во вновь воцарившейся внимающей тишине, я и произнёс недоумённо: — В чём дело? Вы же хотели стать равными мне… И теперь, когда я — капитан маленькой команды, в то время как многие из вас капитаны флотов, или, по крайней мере, гораздо больших кораблей, чем мой Солнце Тысячи Морей — вы недовольны. Господа-ублюдки, вам не кажется, что вы непоследовательны в своих действиях и словах? Или, ну… что вы оборзели? — с наигранным удивлением в голосе от той самой наглости, поинтересовался я, скривившись. — Или вы не ожидали, что я, столь многого добившись, и о чём большинство из вас могли только мечтать, так легко от этого откажусь? — Пираты громогласно… молчали. Впрочем, вопрос и не требовал ответа. Разумеется, от меня никто не ожидал, что я так запросто откажусь от флота, потому что окажись они на моём месте, никогда не поступили бы так же. Собственно, потому я и славился непредсказуемостью, ведь редко поступал так, как поступило бы на моём месте большинство. Но проблема была не в этом, а в том, что, судя по реакции на мою откровенную провокацию, они отреагировали… недостойно настоящих пиратов. Я даже подумывал, правильно ли я поступил, поручив братьям выбрать тех, кого стоило приглашать. Людям, которые так легко, и не в шутку, а серьёзно реагировали на самую дешёвую провокацию, сложно было доверять, ведь ими легко было манипулировать. Да и вообще… это чертовски раздражало, будило самые мерзкие стороны моей истиной сущности, все эти крики и возмущения. Отреагировать на оскорбление — значит признать его правомерность. Ладно бы, если бы реагировали делом. Так нет же, только вопить и были способны… — А вообще, судя по вашим крикам, вы те ещё трусы, — презрительно скривился я, невольно поддаваясь настроению и мыслям. А ещё своей природе, из-за которой меня раздражала необходимость распинаться перед всего лишь… жалкими людишками. — Всё время ноете, блеете как овцы перед забоем, — раздражённо и гневно выплюнул я, и наигранно испуганным дрожащим голосом изобразил их нытьё: — Дозор начнёт охоту… бла-бла-бла. Прольются реки крови… бла-бла-бла. Придётся воевать, сражаться не только за свою шкуру, но за свою честь, а мы такие жалкие, слабые, бесхребетные. Мы лучше всю жизнь будем копошиться в грязи как крысы, которые грызутся друг с другом за кусок заплесневелого хлеба, презираемые всеми. Мы даже лучше позволим себя пинать смеющимся недругам, и сдохнем в той же самой канаве отходов, чем примем бой как настоящие морские волки, и сдохнем в бою как мужчины, — фыркнул я, внезапно осознав, что меня «понесло» уже. Я говорил то, что думал, то, что меня раздражало. Как и всегда, речь лилась как отрепетированная. За одной фразой мгновенно формулировалась другая, потому что я как-то… инстинктивно знал, что нужно сказать, чтобы добиться желаемого от людей. «От жертв», — отчего-то звучало в голове. Я мгновенно продумывал фразы, точно зная, как мои слова воздействуют на тех, кто их услышит. Я знал их реакцию, я… Могло ли быть так, что это тоже было «особой силой демонов», силой убеждения?! Пираты молча слушали. Многие уже гневно сжимали кулаки от бессильной ярости, явно не намереваясь слушать меня дальше. Желая уйти, но всё ещё… будто желавших дослушать. А я смотрел на них, понимал их чувства и мысли, но меня «несло», и я экспрессивно, с чувством, продолжал беспощадно топтать гордость собравшихся, будто бы только унизив их, задев, взяв на «слабо», мог заставить их отбросить эмоции, предрассудки и ту самую гордость, чтобы размышлять хладнокровно и здраво: — Чтож, я не намерен вас уговаривать, — махнул рукой я. — Не намерен под вас стелиться. Не желаете быть кем-то большим, чем подонками и мерзавцами — ваш выбор, — кивнул я, в знак того, что на этот самый выбор право они имели, а потом мотнул головой в сторону трибун, на которых сидели пираты Шанкса: — Вот ребята Красноволосого — отличные ребята, настоящие морские волки, гордые и непоколебимые. С детства знаю костяк команды, и они до сих пор для меня пример. Пираты Огненного Кулака, — снова качнул я головой, но уже в другую сторону, — ничуть не хуже. Ха! И ещё бы это было не так. Невероятно, потому что они знают цену дружбы и верности. Да и в революции отребья никогда не водилось. Костьми за общее дело лягут, и душу Морскому Дьяволу продадут. — С указанных мною трибун насмешливо фыркали. Но я ещё не всех упомянул: — Мой бывший флот не уступит. Вот уж кто сумасшедшие ублюдки. Да… В конце концов, как ещё можно назвать тех, кто добровольно последовал за мной. — Фырканье стало в разы громче, но я тоже ухмылялся. — И, думаю, союза сил трёх Йонко и Революции достаточно для того, чтобы дать отпор надвигающейся угрозе. Мы будем сражаться плечом к плечу, за друзей, за честь, за свободу. А вы так и будете жалкими помойными крысами, — выдохнул я уже не презрительно, а просто никак, будто названные не стоили внимания какого-нибудь вообще. Хотя вообще-то в море нередко крыс… ели. Когда заканчивалась провизия, и, в особенности, мясо, не сухое или вяленное, а нормальное, на многих кораблях начиналась охота на «мельников», — так называли крыс, из-за муки, в которой они копошились, и которая наслаивалась на их шёрстку. Я слышал, что бывали случаи, когда особо ловкие матросы после длительных голодовок наживали неплохой заработок ловлей и продажей крыс товарищам по команде. Так что, несмотря на наличие на большинстве кораблей кошек, призванных сокращать поголовье крыс в трюмах, несмотря на то, что они были разносчиками заразы, и главной причиной эпидемий каких-нибудь смертельных заболеваний, всё же на их массовое размножение и капитаны, и команды смотрели сквозь пальцы и даже одобрительно. Ведь эти самые крысы могли однажды оказаться вкуснейшей едой, которая спасёт жизни. То есть крыс попинывали, относились к ним с презрением, но уничтожать не торопились. И всё же сравнение с крысой, особенно с крысой сухопутной, было для моряка не последним оскорблением, ведь это было сравнение одновременно и с невкусным мясом, которым в сытые дни побрезгуют, и с балластом, и с вредителями. Так что по гордости собравшихся проехался я… очень смачно. На меня был готов обрушиться новый шквал гневных воплей со всех сторон. Стерпеть подобное? О нет, никогда! Я был уверен, что мне это не раз ещё припомнят. Но если это — то, что могло нас сплотить — это стоило того, чтобы быть сказанным. Тем более что мои слова не слишком расходились с истиной. Или, по крайней мере, в тот миг мне так казалось, под напором эмоций, обстоятельств, и моей… крови, которая внушала… — как бы это помягче — специфичное отношение к людям. Гневный ропот, я прекратил насмешливыми вопросами: — Что, скажете, что я зарываюсь? Что многое о себе возомнил? Что пожалею о своих словах? Возможно, — согласился я. — Но прежде чем вякать нечто подобное — докажите, что ваши слова — слова не помойных крыс, а кого-то стоящего, и они не пустой трёп. Вам не нравится, что я вас оскорбляю, презираю, топчу вашу гордость? А я скажу, что вы позволяете мне это делать, потому что не сделали ничего, чтобы это прекратить. Вам, грязные ублюдки, просто слабо встать и выйти ко мне, и попытаться набить мне морду. А раз так — то хотя бы не позорьте себя трусливым блеянием, — снова презрительно фыркнул я. — Но вернёмся к теме беседы: Вы не верите мне? Не желаете договариваться? Чудесно! Катитесь, я вас не держу. Без вас будет проще и спокойнее, ведь когда дозор начнёт нас всех прижимать, вы первыми пойдёте в расход из-за своих метаний, — звучало это как посыл в места не столь отдалённые, где ещё солнце не светит. Но и хотя во время моей речи кое-кто покинул колизей, большинство из тех, кто встал, оставались на местах. И даже когда я замолчал, они не двинулись с места. Пять минут напряжённой тишины спустя, я даже насмешливо поинтересовался: — Ну же! Чего же вы ждёте? Я ведь так вас бешу… И вот, старик, который прежде говорил о том, что мы — не равны, и который тоже встал, и даже сделал пару шагов по направлению к выходу, когда я заговорил про трусливое блеяние, мрачным голосом заметил: — О, да мы все недооценили тебя, Мугивара. Хитрожопый ублюдок. Теперь мы и уйти не можем… — Ты не оставил нам выбора! — выкрикнул кто-то ещё, под одобрительный гул. И ведь я им действительно выбора не оставил. Они больше не могли уйти, не унизив себя, не став в глазах остающихся «трусливыми крысами». Но и оставаясь, они себя унижали, ведь им приходилось молча проглатывать мои уничижительные слова. Вот такая хитрая ловушечка. Они попались, когда пришли на совет. И не смогли вовремя слинять… Смысл? А мы не договорились бы, если бы я позволил им ныть. Точнее совет просто преступно затянулся бы, ведь мы, как типичные пираты, обвиняя друг друга во всех невзгодах, просто грызлись бы, даже не пытаясь перейти к цели совета, собранного мною. Так что стоило проявить «хитрожопость», чтобы нужного эффекты достичь. И всё вроде вышло так, как нужно. Вот только пираты, даже почти ненавидевшие меня в тот миг, были целиком и полностью в моей и только моей власти. Не зависимо от их выбора, их дальнейшие жизни зависели от меня. Почему? Потому что всё, буквально всё было поставлено мною на карту перед советом, включая будущее мира. А ход совета задавал я… И о, это было обалденное ощущение. Ощущение власти. Это ощущение было подобно глотку воды для выжившего в пустыне. Оно было подобно глотку воздуха для утопающего. Истинное наслаждение, несравнимое ни с какими другими удовольствиями. Власть. Её осознание затмевало разум желанием её упрочить, утвердить, каким-нибудь простым действием, долженствующем напомнить всем о том, кто я. Да-а… показать всем, что бывает с теми, кто не покорен судьбе в моём лице… Я представлял, предвкушал страх, и беспрекословное повиновение, потому что… стоило мне только захотеть, и они умрут, возможно, страшной смертью. А если не умрут, то будут ползать у меня в ногах, вымаливая… Я сжал пальцы в кулаки, и… мне резко ударил в нос запах крови, собственной крови. Запах прошиб до слёз, выступивших на глазах. И я вдруг обнаружил, что забылся, из-за чего когти у меня заострились и выгнулись, напоминая о моей природе… Понимание того, что стал терять контроль всего лишь из-за мыслей… — не внушало оптимизма. Но я встряхнулся, отгоняя мрачные и «демонические» мысли, оставив на потом размышления, ведь не время было отвлекаться. Я едва вспомнил, прозвучавшее в мой адрес обвинение, настолько увлёкся мыслями о власти. Пришлось сосредотачиваться, чтобы более-менее, как ни в чём не бывало, заметить в ответ: — Господа, вы ошибаетесь. Выбор есть всегда, как выход есть всегда и из любой ситуации. Он называется ещё входом, — усмехнулся я, быстро перечисляя: — А есть ещё окно, и стены, через которые тоже можно выйти. И крыша. Другое дело, если по каким-то причинам варианты неприемлемы, — склонил я голову к плечу, поправляя шляпу. Миг, и вроде вернувшийся самоконтроль, снова дал трещину, потому что меня распирало от восхищения тем, как работали то ли мои собственные, то ли всё-таки демонические способности. Самодовольство, вот что я испытывал в тот миг, всего лишь от пришедшей в голову идеи. Всё же сосредотачиваясь на обсуждениях, я уже предвкушал реакцию на ещё один выход, который собирался предложить, на случай, если мои предложения пиратов не устраивают. — Но всё равно один выбор у вас ещё останется. Договариваться со мной для вас не вариант? Я поставил вас в такое положение, что вы не можете уйти, не унизив себя, и пойти на это вам не позволяет гордость? Вы боитесь меня, поэтому не можете выйти ко мне и набить мне морду, поэтому такой вариант тоже не пройдёт? Прекрасно. Есть ещё один вариант… — И какой же, Мугивара? — не без интереса, но и с подозрением поинтересовался всё тот же старик. Я усмехнулся: — Застрелитесь. — И вновь над колизеем повисла тишина осознания. И в ней очень отчётливо раздался смех. Не кого-нибудь, а самого Бена Бэкмена! Смеялся он так громко, заливисто, от души, что я не выдержал, и, сняв шляпу, чтобы прижать её к груди, картинно ему поклонился. И тут уж смехом разобрало и остальных «зрителей», кого-то искренним, кого-то нервным. Да, если друзья смеялись в очередной раз от моей хитрожопости, то те, кто ими пока не стал, просто от осознания иронии ситуации, в которую они моей милостью попали, и в которой увязли. И хорошо, что они смеялись, потому что меня этот смех отвлекал от мысли, что я мог бы подчинить их всех силой… Да, самоконтроль, неожиданно, летел к чертям. А ведь всего несколько часов назад, и несколько дней, и… Не случалось такого раньше, короче. Отчего же случилось ныне? Смех увял нескоро, но зато собравшиеся были готовы к конструктивному диалогу. Но, конечно, до того, как окончательно решиться, то ли из любопытства, то ли чтобы понять, каков я на самом деле, пиратам было необходимо задать несколько вопросов, иногда совершенно глупых, и не имевших отношения к теме собрания. Например, один из вопросов прозвучал вроде бы даже с вызовом: — И как ты станешь Королём Пиратов, если тебе никто не будет подчиняться? — Я фыркнул в ответ: — У нас явно разное понимание того, кто такой Король Пиратов. Я не стремлюсь к власти, иначе не отказался бы от флота. — Ты понимаешь, что добившись всего, или почти всего, ты разом от всего отказываешься? — почти тут же спросил кто-то с задних рядов, явно охрипнув из-за попытки прокричать вопрос громко. Я снова фыркнул. Ну глупо же! Хотя с другой стороны, ответа на этот вопрос я и сам не знал. — Я приобретаю нечто более ценное. Приобретаю то, о чём мечтал. Свободу, — напомнил я, но в мыслях билась иная мысль. Ведь я обменял свой флот, на объединение гораздо большего количества пиратов в альянс. Такими альянсами руководили советы лидеров, но всё равно обычно был человек, не лидер, но достаточно уважаемый для того, чтобы последнее слово было за ним. И сдавалось мне, за свою инициативу мне ещё придётся расплачиваться… ответственностью. И нервами, убитыми во время подавления нечеловеческих инстинктов в себе, судя по всему… Но вопросы продолжали сыпаться на меня со всех сторон, порой одновременно по десятку. Кто-то хотел знать, не из газет, а из первых, моих уст, о моих же подвигах на пиратском поприще. Кто-то хотел знать, как я подчинил себе флот Кайдо, да и вообще победил его. Кто-то пытался разузнать, где мой штаб, а кто-то спрашивал, сплю ли я с женщинами своей команды. Большинство таких вопросов я игнорировал, делая вид, что не расслышал. Но были и те, кто спрашивал нечто более разумное, то, что вписывалось в тему совета: — Если мы не будем грабить мирных жителей, то на что мы будем жить? — спросил кто-то, и мне очень понравилось его многозначительное «мы», будто бы он уже согласился на мою затею. — Да, кладов-то на всех не хватит! И удачливости твоей у многих из нас нет, — поддержали его другие пираты. Я пожал плечами: — Мы все прекрасно знаем, что быть моряком — это тяжёлый труд сам по себе. Быть пиратом ещё и втройне опасно из-за гонений. Так почему бы и не зарабатывать трудом? Да и у мирных жителей всегда найдется достойная работёнка, за которую они готовы платить щедро кому угодно, и если не золотом, то сразу необходимыми нам товарами. С ними вообще достаточно легко договориться, если не угрожать. Хотя над взаимным доверием нужно поработать… — Тебе легко говорить. Твои закрома, наверняка, просто ломятся от золота! — воскликнул какой-то смельчак. — Не буду скрывать, это так, — я фыркнул: отпираться было просто глупо, никто бы не поверил. — Но так было не всегда. Далеко не всегда. Сейчас у нас кое-что блестит в закромах. Но не потому, что мы грабили мирных жителей, а потому что мы любим риск, а за риск всегда есть награда. Мы находили золото и много в таких местах Гранд-Лайн, куда ни один здравомыслящий не сунется, даже за золотом, — я передёрнулся, совсем не наигранно, вспомнив тот страх, который испытал на Чёрном Острове, или когда на Бьющем Вверх Потоке наша Мери, уже высоко над уровнем моря, в какой-то момент стала отклоняться от вертикально течения, заваливаясь так, что едва не рухнула в синее море, или когда мы падали со Скайпии. А ещё я вспомнил то, что испытал в пропасти Края Мира. О да, золото мы заслужили своей смелостью! — Мы рисковали шкурами, натерпелись страха, и были вознаграждены. И золото наше принадлежит мне в той же степени, что и моей команде. Делиться я не намерен ни жалкой монеткой, ни единым белли. Уж простите, но своего казначея, мою Рыжую Ведьму, я боюсь больше чем вашего разочарования, — я снова передёрнулся, игнорируя насмешливый смех некоторых друзей, и жуткую ауру, распространявшуюся от одной симпатичной рыжей пиратки. — Да, делиться я не намерен, — повторил я, глядя на неё. — Но в беде и нужде не оставлю, можете не сомневаться. И о том, из чего будем складывать общаг, тоже договоримся дополнительно. И, кажется, у многих чесались языки прокомментировать мою «жадность» или «наглость», вот только решимости не хватило поднимать столь скользкую тему раньше времени. Делиться золотишком не хотелось ведь далеко не только мне, а создание союза или альянса само по себе предполагало так же и создание общака, который предполагалось тратить на все совместные кампании, включая войны, а так же на помощь членам альянса, возникни таковая у них нужда. Так что пираты пока помалкивали на эту тему. Сменила же её не менее напряжённая тема: — Ты хочешь создать огромный альянс. И… ты думаешь, что такой союз никто не предаст, ты думаешь, что ещё существуют те, кто верит в пиратскую честь? — если мне не показалось, спрашивал кто-то из революционеров. Тот вопрос услышали все, а потому тут же смолк поток и глупых вопросов, только чтобы ответ мой слышно было чётко. — Я верю в пиратскую честь, — не стал заставлять себя ждать на этот раз я. — Я не думаю, что никто не предаст. Напротив, я уверен, что предательства будут. Слишком уж наша братия падка на золото, слишком нетерпелива и импульсивна. Но я из тех глупцов, кто предпочтёт до конца верить союзнику или другу, но обмануться, чем ждать удара в спину от тех, кто никогда не предаст. Я не верю в то, что никто не предаст. Но я хочу верить. — Как же при таких взглядах ты стал Йонко, да ещё и… управлял таким флотом? — тут же спросил кто-то ещё. — Честно говоря, иногда я и сам удивляюсь, — я почесал макушку, оставшуюся без шляпы, отброшенной за спину, после картинного поклона Бену. — Но думаю, что мои друзья тоже хотели верить, и хотят верить в верность и честь до сих пор, и впредь. Всегда, — убеждённо заявил я, будучи почти уверен, что мои пиратские отребья в тот миг улыбались, просто потому что я верил в них. — Почему мы должны тебе верить? — Вы не должны, — я фыркнул, потом ещё и ещё, и, в конце концов, хитро улыбнулся, снова уверенно заявил: — Но в глубине души вы хотите мне верить. Потому что вас — допускаю не всех — тоже увлекают мои идеи. — Пираты молчали. — Подумайте: мир — это то, что мы делаем сами, то, что мы о нём думаем. Если мы думаем о нём плохо — он становится мрачным и неприветливым. Если мы думаем о нём хорошо — и мир становится светлым и радостным. — И это и было так! Мы, пираты Мугивары, испытали это на своих шкурах, ведь как часто нас спасала простая вера в себя, вера друг в друга, вера в то, что всё обязательно закончится хорошо, и мы сможем путешествовать дальше, все вместе, снова и снова преодолевая все напасти. — И если кто-то назовёт меня наивным, я отвечу, что это не так. Отвечу, что наивные как раз те, кто посчитают наивным меня. Если меня предадут, посмеявшись над моей наивностью, я буду расстроен и зол, но не потому, что меня предали, а потому что мой предатель, предав меня, унизит сам себя. — И меня, но речь не о том. — Ведь я в него верил, верил ему, и это не я ошибся в нём, это он ошибся в себе, подумав, что ему не хватит силы воли сохранить свою веру до конца. Я расстроюсь, потому что буду уверен, что силы воли моему предателю хватило бы на то, чтобы не предать. Просто он смалодушничал, струсил перед самим собой, — я пожал плечами, вздыхая. В глотке от длинных речей пересохло, причём неожиданно. Хотелось пить, или хотя бы просто смочить горло. Но подумать об этом заранее и прихватить себе что-нибудь, я, конечно же, не мог. Толпа молчала, переваривая достаточно сложную речь, и пытаясь оценить, серьёзно ли я это заявил. Но я не закончил и, несмотря на сухость в горле, продолжил: — А предатель — всегда трус и слабак, ведь ему не хватило веры в себя, в свою честь и достоинство, не хватило воли, чтобы устоять перед искушением благ, которые якобы за предательство можно получить. Но свою историю мы творим сами. Кем нас запомнят следующие поколения? Трусами? Предателями? — спрашивал я. — Большой куш, сорванный с помощью предательства, не стоит славы предателя, которую будут помнить гораздо дольше, чем само существование куша. Думаю, те, кто задумывался об этом хоть раз — не предадут. Никогда, — снова уверенно заявил я, с завистью глядя на пиратов в первых рядах, которые прихватили с собой пойло. — Слава — не в золоте, или власти. Слава — в поступках, в делах. И короля, который правил достойно будут славить и десятки поколений спустя, тогда как дрянного короля быстро забудут, будь он хоть в тысячу раз богаче. Так стоит ли слава предателя всех тех благ, что он предательством заполучит? Кто-то, безусловно, посчитает, что да, стоит. Мол, какая разница, что обо мне думают, если я купаюсь в золоте?! Но этот же человек будет злиться и завидовать тому, кого будут уважать за верность своему слову. Он будет злиться, потому что самому не хватило силы веры. Вы можете считать меня наивным, но я всё равно, несмотря на то, что называл вас трусами, смею верить, что среди нас, тех, кто сегодня здесь собрался, таковых нет, — закончил я говорить, с облегчением, слегка склоняя голову, как бы говоря, что собрал на совет достойнейших из достойных. Пф, если бы это было так… А пить всё-таки хотелось, и страшно. Но не просить же, не отбирать, и не доставать же из клети на глазах у всех, верно?! И вдруг, словно моё желание кто-то услышал, или прочёл. Волей Наблюдения я заметил, что в меня что-то летит, не опасное, но способное оставить хорошую шишку, если не словлю, или не уклонюсь. Ну я и словил. И какого же было моё удивление, когда в своей руке я обнаружил… бутылку с вином, со смутно знакомым штампиком изготовителя, на запечатанной сургучом верёвке, удерживающей пробку. Я торопливо бутылку вскрыл, чтобы пусть и неимоверной винной кислятиной, но смочить себе горло парой-тройкой вполне себе освежающих глотков. Но… я, конечно же, подавился и выплюнул то, что успел набрать в рот, когда услышал в воцарившейся тишине хорошо знакомый голос: — Ещё со дня знакомства я понял, что ты очень опасен, — со смешком утверждал голос. — И главная твоя сила не в мощи ударов, или давлении поистине Королевской Воли, и не в том всепоглощающем ужасе, что таит в себе твоя истинная природа. Главная твоя сила — в умении даже из врагов делать друзей, в умении чесать языком. И ты, чёрт языкастый, — смачно, не то с усмешкой, не то как ругательство, произнёс тот, кого я меньше всего ждал увидеть затесавшимися среди толпы пиратов, — способен уговорить последовать за тобой даже морского дьявола, не сомневаюсь. — Михоук, тебя-то каким ветром сюда занесло? — несдержанно от ошеломления выдохнул я, вытирая выступившие на глазах от кашля слёзы. — Ладно Багги, он в доле от большинства моих крупных авантюр, а взамен поставляет особые или труднодоступные товары. — Клоун вообще-то поставлял мне в основном информацию, которая была ему доступна как Шичибукаю, и как хозяину весьма популярной у многих организации наёмников «Пиратская Служба Доставки Багги», а товары — это так, сопутствующий бонус. Сотрудничество, выгодное и ему, и моему, теперь уже бывшему, флоту, и мне самому. Но о том, что Багги поставлял мне именно информацию, было не для всех тех многочисленных ушей, что собрались на совете, да и не для Михоука. Кто-то из них мог доложить дозору, что один из шичибукаев не просто сотрудничает со мной, но и продаёт мне секретную информацию Мирового Правительства в целом, и дозора в частности. Подставлять ершистого приятеля я не хотел, да и не выгодно это было. Всё-таки козыри стоило держать при себе до последнего. — Но ты-то… — Я услышал, что ты снова планируешь нечто, способное перевернуть мир, и не мог позволить себе это пропустить. — Я не видел, но так и представлял насмешливый взгляд главного соперника, и наставника Зоро. — Признаю, ты невыносимо шумный, — раздражённо цыкнул он, — но меня забавляет наблюдать за твоими действиями. Это разбавляет скуку… Но дрянная же у тебя команда, раз не заметила жажду своего капитана. — Я засмеялся. В этом был весь Михоук! Я смеялся, и напряжение отпускало. А когда я отсалютовал ему пойманной бутылкой с вином, и сделал несколько глотков — меня отпустила и жажда. Стало легче. Однако было интересно, что принесёт нам визит этого пирата на совет… Который, к слову, несмотря на шок от присутствия сразу двух действующих Шичибукаев, продолжался. — Если ты отказываешься от флота, от своей силы, какой прок нам вступать с тобой в альянс? — спросил один из мрачных пиратов как раз в первом ряду. — Хочешь, чтобы я продемонстрировал свою силу? Может быть даже на тебе? — вскинул брови я в наигранном удивлении. Пират поджал губы, но добавить что-либо не решился. Вместо него голос снова подал старик: — Почему среди нас нет Маршала Д Тича? Где Чёрная Борода? — поинтересовался он, явно без задней мысли. Но я чувствовал, как рисунок ветра на моей спине вспыхнул, мгновенно распространяясь на добрую половину тела, и на часть лица. Старик сбледнул, понимая, что сказал что-то не то. Особенно явственно он это понял, когда я зарычал: — ТИЧ? Этот ублюдок — ходячий труп, потому что стоит ему появиться в поле моего зрения — я его уничтожу, но перед тем всласть поиздеваюсь за все его «подвиги»! — клятвенно пообещал я, зная, что в этом моём желании моё человеческое воспитание и демоническая природа были как никогда единодушны. — Это тип предателя, которым пощаду не даруют. А прощение — лишь после жестокой, очень жестокой расплаты! — шипел я, и, наверное, моя угроза была очень внушающей, хотя бы по тому, как яростно лупил воздух, извиваясь, мой хвост. Но появление крыльев я сдержал, да и хвост достаточно быстро спрятал. Однако пиратам хватило и его, чтобы вспомнить о том, кто я таков, и насколько на самом деле могу быть опасным, если захочу, или если меня разозлить… Вопросов было ещё много, но большинство из них уже склонялись больше к обсуждениям деятельности альянса, чем ко мне и истории моих и моей команды подвигов. И допрос стал больше походить на совет. Впрочем, прошло много времени, прежде чем уже в ночной темноте было решено разойтись на ночь, отдохнуть, всё тщательно обдумать, посоветоваться с командами, кому нужно, и уйти тому, кто не хотел в этом участвовать. А потом оставшимся и решившимся было решено наутро собраться снова, для обсуждения уже конкретных планов и их деталей. Итак, мы решили разойтись. Я не намеревался идти к выходу, пока территорию колизея не покинут все. Но вот, вроде бы трибуны опустели, и в странном строении не осталось никого. Я двинул на выход, к площади города, и… внезапно оказался в центре толпы. Они ждали меня, на самом деле не спеша разойтись. И народу среди собравшихся было гораздо больше, чем на трибунах колизея. Видимо, подошли и некоторые команды. И каждый из этих пиратов считал, видимо, своим долгом, подойти, что-то спросить, выразить приязнь, похлопав по плечу, или погрозить кулаком, обещая расправу, если эта новая жизнь, всё эти речи о благородстве морских волков — обман. А я смотрел на них, и видел, как их глаза сияли восторгом, по-детски, слышал как их сердца, наполненные надеждой, в единодушии ритмично бились в унисон… И всё бы хорошо, но эта надежда была для меня как кислота, как яд. Она сводила меня с ума, меня, существо долженствующее отнимать всякую надежду, но, тем не менее, пошедшее против природы и подарившее её. И в то же время, она, эта надежда, она окрыляла. Я знал, что в тот миг и мои глаза блестели так же, как у пиратов вокруг. Я верил в то, о чём говорил, но вера других мою веру серьёзно укрепляла… И хорошо, что родная команда, что командиры моего бывшего флота, что ребята Эйса, Сабо, и даже Шанкса тоже ждали меня, были на стороже, словно охраняя. Но на самом деле просто сдерживая толпу своим присутствием, и помогая мне справляться с двоякими чувствами в себе самом. А может, они так просто напоминали, что с ними я тоже должен был объясниться? Попал в замок, и остался наедине с окружением я опять-таки нескоро. Но всё-таки попал, и остался. В тронном зале королевства Дресс Роза собрались не только король с семьёй и моя команда, но и командиры со старпомами моего флота, братья — куда же без них, — а так же несколько командиров флота Эйса. И знакомые с детства самые близкие члены флагманской команды Шанкса, включая Бена, Ясоппа и толстяка Лаки Ру присутствовали. И только-только двери тронного зала захлопнулись за мной, как, несмотря на присутствие «чужих», Генри Вэйн, не сдержавшись, воскликнул: — Мугивара, ты предал нас! Предал нашу попытку поверить и довериться, и… — Я устало вздохнул, привалившись спиной к дверному косяку, впрочем, тут же сползая на пол. Почему-то говорильня утомляла сильнее битвы. Но объясниться было нужно. С ними. С теми, у кого были какие-то свои причины, чтобы состоять в моём флоте. Я ведь как всегда эгоистично не спросил их мнения. Даже не волновался о нём. Поэтому объясниться был должен. Я усмехнулся, тоже устало, чем и перебил возмущение старпома Кайдо: — Обвиняешь в предательстве меня, после того, как я распинался об отношении к предателям? — вздёрнув бровь, поинтересовался я. Вейн мрачно смотрел на меня, как и все бывшие Пираты-Звери. Я вздохнул снова. — Генри, я задам тебе всего один вопрос. Хорошенько подумав, скажи мне, а что для нас изменилось после того, как я распустил флот? — И снова воцарилась задумчивая тишина, от которой я тоже устал, ещё в колизее. Но всего через несколько десятков мгновений её всё-таки прервал Эйс. Он смачно хлопнул себя ладонью по лицу, качая головой. Его плечи дрожали. Сабо зажал себе рот, и опустился на пол. От него доносились подозрительные тихие похрюкивания. Мои накама насмешливо запереглядывались между собой. Остальные пока пытались осознать и думали. Генри тоже думал, забавно хмуря брови. Думал минуту, две, три. Я не мешал. Отдыхал, а заодно давал время осознать самостоятельно. И Генри не подвёл, когда его лицо вдруг скривилось, и он загоготал в голос так легко, искренне, так заразительно, что к нему неуверенно присоединились его товарищи. — Ты… хитрожопый ублюдок, Мугивара… — простонал Вейн с чувством, в перерывах между смехом. Я улыбнулся, кивая довольно: — Верно. Ничерта не изменилось. Кайдо никогда не приказывал вам стать частью моего флота, он даже не приказывал вам мне подчиняться. Он всего лишь велел вам склониться перед Королём Пиратов! — воскликнул я, находя необходимость объяснить то, что до кого-то возможно ещё не дошло. — И вот, я распустил свой флот. Вы больше не обязаны подчиняться мне. Хотя я и раньше говорил, что приказывать, куда плыть, буду только в необычных ситуациях, помните? Мы больше не один флот. Но перестали ли мы от этого быть друзьями и союзниками? — поинтересовался я риторически, чтобы тут же ответить: — Нет. Просто у вас снова появился шанс послать меня со всеми моими грандиозными планами, со всем моим эгоизмом и закидонами, и свалить, или снова добровольно присоединиться ко мне, просто теперь не в моём флоте, а в альянсе, организованном мною же. Так, велика ли разница? Как и во флоте, мы действуем сообща, кооперируясь в зависимости от ситуации. Как и во флоте у нас будет кубышка с общаком, который мы собираем и тратим на то, в чем нуждаемся. Власть только в альянсе менее централизованная, ибо главнокомандующего нет… — В этом месте засмеялись Зоро с Робин, Френки с Уилом, Идео, Ло, Король Рику, и ребята Шанкса. Я не понял почему. Кажется, они были не согласны с утверждением. Но я решил разобраться с этим позже, продолжив: — Ах да, кое-что всё-таки изменилось, — сделал вид, что только что вспомнил я. — Нас стало ГОРАЗДО больше. При этом я по-прежнему официально сильнейший пират, а потому товарищи по альянсу не смогут не прислушиваться к моему мнению… — Ты настоящий морской чёрт, капитан, — мурлыкнув, с удовольствием произнесла Робин. — Ты увеличил свой флот в добрый десяток раз, и твои новые подопечные, по крайней мере, многие из них, и не поняли этого. — Я ведь говорил, что стать Королём Пиратов — не просто мечта. Это моя судьба! — гордо и наигранно надменно вскинул подбородок я, задирая нос. После этих моих слов смеялись уже все. И Макгай, с улыбкой в усах, качая головой, воскликнул: — Ты всё заранее просчитал! — Кровь обязывает, — а тут уже без тени улыбки пожал плечами я. — Почему ты не сказал нам о своих планах?! — недовольно спрашивала Бонита. И я снова засмеялся, пожимая плечами: — Вы ведь отговаривали бы… Народ заговорил о своих и чужих впечатлениях от собрания. Бен рассказывал что-то о счастливом Шанксе, который мало того, что сам напился, так ещё и Михоука споил, и теперь мой дядюшка рассказывал всем о том, как мною гордится, и о том, как крикливый мальчишка, мечтавший стать пиратом, заслушивался его байками. По словам Бена, он рассказывал об этом тысячный раз, и если он намеревался рассказать историю нашего знакомства кому-то, сбежать от него было невозможно, даже непосредственным свидетелям событий. Коала не упустила шанса посмеяться над начальником, по-доброму, конечно. Под сдержанный смех Сабо она рассказала, что Драгон, тоже неимоверно гордый, покидая Дресс Розу, был похож на гордого и высокомерного гуся. А поводом был сынок, которым, вроде как грех, не гордиться, после всего им устроенного. Эйс вспоминал как я однажды из брюха ещё живого крокодила на весь лес Королевства Гоа орал о том, что стану Королём Пиратов… Кто-то ещё что-то говорил, эмоционально рассказывая о впечатлениях. Но я не прислушивался. Я знал, что сделал всё, что мог, как и всегда. Дальнейшее, то есть организуется ли альянс только из самых крупных пиратских команд и группировок, или мелкие тоже в него вступят, как и хотели, на равных правах — от меня не зависело. Так что не время было отдавать почести моему красноречию, ведь то, что я убедил родственников и их подопечных, не означало, что я убедил всех. Тем более что я всех откровенно оскорблял, почти нарываясь. Не то, чтобы я не мог позволить себе этого, просто это сильно могло повлиять на решение капитанов и их команд. Но думать об этом я не стал, да и не хотел. Надоело. К тому же, это было бессмысленным занятием. Поэтому я сидел на полу возле входа в тронный зал, и пока мои друзья и союзники — судя по всему, всё ещё друзья и союзники — общались, я наблюдал за затесавшимся неведомо как в компанию моих доверенных лиц Базилем Хокинсом. Он притулился в уголке тихонько, и… раскладывал свои пасьянсы. И вот я смотрел на него, и ждал вердикта о будущем, которое он там по своим картиночкам на картах понимал. Не то, чтобы я в это верил, или хотел знать, что будет. Но способности у этого странного типа были интересными настолько, что вполне могли повлиять на ход событий. Я всё ещё не знал, что думать о пирате, который не желал со мной враждовать, и вроде как пока числился в союзниках. Я понимал, что если его карты покажут что-то дурное о моём будущем, или будущем тех, кто последовал за мною — он легко сменит сторону. Не потому что на моей стороне станет невыгодно находиться. Потому что его не волновала ни честь, ни понятия о пиратстве, ничего. Он ценил только жизни свою и команды. И вот он сидел, и явно прекрасно чувствуя мой взгляд, карту за картой раскладывал будущее на части. А закончив, игнорируя шум толпы, вскинул голову и поймал мой взгляд, а потом достаточно громко произнёс: — Удача снова на твоей стороне. Она любит тебя. Но так будет не всегда. Ты сам отвернёшься от неё вскоре, — каким-то образом его услышали все, и замолчали, недоумённо глядя то на меня, то на Хокинса. — Я терял её уже не раз, но возвращал снова, ты знаешь, — усмехнулся я, припоминая, сколько приключений выпало на нашу долю, благодаря непостоянству удачи. За это её вполне можно было ценить и любить. — И даже добровольно отвернувшись от неё, я смогу её поймать опять. — Хокинс моргнул, никак не реагируя на мои слова. Но меня волновала не его реакция… Я нашёл в себе силы достаточно легко встать, выпрямиться и гордо вскинуть голову, прежде чем спросить: — Зачем ты здесь? — Он смотрел на меня безразличным, нечитаемым взглядом, и бесил меня тем, что я не мог понять его. — Тебя не волнуют все те вещи о чести и верности, о которых я говорил. Тебе не нужны ни союзники, ни друзья, ты не ищешь ни приключений, ни драк. Трон короля пиратов тебя не манит, как и кругосветное путешествие, как и легендарный Рафтель и Ван Пис, — перечислил я. Меня ведь на самом деле давно тревожил этот вопрос. С тех пор, как он Ло, Кида, Некомамуши, Инуараши и ещё парочку союзников с командами приволок на мою войну с Кайдо. С тех пор ведь Хокинс и таскался вместе с моим флотом и союзниками. По идее, как бывший капитан пиратов Кайдо, он стал частью моего флота. Вот только бывших товарищей он предал до того, как Кайдо канул в лету. А мне всё никак не до него было. Дальше откладывать вопрос было нельзя. — Так что ты забыл среди нас? И что мешает мне выкинуть тебя из круга людей, которым я доверяю? — поинтересовался я в звенящей тишине. Он долго молчал, глядя на моё лицо, но не в глаза. Изнуряюще долго, после всей канители с грёбанным собранием, которое я сам же и устроил. Решал, что ответить? Типа, стоит ли говорить правду, и разумно ли лгать такому как я. За время, что он молчал, ни я, ни он не шевельнулись, в то время как мои друзья и братья дополнительно нервировали меня напряжёнными взглядами, направленными в спину отчего-то именно мою. Бонита даже подошла ко мне, положила руку на плечо, и с беспокойством, будто не узнавая меня, или будто я делал что-то такое, что не соответствовало моему обычному поведению, окликнула: — Луффи? Но я лишь передёрнул плечами, ожидая ответа. Отчего-то в тот момент мне было важно именно это. И Хокинс всё-таки, видимо, что-то решил, раз тихо, слегка склонив голову к плечу, словно опасаясь чего-то, наконец, ответил: — Шанс выживания у твоих врагов ниже пятнадцати процентов. И этот процент зависит от твоего… настроения, Мугивара. Будь ты человеком, мне было бы всё равно. Мои дела не касаются твоих, — он свистяще выдохнул, и ровным уверенным, как и всегда, но гораздо более тихим голосом закончил: — Но ты — нечеловеческое отродие. Это многое… меняет. — И… я вдруг почувствовал то, что, видимо, и чувствовал ранее, то, что напрягало меня именно в Хокинсе. Нет, я чувствовал это и в других, и часто. Чем дальше, тем больше. Но у остальных это проходило, а вот у Бэзила… Это был страх. Он меня боялся. Да так, что едва дышал в моём присутствии. Но, должен отдать ему должное, скрывал он это умело. И если у остальных страх передо мной со временем проходил, по мере узнавания меня. То Хокинс жил с ним постоянно. Чего ему было бояться? Я не знал наверняка, но предполагал, что всё дело было в его способностях. Для людей демоны были всего лишь персонажами сказок, о которых неизвестно ничего конкретного, а Бэзил, то ли из-за его карт, то ли из-за каких-то других своих способностей, точно знал, какое чудовище спит во мне, и на что оно способно. Знал, и… боялся. Казалось бы, он в таком случае, должен был бежать и прятаться, как можно дальше. Но… видимо была причина, из-за которой он считал, что находиться подле меня, быть мне полезным, гораздо безопаснее, чем изображая из себя нейтральную сторону, скрываться от меня в глуши. Пф, как будто мне было до него какое-то дело… Но вообще-то, такие люди, помогающие или подчиняющиеся из страха, были втройне опаснее предателей или врагов, которым доверился по наивности. Из страха люди были способны на многое. Неизвестно было, чего от них можно ждать… И я… расхохотался своему неожиданному открытию. О да! Теперь, когда я понял, чем же мне не нравился Хокинс, он вдруг перестал меня раздражать. Страх раздражал, но не сознание, а нервы. Он снова будил мои инстинкты. О, страх! Как же он был сладок! Это чувство, оно как лучшие кулинарные десерты в исполнении Санджи, вызывало наслаждение, оседая на кончике языка чуть-чуть приторной сладостью, а потом растекалось легчайшим и нежнейшим, как взбитые сливки, ароматом моего превосходства над чем-то презренным. И по венам разливался бодрящий, чуть возбуждающий огонь, вызывая мурашки по телу, приподнимая волосы дыбом, обостряя чутьё, и толкая на импульсивные поступки. Рисунок ветра расползался по телу, охлаждая и освежая разгорячённую эмоциями кожу. Хвост нервно подрагивал самым кончиком, словно у заинтересованного добычей кота, и по крыльям шла вибрация предвкушения… — О, так ты всего лишь решил, что под крылом у демона безопаснее? — свистящим шёпотом довольно улыбаясь, произнёс я, тут же шумно втягивая в себя воздух через нос, чтобы чувствовать усиливающийся страх Хокинса. — Надо же, — наигранно удивился я, — не думал, что ты настолько боишься смерти. Значит, тобою движет… страх. Кто бы мог подумать?! — я сделал шаг, рука Бонни соскользнула с моего плеча. Я сделал ещё несколько шагов, чтобы нагнуться к сидящему на табурете Бэзилу, и со вкусом громким шёпотом прошептать ему: — Осторожнее, демоны очень хорошо чувствуют людские страхи, и умеют искуснейшим образом ими управлять. И знаешь, что будит мои нечеловеческие инстинкты больше всего? — риторически спросил я, тут же отвечая, наслаждаясь страхом… раба…: — Запах крови, чувство власти, и страхи тех, кто слабее… — Бэзил, до того сидевший неподвижно, просто закаменевший всем телом, теперь шарахнулся от меня, падая с табуретки и инстинктивно отползая, чем подтверждая все мои выводы. Лицо его было по-прежнему непроницаемым, но вот взгляд… говорил сам за себя. — Лу, да что с тобой такое, чёрт тебя дери? — вдруг раздался в тишине привычный голос Зоро, с непривычной злой обеспокоенностью. Я дёрнулся, обернулся, и… наткнулся на удивлённые взгляды. Естественно, это мгновенно меня отрезвило… снова. Я глянул себе на руки, увидел длинные когти вместо привычных ногтей… снова, и осознал что творю… снова. И сразу, будто… пелена перед глазами пала. И энергия, забурлившая было в теле от… ощущения чужого страха передо мной, меня покинула. Я почувствовал головокружение, и слабость… — Оу, кажется, я устал, хах, — произнёс я, с неловким смешком зарываясь себе в лохмы пальцами сразу двух рук. Накатили стыд и неловкость за содеянное, хоть и ещё не до конца осознанное. Нет. Я что, потерял контроль? Вот так легко и незаметно?! Второй раз за день??? — И с головой что-то не то… — усмехнулся я удивлённо собственным мыслям. Да, в произошедшем стоило разобраться. Причём наедине с самим собой. Да и отдохнуть было явно нужно. Мне не нравилось, что это выглядело как побег, но я отправился на выход, ускоряя шаг, и прежде чем покинуть тронный зал, спрятавшись от обеспокоенных друзей, произнёс: — Пойду-ка я… В выделенные нам, Мугиварам, апартаменты я почти прибежал. И тут же рухнул на мягкий пушистый ковёр, чтобы закутаться в одеяло с головой и, глядя в темноту образовавшегося кокона ничего невидящим взором, задать себе снова простой вопрос: что это было?! Неужели меня так раздразнило ощущение власти, посетившее меня в колизее? Или же дело было именно в Хокинсе? И то, и другое не казалось подходящим вариантом ответа на вопрос, потому что и власть, даже большую, я уже ощущал в тот миг, когда понял, что пираты-звери готовы выполнить любое моё поручение, даже самое безумное, как и любой из моего флота, теперь уже бывшего. Да, тогда людей было меньше, но зато верность их была гораздо сильнее. Страх? Его тоже передо мной в последнее время нередко испытывали. И он меня скорее раздражал, тоже пробуждая инстинкты. Но я мог их контролировать! Да рычал на всех, но контролировал! А тут… Может, действительно просто устал? О худшем думать не хотелось. Так что так я и вырубился, не разобравшись в том, что со мной творилось и отчего. А утром я проснулся, и тут же наткнулся взглядом на БОЛЬШУЮ гору разнообразного мяса, оставленную на подносе прямо у моего лежачего места. Мясо очень соблазнительно пахло, пробуждая и аппетит, и меня, почти мгновенно… Команда присутствовала в помещении, и успешно делала вид, что ничего странного накануне я не совершал. Впрочем, они видели меня в состоянии и похуже. Так что непринужденная атмосфера утренней суеты и ненавязчивой приятной тишины, продлилась до тех пор, пока я, толком не умывшись, не съел около половины всей кучи мяса. И только тогда Усопп робко спросил: — Капитан, ты ведь и распустил флот, потому что власть будит твои… инстинкты? — Угу, — не споря, и не пытаясь скрыть правду от тех, кто со мной точно пойдёт до конца, согласился я, продолжая активно жевать. — Мы все примерно так и поняли, — кивнул Френки, явно имея в виду всех тех, от кого я накануне сбежал из тронного зала королевского дворца Дресс Розы. — Я в вас не сомневался, — пробурчал я в перерыве между кусками живительной, и самой питательной в мире еды. Мясо действительно творило чудеса, и помогало, — ну, лично мне, — легче относиться к жизни, и к происходящему в ней. Даже если на меня при этом со странным удовлетворением смотрели накама. Они, видимо, были уже сыты, но всё равно, не понимал, в чём заключался их кайф, чтобы смотреть, как я поглощал пищу. Наверняка просто думали, что если аппетит у меня не пропал, то значит всё со мной хорошо, а когда я сыт — то и спокоен… Хо, то-то я думал, чего мне еду по первому требованию тащат?! Это многое объясняло, ши-ши-ши. — Мугивара, не пойму, как ты собрался стать Королём Пиратов, если власти избегаешь? — оторвал меня от более приятных мыслей сидящий на стуле в отдалении Момонга. Да так неожиданно, что я чуть не подавился. Спасли недовольные взгляды команды, дружно направившиеся на бывшего дозорного, заставившие его стушеваться… Однако вопрос, кажется уже кем-то заданный накануне, был интересным, и, пожалуй, в свете происходящего, важным. Так что я тщательно прожевал мясо, проглотил, и несколько задумчиво пояснил то, как я это видел: — Быть настоящим Королём Пиратов, это не значит править пиратами, как подданными, как любой другой король, правитель или командир правит жителями своих королевств или подчинёнными. Быть Королём Пиратов, значит быть глубокоуважаемым и почитаемым всеми пиратами лидером, за которым готовы следовать, к чьим советам готовы прислушаться, к кому не стыдно обратиться за помощью, — я усмехнулся мыслям, потому что трудно представлялось, даже мне, КАКОЕ нужно испытывать уважение к кому-либо, чтобы гордость не зудела обращаться к нему за помощью. Хотя… может это просто я был таким. — Король пиратов — это тот, с кем пираты могут охотно жить по одним законам, и оставаться всегда вольными в своём выборе пути. — добавил я. Момонга фыркнул. Раз. Потом ещё. И, в конце концов, со вздохом признался: — Не думал, что когда-нибудь по-настоящему зауважаю пиратов. И знаете, я не жалею о том, что сменил сторону, и навязался в вашу команду, — он снова вздохнул, будто расстроенный этим фактом. В смысле расстроенный тем, что не жалел о смене стороны. А мы что? Мы с накама переглянулись, тоже фыркнули, и весело в один голос ответили: — Мы знаем. — Идиллия, что и не скажи… Была бы, если бы не насмешливый голос, на этот раз, раздавшийся от двери: — Я, конечно, прошу прощения за то, что влезаю, Король, но глубоко уважающие тебя пираты уже собрались, и ждут только тебя. — И в этой фразе было всё. От насмешки, до того самого уважения, от напоминания о реальности, до желания… присоединиться к идиллии, что ли? Однако меня задела не просто насмешка, а почти издёвка, учитывая мои слова о Короле Пиратов, и обращения Генри Вейна именно ко мне как к Королю. Так что я глянул на него ТАК мрачно, недовольно и угрожающе, что он… не испугался, как я рассчитывал, а ещё больше развеселился, чем до боли напомнил мне иногда несносного Рэкхема. — А чего ты хотел? — пожимая плечами, весело спросил Генри. — Я понял, что сам ты себя королём назовешь, только достигнув Рафтеля, но капитаном нашим ты зваться отказался. И как нам теперь называть своего уважаемого лидера, за которым готовы следовать, к чьим советам готовы прислушаться, к кому не стыдно обратиться за помощью в нужде? — Накама засмеялись. Причём громче всех хохотал Момонга, так заливисто, раскатисто… Как деда в моём детстве, когда он тоже был моложе. Однако я прищурился, внезапно понимая: — Это что, месть?.. — Именно она, — со смешинками в глазах, но абсолютно серьёзно признался Вейн, видимо, всё же не довольный тем, что флот я распустил. — Хотя лично я не привык к таким… вольностям. Но ты прав, вкус жизни так ощущается лучше. — Или просто непривычный к свободе? Хм… Однако, это тоже веселило, так что я тоже на полном серьёзе обратился к своей личной язве, и спецу по интригам, доверительно заметив: — Робин, нам нужно придумать, как отомстить ему за месть… — Гарпия важно кивнула, под сдержанный смех остальных. И Вейн… тоже засмеялся, не выдержал. Впрочем, он быстро успокоился, и напомнил: — Идём. Пока твои братья, Король, не начали травить байки о вашем совместном детстве, — усмехнулся он. Я тоже хмыкнул, и проглотил остатки своего мяса, почти не жуя: давать волю языкам Эйса и Сабо действительно не стоило. Да-а… Меня ждали долгие и утомительные часы говорильни, необходимой просто, чтобы всё-таки договориться о создании альянса на правилах, которые устроили бы всех. Сколько ещё нервов должны были пасть в неравном бою с упрямством и идиотизмом моих оппонентов?! Но успокаивало меня то, что на этот раз накама будут рядом. И, быть может, это поможет мне лучше контролировать себя? А ведь так хотелось оказаться в море… День обещал быть очень тяжёлым.