Демоны Луффи

Тьма опустилась на Новый Маринфорд, сгустившись в ночи вокруг неприступной крепости словно плотный туман, поглощая здания, площади, людей… Даже яркие охранные прожекторы и те тонули в черноте, заполонившей всё кругом. Но, что странно, никто не поднял тревогу из-за необычного явления. Никто не стал разбираться, почему свет прожектора, закреплённого на главном и самом высоком здании, не доставал до площади. То ли сонная нега была тому причиной, то ли веруя в неприступность сооружения, маринеры расслабились. А может, дело было в том, что тьма пришла вместе с туманом, который, по идее, должны были спрогнозировать службы мониторинга погоды научного подразделения дозора в Новом Мире? Хотя в отличие от тумана, тьма проникала и внутрь помещений, пока не такая плотная, чтобы вызывать подозрения, но достаточная, чтобы в ней можно было что-то скрыть… Да только дозор на явление не отреагировал. А жаль, ведь мы были готовы и к этому. И теперь часть нашего тщательно выверенного плана вылетела в трубу за ненадобностью. Это было на руку, но немного раздражало, потому что заставляло меня беспокоиться: столь гладкое начало атаки могло и боком выйти. А пока я стоял на палубе Санни и размышлял о том, могли ли враги предугадать цель моего нападения, скрываясь во тьме и тумане Новый Маринфорд заполоняли пираты. Они действовали тихо, бесшумно проникая в здания и выводя из строя всех, кто попадался на пути, но не убивая, нет. Ни в коем случае. Не в том состоял наш дерзкий план. Действовали только те пираты, кто был достаточно ловок, владел боевыми навыками или силой, способной быстро и бесшумно вывести противника из боя, желательно с первого удара. И то, не все, а лишь те, кто хорошо владел Волей Наблюдения, ведь атаковать приходилось в темноте. Остальные ждали на кораблях момента, когда нападение перестанет быть для дозора тайной. В море оставались и Йонко, чтобы была возможность отслеживать происходящее и вмешиваться там, где было необходимо вмешательство сильнейших. Непросто было, ориентируясь на Волю, отличать своих от чужих. И если тех, кто действовал во тьме, мы предупредили, чтоб следили за перемещением товарищей не хуже, чем за противниками, чтоб во тьме — моей тьме, проникавшей или сгущавшейся с приближением пиратов — не напасть случайно на своих. Но находясь на расстоянии от центра событий — ближе, чем могли стрелять длинноствольные орудия, но дальше, чем доставали обычные пушки — определить в массе кто свой, кто чужой было сложнее. Если среди слабых противников пираты существенно выделялись своей силой, то там, где отдыхали или дежурили дозорные посильнее, вроде контр-адмиралов или вице-адмиралов — и свои и чужие смешивались. Мы же силились их различать… Но беспокоиться пока было и не о чем. Сигнальные колокола не звонили, сильные противники ещё не вышли на сцену, оставаясь на местах. Да и в целом было… тихо. Туман отлично проводил звук, и если бы в Новом Маринфорде разгорелся полноценный бой — все бы это услышали. Пока же мы не могли видеть, но наблюдали Волей за тем, как быстро и шустро двигались люди — наши товарищи, друзья, сокомандники — зачищая помещение за помещением, здание за зданием, продвигаясь всё дальше, глубже… Наш план был прост: напасть неожиданно и тихо, скрываясь в тумане и тьме, и обезвредить большую часть противников до того, как они поймут в чём дело. И, с одной стороны, план был хорошо продуман: мы тщательно изучили все карты и схемы Нового Маринфорда, которые только могли достать, проанализировали все воспоминания тех, кто хоть раз бывал тут, особенно акцентируя внимание на информации от бывших дозорных. Мы отобрали бойцов, основываясь на знании об их техниках ведения боя, даже проверили некоторых, чтобы убедиться: справятся. Мы собрали все сведения об особенностях местности, чтобы воспользоваться недостатками обороны противника. Иными словами, мы просчитали всё, что могли просчитать и предусмотреть, действуя по плану, а не наобум, как привыкли мои друзья. Мы даже нашли «слепую зону», забравшись вместе с кораблём в которую, можно было не опасаться береговых орудий. (Видимо, защита предполагала, что дозорные увидят противника заранее и, стреляя из дальнобойных пушек, не позволят подойти ближе. А если это не сработает — противник не остановится, продолжая путь и попадая под действие орудий, стрелявших на более короткие дистанции). Да и фарватер дна в акватории острова был сложен. База была построена, фактически, на скале, в скале. Даже площадь и ту, по слухам, строили, взорвав часть утёса, чтобы обрушить камни в море и тем самым выровнять местность. Так что дно вокруг Маринфорда было усеяно острыми шхерами, которые, как гнилые зубы какого-то монстра древности, торчали из воды, грозясь разорвать деревянную плоть неосторожных судов. Вот и совсем не удивляла неготовность дозора к тому, что противник может найти брешь в обороне и вообще прийти не днём, а ночью, да ещё и в тумане. Зря, ведь многие пираты были подкованы в навигации кораблей гораздо лучше их, благодаря богатому опыту и знаниям, которые не получить простым, стандартным обучением морскому делу. И в то же время, несмотря на продуманность, мы во многом полагались на удачу и эффект неожиданности. Слишком уж в нашей информации было много переменных, например, расположение дозорных в ночи мы предположить заранее не могли, разве что в помещениях, где находились дежурные или в комнатах отдыха. Рассчитывать на то, что все в Маринфорде поголовно спали было глупо. Нет, база бдела круглыми сутками, благодаря посменной работе. И всё же в ночи активность существенно снижалась. Но всё равно, врываясь в помещения, пираты не могли знать в каком количестве и какой силы там окажется противник. Мы не могли знать, справятся ли они… Я усмехнулся мыслям, ведь выходило, что даже действуя по плану, мы всё равно полагались на фортуну. Удача. Капризная дамочка, на которую пираты уповали во все времена и которая нередко их подводила. И всё же, она и сама во многом была пираткой, потому что может недолго, но способствовала лихой жизни… И в этот раз похоже она снова была на нашей стороне. На моей стороне. Акваторию маленького острова сковывало напряжённое ожидание, растягивая минуты в часы, когда прислушиваясь к тишине начинаешь сходить с ума. Когда в голову лезут мысли о том, что быть может в Маринфорде давно всех повязали, что дозорные просто выжидают, ждут рассвета или когда уляжется туман, чтоб уничтожить оставшихся на воде пиратов вместе с их кораблями. В такие минуты начинает мерещиться, что возможно и колокола сигнальные звонили, и товарищи кричали, звали на помощь, но почему-то никто этого не слышал. Будто бы звук поглотил туман. А начиная прислушиваться внимательнее, почти обращаясь в слух, кажется, что начинаешь слышать этот отдалённый звон… И ты думаешь: ну вот же он, вот же! Нужно бежать, спасать, пока всё не пропало, нужно сорваться с места. И почти срываешься, но… Но это всего лишь иллюзии напряжённого разума, сходящего с ума от ожидания воображения. Приходится удерживать себя стальной волей, убеждая, что, появившись в центре сражения, скорее сорвёшь план, чем, пребывая в ожидании, потеряешь всё. Колокола не звонили. А я думал о том, что гораздо проще было бы шваркнуть Королевской Волей на полную мощность по всей акватории. Да, самые слабые дозорные от моей воли скончались бы на месте, а у самых сильных максимум пропало бы желание сражаться со мной. И этого хватило бы для быстрой победы без особых рисков. Но… смерти в наши планы не входили. По многим причинам. Время шло, но ничего не менялось. Я стоял на палубе Санни с закрытыми глазами и прислушивался к ощущениям. Знал, что Шанкс на ближайшем корабле сидел, подпирая спиной одну из мачт, и занимался тем же. Знал, что Эйс от ожидания нервно мерил шагами палубу своего флагмана. Знал, что Сабо, лёжа на палубе собственного корабля только делал вид что дремлет. Знал, что многие капитаны или старпомы, или штурманы, оставшиеся на кораблях, отчаянно желая, чтоб минуты ожидания кончились, вглядывались в темноту, пытаясь высмотреть не Маринфорд, а нас. Ждали команды к бою или на швартовку. Вот только не было никаких признаков того, что в этом была необходимость. С острова по-прежнему ни доносилось звуков боя, колокола по-прежнему молчали… Нам оставалось только ждать. Моя команда тоже выразила желание отправиться на сушу, чтобы помочь делу, а не сидеть без оного, как я. Не все конечно, только те, кто мог быстро вывести из боеспособности противника и ориентироваться только на одну лишь Волю Наблюдения. Нами осталась со мной, Усопп тоже — боялся, что, ориентируясь только на Волю, поранит своих. Виви решила, что рукопашный бой не для неё, как и Моне. Энн не пустил я сам — просто знал, сколько шума она создавала. Френки тоже был шумным, но всё-таки был отпущен при условии, что не будет использовать дистанционное оружие и прочие всякие взрывающиеся и создающие шум и свет примочки. Джимбей был медлителен и не слишком поворотлив для таких боёв, но он находился где-то возле берега, а не на Санни. А ещё со мной остался Момонга. И уж вот кто нервничал больше всех — так это он. Наверное, потому что это было первое серьёзное сражение с того самого в этом же Маринфорде, перед которым он присоединился ко мне. Были стычки и после. Но не такого масштаба. И вроде он прекрасно знал, что убивать мы никого не планировали. И вроде давно примирился с собственным решением, и даже привык к нам, ко мне. Но всё равно мельтешил перед глазами, а когда не перед глазами — где-то за спиной расхаживал из стороны в сторону. Раздражал, хотя и позволял отвлечься от собственного невольного напряжения. И мне это надоело. — Всё ещё сомневаешься в выбранной стороне? — тихо спросил его я, когда Момонга проходил мимо в очередной раз. Он, остановившись, резко обернулся больше на звук, чем на меня, в темноте-то и… со вздохом уселся в позу лотоса на палубу поблизости. — Там не только команда, но и мои старые друзья, капитан, — так же тихо, кажется, чтобы слышал только я, ответил Момонга. — И моя команда и союзники готовы сражаться с ними насмерть. — И по тону его голоса я понял, что говорил он не о конкретном бое, а о войне в целом. И думалось мне, что он не до конца понимал, почему я начал войну. Всё-таки большую часть сознательной жизни он был на другой стороне и наша правда, правда пиратов, ещё не стала его правдой, потому что ещё совсем недавно он воевал с такими как мы. — Там и мои друзья-дозорные. Но они, как и я, как и ты, выбрали сторону, — напомнил я. Момонга вздохнул ещё тяжелее: — Знаю. Знаю, — зачем-то повторил он. Его голос прозвучал глухо и замучено, словно потонув в окружавшей нас темноте. Хотелось как-то поддержать разговор, то ли чтобы помочь пошатнувшейся решимости… накама, то ли чтобы отвлечься от происходящего вокруг. А может просто тема беседы волновала и меня?! Мысль отчего-то цеплялась за факт, что Момонга всё-таки являлся моим накама. Это было… непривычно. Но… в голове крутились и его слова, и я внезапно осознал: — Ты назвал меня капитаном, не Мугиварой, — удивлённо заметил я. Это было… непривычно, чертовски непривычно! В команде с дозорным сложились странные отношения. Накама воспринимали его своим и я тоже, но как и со всеми новичками, была между нами дистанция. Обычно эта стена отчуждения разрушалась достаточно быстро, после первой же заварушки, когда новичок понимал, что он не чужой, а действительно часть слаженной команды. Но с Момонгой всё было не так. Мы слишком привыкли воспринимать друг друга врагами. И если команда сразу смирилась с моим выбором накама, привыкшая к странным решениям, привыкшая мне доверять, то сам дозорный не торопился влиться в жизнь на корабле. Делал, что должно матросу, что делали все, но и только. И всё присматривался, прислушивался, изучал, пытаясь понять наш уклад, ведь тот резонировал с его полностью противоположными представлениями о нас. И вроде бы тем самым он давал нам повод подозревать его в шпионаже, но нет, не таким он был человеком. И всё же далёк от нас он был. Не зря же я не очень-то верил, что он сможет стать… пиратом. И вот, события набрали ход, подобравшись к катастрофе, долженствующей изменить ход истории… Это заставляло многих пересматривать собственную жизнь и взгляды. Вот и Момонга, кажется, понимал, что теперь он мог только принять реальность, в которой очутился по собственному выбору. Было ли его обращение ко мне как к капитану действительным признанием меня таковым для себя или же всего лишь данью какого-то… уважения? Я не знал. Но стена отчуждения от этого, кажется, треснула. Хотя Момонге принять это было не так легко, как мне. Потому что в ответ я услышал странный звук, смесь фырканья и тяжёлого вздоха. И недовольный голос: — Если бы я не хотел оказаться в твоей команде — меня бы здесь и не было. Для того, чтобы бросить дело, которому отдал большую часть жизни, и перейти на сторону тех, кого всё это время считал врагами — знаешь ли, нужна и решимость, и мотивация, — едко заметил бывший дозорный. Меня это даже развеселило. — Да? Не может быть! — воскликнул я театрально удивившись, но тут же отдёрнул себя: шуметь не стоило. Момонга на провокацию откровенную не поддался: — Я хотел узнать правду. Очень хотел, — ворчливо отозвался он. — Хотел знать, за что сражался сам, если жители островов, на которых ты отметился, готовы были за тебя, пирата, порвать голыми руками дозор, по идее, защитников справедливости, или отдать жизни, лишь бы ты мог и дальше путешествовать «к мечте», — особо выделил он, будто из всего сказанного мечта, моя мечта, была для него самой большой загадкой. — Ты не говорил об этом, когда я спрашивал о твоих мотивах, — припомнил я давний разговор, когда Момонга только-только изъявил желание присоединиться к моему флоту. — А ты бы мне поверил? — спросил он почти всерьёз и, будто увидев моё неопределённое пожатие плечами, продолжил, снова фыркая: — Ты тогда вообще утверждал, что высока вероятность, будто я шпион. Я не стал говорить, что вообще-то вероятность была и впрямь высока, вместо этого решая сменить направление темы: — Так… ты нашёл свою правду? — спросил я, немного отвлекаясь от разговора, чтобы вновь отдаться ощущениям и проверить обстановку в Маринфорде. Всё же, даже в столь напряжённом ожидании, совсем расслабляться не стоило. — Да, — лаконично ответил Момонга. — Тогда почему ты сомневаешься? — не понял я. — Ты знаешь, у нас нет цели убивать или уничтожать. Знаешь, что жертвы будут — они неизбежны в любой войне. Знаешь, что все, кто погибнут — погибнут за то, во что верят, потому что сделали тот или иной выбор. И в ответе за этот выбор только тот, кто его сделал… — Войну решили начать лишь несколько людей, в числе которых и ты, капитан. Рядовые не делали такого выбора, — перебил меня Момонга резковато, мол, за него, как и за других, всё решило начальство и не важно о дозоре шла речь или о пиратах. В ответ на это фыркнул уже я, возразив: — Вступая в дозор, разве не становишься солдатом на войне? Поднимая чёрный флаг, разве не ожидаешь преследования со стороны дозора? — Бывший вице-адмирал недовольно цыкнул, но с ответом не нашёлся. — Эта война идёт давно, просто теперь стороны перешли к открытым боевым действиям, а не вялому поигрыванию мускулами для порядку, чтоб противник помнил, что сдаваться никто не намерен. И ты всё это знаешь, но сомневаешься… — Я не… — попытался возразить Момонга, но я не позволил, шумно набрав в грудь воздуха, насмешливо со вкусом заявляя: — О нет. Ты полон сомнений. Они раздирают твоё сознание, вынуждая сомневаться в том, в чём ты никогда не сомневался. И силы покидают твоё тело от этого, и разум слабеет под напором эмоций. — Я говорил, а он смотрел в мою сторону волком. Не уверен был, что он мог видеть меня в моей же тьме, но на источник звука смотрел всё равно. — Я ведь демон, Момонга, я чую твои эмоции. Они как дикий мёд для меня. Сладкие с чётким цветочным ароматом, но и с горчинкой. И знал бы ты, как мне хочется «подлить масло в огонь», чтобы сомнений было только больше, а я мог наслаждаться твоими мучениями… Но всё же я сдерживаю себя, а ты дразнишь меня метаниями. — И долго ты сможешь держаться? — кажется, совершенно серьёзно спросил он, не разделяя моего «веселья». Вопрос его волновал, потому что я… пугал? — Я сильный. И это касается не только силы рук, — туманно ответил я, словно заявляя, что продержусь столько, сколько потребуется. Ещё бы мне самому в этом перестать сомневаться… Какое-то время мы молчали. Я пытался понять, чем была вызвана суета на острове: там хаотично быстро перемещались люди. И что-то мне говорило о том, что ещё немного и жарко будет не только тем, кто отправился в Маринфорд, но и нам… А может, не будет, однако, мы перестанем быть сторонними наблюдателями. Но пока сигнальные колокола всё ещё не звонили, накама ещё не сообщили о том, что нам не помешало бы объявиться. Ожидание затягивалось или так казалось… — Знаешь, после Эниес-Лобби я не уверен, что смогу убить хоть кого-то из тех, кого ещё совсем недавно считал товарищами, — вдруг тихо признался Момонга, снова отвлекая от напряжения. И до меня вдруг дошла истинная причина его сомнений: ему просто не понравился старый приказ бывшего начальства уничтожить горстку пиратов вместе с его ещё живыми товарищами. Приказ он исполнил — то есть сделал всё, чтобы исполнить — но осознание свершённого не давало ему покоя до сих пор. — А сейчас их товарищами не считаешь? — лукаво спросил я, но, понимая отчасти проблему Момонги, задумался о том, как её решить. В принципе, ответ у меня всегда был. Я жил с ним с тех самых пор, как познакомился с Шанксом. И повторять любил. Но объяснять его тому, кто был на «иной» стороне так, чтобы он тоже проникся… было непросто. Поэтому, тщательно подбирая слова, я медленно заговорил, издалека, аргументировано, подводя к очевидному ответу: — Ладно, слушай, ты же понимаешь, что мир не разделён только на чёрное и белое? Не думаю, что правда, которую ты искал, только на одной из двух воюющих сторон. Не думаю, что пиратов и дозорных можно назвать пресловутыми плохими и хорошими, — качал головой я, позабыв о том, что вероятнее всего этого жеста просто не видели. — Ты ведь знаешь, подлецов хватает и среди пиратов, и среди дозорных. И знаешь теперь, что и достойные люди есть и там, и там. Я могу назвать друзьями много дозорных, включая Смокера, например. Потому что однажды мы поговорили и поняли для себя, что на разных сторонах и возможно разными методами, но мы оба сражаемся за одно, когда вступаем в какие-то конфликты. Но сторона пиратов всё-таки лучше. Знаешь, почему? — абсолютно серьёзно спросил я, но, не удержавшись, всё же лукаво заметил: — Ты уже должен был понять. — Да-да, ты говорил. Много-много раз, — судя по тону голоса Момонга закатил глаза. Но он всё же ответил на риторический вопрос: — Дозорный убивает по приказу. — Именно. А пират волен сам выбирать, — дополнил я. — Особенно сильный пират. Ведь чем отличается сильный от слабого? Слабый убьёт, если представится возможность, чтобы не рисковать, а сильный может позволить себе пощадить врага. Понимаешь, к чему веду? — снова хитро спросил я риторически и тут же сам на вопрос ответил, насмешливо, но и серьёзно, потому что знал о чём говорил: — Ты пират, Момонга. Сильный пират. А твой капитан — демон-пират. Момонга недолго молчал, прежде чем тихо рассмеяться. Тихо, но очень заливисто. — А всё-таки самое страшное твоё оружие — это язык, — насмешливо заметил он, когда отсмеялся. — Я знаю, — фыркнул я, добавляя. — Не мельтеши, будь любезен. Ни телом, ни сомнениями. Будто мне без тебя мало поводов помнить кто я и чем грозит миру мой срыв, — уже самому себе тихо заметил я. Момонга хмыкнул, поднимаясь на ноги, но перед тем, как удалиться, хлопнул меня по плечу, мол, держись. И было это слишком по-дружески… А время шло, и картина происходящего за время разговора сильно изменилась. Штаб дозора явно уже был разбужен, потому что в Воле Наблюдения выглядел, как растревоженный пчелиный улей. И если по началу союзники продвигались чётко и быстро и их легко было отличить от врагов, то ныне сделать это почти не представлялось возможным. Там шли уже открытые бои, в том не было сомнений. Но колокола по-прежнему не звонили и это могло значить только одно: ситуация всё ещё была под контролем пиратов, но лишь потому, что они действовали по плану, и, добравшись, до тех самых колоколов, держали возле них караул, не подпуская никого, чтобы не дать поднять ещё больше шума. Меня напрягало, что офицерский состав, то есть люди, который ощущались Волей как наиболее сильные, всё ещё оставались на местах в большинстве своём. Но… только-только ко мне прибежала Энн, изнывая от нетерпения, только Нами нервно поинтересовалась, что я думаю по поводу происходящего, как один из самых сильных источников Воли зашевелился. Почти в тот же миг с берега раздался гул, в котором — я мог бы поклясться — слышались слова. Враг с одной из самых сильных Воль резко переместился в самое массовое скопление людей на острове, и я не просто понял, я почувствовал всеми фибрами души, сознания, тела: надо срочно вмешаться, иначе весь план мог пойти насмарку. Накама по медальону связи уже что-то говорили, и не успел я то ли сообщить, что пора, то ли рявкнуть приказ в Ден-Ден-Муши, как уже скользил во тьме, перемещаясь в пространстве. И стоило мне «вынырнуть» из теней в ночь одной из небольших площадей Нового Маринфорда, вдыхая отравленный газом Цезаря воздух, как я едва не ослеп от излучавшего свет золотого Будды. — ТИЧ! — громогласно на весь Маринфорд орал Акаину из-за спины Сенгоку. Они оба пытались разогнать мою тьму, чтобы хоть как-то разобраться в том, что происходило. Ведь при обычном нападении огоньки Воль чужих жизней просто гасли бы, умирая. Но ныне этого не происходило, а тем не менее они уже не могли не понимать, что личного состава отчего-то лишились. Они нервно озирались, готовые к нападению в любой момент, но что-то предпринимать не спешили. Было заметно, что они и сами оказались на площади лишь несколькими мгновениями раньше меня. А стоило появиться нам, как на маленькую, стиснутую зданиями площадь стали стекаться и остальные действующие лица. В нескольких шагах от меня приземлился на крыльях Эйс, потом появились Шанкс, Сабо и остальные, те, кто ждали… И те, кто сражался — тоже не пропустили главного события битвы за Новый Маринфорд. Минуты не прошло, а у меня за спиной материализовался Зоро с помощью силы фрукта Ло, тихо докладывая, что они не успели захватить только южный корпус главного здания, где располагались лазарет и арсенал. Это было неприятно, но наши ещё сражались, бой не был остановлен с нашим прибытием. — Потери? — тихо спросил я у старпома, хотя в общем шуме нас всё равно бы не услышали. — Семь дозорных, трое наших. Мёртвыми. Раненых я не считал, — отозвался Зоро, отчего-то напряжённо. Я вздохнул: как бы ни хотелось совсем без жертв, но и это был отличный результат. Всё же войну было сложно контролировать, а значит и от случайностей никто не был застрахован. А мир вокруг тонул в темноте и напряжении. Со всех сторон слышался шум, но происходящего не видел никто. Глазами — точно нет. И как бы противники не пытались разогнать окружавшую их отнюдь не ночную темень, разжигая факелы, костры, доставая фонари и пытаясь добыть свет всеми доступными способами, все их попытки всё равно были обречены на провал. Сенгоку, отчаянно пытаясь разобраться хотя бы где свои, где чужие, чтоб иметь возможность атаковать, бессмысленно, почти глупо махал руками. Видимо понимал, что попытки дозваться до своих ничего не дадут. Попавший в ещё более сложное положение Акаину, до которого пытались добраться многие пираты, разозлённо продолжал орать: — ТИЧ! Но Сенгоку, кажется, уже понял, что это был не презираемый всеми «Чёрная Борода» с его Логией Тьмы. После очередного вопля Акаину понял, потому что остановился и, вроде ни к кому конкретно не обращаясь, произнёс: — Нет, это не он. А одновременно с ним Шанкс, будто бы удивлённо переспросил: — Тич? И его, конечно же, услышали все. А для меня это стало почти сигналом о том, что уже можно показать себя… Я выдохнул. Тьма и туман продолжали надёжно скрывать остров от света и любых глаз, но стоило мне чуть-чуть сосредоточиться, как она расступилась, словно схлынувшая с палубы волна. Продолжая скрывать наши корабли и ещё незахваченный корпус главного здания штаба дозора, она покинула большую часть суши. С неба, а точнее с высоты, резко ударил по площади свет самого крупного, основного прожектора Маринфорда, ослепляя. И лишь из-за него потрясённый, шокированный, раздосадованный вздох ещё не побеждённых врагов раздался не сразу, а спустя время, потраченное на то, чтобы привыкнуть к свету и проморгаться. И что же они — Сенгоку, Акаину, другие адмиралы, вице-адмиралы — увидели? Они увидели нас. И захваченный военный форт. Сотни пиратов, удерживавших силой или приспособлениями тысячи дозорных. Связанные и потерявшие сознание они лежали прямо на плацу, на улицах и их на прицеле держали пираты, с тряпками, повязанными на глаза, чтобы в случае, если тьма неожиданно исчезнет, они, привыкшие к темноте, могли видеть. И один пират держал на прицеле десяток, а то и больше, побеждённых подло, неготовых к нападению, дозорных. Сражения ещё продолжались, в том числе и на окраинах площади, но пираты действовали так быстро, что количество схваток в округе снижалось с огромной скоростью: помог и свет, к которому наши противники не были готовы, и, особенно, газ Цезаря Клауна, если не усыплявший, то серьёзно ослабевавший противников — старый план, разработанный ещё перед войной с Кайдо, сработал снова. Хотя на этот раз он обошёлся нам более серьёзными тратами, ведь защиту от газа — какие-то микстуры — нужно было изготовить для гораздо большего, чем в прошлый раз, числа пиратов. И это того стоило. Ведь не было вокруг хаоса войны. Был один захваченный — почти — форт, выведенная из строя и взятая в заложники армия защитников и взмыленная боем армия нападавших. А ещё главнокомандующие двух воюющих сторон, замерших друг напротив друга. Мы ухмылялись. Дозорные потрясённо и обречённо молчали, осознавали, пытались принять окружающую их действительность. Но… это было слишком сложно. «Мугивара», «Король Пиратов…» — раздавались шепотки со всех сторон от тех наших противников, которые были ещё в сознании. И несмотря на то, что Йонко тоже упоминали, словно подтверждая, что я — их король, мои союзники демонстративно отступили на шаг-два, предоставляя мне право говорить с командующими сил дозорных. Я обернулся на Шанкса, но тот лишь поднял единственную руку в защитном жесте и, ухмыльнувшись, мотнул головой в сторону Сенгоку, мол, покажи, как ты способен договариваться, король. А я что? Я понимал, что раз сам это затеял, самому и разбираться. Так что без лишних возражений сделал шаг вперёд, проигнорировав, что Зоро поступил так же, всё ещё оставаясь за плечом и будто прикрывая мне спину. — Мугивара… — обречённо выдохнул Сенгоку. Акаину шипел лишённой яда змеёй, рычал загнанным волком, но понимал, даже он понимал, что что-то делать для спасения форта уже поздно. — Проклятый мальчишка! — плевался ядом он с неподдельной яростью и… досадой в голосе. — Говорил я, что тебя нужно уничтожить, иначе твоя проклятая кровь уничтожит мир. Из сына Монки Д Драгона и Теват Д Лау не мог не вырасти монстр. — Если бы я был монстром — ваши подчинённые, взятые в заложники, были бы мертвы, — осадил я безразлично и не смог сдержать насмешки: — Вам ли, Дозорные, не знать, что вы сами убиваете собственных товарищей охотнее, чем некоторые пираты убивают вас. Может быть Акаину и вспыхнул бы яростью, как обычно, вот только то ли проблемы с начальством, то ли рука Сенгоку на плече, наверняка тяжёлая в тот момент, его всё-таки сдерживали. Видать ему объяснили, куда могут привести необдуманные поступки. — А кроме того, во-первых, давайте сразу договоримся, что вы не будете перечислять в очередной раз всех моих именитых и прославленных родственников. Их слишком много, — снова взял на себя инициативу ведения переговоров и помахал ручкой я, как бы говоря, что это бессмысленно и мы зря теряем время. Родственники не слишком довольно фыркали за спиной. — Во-вторых, прямых потомков первого Короля Пиратов здесь, на острове, и сейчас, по мимо меня, аж трое, так почему ты только мою кровь считаешь проклятой, м? — Акаину молчал, видимо опасаясь сорваться всё-таки. Впрочем, сдерживаться приходилось не только ему. Они все, кто ещё не был в плену, сжимали трясущиеся от негодования и бессилия кулаки, скрипели зубами, рычали… Все, кроме единственного, кто знал подноготную двух конфликтующих сторон. Он знал, что у нас, пиратов, была своя правда, знал, что у них, дозорных, была своя ложь. Но всё же он был искренне предан своей стороне, а потому был раздосадован не меньше других, но не рычал, вздыхал досадливо, скептично фыркал, глядя мне за спину и, кажется, недооценивая мою родню. Родне… было всё равно. Ситуация их, скорее забавляла… Ну, раз даже серьёзный обычно в таких ситуациях Огненный Кулак, не сдержал сорвавшуюся с языка шпильку в мой адрес: — Извини, Лу, но в свете твоих подвигов померкнет и станет фоном тебе слава любого из нас, — хохотнув, ввернул он. У меня отчётливо дёрнулся глаз в нервном тике под смешки нескольких пиратов и пары офицеров дозора. Я фыркнул, потом ещё и ещё, и вот тогда-то и решил абстрагироваться от шума, абстрагироваться от всего. О чём в последствии пожалел. Моей целью в тот момент был только Сенгоку, только его единоличное решение. И я сосредоточился на нём. Уже не обращая внимания на вышедшего из тьмы в компании своих, не связанных, свободных людей Смокера. Не замечал ухмылок накама, по одному взгляду на которые было ясно, что крепость взята окончательно. Не замечал злости Акаину, по свободным рукам дозорных G-5 понимавшего, что они точно не на его стороне. Это всё я осознал уже позже, когда сидел в камбузе Санни в компании Санджи и обдумывал сложившуюся далеко не лучшим образом ситуацию, пытаясь понять причины ухода лучшего из накама. Нет, тогда я был сосредоточен только на друге деды и желании заставить его сложить оружие. — Итак, старик, я не хочу всех этих вечных взаимных расшаркиваний, — говорил я, обращаясь к нему. — Крепость под контролем пиратов. Весь ваш личный состав у нас в заложниках. Все живы, но не способны сражаться дальше, — чтоб доказать это я демонстративно подошёл к одному из распростёртых на площади тел, не уснувших от газа Цезаря, но двигаться и даже что-то сказать неспособных, а после осторожно попинал его, как бы показывая наглядно, что реакции нет. — Дело осталось за формальностью. — Чего ты хочешь? — устало, без намёка на какие-либо иные эмоции в голосе, выдохнул Сенгоку вопрос. Складывалось ощущение, что он близок к полному безразличию, настолько устал от… обязанностей, от сложившейся ситуации в мире и проблем, что они за собой несли, от ответственности. Старика даже становилось жаль, но… он с ними смирился, в отличие от деды, например, значит сам выбрал свой путь. — Не я хочу, мы хотим, — поправил старика я, раскинув руки, словно сообщая, что говорю от лица всех пиратов. — Уходите. Мы сохраним жизнь каждому дозорному, отпустим — и плывите куда вздумается, — уверял я. — Но лишь при одном условии: ты официально сдашь нам Новый Маринфорд, признавая поражение в этом бою. — И смотрел я при этом твёрдо, прямо Сенгоку в глаза, будучи настолько серьёзным, насколько вообще мог. Не хотелось торговаться, потому и давал понять, что для нас приемлемо было только такое решение сложившийся ситуации. Иначе бойня. Сенгоку явно иного и не ожидал. Но и смириться сразу не желал, не таким человеком был, чтобы сразу признавать поражение, сколько бы жертв за собой это не принесло. А иначе он и не стал бы тем, кем стал. Вот и сейчас он ожидаемо, как совсем недавно Стеинлесс на одном линкоре дозора, заявил, будто это было вбито в подкорку сознания каждого дозорного: — Лучше умереть за великую крепость дозора, чем сдать её пиратам. Думаю, мои товарищи со мною согласятся. Мы будем воевать до последней капли крови, — твёрдо и решительно, словно готовый принять смерть прямо сейчас, сказал он. Но… готов он не был. Взгляд его бегал по площади, цепко выискивая слабости захватчиков, возможности для бунта и спасения. Я смотрел на его лицо, на выражение, и мне казалось, что я видел, как он судорожно пытается в голове просчитать план. Не слишком успешно, но фактически он ведь понимал ситуацию, понимал, что уже побеждён, а значит… всего лишь тянул время, надеясь что-то придумать. Мне это не нравилось, не нравилось давать шанс стратегу разработать план. Но… иным вариантом было нападение и, на этот раз, грозящее смертью кому-то. — Подумай хорошо, стоит ли гордыня жизней всех людей, что умрут здесь в тот же миг, как только ты откажешься уйти? — возразил я, прямо сообщая о перспективах продолжения битвы. — Мы уже взяли крепость, уже захватили её. Она наша, — повторил я внушительно. — Вопрос лишь в том, способны ли вы отступить, чтобы набраться сил и, возможно, попытаться отбить свой оплот в будущем, или же предпочтёте глупо погибнуть сейчас, просто потому что гордыня не позволяет признать поражение. Дозорные… смотрели на меня с ненавистью. Вот именно так. Я чувствовал их взгляды. Они понимали, что я говорю разумные вещи. И это… ещё больше их уязвляло. Но в глазах и на лицах некоторых из них были следы и иных чувств. Например, уважение. Безразличным из них оставался только… Смокер, но, полагаю, потому что знал меня. — Для нас это не просто форт — эта крепость никогда не была захвачена пиратами! — воскликнул один из присутствовавших адмиралов. Его я встречал не впервые, но даже имени не знал. Его мне любезно сообщил Сенгоку. — Вудс прав. Оставив крепость, дозор потеряет честь. Разве ты, Мугивара, не готов умереть за свою пиратскую, воинскую, мужскую честь?! Ты за неё сдохнешь. Так чем честь дозорного хуже пиратской? — риторически спрашивал старик. Я пожал плечами: — Эй, ты забыл об одной детали. Я пират. — Хочешь сказать, тебе плевать на честь? — криво усмехнулся Сенгоку, явно не понимая, что я имел в виду. — Кого ты обмануть пытаешься? Ты — чёртов Д! Ты как все твои родственники готов сдохнуть за свои убеждения. — Луффи, он действительно нас знает, — благодушно ввернул слово Шанкс, сообщая, что пытаться обмануть Сенгоку отношением к ситуации бесполезно. — Хорошо, — я вдохнул, признавая: — Ты знаешь меня, Сенгоку. Знаешь мою силу, силу моих людей и союзников. Знаешь мою родню. А ещё знаешь, что мы побеждали вас и меньшим числом. Признай, эту битву вы проиграли, — не просил, требовал я. — Битву, но не войну, — рыкнул Вудс. У него были странные сине-фиолетовые волосы и разбитый нос, потому его выражение лица в тот миг, такое, будто он кислый лимон проглотил, делало его похожим на смертельно больного. Просто волосы отсвечивали оттенком на кожу, придавая ей синюшности, что в свете прожектора и давало такое ощущение. — Да. Не войну, — согласился с ним я. — Дозор войну ещё не проиграл, но если вы сдохнете здесь — конкретно вы проиграете войну. Сенгоку, неужели ты этого не понимаешь? — обратился я снова к Главнокомандующему. — Да, вы умрёте красиво и вас будут славить, но обязательно ли умирать для того, чтобы сохранить честь? Или быть может ты думаешь, что захват форта — всего лишь очередная игра, любящего с детства приключения мальчишки? — Я иронично и кривовато фыркнул в очередной раз: — Старик, ты как никто знаешь, что несмотря на то, что большая часть предрассудков людей о собравшихся здесь и сейчас и захвативших вашу крепость пиратах — ложь, выдуманная Горосэи и их людьми с целью запугивания мирных жителей нами. Но в этой лжи есть и истина, — я сделал паузу, привлекая внимание к факту, который через несколько мгновений и сообщил: — Мы не благородные герои. Мы, как никто, включая даже вас, умеем… убивать, — это слово я выдохнул с придыханием, будто оно было для меня каким-то особенным, имело сокровенный смысл. И о! Я осознавал, что так это и было. Для меня. — Каждый или почти каждый из присутствующих сейчас здесь пиратов убил десятки людей. И если ты думаешь, что у меня, вечного миротворца Шанкса или не любящего с рождения войны Эйса, или у любого другого присутствующего пирата или революционера не хватит духу отдать приказ убить обезоруженных противников или просто воткнуть кинжал в глотку или сердце вам — ты очень сильно заблуждаешься. Нам плевать на всех вас, — я демонстративно обвёл взглядом дозорных, но на самом деле краем зрения не выпускал из вида только Сенгоку. — Нам плевать живы вы или мертвы. И я не стану лукавить: я люблю когда враги умирают, — тут я осклабился, но быстро вернул себе серьёзное лицо. — Для нас игры с дозором кончились, началась настоящая война. И единственная причина, по которой я пытаюсь тебе, старому идиоту, это втолковать — это тот факт, что война эта не против вас, ублюдков. Мы желаем уничтожить ИХ, — прошипел я, и всем было ясно кого я имел в виду. — Я желаю стереть ИХ с лица планеты так, чтоб и следа не осталось. А вы — люди подневольные, и большинство из вас вынуждены вступить с нами в войну в качестве всего лишь пешек отнюдь недобровольно, — и я снова это повторил, но теперь с определённой целью: посеять зёрна хаоса в рядах самого дозора. — Ты говорил о чести? Так вот, в войне нет чести и благородства. Тебе ли это не знать? Но знаешь, и удовольствия от убийства тех, кого обманом, силой или страхом, а может и золотом вынудили воевать — мало. Я вас не знаю, вы ничего плохого мне не сделали, хоть и пытались. У меня нет ни одной причины даже чтобы просто ненавидеть или презирать большинство из вас, понимаешь? — спросил я с нажимом, глядя в старческие глаза единственного — за исключением Смокера — дозорного, который был достаточно мудр, чтобы понимать мою правду. Но… я говорил и чувствовал множество резко обратившихся ко мне взглядов… дозорных, будто я сказал что-то, что для них было животрепещущим. — Я не хочу резни. Уверен, ты тоже её не хочешь. Так спаси жизни своих людей, уведи их. — Ты не понимаешь… — досадливо всплеснул руками Сенгоку и на этот раз в его голосе прозвучала… боль? Но от чего? Я тоже досадливо сплюнул: несмотря на все мои слова, речи и уверения, отдать приказ о массовой резне всё-таки хотелось. Просто чтобы не тратить время на уговоры… — Старик, я был в Мариджои в день, когда вы назначали собрание Йонко, — признался я, теряя терпение. И всё же продолжал давить, игнорируя удивлённые, но и одобряющие смешки Шанкса и Эйса. — Я сидел на карнизе у открытого окна и слушал, как ты и Иссё пытались образумить Горосэи. Я слышал ваш разговор с самого начала и до того момента, когда я послал чайку повеселиться с вами и Тичем. Я знаю и понимаю за что ты сражаешься, чему посвятил жизнь. Деда мне этим мозги в детстве постоянно выносил. Но мир изменился, и ты это знаешь. Знаешь, Сенгоку, что Горосэи хотят уничтожить угрозу их власти, они хотят войны, которая может уничтожить человечество. — Мугивара… — попытался перебить меня Сенгоку, но я распалился, меня уже трясло от желания быстрее закончить это. Это стало напоминать мне попытку мамаши убедить дитя не играть со спичками. Сравнение и умиляло, но и унижало одновременно. Потому что я был кем угодно, но не терпеливым сиделкой, вынужденной нянчиться с неразумными, втолковывая им простые и понятные лично мне с детства истины. И вот я думал, а что если действительно отдать приказ? Показать раз, что я действительно никто иной, как кровожадный демон… — Нет, слушай! — воскликнул я раздражённо. — Я знаю, о чём говорю. Моя раса уничтожила себя сама. Демоны уничтожили самих себя, — сорвалось с моих губ раньше, чем я осознал, что выпалил. Но… после минутной паузы я понял, что на самом деле это было уже не важным. Ведь с нашим с Эйсом появлением на свет правда истинной истории начала всплывать. В войне же её обнародование было неизбежно. А пираты слушали меня с недоумением, потому что я говорил о том, о чём они даже не представляли. Но реакция Главнокомандующего дозором и отсутствие реакции у моих родственников заставляла их слушать с интересом, очень внимательно. Я продолжал: — Выжили только те, кто нашёл в себе волю измениться и принять новый мир. Их было всего двое, одним из которых и был Д, первый Король Пиратов. Много лет прошло и сейчас то же самое грозит людям, — я заявил это так уверено, хотя… даже и не задумывался о том, что к такому могло действительно привести ранее. А ведь могло… И всё меня никак не оставляла мысль, что та война, война демонов с людьми и собственной королевой, она не закончилась. И наследник-то Иренее нужен был как раз, чтобы закончить её. Не зря же события набирали оборот, не зря кровь в потомках демонов усиливалась, просыпалась, не зря всё чаще шептались, говорили вслух, кричали о клане Д и нашей войне с «богами». Слишком много совпадений, при том, что в случайности я не очень верил. Но и думать об этом не хотел, потому что… из всех вариантов исхода такого развития событий — мне не нравился ни один. Либо я побеждал, становился Королём Пиратов, победителем, но и… королём демонов, которому придётся разбираться с тем миром, который сам же создам, или вообще воссоздавать его из пепла, будучи представителем изжившей себя на планете расы. Либо человечество или только пиратство гибло, и там… хоть я выживу, хоть не выживу… Я вздохнул. Почему-то второй вариант казался мне более туманным, хотя то же самое было и с первым, но… — Я не хочу ни власти, ни войны, — отвечая больше себе и своим мыслям, чем Сенгоку, продолжил я. — Я хочу свободы. Свободы и только, для тех, кто жаждет её и готов за неё платить ежедневно, рискуя своими шкурами морских волков в опасных водах великих океанов. Свободы для тех, кто каждый день гнёт спину на берегу, чтобы прокормить семью, опасаясь, что к ним придут и отнимут всё именем закона и Тенерьюбито. — Дозорные от моих слов снова скривились, но… что-то на лицах большинства их них как-то неуловимо менялось. А я беспощадно продолжал давить на больное: — Свободу для тех, кто не желал этого, но, по воле власть имущих, стал всего лишь клеймённой игрушкой, пожелавших себе диковинную зверушку. Мы решили нанести упреждающий удар, чтобы сократить возможное число жертв со всех сторон. В «сотый» раз повторяю, и если ты не услышал с первого — я рявкну: МЫ ВОЮЕМ НЕ С ДОЗОРОМ, — и я действительно проревел это во всю силу демонических связок так, что эхо моего голоса ещё долго гуляло между зданий. — Не с вами, — убеждённо повторил я, снова глядя Сенгоку, как Главнокомандующему противников, в глаза. — Мы воюем с вашими хозяевами, теми, кто жаждет свободу ограничить, отнять. Но ведь и вы воюете не с нами, — перевёл взгляд, всё же отвлёкшись от своей главной цели, медленно и быстро одновременно заглядывая в глаза теперь уже каждому, кроме Акаину, дозорному в глаза, искренне, почти отчаянно, хоть и скрывая отчасти подлый мотив, желая убедить. — Я знаю клятву присяги, которую дают дозорные. Вы клянётесь оберегать мирных жителей всех стран от любых угроз с моря. Ни слова о пиратах, — чеканил я. — Ни слова о долге уничтожить пиратство. Вы обязаны воевать только с теми, кто грабит мирян. Но ведь не все те, кто называет себя пиратами, этим занимаются. Ты ведь знаешь это, — снова обратил я внимание на молчавшего Сенгоку. — Никогда не задавался вопросом о том, кто, когда, а главное зачем уравнял понятие пиратства с морским разбоем? — Злейшие враги богов… — с каким-то ошеломлением на лице выдохнул Вудс. Понял, чья в самом деле была только-только начавшаяся война. И… ему не нравилось то, о чём я говорил, никому из дозорных не нравилось. Ведь, по моим словам, выходило, что их использовали. И… это так и было. — Уведи своих людей и не вставай на моём пути больше, — снова надавил я. — Потому что мне надоело церемониться. И если те, кто стоит на моём пути, хотят видеть во мне демона — ради своей цели, ради свободы, я не побрезгую им стать, — пообещал я и замолчал, ожидая ответа, реакции, хоть чего-то. Но видимо было что-то то ли в моём взгляде, то ли в выражении моего лица, что дозорные вроде как даже пятились. Это и стало их реакцией. Но вместо их ответа, в тот момент я получил только комментарии пиратов. — Луффи, а ты жесток, — как бы невзначай заметил Шанкс. — Теперь они будут страдать от сомнений, и до конца их дней им будут аукаться твои слова. — Зато может быть выживут, — хладнокровно усмехнулся я. — Если не окажутся у тебя на пути, — хохотнул вышедший на площадь Джеймс Наварро. Пираты усмехались и фыркали, им было больше весело. Напряжение — никто из них его не ощущал. Чего было не сказать о дозоре, потому что каждый из них — как мне казалось — напряжённо думал и ещё более напряжённо ждал решения Главнокомандующего. А Сенгоку ни на кого не смотрел. Он запрокинул голову, уставившись в чёрное небо. И плевать ему было, что вокруг — враг, что тысячи его людей быстро и неожиданно оказались во власти пиратов. Мне казалось, что он полностью потерял волю сражаться, желание как-то выбираться из переделки, в которую попал по моей воле. Он думал очень напряжённо, но, кажется, о чём-то совершенно стороннем. И секунды его размышлений длились часами. То ли не выдержав напряжения, то ли просто решив, что нет смысла оттягивать неизбежное, резко шумно выдохнул Смокер. Смотрел он при этом исподлобья на меня и хотя обращался не ко мне, но будто именно мне что-то хотел сообщить этим тяжёлым взглядом. — Сенгоку, мы уходим из крепости, — уведомил он. Старик на его слова и внимания не обратил, даже не выдохнул. Но вот Акаину вскинулся весь, изумлённо, отчасти даже растерянно, неверяще, словно ребёнок, которому показали, что нет никакого чуда. Странное сравнение для этого человека, но, кажется, он не верил, что кто-то вот так мог пойти на поводу у пирата, тем более у меня. Не то, чтобы он доверял Смокеру, но… видимо уважал, а теперь просто… не понимал решения, не принимал. — Что?! Это предательство? — выдохнул он, и в его сознании этот поступок таковым и являлся. И от осмысления в глазах его разгорался хорошо знакомый гнев, а тело уже покрывала бурлящая магма его дьявольского фрукта. — Нет, — фыркнул Смокер пренебрежительно, — я всего лишь спасаю жизни людям, за которых ответственен. Мугивара, даёшь слово? — обратился он уже ко мне. Я ухмыльнулся: — Препятствий чинить не стану. Но если хоть один из дозорных дёрнется, пытаясь навредить пирату… — Среди дозорных G-5 таких идиотов не найдётся, — снова фыркнул Белый Охотник, перебивая меня и тут же сообщая подопечным, что они отступают, а после велел подготовить несколько линкоров к отплытию. А я… Я почти демонстративно не стал организовывать ему соглядатаев, чтоб проследили, что именно грузят на корабли, готовясь к отплытию. — В отношении тебя будет начато служебное расследование. Ты будешь осуждён за измену… — тихим голосом неожиданно предупредил Белого Охотника Сенгоку, даже не думая останавливать, как-то задерживать, возражать. Он просто предупредил, что так будет, независимо от его собственного решения. — Своей присяге я не изменял, — бросил Смокер, перед тем как уверенно шагнуть… к пиратам, ко мне. Нет, он не переходил на мою сторону, он оставался в нейтралитете. Но. Это было началом раскола среди маринеров. Я с трудом подавлял улыбку. И это было не только победное ликование от того, что всё шло наилучшим и наивыгоднейшим как пиратам в целом, так и мне в частности образом. Нет, мне хотелось широко улыбнуться ещё и потому, что хотя бы с частью друзей воевать насмерть не придётся. Но вот что мне показалось странным: адмиралов в форте было только трое: Смокер, Вудс и Акаину. Вероятно, адмирал флота Кизару был в Мариджои или где-то поблизости от Рэд Лайн, раз уж Главнокомандующий тоже был в Маринфорде. Но где были ещё двое? Мне было плевать на второго, но в присутствии Иссё я был почти заинтересован… Спросить бы, у того же Смокера, например. Вот только подставлять ни Белого Охотника, ни Иссё не хотелось, а потому задавать вопрос при свидетелях было глупо. Да и не время было. Тем более, что Сенгоку зашевелился. Сжал руки в кулаки, меняя форму мифического зоана Будды, чтобы вернуть себе человеческий вид. Он волком осмотрел врагов и товарищей, вглядываясь в лица, будто в поисках чего-то, и выглядел при этом растеряно. Особо он взгляд задержал отчего-то на Шанксе, а потом долго смотрел на Вудса. И только глядя в спину удалявшегося и уже едва видимого в темноте и тумане Смокера, он выдохнул, вопреки внешнему виду, очень уверенно: — Я решил. — И все взгляды тут же обратились к нему, напряжённые, ожидающие, нервные. Сенгоку же выпрямился гордо, вдохнул полную грудь воздуха и гулко, на всю площадь, а может и на весь Маринфорд, воскликнул: — ДОЗОРНЫЕ! КРЕПОСТЬ ВЗЯТА ПИРАТАМИ! МЫ ОТСТУПАЕМ! И сколько эмоций спровоцировал этот крик! Пираты кричали ура, смеялись громко, улыбались широко и ярко, хлопали друг друга по плечам, даже обнимались, прыгали и стреляли в воздух, салютуя победе, но… расслабляться не спешили. Дозорные… проклинали нас, меня одного, досадовались, ругались, вздыхали. Их лица выражали боль, ненависть, сомнения, нежелание подчиняться такому решению высшего начальства. Полный спектр эмоций царил в тот миг в Новом Маринфорде, и он… оглушал меня. Это было то же самое, что оказаться в помещении с сотнями очень сильных резких запахов, используя обоняние на полную. Это дезориентировало, сводило с ума невозможностью сосредоточиться, мозги будто лишало какого-либо осознания, потому что наглухо забивало органы чувств. И только слух выхватывал звуки, фиксируя, с какой стороны они доносились… А ведь не время было поддаваться таким… слабостям демонической природы. Противник отступал, но его отступление нужно было проконтролировать и вообще организовать, ведь большинство дозорных были не в состоянии шевелиться. Да и кто бы им позволил?! И Сенгоку, хоть и был другом деды, но в отличие от Смокера, служил Горосэи преданно. Не стоило упускать старика с его подопечными из вида. В конце концов, мы были заинтересованы не столько в форте и его отличном местоположении, труднодоступном, но способном надзирать за приличной акваторией Нового Мира Гранд-Лайн. Скорее Маринфорд стал целью моего плана, нашей целью, потому что хранил довольно-таки много секретной информации о противнике, в которой мы остро нуждались. Не сила всё же побеждала в длительных противостояниях, неограниченных одним эпичным сражением. А ум главнокомандующих, владеющих сведеньями о противнике. Именно об этом нужно было думать, следить, чтоб не вывезли архивы или не уничтожили. Тем более что об этих целях я говорил только команде, да приближённым друзьям из ныне распущенного флота. Я не сомневался, что они уже действовали в нужном направлении, но… И позволить себе выпускать ситуацию из-под контроля не мог. Вот только вместо этого был поглощён эмоциями людей… Они говорили, что это демоны забирают душу, поглощают… Но тогда сами они поглощали разум демона. Ситуацию спасла… запиликавшая неожиданно Ден-Ден-Муши. Плюм-плюм-плюм, плюм-плюм-плюм, — сообщала она о входящем звонке и не кому-нибудь, а Сенгоку. И естественно она привлекла к себе всеобщее внимание, отвлекая людей от эмоций, благодаря чему и вернула мне разум и сосредоточение. А старик отчего-то не торопился отвечать. Он как-то нервно косился на нас, пиратов, и явно не желал говорить с кем-то при нас. Ждал, когда улитка прекратит издавать звуки, ждал, когда кто-то потеряет терпение. Но… Ден-Ден-Муши пиликала и пиликала где-то у него во внутреннем кармане форменного плаща. Снова и снова, отчаянно привлекая внимание. — Ответь уже, — каким-то своим мыслям хмыкнул Шанкс, обращаясь к Сенгоку. Тот нервно повёл плечами и всё-таки вытащил маленькую улиточку, приспособленную под передачу сигналов на огромном расстоянии. И в свете прожектора по внешнему виду Ден-Ден-Муши мы поняли, кто же названивал Главнокомандующему дозора в ночи. Горосэи! Точнее их глава… Видимо совет королей закончился или прервался на сон, а может и не поэтому, но… явно по делу Горосэи вызывал подчинённого. Сенгоку в тот миг выглядел по-настоящему старым, уставшим. Но всё равно не желал прекратить мучения и ответить. Мне же… Я хотел слышать реакцию этих людей на свой шаг, а потому невольно, но более нетерпеливо вторил Шанксу: — Ответь. — Сенгоку дёрнулся, но к Ден-Ден-Муши в руке не потянулся. — Ответь же, ну! — уже не предлагал и тем более не просил, а требовал я. И… он ответил, взял разговорник в руку, потянул его к лицу, нажал на кнопку… — Опаздываешь с докладом, Сенгоку! — тут же раздался изо рта улитки голос совсем другого старика. Тот был недоволен, даже зол. Судя по звукам, ещё и нетерпеливо тарабанил пальцами по столу. И о, как я в тот момент его понимал! — У нас нет времени ждать, так что быстро рапортуй кратко сводку происходящего в Новом Мире. Этот мальчишка совершенно точно запланировал что-то грандиозное, и нам бы хотелось успеть это предотвратить… Я… растянул губы в довольном оскале так широко, как только мог, чувствуя необычайное довольство собой. Именно собой! А Сенгоку снова прикрыл глаза, будто окончательно смиряясь со случившимся или может, считая про себя, например, до десяти, чтобы взять эмоции под контроль? Побуждать его говорить не потребовалось. Он сам вдохнул поглубже, хладнокровно докладывая: — Маринфорд захвачен пиратами практически без боя. Тысячи заложников. Офицерский состав в окружении Йонко и их команд. Король Пиратов Мугивара Луффи клянётся сохранить жизнь заложникам, если дозор оставит крепость. Я отдал соответствующее распоряжение, — договорил он и выдохнул. А в это время я задержал дыхание и весь превратился в слух, чтобы слышать ту напряжённую тишину, которая висела над Горосэи, пока он переваривал полученную информацию, понимал, что она — не глупая шутка, и осознавал. И мне казалось, что я знал, как именно заторможенно вытянулось его лицо, как он медленно багровел от шока и гнева, прежде чем взревел: — ДА КАК ТЫ ПОСМЕЛ? Несчастная улитка драла глотку как могла, но едва ли её способности могли передать всю эмоциональную гамму чувств, вкладываемых в рык человеком. Я почти смеялся, но не над улиткой, конечно… Потому что со стороны говорившего раздавались звуки грохота, треск дерева, удары, ругань, сравнимая с руганью сапожника или пьянчуги-матроса… Горосэи бушевал, не в сила подавить эмоции и это было лучшей наградой за труды мои! Не зря я так рвался в Мариджои! — Мы здесь сдохнем, а Маринфорд всё равно не удержим, — спокойно отвечал Сенгоку, но всё же явно обуздывая ответную ярость. Он ведь был в безвыходном положении: умереть или уйти. И он бы выбрал первое, но понимал, что для солдат и победы должен выбрать второе. — Мы потеряли крепость, проиграли битву, но не войну. И наши потери будут только больше, если вдобавок к штабу мы потеряем ещё и тысячи верных солдат! — невольно повторил он мои слова, но его, кажется, и не слышали. Горосэи только и мог что разъярённо рычать: — МУГИВАРА… И я не выдержал этого рыка, подскочил к Сенгоку, чтобы выхватить у него Ден-Ден-Муши и звонко и задорно, ехидно и насмешливо, поинтересоваться: — Ну как вам обещанный мною сюрприз? Нравится? Вместо ответа что-то снова треснуло там, в замке моих предков, и явно полетело в стену — судя по звуку соприкосновения одного крупного предмета с чем-то каменным. Прошла почти минута, заполненная грохотом погрома, прежде чем я услышал сиплый, рычащий ответ: — Ты захватил стратегически важную крепость… Но ты не сможешь её удержать, — искренне пообещали мне. — Удержать? А кто сказал, что я собираюсь пытаться её удерживать больше необходимого? Кто вообще сказал, что именно захват был целью пиратов, а? — переспросил я и расхохотался в голос, отключаясь от звонка. И смеялся-смеялся-смеялся, задыхаясь, всё никак не мог успокоиться. — Видел бы ты — ха-ха — их лица, когда я обнаружил себя прямо посреди совета, — сквозь смех выдавил я, обращаясь к Сенгоку и хлопая его же по плечу, то ли сочувственно, то ли в припадке того же смеха. Поделиться хотел эмоциями. А может просто пояснить их… — Однажды твои выходки выйдут тебе, всем пиратам, а может и всему миру боком, — процедил сквозь зубы Главнокомандующий. На руку мою он внимания не обращал, но вот веко его нервно дёргалось. Мне это нравилось… Но тут я вспомнил об одной просьбе, и поспешил её исполнить — она была хорошим ответом. — Да, мои выходки опасны, — признал я. — Но, знаешь, деда просил тебе передать, чтобы ты не предавал своих идеалов из-за честолюбия. Иначе именно оно сгубит и тебя, и то, за что ты сражался всю жизнь, — лукаво добавил я отсебятины, но говорил серьёзно. И я не забывал о том, что и сам был отчасти честолюбив… Но на том с главной задачей было покончено. Нужно было решать проблемы более насущные: организовать дозорным возможность уйти безопасно для всех. Впрочем, и на это у нас был подготовлен план. Сами пираты должны были помочь по большей части недееспособным дозорным подготовить корабли к отплытию. Дозорные в этом, конечно, тоже участвовали, но только под строгим контролем. Да и… в основном они занимались погрузкой бессознательных или связанных товарищей на суда. Также грузили провизию — немного, лишь, чтобы выжить в море несколько дней, столько, сколько было до ближайшей базы. Готовили и сами корабли, проверяли такелаж, рангоут даже несмотря на то, что знали: большая часть дозорных держали суда в отличном состоянии. В процессе «эвакуационного отступления» — как это сами назвали дозорные — конечно же, не обошлось без инцидентов. Были всё-таки попытки вернуться в архив и сжечь, были попытки уничтожить и арсенал, но диверсантов-бунтовщиков ловили и отправляли обратно пираты. Одному дозорному, правда, удалось перебить пятерых наших, прежде чем его пристрелил Ясопп. После этого пираты не сами, а по приказу капитанов, расправились ещё с четверыми диверсантами. Да так демонстративно — вроде как показывая, что пять наших смертей оплачены пятью смертями дозорных — что больше лезть не смели. При этом никто не мешал моим Гарпиям, да и не только им, штудировать отчётность маринеров последних дней, недель, месяцев… Пока Марко и Фукабоши с Джимбеем хозяйничали не где-нибудь, а в кабинетах адмирала флота и главнокомандующего. Этим занимались тоже демонстративно, прямо на глазах у бывших хозяев, которым было разрешено забрать личные вещи, по типу фотографий близких или других ценных морально, а не физически, безделушек. Мы не теряли времени. Просто боялись его потерять, потому что, во-первых, не знали, сколько времени пройдёт, прежде чем пираты поймут цель нашей суеты и нам придётся делиться, а, во-вторых, мы не знали и когда сам дозор предпримет попытку отбить форт. В том что это случится сомневаться не приходилось, но от того и больший был резон не терять ни единой минутки впустую. О моих махинациях за спиной альянса прознали только революционеры, привыкшие за всеми шпионить, люди Шанкса, потому что это люди Шанкса, команда Джеймса Наварро и ещё несколько пиратов. Но никто пока ничего не требовал. Видимо, то ли посчитав, что я изыскиваю знания исключительно для войны и намерен делиться всем, то ли решив понаблюдать и сделать вывод о моей честности. Лишь Сабо попросил отдать ему все сведения, которые мы найдём о революции. А ведь знание тайны многими людьми, значительно сокращало время, в которое тайна таковой и оставалась… Другие команды в это время составляли списки провианта, медикаментов, оружия и прочего-прочего, что могло пригодиться как для удержания форта под нашим контролем (возможно и в условиях осады) в частности, так и для войны в целом. И делали они это тоже не без моего контроля… Пираты бывшего флота Мугивары, несмотря на роспуск, всё ещё были моими друзьями и отчего-то считали себя обязанными мне подчиняться и исполнять мои просьбы как приказы капитана… и короля. В конкретном случае мне это было на руку… А за всей этой суетой рассвет пришёл незаметно. Именно в эти утренние часы акваторию форта начали покидать первые корабли «беженцев». А ими стали несколько линкоров Смокера. Мы с ним всё же успели перемолвиться словечком с глазу на глаз перед его отходом. Так я и узнал, что Иссё был обвинён в измене за что и заключён без боя в Импел Даун. И это говорило о том, что мне придётся ещё и исполнять данное тому обещание: вытащить из подводной тюрьмы. И Белый Охотник, кажется, об этом догадался… Но размышлять о будущем у меня попросту не было времени. В моём внимании, участии, контроле нуждались чуть ли не всё сразу и одновременно. Я был нарасхват. Меня не просто просили, меня требовали немедленно оказаться там-то и там-то и решить вопрос с тем-то и тем-то. И отказаться было почти невозможно. И так уж вышло, что дозорных я почти не провожал. Именно это-то и вышло мне в итоге боком, потому что за делами я и упустил главное. Мы с Бэном и Эйсом думали о размещении пиратских кораблей, о размещении на острове самих пиратов. Ведь остров и городишко на нём хоть и был военным, но не был маленьким, а вот условия жизни в разных частях этого городка были как раз таки разными. И было нелёгкой задачей распределить их между пиратами, чтоб все были более-менее довольны. Но не успели решить, что проще позволить пиратам устраиваться самостоятельно, по принципу: «кто первый занял, того и земля» — как прибежал запыхавшийся и взмыленный Кавендиш и выпалил новость, которая и обрекла меня на новые проблемы: — Король, Зоро… он на последнем корабле дозорных, который уже покидает акваторию… Белый Жеребец был то ли в шоке, то ли в ужасе. А я… я в первый момент даже не мог сообразить о чём тот говорил. Зоро на корабле дозора? Ну и что? Что было в этом такого? — совершенно не понимал я. Как будто Зоро ни разу не был на этих самых кораблях. Лицо Кавендиша выражало нетерпение, ожидание реакции, каких-то действий с моей стороны, но до меня просто не доходило почему… К тому времени как я оказался на пристани там было уже полным-полно пиратов, которые с недоумением, шоком и даже неверием, а кто-то и с досадой смотрели на проходящий последний риф перед выходом из акватории линкор дозора, на палубе которого даже с расстояния виднелась яркая зелёная макушка моего старпома… Я всё ещё не соображал от неожиданности. Не вязалось в мыслях то, что Он… ушёл? Или его прихватили с собой, отловив? Но второе было попросту невозможно, а первое… Чтобы мой лучший друг, брат добровольно ушёл с дозором?! Это было немыслимо! Я невольно забрался повыше, на первое попавшееся на глаза возвышение, тоже заполненное народом, и вгляделся туда, куда смотрели все. Происходящее в тот момент просто не желало вязаться с реальностью, потому что на линкоре действительно был Зоро и… — Усопп, ну-ка глянь, — попросил я обнаружившегося поблизости накама, — Зоро на борту, в кандалах или нет? — Мой канонир и без просьбы подкручивавший очки-бинокли, дрогнув голосом, осипло выдохнул: — Его руки и ноги свободны. — И он не оглядывается на нас? — уточнил я. — Нет, — совсем задрожал Усопп. А со всех сторон вокруг уже раздавались гневные окрики вслед, в спину: «Предатель»! Орали все, кому не лень. Во всяком случае простые матросы и младшие офицеры команд. Старшие и капитаны… угрюмо молчали, хмурились и… искали в толпе меня. А я… У меня включилась нервная и раздражённая стадия отрицания. Потому что все вокруг обвиняли моего брата — не по крови, по духу — в предательстве, и чем дальше был последний корабль противников, тем больше взглядов обращалось ко мне. Будто это я их предал. Но я их не предавал. И Зоро не мог предать. Не мог. Просто никак, совершенно никак не мог. Это было невероятно. Это… злило, раздражало, действовало на нервы, а потому мешало… думать. Но то, что Зоро — не предатель я понимал. Понимал в тот миг это особенно остро и чётко. Хотя нет. Понимал всегда, с того самого момента, как впервые взглянул тогда ещё Охотнику на Пиратов в глаза. Но только теперь, когда он почему-то ушёл, я так остро понял, что без причины он бы этого не сделал. И моё сознание судорожно искало, что могло послужить поводом такому поступку. Первое, что приходило в голову — ссора. Но в ней не было ни одного мотива для ухода. Проблема, которую нам в очередной раз так и не удалось решить из-за появления и, фактически, вмешательства Усоппа, действительно тянулась давно и однажды могла войти в ту стадию, в которой Зоро подверг бы сомнению моё капитанство или своё присутствие в команде. Но пока до такого ещё не дошло. Вторым возможным поводом вспоминалось обещание Зоро покинуть команду, если я встану на пути у его цели. И вот уж чего точно не произошло! Нет, на всякий случай я перебрал в уме все свои последние поступки и заявления, но сомнительных конкретно для Зоро в них не нашёл. Ещё он как-то обещал, что не станет терпеть меня капитаном, если я предам себя. И вот тут у меня уже возникали сомнения… но в себе, да, и скорее просто привычные, чем серьёзные. А больше… больше причин я не находил, как бы ни силился. Зоро как никто знал, на что готов пойти капитан и команда, чтобы вернуть своевольно ушедшего накама, какие бы мотивы у него ни были бы. Мы ведь вместе возмущались поступку… Робин, например, вместе её возвращали. Он не мог поступить так же, потому что понимал, насколько это глупо с таким капитаном, как я. Да и вообще, какого дьявола он — морского ежа ему в зад — вообще ушёл не предупредив?! — возмутился я мысленно, схватившись за переговорный медальон на груди и надеясь, что ублюдок мои искренние маты услышит. Ответом мне была тишина… Впрочем, эта мысль привела к другой: Зоро был гордецом, а значит уйти по-тихому, не предупредив, уведомив или и вовсе плюнув в лицо и попытавшись убить меня — в зависимости от обстоятельств — не мог. Но он сделал это. А значит, как бы все вокруг не орали о предательстве, команды мой старпом всё-таки не покидал. Значит, просто была причина. Причина гораздо серьёзнее, чем те, которые служили причинами ухода из команды накама ранее. В разы серьёзнее, а может даже в десятки раз. И… зная меня, он, почти наверняка, рассчитывал, что я либо пойму эту причину, либо предполагая его действия, буду и сам действовать так, как предполагает он. Просто потому, что мы знали друг друга. Да, именно так и должно было быть. Сомневаться в накама? И, более того, в брате? Нет. Никогда. Так думали мы оба. На сомнения мы оба не имели права, потому что именно за это друг друга и уважали больше всего. И я уже корил себя за секундную слабость, случившуюся во время попытки осмыслить произошедшее… А Зоро на зов медальона не отозвался. Но зато я вдруг понял, как нужно было действовать. И о, это не предвещало ни команде, ни мне лично ничего хорошего. Но свой долг друга и капитана я знал отлично, потому первым делом через медальоны связался с накама и попросил их… Нет, приказал молчать о том, что у нас были, есть и будут причины для доверия Зоро. В глазах новенького, но мощного альянса мы должны были предстать наивными идиотами, которые верят человеку просто так, без существенных причин. Объяснять, для чего это было нужно, мне не пришлось. Друзья и сами понимали, что среди неисчислимого количества пиратов наверняка были шпионы. Мы ведь и план нападения на штаб дозора скрывали как могли: в него были посвящены только капитаны, первые помощники и пираты, которым и предстояло действовать быстро и тихо для захвата форта до вмешательства основных сил, остававшихся на кораблях. Именно поэтому на Туманном Острове ко мне было столько вопросов: многие в момент отплытия даже не понимали, куда мы идём. Именно благодаря этому, план, разработанный столь давно, удалось скрыть от дозора и напасть действительно неожиданно. Ведь даже в Ист-Блю я отправился отчасти за этим: отвлечь внимание, успокоить, мол, на периферии мира я почти не представлял собою угрозы Мировому Правительству, готовившемуся к совету. Теперь же план воплотился в жизнь, а Зоро ушёл с дозором. И это было очень громким событием: как же, самого потенциального Короля Пиратов предал его Первый Помощник! Это будут обсуждать все, кому не лень и наверняка будут требовать от меня ответных действий. А я не мог действовать, потому что Зоро не предавал. Я мог лишь во всеуслышанье отрицать отступничество накама, утверждая, что верю ему. Но я не мог рассказать и о причинах веры, потому что каждая из них становилась причиной недоверия дозорных к Ророноа где-то там, на ушедшем в море линкоре, на который наверняка докладывались шпионы. Логика проста: если у капитана есть причины доверять накама, если он убеждён, что нет предательства — значит, высока вероятность, что его и нет, а значит, верить дозорные ему не могли. И пусть они бы и так не стали верить пирату, но зато и не торопились заключить Зоро в кандалы. Сказать пиратам, что Зоро выполняет моё задание, я не мог по той же причине. Вдруг шпионы доложат об этом? Мой Старпом, конечно, справится с кандалами, и с проблемами, и с дозором, но… подставлять его не хотелось, что бы он ни задумал. Вот нам и придётся… молчать. Глубоко погружённый в мысли, но всё же наблюдая за тем, как пираты, подгоняемые командами капитанов вернуться к работе, покидают пристань, я ещё и предположить не мог, что за старпома и свою веру мне придётся всерьёз драться с теми, с кем я никогда не подумал бы. А ещё я не представлял, что всего несколько часов спустя на ничем не примечательном камне найду перстень и браслет порталов, а также переговорный медальон, который ещё совсем недавно носил Зоро, и который он мог снять только сам…