Демоны Луффи

Тишина висела над площадью такая, что, казалось, звенел сам воздух. Напряжение играло на расшатанных недавней пьянкой нервах, словно на скрипочке Брука, дыбило волоски на коже, сводило с ума так, что я едва удерживал на самых кончиках пальцев готовую сорваться в любое мгновение Королевскую Волю. Суровые, требовательные взгляды, направленные на меня, нервировали до тика на веке правого глаза… И вожак стаи волков, которого я использовал в качестве подушки, недовольно порыкивал, готовый вскочить, бросаясь на мою защиту… Я лениво промотал свиток из библиотеки одного из своих замков, незаинтересованно посмотрев поверх него на компанию «славных ублюдков»: — Что надо? — спросил я, хотя совершенно не ждал ответа. — Отвалите, не видите, я скучаю. — Сын, у меня не так много времени… — нетерпеливо напомнил о своём статусе и занятости папаша. Я мгновенно подавил в себе желание цыкнуть и крякнуть, потому что… Ну вот хоть бы раз без этого! Я, конечно, всё понимал — сам был по уши в каких-то обязанностях, от которых с успехом отлынивал, делегируя их жаждущим деятельности друзьям и накама (к тому же обычно ворчавшим, что всё на себя беру). Но отец мог хотя бы не упоминать или не оправдываться этим, и тем более не требовать таким образом внимания к себе. — Поэтому я должен отрываться от дел и встречать «высоких гостей»? — иронично вскинул я бровь, проигнорировав смешок Ло. — Ну вот и не тратил бы время попусту. — Не притворяйся, племянник, мы знаем, что ты чертовски рад нас видеть, особенно всех вместе… — ехидно и насмешливо почти пропел Рейли. — Я хочу поздравить тебя… — перебил его Драгон, в очередной, кажется, минимум в шестой раз раздражённо сбрасывая руку старшего брата с плеча. — Так вы за этим припёрлись? — вскинул я уже обе брови в наигранном удивлении, тут же разводя руками… то есть рукой (второй я удерживал свиток перед лицом): — Ну извините, не могу принять поздравления. Чоппер сказал, что столько пить нельзя, я обещал его слушаться. — Где-то в фоне мой личный врач гордый обычно нерадивым пациентом поддакнул, мол, так и было. Я перевёл взгляд на старшего дядюшку: — А с тобой, Рейли, я вообще пить зарёкся после того, как ты умудрился споить меня и развратить за неделю, НЕДЕЛЮ, понимаешь? — сокрушённо спрашивал я, раздражённо поправляя сползший в неудобное положение венец. Рейли хохотнул было, но тут же невменяемо заржал, когда вся семейка в полном составе живых членов вопросительно, обвинительно, требовательно и удивлённо уставились на него. Ржач грозил преобразиться в истерику. Он, по-моему, вообще выглядел уже и подпито, и неадекватно. Хихикал ведь и захлёбывался гоготом чуть не через слово. От статности и важности, какой-то даже умудрённости опытного и уважаемого пирата не осталось и следа. Разве что сверкал линзами очков всё так же загадочно… А в целом я, как увидел его, сразу заподозрил, что он нашёл нечто позабористей пойла для того, чтоб предаваться всем тяжким с большим весельем. Но семейка на его поведение не обращала внимания. Видать, привыкли. — А я-то думал, что это я тебе дурной пример подал… — обернувшись ко мне, наигранно ревниво скорчил обиженную рожу Шанкс — явно ведь не сам вернулся на остров, а сагитировали заговорщики. Я флегматично кивнул: — Ты был отличным и наглядным примером того, почему пить не надо. Сколько раз ты, налакавшись, начинал рассказывать мелкому мальчишке о похождениях своих, команды или команды Роджера с ним во главе? — иронично поинтересовался я, напоминая о былом: — Ты вообще осознавал, сколько мне было лет?! — Не помню, чтобы это тебя хоть сколько-то заботило… — весело ухмыльнулся Шанкс, прижимая руку к груди и всем своим видом показывая, что уж его-то я точно не обману. — В каких я тебя только видах не видывал, пьянчуга, — качая головой, продолжал я мысль, наигранно вздыхая и морщась. — И повизгивающим в грязи, и пристающим и даже домогающимся до деревенских женщин, и с головы до ног облитым выпивкой, и рисующим цветочки из собственной блевотины — всё на моих глазах, — ехидно перечислил я, наблюдая за тем, как семейка неторопливо переводила взгляды на новую жертву. Деда даже не выдержал и, не меняясь в лице, шандарахнул дядюшку по затылку своим знаменитым «кулаком любви». Шанкс от неожиданности выдохнул, с недовольством и предъявами разворачиваясь к Деду: — Ай! Дядя! За что?! — За то, что внука мне испортил, — зарывшись пальцем в ухо, флегматично констатировал дед. Вряд ли хоть кто-то верил, что он был не рад этому. И ведь никого из семьи в тот момент не заботила репутация! Поучиться бы у них Эйсу… Ну и мне тоже. — Да ты сам послал меня к нему! — возмутился Шанкс. Его тут же сгрёб в охапку и насмешливо высказался прекративший ржать Рейли: — Вступлюсь за младшего и напомню, что это ты, отец, таскал внука через все моря на боевом корабле и, если не ошибаюсь, оставил его, как до этого Эйса, на попечение горных бандитов. Не думаю, что они были лучшим примером для подражания, чем наш Рыжик. — Он попытался потрепать Шанксу волосы, но, во-первых, получил затрещину от ворчавшего что-то о том, что «хотел как лучше», дедушки, а, во-вторых, сам Рыжеволосый вывернулся, не на шутку опасно сверкнув взглядом. Да и Эйс прикрикнул, чтоб его в свои разборки не впутывали… Засияли азартом чёрные глаза, сжались кулаки собранных и готовых к бою людей, затрещал, теперь буквально, от едва сдерживаемых Воль воздух, напряглись и заохали многочисленные зрители… Это грозило вылиться в потасовку, и почему-то мне казалось, что вылилось бы, если бы папа не встал между своими братьями и отцом невозмутимой преградой: — Ой, ну хватит, а? Взрослые уважаемые люди, а ведёте себя… Заткнитесь, — призвал к разуму он, но, если мне не послышалось, и Шанкс, и Рейли, закатив глаза, едва-едва слышно себе под нос, но под смешок деды, выдохнули одно слово: «зануда». Правда, отец тоже не сдержался и чуть громче, но всё равно так, чтоб услышал не каждый, буркнул с сожалением: — Вы хотя бы отметились в его воспитании… И услышал его не только я, потому что Рейли мгновенно повис на нём, уже не позволяя стряхнуть с плеч руки или вывернуться: — О-о-о, братец, да ты никак ревнуешь? — широко-широко ухмыляясь не так спрашивал, как констатировал он. Драгон, шикнув, отвернулся: — Уж точно не к такому безумцу, как ты. Но отец улыбался! Слабо, но… — Да вся ваша семейка чокнутая, — флегматично оценил Идео, кое-как прорвавшийся сквозь клановый заслон ко мне с сообщением. — Эй! Меня попрошу не причислять к этим сумасшедшим, — холодно одёрнул его, тоже наслаждавшийся шоу, Ло. Семейка, как по команде, угрожающе повернулась к нему. Старший братец мгновенно схватился за свой меч-нодати и активировал способность Дьявольского Фрукта, правда, применять её не спешил: — Виснуть на себе не позволю! — жёстко предупредил он, но, чуть тише добавил, мотнув головой в мою сторону: — Разве что ему. Всё равно попытки отделаться от него дороже выйдут. Шанкс с дедом загоготали в голос, и только Рейли вставил свои ехидные пять белли, монетку которых и подкинул в руке: — Драг, а он точно не твой сынок? Смотри, и лицом похож, и нравом… Мистеры Недотроги. — Ло с Драгоном, синхронно зарычав, уставились на него. Я с трудом сдерживался. Буквально из последних сил. — Давайте захватим мир? — тихонько предложил я, просто чтобы не лопнуть. Со смеха, конечно. Но сделал вид, что говорил не я и смотрел при этом не на них, а в свиток. Разумеется, семейка услышала и уставилась уже на меня с вытянутыми лицами. Я делал вид, что читаю. Они смотрели. Я делал вид. Они смотрели. Я картинно изогнул бровь и фыркнул наигранно недовольно: — Чего вы уставились? — Голоса мерещатся… — мгновенно вникнув в шутку, прыснул Усопп, всё это время сидевший за спиной вожака волков и, конечно, видевший мою лыбу, тщательно скрываемую от семьи за свитком. Да много кто из зрителей видел моё лицо, а потому теперь они все посмеивались. Нет, они и раньше ржали, но не так, не все: понимали, что люди-то собрались не абы какие, а легендарные, и мало ли что они могли сделать за смех над ними. Но над шуткой Короля Пиратов посмеяться можно в открытую — гораздо безопаснее, даже учитывая, что этот самый король — всего лишь самый младший член уникальной семейки живых легенд. Они без предупреждения заявились в крепость через день после пирушки: отец, Рейли, деда… — Сабо их приволок из штаба. Ну и застали они меня в момент, когда я, проводив всех, кто отправился исполнять второй пункт плана и, вдоволь навывшись с волками от скуки (чем истрепал нервы оставшимся в форте), угомонился и нашёл себе занятие. Шанкс и Ло присоединились позже. Первого, видимо, уговорили братья, ну или он вернулся, чтобы не упустить такой поистине уникальный случай сбора семьи. Траффи позвал я, потому что про него вечно забывали, а он обижался на это. Так мы и собрались. И я действительно был счастлив видеть кровную родню вместе, но… не признавать же этого сразу, верно? К тому же они и так всё знали. Знали меня. А я не упускал возможности посмотреть на взаимоотношения членов семьи… Чтобы бессмысленно убедиться: мы все друг друга ценили, уважали и поддерживали, но почти не способны были ужиться. А ещё, чтобы осознать: я ничерта не знал о них. Приключения, цели, мечты, но ни о том, какие взаимоотношения меж ними имелись, ни о том, какие истории сделали их такими, какими они были, ни о том, почему собирались вместе так редко и вели себя друг с другом, как вели. Но, честно говоря, я не очень-то жаждал это всё узнать. Не тогда, когда упомянутая семейка требовательно и упрямо, в лучших традициях меня самого, смотрела на меня же. Чисто из того же семейного упрямства исполнять требования не хотелось, но… Это и правда было уникальным событием, что мы собрались. Так что, закатив глаза, я свернул одно из демонических писаний. — Если обойдётесь без нотаций и нравоучений — нравоучения от таких, как вы, это вообще шутка сомнительная, — ядовито, но и ехидно заметил я, — так и быть, приму от вас поздравления. — Семейка переглянулась, похмыкивая, но вроде как кивнула. Я со вздохом прыгнул на ноги из положения лёжа. Глянул на Санджи, получил в ответ его кивок, мол, всё готово, и только тогда, раскинув руки, повернулся к многочисленным зрителям-пиратам, чтобы громко и пафосно предупредить: — Так, дети мои, — обратился я с абсолютно серьёзным лицом, пусть и помахивая хвостом, — папочка идёт совещаться со взрослыми дядями и оставляет вас под присмотром дяди Марко. — Мой Второй Помощник, только услышав это, попытался прикинуться ветошью и вообще скрыться за спинами товарищей, но, к его несчастью, я его уже заметил и тыкал в него пальчиком. — Поиграйте во что-нибудь без меня, но тихо, чтоб папочке не пришлось потом краснеть, ладно? — попросил я искренне. Пираты ржали, закатывали глаза, потрясали кулаками, ругались сквозь зубы, поносили меня, но… уже привыкали к моим шуточкам, а потому откровенного недовольства от них я почти не чуял. Им начинали нравится мои манеры. Так что я хмыкнул самодовольно и мотнул головой семейке, мол, идём. Через пять минут мы уже были в моём замке в зале совещаний. Папаша, судя по всему, по привычке, попытался занять моё место во главе стола, но я его опередил, напомнив, что он в гостях. Старшие растерялись, на их лицах отображалась неловкость — не ожидали, что мне такие мелочи небезразличны. — Стол организовал, а выпивка где? — учуяв в приготовленных кружках чай, вместо чего покрепче, нашёлся Рейли, чтобы сгладить напряжение. И тут же картинно заныл: — Лу-у-уффи, ты вообще понимаешь, что мы не собирались вот так… — Вообще никогда, — закончил деда за него. Я снова хмыкнул, но выпивать в ближайшие дни я действительно зарёкся. Для спокойствия Чоппера. — Выпивки нет и не будет. Но тебе и не надо, Рейли, — заметил я насмешливо, но попросил: — Даже знать не хочу, что за забористую дурь ты употреблял, прежде чем явиться, но… буду признателен, если ты отсыпешь или отольёшь её мне. — Луффи! — прикрикнул на меня папаша с непонятной целью. Почему с непонятной? Ну не воспитывать же меня он намеревался, верно? Я пожал плечами: — Что? Мне надо как-то братьев от занудства лечить. Братья закатили глаза, все трое, а Рейли с Шанксом да дедой захохотали. Старший дядюшка так же кивнул, подмигивая, мол, и отсыпет, и отольёт, и вообще договоримся — подгонит в лучшем виде. Я улыбался: нравилось мне, когда мой юмор понимали. Но веселье продлилось недолго: над столом повисла тишина, отчасти снова напряжённая. Мы смотрели друг на друга и… кажется, не знали, что сказать. Да и вообще, о чём говорить. Байки травить? Подшучивать друг над другом? Без зрителей это было неинтересно. Нет, мы с Шанксом и Рейли могли, но… остальные не оценили бы этого. Обсуждать что-то или кого-то? Не особо хотелось. Разные интересы, разные взгляды, и как-то вот остро в тот момент ощущалось, что мы хоть и были заодно, но между нами был океан, наполненный чужой жизнью. А может, так только казалось? Но ведь факт был в том, что мы, будучи семьёй, не вели себя как семья. Каждый из нас был слишком себе на уме, лидером, идейным вдохновителем… Но, может, потому мы и держались друг от друга подальше, поддерживали, но не лезли, чтоб не пересекать сферы интересов друг друга. Потому у нас с Эйсом ныне были непростые отношения. — Странное чувство, — решил озвучить я свои мысли. Семейка подняла на меня взгляды. — Вот мы вместе, а говорить нам не о чем, кроме как о делах, прошлом или друг о друге. Встреться мы с кем угодно по отдельности, и темы для обсуждений тут же нашлись бы. А все вместе… — Просто среди нас зануды, — насмешливо фыркнул Рейли, толкая локтем младшего брата, высокомерно фыркнувшего. Я хохотнул и, поддерживая игру дядюшки… старшего из двоих, наигранно горестно вздохнул: — Вам-то повезло, в вашем поколении хотя бы только один зануда. Да и тот… проказник, — уточнил я, глядя на отца, когда вспомнил один инцидент. — Луффи! — возмутился он мгновенно, мол, не наговаривай. Я флегматично закатил рукав рубашечки, которая была на меня накинута кем-то когда-то, и пощёлкал по татуировке короны над собственным Роджером, которую не планировал. Деда захохотал, но под любопытными взглядами Рейли и Шанкса, начал рассказывать им историю рисунка на моей коже. Папаня лукаво сверкнул глазами: — Но ведь не зря, а? Теперь корона там по праву. — Да вы все сумасшедшие, — фыркнул Ло, тут же усмехаясь, когда я посмотрел на него: мы ему нравились вообще-то. Новой тишины не допустил уже я, когда взял инициативу на себя, усомнившись в том, что становление члена клана Королём Пиратов достаточная причина для сбора, и наверняка есть другие. Рейли сначала возмутился, мол, почему это я так считал. Но отец со вздохом развеял всякие сомнения, заявив, что Мировое Правительство готовит какую-то серьёзную провокацию против меня, собираясь бросить «на мясо» тысячи неугодных. И… тут уж в беседу включились все. Рассуждали, о том, ловушкой ли это будет или отвлекающим манёвром от чего-то, например, от орудий, которых было аж шестнадцать штук — пятнадцать, ведь одно я уничтожил. Деда говорил что-то о Сенгоку, пытавшемся разузнать о новом дозоре через него, предполагал, что любая провокация от его друга всё равно ловушка. Шанкс сообщил о том, что Тич договаривался о чём-то с Мировым Правительством и с Зоро. Эйс и Сабо тут же попытались с помощью старших надавить на меня, мол, теперь-то точно ясно, что мой старпом меня предал. За столом возникло жаркое обсуждение. Они о чём-то спорили, что-то доказывали друг другу. И я, если по началу ещё слушал вполуха, то потом забил, потому что предположения не несли в себе информации, а семейка частенько переходила на личности и начинала осуждать действия друг друга или мои — участвовать в таком не хотелось. Спорили в основном Рейли, отец, Эйс, Сабо и Ло. Иногда к ним подключался и дедушка, и лениво комментировавший Шанкс, медленно растекавшийся скучающей массой по столу, как я по стулу — он подставил руку под голову, но грозился сползти оной на столешницу. Ну и провокация, ну и что? Это и так было понятно, и что для меня одного — тоже. Чего вот обсуждать-то это? Да ещё и думая, как лучше поступить мне, МНЕ? Нет, конечно, с информацией о тысячах людей, которых вот-вот бросят на меня, заговоре моих врагов, с интересом Сенгоку к новому дозору ситуация стала проясняться — что примерно затеяли, как к этому может относиться Зоро и так далее. Но правда была в том, что сведений по-прежнему было недостаточно, чтоб не только действовать, но и хотя бы делать выводы. И смысл было рассуждать? Хватало вопросов насущнее. Например, как нагло и беспардонно втереться в доверие недоверчивым пиратам, укрепить свою королевскую власть, как и требовал Зоро. Или как организовать Смокера, чтоб он успевал справляться с делами нового дозора, и с нами время проводить, но не выматываться при этом. Да и учить его надо было, дотягивать до уровня команды — у нас ведь почти все владели, например, техниками Рокушики или Волями, знали стили боя друг друга достаточно, чтоб не только подстраиваться в бою, но и даже на каком-то примитивном уровне повторять. С ним, с Белым Охотником, кстати, иронично вышло. Я не планировал тащить его в команду, хотя, безусловно, хотел этого и чувствовал, что он тоже хочет. И ведь вписался в коллектив, не то что Момонга, с размаху и насмерть: вот просто как будто с самого начала с нами и был, никому не пришлось привыкать. Мы его, главное, только-только после пирушки выперли к своим с помощью деды, мотавшегося между G-5 и моим штабом, а он возьми да нарисуйся ночью того же дня. Мол, основные дела разгрёб, подчинённые отправили спать, вот он и явился. И рожа такая нахально-самодовольная, мол, теперь мы от него не отделаемся. А у нас была такая привычка — появилась в какой-то момент, да так и осталась — вечерами вместе проводить время, занимаясь своими делами. Кто-то читал, кто-то что-то мастерил или чертежи разрабатывал, писал музыку или просто напевал, составлял коварные планы, общался… Ну, в общем, после ужина, но до сна, собирались в одном помещении Санни или в лагере на островах и занимались чем-то своим, но в присутствии друг друга. Было в этом что-то… командное, семейное, что ли. Ребятам нравилось. Так вот Смокеру тоже понравилось сразу. Он быстро сообразил что к чему, и… припёр из штаба нового дозора документы в первый же его вечер с нами в качестве члена команды, быстро разобрав их и посетовав, что это было каким-то волшебством, потому что обычно он разбирал такое количество документов хорошо если к утру, а тут — за час с небольшим. Мы не удивлялись, давно заметив, что скучные вопросы легче решались в хорошей компании. В отличие от того же Монги, Смокер не держался в стороне, изучая наши негласные обычаи. Он в них совершенно по-пиратски беспардонно вторгался, как бесцеремонно усаживался за любимый столик к Марко, любившего цедить чай в компании Джимбея. Азартно резался в карты с Нами и Робин, рыбачил с Усоппом и Педро, грызся с Бонитой, восхищался готовкой Санджи… И это всё за считанные часы! Его даже не смутила наша странная привычка спать всем вместе в одной куче, когда выпадали возможности (в море на Санни такое было возможно лишь в тёплые ночи без осадков, когда можно было ночевать на палубе). В Маринфорде мы дрыхли вместе со стаей волков (так было тепло, уютно, мягко и беспокоиться о безопасности не нужно), и Смокер охотно присоединялся к нам. В общем, он вписался в команду просто филигранно, в пиратской среде буквально отрываясь, словно отпуская себя, забывая о годах дисциплины и подчинения. Даже успел поднять вопрос о шпионаже в наших рядах, предлагая свою помощь и услуги по выявлению — очень своевременно, между прочим. Вопрос шпионажа у пиратов действительно стоял остро: не то чтобы у нас было так уж много информации, которую стоило скрывать, но всё равно знать крыс в лицо было бы полезно. Дозорные могли попытаться выявить — ну, то есть узнать — бывших товарищей. Но, к сожалению, хотя шанс на это и был, но не столь уж большой: офицеры зачастую получали только доклады разведки, а не информацию о самих разведчиках. Да и помимо правительственных… Кротов у нас наверняка хватало. Каждого ведь проверить было практически невозможно. Я всё думал об этом, пытался провоцировать сам или при помощи союзников, прислушивался, принюхивался к эмоциям, смотрел в оба. С самого начала, но особенно теперь, когда война была не только объявлена, но и начата, и от этого могло зависеть наше будущее. Всё же вера верой, а предусмотрительность и знание о том, на кого воздействовать нужно сильнее, дорого стоили. В общем, мне было и о чём подумать, и чем заняться, и над чем поржать. К тому же мои пираты — знал бы кто, как это по-настоящему круто звучало, «мои пираты» — приближались к своим целям для захватов, а это означало, что ещё немного и у меня совсем не останется свободного времени, скорее всего. Так что грядущие, как буря на горизонте, проблемы, на которые я никак не мог повлиять, меня не беспокоили. Нет, это, конечно, было бравадой и ложью. Но я ведь действительно ничего не мог сделать, не мог прочитать мыслей врагов, не мог отправиться на разведку, да и вообще, отлучиться. Так что, как бы неприятно это ни было бы, а приходилось ждать. Я и ждал, не теряя времени зря. Совсем не теряя. Королём вот стал, то есть практически централизовал власть в пиратском мире, замкнув на себе множество сил, вражеских Мировому Правительству… Мелочь? Нет, ведь сообща действовать было удобнее, а вести войны — тем более. А если при этом ещё и не приходилось тратить время на советы, на которых необходимость каких-то решений нужно было и аргументировать, и доказывать — экономилось драгоценное время, которое тоже могло стать решающим. Об этом я и размышлял лениво. Об этом и о многом другом, например, о недочитанном трактате, написанном кем-то из далёких предков, пока… меня неожиданно не вырвал из мыслей холодок опасности, пробежавший по затылку. Я вынырнул из мыслей мгновенно, и вовремя, чтобы увидеть, как злющий Ло со всей дури воткнул нож в стол, высвобождая Королевскую Волю. Да такой ударной силы, что она отшвырнула свободные кресла вокруг стола, перевернула посуду, заставила пойти трещинами слабые каменные плиты… И моя собственная Воля вырвалась на одних рефлексах, подавляя всё живое и чуждое, из самозащиты. Мощная волна прокатилась по залу, нелегко, но преодолевая чужое сопротивление, пригибая родню. Я не посмотрел, уставился на Ло, пытаясь осознать, происходящее, но уже понимая, что фактически на инстинктах случайно спас мирных жителей штаба — в основном рыболюдей — от верной гибели. Потому что неожиданной силы Королевской Воли Ло хватило бы, чтоб их убить. Он обернулся ко мне. На лице его было написано то же ошеломление, что испытывал я, но ещё и испуг. Ло и сам не ожидал этого. Ведь впервые использовал Королевскую Волю такой силы, способной убить слабовольных. Сильнее, чем у Эйса! И… поняли это все, судя по одинаковым потрясённым лицам семейки, срочно переоценивавшим державшегося обычно в моей тени родственника. А у меня был лишь один вопрос на уме: — Что вы, чёрт возьми, наговорили друг другу? — выдохнул я осипло, понимая, что пропустил что-то чертовски важное, раз мимо меня прошло как обычный семейный спор превратился чуть ли не в театр военных действий, от последствий которого замок, меня да и всех собравшихся потряхивало до сих пор. Разум потихоньку отходил от первого потрясения, возвращалась способность трезво мыслить. И эти трезвые мысли отказывались понимать, что могло довести обычно сдержанного, прекрасно себя контролировавшего Ло до точки кипения. Нет, конечно, Д могли быстро и надёжно довести кого угодно за короткий срок, но сами обычно не поддавались эмоциям без веских оснований и, главное, без желания. Значит, Ло хотел выразить своё отношение к чему-то, столь сильно его задевшему. С другой стороны, он в последнее время часто злился. Однако ответа на вопрос я не ждал, а требовал, обводя взглядом братьев, отца, дядьёв, деду, ибо что это, задери их кракен всеми щупальцами, такое? Стоит мне отвернуться, отвлечься, как… А они, кажется, не знали, что сказать. Я посмотрел на старшего брата. Он фыркнул, выдёргивая кинжал из каменной столешницы. — Не позволю оскорблять младшего брата, даже его отцу. А своего короля — тем более, — жёстко произнёс он, почти прошипел, упрямо посмотрев мне в глаза. Я вскинул брови: неужели?! Отец пожал плечами, виновато потупившись. Рейли добродушно похлопал его по плечу, мол, бывает. Без лишних слов было понятно, что произошедшее — случайность, вызванная эмоциями. Я хотел буркнуть Ло, что оно того не стоило, но он не позволил и слова вставить, предугадав: — Я знаю, что тебе плевать, но это задевает мою гордость, Луффи. Так что будь любезен, тоже обойдись без нравоучений. — Море упаси, — хохотнул я, поднимая руки в защитном жесте. Почему-то стало смешно: получалось, что меня защищал родич, который хуже всех был знаком со мной, тот, в ком все остальные присутствовавшие сомневались. Но особенно забавно было то, что он, получалось, лучше всех меня понимал. За исключением Шанкса, разумеется. От него пахло обидой и разочарованием. Да они и на лице его были написаны, сожаления о том, что зря пришёл, зря на что-то надеялся. — Не думай об этом, — попросил я, тоже глядя ему в глаза. — Мы вроде бы все похожи и в чём-то даже одинаковы. Но и каждый из нас по-своему белая ворона даже в собственной семье, — невесело усмехнулся я, под такие же смешки от всех остальных. Ло выдохнул, закатил глаза и прикрикнул: — И мысли мои тоже не читай! Ну и тут уж я, конечно, не мог не попытаться разобраться в произошедшем. Оказалось, что папаня сам не понял, но назвал меня глупцом. Грубо говоря. До этого он дошёл, рассуждая о том, как следовало бы поступить мне же. Случайно, в порыве эмоций, брякнул, короче. Ну у них и накал был неслабый по уверениям Рейли: каждый из нас всё-таки имел собственное представление о том, как надо и не надо воевать и жить. А впрочем, так, наверное, было у всех людей. Папе было стыдно. Но то, что я их не слушал, его, похоже, задело. Да и вообще, семейная встреча закончилась как-то неловко, в понимании, что мы совершенно не умели договариваться друг с другом… Ну, за исключением отдельных случаев. В глубине сознания я не мог избавиться от противного ощущения треска каких-то иллюзий, хотя вот уж о чём о чём, а о семье у меня их не было. И жаль, но время что-либо менять ещё не пришло. По многим причинам. Разошлись тоже молча, всё-таки стукнувшись кружками с грогом и пожелав друг другу удачи. Шанкс, хлопнув братьев и дядю по плечам, свалил бдеть за Тичем, отец и Сабо отправились на Сабаоди с Рейли (всё-таки кинувшем в меня на прощание мешочек с какой-то бурдой) с помощью его же браслета-портала в мой штаб, Эйс, не задерживаясь, переместился в бывший Маринфорд. Остались я, Ло и деда. Но в угрюмом молчании мы не сидели — Траффи, вздохнув с облегчением, рассказывал мне то, что, в отличие от новостей моего папаши, считал важным и даже ключевым он сам, о том, на что мы могли повлиять. И вот вроде бы ничего важного, всего лишь волнения в преступном подполье. Но… После нашей победы над Дофламинго нового короля там так и не нашлось, а куча разных крупных организаций воевали между собой до сих пор. Но недавно кое-что изменилось, и кто-то начал активно пытаться подмять преступность под себя. Ло подозревал в этом Мировое Правительство, но доказательств пока не нашёл. А пираты были заинтересованы как никто в происходящем, потому что все наши сделки так или иначе были нелегальны. Не всё нам необходимое было изготовлено нами же. Мы покупали оружие, какие-то припасы вроде дерева или парусины, медикаменты, в конце концов. Не всё, многое нам поставляли королевства в обмен на защиту, что могли — а мы, я, никогда не просили больше, чем нам могли дать, не причинив ущерба собственной экономике. Но тем не менее от подпольных рынков и поставщиков в какой-то мере мы были зависимы. Не настолько значительно, чтоб не могли выжить без них, но достаточно существенно, чтобы пострадать в случае чего. Ло знал об этом и, наобщавшись с Багги, решил провести разведку, отчего и покинул нас. Результаты его обеспокоили настолько, что он и решил, раз уж я позвал на семейную встречу, не отказывать, а воспользоваться, чтоб лично передать информацию, которую во время пира пьяному мне доносить было глупо. Зачем это было мне? Он считал, что как Король Пиратов — непосредственных представителей преступного подполья — я не только мог, но и должен был влезть ещё и в это дерьмо. Как он сказал, раз уж взялся менять мир, то упускать эту его прослойку не стоило. Я так не картинно морщился в тот момент, что Ло хохотал в голос. И фактически спрашивал разрешения действовать на своё усмотрение, но от моего лица. Так же, как Юстасс совсем недавно, смотрел в глаза прямо, словно вызов бросая, и проверял, готов ли я был доверять ему безоглядно вот настолько, чтобы он мог за моей спиной, не ставя меня в известность, творить что угодно, но прикрываясь моим именем. Я не сомневался. Тем более не после того, как именно Траффи пробудил в себе огромную мощь Королевской Воли, защищая меня же. Но, а вообще я думал о том, что из старшего брата вышел бы отличный король подполья — он ведь его знал, как никто из моего окружения. Да и роль эта была как раз под его хладнокровный, недоверчивый, циничный нрав. Когда он, довольный, ушёл, деда, как бы невзначай, заметил: — А ты близок к тому, чтобы исполнить ещё и обещание возродить семью, — усмехнулся он, уточнив: — Раз уж даже мой младшенький вспомнил, что она у него есть. Я хохотнул, услышав, как дед обозвал отца, а, представив его реакцию на это, не выдержал и загоготал в голос. Думал заглянуть к Томоэ, проверить, как устроилась, но не стал. И сам не понял почему. Просто не захотелось. А что ещё делать в штабе? Ну я и вернулся в бывший Маринфорд, хотя и этого не шибко хотелось. А вот устроиться читать дальше не успел: Смокер явился, чтоб попросить меня помочь раз и навсегда уладить вопросы его подчинённых о членстве в моей команде. Мол, его товарищи вроде как не были против дружбы со мной, но вот вступление в команду восприняли неоднозначно. Сомневались, что он сам согласился, а не я вынудил — запудрил там мозги или взял на слабо, а может, долгом надавил. Ну, короче, они что-то там требовали со Смокера, а он, ссылаясь на то, что его слово ещё не стало для них законом, и веры в их стане было в разы меньше, чем среди пиратов, просил, раз уж именно я его в это втянул, объяснить то, что сам он сделать пока не мог. — Понимаешь ведь, что, как их лидер, ты сам обязан разбираться с такими вопросами, иначе лишь подтвердишь их сомнения в тебе? — спросил я, хмуро глядя на него. Смокер почесал затылок, вздыхая: — Понимаю, — твёрдо смотрел в глаза он. — Хочу показать, за какие такие качества я признал именно тебя. Удобный момент, — усмехнулся он хитровато, когда я удивлённо вскинул брови. — Вряд ли когда-то ещё ты сможешь ткнуть нас носом в то, как несовершенно наше товарищество. Я засмеялся и, конечно, не смог отказаться от такого соблазна, потому что одной только фразой Смокер обещал, что так он этого не оставит, меняя отношение подчинённых друг к другу, а ещё что он вряд ли позовёт ещё хоть раз по такому поводу. И вот привёл он меня, значит, в помещение для совещаний. А там все его офицеры, напряжённо ждущие командующего, сидят такие, смотрят сурово, хмурятся смешно. И тут такой Иссё, просто неприлично и безобразно счастливый-счастливый, приветливо кивает мне. Вот что значит контраст! Во главе стола пустовало место Главнокомандующего, но Смокер не занял его и мне занять не предложил — я сам туда свои кости кинул, весело осклабившись, когда дозорные напряглись ещё сильнее. Смокер закатил глаза, но улыбнулся открыто: знал мои манеры. Выступала фактически только Хина, вроде как оглашая мнение собрания. А оное сомневалось и в добровольности решения Смокера вступить в мою команду и в том, что он вообще сможет совмещать пиратство со службой. И на меня бочку катили, требуя — ТРЕБУЯ — чтобы не кто-то там, а Король Пиратов, не смел использовать их любимого Главнокомандующего и весь Новый Дозор в собственных целях. И ни слова о том, что именно я фактически этот самый новый дозор и создал! Но на самом деле они просто ревновали Смокера ко мне, к пиратам. Слишком много внимания он уделял нам, которое мог бы тратить на них. Нередкое явление, когда командир был уважаем и любим. Я откровенно ржал, потому что девица была явно не в своём уме — с чем, кстати, был согласен даже Стей, стыдливо прятавший от меня лицо за ладонью. Да и Иссё вздыхал, качая головой — эти двое совершенно точно знали, что требовать что-то от меня в принципе глупость. Ну а я что? Я спросил, конечно, понимали ли они, что и от кого требовали, заметив, что в моих глазах они имели ценность не большую, чем деревенские фермеры — то есть хитрить, пытаясь их подчинить, особого смысла не было. Уточнил только, что у собравшихся перед островитянами было лишь одно преимущество: они были небезразличны аж двум моим накама. Но упоминать о том, что этого хватало для того, чтоб я за них начал войну против целого мира, никто из тех, кто был в курсе, не стал, хе-хе. Ка-ак они возмущались! Это надо было видеть. Молчаливо, но выражением лица показывая все те ругательства, которые едва держались у них на кончиках языков. Как же! Их же, военных офицеров, сравнили с глуповатыми, необразованными деревенщинами! Вот только все слова они проглотили, стоило мне лишь жёстко с презрением заметить, что раз они сомневались в моих мотивах, то сомневались в их обожаемом Главнокомандующем. Нет, поначалу они и это приняли «в штыки», но я ведь обстоятельно объяснил, что, получалось, они считали, будто Смокер не способен самостоятельно здраво оценить риски и принять решение, его легко обмануть, запутать, использовать. — Раз Белый Охотник такой слабовольный идиот, по вашему мнению, то почему вы единогласно избрали его своим главой? Такие не способны руководить, — серьёзно спрашивал я, глядя в глаза поочерёдно. Хина вскинулась было снова возмутиться, но я ей не позволил и слова вставить: — Не спорь, детка, ты ведь не глупа, и понимаешь, что, что бы ни имели в виду, а усомнились вы не во мне, а в нём. Вы просто жалки, — презрительно скривился я, — и не достойны моего накама. Но, раз уж он с вами возится, значит, можете стать достойными. — Я перевёл взгляд на самого Смокера. Он невесело усмехался. — Сочувствую, это, — мотнул я головой на собрание, — легко не выбить. — Смокер пожал плечами. Тут вступился Иссё, натурально извиняясь за подопечных. Мол, расслабились, сменив власть, почувствовали свободу, но привычка не доверять пиратам, презирать слишком въелась. Я фыркал: мне не было до этого дела. А вот на вопрос уже Стеинлесса о том, почему позвал Смокера в команду, я ответил с удовольствием: — Да потому что он гордый свободолюбивый ублюдок, такой же, как я сам или любой член моей команды. Я таких вижу сразу, — я посмотрел Белому Охотнику прямо глаза, усмехаясь, как, наверное, могли усмехаться только… — Диких зверей, верных морю и… войне, тех, кто живёт, как играет, азартно, и готов поставить на карту всё, что имеет, ради собственных целей. Тех, кто не боится проиграть, но кто будет вгрызаться в глотки до последнего вздоха за что-то своё, то, что имеет для него цену. — Я не говорил, я чеканил факты. И Смокер смотрел на меня без тени улыбки взглядом того самого зверя, о которых я рассказывал. — Однако печально видеть дикого зверя, настоящего гордого волка, на цепи, как ручную собачку. Ему нужна воля, простор. А не оковы из субординации, дисциплины, сдержанности. И я ему свободу предложил. Предложил строить свой мир. И горд тем, что он согласился, — говорил я искренне, не отрывая взгляда от лица нового накама и чувствуя от него смесь гордости, смятения и… благодарности, что ли? Мои слова что-то задевали в нём — это точно. Впрочем, задевали они и его подчинённых. Только вот они выражали скепсис, сомнение, хотя и не все. Кто-то из собравшихся — а я большинство из них не знал — понимали, о чём я говорил. Стеинлесс и, как ни странно, Хина были среди последних. Девчонка, кажется, ненавидела меня за такую правду, но… возражать больше не хотела. А что касалось их изначальных претензий… Так я обстоятельно объяснил собственную позицию. Мол, как Смокер был ответственен за них, как начальник, так я был ответственен за него и его слова и поступки. Однако это не делало новый дозор моими подчинёнными. Могло бы, но не делало. Потому что перехват браздов правления организацией у Смокера или командование через него, унижало его самого. Но унижая его, я унизил бы и себя, потому что получилось бы, что я отвечал за человека, который не был способен справиться с собственными обязанностями. То есть я бы проявил к нему недоверие, сомнение в его лидерских качествах такие же, какие проявляли сами дозорные. То есть это означало бы, что я сам не способен выбрать по-настоящему достойных накама, да и лидер из меня никудышный. Так что я не мог командовать новыми дозорными, потому что это бросало тень на репутацию Смокера, а значит, и на мою. — Вот так и получается, что мне выгодно, чтобы Смокер был лучшим для вас лидером и сделал лучшими вас, понимаете? — лукаво, но серьёзно спрашивал я, со смешком прибавляя: — Так что старайтесь. От вас зависит репутация нас всех. Тем более вы мои должники за то, что я подтолкнул вашего Главнокомандующего вообще попытаться создать свой дозор. Иначе вам пришлось бы воевать со мной и моими дикими зверьми, теми самыми, что глотки рвут. — Хитрожопая ты тварь, капитан, — покачал головой с усмешкой мой новый накама — Ну, что есть, то есть, — согласился я, скалясь. Но снова обратился к дозорным: — Вы лучше, вместо того, чтоб глупостями голову забивать, подумайте, как оправдываться будете, вымаливать прощения да доказывать, что стоите его, — мотнул я головой на своего накама. — А то ведь ревность ко мне ваши сомнения в нём не оправдывает. — Собрание всеми — за исключения Иссё — лицами выражало мрачность, хмурость, недовольство, и сказать им было опять же нечего. Я не выдержал и захохотал, констатируя: — Вы такие смешные, когда пристыженные. Собственно, после этого собрание и закончилось — продолжать его не было смысла. Но G-5 я не покинул: накама попросил подождать некоторое время, если это возможно. Мол, тогда мы могли бы вместе уйти, когда он разберётся с бумагами — на этот раз он их брать с собой не хотел. Я не торопился. Сидел у открытого балкончика кабинета начальника крепости и смотрел, как и несколькими днями ранее, на суету. На патрульных, грузчиков на причале, на вечерние тренировки в специально отведённом для этого углу площади… Смотрел на блестевший маняще океан, шептавший что-то о путешествиях, дальних берегах, мечтах… — Тут так спокойно… — вслух заметил я, отвлекая Иссё и Смокера от бумаг. — Мне нравится это место, нравятся люди. Это то, что стоит беречь. — И это было скорее решением, чем посылом. — Я рад, — прозвучало из-за спины от рабочего стола. В тоне голоса Белого Охотника было что-то такое, что говорило прямо — это было для него важно. И не нужно было гадать о том, почему: он разрывался всё ещё. А признание пиратами, а может, конкретно теперь капитаном, того, что он ценил, было ценным. — Ты чертовски странный и человек, и демон, и пират, — вздохнул и Иссё. — Я чувствую в тебе зло. — Я хмыкнул. — Его много, больше, чем в ком бы то ни было из тех, кого я встречал. Но всё же ты не поддаёшься ему, а даже умудряешься… использовать? — Ты ведь прекрасно знаешь, что мир не делится на чёрное и белое, — перебил я, пока он не ошибся в корне о том, что «не поддаюсь». — Есть лишь тысячи оттенков серого — они зависят от угла зрения. Например, все мы убийцы. И, в общем-то, ничто нас не оправдывает, — я вздохнул, просто от констатации, но и не думая ни о чём жалеть — это было и глупо, и самоубийственно, потому что вело к сомнениям, могущим стоить жизни. — В глазах своих мы защищаем, боремся за дело, которое считаем правым, в глазах врагов мы лишаем кого-то друзей и родных, и дело наше и не дело вовсе, а варварство, служение во славу преступных целей. — Дозорные хмыкнули, понимали, о чём я говорил, потому что до недавнего времени именно так друг о друге и думали заклятые враги — пираты и дозорные. Думали одинаково. Ну… почти. — Так уж случилось, что я взбаламутил эту грязь на дне мира. Теперь не стоит судить, поддаётся или не поддаётся тому, что ты назвал злом, друг с другой стороны, сидящий напротив… — Я усмехнулся весело, обернулся, подмигнул Смокеру, тоже чему-то улыбнувшемуся. Иссё молчал задумчиво и, кажется, немного грустно. Но я был уверен — он меня понял. Возвращались в бывший Маринфорд мы со Смокером без шума и пафоса. Он тихонько попросил Иссё присмотреть за всем и звать, если что — и мы переместились в штаб, а оттуда нас уже в Маринфорд перенёс как обычно первым отреагировавший на зов Педро. И вот идём мы, значит, пробираемся потихоньку к Санни через весь остров. Я, весь из себя такой легкомысленный, насвистывающий что-то незатейливое под нос, по большей части игнорирующий внимание пиратов… Вдруг слышу собственный голос. Мерзенький такой, самовлюблённо-насмешливый, ледяной и даже жёсткий. Он, голос, повествовал о событиях во время бунта Эйса, едко рассказывая о том, как всех использовал себе на пользу. Естественно, я тут же сменил направление движения, следуя за звуком прямиком в большую толпу пиратов, не обращавшую на моё присутствие никакого внимания, но обступившую что-то или кого-то — явно слушая тот самый противный голосок. Что происходит, я не понимал, но твёрдо вознамерился выяснить, игнорируя хрюкавшего что-то себе под нос Смокера и прикидывавшегося ветошью, но подозрительно довольно дёргавшего ушами командного кошака Педро. В курсе были о происходящем? Я прищурился, но решил им предъявить претензии, когда уже разберусь в ситуации. Так вот, подхожу я, значит, к толпе — ноль внимания. И это к королю-то! А голос всё вещает с ощутимым чувством собственного превосходства над смертными. Смертные слушают. Плотная их толпа, такая, что не пролезть, если не развоплотиться тенью, ловит каждое слово… Я иду на таран, отталкивая пиратов — в основном офицеров и капитанов, но и рядовых тоже — они оборачиваются недовольно, собираясь обругать наглеца, пытающегося пролезть ближе туда, куда они едва протолкались, и… в ужасе замирают, узнавая меня. Я невозмутимо продолжаю прорываться, пока не выхожу к центру сборища, где один растерянный придурок держит в руках… звуковую ракушу. Нет, я быстро смекнул в чём дело. Потому что вот так мерзенько объяснялся я фактически только с провинившимися, накама и братом. Накама — на момент моей речи единственный — грозился отомстить. Правда, рассказав о моём плане команде, а не всем пиратам вообще. Ракуша тоже была другая. Но голос и рассказ — те самые. И вот стою я, значит, над растерянным пиратом, имени которого даже не знаю, обвожу взглядом напуганных внезапным появлением виновника собрания. Они хлопают глазами и не знают, что сказать или сделать, будто проштрафившиеся дети, застигнутые врасплох на месте преступления, а потому ждущие наказания — сразу вспоминалось детство и Дадан, которая пыталась как-то контролировать и поучать. И вот смотрим мы друг на друга, и я не выдерживаю: — МОМОНГА, ПОЛЮБИ ТЕБЯ КАРАКАТИЦА, ЧТО ЗА УТЕЧКИ ИНФОРМАЦИИ БЕЗ ВЕДОМА НАЧАЛЬСТВА?! — заорал я во всю демоническую глотку, так, что, кто ещё стоял, чуть не сели. — А НЕ БУДЕШЬ ПУГАТЬ СВОЮ КОМАНДУ, ПОДСТАВЛЯЯ СПИНУ ПОД ПУЛИ, ЧЁРТОВ КАПИТАН, — спустя полминуты услышал я не менее громкий ор с другой стороны острова, таким раздражённо-самодовольным с нотками веселья голосом. Смокер тоже не выдержал, загоготал, да так, что медленно опустился на мощённую камнем улицу. Хрюкал уже Педро, отчаянно зажимая звериную пасть лапой, видимо, чтоб тоже не заржать в голос. Я ме-е-едленно повернулся к ним, недовольно, сурово, требовательно уставившись: — Итак, это был план, и вы о нём знали, верно? — Мы ведь… хря-хря… команда… — задыхаясь, выдавил из себя кошак. — Признай, Лу, ты заслужил, — сипел Смокер. Я медленно прикрыл глаза, считая про себя, чтоб… Не потерять самоконтроля, что ли? Нет, зол я не был, раздражён тоже. Но и смешно мне не было. Потому что не помнил, чтоб разрешал делиться своими исполненными планами со всеми. А это могло принести и неприятности, причём не только мне и команде, но и всем. Хотя нет. Ложь. Я был раздражён, потому что не хотел, чтоб все знали то, как я мыслил. От раздражения чесались кулаки на кого-то наорать, потому-то я и считал про себя, успокаиваясь: всплеск эмоций тогда, когда стоило быстро хладнокровно подумать о последствиях поступка накама и нивелировать возможные проблемы, был лишним. Впрочем, и этого мне не дали. То ли отсмеявшийся, то ли просто по выражению лица понявший, о чём я размышлял, Смокер сообщил: — Ты, может, не знал, что Момонга у нас, в дозоре, славился как… — тут он замялся, глядя на молчаливо внимавшую подозрительную толпу, чтобы осторожно подобрать слова, — специалист по распространению информации среди личного состава с целью создания у солдат нужных представлений или впечатлений о происходящем. — Я удивлённо вскинул брови: провокатор-пропагандист, значит?! Вот уж чего не знал. А это можно было… очень выгодно использовать. — Тебе, как обычно, чертовски повезло, так что, если ты веришь команде — не думай об этом, Момо знает, что делает. Он говорил, но смотрел в глаза. Не проверял, нет, и не просил верить. Просто… доводил до моего сведения. Я вздохнул. Верил ли я Монге? Это уже давно был не вопрос. Напряжение отпускало: ну раз накама не сомневались, я тоже не должен был. Но ситуация мне всё равно не нравилась! Да и вообще иронично получалось, что в последнее время мне, заявлявшему о вере в соратников, приходилось не словом, а делом подтверждать это. Зоро, Кид, Ло, Монга… Кто следующий? — Получается, всё это, то, что ты говоришь кому-то на этой записи — правда? — робко спросил пират, державший в руках ракушу, кажется, оценив мою реакцию правильно. И народ, словно очнувшись, уставился на меня, уже не испуганно, а требовательно. Я снова вздохнул. Последствия-то всё равно разгребать мне! — Что могу сказать? Я — хитрозадый ублюдок, вы не могли не заметить, — развёл я руками, наигранно горестно вздыхая — от своей судьбинушки вечного отвечальщика на тупые вопросы. — Ты нас использовал, — это был уже не вопрос, а констатация факта кого-то из толпы. — Всех. Кто был против твоего доверия накама, кто был «за», — подхватил кто-то ещё. От пиратов сразу пахнуло досадой, обидой, даже злостью. — Да, даже брата и команду использовал, чтоб выкрутиться, — хмыкнул ещё кто-то. И обвинения посыпались градом со всех сторон, теперь несдержанные, да и не только о событиях бунта Эйса, а вообще. Признание ведь моё делало очевидным факт, что поступал я примерно так, как тогда, всегда. И все понимали, что ничего дурного в том, в общем-то, не было. Но досада гордых ублюдков, их понимание, что ими в какой-то мере манипулировали, не могла пройти бесследно, даже если за это они и уважали манипулятора. Люди кричали, ругались, поносили меня на чём свет стоит. И я стоял, окружённый возмущённый толпой, чувствуя, как во мне вспыхнул и разгорелся азарт: мне нравилось быть причиной стольких эмоций, нравилось это своеобразное признание меня самого таким вот засранцем, каким я и был. Но терпеть молча? О не-е-ет. Хотелось провоцировать их, людей из толпы, потому что да, они были правы, я использовал всех, но план мой, почти идеальный расчёт, оправдался по всем статьям, даже в плане их отношения ко мне: — Но вы действительно по-настоящему восхищены, — оскалился я весело, с вызовом. — Вас бесит, что я обвожу вас вокруг пальца так легко. Но злитесь вы больше на себя, а меня… уважаете и признаёте. Разве не так? — лукаво поинтересовался я, обводя взглядом искажённые эмоциями лица. А они кривились, отводили взгляды, смотрели в небо, в землю, их владельцы шипели, ругались сквозь зубы, чтоб совладать с собственными чувствами. Но не слишком-то получалось. — Чёртов ублюдок, — выдохнул один из капитанов, сплюнув, а потом, внезапно напал, кулаком метя в челюсть. Напал с рыком и выражением лица таким, что сразу стало ясно: ему очень хотелось побить меня за всё… хорошее, чего я, собственно говоря, и не делал. Кулак просвистел у уха — разумеется, я уклонился. Толпа посмотрела на это, посмотрела, качнулась так потрясающе дружно и с гиканьем кинулась на меня. Без Воль, без оружия, без способностей Фруктов. Голые эмоции, жаждущие выплеснуться, чистый азарт, разгоравшийся прямо в движении. Да! Треснуть хорошенько чёртова ублюдка, чтоб не трепал нервы! А я только рад, со смехом начиная драку. Пусть порядочно сдерживаясь, но от души лупя всех, кто попадался под руки. Они нападали толпой, десятки людей, против троих — накама же не могли не поддержать своего капитана — нечестно, но, может, так даже честнее в соотношении силы. И, видит небо, увернуться от всех разом, не используя силы, было чертовски непросто. И я пропускал удар за ударом, зато отвечал, вминая кулаки то в рёбра, то в челюсти — куда получалось. От азарта кипела кровь, закладывая уши — а может, потому что молча драться мы не могли и орали во всё горло. От плотности толпы не понять было, где чьи ноги или руки, и удержаться в стоячем положении было сложно. Люди падали, путались, дубасили уже не только меня, но и друг друга, пытались отдышаться и… хохотали. Весело, громко, от души, отрываясь настолько, насколько могли. И странно было, но и нормально для нас, пиратов, что драка чертовски роднила. Не знал, как остальные, а я чувствовал это… каждым синяком и зудящей ободранной об кого-то костяшкой. — Почему? — подал голос кто-то из толпы уже потом, когда всё закончилось, когда сидели и валялись на всё том же клочке суши завоёванного форта, отдыхая, и даже не пытались объяснить ничего новоприбывшим пиратам, пришедшим на шум и обнаружившим взмыленных и побитых соратников. — Зачем тебе всё это? Возишься с нами, когда любой другой на твоём месте подчинил бы силой, рискуешь собственной шкурой, стремишься к недостижимому. Тебе действительно хватило бы сил поставить мир на колени, а ты… тратишь время. Он искренне не понимал и искренне жаждал знать ответы на свои вопросы, этот капитан каких-то известных, но не слишком, пиратов. Я, потирая свежие «ушибы» и морщась, понимая, что опять получу по репе от Чоппера, фыркал: — Да если б я знал! Сколько раз я задавался тем же вопросом — не счесть. И бесполезно пытаться найти ответ. Думаю, его просто нет, и всё сводится к банальному «я так хочу». — Пираты зафыркали в ответ тоже, не слишком довольные таким «ответом», но что ещё я мог сказать?! — Может, тому причина моя кровь, предки, условия жизни… У каждого из нас есть причины собственных действий, какие-то предпосылки, тянущиеся из прошлого как груз на кандалах. Груз прошлого. Мы несём его молча, иногда даже забываем о нём, но он ведь влияет на нас, верно? Создаёт наши желания. Пираты смотрели на меня. В их глазах я видел понимание, огоньком мерцавшее в глубине. Мрачные лица, но… по-своему свободные от каких-то прежних предрассудков. Может, обо мне же. Лица людей, пытавшихся вникнуть, понять меня, потому что это было для них важно, отражали мыслительную деятельность. А я говорил, чувствуя, что меня уже как обычно, привычно практически, несло, потому что хотелось поделиться, почему же всё-таки я так мечтал стать Королём Пиратов, как видел эту должность или титул. Я рассказывал о том, какими видел пиратов и мир, какими хотел бы видеть. Щедро присыпал всё это историями из собственного приключения и жизни, и даже мира, байками Шанкса, Рейли, деды. Я говорил и о демонах, о первом короле пиратов — о том, что успел о нём выяснить — и о том, к чему стремился сам. О том, что любил, чем вдохновлялся и руководствовался. Объяснял, почему был предан кодексу и желал его разве что дополнить, но не переписать. И это не было монологом, потому что пираты вовлекались, спрашивали, предполагали, мечтали вслух сами, вспоминая что-то, находя какие-то собственные причины, чтобы стремиться к идеям, если не моим, то очень схожим. Я смотрел на них, а они будто просыпались, вспоминая какие-то детские причины, чтобы стать пиратами. В глазах их разгорался огонь… жизни, решимость. И мне всё меньше приходилось говорить, потому что это уже не было похоже на допрос Короля Пиратов, а скорее напоминало дружеские посиделки, где товарищи… друзья рассказывали друг другу что-то своё, то, что было им дорого, но о чём они сами чуть ли не забыли. И все наперебой делились уже… собой. Вокруг собиралось всё больше народу, подключались, вникали. Организовали костры, еду и выпивку. Меня окружили накама мои и Ло. И было ощущение, что сидим мы уже, как когда-то в прошлом, среди тех, кто только-только стал флотом, но уже привык друг к другу и знакомился, потому что понимал: дальше — вместе. Так и стемнело, и день незаметно перетёк через вечер в ночь. А потом из толпы не вышел, вывалился один из оставшихся в форте капитанов малоизвестных команд. В руках карандаш и блокнот, глаза горят как-то… судорожно (и это точно не было отблесками костров), а он ко мне. На колени и каяться. Мол, он — шпион, но не врагов, а… журналистов. Из той самой мировой газеты, выпуск которой прекратился некоторое время назад. Пираты, только заслышав о шпионаже, мгновенно вооружились и толпой ринулись встать стеной между мною и этим… журналистом. И первым был, как ни странно, тот парень, что несколько дней назад стрелял в меня. Я… от удивления поперхнулся чаем, который пил в тот момент. Не журналисту, конечно — их присутствие тоже было предполагаемо, ведь как-то же они доставали свои «оперативные новости» — тому, что пираты встали фактически на мою защиту от несуществующей угрозы. Вообще, со стороны это, наверное, было забавным. Журналист, известный как не слишком сильный пират-середнячок, преклонив колени, стоит перед толпой ощетинившихся оружием, готовых напасть гораздо более серьёзных и опасных пиратов, а за их спинами истошно кашляет, практически задыхается, несмотря на хлопанье друзей по спине, король толпы этих придурков. От одной только мысли об этом я задыхался и кашлял активнее, ведь сквозь давящий хрип и попытки вдохнуть пытался прорваться смех. Иронично было бы сдохнуть вот так. Но нет. В момент, когда я сполз уже на карачки, глаза слезились, а лёгкие уже ломило от недостатка воздуха, Джимбей хорошенько приложил меня ладонью промеж лопаток и… откашляться внезапно удалось. Я сипло с шумом вдыхал воздух, и, чёрт возьми, мне было вот вообще не до журналистов-разведчиков и странно ведущих себя пиратов. Отдышаться бы. — Хреновый из тебя шпион, идиот, — просипел я едва слышно, как только понял, что мог снова говорить. Пираты оглядывались на меня и смотрели ожидаючи, настороженно, но некоторые и с неловкостью. — Скажи спасибо толпе, что не прирезали тебя сразу, — глядя на них и хмыкнув, констатировал я — они ведь могли: напряжения, вызванного бунтом Эйса, хватило многим. — Чего вылез-то? Почему сейчас? О том, с какого перепуга стадо придурков ринулось на мою защиту, я не спрашивал. Хотя и надо бы. Шпион ведь, любой, угрожал всем тем фактом, что мог слить кому не надо наши планы. А вот опасности для меня, выступив вот так прямо, он вообще не представлял. Однакож пираты… Что творилось у них в головах — я плюнул пытаться понять давным-давно, несмотря на то, что они почему-то думали, что понимал. — Шпион… — произнёс кто-то из этой толпы, явно подстёгивая меня принять решение, чуть ли не роковое для идиота. Пираты потихоньку разошлись в стороны, открывая мне возможность видеть журналиста, за что я был им благодарен. Но вообще-то они сделали это, чтоб видеть и его, и меня. Шпион смотрел на меня, но молчал, прерванный на полуслове загородившей меня толпой. — Ну и?.. — поторопил его я. И он заговорил снова, объясняя, что в редакции газеты состоят разные люди, в том числе и революционеры, дозорные, пираты, в задачу которых входит сбор сведений. Но в целях безопасности и оставаясь теми, кем они и были до вступления в ряды журналистов, они не писали о планах. Мол, новость становилась новостью, когда события уже произошли, а не когда были только запланированы. Так, якобы, журналисты были защищены от обвинений в шпионаже и предательстве, ведь писали лишь о том, что уже случилось. — Разве само существование планов, само их появление — это ещё не событие? — с подозрением спросил Идео. — Я пират! — воскликнул будто бы даже оскорблённый журналист. Лжи я от него не чувствовал: он минимум сам верил в то, о чём говорил. — Я заинтересован в победе пиратов! А вышел он, раскрыв себя, потому что не выдержал. Мол, события вокруг него в последние дни происходили настолько великие, люди вокруг жили настолько знаменитые, что он, пусть и пират, но и журналист, хотел бы работать с нами открыто. Брать интервью, вести хронику и тому подобное, отправляя информацию в редакцию, чтоб затем она была напечатана. Но действовать без разрешения он считал глупым и опасным, потому и рискнул. А кроме того, его очень интересовала моя личность, потому что «таких пиратов, да и вообще людей, он ещё не встречал». Ага, говорил искренне, но по лицу было ясно, что это ещё и тонкий расчёт на то, что лесть поможет подобраться ко мне. Многие ведь из «братии чёрного флага», привыкшие руководствоваться обычными приоритетами, пытались так или иначе «подлизаться к королю», надеясь, что это даст им защиту, а то и власть, а то и шанс сместить меня с трона собственной жопой — посмертно для меня, разумеется. Не понимали, идиоты, что, даже не будучи моими друзьями, защиту они уже мою имели — раз уж я назвался их лидером. Пираты молчали. Они фыркали недоверчиво и скептично, но ждали моего решения, именно моего, будто разом признали меня именно своим Королём, а не просто существом, победившим всех Йонко. Я думал. Но думал недолго: — Кем бы ты ни был, если ты действительно журналист — а не похоже, чтоб ты лгал — я тебя использую. Втёмную. Как тебе такая сделка? — предложил я, лихо ухмыляясь. — Я позволяю тебе опрашивать, кого хочешь, поставлять в газетёнку любые сведения, кроме планов и местонахождения пиратов, но взамен будешь выполнять мои задания, писать статьи на заказ, если угодно. Журналист, всё ещё стоя на коленях, облизал губы нервно. — Редакция может освящать события в нужном кому-то свете, но откровенную ложь мы не публикуем. Я, как и многие присутствующие, скептично фыркнул: ну да, конечно, не публикуют, а то, что многим из нас приписывали массу чужих злодеяний — это мировые коллективные галлюцинации. Врал и, судя по выступившему на лбу и висках поту, понимал, чем это ему могло грозить. Но шёл ва-банк. Ради чего-то, что ценил превыше собственной шкуры. Ради чего? Информации? Возможности опубликовать уникальный материал в сомнительной газетёнке? Я растянул губы в лисьей ухмылочке: это было интригующе. Да и должен же я был понять мотивы журналиста, верно? — Никто и не говорил о лжи, — качнул я головой в отрицании. — Будешь писать правду, но на заказ. Ну, чтобы у нужных людей, читающих газету, складывалось выгодное нам, — я обвёл взглядом присутствовавших, замечая, что скепсис сменился мыслительной деятельностью, а то и пониманием, — мнение. Журналистишка тоже понимал, смотрел на меня исподлобья, явно что-то обдумывая: — Ты хочешь с помощью издания манипулировать общественностью, взамен на… — Ваша редакция как портовая девка больших королевств — ведётся на деньги и стелется под их владельцев, особенно если отказ таковым чреват последствиями, — хохотнув, констатировал я. Журналист пропустил мимо ушей сравнение со шлюхами. — Но я не Мировое Правительство, я не буду пытаться тебя и издательство купить. За деньги, по крайней мере, — уточнил я. Мои ребята один за другим закатывали глаза, улыбались: знали мои манеры, знали цену, которую я предлагал всем и которой всех и покупал. — Я могу вам дать кое-что гораздо дороже… — Жизнь? — мгновенно… не понял горе-шпион. — О нет. Всего лишь то, из-за чего и ради чего, думаю, журналисты и стали журналистами. — Я понизил голос, переходя на мой любимый шёпот лукавый и соблазнительный, но и полный азарта, мечтаний… Тема-то была мне близка, хоть и по другим причинам — как пирату, сознание которого время от времени бередила мысль участвовать в создании… нового мира. Так что я знал, о чём говорил с такой увлечённостью: — Быть в гуще событий, там, где творится настоящая история, двигающая колёса времени и мира, видеть очевидные и скрытые процессы в формировании реальности, быть может, совершенно новой. Рассказывать об этом в красках, доносить до каждого, кто пожелает знать, важность и величие моментов жизни, порой обыденных, а порой легендарных. И влиять так или иначе, быть одним из тех, кто создаёт будущее, очевидцем, который не остался безмолвным… Пираты молчали, по их лицам блуждали улыбки и тени каких-то печалей. На этот раз речь не была проникновенной, но она задела каждого, потому что вряд ли нашёлся бы кто-то, кто не пожелал бы оставить свой след в истории. Особенно среди пиратов, по обыкновению и так мнивших себя великими. Им не были безразличны мои речи. Не были и журналисту. Я чувствовал это и даже видел в выражении лица… Он опустил голову и взгляд, но ухмылка говорила сама за себя. — Ты чёртов хитрожопый манипулятор, Король Пиратов, — выдохнул он, снова глядя на меня. Я картинно развёл руками, мол, положение обязывало. — Наш главный редактор продал бы душу за такое предложение. Я согласен. — Ты как раз и продаёшь душу дьяволу прямо сейчас… — хохотнул кто-то в толпе. — Как будто есть хоть шанс этого избежать, — весело ответили ему. — Хорошо. Это сделка, — игнорируя поднявшийся шум, серьёзно констатировал я, тут же дозволяя: — Можешь описывать любые события, которые сочтёшь интересными. Брать интервью — если пираты захотят его тебе давать, — я решил, что это стоило уточнить. — А взамен напишешь мне статью о новом дозоре, о том, что заставило тысячи маринеров пойти своим путём, что вызвало раскол, — прищурившись, не предлагал, приказывал я в ультимативной форме. — Раскол вызвал ты, — ввернул своё слово, «напоминая», как обстояли дела, Смокер. Я недовольно зыркнул на него, чтоб помалкивал, когда не просят: — Помолчи, для тебя стараюсь. — Белый Охотник с паршивой гнусной улыбочкой на устах примирительно поднял руки. Я снова повернулся к журналисту. — В общем, напишешь статью, оправдывающую действия Белого Охотника и Иссё. Мне нужно, чтоб каждый дозорный, прочитавший газету, задумался о том, что вместо того, чтоб воевать с пиратами на стороне Мирового Правительства, можно, не предавая присяги, пойти другим путём. Посмотрим, на что ты способен, — ухмыльнулся я под одобрительный бубнёж пиратов, понимавших, что это — шанс разрушить основную силу врага изнутри. Журналист сверкнул взглядом, оценивающе осмотрев толпу, что-то прикинул в уме, а потом с лихой абсолютно пиратской улыбкой хитрожопого ублюдка поклонился мне. Я сделал вывод: он тоже понимал, чего я хотел добиться статьёй. Я посоветовал ему взять интервью у Смокера (игнорируя его же возмущение): он-то точно знал, что в дозоре было… не так. Правда, похоже было, что основной целью журналиста всё равно был я. Как Король Пиратов, живая легенда или кто ещё, кем он там меня возомнил: чувствовал, что он меня ещё взбесит мельтешением перед глазами. Но не использовать такую возможность всё равно было бы глупым! Следующий день прошёл в суете. Я всё ещё пытался… Точнее исполнял совет моего Первого Помощника и втирался в мозги пиратам всеми силами. А они… то ли испытывали меня, то ли изучали. Например, не успел я после завтрака «выйти в люди», как ко мне пристали двое. Мол, раз такой умный, смеешь себя кем-то там считать, вроде нашего короля, то рассуди давнюю вражду. Банальная история. Два капитана, две команды, враждующие чуть не десятки лет из-за какой-то такой же тривиальной глупости, вроде куша. Причём взгляды на мир, на жизнь, на пиратство схожие. В иных условиях могли бы быть братьями, ну или лучшими друзьями, потому что знают друг друга как облупленных, понимают, чуть ли не как мы с Зоро, инстинктивно. Но нет, случился в их жизнях конфликт прежде знакомства. И всё. Вражда. И обе команды успели натворить глупостей, успели и кровь пролить. Убивали друг друга — а такое не прощалось. И терпели-то в последние дни лишь потому, что мои идеи увлекли их. Но сил сносить друг друга больше не было. Как и враждовать. Ну и они ко мне. И с надеждой, что кто-то действительно сможет прекратить конфликт, и с ехидной проверочкой. Интересная была бы задачка. Заранее обречённая на провал, потому что оставить прошлое, в котором враг убивал твоих накама — невозможно. Драться — а это тоже могло бы быть вариантом, когда правда остаётся за победителем — нет смысла, потому что силы команд и капитанов были примерно равны, то есть результат был бы плачевный. Эйс, куковавший рядом, так мне и сказал, мол, бесполезно. Я покивал, согласный, даже объяснив Энн, почему так, под одобрительными взглядами конфликтующих капитанов — видимо, оценили то, что я их понимал. Вот только решение у меня было, да такое, которого никто не ожидал. И… надо было видеть вытянутые лица бывших врагов, когда я припомнил, что пил во время пира с ними двумя, в разное время, в разных местах, но и с тем, и с другим — как с вассалами. Видать, думали они тоже схожим образом, а я им действительно нравился, и они, в тайне друг от друга, может быть, даже надеясь склонить на свою сторону в их конфликте, признали меня лидером. И… вот незадача, но с того момента, как разделил выпивку со вторым, они больше не имели права враждовать. Просто потому, что они, грубо говоря, присягнули мне, а это означало, что они могли сколько угодно сраться друг с другом и даже конфликтовать, но любое нападение при этом стало бы посягательством на жизни МОИХ людей, а значит, предательством условных товарищей и меня самого. Но главное, соверши они такой поступок, по кодексу они потеряли бы право именоваться пиратами. О, их лица действительно стоило видеть, когда я, осклабившись, спросил, хотят ли они знать, что я делаю с предателями. Они так посмотрели друг на друга… С презрением, ненавистью, но и с… пониманием, что это всё, что вляпались, загнали себя в угол, в котором сами связались товарищескими узами. Некоторые пираты из зрителей мне даже аплодировали. Ну, то есть моей хитрожопости, которая нашла неожиданное решение конфликта. Вот так вот по нелепой случайности ХОПА — и плюс уважение ко мне лично, хотя я фактически ничего и не сделал. Дожидаться, когда «рассуженные» отойдут от потрясений, я тогда не стал, отправился туда, куда и направлялся изначально в компании Энн и присоединившегося Бепо — то есть бесцельно слоняться по форту, слушать пиратов и искать очередные поводы втираться в доверие. Нет, вообще-то я не раз спросил себя, надо ли оно мне вообще было. Но каждый раз я приходил к выводу, что надо: когда так или иначе к лидеру прислушиваются, проще вести войну, проще объединять и командовать, да и объяснять, что я не власть и не намеревался ею становиться, тоже было проще. Когда все ресурсы на стороне противника, шанс победить его был только в единстве, в той силе, которой стала моя команда, мой бывший флот, только в ещё большем масштабе. Мы должны все быть заодно, а для этого все распри, вечно грызущие пиратское общество изнутри, должны были отойти на второй, третий, десятый план. Ну а чтобы это случилось, нужна была сила или человек — или демон — вокруг которого все и объединятся. И тут вот… Кто или что, если не я? И в этой ситуации стоило стиснуть зубы и терпеть даже мне, ради общего дела. Ну или наслаждаться… Как пойдёт. К тому же нужно же мне было чем-то заняться более-менее толковым, раз накама физически запретили напрягаться? Несколько часов мы таскались по форту с моим грустным-грустным пониманием и облегчением, что, в общем-то, не очень-то я был нужен пиратам. Они занимались своими делами, будничными. Выясняли отношения, обсуждали происходящее, работали — потому что у моряка и на берегу всегда было чем заняться — решали какие-то проблемы… И не то чтобы на меня внимания не обращали, просто народу было чем заняться, даже если делом был сон на огневой позиции, где должны были держать караул и бдеть море. Ну а что? Денёк был по-летнему тёплый, хорошо пригревало солнышко, сырость вечных туманов местности отступила и даже неспокойное море подуспокоилось. И вот чего бы не вздремнуть? Всё равно за морем следили, так что неожиданное появление противника было слишком маловероятно, хоть и не исключалось. Потому и желание покемарить я прекрасно понимал и ничего не имел против. В общем, полдня я провёл в компании Бепо и Энн, болтая с ними да изредка отвечая кому-то на вопросы или решая мелкие проблемы или задачи. Ну, как начальник форта скорее, чем как король пиратов. Но после полудня дело мне всё же нашлось, когда мы спустились к докам. Вот там-то я и заметил Джеймса Наварро, выслушивавшего доклад одного из своих стариков-накама. Он, Наварро, привлёк меня внешним видом. Печальное, даже скорбное лицо, невидящий взгляд, отправленный за горизонт, будто в попытке сдержать эмоции, а может, и слёзы… Вот сразу возникло ощущение, что у них умер кто-то. Тем более что и докладчик был мрачен. Ну я и шепнул спутникам, чтоб подождали, а сам юркнул в тень, чтоб подобраться поближе, послушать. Почему-то мне показалось, что, если я подойду и спрошу, в чём дело, старики отмахнутся. А так был шанс узнать и, быть может, помочь. Выяснилось, что никто не умер. Но был близок к смерти. Корабль. Всего лишь корабль. Прогнил, рассохся, отслужил своё и готов был затонуть в любой момент. Но старики, судя по лицам, были в отчаянии. Я их слушал, и меня вдруг так резануло по живому воспоминание о Мэри, о том, как мы прощались с ним, как меня снедало — до сих пор, между прочим — чувство вины за то, что плохо заботился и практически погубил… В голове раздался его голос, в котором было всё от любви до прощения, от благодарности до вины за то, что не мог быть с нами до конца, и… Не выдержал. И плевать мне было уже на то, что я не хотел кому-то там навязываться, потому что, может быть, даже впервые просто хотел по-человечески помочь. Так что вышел из тени, заставив вздрогнуть от неожиданности Наварро с накама, я с единственным вопросом или скорее даже с решительной просьбой: — Джеймс, позволь моему плотнику осмотреть ваш корабль. — Старики растерялись, но и тут же недоверчиво посмотрели на меня, переглянувшись. — Я не умаляю мастерство твоих накама, не подумай, — остановил я готового возмущаться накама Наварро. — Но знаю, что значит терять корабль, не понаслышке. Я потерял один, и ваши чувства мне знакомы и не безразличны. — Старики смотрели на меня со скепсисом. — Френки гений. Может, он не лучше вашего плотника, но у него нестандартный подход. И, быть может, есть шанс хоть как-то помочь вашему кораблю. Не упускать же его? — настойчиво давил я на психику, не скрывая дрожи в голосе, будто речь шла о моём… накама. — Особенно потому, что от этого шанса зависит и жизнь команды. Я ведь прав, думая, что вы, много лет ходившие по морям на этом корабле, с ним не расстанетесь, скорее уж пойдёте на дно? — Ты подслушивал… — настороженно заметил Джеймс, как-то… невпопад. Его лицо выражало смесь удивления, неприятия и отчаяния. А мой напор, похоже, отчасти сбил его с толку. Потому и реакция была такой. — У вас были слишком трагичные лица, чтобы я мог пройти мимо, — пожал я плечами, поторапливая: — Решай, Джеймс… Но я бы очень хотел помочь, чтобы вы дожили до конца войны, — безжалостно надавил я снова. Наварро, будто очнувшись, тут же хохотнул невесело: — Паршивец, — протянул он, — мы ещё возненавидим тебя, Король, за то, что пользуешься слабостями. — Я молчал, требовательно глядя на Джеймса. Он выдохнул, потёр лоб, посмотрел на накама задумчиво, на меня, снова на накама, обдумывая, стоило ли меня пускать в «личное пространство команды». Но взгляд его дрогнул, когда упал на корабли, и он сдался: — Хорошо, пусть осмотрит. Мы слишком отчаялись, чтобы не цепляться за возможности. Надеяться он боялся. Френки нашёлся, разумеется, в тех же доках. Не прошло и пяти минут, а он уже с энтузиазмом отправился на корабль стариков в сопровождении их капитана с единственной задачей: попытаться спасти судно. Я не пошёл — зачем бы? А подождать вердикта можно было и удобно расположившись на каких-то ящиках в компании Бепо, Энн и Усоппа (кантовавшегося с Френки). — Мэри вспомнился… — тихо-тихо, так, чтоб слышал только я, выдохнул мой канонир, шмыгнув длинным носом. — Из-за него я и вмешался, — сжал я плечо накама, а он хлопнул меня по руке, мол, всё в порядке. И взгляд, которым мы смотрели друг на друга был, пожалуй, как никогда понимающим — эти чувства мы делили на двоих, несмотря на конфликт в прошлом из-за них же. Но теперь всё было иначе. Френки со стариками — целой группой — вернулись почти через час. Наш плотник был мрачен, но, судя по задумчивому взгляду, бегавшему по бумагам в руках — явно с планами корабля — какие-то идеи у него были. И главное, хлопнул он по ящикам чертежами перед моим носом и отчитывался тоже передо мной, отчего-то игнорируя нервных стариков. Френки глянул мне в глаза, вздохнув, сообщил, что дела там и правда плохи, потыкал в план, рассказывая, где рассохлось, где сгнило, где было плохо отремонтировано. Вердикт был один: корабль мог критично развалиться в любой момент при первой средней волне и пойти ко дну вместе с содержимым. И основной проблемой, как и в случае с Мэри, был киль. Он сильно прогнил со стороны штевня и требовал или замены, или списания всего судна. В тот момент, когда Френки объявил это, старики точно опустили руки и усиленно делали вид, что лишняя влага не копится в их глазах и не течёт по морщинистым щекам. Они, кажется, знали, что так будет. Но вердикт моего плотника поставил точку для их чаяний. Я, к своему стыду, плохо помнил, что было с Мэри. Вроде киль надломан и серьёзно где-то по центру, из-за чего он и развалился буквально под нами. Его нельзя было починить. Но, глядя на чертежи передо мной, я судорожно думал, насколько действительно невозможно было починить киль этот? Когда людям попадался испорченный фрукт, они вырезали несъедобную часть, а остальное спокойно ели, так что если… — Если сгнила только часть киля, может, отпилить эту часть, а остальное почистить, укрепить и использовать снова? — произнёс я вслух, задумчиво и вопросительно одновременно. — Не лучшее решение, да и корабль придётся пересобирать с ноля, он будет меньше в длину, но… зато тот же самый корабль, лишь немного обновлённый в самых критичных местах. — Я поднял взгляд с чертежей на Френки и… увидел на его лице гордость. Накама почти сиял ею, утирая слёзы — всё той же гордости — и бурчал что-то о капитане мечты. — Френк? — Накама сделал пару шумных вдохов, взял эмоции под контроль и кивнул: — Да. Это единственный шанс позволить кораблю прожить ещё какое-то время. Если сделать всё правильно — на век стариков должно хватить, — подтвердил он, нервно оглядываясь на команду через плечо. Видимо, я угадал с «шансом». Ну, мы с накама переглянулись и синхронно уставились на Наварро. Мы на его месте даже не сомневались бы, никто из нас, но он… Сначала, кажется, растерялся от самой мысли, что корабль вообще можно было спасти, потом его глаза засверкали безумной надеждой, но… Она потухла. — Я… не знаю, стоит ли. — В смысле? — изумлённо посмотрел я на него, не понимая, как можно надеяться, но сомневаться в том, стоит ли цепляться за шанс. — Так ты хочешь ходить на своём корабле или нет? — и в голосе моём звучал… холод. Ну а как ещё? Для нас корабли были накама, частью команды. И такое вот отношение… особенно после моего и моей команды вмешательства, оно… настораживало. — Я хочу! — горячо воскликнул старик. Его взгляд странно бегал по докам, сам он замялся. — Тогда в чём дело? — спросил не я, Усопп, кажется, ещё холоднее, чем я. Старики запереглядывались: услышали наше сменившееся отношение. Но с ответом медлили. Вообще это было интересно. Судя по слезам, отчаянию и этому восклицанию Джеймса, отремонтировать корабль они хотели искренне. Но, похоже, была какая-то причина, которая не давала им согласиться. Они все о ней знали, не желая озвучивать от чего-то. Я задумался, припоминая момент, когда надежда во взгляде Наварро потухла. Но ничего особенного в то мгновение никто из нас не произносил, значит, он вспомнил о чём-то таком, что мешало ему согласиться пересобрать корабль. За эту мысль я зацепился. Что могло быть такой причиной? Первым на ум приходило содержание корабля. Может, какой-то груз, который старики не хотели показывать, или какая-то… правда об их команде. Но этот вариант я отмёл, потому что Наварро пустил на корабль Френки (да и не против был, чтобы мы с Усоппом, Энн и Бепо присоединились), который буквально облазил его, а значит, дело было не в этом. В чём? В том, что старики сами не справились бы с задачей? Так я открыто предлагал помощь своей команды минимум. Нет, тоже не то. Дело было явно не в людях или вещах, а значит… в… самом корабле? И тут меня, не без помощи воспоминаний о не столь давних событиях, осенило. — Он живой, да? Ваш корабль — живой? — спросил я, и тут же получил невербальный ответ, когда старики как один вскинули головы, волками глядя на меня, чуть не как на врага. И причина стала сразу понятна: это был на самом деле вечный вопрос моряка о том, что, если у корабля все детали заменить на точно такие же, но новые, то это будет ещё старый корабль или уже новый? Но, вообще-то, шутки шутками, а в свете духов кораблей, это было проблемой, потому что мы не знали, влияла ли новизна деталей на них. Фил вот почему-то не только выжил после гибели своего корабля, но сохранения бортового журнала, а ещё и омолодился. Санни охотно позволял менять себе какие-то износившиеся детали, и я не замечал, чтоб это хоть как-то на него влияло. Но Мэри мы похоронили, потому что замени мы ему киль — это был бы уже не Мэри. Хотя это ни о чём не говорило. Они могли и по-разному реагировать, от разных вещей зависеть. Мы ничерта о них не знали. Но у нас было у кого спрашивать. Так что я, не задумываясь, поманил стариков за собой, приглашая на борт Солнца Тысячи Морей и знакомя с ним же, да и с Филессом тоже. Старики… нервно сглатывали, глядя на духов моей команды, а ещё на нас с накама глазами такими, будто у нас по второй голове у каждого выросло. Мы усмехались, когда они, нервничая, с трепетом, будто с чем-то священным для себя, пытались коснуться наших самых странных накама. Тут же выяснилось, что дух их корабля не общался с ними, не выходил к ним даже. Они лишь знали о нём, да видели время от времени мельком. Но он им помогал всегда, чем мог. Даже в мелочах, например, найти очки. Потому старики завидовали нам: мы могли общаться со своими корабельными духами. — Ваша команда невероятна, — даже выдохнул Джеймс с нотками благоговения в голосе. Я объяснил Санни ситуацию стариков и спросил, что будет с духом, если пересобрать его корабль, изменив конструкцию. Тот ответил неопределённо, пожимая плечами, но затем замер, склоняя голову к плечу, будто прислушиваясь к чему-то. Потом исчез, а вернулся в компании… духа-ребёнка, девочки, застенчиво прятавшейся за Санни, будто они давно были знакомы и он не раз её… прикрывал? Защищал? Тут уж и я безмерно загордился своими накама. Потому что уметь покидать корабль — это одно, а уметь уговорить собрата показаться людям в открытую, да ещё и чужим людям — совсем другое. Тут же складывалось впечатление, что Санни был лидером и местных живых судов… И жаль, что слышали голос Солнца Тысячи Морей только я да Френки, но и то, плотник приглушённо, едва разбирая слова — за что иногда даже обижался. Пф, как будто со мной он часто разговаривал. Тоже ведь предпочитал изъясняться жестами. Ну, в общем, пришлось поработать ещё и переводчиком для всех, рассказывая, что девочка-дух готова на всё, лишь бы не покидать команду. Ага, мне, значит, озвучивай, но думай над словами, чтобы стариков нечаянно удар не хватил от переизбытка чувств — а они, судя по лицам, были на грани. В общем, пропуская все сантименты, всё-таки решено было корабль пересобрать. По идее, конечно, не с руки было этим заниматься в военное время, зная о неизвестном масштабном оружии врагов, кракен знает как работавшем — Френки не успел разобраться в свистнутых бумагах. Но тут невозможно было поступить иначе. Да и вообще, «потом» могло быть поздно. А вопрос времени — которого такие дела обычно занимали много — я решил самым простым способом. Созвал пиратов. Пригласил принять участие, так сказать. И даже взывать к жалости не пришлось: почти каждая оставшаяся в форте команда предложила и свои силы, и своих плотников. Но особенно пылали энтузиазмом, разумеется, мои накама. Да и команды Ло, Эйса, моего и Эйса бывшего флота, отозвались с огромной охотой. Так что мне оставалось лишь поставить Френки всеми командовать, привести в себя совсем расчувствовавшегося Джеймса, чтоб наблюдал за процессом, ну и участвовал, конечно, а самому… наслаждаться зрелищем хорошо организованных работавших слажено, как один организм, разнообразных пиратов. Потому что Чоппер в голос с Марко и Виви буквально рявкнули, чтоб я не смел напрягаться. Нервные они у меня стали. Но я не переживал, я наслаждался жизнью, осторожно украдкой общаясь с корабельными духами и расспрашивая их обо всём, что меня интересовало и чем они не прочь были поделиться. Многое узнал, чего, наверное, живым знать не положено было… Да и вообще, из мести валяться на лежаке, попивая коктейльчики производства Санджи, на глазах у работничков, тем самым вызывая зависть и раздражение, было кайфом. Правда, и это мне быстро надоело, так что я вернулся к ранее прерванному занятию: чтению записей далёких предков. Я искал… способы не атаковать, а защищаться силами, которыми обладал. Вот те же зеркальные барьеры создавать или штуковины, позволявшие образовывать постоянные подводные коридоры или даже пузыри, наподобие того, который сдерживал воды великого океана в моём штабе Рая Гранд-Лайн. В общем, толкало меня что-то искать способы именно защищаться. Ну я и если находил что-то толковое, продираясь сквозь строки тысяч лет кровавой тирании и применении стихий для контроля и подавления, то тут же и пробовал в миниатюрном масштабе — на ладони. Эйс, увидав меня со свитками, влез, но тут же и вылез, морщась так демонстративно, что я так же демонстративно делал вид, что не замечал этого. Понимал, как бесполезно было говорить о пользе даже крупиц информации о силе и крови, которой мы не по своей воле обладали. Не обязательно же было использовать сведения так, как было написано, верно? В процессе я даже наткнулся на один интересный свиток, на который натыкался раньше, задолго до начала путешествия, в те годы, когда Эйс уже ушёл в море, а я сходил с ума от скуки. Тогда я не придал ему значения, но теперь вчитывался, глотая каждое слово, потому что это было… важно. Так незаметно день подошёл к концу, корабль Наварро оказался не только разгружен, но и разобран наполовину — скорость поистине невероятная, а я потерял счёт времени. Уже в лучах закатного солнца меня вернул к реальности Смокер. Он подсел рядом тихо, глядя на работы — которые на ночь никто не собирался прекращать, в конце концов, служба на корабле в море была круглосуточной и любой моряк был привычен к сменам — и усмехнулся, заставляя меня вздрогнуть от неожиданности: — Вокруг тебя, как всегда, шум. Я вздохнул, понимая, что всерьёз зачитался. А можно было уже и размяться, и заняться чем-то не менее полезным, но более насущным. Так что свиток я отложил, глянув на нового накама. У него были покрасневшие глаза, напряжённые плечи, будто целый день просидел за разбором отчётов или просто по каким-то причинам не мог расслабиться, и, в общем, выглядел замученным. — Устал от новой должности? — поинтересовался я, хотя это было больше констатацией. — Впервые в жизни поймал себя на желании сбежать, — хохотнул он, тут же тяжело вздыхая. Это было так… знакомо. Обязанности, ответственность, все эти лица, ждущие, что я вот-вот решу мгновенно все их проблемы… — Я частенько так и поступаю, пользуясь подворачивающимися возможностями, — кивнул я. — Потому я здесь, — согласно хмыкнул Смокер. — Иди вон, подключайся к работе. Разомнёшься. Это поможет, — посоветовал я, мотнув головой в сторону фактически стройки. Он с сомнением глянул на меня, мол, он отдохнуть явился. — Иди-иди, — насмешливо, но и настойчиво повторил я. Смокер покачал головой, улыбнувшись чему-то своему, потом со вздохом поднялся и поплёлся к кораблю. А я, глядя в яркие золотисто-оранжевые краски заката, тоже решил размяться. Потому, хлопнув крыльями, расправляя, прыгнул в воздух, а через мгновение приземлился перед Нами, на что-то кому-то указывавшей прямо посреди стройки. Народ и она, естественно, вздрогнули от неожиданности, но меня это не волновало. — Полетаем? — азартно предложил я накама, улыбаясь. Зрачки у Нами расширились, на губах появилась улыбка. И, не отвечая, она быстро собрала волосы в хвост, сняла обувь прям там, где стояла, и шагнула ко мне. Я повернулся к ней спиной, подставил руки, чтобы она взобралась, и, как только убедился, что она держится, взлетел. И думать позабыв о том, что мне запрещали напрягаться, естественно. А влажный воздух полнился золотистым туманом, обволакивающим и скрывающим в себе скалы, строения, горизонт, неясными тенями выплывавшими перед нами. Волны красились в медь, шурша приливом золотой пены то далеко внизу, то совсем близко. А Нами почти не держась за меня, пылала восторгом, взрываясь то счастливым смехом, то довольным визгом. Я то взлетал до облаков, окунаясь в их морозный холод, то падал камнем вниз до самого моря, раскрывая крылья лишь в последний момент, чтобы потом с хохотом нырнуть в тёплые, нагретые за день, воды Гранд-Лайн и получить тумаков от не планировавшей купаться накама. Но нырял вместе с ней в глубины, распугивая косяки кормившихся перед сном рыб, запутываясь ногами в водорослях и касаясь руками камней на дне. А потом с разгона, помогая стихиями, пулей выстреливал из воды, снова взлетая в небеса, но уже не так высоко — мокрой Нами там было бы холодно. Хотя она не особо об этом заботилась, когда, оттолкнувшись от меня, сама ныряла навстречу воде с приличной высоты, вызывая у меня непередаваемое чувство… Благодарности, что ли? За то, что мою любовь к полётам разделяла. Но ловить я её не стал, нет. Сам, по крайней мере. Вместо этого встретив взрывом воды, которая не дала ей удариться от столкновения с поверхностью. Ну и там, под волнами уже схватил. — Ты не поймал! — возмутилась Нами, когда мы вынырнули. — Но тебе понравилось, — лукаво возразил я, ухмыляясь. Закат мы встретили на крыше самого высокого бывшего главного здания штаба морского дозора. Нами куталась в мой первый попавшийся в клети плащ, привалившись к моему плечу. Я обнимал её рукой и крылом и ещё и хвостом — так ей было теплее. Сидели в тишине, пока последний закатный луч, блеснув над поверхностью воды, не скрылся за линией туманного горизонта. — Спасибо, — зевнув, и, кажется, вообще засыпая, пробормотала Нами. — За уверенность, — уточнила она, но не пояснила, за уверенность в чём именно благодарила. Вариантов-то было много. Впрочем, и так было понятно. — И за команду. Только… — Да, — вздохнул я, прекрасно понимая, что в команде ныне постоянно висело одно «но», к которому так или иначе возвращались мысли. — Но могу поспорить, дозору и Мировому Правительству не сладко в его компании. — Я хмыкнул и тут же хохотнул, что дозору-то, может, как раз таки «сладко»: вспомнился глюк во время пира в мою честь, и сразу сознание посетила мысль о том, что только с Зоро маринеры могли позволить себе… например, выпить. Но озвучивать вслух не стал: не был уверен в том, насколько реально это было, да и стоило ли? Разговор с Зоро оставался между нами. Вернулись мы на Санни уже ночью, бесшумно скользнув на камбуз за горячим чаем и наткнувшись на… превесёлую компанию. Там Джимбей, Монга, Боши и Робин с Моне о чём-то приглушённо беседовали, Санджи возился за плитой. Смокер сидел в уголочке, читая наш бортовой журнал, иногда озвучивая непонятные или смешные записи, которые команда комментировала. В общем, идиллия. И чаёк всем желающим, да. Хорошо было с командой всё же — Нами права — спокойно. А через несколько дней вышел новый долгожданный выпуск газеты. И снова пиратов можно было брать тёпленькими, потому что все, абсолютно все погрузились в чтение статей о собственных подвигах. И о, отовсюду в тот день были слышны голоса, смакующие особо красочные описания себя самих или собственных действий. Пираты радовались как дети, гордились собой, друг другом, обнимались, снова праздновали, будто кого-то победили. И мною гордились, как кем-то своим, кто за них, на их стороне, с ними. Хлопали меня по плечами, широко улыбались… Хотя ярче всех сверкал наш журналист, ведь большинство статей в газете были его рук делом. И он искренне гордился тем, как отреагировали пираты на его старания — они его славили. А я пил какое-то крепкоалкогольное пойло с Джеймсом Наварро, попросившимся «под крыло короля», с полного одобрения и при поддержке команды отдававшего себя и их в моё распоряжение. — Коварный мальчишка, лихо покоривший даже самых вольных, принципиальных и опытных пиратов, — смеялся он, качая головой, но и сам сиял, будто бы даже помолодев от какого-то своего счастья. Я не посмел отказать старику в просьбе. И зорко отмечал всех, кто общего настроя по каким-то причинам не разделял, подозревая в них шпионов… Подозревая? Нет. Я был уверен в том, что они ими и были. Даже те, кто гулял со всеми, воняли обманом. Я писал их имена — тех, кого знал — принадлежность к командам. А потом, когда понял, что моментом надо пользоваться, не поленился обойти всех. Так что, пока пираты смаковали газетку, их король заботился о них, размышляя, что делать со своим новым знанием. Вечером того же дня сидел я на камбузе над этим самым списочком, ничего не видящим взглядом гипнотизируя переборку и отвечая лаконично всем любопытным: «шпионы». Но так и не решая, что делать. По идее, выгнать бы взашей или… уничтожить. Но ведь пришлют новых, и что, всех новичков лично отбирать? Многие из списка ведь были просто членами команд, которые не были предательскими. И, что самое ироничное, кое-кто из этих агентов командам-то своим были преданы. А у меня не было доказательств их шпионажа, они ведь могли и просто быть несогласными с капитанами, не доверяли мне. Всё, что у меня было из аргументов — собственные чувства, и я даже толком не знал, как они работали. Можно было шпионов попытаться расколоть, получить информацию, да и просто поговорить, попытавшись убедить играть на нашей стороне. Но это было рискованно: разоблачённого разведчика уже не используешь, если откажется сотрудничать — он только на списание. Начнёшь разбираться с ними, вести об устроенной мною «чистке» дойдут до хозяев, и собиратели информации превратятся в диверсантов. Но они и так и так в любой момент могли ими стать, от их рук могли пострадать многие наши, а уж гипотетический факт передачи ими информации вообще ставил под сомнение наше существование. Короче, выходило, что как ни крути, а от существенных рисков никуда было не деться, что ни выбери. И вот это было плохо. А ответственность на мне. За любой малейший провал из-за шпионов вина будет на том, кто знал, но ничего не сделал. Так что меньшим злом получалась… чистка. Но, опять же, это моим друзьям не нужно было доказывать вину: они мне и моим чувствам верили. А основной массе пиратов нужны будут факты, особенно тем самым командам, в которых числились люди, подозреваемые мною в шпионаже. И ведь вот же ещё нюанс: я открыто заявлял о вере, вере в накама, в пиратов, в каждого. Я создал себе определённое амплуа, за которое меня уважали, пусть и по-своему. И не мог позволить себе объявить кого-то шпионом и тем более предателем, не имея неоспоримых доказательств. А значит, устроить чистку — по крайней мере, открытую — я тоже не мог себе позволить. И как бы я не размышлял, а так ничего и не решил. Ещё через несколько дней корабль Наварро, собранный заново, очищенный, свежевыкрашенный, мы торжественно спустили на воду. Ни одной течи, ни единого скрипа. И это всего за четыре неполных дня! Работала над судном, конечно, масса пиратов, да и руководил ими настоящий гений — мой Френки — с помощью Паули и судовых плотников разных команд, но всё равно сроки впечатляли. И гордые старики сияли, не скрывая слёз благодарности и счастья. А сопричастным к этому маленькому, но событию, как мне кажется, чувствовал себя каждый. Без пафоса, без речей, но мы, спуская корабль на воду, снова были единодушной стеной. Все пираты. Теперь все. Ну, почти. Почти потому именно стоя на причале у дока, посреди плотной толпы, я вдруг резко почувствовал опасность. Просто РАЗ, всего одно мгновение, а все ощущения встали на дыбы. И я почувствовал её. Пулю, летевшую в меня. Не было и секунды на размышления. Ни мгновения. Я шатнулся было в первый момент, натыкаясь на чью-то спину, и осознал, что, если шевельнусь — пуля попадётся в кого-то другого. Пираты тоже зашевелились, почувствовав — Воля Наблюдения-то была развита у многих — но отреагировать никто не успевал. Не хватало скорости, ловкости, места для манёвра… А она приближалась, он, чёртов металл, как неизбежность. Инстинкты восстали, не дожидаясь реакции разума. Королевская Воля ударила по площади, и люди падали с вскриками. Я готов был увернуться, но… Эйс летел ко мне, загородить… ЧЁРТОВ ПРИДУРОК-БРАТ! Доли секунды, слишком быстро, на скоростях, невозможных для человека, я потянулся к нему с каким-то не осознаваемым воплем, чтобы стащить с траектории, придавить собою к кому-то ровно в тот момент, когда пуля должна была врезаться в моё тело… Эйс рычал от испуга, я держал его крепко, смирившись с неизбежным, но… Ожидаемого не случилось. И я обернулся резко, чтобы увидеть оседавшего на тела пришибленных мною людей того самого пирата, имени которого даже не знал, но чьё лицо помнил чётко, потому что именно он не так давно дрожащими руками стрелял мне в спину. Я поймал его, глядя на рану… Царапину, всего лишь царапину — пуля не вышла, застряла, но жизненно важных органов задеть не должна была. А его трясло у меня на руках, с каждым мгновением всё сильнее. Мышцы сводило от судорог, изо рта шла пена… — ЧОППЕР! — орал я не своим голосом, но он уже был тут, рядом, и Марко тоже. И ничего они не могли сделать, потому что по несопоставимости характера ранения с тем, что происходило с человеком, ясно было: яд. И вспороть себе вены, чтоб попытаться спасти собственной кровью, я тоже не успел. Он так и умер у меня на руках, улыбнувшись перед смертью как-то… лихо, ясным взглядом глядя на меня. Пираты приходили в себя, пытались осознать случившееся. Сильнейшие из них были уже возле меня — в основном накама и друзья. Окружили, осматриваясь, готовые защищать, но и поглядывая на меня же вопросительно, в ожидании приказов. Я поймал затравленно-испуганный взгляд Эйса и холодно и резко рявкнул только одно: — Уничтожить. Половина друзей и сам Эйс тут же испарились. А на горизонте уже грохотали раскаты клокотавшего внутри меня гнева. Нет, мне плевать было на то, что кто-то сорвал старикам праздник — понимал, что это удачный момент для нападения. Мне было плевать, что враг использовал для этого толпу — понимал, что он просто воспользовался моей родовой слабостью, зная, что я лучше сам подставлюсь, чем позволю кому-то случайному словить удар, мне предназначенный. Мне даже плевать было, что пират сдох у меня на руках — он не успел стать мне другом, лишь товарищем и то больше условным после того, как стрелял мне в спину. Но чертовски злило то, что меня опять пытались защитить собственными телами. Меня! Сильнейшего, чёрт побери, пирата, — как бы смешно и глупо это ни звучало! И более того, одному из кретинов это удалось. Двоим, если вспомнить Крокодайла. О, я готов был рвать и метать, готов был сам придушить каждого, кто ещё был полон решимости броситься на мою защиту вот так, как Эйс и этот… Они ведь, сожри их дьявол, не понимали даже, что не спасали, а подставляли меня! А гнев бурлил внутри, могильным холодом растекаясь по коже, воздух вокруг потрескивал от моей злости, камни лопались под ногами… — Закрыли глаза! — не попросил, рявкнул я, приказывая и не дожидаясь, не глядя, исполняют или нет, высвободил собственную силу, поднимая и резко опуская тяжёлые… когтистые лапы. В море не далеко, но и не близко тут же сорвалась практически из ещё голубого неба и ударила огромная ветвистая молния, бившая и бившая зарядом, от которого закладывало уши. От её силы в воде образовался водоворот, огромный, способный поглотить несколько средних кораблей за раз, а я всё никак не мог остановиться, выплёскивая чувства и напряжение, а может быть, даже испуг — за брата. И лишь десяток минут спустя, когда ощутил, что эмоции сходят на нет, остановился. И в тот же миг в оглушительной или даже оглохшей тишине за спиной шмякнуло о камень пристани тело. Я обернулся, безразлично глядя и на него — между прочим, на «пирата», определённого мною в качестве шпиона — и на окровавленного Эйса, шумно раздувавшего ноздри. Он, кстати, тоже был в форме демона. Не полной, но всё же. Санджи кинул мне странного вида винтовку. Он же и доложил, что первым нашёл и «снял» снайпера Усопп, а потом уж того нашёл Эйс. Мой кок ещё и со смешком так кивнул на труп, мол, после братца там нечего было делать — тот мстил. Я глянул на оружие и тут же перекинул его Френки, после пришедшей в голову мысли: — Глянь-ка, не из такого ли, случаем, агрегата в меня стреляли на войне с Кайдо. Плотник быстро оценил винтовку и кивнул, сообщив, что наверняка не может быть уверен, пока не разберёт, но, скорее всего, так и было. Хотя через пять минут заключения уже и не нужно было: Чоппер извлёк из моего защитника пулю точь-в-точь как ту, которая едва не пришибла меня во время поединка с Царём Зверей. А это означало, что охота на меня продолжалась, и планы по моему уничтожению разрабатывались параллельно. Это и была война. В каждом… таком вот проявлении. От захвата стратегически важных крепостей до попыток уничтожить командующего противников, от спешки в переоснащении корабля до необходимости немедленно что-то решать с диверсантами. Я выдохнул, прикрывая глаза и, окончательно возобладав над собственными эмоциями, принялся хладнокровно командовать всеми теми, кто смотрел в тот момент на меня, этого и ожидая. Найти капитана погибшего, расследовать по горячим следам произошедшее — оставлять в живых снайпера не было смысла, ведь вряд ли он что-то рассказал бы — объявить сбор капитанов и старших помощников вечером… Зачем? А я понял, что нужно было делать со списком шпионов. Всего-то стоило сдохнуть кому-то по их вине, чтобы понимание возникло. И перед Джеймсом я извинился за сорванный праздник. Не мною сорванный, но… А потом выяснилось, что пуля была не просто с ядом, но ещё и взрывная, и, угоди она в камень, разлетелась бы ядовитыми осколками по всей толпе. Хорошее решение, универсальное, ведь шансов увернуться от всех осколков, в отличие от самой пули, у меня вряд ли был высок. Мы дружно осознавали, что чёртов покойный придурок спас нас всех. Хотя и он явно отдавал долг только мне. Так что предавали его морю мы тоже всей толпой. А вечером я предъявил собранию — благо небольшому, потому что на острове оставалась меньшая часть альянса пиратов — заветный списочек. Объяснил, что, как демон, чувствую эмоции людей, и что написал имена тех, кто по каким-то причинам не разделял общих настроений. Предупредил, что это не означает предательства как такового и существует вероятность, что они просто не согласны с капитанами или им не нравлюсь я, но всё же… вероятность предательства или желания предать высока. Капитаны слушали молча. Ни одного комментария или вопроса. Понимали, что я выдал список только в связи с трагическим событием, и не из-за покушения на мою жизнь, а из-за смерти одного из нас. И понимали, почему я нагло и беспардонно, уже не как равный, а как лидер ставил перед ними задачу так или иначе проверить угрозу минимум, а по возможности и устранить. И, конечно, я говорил, что чувствовал и их реакцию на мои слова. Ответом мне была тишина, наполненная смятением. А потом я обвёл собрание тяжёлым взглядом, но, особенно собственных накама, друзей и остановился на Эйсе. Ну и высказал всё, что думал, о попытках некоторых сдохнуть за меня. Обстоятельно, чётко и даже жёстко не только сообщил о том, что они путались у меня под ногами в момент опасности, но и разбил малейшие попытки объяснить мне, что «жизнь хорошего командира на войне стоит жизней тысяч бойцов». Старик Наварро говорил об этом. И, в общем-то, он был прав. В любой армии так и было: отсутствие и тем более гибель командующего деморализовывали. Это вызывало страх само по себе, но и делало военную кампанию бесцельной — ведь именно командование цели задавало, организовывая действия. А если новые лидеры и находились, их чаще всего было несколько, они были несогласны друг с другом, а значит, были заняты больше дележом власти. В общем, лиши армию главнокомандующего, и она развалится сама. Но только не в случае пиратов. Не у всех, конечно, было так же, как в моей команде, но в большинстве — каждый мог командовать. Это означало, что люди, объединённые одной идеей, будут действовать сообща, определяя цели на собраниях или каких-нибудь вече, но будут. А если они ещё и будут воевать за собственное существование… Если их павший лидер был уважаем и любим… Пираты не разбегутся, нет. Они сплотятся ещё сильнее. Окрылённые праведным гневом, они забудут о страхах, личных обидах, забудут обо всём, подымут павших на знамёна и сметут врага яростным цунами. Наивно? Идеалистично? О, да-а. Но я знал своих людей. Они не струсят — дадут бой, закончат войну. А остальные потянутся за ними. Я видел это по глазам. Но даже если я ошибался. Я являлся силой. Силой достаточной, чтоб быть у врага целью номер один. Попытки меня уничтожить не только предсказуемы, но и разумны. Однако если есть сила — её нужно использовать, а не прятать за спины. Да, рисковать, подставляя, но зато не смотреть на то, как редеют войска, защищающие оружие, созданное для защиты. Тем более что защитить просто потому, что я был дорог, а не потому, что был лидером, меня хотели разве что друзья. Для остальных это было не более чем расчётом, ставкой на будущее. И этим аргументам малому собранию противопоставить было нечего. Я знал, что мои слова — не то просьбы, не то приказы — ушли в пустую. Хотя бы потому, что в опасных ситуациях люди действовали на инстинктах. Но меня хотя бы услышали, услышали моё отношение к попыткам сдохнуть за меня. После собрания, сидя на марсе Санни и глядя в чернеющую морскую даль, я снова думал о том, что мне надоела возня, надоели мелочные разборки, говорильня, инциденты настолько рядовые, но и выбивающиеся из повседневности, что от них становилось тошно. Мне надоело сидеть на берегу — хотя, казалось бы, не столь уж долго я на нём сидел. И всё же… Внутри клокотали жажда движения, действий… открытого противостояния, а не подковерных интриг. Душа — или что там было вместо неё у демонов — рвалась куда-то в даль, за горизонт. Да, все чувства, инстинкты, говорили мне, что что-то назревало, что-то, что вот-вот произойдёт, то, что ещё совсем недавно было бурей, неотвратимо приближавшейся откуда-то из-за океана, скрывалось уже за ближайшим морским валом. Вал всего того, что надоело — он всё рос, словно пытаясь отвлечь меня от тьмы, что царила за ним. И тем больше окружавшая меня реальность казалась не просто скучной, а пустой, будто я тратил силы, нервы, время на то, что в самом-то деле совершенно не имело значения. С моря дул тёплый ветерок, заставляя трепетать над головой флаг и вымпел — теперь действительно мой: Усопп успел на нём даже венец, короновавший мою порфироносную тыковку, изобразить. Волна с шуршанием накатывала на берег, мягко покачивая Санни, словно убаюкивая водами самого великого океана, позволяя набраться сил перед… приключениями? Испытаниями? Ко мне забрались Марко, Санджи, Педро. Молчали, почёсывая перья Каре или играясь к Филом. Просто были рядом, то ли поддерживая, то ли разделяя мгновения. Но как бы я не пытался отвлечься, мысли всё равно возвращались к одному, главному вопросу: когда же уже, наконец, Зоро сделает свой ход?