Демоны Луффи

***

— Выловить из моря все обломки. Разобрать завалы! Составить списки погибших и пропавших без вести и доложить лично мне, слышите? — командовал Луффи хладнокровно, обращаясь к рыболюдям и его ушастым… эльфам из охраны острова, а также к пиратам, решившим поселиться в штабе. Те кивали, слушая внимательно. Особенно ушастые, когда кэп переходил на их родной язык, почти наверняка поясняя, что обломки нужно убрать, чтоб у дозорных не было повода думать, будто они куда-то попали. — Также докладывать о любом приближении вражеских судов к акватории. Сурумэ, — обратился он к нашему ручному кракену, — топи их, не дожидаясь команды, понял? — осьминог, потерявший несколько щупалец, со злым выражением морды усиленно кивал, готовый, кажется, даже отправиться мстить. А я смотрел на испарину, покрывшую бледный — что было видно даже сквозь запёкшуюся кровь врагов — лоб. То, что его мутило, и видел он не так чётко, как обычно, было ясно: по прищуру, шатаниям и этой самой испарине — не говоря уже о том, что он плевался желудочным соком всего несколько минут назад. «Тот взрыв не прошёл для тебя бесследно всё-таки?» — сделал я вывод: симптомы-то были знакомы. «Переживу», — отмахнулся Лу также мысленно, как и я, вовсю пользуясь новой удобной возможностью. И ведь действительно стоял и командовал. Держался. Не понятно на какой воле, из последних сил, но держался. Я хмыкнул. Переживёт… В свете произошедших событий привычное слово звучало как-то по-новому, неприятно резало слух — мы выживали уже почти сутки, но, едва не падая от усталости, продолжали стоять. Я-то наверняка выглядел не лучше. Ну и чувствовал… Думать об удаче, о том, как легко разрешился наш спор, о воссоединении, о желании отмыться и рухнуть, да и вообще хоть о чём-нибудь — не оставалось сил. Ни моральных, ни физических. Держались на упрямстве и крови — всё той же чёртовой крови, от которой теперь уже точно не отмыться. А события не отпускали: Сабо, покрытый пылью, с перекошенным от тревоги и чуть ли не горя лицом, уже ждал, нервно переступая с ноги на ногу. Луффи раздал приказы и шагнул к нему… Забывшись и наступая на вывихнутую ногу. «Пойдёшь со мной?» — устало попросил он, когда я не дал ему упасть снова, подставив плечо. А я?.. Я так соскучился по… дому, который, как я вдруг осознал, был там, где шлялся мой паскудный лучший друг, что готов был тащиться за ним, за этим запахом озона разыгравшейся грозы, за Штормом, куда угодно. Да и не мог отпустить одного куда бы то ни было, потому что знал, насколько он вымотан, по себе, и потому что это казалось неправильным. Нет. Я уже оставил его однажды. Хватило. Больше этого не будет. Повинуясь обстоятельствам — может быть. Но не сам. И тем более не тогда, когда он просил идти за ним. И вот мы уже были на очередном острове, достаточно далёком от штаба и тем более от Маринфорда, потому что тут уже занимался рассвет. Это было хорошо, ведь благодаря этому без всяких прожекторов было видно, что остров в руинах — или, по крайней мере, там, где мы оказались, было разрушено что-то масштабное — а вдали виднелся странный белый, будто каменный, лес. Толпа сгрудившихся в кучу вокруг чего-то или кого-то людей, дёрнувшихся от нашего появления, была рядом. Все они были перемазаны пылью, как мы с Лу — кровью, но не это бросалось в глаза, а то, что их лица выражали отчаяние. Причина стала ясна, когда сквозь толпу мы протолкались: Монки Д Драгон умирал. Он лежал на спине, по пояс придавленный здоровенной и тяжеленной даже на вид плитой-перекрытием какого-то ныне разрушенного здания. Кто-то пытался эту плиту приподнять, стащить. Устанавливали какие-то устройства, вроде домкрата, использовали силу Дьявольских Фруктов, но, кажется, не простой была эта штуковина — плита. Да и смысла её убирать уже не было: удивляло, что Глава Революционной Армии ещё был жив и в сознании. Я только глянул на него, тут же поднимая взгляд на Луффи, и понял: Сабо предупредил его, и потому, что знал, он меня и позвал. Даже королю нужна была опора, да? Взгляд у него был усталый, выцветший ещё среди луж крови, но твёрдый — слабости себе не позволял, держался и удар держал. В отличие от тех же революционеров. Только выдохнул, на миг прикрывая глаза, а открывая — снова, как в штабе, собрано и хладнокровно рявкнул уже революции: — Хватит! Прекратите, — не просил, приказывал он, отталкивая отчаянных, ревущих революционеров от плиты, которую они готовы были ногтями пытаться расцарапать, выворачивая эти самые ногти, а то и пальцы из суставов. — Ему уже не помочь. — Дождался… — совсем слабо и едва слышно выдохнул сам Драгон, увидев сына. А может, не увидев, а услышав, потому что взгляд у него был затуманен болью — или то были всего лишь отблески рассвета. Сабо рухнул на колени подле лидера, Луффи остался стоять на некотором расстоянии — приближённые Драгона нас пропустили, но кэп не спешил этим пользоваться. Только, без всякого выражения на лице, смотрел утомлённо на отца и его окружение, игнорируя демонстративно дёргавшееся в нервном тике собственное веко. Событий действительно разом навалилось многовато. И было в этом что-то смешное и ироничное, то, как капитан, после всего произошедшего в последнее время, реагировал на смерть, между прочим, родного отца, и то, как не сдерживаясь, не способные контролировать себя, предавались горю преждевременно революционеры. Драгон ещё жив был, а они раздражающе едва не выли в голос так, будто он уже умер. Да, он был обречён, но… Я вздохнул, морщась: не понимал этого — горя смерти. «Ставлю ящик рома на то, что папаша повесит этих нытиков на меня», — вдруг раздался в голове голос Луффи. Да так неожиданно, с таким неожиданным смыслом и раздражением, что я невольно снова посмотрел на него. А не из-за них ли у него глаз дёргался? Из-за Революционеров, во главе с их подыхавшим лидером? И уже я прикрыл глаза, усмехаясь — и правда, ситуация походила на фарс или дешёвую трагедию в захудалом кукольном театре где-нибудь на Дресс Розе, чем и раздражала. И, видать, кэп то ли настолько устал, что голос его был полон безразличия, то ли его и впрямь не трогало состояние отца — тут я не взялся бы судить, он слишком редко говорил об отношениях с членами клана. «Не куплюсь, Лу, это слишком очевидно», — фыркнул я, то ли поддерживая шутливый настрой, то ли… поддерживая. Но ведь очевидно! Потому что… А на кого ещё? Разве что на Правую Руку — командующего штабом, стоявшего на коленях и ничем не выделявшегося из толпы. Луффи тоже смотрел на Сабо, глядя на него, и вздохнул, серьёзно уже вслух заметив: — Отец, ты не вовремя собрался подыхать. Драгон вдруг лукаво улыбнулся, с земли посмотрев на сыночка, будто не был при смерти: — Не всем дано это выбрать, — заявил он, и звучало это так, будто он выбрал свою смерть (как, скорее всего, и было, иное — маловероятно), а вот Лу вариантов не оставил. Судя по взгляду, кэп понял это так же. Но улыбка его отца сошла на нет, и он серьёзно, командным голосом, что с каждым словом набирал силу, начал раздавать последние указания: — Сабо, теперь ты Командующий Революцией. Все наши люди и планы — в твоём ведомстве. — Сабо угрюмо кивнул и угукнул, кажется, с трудом сдерживая слёзы. Но Драгона удовлетворило и это. Он судорожно, болезненно попытался наполнить лёгкие воздухом, закрывая глаза, наверняка, чтоб пережить приступ боли, и быстро продолжил, справившись с собой: — Сама революционная армия переходит под власть Короля Пиратов… — раздалось множество вздохов, вскриков даже. Это было не просьбой, а прямым приказом, и такого, в отличие от назначения Сабо лидером, мало кто ждал. Революционеры ещё не понимали, как к этому относиться, но сразу чувствовалось, что довольных среди них немного. Впрочем, мне на них было плевать. Я смотрел на Луффи, а он аж зашипел, отворачиваясь от отца и зажмуриваясь: — А-а, чёртов папаша… — Слушай! — прикрикнул тот, как действительно строгий отец, делавший выговор горе-сыночку, который отказывался подчиняться. У него даже черты лица, и без того грубые, резкие, ещё больше заострились — кровь сказывалась, не иначе. — Мы не всегда друг с другом согласны, но ты не хуже меня понимаешь, что в этой войне власть на нашей стороне должна быть централизованной, иначе из-за сложностей и проволочек в выполнении общих задач альянс развалится, а поодиночке вас быстро попередавят. — Кэп обернулся и глянул на папашу так холодно, что озноб почувствовал я. Драгон мгновенно сбавил обороты: — Луффи, — голос его значительно смягчился, в нём зазвучали нотки досады и мольбы, — знаю, я многого прошу, и что даже просить у тебя что-либо у меня нет права. Но разве я могу поступить иначе? — вопрошал пока ещё глава революции. — Ты всегда меня понимал, сын, уверен, понимаешь и теперь. Все мои причины, и почему об этом я могу попросить только тебя — тоже. Пожалуйста, позаботься о моих людях, не дай им глупо напрасно погибнуть, — теперь действительно молил он, будто точно зная, что попытаются. И я вдруг остро осознал, что все окружающие хнычущие люди были так или иначе детьми одного отца. То же самое я чувствовал, когда оказывался в окружении белоусовцев в моменты, когда они вспоминали бывшего капитана — самого Белоуса. Я не знал их, этих революционеров, но догадывался о мотивах, которые ими двигали. И был уверен, что появились они не на пустом месте, а в результате нелёгких событий жизни. И, может быть, да даже скорее всего, Драгон их всех «вытащил», дал новые цели, чтобы бороться, жить… Но, конечно, вряд ли многие из них воспринимали Драгона папашей. А вот другом, соратником, великим лидером… Это было так… знакомо и по-настоящему понятно. Вот только идеология, принципы, законы гласные и негласные у нас были совсем другие. Но всё равно, Драгон просил позаботиться, будто бы о семье, «старшего» из своих сыновей. Был в этом… символизм какой-то. И пафос. Потому что они разговаривали, а «младшие» их слушали, не понимая и даже, как неразумные дети, чувствуя возмущение: почему-то это они должны подчиняться всего лишь «брату», с которым особо и не ладили да и почти не знали. — Эгоист! — не произнёс, выплюнул Луффи. — Никогда ни у кого не спрашивал… «Как и ты», — не удержавшись, ехидно заметил я, перебивая. Кэп зыркнул на меня недовольно, складывая руки на груди. «Жаль, ты отказался спорить. Хоть какое-то утешение было бы», — тоскливо пробурчал в голове он же. «И без того сопьёшься! — фыркнул я, а немного подумав, добавил: — В моей компании». Но Драгон смотрел на Лу и требовательно, и умоляюще. Ждал покорно, терпеливо — насколько позволяло собственное состояние — и, кажется, искренне надеялся, будто не было у него иных вариантов. Луффи прикрыл глаза снова (примирялся с очередной новой действительностью) и буркнул, в конце концов, тихо и осипло — голос подвёл: — Клянусь. Драгон так выдохнул с облегчением, что на миг показалось, будто он тут же отдать концы и намеревался. Но нет. — Друзья, — обратился он к революционерам, — вы верили мне все эти годы, и я вас не подводил до сих пор. — Это звучало так, будто было чудом. Хотя… зная семейку, вполне могло им и быть. — Прошу, поверьте и на этот раз. Вы потом поймёте, почему я решил так, — пообещал он искренне, но, кажется, совсем не был заинтересован в реакции своих людей, он и не посмотрел — не попытался посмотреть — на них толком. И быстро вернул внимание к Луффи: — Прости за это бремя, сын, но так уж сложилось, что судьба революции теперь в твоих руках, — произнёс он тоже осипло. — Судьба мира в твоих руках… — Давай хотя бы без твоего обычного пафоса — у тебя на него нет времени, — перебил его Луффи, поморщившись в досаде. Недовольные взгляды революционеров он игнорировал, хотя тем явно не нравилось, что он без должного уважения разговаривал с их лидером. Они из-за этого будто бы даже меньше хныкали. Но, кажется, это был последний приказ. Драгон стремительно синел, тогда как лицо, наоборот, багровело — возможно, от усилий, нужных, чтоб удержаться в сознании или не сдохнуть раньше времени. — Я горд тем, что был вашим лидером. Сабо, я горд тем, что могу называть тебя сыном, — действительно с большей натугой, мелко поверхностно вдыхая, обратился папаша Лу сначала снова ко всем собравшимся, а потом к преемнику. При этом рукой, судя по всему, единственной послушной (вторая лежала вдоль торса, но как-то неестественно), зашарил по собственной шее, хватая хорошо знакомый переговорный амулет, видимо, чтоб ещё с кем-то попрощаться. Сабо всхлипнул, снова полились слёзы у революционеров. Женщина, кажется, Коала, стоявшая неподалёку, и без того бледная, белела окончательно: она судорожно сжимала в руках берет и, кажется, была в столь шокированном состоянии, что не до конца осознавала происходящее. А под другими плитами вокруг я чувствовал Волей ещё живых людей, которых никто не торопился спасать… — Луффи, связь с ней не была случайной, — окликнул Драгон сына, снова заговорив тихо и едва слышно лишь несколько минут спустя. О матери кэпа говорил? — Я солгал тогда тебе. Слабость… она непростительна и даже губительна для таких, как мы, верно? Лидер многих тысяч на многое не имеет прав и должен быть готов пожертвовать порой самым ценным, — горько усмехнулся он, перечисляя примеры: — Женщиной… Сыном… — Толпа дружно посмотрела на этого самого «сына», а он в тот момент, наконец, подошёл к отцу, присаживаясь на обломок стены совсем рядом. Драгон тут же схватил его за руку, всучивая и амулет, и цепь, с его помощью сдирая их с собственной шеи, а потом и с пальцев какие-то перстни оставил в ладони. — Каждый из нас сам выбрал своё одиночество, на которое себя обрёк добровольно. Я не хотел этого для тебя, но ты ведь, как и я, не мог иначе, да? — риторически спросил Драгон. Луффи молчал. Толпа тоже притихла совсем: понимали, что их лидер говорил о сложных, глубоких вещах, исповедуясь и каясь перед сыном, оставленным когда-то, но и сожалея об… одиночестве, а не о «своём выборе». Тема и впрямь заставляла молчать, задумавшись о том, испытывал ли пресловутое «одиночество королей» Лу. Ответа, в общем-то, не требовалось — я знал его: испытывал, да, но только посреди толпы, за которую был в ответе. Оттого отчасти и рвался в море, туда, где отвечал только за себя и свою маленькую команду. — Она тоже… любила тебя, сын, — снова позвал Драгон кэпа, прерываясь, видимо, оттого что каждое слово давалось с трудом. — Не стала бы рожать, если бы не хотела. Она так на тебя смотрела, когда на руки взяла… Корабль едва выдерживал шторм, а мы… — Я хмыкнул, глядя в небо: подыхал, а главного сказать не мог даже так, потому что эту слабость себе запретил. Но её и слушать было… неловко. — Имя… она дала, сказала, что оно поможет тебе избежать её неудач. — Драгон улыбнулся, кажется, воспоминаниям. Его взгляд потерял фокус и осмысление, затуманился ещё больше — а теперь я видел, что это не было отблеском рассвета. Луффи хмыкнул тоже, и это будто вывело его отца из полузабытья: он снова посмотрел на кэпа. — У нас с тобой всегда были натянутые отношения… — Лу фыркнул, открыл было рот, чтобы сказать что-то наверняка неприятное, и Драгону пришлось поторопиться и снова повысить голос: — Нет, дай закончу! Это важно мне! Пожалуйста, — добавил он снова тихо, почти умоляюще. Луффи вздохнул с обречённым выражением «ну давай, валяй» на лице. Драгон прикрыл глаза, в отличие от всех нас, окруживших их людей, прекрасно зная причины такого поведения сына: — Я жалел об этом каждую минуту… — Преувеличиваешь, — всё-таки не выдержал, перебил капитан, теперь усмехаясь как-то понимающе, но и сухо. Думалось мне, что он просто не понимал, зачем нужно было поднимать эту тему сейчас, когда уже поздно что-либо делать. Драгон слабо улыбнулся, протягивая один из снятых ранее перстней Сабо, но обращаясь всё ещё к родному сыну: — Я действительно жалею о том, что мы были друг другу чужими, — произнёс он тоном полным досады и действительных сожалений, но и в то же время как-то насмешливо по-доброму, будто просил не искать подвоха в словах. И торопился, чтобы успеть озвучить то, что раньше себе сказать не позволял. Я мельком усмехнулся: хоть мне Драгон и не нравился, а всё-таки они с кэпом были именно что отцом и сыном, пусть далёкими друг от друга, похожими и непохожими одновременно, но были. Не всем было дано и это. Мне не дано было. Словно отвечая мыслям — а в свете новой способности на двоих, существовала немалая вероятность, что так и было — Луффи задумчиво произнёс: — Думаю, не каждые отец и сын могут похвастаться тем, что несмотря ни на что хотя бы друг друга понимали. Я действительно понимаю, — повторил он, кивая и вздыхая в очередной раз. — Наверное, даже поступал бы на твоём месте так же. Так что и прощать мне тебя не за что, — констатировал кэп, а потом и дополнил, явно предвосхищая, потому что на этот раз Драгон открывал рот, чтобы что-то сказать, но не успел: — Раз тебе это так важно… Прощаю, — легкомысленно пожал плечами Лу, но заявил вполне серьёзно. И всё же не удержался: — Даже синяки на моём запястье прощаю, которые точно появятся уже к вечеру, и ответственность в тысячи жизней и десятки островов, которую ты благополучно на меня скинул, — с иронией в голосе и неким… высокомерием даже хохотнул засранец. — Ты слишком многого нахватался у Шанкса, — мрачно фыркнул Драгон, глядя на корчившего пакостную лыбу и махавшего хвостом сыночка. — Ну тебя-то не было, — насмешливо махнул свободной рукой тот, поморщившись: ещё не восстановилась после нашего боя. Главнокомандующий революцией усмехнулся и вдруг широко-широко улыбнулся, что-то произнёс на их, демоническом языке, очень бегло, дождался ответа Луффи, снова что-то сказал, вызывая улыбку у сына, и выдохнул, обращаясь уже ко всем: — Спасибо, что следовали за мной все эти годы. Достигните нашей мечты! — искренне пожелал он и… замер. С этой широченной, как у Лу, старика Гарпа или Шанкса, ухмылкой — лукавой, будто только что совершил самую большую пакость в жизни. И ведь совершил. Умер. Луффи распирало от сдерживаемого хохота. Да и меня… тоже. Но мы не ржали, наверное, чтоб не нервировать других, тех, кто как раз и дал волю чувствам от понимания произошедшего — слезам. — Чтож, папаша, подгадил ты мне знатно, — усмехнулся Лу, осторожно высвобождая руку из хватки покойника и закрывая ему глаза, — чёртов ублюдок. «Деда-то не приплетай», — хохотнул я, прокомментировав замечание. Луффи аж хрюкнул, с видимым усилием поднимаясь на ноги и хромая к плите, убившей отца. Сабо, ткнувшийся было лбом в живот Драгона и мелко сотрясавшийся в тихих рыданиях, проследил за ним. Но смотреть было не на что: кэп просто применил Волю Разрушения на роковом перекрытии. Плита и распалась пеплом, обнажая буквально размозжённые ноги и таз почившего главы революции. Кровищи было… Впрочем, сущие капли, в сравнение с морями, которые мы с Лу пролили лично накануне. Революционеры заахали, завыли в голосину. Кто-то даже возмутился, мол, почему сразу так не сделал. — Если бы кэп так сделал, хрен бы Драгон успел пожелать вам не сдохнуть, — вступился за Лу я, скривившись и закатывая глаза. — Плита только кровь и держала, не понимаете? И действительно, до того буревший и синевший Драгон теперь стремительно бледнел, зато под месивом его ног растекалась новая алая лужица — старая успела подсохнуть и смешаться с пылью. Луффи, кинув на меня взгляд, уничтожил Волей Разрушения и её: чтоб у врагов точно не было возможности использовать для экспериментов, как я понял — мы теперь остро на это реагировали. Сабо он грубо, почти пинком, оттолкнул от тела, легко поднимая отца на руки. И молча, ни дрогнув ни мускулом, даже не хромая, отправился с ним в сторону видневшегося не столь далеко моря. — Стой, Лу, куда?.. — опомнился новый лидер революции. — Похорон не будет, — холодно и безразлично отозвался капитан, не оборачиваясь и не сбавляя хода. — Я верну его тело домой. «В море?» — понял я. «В море», — подтвердил он. А толпа не понимала куда и зачем, но потащилась следом по инерции. Многие из революционеров и сами были ранены, да и скончался явно не только Драгон, но всё же, конечно же, именно его смерть была в центре внимания. Мы шли за Луффи к берегу, и тут-то я и осознал, что штаб революции — а почти наверняка именно им и являлись развалины — был разрушен не тем оружием, которое спалило Маринфорд и серьёзно поцарапало наш штаб. Ни следа палящего жара, от которого плавились камни! Местные постройки будто снесло землетрясением. Даже на разрушение артиллерией характер повреждений не был похож, потому что плиты, по большей части, были целы. Просто сложились, будто расшатавшись и потрескавшись под большим давлением. И вот меня мучил вопрос: это действительно было другое оружие или же оно не сработало как нужно? Но, в любом случае, можно было сказать, что революции-то повезло. Судя по всему, тут были только штабисты, отчего и народу было не так много: несколько сотен человек, не больше, и много офицеров. Допускал, что ещё столько же могло оставаться под завалами, но всё равно это было немного. По моим прикидкам в Маринфорде мы потеряли больше. Хотя не мог не признать, что Мировое Правительство нанесло нам ощутимый удар. Нам всем. В полной мере произошедшее ещё не осознавалось. Да и не могло: мы видели моменты ударов, но масштаба последствий, потери… оценить не успели. От мыслей отвлёк Лу, сильно шатнувшись. Дёрнулся было к нему, но он устоял, и я тормознул: по характеру движения почему-то подумалось мне, что не в усталости или ноге было дело, а в теле на руках. И с этим я помочь не мог. Нет, едва ли кэп испытывал привязанность к папаше. Просто одно дело знать, что он где-то есть, к чему-то стремится, за что-то воюет с кем-то, с ухмылкой читая из газет новости о твоих очередных сомнительных подвигах, а другое — понимать, что его нет. Ну просто нет. И вроде это ничего не меняет, а чего-то всё же не хватает. Хотя меняла смерть Драгона безусловно многое. Одним лидером сопротивления меньше, который мог и помочь, и поддержать, и внимание от пиратских делишек отвлечь. Ну и опять же, пока Революция не была под Королём Пиратов, Мировое Правительство воевало на два фронта, и в этом тоже был свой плюс. И мир, и война, конечно, заметят смерть Главы Революции. Мы это почувствуем… Почувствовали бы, даже если бы на Лу не свалилась эта самая революция. Но вообще-то я не думал, что так уж это было плохо. С какой-то стороны это открывало и новые возможности, потому что нам теперь была доступна разведка революции, ресурсы, люди, в конце концов. И это должно было пойти на пользу всем… Луффи только ненавидел всё это. Плевать, что ему потребуется время, как и в случае смерти его матери, чтобы уложить гибель папаши в голове — тогда в нём что-то изменилось, возможно, изменится и теперь. А вот то, что новых людей нужно буквально приручать к нашим порядкам и закидонам, в условиях, когда власть над ними сводила с ума так же, как их нытьё… В условиях существования у врага оружия, способного уничтожать бесследно целые острова… «Зоро, не смотри так на меня. Умер и умер, чтож теперь?!» — фыркнул он в голове, на редкость неверно истолковав мой взгляд. «Я думаю о том, как избавить тебя от необходимости доказывать право на власть очередной толпе», — пояснил я тоже мысленно. Луффи помолчал, не торопясь с ответом. «Не вижу вариантов, — наконец вздохнул он. — Если бы отец взял с меня обещание без свидетелей, можно было бы попытаться выкрутиться, например, истолковав его по-своему, по-пиратски. А так… Они хоть и не рады, но ожидания уже возложили на меня». «А Сабо?» — спросил я, хотя, в общем-то, знал ответ. Лу нервно передёрнул плечами и чуть ли не выплюнул: «В руки себя взять не может и, кажется, даже не осознаёт, что должен. Кто будет новой опорой всем этим придуркам, кто будет внушать им уверенность в будущем, даст причину и волю жить и бороться дальше, если их лидеру и самому нужна даже не опора, а жилетка?» Я вздохнул согласно, бросив мельком взгляд на всхлипывавшего блондинчика — почему-то иначе его именовать теперь не хотелось. Но вот то, как Луффи отреагировал… Это удивило меня. Неужели выходка Эйса так изменила его отношение к братьям? Он прежде никогда не отзывался о них с таким… чуть ли не презрением. «Нет, он хороший лидер, — словно одёрнув себя, дополнил кэп, — действительно хороший. Но слишком привык быть в подчинении, инициативности, жёсткости или даже рискованности ему не хватает. Всегда был самым мягким из нас троих, — вздохнул теперь он, задумчиво и тоскливо, уточняя: — Может, и научится, но на это нужно время или тяжёлый опыт ошибок самолично принятых решений». «А и то, и то для нас всех непозволительная роскошь», — согласился я снова. «Потому отец и не оставил выбора ни ему, ни мне», — мрачно заключил Луффи. «Да, у вас-то в семейке нужные лидерские качества в крови — сомневаться в этом не приходится», — ехидно подначил я. «Сказал носитель нашей крови», — парировал Лу, вызывая у меня смешок. «Ты разочарован в братьях», — констатировал я всё же, но подразумевая вопрос. «И потерял веру им. Вернуть… не получается», — снова вздохнул кэп, спрыгивая на песок небольшой бухточки с камня и снова едва не падая из-за подвёрнутой ноги. Но устоял и, не сбавляя хода, вошёл в воду по пояс. И вот тут-то до толпы дошло, что кэп собирался сделать с телом. Они с воплями, с возмущением и угрозами, бросились следом, пытаясь остановить, отобрать покойного лидера, но… На их пути встал я. Оставаясь на берегу, но прикрывая спину… другу, брату, капитану, королю — именно так в тот момент. Даже руку на рукоять одного из мечей положил, ухмыляясь, но и предупреждая взглядом, мол, только шевельнитесь. — Луффи! — кричал Сабо надрывно, не скрывая слёз. — Не смей! Так нельзя! Он принадлежит не только тебе, мы должны вместе решить… Лу не слушал, а может, даже не слышал. Опустил тело в волны, постоял и едва слышно из-за прибоя выдохнул: «Прощай, отец». Сам океан или сила демона тут же подхватили Драгона, относя от берега, пенная волна накрыла его сверху, как мягким одеялом, и поглотила навсегда. И я склонил голову на миг, отдавая дань уважения всё-таки великому человеку. Да, человеку. Иронично было другое: столько лет сопротивления, а не стало в один миг, короткий настолько, что даже его прощание терялось. Но таковы уж они были. Жизнь. И смерть. Революция почти поголовно кто на коленях, кто стоя, кто тихо, кто в голос рыдали. И море шелестело прибоем как-то по-особому печально. И тучи, заходящие над островом, грозили зарядить на весь день трагичным оплакивающим дождём. Под стать событиям, но не нашему, мугиварскому, настроению. Луффи не задержался в воде. На выходе сунув мне в руки ножны с кинжалом как у него самого — видимо, таким же мечом — и… клетью, мысленно сообщив, что вторая такая ему не нужна, но содержимое будем разбирать вместе. Не то чтобы мне всё это было нужно, но, кажется, Лу не хотел, чтоб эти вещи, вещи отца, валялись без дела, потому решил передать их кому-то… близкому. И отдал мне. Королевский подарочек-то, не по редкости и цене — это само собой — а по доверию. Мог ведь и Сабо отдать. Того-то сам Драгон сыном считал. С другой стороны, вещички отдал он именно кэпу, собственной Правой Руке определив лишь перстень явно неслучайно. Сам Луффи теребил другой новый массивный перстень в виде дракона, который нацепил на большой палец — другие были просто слишком тонкими для новой цацки — той же руки. «Знал бы ты, как я устал гонять толпы, — пожаловался он мне, стоя перед одной их этих самых упомянутых толп. Я промолчал: знал. — Променял бы это с удовольствием на хоть бы и тысячи дней, подобных вчерашнему». «Давай организуем подпольный бизнес, в котором этих придурков будем продавать в качестве плакальщиц?» — пошутил я, чтобы отвлечь капитана от пораженческих мыслей. Что я ещё мог? Хотя должен был признать, что такая перспектива была привлекательна. В смысле, тысячи дней сражаться плечом к плечу, как накануне, а не… Впрочем, сдача в плакальщицы «гордых революционеров» привлекала не меньше. Как они рыдали, как искренни были в своём… С Луффи хохотнули мы одновременно. Вслух. И жаль, но этого никто и не заметил. Революция была занята важным делом: горем. Остальное их явно мало волновало. Причём, и не ясно было до конца, горевали ли они по поводу смерти начальника или же из-за несостоявшихся похорон. Как-то вот у нас было принято провожать побратимов в последний путь, даже если и со слезами, то всё равно гордо и заканчивая весельем. И я считал, что так было лучше, потому что сколь бы близки нам ни были почившие, как бы мы сами ни были бы к ним привязаны, а если они любили нас, то не хотели бы, чтобы мы убивались из-за их смертей. Вспомнилось, как я сам, ещё в далёком детстве, злился на семью Куины за мрачность похорон. Что вот было хорошего для неё в том, чтобы уходить в другой мир под плач близких? Я, правда, тогда и сам не мог остановить слёз, но больше из-за несправедливости: главного соперника ведь (на тот момент) лишился. И всё равно думал, что те традиции были глупыми. До сих пор так думал. Эгоисты! Ревели-то не из-за смерти и не за почивших, а потому что сами остались без человека, к которому привыкли и от которого минимум эмоционально зависели. За себя ревели, за собственное прошлое с умершим, которое не вернуть. Я не понимал. Научился уважать чувства людей, но не понимал. Хотя с уважением к революции у меня всё равно возникли проблемы: им было, похоже, действительно плевать на то, что под завалами ещё могли быть живые и что враг мог атаковать снова. Зато вот собственные чувства волновали очень сильно. В сравнение с таким эгоизмом, даже семейная черта Д с тем же названием была скромным альтруизмом — они-то всегда в первую очередь пеклись о других. Да, утаскивая в бездну без спроса, но переживая о приземлении. Луффи, стоя рядом со мной, обозревал толпу так же мрачно, как и я. Это заставляло меня кривиться презрительно ещё сильнее: очень уж ревниво не хотелось, чтобы капитан тратил на них время, силы и нервы. Тем более и повод был: что творилось под Маринфордом с пиратами мы не знали. И, кстати, не помешало бы выяснить. «Не церемонься, — посоветовал я Лу. — Не время». Он хмыкнул согласно, шумно набрал в грудь воздуха, поморщился — наверняка болью отозвалась рана на груди, оставленная мною — и шагнул к толпе, ровным счётом не обращавшей на него почти никакого внимания… Ага, пока их не накрыла аура ужаса, заставляя подскочить на ноги и искать глазами источник новой «опасности». — Пришли в себя? Или ещё разок шваркнуть ужасом да Волей Королевской сверху приложить, чтоб очнулись? — ехидно, но не насмешливо, а безжалостно поинтересовался Лу у революционеров. Взгляды мгновенно скрестились на нём. Не просто недовольные, а злые, и готовые эту злость — собственные чувства — выплеснуть на источник их раздражения. Ха! То ли ещё будет, Лу ведь только начал! Я присел на песчаник — берег был каменистым, с мелкими бухточками полными песка — шоу обещало быть интересным. Всё равно я больше ничерта не мог, кроме чёртовой молчаливой поддержки. Сабо вскинулся, большими глазами глядя на Луффи и сжимая кулаки. Уж не знал, что было у него на уме, но почти наверняка он хотел брата ударить в тот момент. — Да-да, я бесчувственный ублюдок вашего великого лидера, бессердечный демон и прочая-прочая, — ухмыльнулся Лу, глядя на брата и медленно переводя взгляд с одного приближённого отца на другого. — Но давайте посерьёзнее: ваши раненные нуждаются в помощи, под завалами ещё есть живые, враг может атаковать снова, — и снова будто мысли читая, но, на самом деле, просто думая так же, напоминал Лу. — А вы нюни распустили. Чертовски невовремя, не находите? Да, это… — Лу замялся, пытаясь подобрать слово, описывающее трагедию, — неприятно. Но раз уж мой папаша так подгадил нам всем, внезапно сдохнув — придётся с этим смириться и жить дальше. Жить дальше, слышите? — повторил он, выделяя главное, то, к чему вся революция должна была прийти как можно скорее. Но что-то я сомневался, что они способны были оправиться так быстро. Я вот не был уверен, что смог бы, если бы мой лидер откинулся так же внезапно, без предпосылов, без шансов морально подготовиться и примириться с мыслью об этом. По телу пробежала дрожь: вспомнил, как накануне заносил клинок в атаке, как падал Лу, как я понимал, что отвести удар не успею… И та чёртова мысль в голове «…без капитана». Я сжал рукоятку одного из мечей — меча Куины — и пальцы тут же наполнились силой, а разум спокойствием: всё в прошлом, но и с будущим мы совладаем. Обязательно. И всё же, наверное, революцию можно было понять. Наверняка за десятилетия им стало казаться, что Драгон, чёртов Д, будет с ними всегда. А он… оказался смертен. Так бывает. Я знал это хорошо. На собственном опыте. — Напоминаю, — продолжал тем временем говорить Луффи, — лично я дал ему слово, что позабочусь о вас. Мне не нравится это — хватает проблем с пиратами и войнушкой для того, чтоб не было никакого желания разбираться ещё и с вами, вникая в дела Революции, — прямо признался он. — Я зол на отца прямо сейчас. Но понимаю, почему он поступил так, и сам не мог отказать ему. Так что намерен слово сдержать. А для этого, хотим мы или нет, нужно действовать и немедленно. — Сквозь запёкшуюся кровь на открытых участках кожи ярко высветился серебристый рисунок, а в фигуре, в осанке и в голосе разлилась властность. Король, как есть. Демон. Это было необычно, незнакомо, но не чуждо — видеть капитана таким, готовым применять силу, подчинять, не церемонясь и не опасаясь потерять контроль над собой и над толпой… Холодок пробежался у меня по позвоночнику и ухмылка сама появилась на губах: вот это был МОЙ король, единственный, кому я подчинялся с первого дня знакомства. — Или вы хотите, чтобы он, — Лу мотнул головой в сторону моря, используя самый, наверное, сильный аргумент, — сдох напрасно? — Луффи! — рыкнул Сабо недовольно, предупреждая. — Что «Луффи»? Отец всегда заботился о подчинённых, о вас, чёрт вас бери, больше, чем обо мне или себе самом. И сдох ведь наверняка кого-то спасая, да? — Бледная женщина в берете дёрнулась как от удара, я прищурился: кажется, косвенный виновник трагедии был найден. Но Лу этого не видел — смотрел в другую сторону. — Он жизнь и всё, что любил, положил на алтарь революции. И что вы? — риторически спрашивал кэп, в очередной раз проходясь по чужим больным местам и используя слабости. Играл. Манипулировал. — Вы готовы потерять ещё больше людей, предаваясь горю. Вот мы здесь болтаем, а там, — он снова мотнул головой, но уже в сторону завалов, — под плитами, ещё кто-то умирает, так и не дождавшись спасения. А пока вы зашевелитесь — Мировое Правительство снова ударит, и сдохнете уже вы, потому что не успели сбежать. И где будет ваша революция, за которую умер Монки Д Драгон? Нигде. Исчезнет, будто её и не было, — в голосе был холод, безразличие, даже презрение, и в этом было что-то… новое, но Луффи всего лишь взывал к разуму. — Хотите этого? — Толпа молчала, волком глядя на нового Главнокомандующего, подавляя судорожные вздохи. Ответы были на лицах: — Нет? Тогда подотрите слёзы и сопли, и вперёд! — Ты лишил собственного отца достойного посмертия! Даже могилы, и смеешь… — завопи…ло разукрашенное чучело в короне. Вроде мужик с огромной башкой, а раскрашен как женщина, да ещё и в костюме извращенца. — Смею, Иванков, очень даже смею. Потому что всё-таки ЕГО ублюдок, и, в отличие от тебя, понимаю, что времени у нас в обрез — это "во-первых", — фыркнул Лу. — Мировое Правительство проводит эксперименты с кровью клана. Они... очаровательны, — подобрал я нужное определение, выделяя его ядовитым тоном: оставлять капитана одного разбираться с ситуацией я не намеревался, всё-таки был Правой Рукой Короля. — Не думаю, что идея оставить им хоть шанс заполучить кровь Д, соорудив почившему представителю могилку — хорошая. Это "во-вторых". — И, в-третьих, — тут же подхватил Лу, — нет никакого желания, чтоб из места последнего упокоения моего папаши создали зону паломничества соплежуи революции. Вы ведь знали его, и не можете не понимать, что он не желал, чтоб из него сделали идола. Я хохотнул дерзости своего капитана: неподражаемо! И о, как же я по этому… скучал. Но революционеры моего восторга не разделяли. Хак, седой старик-рыбочеловек, часто крутившийся с Сабо и знакомый нам ещё с революции на Дресс Розе, даже проворчал: — Не очень хорошее начало, уважаемый новый Главнокомандующий. После таких оскорблений… — Можете меня хоть ненавидеть, — перебил его Луффи и вдруг ухмыльнулся, — зато слёз больше не льёте и действовать готовы. Революция напряжённо запереглядывалась, осознавая, что это действительно было так: от горя-то они отвлеклись. И глядя на растерянность их лиц, я не выдержал, захохотал в голос снова, весело заметив: — Не знали? Самый простой способ вернуть человеку самообладание — вызвать у него эмоции, противоположные тем, которые стали причиной потери контроля. — Я говорил, а перед внутренним взором видел хитрющую, загадочную улыбку Язвы, которая как-то объясняла нам, почему кэпу так легко удаётся контролировать толпы. Объяснить она могла не всё, но кое-что из её попыток мы даже взяли на вооружение. А революционеры… не сразу, но поняли, о чём я. На лицах проступило раздражение и злость ещё чётче, чем ранее. Я истолковал это: — Да-а, вы верно поняли. Кэп вами сейчас манипулирует. Он, не то что Драгон, а та ещё настоящая сволочь, и про деликатность вспоминает нечасто. — Луффи фыркнул, я его проигнорировал, с гордостью констатируя: — Зато в эффективности его методов сомневаться не приходится. Вы ведь послушно ведётесь на откровенный развод, — добавил я, широко ухмыльнувшись. — Ты меня сейчас что, рекламируешь, скотина? — сделал непонимающий вид капитан, складывая руки на груди и вполоборота поворачиваясь ко мне. Недовольства я не увидел. — Восхищаюсь собственным королём. Мне нельзя? — вскинул бровь я насмешливо. Меня вообще… «несло» — это накатывало волнами ещё с невольных слёз облегчения на «острове крови». Да, устал, да, даже сидеть не мог, не прилагая усилий, да, вокруг была разруха, трагедия. Нам был нанесён удар, и мы понесли тяжёлые потери. Но… Но на душе было легко. С каждой минутой понимание этого приходило всё чётче. И ведь, казалось бы, была решена всего одна проблема, исполнено несколько обещаний, и не было повода для этой лёгкости. И в то же время повод был огромный и очень значимый, по крайней мере, для двоих. Лучший друг, брат, был рядом, с ним всё было в порядке, со мной было всё в порядке, мы разрешили разногласия, и я мог оторваться за все дни, когда вокруг на сотни миль не было ни единой души, которая бы поняла. «А ты изменился, — заметил Луффи мысленно. — В лучшую сторону: мне нравится, что ты не сдерживаешь больше внутреннюю сволочь». «Я же говорил, что мой бунт того стоил, а? — задорно напомнил я. — Ты ведь тоже изменился. Получилось принять себя демоном и королём, да?» «Я тебе таки скажу, что братья кого угодно до ручки доведут», — «по секрету» поведал Луффи, дёргая плечом, но за этой фразой стояло что-то тяжёлое, непростое. Я прищурился, понял, что спросить об этом нужно будет — дело ведь было в Эйсе, наверняка, а эта история напрямую касалась и меня лично. Но таким вопросам было не время и не место. Так что вместо этого я хмыкнул, уточняя весело: «Это ты и меня сейчас посчитал?» «Разумеется», — хохотнул в ответ Лу. Мгновение — и он снова сосредоточил внимание на толпе. — Значит так, нужно вытащить из-под завалов живых, а также всё критически ценное для революции: документацию, вещи, в общем, всё то, что сложно достать и заменить, без чего продолжать деятельность будет тяжело, — командовал он, выискивая взглядом тех, кто мог организовать, а то и возглавить выполнение поставленных задач. Сабо выдохнул тяжело, обречённо, кажется, наконец, начиная соображать: — Здесь много того, что не должно достаться врагу. На это уйдут недели! — воскликнул он, видимо, от того, что сквозь подавленные эмоции думалось туго. — Мыслишь верно, — кивнул Луффи ему, — но именно поэтому я говорю лишь о самом ценном. Всё остальное я просто уничтожу так же, как уничтожил плиту, придавившую отца. — А потом что? — спросил ещё один тип таким тоном, будто всё, о чём говорил Лу, было бессмысленным. — Отправимся в безопасное место, где даже новое оружие Мирового Правительства нас недостанет, — пожал плечами кэп. Я прищурился: такое место было только одно у нас. — Временная мера, но прийти в себя и восстановиться, а также решить, как действовать дальше, нам нужно. — Он говорил спокойно, внятно, на эмоциях больше не играл, понимая: слушают. — Сабо, организуй людей. Ты здесь всех знаешь, имеешь представление, где что под завалами находится, сможешь справиться с этой задачей лучше всех. — А ты? — переспросил блондинчик, но, глянув на меня, поправился: — Вы, в смысле. — А мы тут очутились не после променада или пирушки, если ты не заметил, — за Лу саркастично отозвался я, демонстративно счищая с руки запёкшуюся кровь. — Поэтому посидим и подождём, пока вы дело сделаете. И советую поторопиться: враг ждать не станет, а мы чертовски мечтаем вырубиться на несколько суток. И кто вас поведёт в безопасное место, если мы отключимся, м? — риторически спросил я, а потом хохотнул: — Но если вам так уж нужно наше участие, мы можем придумать в поддержку кричалку. Скажем, «всем детЯм большой пример — бравый революционер» или «кто правительство нагнёт — в революцию пойдёт», а может, «чёрствый, гордый бунтовщик, он на деле горемык». Я осклабился демонстративно, игнорируя корявость собственных сочинений. Луффи прыснул, но не выдержал, захохотал в голос. Да так… Запрокинув голову к небу, согнувшись. Он почти задыхался, похрюкивая и явно пытаясь что-то вымолвить, да только прорывавшийся гогот не давал. Глядя на него, я улыбался, а был бы у меня ещё и хвост, как у демонов — непременно вилял бы им самодовольно. Революция меня уже ненавидела. — Лучше молчите, — мрачно буркнул Сабо. Кэп от хохота уже опустился на землю, лупил её кулаком, в попытке унять приступ — наверняка спровоцированный не только шуткой, но и нервами. — ПРЕКРАТИ РЖАТЬ, ЛУ! — раздражённо рявкнул новый глава революции на икающего брата. И вдруг я услышал краем уха: — Отец на руках умер, а он гогочет во весь голос, — шепнул один недовольный революционер другому. Они стояли неподалёку от меня, но говорили тихо, и, вообще-то, раньше я на таком расстоянии едва ли разобрал бы его речь. Но не это заставило меня дёрнуться. Лишь усилием воли я сумел и лицо сохранить, и не повернуться к говорившему. Прислушался зато. — Может, просто нервное? — предположил второй. — Или у них действительно были гораздо более натянутые отношения, чем оба показывали, — вмешался третий бунтарь. Тут же интересуясь у первых двух: — А правда, что он брата, Портгаса Д Эйса, побил, лишив флота и звания? — Говорят, Огненный Кулак сам нарвался, — пожал плечами первый революционер, тот, который сокрушался, что Лу смеялся в трагичный момент. — Но на что он способен в действительности, никто не знает. Слышал, как начальник выказывал опасения по поводу мотивов и целей Мугивары Драгон-сану. — И что лидер отвечал? — заинтересовался второй. — Ничего, в том-то и дело, — снова ответил первый. — Но Революцию он всё же доверил сыну родному, а не начальнику, — заметил третий, кажется, начальником называя Сабо. — Не нравится он мне, — признался первый, нехорошо как-то глядя на пытавшегося отдышаться Луффи. «С ними будут проблемы», — заметил я мысленно. Кэп успокаивался, и, как я заметил, тоже мельком глянул в сторону осуждавших его смех: слышал, я был уверен. «Тысячей меньше, тысячей больше… Какая разница?» — отмахнулся всё ещё похрюкивающий весело Лу. Я хмыкнул: действительно, разницы не было. А мы оба всё равно увязли в этом дерьме, не то что в кровище накануне, насмерть. Возможно даже буквально. Но бежать некуда, да и не по нам это было. Оставалось разгребать, решать, выкручиваться. — Мугивара, почему он передал власть тебе? — спросил Хак, когда кэп окончательно отдышался. Сабо в фоне уже потихоньку организовывал людей на разбор завалов. — Вы его слышали: чтобы централизовать власть с нашей стороны, — пожал Лу плечами. Старик-рыбочеловек фыркнул: — Мы не глупы, Король Пиратов, понимаем, что это хорошее, но не вынужденное решение. Я знал Лидера достаточно, чтоб быть уверенным: были другие, скорее всего, более веские причины. — А другие причины не для ваших ушей, и тебе придётся с этим смириться, как и с моим командованием, которым я, если не заметил, тоже не слишком доволен, — жёстко пресёк кэп дальнейшие расспросы. Хотя, глядя на недовольные лица, всё же смилостивился: — Не бойтесь, больше необходимого я в ваши революционные делишки вмешиваться не буду, на это хватит вам и Сабо. А мне… лень, — хихикнув, не удержался он. Блондинчик как раз привлекал к себе внимание, так что революция отвлеклась на «начальника». Тот быстро, но немного неловко раздавал указания, и люди начали шевелиться. С кряхтением поднимались на ноги, через силу заставляли себя идти к развалинам… Жили. Лу отправился следом за ними, ну и мне пришлось подняться. Не оставаться же на берегу в одиночестве? «Уверен, что слабость брата стоило прикрывать перед его людьми? — поинтересовался я у него, ведь, в отличие от революционеров, «другие причины» для меня были очевидны. — Это, конечно, был бы жёсткий урок, зато на всю жизнь…» «Шанс дам. Но один и лишь потому, что не готов взваливать Революцию на себя сейчас», — Луффи поморщился. Мы оба вздохнули. А потом нас увлекли «дела». Нет, большого участи в разборах завалов мы не принимали. Кэп лишь контролировал процесс, редко вмешиваясь и подсказывая Сабо. Тот потерянно слушался, почти не возражая, и работа кипела. Живых под плитами оказалось немного, несколько десятков человек всего. Революционеры говорили мне, что это лишь потому, что они давно ждали нападения и были начеку, потому подняли тревогу, заметив в небе свечение. А кого-то спас сам Драгон своей силой… Наверняка так же, как Лу «выдувал» пиратов из Маринфорда. Были начеку, ага, потому спаслось немало… Так они себя утешали. Потому что это живых было лишь несколько десятков, а мёртвых — гораздо больше. Они гнали от себя эту мысль, но она появлялась снова и снова сама: когда из-под плиты с помощью Воли Разрушения Лу вытащили женщину с ребёнком, которых прикрыл собой, погибнув, их отец и муж, когда орал в голосину молодой парниша, обнаружив нескольких погибших друзей, когда… Трагичное было утро. И день. И… А пока капитан был занят, я тоже решил, ну не делом заняться, но хотя бы выяснить, что происходило с пиратами. Связался с Марко, не без оснований считая, что от него можно было получить больше информации по существу. Да и он там командовал, так у кого ещё спрашивать? И стоило мне схватиться за медальон и подать голос, как в ответ ехидно и насмешливо прозвучало: — О, Первый Помощник соизволил вспомнить о своих обязанностях? — Не ёрничай, а? — фыркнул я, отметив усталость в голосе Марко. И вздохнул: прекрасно ведь понимал, что моё положение в команде для этой самой команды было шатким из-за собственных действий. — Я сейчас не шибко-то имею право командовать вами, как бы Лу ни был бы занят. Но он занят. — Да, объясниться с командой тебе придётся, даже несмотря на то, что капитан рассказал, какими вполне понятными мотивами вы оба руководствовались, — холодно усмехнулся Марко, одним тоном обещая проблемы. — И мы не слишком благожелательно настроены из-за нескольких часов, в которые Луффи был при смерти. — Я осёкся, осознавая — не знал об этом — и глянул на Лу. Значит, в бою с Эйсом и потом, когда в него стреляли, как дозорные и говорили, он действительно был серьёзно ранен? Снова вспомнился разговор, который (теперь я был более чем уверен) состоялся во время пирушки в честь Короля Пиратов. Я тогда спросил глупость, ответ на которую знал — как он и сказал. И вот он этот ответ, в котором я не сомневался: жизнь мало что стоит, если живёшь не тем, во что веришь, и отдаёшь её не за это. Идеализм, который был вшит нам в подкорку. Команде это не нравилось — хотя сами, ублюдки, были такими — но мы ни о чём не жалели и виноватыми себя не чувствовали. Мы оба — я знал это. Я молчал. Марко вздохнул. — Но несмотря на это никто из нас не подвергал сомнению, что ты как был, так и остаёшься нашим старпомом. Так что право командовать у тебя неотъемлемое, — признал он со смешком, а после поведал, что тех, кого Луффи выдул ветрами из Маринфорда в море, они подобрали. Даже фруктовиков удалось спасти. И вроде бы большая часть пиратов всё-таки уцелела. Были потери в кораблях и людях, несомненно, но точное количество подсчитать не представлялось возможным: от бывшего штаба дозора не осталось даже острова, а так, несколько шхер, торчащих из воды, как и раньше. И обломки не плавали, и тела не сосчитать, да даже не собрать сведения о пропавших без вести — мы изначально не знали точно, сколько нас было, никто не тратил время на ведение статистики. А надо бы, вообще-то. Ребята занимались лечением раненых и ремонтом кораблей — пострадали от шквального ветра Лу, но это было лучше, чем смерть. Я в ответ рассказал, что наш штаб тоже пострадал (а туда никто из команды наведаться не успел, так что и в курсе они не были), как и логово революционеров. Ну и объяснил, что, из-за смерти Драгона, Лу был занят его паствой. Марко долго молчал, почти наверняка вспомнив своего папашу и его смерть, в общем-то, в похожей ситуации. Но я и не ждал его ответа. — Отправь Джимбея или Боши в штаб, пусть там командуют, — посоветовал, почти распорядился я — по старой привычке. Решил, что рыболюдям в штабе будет проще, если представитель команды из их расы будет заниматься их проблемами. — Смокер пусть следит за обстановкой у себя: если я правильно понял, что произошло, пока меня не было — его люди тоже могут оказаться под ударом, тем более мы не знаем, как часто эти чёртовы орудия Мирового Правительства могут стрелять. Сам веди, наверное, пиратов в штаб в Рае, — задумчиво протянул я, решая: жаль было, конечно, открывать ещё одну нашу командную тайну столь огромной массе народа, но ситуация была таковой, что альтернатив я не видел. Да и Лу, обмолвившись о безопасном месте, куда даже новое оружие Мирового Правительства не достанет, скорее всего, наш подводный штаб и имел в виду. — Мы найдём себе ещё базу, а та, как не крути, сейчас самое безопасное место. — Как же я чертовски рад, что ты вернулся, ублюдок, — выдохнул Марко в ответ. В его голосе чувствовалась улыбка. — Сами-то вы?.. — Вам с Чоппером сами сдадимся, — фыркнул я, хотя и понимал, что Феникс спрашивал не об этом. Просто не время было беспокоиться о себе: держались, и ладно. — Всё потом, — напомнил я, но Марко был согласен. Луффи я доложился мысленно. Но он тоже промолчал, выдохнув лишь что-то вроде «и то неплохо». Закончил с организационными делами он только через несколько часов, по ощущениям, ближе к обеду. Все давно были заняты, чётко зная, кто и что должен делать и к кому идти при возникновении вопросов, вот и перестали обращать внимание на кэпа, если он сам не лез. И вся бравада, воля, на которой он держался, тут же исчезла: мог позволить себе расслабиться хотя бы ненадолго. Нет, на него ещё мог кто-то смотреть, и «быть сильным» он всё ещё должен был, но, пока внимание не было сконцентрировано на нём, не было необходимости в демонстративности. Вот и… Я в тот момент снова сидел на каменюке — или плите, не глядел, куда устраивался — и следил за ним, так что видел, как он ссутулился, прежде чем захромать, пошатываясь, в мою сторону. И не сел он рядом, а скорее измождённо рухнул. — Курить хочу, — выдохнул он уже вслух. Я покосился на него с подозрением: прозвучало так, как будто он частил с этим в последнее время. Но корить его за это не мог, скорее… понимал желание. Эро-кок говорил, что начал курить из чувства протеста своему старику Зеффу, но привык, потому что обнаружил, что эта гадость прекрасно занимает мысли, рот и руки, примиряя с реальностью тогда, когда от происходящего нервы дыбом, а бездействие сводит с ума. И, кажется, у нас ситуация была подходящей. Я собрался подняться на ноги и пойти на поиски хотя бы самокруток — кто-то из революционеров же должен был курить — но вовремя заметил, как рука Лу соскользнула с переговорного амулета. Минуту спустя ему в поднятую руку прилетела целая пачка от старика, покрытого татуировками, рядом с которым стоял Сабо. Они оба смотрели на нас. Луффи благодарно кивнул им, быстро прикуривая сигарету искрой стихии молнии. Удобно, чёрт возьми, когда зажигалка — ты сам. От пришедшей в голову мысли я хохотнул: Лу действительно был… «зажигалкой». Не как Эйс, но всё же. Он покосился на меня вопросительно, затягиваясь со смесью облегчения и омерзения на лице, так, как будто действительно курил постоянно, хотя я видел его курившим всего несколько раз. И вот эта смесь его эмоций вызвала у меня желание присоединиться. То ли за компанию, то ли потому, что нервы потрепало и мне… Всё понимал — портило дыхалку, настроение, вызывало привыкание, но… Я выхватил сигаретку из пачки, игнорируя удивление Лу, тем не менее услужливо подставившего свою сигарету, чтоб подпалить мою. Сунул в рот, затянулся… Нос, рот и горло тут же обожгло горячим горьким, противным дымом, и я подавился, закашлялся, в том числе и от мгновенно возникшего ощущения сухости. Луффи засмеялся. Я недовольно ткнул его локтем под рёбра. — Зачем хватанул-то сразу много, да ещё и глубоко? Не пробовал ни разу, да? — хихикал Скотина. Но не нужно было ему пояснять, что я даже теории не знал, потому что планировал презирать курильщиков до конца своих дней — он и так в этом не сомневался. Как в том, что мы все слишком сильно прониклись друг другом в команде, а потому ко многому изменили отношение. Особенно к тому, чем жил хоть кто-то из нас. — Ты-то когда успел научиться? — ворчливо поинтересовался я, хотя и то ли припоминал, то ли догадывался, что и тут дело было в той огромной свалке за стеной королевства Гоа. — Детство было не менее насыщенным, хоть и менее масштабным, — за Лу подтвердил мои догадки подошедший Сабо. Я невольно напрягся: не был рад его компании. Но он всё равно подсел. — Значит, Лу был прав, и ты действительно вернулся, — ко мне обратился он. Кэп напрягся даже сильнее меня. — Луффи, прости, я был неправ, — попросил он, так и не дождавшись ответа от нас. Я, зная о произошедшем лишь в общих чертах, а о многом вообще лишь догадываясь, всё равно не сдержался, фыркнул: — Луффи-то простит. Я не прощу, — резко заявил я, считая их с Эйсом бунт предательством. И ладно чёртов капитан, он в плане веры в людей был уникален, но эти двое… Не верить брату, с которым вместе росли… — Сколько, говоришь, у тебя дырок в спине, кэп? Пять? — уточнил я риторически, хотя Луффи молчал, только как-то… съёживался. — Считай, блондинчик, вы с Эйсом их лично сделали. — Я сплюнул презрительно. Сабо прищурился, его ноздри гневно раздулись. — Если бы ты не ушёл… — начал он, но я перебил его: — Да, я тоже виноват. В том, что Лу пришлось защищать меня, как и положено капитану. Но защищал он от вас и последствий ваших действий, вашего недоверия, — чеканил я, чувствуя злость, хотя и не понимая, на что так реагировал. Лично не присутствовал при их разборках, понимал все стороны, но… Возможно, те изменения, которые ныне, после воссоединения, остро видел в Луффи и понимал, кто именно привёл к ним, давали повод? Я не знал, но злился. Не знал всего, но иррационально не желал… понимать, внимать, прощать. Шрам на боку чесался… И я бы сказал ещё немало объекту, вызывавшему злость, только Луффи вмешался. — Хватит! — прошипел он тоже рассерженно, приказывая. По коже пробежал холодок его Королевской Воли. — Сритесь не в моём присутствии! С блондинчиком мы фыркнули одновременно. Но ослушаться не посмели. Я глянул на тлеющую сигарету в пальцах. Кэп тоже на неё посмотрел и смилостивился, по новой мысленной связи быстро объясняя, как затягиваться, чтоб и проняло, и не обжечься, и не закашляться. Мою злость он, хотя и заметил, комментировать отчего-то не стал. Мы молчали, глядя на работавших революционеров, думали о своём. Сабо, к сожалению, не спешил нас покинуть — мялся, то ли вину чувствуя, то ли за брата всё же цеплялся, может, и из-за гибели их папаши. Я не знал. Но говорить о чём-то в его присутствии не хотелось совершенно. А сам он заговорил много времени спустя, когда капитан успел искурить половину уже второй сигареты — я к тому времени лишь кое-как справился с первой. — Луффи, а мне скажешь, почему он решил… так? — выдохнул Сабо просяще, видимо, интересуясь, почему Драгон не доверил ему полную власть. Лу тоже выдохнул длинно и поморщился, глядя на брата: — А ты сможешь хладнокровно отправить сотни людей на смерть, ради выживания остальных и победы? Сможешь объяснить людям необходимость этой жертвы? Сможешь смотреть будущим покойникам в глаза, одним взглядом внушая уверенность, что их гибель не будет напрасной? — риторически спрашивал он, выпустив облако дыма изо рта. Блондинчик смотрел на него в упор, но не понимал, к чему Лу клонил. Ну он и не стал церемониться, прямо, жёстко и даже жестоко, отчасти преувеличивая, объясняя: — Отец оставил Революцию на меня, потому что ты — размазня. — Сабо аж отпрянул от кэпа от неожиданности и моего смешка не заметил. — В тот момент, когда ты, первый после него, его правая рука, должен был всем своим видом внушать подчинённым уверенность в будущем, мысль о том, что жизнь продолжается, что им есть на кого положиться, кто о них позаботится и защитит — ты рыдал вместе со всеми и сам нуждался в поддержке и жилетке. Какой ты после этого Главнокомандующий, если не способен совладать даже с самим собой? Хо-о, а отношения-то у них испортились даже больше, чем я предполагал. Намного больше. Луффи явно был очень и очень разочарован, и больше иллюзий о тех, с кем рос, не питал. Но, действительно, это как же нужно было его довести, чтобы он совсем перестал церемониться?! Раньше-то чуть не насался с «братьями». А теперь… Холод, безразличие, властность. — Ты ещё не понял, что боевые действия, которые и революция, и пираты вели ранее, были так, играми, глупыми и мелкими попытками померяться силами. Ты не осознал, что такое война, когда все ресурсы сторон направлены лишь на одно — уничтожение противника. Уничтожение, понимаешь? Полное и абсолютное, — чеканил Луффи ещё жёстче, чем я не столь давно, но тихо, чтоб не слышал никто, кроме нас, и делал это очень… показательно и проникновенно. Как будто собачонку, насравшую там, где не положено, тыкал брата в его дерьмо. — И в этих условиях, как и сказал чёртов папаша, у лидера нет права на слабость и привязанности, потому что они погубят и дело, и людей. Но ведь Драгон говорил об этом долге с сожалением… Хотя оно всё равно оставалось долгом. Блондинчик отвернулся, склонил голову низко, опираясь локтями на колени и судорожно разминая сцепленные в замок пальцы рук. Я ожидал не этого, не обдумывания сказанного, а гневной тирады в ответ. Но нет. Может, он и хотел сказать что-то ядовитое, задеть побольнее, но всё же сдержался. Хотя совсем без ответа замечание не оставил: — А ты сам-то сможешь? — мрачным низким голосом скептично и колко спросил он. — Ты не смог отказаться от одного накама ради общего дела! Я в очередной раз хмыкнул: тем накама, видимо, был я. Луффи тяжело выдохнул и искривил губы в неприятной улыбке, а потом спокойно так, будто в словах не было ничего особенного, сообщил: — Если ты не понял, братец, ради общего дела, чтобы не дать развалить альянс, я готов был убить Эйса. — Сабо резко поднял взгляд на Луффи удивлённый и недоверчивый. Кэп пожал плечами, докуривая остаток второй сигареты. — Его спасло только то, что он на «Право Победителя» согласился, — и это тоже была всего лишь констатация. Сабо стал серьёзным, мрачным, на его лице отразились следы каких-то старых сомнений. Он как будто не хотел верить, но понял, что это было правдой. И открыл было рот, чтобы, наверняка, прочитать какую-то лекцию… Луффи снова не дал, продолжая кривить губы в усмешке, он понимающе хмыкнул, риторически спрашивая: — Что? Считаешь, что это неправильно, да? Согласен. Это неправильно, — кивнул Лу уверенно. — Но для лидера пожертвовать одну жизнь, пусть и брата, ради того, чтобы спасти тысячи пиратов и дело — это меньшее из двух зол. Ответственность лидера, к которой вы с Эйсом меня призывали, выглядит именно так отвратительно, — глядя в глаза брату, с которым провёл детство, Лу спокойно говорил ему хорошо известные и понятные нам двоим истины. Сабо они не нравились. Он даже отвернулся, досадно цыкнув, да только возразить ему было нечего. — Мораль — весьма условное понятие для лидера, согласен? А хочешь быть хорошим лидером — не надейся ручки чистенькими сохранить. Это — правда. Отец это знал. Знают деда, Рейли и Шанкс, Ло, Марко и Зоро. — Я кивнул согласно, с такой же, как у капитана, усмешкой на лице, подтверждая, когда взгляд блондинчика метнулся ко мне. — Сенгоку знает, — продолжал кэп. — Куча людей на самом деле, и даже вы с Эйсом, ведь призывали же меня от Зоро отвернуться. Но не учли, что это и вас касается — в случае чего, я буду должен хладнокровно уничтожить даже братьев. Не знаю, что у вас в головах творится, то ли это двойные стандарты, то ли, зная грязную правду, вы её отказываетесь принимать на себя — в любом случае, ещё одна причина, чтобы не доверять вам власть. Сабо молчал, глядя на свои руки, дёргался, будто порываясь что-то возразить, но останавливая себя в последний момент. — Знаю, ты бы многое сейчас хотел мне сказать и на эмоциях, и по существу, — заговорил Луффи снова минут пять спустя, так и не дождавшись ответа, — я чувствую бурю твоих чувств. Я тоже, как лидер, не идеален, и отец таким не был, — он кивнул вскинувшему голову Сабо, подтверждая, что понимал, о чём тот думал. — Мы учились на ходу, ошибались, иногда это стоило чьих-нибудь жизней, иногда предательства, иногда отказа от чего-то ценного для самих себя. — Я глянул на него вопросительно: это он Мэри вспомнил? Или бытность уже Йонко? Да и не важно это было, в общем-то, потому что действительно было. Многое. — В конце концов, действия Эйса — тоже результат моей ошибки. — Луффи очень тяжело вздохнул и устало потёр лоб, с долей растерянности признаваясь: — Но тут я не знаю, какой именно… Может, опрометчиво было его Йонко делать? — риторически спросил он, снова вздыхая. Я хмыкнул: он подтвердил мои давние догадки. — Я тогда думал, что это вернёт ему веру в себя и избавит от чувства вины за смерть старика Белоуса, да и вообще, круто, когда брат становится столь значимой фигурой. — И снова я хмыкнул, теперь понимающе и… синхронно с Сабо. — Я лично подарил ему власть, к которой он не был готов, и не понимал этого, потому что на себе её ещё не испытал. И, кажется, это только усугубило его проблемы с башкой, — кэп скривился с такой досадой, что я аж хохотнул. Зыркнули недовольно они с Сабо на меня одновременно. — А может, его не переклинило бы, если бы я не ошибся в другом: не стоило, в самом деле, так затягивать исполнение обещания, данного тебе, Зоро, — фыркнул он тоном, а-ля «да-да, про тебя я тоже помню и твоё мнение знаю». — Тогда ты не ушёл бы, и… — История не терпит сослагательного наклонения, — покачал я головой, проглатывая новый смешок. — Кто знает, что было бы, не стань Эйс Йонко, и были бы мы оба вообще живы, если бы ты не тянул. — Да, может, и войны не было бы, и этих ударов, и отец не умер бы. А может, нас всех уже не существовало бы среди живых, — согласился Луффи как-то тоскливо. — Так что… имеем то, что имеем. А имеем мы три разрушенных штаба, мёртвого лидера революции, и короля пиратов, вынужденного объяснять брату, почему отец доверил дело жизни не ему. — Ну тут уж вздохнули тяжело мы все трое. А ведь это он ещё умолчал о том, что двое из нас мечтали об отдыхе, который, видимо, в гробу нас видал. Возможно, буквально. Помолчали. На удивление уютно, будто действительно разделяя что-то на троих. Но… Блондинчик то ли сам, то ли с помощью Лу от нас ощущался отстранённым. Да и понятно это было: не тот уровень, не то взаимопонимание, не то. — Ты ведь понимаешь, Сабо, на моём месте он не стал бы церемониться ни с Эйсом, ни с тобой, ни с другими бунтовщиками? — вдруг очень серьёзным тоном нарушил тишину капитан и кинул новый острый взгляд на брата, с которым детство провёл — это был взгляд лидера и тон короля, спрашивающего у своего военачальника, понимает ли он, насколько провинился. Именно так. «Старший» брат говорил с «младшим». Хотя, учитывая «тренировки» кэпа в другом мире, которые он как-то упоминал, может, он действительно старше был. — Я понимаю, Луффи, — резко ответил Сабо, на мгновение спуская раздражение с поводка. Я прищурился: самоконтроль всё-таки у него был неплох. Видимо, просто не понимал, когда он нужен, а когда можно расслабиться. — Это отвратительно: понимать. Мы с Лу переглянулись: прекрасно знали это по себе, хотя и из других ситуаций. Например, когда оказывались слабыми. — Сабо, ты не обязан соответствовать моим или отца ожиданиям, — позвал кэп брата снова, поводя плечами. — И не клялся, в отличие от меня, потому можешь вообще уйти, если захочешь. Твоя жизнь, твой выбор. Я не стану останавливать или винить, — покачал он головой, но, отвернувшись, глядя на революционеров, серьёзно попросил: — Но всё же прошу тебя минимум помочь на первых порах. Альянс пиратов мы создавали с нуля, включая всю структуру управления, законы и прочую муть, и эта работа ещё не окончена. Можно даже сказать, она только началась. А Революция — давно устоявшаяся организация, с которой я не знаком. Дерьмово получится, если я буду пытаться управлять тем, что не понимаю, согласен? — снова риторически спросил кэп. Я с трудом подавил смешок: хитрожопил, давил на больное, потому что… мы оба знали, что уж кто-кто, а Луффи мог и справился бы прекрасно. Но, конечно, у нас и без этого хватало проблем, чтобы не воспользоваться хорошим поводом не взваливать на себя лишнюю ношу. — А ты ведь действительно в курсе всех дел отца, людей, планов, в курсе структуры революции — ты её вершина. Так помоги мне с ней, пожалуйста. Прошу тебя, как бы тяжело ни было — соберись, возьми под контроль эмоции и стань для своих людей тем, кем ты и был долгое время — гарантом будущего, начальником, на которого они могут положиться, — Луффи просил. Серьёзно просил, но это была вкрадчивая просьба «старшего» к младшему проявить ответственность, вместо того, чтоб создавать ему же проблемы. Звучало это именно так. Но и как просьба к брату — тоже. Просьба о помощи. — Этим ты и мне облегчишь жизнь, и им, и себе в какой-то мере. А если у тебя возникают вопросы ко мне или моим решениям, — Лу прищурился опасно, — приходи лично, говори со мной без посторонних ушей и не создавай проблемы всем, как это сделал Эйс. Договорились? Я хмыкнул, чувствуя удовлетворение от того, как хорошо понимал капитана. Даже некое превосходство испытывал. Хотя и не соперничал с братьями Лу: это было глупо. Блондинчик молчал, уставившись в одну точку в земле. А когда заговорил — тихо, даже осипло — не ответ дал, а отчего-то Драгона вспомнил: — Каждый раз, когда вы с командой совершали невероятное, то, о чём потом писали в прессе, он улыбался тонко, с насмешкой, но и затаённой гордостью. И легко объяснял, нам, не понимавшим, почему он не вмешивается, почему, например, ваша атака на Маринфорд в составе всего нескольких десятков человек — вовсе не безумие, а тонкий расчёт с долей присущего пиратам авантюризма. И добавлял частенько: «Пусть я поступил бы иначе, но, уверен, сын знает, что делает и чем рискует», — Сабо хмыкнул печально, Луффи фыркнул. — Даже тогда, когда ты, Ророноа ушёл, а Эйс взбунтовался, и я пришёл к нему с сомнениями в тебе, Лу, он ничего мне не ответил, но смотрел, как на мальчишку, который вырос, а так ничему и не научился. Столько горечи было в его словах, что аж противно становилось. Хотя горечь эта была мне знакома и понятна: чувства разочарования в себе самом, в самооценке. Я пережил это тогда, в Ист-Блю, когда схлестнулся с Михоуком. Но это дало мне стимул развиваться дальше, как потом, позже, таким же стимулом стал ещё и Луффи, когда я осознал разницу в наших способностях. Момент слабости на фоне личной трагедии — гибели лидера и отца. Но почему меня он так раздражал? Об этом я, конечно, не сказал. Зато другое озвучил. Ведь, если Блондинчик сказал правду, то… — Хо-о, а он был лучше, чем я думал, — дерзко ухмыльнулся я. Луффи в тот момент низко опустил голову — наверняка тоже из-за воспоминания Блондинчика об отце — и, глянув на меня снизу исподлобья, мельком улыбнулся: понимал мою реакцию. — А помнишь, в детстве? — словно распалившись, продолжил Блондинчик. — Тот ублюдок… Как его? — замялся он, силясь вспомнить, но после нескольких мгновений попыток, решил даже не пытаться. — Он тебя, семилетку, пытал, чтоб выяснить, где наш тайник. Мы думали, ты сразу, при первой угрозе от страха всё и выдашь. Убить тебя шли, а не спасти. А ты... тайну даже под пыткой не выдал. — Блюджем, — видимо, вспомнил имя ублюдка Луффи. Сабо дёрнулся от неожиданности, что его прервали, сбился с мысли, но кивнул. Я вскинул бровь, обращаясь к кэпу мысленно: «Пытал?» «Избивал кастетом с шипами, когда понял, что голыми кулаками меня, резинового, бить бессмысленно. Больно было, но вряд ли это можно назвать пыткой, — фыркнул Лу, поясняя то, чего я о его прошлом не знал. — Но они с Эйсом тогда моей стойкости впечатлились. С Блюджемом мы долго воевали за влияние в Сером Терминале». Комментировать я это признание не стал, даже улыбку, которую слышал в голосе. Только подумал, что, наверное, на самом деле не было ничего удивительного в том, что Лу стал тем, кем стал, раз уж он всю сознательную жизнь, буквально, воевал против ублюдков. Да, с детьми, даже семилетними, случались вещи и похуже, чем избиение металлическим кастетом с шипами. Но, с другой стороны, многих сломило бы уже это. А он умудрился какую-то тайну братьев сохранить. Меня это не удивляло. Но… А я в то время дрался с Куиной, с девчонкой, из… гордыни, а ещё, чтобы иметь хоть какую-то цель жизни. — Ты прав, во всём прав, — снова собравшись с мыслями, тяжело вздохнул Блондинчик тем временем, обращаясь к Лу. Обречённо так, с сожалением и горечью, признавая. — Мы никогда с Эйсом не верили тебе, в тебя. Каким-то образом тебе удалось убедить нас в неизбежности твоего становления Королём Пиратов, это стало константой, — он улыбнулся, покосившись на хмыкнувшего брата, и снова вздохнул. — Но доверять… Обманывали. И себя, и тебя. А ты ведь и сильнее был всегда. Волей, духом… Мы и дразнили-то, быть может, завидуя, просто не понимая этого. — И вот этих людей Луффи братьями считал? Так верил в них? Я… обалдевал и не понимал. Зато понимал другое, то, почему нам он сразу не мог довериться. Наверняка ведь знал о братьях, просто, быть может, не принимал, а потому отрицал? — Если подумать, это ты научил нас бороться за что-то более ценное, чем золото или собственная жизнь, — заключил Блондинчик. И вот тут-то я был с ним солидарен: до знакомства с Лу я кого-то защищал, только если ублюдки так или иначе задевали меня и мою гордость, а ещё ради денег на еду — так стал Охотником на пиратов. — Знаешь, Ророноа, теперь я завидую тебе, — неожиданно Блондинчик обратился ко мне, вырывая из воспоминаний. — Тебе хватило решимости признать, поверить, встать рядом… Мы с Лу снова глянули друг на друга, но смех сдержали: из уст Сабо всё звучало в разы легче и героичнее, чем было на самом деле. Но разжёвывать это я не собирался. Нет, мне хотелось много чего сказать. Например, что не сразу осознал честь стоять плечом к плечу с Лу, и что чёрта с два я был бы верен, если бы он не лез порой из кожи вон, чтобы стоить своих накама; что это нелегко — быть достойным, потому что нужно и проглатывать эмоции порой, терпеть, не поддаваться слабостям, стоять, не шатаясь, внушая уверенность, самим собой являть пример для подражания не кому-то там, а лучшим из лучших, сильнейшим — но без этого нет величия; что удивлён тому, что Блондинчик хоть немного задумывался о том, о чём говорил, но сомневался в его понимании. Вот только всё это было и так понятно. Луффи уж точно. Мы ведь, вся команда, стоили друг друга, потому что стремились стоить, принимая слабости, но снова и снова преодолевая их. Страшно было подвести, остаться позади, отстать, но потому мы с гордостью и решимостью такой, на которую были способны даже не люди, а только легенды, могли встать плечом к плечу, спиной к спине, зная, что стыдно за себя и за друга не будет. И ради этого, ради чёртовой гордости, не собственной, командной, учились друг у друга, у друзей, врагов, у каждого встречного на пути. Ради этого стоя принимали любой удар судьбы, не позволяя себе и дрогнуть, сигали в пропасти, взлетали в небеса, веселились на пирушках, воевали за смерть и за жизнь, убивали, спасали, любили, жили. Свободные, как сам океан. «Эк тебя прёт, — хохотнул мысленно Луффи, наверняка не только чуя, но и зная, о чём я думал. И у самого ведь чёрные глаза заблестели вновь судорожно, даже безумно. — Да-да, мы, в отличие от Сабо, ублюдки совсем другой породы». Я осклабился. А Блондинчик этого и не заметил. Он посмотрел на Лу, в глаза, и вдруг попросил серьёзно: — Лу, дай мне ещё шанс, пожалуйста. Я больше не подведу. Клянусь! — твёрдо, решительно, сжимая кулаки, действительно поклялся он, и не кэпу, а себе. Я невольно присвистнул: похоже, это и было ответом, а мы… Ну, то есть я думал о нём слишком плохо? — Стоит ли твоя клятва хоть чего-то большего, чем просто слова? — искривив губы в насмешке, высокомерно поинтересовался я. — На что ты готов пойти, чтобы клятву исполнить? Блондинчик смотрел на Луффи, не игнорируя меня, но давая понять, что ждёт лишь его ответа. А ведь совершенно точно не осознавал, что ждёт ответа существа, готового, ради исполнения обещания, убить такого же лучшего друга, такого же брата, как тот, которому обещание и дал. Капитан долго смотрел ему в глаза, искал что-то. Но, в конце концов, всё же кивнул коротко: шанс был дан. Только дан он был гораздо раньше, в тот момент, когда Лу не стал говорить Хаку, почему Драгон революцию доверил ему. Я хмыкнул. Сабо кивка хватило. Он спрыгнул с плиты, на которой мы сидели, повернулся к нам лицом и демонстративно склонил голову перед Луффи, признавая его власть над собой — формальный жест, теперь не как раньше, серьёзный, говоривший о том, что отныне просьбы будут восприниматься приказами, которые не будут подвергаться сомнениям. Он склонился и больше не стал терять время, поспешил на помощь своим людям и… доказывать, что не подведёт. — Внушает надежду, — с лёгким удивлением заметил я: не ожидал таких действий от… Блондинчика. — Поглядим, — хмыкнул Луффи болезненно безразлично. — Без присмотра в любом случае не рискну его оставить. — Я кивнул: это было разумно. Он в очередной раз вздохнул, запрокидывая голову к небу: — Невовремя ты, пап, убраться решил. Всё, дьявол тебя дери, понимаю, но людям твоим, как и идеям, тяжело будет без тебя, а я для них чужак. Чужак… — зачем-то повторил он задумчиво. И ведь «папой» Драгона назвал впервые на моей памяти. — Зная тебя, паршивый ублюдок, всё равно приручишь Революцию, просто потратишь на это времени больше… на пару часов, — я насмешливо толкнул его плечом и… тут же поморщился: успел забыть, что там вообще-то рана была глубокая. Лу мельком улыбнулся, но вопросительно глянул на меня. Я качнул головой: больно, но мы оба знали, что не настолько, чтобы нуждаться в помощи или немедленном отдыхе. Сидели. Молча курили. Хотя говорить хотелось о многом. Но это терпело. Дождь, к моему удивлению, так и не собрался. Зато свежий ветер обдувал лицо. И странно, но на душе были покой и умиротворение, несмотря на все события. Да и не о чем было больше волноваться: обещания исполнены, Мировое Правительство уже нанесло удары, все, кто мог погибнуть, уже погибли, а накама живы. Всё остальное было решаемо или угрожало лишь в перспективе. И, главное, чёртов капитан больше не был ехидным голосом в башке. Хах, никогда не думал, что кто-то умудрится стать мне другом настолько, что привяжусь сам, и общения да даже просто присутствия мне будет не хватать. Но ведь случилось… Хотя в окружении команды отсутствие Лу не ощущалось так остро, как тогда, когда я был один. — Нужна вертикаль власти, — вдруг подал голос он, жёстко так, как обычно ставил боевые задачи. Я по привычке подобрался, сосредоточился, вникая в то, о чём он говорил. — Ты, — безапелляционно решил он, расчётливо перечисляя, — Ло, если повезёт — Сабо, со временем — Смокер, ещё, возможно, Кид. Шанкс от дел отойдёт, чувствую. И снова я хмыкнул: только что лишившись отца, сидел на развалинах его штаба, весь в кровище, но хладнокровно решал чьи-то судьбы. Говорил о том, что ему, королю, нужны были военачальники, ну, или министры, которым можно было бы поручить командование в своё отсутствие. Люди, о чьих полномочиях знали бы все остальные пираты и прислушивались бы — что-то вроде Йонко, только, конечно, не императоры моря, а лидеры под властью или протекцией короля. Я думал об этом ещё на совете пиратов, когда оный почти в полном составе признал необходимость иметь лидера. Вспомнил тогда просто, как тяжело было без Луффи в те недели, когда он, после боя с Линлин, без сознания валялся. Мы, его флот, тогда ещё плохо друг друга знали. Ни способностей толком, ни качеств, ни умения руководить массами. Я был старпомом и Правой Рукой, но на корабле, а не во флоте. И мужики, бывалые моряки, конечно, не могли сразу признать моё лидерство в отсутствие Лу. И хоть мы неплохо договаривались друг с другом, находя общее решение, это происходило не всегда, поэтому заместитель нужен был. Командиры флота не соперничали друг с другом, но лишь потому, что понимали: это развалит флот. Были идеи лидерство взваливать на первого присоединившегося командира — а таковым был Рэкхем — но и тут "первый" не означало "лучший". Уила очерняли годы, проведённые в Импел Даун, как знак того, что он казался слаб перед мировым правосудием. И потому поддержали меня, решив, что лучше поставить на «тёмную лошадку». Я не хотел этого, но и не потерпел бы командование собой и командой кого-то, кроме Лу, так что пришлось и инициативу проявить, и взять власть в собственные руки — власть Правой Руки тогда новенького Йонко — и зарубить на разных носах, что стою своего места и соответствующего уважения. И вот об этом-то я и думал, что хоть альянс и не был флотом Йонко, но раз уж речь о едином лидере зашла, то ситуация могла возникнуть вновь. И вот. Возникла. Луффи не мог физически быть в нескольких местах одновременно и командовать — а он уже был не как на совете пиратов, лидером альянса, а самым что ни на есть Королём. Даже через Ден-Ден-Муши не мог. Он, конечно, поручал задания и командование, тому же Марко, но разово, то есть каждый раз передавал полномочия временно. И, как показал опыт, слушались его не слишком охотно, ведь его власть не была утверждена. А ведь то, что мы с Луффи успели и перемолоть брошенное на нас мясо, и разобраться друг с другом, и спасти пиратов в Маринфорде, и распорядиться об устранении последствий удара по штабу, и услышать последние слова Драгона, было чудом, не иначе. Повезло. Но слишком много везения, которого в другой раз могло не случиться. А значит, нужны были люди, которые могли бы принимать решения от имени короля там, куда мы не успевали — вертикаль власти. Луффи это ненавидел. Но не время было ему становиться королём пиратов по его представлениям. Это случится однажды, сомневаться не приходилось. Только не ныне. Мне льстило, что в его списке я был первым — хотя разве могло быть иначе? И больше отчего-то не угнетала мысль о новых не самых приятных обязанностях — они и так были на мне, просто понимали это только мы с Лу, команда и бывший флот. Я ведь не намеревался позволять чёртовому ублюдку-королю взваливать всё на себя. Иначе зачем бы ему Правая Рука, пока ещё будущий лучший в мире фехтовальщик? Тем более что теперь было легче: Лу был в здравом уме и при полном праве назначать кого угодно куда угодно, значит, выбранным им людям придётся только заслуживать уважение, доказывая, что достойны, пропуская войну за власть. Меж тем другие кандидаты были интересны. Ладно Ло и Сабо — братья — логично, что Луффи надеялся на них. Понятно, почему он не назвал Уила или Генри, на которых он полагался как на членов команды — они слишком многим пиратам были врагами, далеко не каждый стал бы их слушаться. Ясно, почему не Марко: он устал от этой роли ещё во флоте собственного отца, — хотя вот уж у кого был и опыт, и признание, и воля, чтоб командовать многими тысячами. Завитушка тоже мог бы, сил бы хватило, но он слишком был привязан к нашему камбузу, будто готовить для нас, его команды-семьи, было верхом его амбиций. Но Кид… Сомнительный пират со странными понятиями, которого Лу сам же называл истеричкой, которого сам же отчитывал за попытку поднять руку на младшую сестру. Нет, ему можно было верить больше, чем многим, понятия о чести, хоть и своеобразные, у него имелись. Но вот в способностях командовать чем-то большим, чем команда, я сомневался. Да и вообще, казалось, не того уровня той же воли был он. Однако Луффи ставил на него, серьёзно ставил, как на одно из близких доверенных лиц. Почему? И Смокер. Он вроде возглавил Новый Дозор, который кэп не собирался прямо подгребать под себя. Вряд ли он сможет совмещать должность главы только-только сформированной организации хранителей правопорядка и пиратского лидера. Хотя, вне всяких сомнений, должности в пиратском мире он стоил значимой. Разве что пока у нас он и ориентировался слабо… Сдавалось мне, каких-то значимых деталей о происходившем во время моего отсутствия я не знал. А у Луффи минимум зрел план и на войну, и на будущее. Я вздохнул, растирая шею ладонью: в этой мути предстояло разобраться. И вдруг осознал, что он не назвал ещё одного вроде бы ожидаемого имени. Ожидаемого несмотря ни на что. — Эйса даже не упоминаешь? — удивлённо вскинул я брови. Капитан дёрнулся: мы уже довольно долго сидели в тишине, и он, видимо, не ждал, что я снова заговорю. Несколько минут у него ушло на осознание вопроса, но он всё же ответил: — Там, куда я иду, нет места тем, кто колеблется. А люди… — теперь вздохнул он, потерев лоб. — Иногда приходится оставлять их за спиной, в прошлом, даже если они были близки, — совсем уж тихо закончил Лу. — Временно или навсегда, но наши с Эйсом пути разошлись. — Он посмотрел на меня: ни тени сожалений на лице, только стальной блеск в глазах. И ведь слова-то! Сколько же было в них подтекста! Я знал его хорошо, лучше всех прочих, лучше даже братьев, с которыми он вырос, а потому чётко в тот момент понимал, что, что бы Эйс ни натворил, а Луффи это принял, сделал выводы и решил проблему кардинально, чуть ли не точку поставив. В связях. — Расскажи мне, — почти потребовал я, не озвучивая, что хотел знать не только как друг и уж точно не из праздного любопытства, а потому что меня, как брата, как чёртову Правую Руку моего Короля, это тоже касалось. Я ведь должен был, чтоб быть надёжной опорой, знать все подковёрные интриги семейки, с которой добровольно повязался насмерть? И Луффи это понимал, посмотрел в глаза мрачно и внимательно, искривив губы в неприятной ухмылке, и уточнил: — Готов выйти из моей тени? И это было и прямое признание равным, и предложение, и обещание чего-то большего, игры, в которой играли судьбами мира хладнокровно и цинично, но не отступая от того, во что верили. Я усмехнулся: ясно вспомнилось чувство, испытанное, когда в окружении смертельных врагов ставил на место одного из них — Тича. Тогда я ощущал в полной мере, что своего капитана стоил. И ныне с ответом не колебался: — Теперь — да. И Луффи рассказал. В подробностях. То эмоционально, даже размахивая руками порой и раздражённо шипя, то, словно вымерзая изнутри, безразлично и опустошённо. Неизменно захлёбываясь восторгом в моменты, когда говорил о действиях друзей и команды, и устало, не заостряя внимания на идиотах, которым приходилось объяснять чуть ли не жизнь. Через несколько часов я знал всё — то есть ровно столько, сколько хотел и сколько было мне нужно. И странное дело, удары врагов к тому времени в голове полностью так и не уложились, не говоря уж об их последствиях, а вот рассказ капитана — легко. Впрочем, на самом деле ничего странного в том не было: пиратов я знал, а потому их действия филигранно ложились на то, о чём уже был проинформирован, о чём догадывался и что мог себе представить. А Луффи, придурок, кажется, так и не осознал в полной мере, что умудрился стать королём не только пиратов, но и нового дозора, и нового совета королей. А в перспективе — и преступного мира. Этаким властелином морей он стал, мой чёртов капитан, и не заметил. Я смеялся. Но вопросительные взгляды игнорировал: он всё равно отрицал бы, да и не понравилась бы ему эта мысль. С Эйсом оказалось всё не так «страшно», как я успел подумать: тот всего лишь покинул альянс. Да, его сила пригодилась бы. Но… не стал врагом, и на том, как говорится, спасибо. То, что ушёл — было к лучшему. Для Лу так уж точно — он даже говорил об этом с облегчением. И только невыполненное обещание его угнетало… Я верил, что случай подвернётся. Досадно только, что не врежешь ведь ему, Эйсу. Больно уж причины у него были скользкими: действовал и для Лу, и из трусости… Грязный ублюдок. А вот то, что Луффи с Кидом побратался, мне даже понравилось. Тем более раз уж он признал короля, согласившись шпионить для него у опасного врага — я так понял, тут капитан закинул удочку на приручение группировки пиратов Тича. Не понял, надеялся ли он, что Юстасс одолеет Чёрную Бороду, подчинив себе его людей, или просто разрушит флот непризнанного недойонко изнутри, но… Ставка на Кида, по крайней мере, стала понятна. Ну и слушать подробности бунта всё того же Эйса и «расстрела» было… Лу рассказал о ситуации со своей стороны, как всегда цинично комментируя происходившее. И, как я и предполагал, расстрел практически входил в план, азартный, но расчётливый и хладнокровный. Только это не отменяло того факта, что капитан подставился за меня, готовый в том числе и голову сложить. Это бесило. С одной стороны. А с другой… Теперь мы и впрямь были в расчёте, зная, что оба, в случае чего, наплюём на приказы и клятвы и повторим, если придётся. Такими уж мы были и останемся. И это… странно радовало — то, что существовал такой же идиот, как ты сам. Да-а, многое, даже слишком многое произошло за время моего отсутствия. И рядовые события, вроде того, в котором альянс пиратов дружно пересобирал корабль Джеймсу Наварро — и те играли значительную роль: выяснялось, что мы действительно могли иметь одни цели и взгляды, действовать сообща и веселиться как… большая шумная семейка, куча братьев и сестёр — детей океана. О том, что сам пережил, тоже рассказал, тоже в подробностях — знал, что Луффи мог обратить внимания на что-то, чего я сам не заметил, хотя это и было важно. Все наблюдения, разговоры, в которых участвовал, и подслушанные, все выводы, которые сделал, даже ощущения… Кэп, конечно, хохотнул о том, что не в моём духе было говорить о чувствах. А я, фыркнув, парировал, что и не в его духе это было тоже, но между нами это почти сразу стало естественным. Тем более что в конкретном случае это было важным — мы оба полагались не только на зрение, слух, обоняние, осязание, вкус и волю, а интуиция не раз спасала нам шкуры. Про новую способность тоже рассказал, как открыл её, как учился управлять и что чувствовал, о чём думал при этом — теперь-то я понимал, почему Луффи придавал этому столько значения, ведь ощущение чужеродной ярости и кровожадности, менявшей само сознание, здорово влияло на собственные действия. Я даже извинился перед капитаном за то, что недооценивал это, когда упрекал его в том, что он слишком заморачивался. Мысли об убитом пареньке-то, которому сердце вырвал на секретной базе, не оставляли. Он был сам виноват, но, с другой стороны, это было его долгом, а я мог выкрутиться и без убийств, тем более… таких. Когда думал об этом, вспоминался Литл Гарден и тот момент, когда отыскал в джунглях кэпа, чуть не придушившего двух женщин. Ещё ведь не знал тогда, что имел дело с демоном, и удивлялся, чего это он потерял контроль. Луффи долго молчал, бесстрастно глядя куда-то в развалины, но и когда заговорил, никак не прокомментировал рассказанную историю, только заметил с невесёлым смешком, что теперь и у меня не осталось иных путей, кроме как прямиком во тьму. — Поможешь научиться?.. — невольно повторив смешок капитана, попросил я. — Если ты действительно хочешь этого, — согласно ответил Лу, думалось мне, припомнив Эйса с его неприятием к силе, порождённой демонами. За болтовнёй — а переговаривались мы в основном мысленно, опасаясь то ли шпионов, то ли просто посторонних ушей — прошёл обед и наступил вечер. Голодны мы не были — Луффи из клети своей доставал запасы еды и выпивки на двоих — но с места почти не двигались. И Революции были не нужны: Блондинчик справлялся. Он даже самостоятельно принял решение подогнать корабли, принадлежащие революционерам, из селений на других концах острова ближе к развалинам штаба! Этой инициативности даже Лу присвистнул, но одобрил, конечно: так и раненых грузить, и что-то ценное из вещей и документации штаба было проще. Из необычного: вечером-то уже, когда темнеть ещё не начало, я заметил за обломком стены подозрительно прятавшуюся тень. Ну, после рассказа Лу о шпионах, живо заинтересовался и отправился разведать, а заодно размяться, потому что после долгого сидения и без того перетруженные мышцы тела стали болезненного-неповоротливо каменными. И даже не удивился, когда услышал доклад именно что шпиона кому-то, кого называл подозрительно контр-адмиралом. И что с этим делать, долго не думал: крыса как раз сообщил, что орудие не сработало, как надо, и собирался поведать о том, что мы с Лу живы, что показалось мне нежелательным. Ну я и отрубил голову стукачку даже до того, как доложился капитану. Жаль было только, что он успел вскрикнуть — это привлекло ко мне внимание. Стою я, значит, такой, с окровавленным мечом над трупом того, кого революционеры считали своим, и ухмыляюсь, а на меня со всех сторон смотрят с непониманием, недоумением, ужасом, ненавистью… Как на крысу-предателя, которым был не я. Думал, кинутся, загрызут. Ну… то есть попытаются, конечно. Но тут ещё одному «революционеру» в лоб воткнулся кинжал Короля Пиратов. Все, конечно, проследили взглядом от нового трупа до самого разыскиваемого в мире преступника, сидевшего на корточках высокой части плиты, на которой мы весь день провели. И вот сидит он, а на замызганном давно запёкшейся кровью лице — оскал самого дьявола, и рука замерла в броске, «потянувшись» за кинжалом… Я хохотнул, представляя, какое впечатление мы вдвоём производили со стороны. Блондинчик хотел было что-то потребовать или возмутиться — такое у него было выражение лица. Но он осёкся, раскрыв рот, и вдруг сделал правильные выводы: — Шпионы?.. — Наш штаб задело лишь краем, и вряд ли враги промазали, скорее уж точных координат не знали. Но у вас из всего не столь уж большого, но населённого острова разрушены только ценные Революции постройки. О чём это говорит? — улыбаясь, полюбопытствовал я. — Нас сдали, — в досаде прикрывая глаза, сделал очевидный вывод Хак. — Я хорошо знал его, — рыбочеловек мотнул головой в сторону трупа, который оставил Луффи, — он был многим тут давним другом… — Тем не менее от него несло радостью, облегчением и злорадством в то время, когда вы рыдали, — фыркнул Луффи, перебивая. — Понимаю, для вас это не аргумент, но довериться моим демоническим инстинктам и чутью моей Правой Руки будет проще для всех. Мы устали, раздражены и раздавлены, и, согласитесь, возиться сейчас с теми, кому не место в безопасном месте — которое перестанет таковым быть, если туда пустить не тех людей — не время. Революционеры косились на трупы и на нас с недоверием, досадой и безнадёгой одновременно. И Сабо им состояние не облегчал: — Луффи, конечно, ублюдок, каких мало, но в таких вещах он никогда не ошибался, — болезненно зажмурившись, выдохнул он. — И без причин он не убивает. Нам лучше это принять. Я хмыкнул: кажется, он действительно хотел… «исправиться». И Революция его услышала, смирилась. Ну а я получил неозвученный карт-бланш от капитана на любые действия. Впрочем, он всегда у меня был. Уже в сумерках революционеры загрузились на корабли и, наконец-то, готовы были отчалить. И построены, и готовы с якорей сняться, и паруса в определённом положении зафиксировали, даже рули заблокировали неподвижно — всё как Луффи велел. Ждали только его самого, оставшегося на берегу. Он стоял там долго, привлекая внимание с кораблей — будто просто дышал, но собирался с силами. Я стоял на мостике флагмана и напряжённо вглядывался в спину: знал, что он собирался использовать Волю Разрушения, и помнил, какие последствия от её масштабного применения он испытывал, когда мы сражались на «острове крови»… А ведь тогда он ещё был полон сил, чего язык не поворачивался сказать о нём ныне. Это нервировало. Но… мгновение — и плиты развалин всколыхнулись волной праха, продвигавшейся от капитана вглубь острова и не оставлявшей даже камешка воспоминаний о некогда бывшем на этой земле штабе Революционной Армии. Ветер подхватывал пыль, унося её в море и оставляя глубокую воронку-яму, обманчиво неторопливо заполнявшуюся морской водой. Было в этом зрелище что-то драматичное, такое, что пробирало и меня. Потому что так уходила от нас история: оставляя шрамы в памяти и на теле планеты. А Луффи не выдержал, дрогнул и снова, как в нашем штабе, рухнул на колени аккурат перед образовавшимся озером. И это выглядело, как эпилог большой трагедии: сын на коленях у места гибели отца… — Найди мне кружку или любую посудину, из которой можно пить, — повелел я, сжав кулаки, а обращаясь к стоявшему рядом Блондинчику. Он покосился на меня, но без вопросов попросил кого-то принести кружку. А потом смотрел, как я вскрывал себе вены на больной руке, чтобы, когда Луффи из последних сил приземлился на палубу рядом, всучить ему полную собственной крови посудину и потребовать: — Пей. — И капитан пил, не споря, и молча подставил плечо, не позволяя упасть уже мне, когда я истощённо от кровопотери покачнулся. Даже расцарапал себе какую-то ранку, чтоб обмакнуть в собственную кровь пальцы, перехватить мою руку и, не дождавшись моего согласия или возражений, замазать свежий порез — он тут же, на глазах, стал затягиваться. Блондинчик видел всё это, наше молчаливое взаимодействие, и понимал правильно, а я с удовлетворением отмечал на его лице сожаления. Нет, мне было всё ещё плевать на то, что он не доверял мне, но брата я ему прощать не собирался. Ушло несколько минут, прежде чем мы оба с кэпом вернули контроль над непослушными телами, и он уверенно ухватился за штурвал. — Луффи, шторм… — предупреждающе всё же подал голос Сабо, махнув рукой в одну из сторон, кажется, именно в ту, куда мы направлялись. Лу облизал окровавленные губы, а потом не буркнул, рыкнул мрачно: — Я здесь Шторм. Рисунок на теле вспыхнул, на миг ослепляя, лохмы вздыбились, ожили, как потоки воздуха, хищно заблестели когти лап, бывших руками-ногами… И странная, едва ощутимая ударная волна быстрее скорости света разошлась от его тела, вызывая приступ головокружения и тошноты — у меня сердце сбилось с ритма и шерсть дыбом встала. Не прошло и мгновения, как на нас стеной или даже лавиной обрушился дождь, которого я ждал с самого утра. Хлопнул ветер, раскрывая паруса — люди едва успели поднять якоря, корабли дёрнулись (от чего кто-то даже упал) и стали стремительно набирать скорость. Я выдохнул: мутило, но, задери меня каракатица, как же я скучал по… этому. По шторму, по колючим мурашкам на коже, вызванным ощущением мощи самого океана, по слепящим вспышкам молнии и грому, от которого закладывало уши, по ливневому дождю, которому так приятно было подставлять лицо, руки, тело… Ни одного ведь разгула стихии за всё время, что я был вдали от капитана! Ну, не считая пары гроз, пережитых на берегу. Так что не удивительным было, что я поддавался чувству восторга, что из нутра прорывался хриплый смех, так схожий со смехом демона… Он вёл нас. Демон. Шторм. Сам океан. И его воплощение. А мы были ему верными сынами и братьями. Чувства захватили меня, но я всё же видел, какими взглядами на нас с Лу, наслаждавшихся стихией, смотрели революционеры, начиная с Блондинчика. В них было всё, полный спектр чувств от страха до восхищения, от зависти до заинтересованности, но мы оба были для них чуждыми. Но и они были чужды нам. Нет, оно было понятно: большинство из них и пиратами-то не были, да и просто моряками, большую часть жизни прожив на суше и побаиваясь океана. Но всё равно, я не видел ничего дурного в дожде и грозе, ими они вполне могли наслаждаться тоже. А волны… На этот раз их не было. Хотя, возможно, люди на нас так реагировали, потому что один из нас был демоном, а второй — его братом и носителем крови, снова рисунком, видимо, от эмоций, проявившейся на коже. А потоки воды всё лились и лились на нас с неба, будто гигантскими волнами обрушиваясь на палубу, заливая её, просачиваясь в трюм и вызывая необходимость откачивать. Скрипели от натуги реи на мачтах под тяжестью промокших насквозь парусов, грозивших поломать рангоут к чертям… Блондинчик с тревогой смотрел на них, едва видимых в потоках воды, и на Луффи, а потом переводил взгляд на меня. Но я снова и снова в отрицании качал головой и скалился: отвлекать капитана не стоило, а он знал, что делал. В конце концов, в этом ливне был смысл, ведь он скрывал нас, затрудняя продвижение врагов: в акватории Балтиго, где располагался ныне уничтоженный штаб Революции, и вокруг курсировала масса кораблей, среди которых совершенно точно нашлись бы и правительственные, а то и дозорные, а нам не нужны были такие соглядатаи. Ливень продолжался до глубокой ночи, а потом резко, не иначе, как по велению, прекратился. Но бортовые огни Лу всё равно разжигать запретил, за исключением нижней палубы и трюмов: он мог вести суда и в темноте, а люди всё равно сидели без дела, потому свернуть себе шею не могли. От скуки — и, видимо, от недоверия — они даже пытались мерять глубину лотом, и… конечно же обнаружили опасные мели, от чего едва не взбунтовались. Пришлось разбираться с ними лично, объясняя, что Королю Пиратов плевать на темноту, а океан он чувствовал вместе с рельефом дна, потому прекрасно знал, где корабли могли пройти, а где — нет. Ближе к рассвету я понял, что Лу «на последнем издыхании»: за штурвал он уже фактически держался, но и то, слабость в ногах была видима даже в том свете, который имелся — исходящем от его кожи. Да и руки уже подрагивали. Я был в схожем состоянии, но всё равно встал рядом, тоже ухватившись за штурвал — то ли из солидарности, то ли чтобы капитану было на кого опереться. Тем боле что Балтиго, вроде, находился недалеко от места, в которое мы направлялись. Когда на горизонте появилась светлеющая полоска небес, Луффи стал поднимать туманы, быстро и надолго скрывшие от нас и этот свет: зари мы так и не увидели, и темень ночи так и не стала для нас сумраком туманного дня до тех пор, пока пред нами не раскрыла зубастую рычащую пасть гигантская воронка водоворота, что была на краю Флорианского Треугольника. А там ветра разрывали густые туманы местности на клочки достаточно, чтобы ужас, который предстояло пережить революции, было видно во всей его красе… О, их эмоции я по-настоящему предвкушал… — Веди, — приказал Лу мне, доверяя штурвал моим рукам, — снизу я не смогу контролировать все корабли, так что приду с последним. — Я кивнул, легко направляя флагман прямиком в бездну — но строго по спирали, как указывали камни: маршрут помнил прекрасно. — Луффи?.. — икнув, сипло окликнул брата Блондинчик. — Ты же не думал, что в «безопасное место» можно просто причалить? — фыркнул кэп в ответ, расправил крылья и был таков. — Не волнуйся, Блондинчик, мы там были и, как видишь, живы. Но несколько минут ужаса вам обеспечены, — «утешил» я нового главу Революции, весело скалясь. А потом снова ухнул в уже знакомые ощущения мощи всё того же океана в другой, не штормовой форме. И вопли испуганных революционеров не способны были перекрыть рёв воды… Потом уже, погружаясь вместе с кораблём в воду, я вдруг осознал, что до моей отлучки не воспринимал океан ТАК. Я, наслаждался, любил — почти с тех пор, как стал пиратом, но как Луффи не ощущал. А ныне… Ну я не знал, как он или нет, но… пожалуй, прежде я действительно такого упоительного, распирающего восхищения не чувствовал. Тоже кровь повлияла? Или отлучка сделала своё дело, и я просто соскучился? Но с капитаном мы расставались и на более продолжительное время, и такого не было… Занятно. В темноте по приземлении выяснилось, что ни спичек, ни зажигалок ни у кого не было, а я ведь не Луффи, воды и воздуха не чувствовал… Хорошо Блондинчик вспомнил о том, что он, вообще-то, фруктовик, целая логия молнии. Он и заискрил… В буквальном смысле. Но позволяя отвести корабль к стенке пузыря до того, как на нас сверху рухнул следующий корабль. Пришлось повозиться, чтоб привести в чувства после пережитого бравых революционеров, успевших с жизнью попрощаться и чуть не целующих палубы кораблей. Даже Королевскую Волю применил легонечко… Но этого хватило, чтоб придурки сосредоточились, перестали нас с Лу материть и более-менее прислушивались. — И ты тоже… — отчего-то обалдело выдохнул Сабо, когда мою Волю на себе прочувствовал. Я пожал плечами: даже не понял, что он имел в виду. А потом к нам рухнул с последним кораблём Луффи, и сразу стало веселее, потому что он и организовал новое построение бодро — сам течения-то контролировал — и быстренько всех к арке в туннель, а затем и к острову повёл. — Добро пожаловать в запасной штаб пиратов Мугивары, — хмыкнул Луффи, когда со всех кораблей раздались потрясённые вздохи и выкрики при виде целого острова под великим океаном со своим селением и замком. Он повёл нас к одной из нескольких пристаней, по пути инструктируя Блондинчика: в какой части города разместиться, где взять питьевую воду, да и вообще рассказывал об особенностях места. Причём, сразу заявил, что замок — наш, его и команды, и ничей больше, так что о размещении там Блондинчик мог и не мечтать. Высадкой занимался тоже Блондинчик — Лу объяснил ему всё, что было нужно, видимо, на случай, если мы вырубимся всё же раньше, чем прибудет команда. Ещё полтора дня прошло как в тумане: оставлять Революцию в штабе без пригляда не хотелось, а мы оба знали, что стоит ненадолго прилечь — очнёмся нескоро. Может, это было глупо, но мы ждали команду. А ведь даже Блондинчик заметил, что с нами что-то не так, и успел забеспокоиться. Но потом, в какой-то момент — я не заметил, какой и когда — Луффи облегчённо выдохнул: — Они здесь. Марко вступил на остров только через несколько часов, и стоило ему это сделать, как капитан, виновато улыбнувшись, вместо приветствия произнёс: — Извини, мы снова вынуждены оставить всё на тебя…— И он рухнул нашему Фениксу на руки, наконец, вырубаясь. В тот же момент я почувствовал облегчение. Тоже выдохнул. Ноги подкосились, перед глазами потемнело. Я почувствовал, что куда-то лечу, но чьи-то руки подхватили и меня. Последнее, что я запомнил, прежде чем отключиться, это голос Ведьмы, пообещавшей: — Я их когда-нибудь лично прибью. На этом бесконечное бдение, кажется, наконец кончилось.