Демоны Луффи

Это был сон. Всего лишь сон. Я понимал это настолько чётко, насколько чётко после жестокого боя проявлялось ощущение, что жив. Да и не могло то, что я видел, быть реальностью. И всё же… Всё же это была реальность. Во сне. И это я тоже понимал слишком чётко. Сидеть на троне было невероятно удобно и правильно. Так, как и до́лжно. Корона не казалась тяжёлой, хотя явно таковой была. А вокруг был океан. Хотя нет. Не океан. Вокруг был МИР. Огромный, необъятный, бесконечный настолько, что осмыслить его было попросту невозможно. Я был им. Миром. Он дышал. Жил. Я жил. Шелестом волн, свистом ветра, мерцанием звёзд далёких и жаром близких настолько, что, казалось, протяни руку — дотронешься, но не обожжёшься. Потому что как можно было обжечься об самого себя? День сменялся ночью, ночь — днём, день за днём, год за годом, тысячелетие за тысячелетием. Время текло мимо меня. Время было мною. Вечность была мною. И я растворялся в ощущениях, растворялся в мире, во вселенной. А она растворялась во мне. И в то же время я оставался собою. Живым воплощением бурных стихий — демоном. Спокойствие разливалось по жилам такое, какое, пожалуй, я никогда прежде не испытывал. Кажется, оно называлось гармонией? Но было в этом во всём нечто раздражающее, инородное даже. Нечто, как вещи или существо из другого мира, параллельной реальности, которой не должно было быть в моей вселенной. И всё же было. На краю сознания мыслью, от которой не отмахнуться, к которой постоянно возвращаешься, потому что она не безразлична. И образом, маячившим перед глазами, который, даже если закрыть, не развидишь… Напротив меня сидел он. Будто отражение в зеркале. Тот же трон. Та же корона. Лишь лицо другое, но всё равно имевшее с моим общие черты. Взгляд внимательный, изучающий, ухмылка насмешливая по-доброму, отеческая. Я знал это лицо. Хорошо знал. Оно было из тех, что въедаются в память ощущением всепоглощавшего ужаса. Но он не был похож на существо из моей памяти. Внешне больше напоминавший деда и отца, он не был похож на Арва — тридцать четвёртого короля демонов клана кровавого рассвета, что был изображён на ужасной картине. Но был им. Это вызывало резонанс, порождающий сомнения и подозрения. — Свобода, да? — усмехнулся он хриплым низким голосом с оттенком горечи. И будто продолжал разговор, а не впервые подал голос, то ли уточняя, то ли интересуясь, то ли насмехаясь. О мечте моей говорил. — Я не смог перестать быть животным. Но ты выбрал другой путь, — не спрашивал, констатировал он. Наверное, у меня должна была появиться куча вопросов… Но их не было. Я всё так же, будто бы кристально-чистым разумом, чётко понимал, что он говорил, ни много ни мало, о крови. — Ты уже начал понимать, что всё не так, верно? — исподлобья глядя на меня, спросил он, но ответа не ждал: знал его. Я и молчал. Он хмыкнул, кивая мне, снял с головы корону, повертел задумчиво, надел обратно небрежно, но стукнул когтём. И она внезапно исчезла, зато я ощутил весь вес своей. Металл, тяжелее золота, или даже не металл. Не корона ведь даже толком, а так, обруч, но он давил, словно пытаясь склонить мою голову, врезался в кожу лба больно, сдирая несколько защитных чешуек, обжигал холодком — так же чувствовался груз ответственности. Но я странно всё ещё пребывал в спокойствии. — Ошибкой было вкушать плоть — она нас ограничила, согласен? — Арв подмигнул, явно заметив мои ощущения, и вдруг стал на глазах рассыпаться брызгами воды, разлетаться пузырьками морской пены, исчезая или даже, скорее, истаивая вместе с его троном. Я остался один. И вдруг понял, что не было ни трона, ни короны, ни меня. Была лишь стихия. И не было у неё границ. Была… свобода. В какой момент я очнулся? Не знал. Но стоило лишь закрыть и снова открыть глаза, как я понял, что реальность была реальностью — каменными сводами потолка вместо неба перед глазами. А в этой реальности у меня саднили нога и плечо, пересохло в горле и в уголках глаз, мир сузился до необычного, но тела с простыми потребностями, и он был невероятно стеснён и ограничен. Я лежал, вдыхая обычный воздух, ощущая обычную грубоватую ткань постельного белья, неудобства в теле и относительно небольшое пространство вокруг вместе со всем его содержимым — океанской глубиной, городом, тысячами людей. Просто лежал и неожиданно остро чувствовал именно то, о чём беспокоился, предупреждая, Шанкс — разочарование, пустоту и одиночество. Сон? Я не думал о нём. Старался не думать, рукой стирая выступившие на лбу капельки пота. Но мысли приходили, конечно. И о том, что тот, похожими на кого мы с Эйсом, моим проблемным братом, боялись стать, в действительности не казался монстром. И о подтверждениях правомерности собственных сомнений и подозрений в истории, и о зашкаливавшем символизме того, что видел. Корона… Трон… Бред воспалённого длительным напряжением разума. Я не думал о фантомной тяжести короны, которую всё ещё ощущал на собственной голове. Я отмахивался от мыслей об отце и матери, покинувших мир живых буквально на моих руках. Игнорировал мысли о любимом стареньком дедушке, которого накануне впервые видел в подавленном состоянии человека, который решил сдаться. И пиратов с революцией, и братьев, и даже команды для меня не существовало в тот миг. Не хотелось ни о чём думать. Хотелось в море. Стать им. Не оглядываясь ни на кого. Слабость. Непростительная, что бы её ни вызвало. Но я поддался ей, натягивая одеяло на голову. Чтобы тут же его в раздражении отбросить. Поддаваться слабости? Для чего? Чтобы, укоряя за неё того же Сабо, разрешать самому себе? Чтоб потом презирать самого себя? Встал с размаху, игнорируя всё ещё нывшее тело, разум, подсознание. Легко разорвал бинты когтями, мельком осматривая уже затянувшиеся пока тонкой, но кожей раны. И, влезая в шмотки, смотрел в зеркало на демона в отражении — венценосного демона. Преследовавшее чувство, что опять что-то не так, застало меня на берегу, вдали от домов, лагерей, людей, в местечке, скрытом зарослями кораллов. Я списывал мысли и чувства на гибель папаши. Любил ведь его, хоть и по-своему. Не мог же остаться совсем безразличным, как бы ни хотел этого, сколь бы ни ощущал именно тупое безразличие? Вот подсознание и выдавало фортели, будто и принимая, и отказываясь даже просто осознать свершившийся факт. Всё не так, значит, да? Глядя на прибойную, непонятно как работавшую на подводном острове при почти полном штиле и слабых течениях, волну, я тормозил на мысли о том, что демоны не должны рождаться как люди, как стихия не должна быть заперта во плоти. Не это ли имел в виду Арв, говоря о том, что ошибкой было вкушать плоть? Или он говорил о том, что не стоило демонам начинать пить кровь? Что-то в этих мыслях было общего, что-то, что я упорно упускал или с наслаждением игнорировал, пялясь в пенную волну, которая утащила на дно отца и однажды накатит с той же целью на меня. Волна не моря. Истории. Я смотрел расфокусированным взглядом в никуда и… Сначала мне казалось, что я ощущал пустоту. Но нет, это была не она. Это был рок. Дыхание судьбы. Моей судьбы. Тупые неоформленные вялые мысли, не способные сформироваться во что-то конкретное — бесили. Или бесили собственные попытки это конкретное игнорировать — так трусливо и слабовольно, что я в сердцах бросил в воду камень. Всплеск вызывал рябь. И я смотрел на круги на воде, лишь немного сглаживаемые прибоем, и понимал, что точно такой же камень бросили в меня, вызывая… Я вздохнул. Настроение не задалось с самого утра. То ли навалилось всё сразу, то ли сон так повлиял, но я метался, как неприкаянный, болтаясь в подвешенном состоянии. И никак не мог с этим сладить. Ни на берегу — не помогли ни попытки успокоиться и обдумать… всё, что могло стать причиной такого состояния, ни медитации, долженствующие улучшить самоконтроль, ни стремление направить мысли в деловое русло — ни на берегу, ни в городе — когда я отправился туда банально найти себе занятие. Ага, в городе, полном людей, зависящих от меня и буквально ждущих, что я скажу что-то о ситуации и будущем. Филл, призрачный кошак — мой, кажется, теперь вечный спутник — морозной невесомой тушкой разлёгся на плечах, могильным холодком остужая пыл и желание что-нибудь разнести в раздражении. А оно, желание, зудело. Но я не поддавался, нет. Не стоило оно того, совсем не стоило. Жалеть о содеянном — что бы ни натворил — скорее всего, не стал бы. Но это могло прибавить проблем. Да и вообще поддаваться мимолётному настроению было совершенно не с руки. Не сейчас. Тем более мне, тем более в том положении, в котором я пребывал. Ну я и шёл по городу в поисках того, чем можно было отвлечься. Шатался как в тумане. Меня окликали, что-то спрашивали, кажется, опасаясь требовать, кто-то пытался лезть с соболезнованиями… Всё это было ненужным шумом, сливавшимся в монотонный занудный раздражающий фон моему настроению. Я его игнорировал. Шёл я вроде неспешно, но мимо всё равно проносились люди, их лица, здания, мостики, кораллы… Мир. Будто бессмысленный и пустой. И не минуты шли, а столетия. Но вдруг слух неожиданно выхватил из общего шума голос. Один, потом второй, третий… И я остановился как вкопанный, едва не запнувшись об кого-то. Остановился… очнувшись. Они что-то обсуждали, что-то важное, ценное для них. Я не слышал, что именно, но эмоции, жизнь в голосах собственных накама, словно пробуждали что-то и во мне, возвращая… смысл. Я обернулся на звук, чтобы увидеть парней команды в почти полном составе обсуждавшим неизвестное мне тихо, оценивающе поглядывая на что-то, скрытое от меня зданием. И деловые такие были, сосредоточенно-внемлющие друг другу. Явно занятые чем-то серьёзным. И вот украдкой издалека наблюдая за ними, я и чувствовал, что, наконец… больше не сплю? Они ведь суетились, чего-то добивались, к чему-то стремились, жили. И я, после дурацкого сна, после дурного ощущения себя миром, вспоминал, что я вообще-то тоже был жив, имел цели и кое-какие стремления, а ещё, конечно, обязанности. И дурное настроение уходило. Свобода. Я жаждал её. Но мог заполучить, лишь покончив с делами, лишь исполнив все данные обещания, лишь… И это стремление закончить… всё быстрее, всколыхнуло во мне желание приступить к делам немедленно. Вот прям в тот момент и там. Поэтому и ушёл, оставив накама заниматься тем, чем они занимались. Окрылённый жаждой действий, до замка я буквально долетел. На крыльях. И суетливо начал расхаживать мимо врат, размышляя о том, как приблизить победу в войне, как исполнить мечты накама, как… Мысли прыгали с одной на другую, с того, что необходимо было предпринять в первую очередь, на долгосрочные перспективы развития конфликта и действия врага, а потом на то, что для успешного ведения боевых действий нам не помешала бы карта мира Нами. И как использовать знание правды своего рождения, то есть доступные от природы и по праву крови ресурсы. И как подготовить пиратов, как вообще успокоить и вдохновить, но не тащить за собой, как слепых щенков. А открыть глаза и предоставить право сделать осознанный выбор. Я шёл мимо главных врат от водопада к водопаду и обратно. Снова и снова поворачивая и проходясь по маршруту. И не слышал, лишь отмечая краем сознания интерес к себе и нервные окрики. Мысли, неорганизованные и беспорядочные, неслись вскачь. И вдруг я остановился. Просто раз… И всё. И, поднимая глаза к своду воздушного пузыря, я видел не его, а настоящую бездну собственных и истории мира возможностей. Она была похожа одновременно на паутину, на спутанную «в бороду» рыболовную леску и в то же время чёткий, будто бы сотканный из множества нитей, трёхмерный рисунок вероятностей будущего. Конечно, всё это было лишь у меня в сознании, но было. И я не знал, с чем это можно было сравнить. С планом? С пресловутым полотнищем судьбы? Это были всего лишь возможности, решения, пути… С миллионами развилок, поворотов, узелков событий. Нет, я не видел будущего. Не видел готовых гениальных планов. Это чушь. Были лишь разрозненные мысли, казалось бы, не связанные между собой поначалу, всё же очень тесно и органично переплетённые. А ведь, кстати, каждое наше принятое решение, даже если оно касается выбора еды на завтрак — эта веха на пути, от которой зависеть могла и история мира. Этакое звено в цепочке событий, которые обязательно приведут к чему-то масштабному. Даже если мы этого не понимаем и не замечаем. И более того сама мысль — это уже путь. И вот этих путей у меня, короля пиратов и, возможно, демонов, было в тот миг на целую бездонную бездну. Да что там… Вселенную! Но я остановился не столько от накатившего осознания, от которого чуть ли не дыхание перехватило, а от понимания… собственной ответственности за вот эти вот «вселенские» масштабы, пусть и преувеличенные сознанием Правы были все, кто говорил в разное время, да и я сам это знал — слишком многое в тот момент зависело именно от меня. Жизни, история, быть может, даже само существование мира. А это означало, что я должен был подойти к собственным действиям со всей ответственностью, то есть будучи в адекватном состоянии. Нет, кому-то — мне же, например — могло показаться, что я и был адекватен, хладнокровен и прочая-прочая. Вот только, если подумать, это было не так: минимум добрый десяток различных вялотекущих проблем пусть на краю сознания, но беспокоили, отвлекали, влияли. Плохо ли это было? Ответом и примером этому был Эйс, неспособный ужиться с самим собой, а потому поступавшим так, как он поступал. Отличался ли я от него? Я утверждал, что принял свою кровь, но так ли это было, если я всё ещё боялся последствий собственного, порой мутневшего, сознания? Нет, не так. И пора было с этим разобраться. Да, я говорил это себе тысячу раз. Но так ни разу и не сел, не сделал ничего… Ну, почти. Разум я хотя бы пытался контролировать. В общем, на этот раз жажда деятельности толкнула меня сесть на вытащенный и оставленный без присмотра кем-то стол, чтобы погрузиться в собственное сознание. Тут же, словно ответом, изнутри ударило чувство собственной чужеродности для этого мира — то ли отголосок сна, то ли подтверждение необходимости решить и вот эту вот проблему. Начал с простого: я родился демоном, являлся им, им и сдохну. Этого не изменить. А значит, вопрос закрыт. Думать об этом, сокрушаться, мыслить и жить человеческими стандартами для меня было априори глупо. Я Демон! И хотя предшественники мои в этой ипостаси не отличались человеколюбием, а порой и благоразумием, да и жизнь не слишком ценили, я не пошёл по их пути. Я — не они. У меня свой путь. Да, я всё ещё мог стать концом этого мира в целом и человечества в частности. И если такое случится — да будет так. Дело ведь не в крови, не в происхождении, не в расе, а в личном выборе. Кровь предков никогда на меня не влияла. Это я любил кровь. Было ли это плохо? Нет, потому что у меня были избранные мною моральные устои, принципы, которым я следовал — тот самый пресловутый личный выбор. Зло я или добро, решать только мне. Да и глупо вообще было делить мир на зло и добро — всё зависело от угла зрения, конечно же. И демоны не были плохими, потому что демоны были стихией, которая не могла быть ни злой, ни доброй. Она была нейтральной. Но это не означало, что она была в стороне. Просто она была в гармонии с собой? Со своим злом и добром — глупыми и ограниченными людскими трактовками, выгодными им самим, чтоб найти причину, повод, оправдание собственным проблемам… с башкой. Такими же, как у меня, когда я цеплялся за какие-то мысли, чувства и грузился, вместо того, чтоб разобраться, почему в конкретных обстоятельствах или от конкретных мыслей у меня появлялись нежелательные эмоции, влекущие последствия. А чаще всего это были всего-то беспочвенные страхи, плохо контролируемые желания или ещё что-то совершенно неважное. Нет, эмоции, чувства, желания нам были нужны — без них жизнь была пресна. Даже без негативных. Они должны сменять друг друга — радость и печаль, счастье и горе, любовь и даже ненависть — как раз, чтобы дополнять друг друга, чтобы мы ощущали вкус жизни, для равновесия. Но вот придавать им значение в некоторых случаях — всем понятных — стоило бы поменьше. Вот и то, что я демон, не отменяло мою любовь к миру, жизни, людям, как и то, что я искренне любил войну, порой наслаждаясь и чужой болью, и смертью. Любил подчинять, но и ненавидел, потому что любил свободу. Хитро переплетались в нас так называемые положительные и отрицательные качества. Но именно они делали ценнее наш выбор, когда мы, например, не поддавались низменным соблазнам. Именно они делали ироничнее и символичнее другой наш выбор, когда поддавались всё же, обесценивая что-то в жизни или в самих себе. И ведь за каждый выбор, плохой или хороший, была своя расплата. Кто-то получал, кто-то терял… Это было удивительным законом жизни. Я знал это всегда. Но почему-то всё равно долго испытывал проблемы из-за того, что не получилось когда-то в детстве понять и принять как данность собственное происхождение. Причём Эйсу говорил, что всё зависит от нашего выбора — который порой совершать было непросто, да. А сам… Но теперь я вырос. И, наконец, осознавал, что я — демон. И это не значило ничего вообще. Разве что кроме того, что сил и возможностей у меня от природы было больше, чем у людей. Что в свою очередь означало, что и ответственность у меня была больше, чем у них, и что какие-то элементарные выборы совершать сложнее, чем им — это и было своеобразной платой за силу. В этом была великая справедливость вселенной! Я аж выдохнул и улыбнулся, чувствуя, что эту тему моё сознание вряд ли поднимет ещё хоть раз. Но а если поднимет — разобраться будет проще. А из этого всего получался ещё одно циничное — как кому-то могло бы показаться — следствие или вывод или просто данность. Да, я не знал мать с отцом. Но бессмысленно было жалеть об этом и думать на тему «а что, если», потому что они сдохли у меня на руках. Всё. Конец истории. Их не было. Мне следовало ценить хотя бы то, что у меня была возможность взглянуть на их лица, им в глаза, с отцом так даже поговорить несколько раз, даже пожить под одной крышей! А у скольких людей мира не было и этой возможности? Я знал, что они любили меня, любили друг друга, нужно ли было больше? Папы, конечно, будет не хватать, но это чувство не более чем игра разума и эгоизм, потому что, по правде говоря, я умел жить без него — я не умел жить с ним и не жил. Для меня всегда это было нормой, я не мечтал об этом, даже не думал до тех пор, пока отец не умер. Нечего и начинать было. А раз начал — незачем продолжать. История закончилась. Всё. Ну вот всё. И даже для командования Революцией отец был не нужен. Да, с ним было бы проще. Но это всё. А тратить время на сожаления было всё равно, что подпитывать удобный самообман о том, что не хватает человека, а не привычки. Привычка, от которой сложно избавиться — вот что порождает эгоистичную ложь о нужности покойника. А чувства… А они не умирают, потому не зависят от того, жив человек, к которому их испытываешь, или нет. Так что… Я любил и буду любить отца, да и мать, по-своему, как умел — если мои чувства вообще можно назвать любовью, и это не просто набор уважения и благодарности — но то, что их не было в живых, не должно влиять на мою жизнь. Даже со всем грузом наследства в виде огромной организации — не должно. И не будет. И пускай называют бесчувственным. Уж до чего-чего, а до этого мне дела не было. А саднящая где-то внутри печаль… Она пройдёт. Тем быстрее и незаметнее, чем активнее заниматься делами. И ещё… Да, дедушка постарел. И рано или поздно тоже умрёт. И хотя я верил, что обещание он исполнит, понимал, что этого могло и не произойти. Старик прожил долгую жизнь, в которой было очень много потрясений. Так что как бы крепок он ни был бы, а всё же отныне любое событие могло окончательно его свалить. Он честно, порой, казалось, что только ради меня, бодрился как мог, искал дело, увлёкся, вон, новым дозором, но… Сдавал. И я ничего не мог с этим сделать. Как с Эйсом: это был как раз тот случай, когда борьба ничего не даст, потому что я не мог решить за другого человека ни-че-го. Я вздохнул. Вещи, которые в детстве казались — только казались, я знал, что это не так, хотя и не понимал тогда в полной мере — вечными, такие, как мощь дедушки или борьба отца, таковыми всё же ни были. Но привыкая к постоянству, рискуешь споткнуться. Моя растерянность не была удивительной. Но она мешала. Я и сидел, чтоб от неё избавиться. Получалось ли? Вроде да. Мимо проскочил Санджи. Что-то напевая себе под нос, он куда-то торопился, но, заметив меня, маршрут изменил, чтобы молча сунуть мне целую горсть леденцов на палочке собственного приготовления. Я, не открывая глаз, машинально сунул один в рот, причмокивая от вкуса приятного сиропа таявшей конфеты, сгрузив в карман оставшиеся. Конечно, это были не все мои беспокойства. И темой посложнее тут была Революция. И, пожалуй, власть в целом. Тоже пора было заканчивать ныть об этом всем, кто готов был слушать. Да, я не хотел её. Представлял не так. Да и люди в основном были не те, за которых хотелось взваливать на себя ответственность. Они-то, несмотря на неприятие любой власти над собой, на самом деле желали вручить кому-то свою свободу и жизнь… Ага, чтобы при удаче хвалить себя за то, что поддержали такого прекрасного лидера, а в неудаче его же и обвинять, сваливая ответственность, в том числе, и за собственные промахи. Таковой была толпа. Таковы были люди… Да и демоны тоже, всегда искавшие крайнего, чтобы обвинить во всех невзгодах его, но не себя. Никогда не себя. И подходил для этого, в общем-то, кто угодно, любой человек, животное, явление и даже фантазия. Будь то просто слабый или странный придурок или какие-нибудь боги, расчихавшийся морской король или океан. Кто угодно, только не мы. Я сам был таким. Обвинял людей в том, что они вручали мне власть над собой. Но это ведь было ложью: это я ничерта не делал, чтобы их остановить. Только бессмысленно рычал. Но я хотел стать Королём Пиратов. Пусть не таким, каким стал, но… Я не мог и не хотел закрывать глаза на то, что творили Тенерьюбито, а потому, желая изменить их мир, действительно не мог не воспользоваться шансом разжиться человеческим ресурсом для достижения собственных эгоистичных целей — силой, которой стали мои друзья и соратники. Они нужны были мне, все эти люди, за жизни которых я ныне отвечал, нужна была власть над ними. Потому что в одиночку или с небольшой командой мы могли точечно сокрушить или перевернуть многое, но, чтобы сломить систему, нужно было нечто большее — или я так думал. И то, что их не приходилось принуждать насильно и так уж сильно уговаривать доверить мне свои жизни, на самом деле было огромным облегчением. Так какого хрена я возмущался?! Да, власть для меня, демона, имела неприятные последствия, но я мог их переносить и знал, что буду это делать несмотря ни на что. И отцу я не мог отказать, конечно же. А мы оба знали, как вели себя люди, теряя любимого лидера — совершали самоубийственные глупости. Так что на самом деле отец мог и не просить позаботиться о его подопечных и деле — я не смог бы остаться в стороне и всё равно бы вмешался. Он же просто, опять же, облегчил мне жизнь, сразу вручив власть. Это помимо того, что мне нужна была разведка Революции, и того, что нам действительно лучше было действовать сообща, учитывая, что цели ныне были у нас общими. А ещё… Ещё, я думал, что, наверное, им на самом деле нужен был лидер. Не только, чтоб переложить на его плечи ответственность, но и потому что так было проще жить. Лидер любой группы людей так или иначе был гарантом их будущего, того будущего, которое было неизвестным, а потому часто пугало. Все так или иначе старались позаботиться о будущем, заложить основу, сделать какой-то вклад в него, который смягчил бы последствия того неизвестного и страшного, что ждало. Селяне, вон, заготавливали еды впрок с запасом или откладывали деньги на всякий случай. Главы, короли, лидеры — копили силы, заручались поддержкой союзников. И всё ради того, чтоб, если вдруг случись что, любая катастрофа имела не катастрофичные последствия. Вкладом пиратов в своё будущее было доверие мне. Почему я? Потому что я был достаточно сильным, чтоб справиться с практически любыми врагами. Один на один — уж точно. Потому что мои взгляды на жизнь, заявленные цели, принципы, верность… Короче, я признавал, что, пожалуй, обладал многими качествами, за которые мог считаться хорошим кандидатом в лидеры. Может, мне не верили, не хотели верить даже, подозревали во лжи, предательстве, корысти, в чём угодно, но ведь поступки говорили за меня? Да и меня настоящего — расчётливую хитрожопую тварь, иногда играющую людьми, как фигурами Сёги — они практически не знали. А узнавая — признавали, что для лидера мои действия были нормальными. И, в общем, на меня можно было положиться почти в любом деле, и это и было именно тем, что искали люди: надёжностью, уверенностью в том самом будущем. Не зря же даже гордый Смокер попросил помощи у меня. Я был им нужен, не меньше, чем они мне, хоть мы и прекрасно обошлись бы друг без друга. Они использовали меня не меньше, чем я их. И… это, пожалуй, было неким симбиозом — здоровой основой общества. Но и как мне приходилось терпеть их нытьё, трусость, ворчания, некомпетентность, так и им приходилось терпеть мои нытьё, ворчания, манипуляции, попытки довести до ручки и… Чем там я ещё развлекался на досуге? Так что правы были Зоро, Шанкс, Санджи, деда и все те, кто утверждал, что зря я отрицал собственную власть. Она у меня была. Люди давали мне её добровольно. А я добровольно брал на себя. Каждый по своим причинам, порой многочисленным. И ныть и ворчать, поддаваться угнетению тут было действительно лишней тратой времени и нервов. Хватит. Принял власть, решил, что не могу закрыть глаза и пройти мимо, начал действовать — ну и сам виноват во всех своих «бедах», и нечего тратить время на рефлексию. И не мечтать о побеге, а заниматься решением текущих задач, чтоб побыстрее достигнуть целей и разбежаться без побегов. А что ещё угнетало мои мысли? Венец демонов? А от него отнекиваться больше вообще не было смысла, раз уж я родился демоном и являлся буквально единственным кандидатом в короли несуществующей расы. Родня всё равно склонилась, признавая меня лидером. А больше никого и не было. В то же время, как и просто сила демонов, он мог помочь мне достигнуть тех же целей: он ведь давал, например, власть над морскими королями, а это уже было о-го-го какое подспорье, хоть я пока и не понимал, как его использовать. Но мыслишки-то были… Ой какие соблазнительные и перспективные мыслишки. Эйс? Да, именно с ним, как и с дедой, я ничегошеньки поделать не мог. И понятия не имел, был ли у меня шанс исполнить обещание, данное Джекки… Думать о брате хотелось меньше всего: слишком свежи были эмоции, которые с каждым днём всё сильнее склоняли к мысли о том, что он меня предал. Мерзкое было чувство. И в этом, в чувстве, я тоже сам был виноват. Закрывал глаза на его проблемы, не вмешивался, слепо верил, а ожидал многого. Кто же виноват, что он ожиданий не оправдал? Ну уж никак не Эйс, который и не должен был мне ничего из того, что я от него ждал. Я хотел поддержки? Веры? Ну так он и поддержал… Ножом в спину. Но он-то верил, что это поддержка. И кто мне виноват, что я представлял себе её иначе? Кто виноват, что у меня сложился образ Эйса в голове совсем не таким, каким брат был в реальности? Лапая татуировку на руке с первыми буквами имён братьев — LASL — я фыркнул, цыкнул, чувствуя, что от мыслей снова раздражаюсь, едва ли не злюсь. Эмоции упорно брали верх над разумом, когда мысли заходили об Эйсе, и брать их под контроль становилось всё сложнее. Разобраться с этим, пожалуй, была самая большая необходимость. Я должен был его отпустить. А может, даже позволить умереть, если он этого захочет. Ужасная, крамольная мысль — словно отступление от собственных принципов. «Словно» — потому что у меня не было принципа «не закрывать глаза» или «не проходить мимо» личного выбора, с которым я просто не был согласен. Когда Робин распрощалась с жизнью, чтобы спасти нас — она всем сердцем хотела остаться с нами и продолжить путь. Но что бы я сделал, действительно желай она смерти? Пытался бы я её переубедить? Да, наверняка. А если бы она продолжала бы желать смерти? Вероятно, мне пришлось бы отступить. И вот это как раз был случай Эйса. Но, чёрт, мы столько раз ещё в детстве спасали друг другу жизнь, рисковали буквально всем, порвать были готовы кого угодно, что ныне… Всё ведь понимал. Что не мог принять выбора Эйса, хотя требовал от него, чтоб он принял мой. И всё же… Я выдохнул, помял отчего-то затёкшую шею мимолётно, чтоб зарыться в волосы и подёргать себя за них. Мысли о брате вносили в моё сознание сумятицу, были рваными, не оформленными ни во что конкретное, кроме желания не думать об этом. Он ушёл. Быть может, совсем. Быть может, мы никогда больше не встретимся. Или, встретившись, будем в таком состоянии, что забудутся все разногласия. И злиться было, конечно же, глупо. А я злился. И сам не знал от чего: от предательства всё-таки, от того, что сам чего-то ждал от Эйса, когда не стоило, или от… беспокойства. А может, даже из-за эгоизма и гордыни, которых бесило неисполненное обещание. Сам виноват. Сам. И чего уж теперь было злиться? Поделать всё равно пока ничего не мог. Так что отпустить и забыть… Да! Забыть! Дел хватало и без него. Война, например. И вот уж о чём я совсем не волновался, хотя должен был. Война, что война? Враг пытается тебя уничтожить, ты пытаешься уничтожить врага. Строишь планы, оружие, пытаешься достать или просчитать планы врага и его оружия. Всё просто и понятно. Ага, больше двух тысяч соратников потерял за раз — всё просто и понятно. Ха-ха. Я хмыкнул мыслям, с новым, очередным вздохом открывая глаза: Волей почуял приближение старика Наварро в компании его старпома — кажется, его звали Стив. Шли они чётко в направлении меня, так что сомнений в том, куда именно направлялись, не было. А я, пожалуй, рад был отвлечься. Так что, стоило им подойти, я, причмокнув леденцом, улыбнулся: — Рад, что с вами всё в порядке, Джеймс, — улыбнулся я, открывая глаза. — Не солидно Королю Пиратов сосать детские конфеты, да ещё и с выражением такого удовольствия на лице, особенно когда он лидер воинов, ведущих войну против Мирового Правительства, — с насмешкой доброй, но непонятно, серьёзно или нет, заметил Наварро, взглядом спрашивая, не помешают ли они. Я пожал плечами, машинально — потому что удивлён был «замечанием» — отвечая: — Не солидно королю пиратов соответствовать чьим-то представлениям о том, каким должен быть король пиратов, что он должен вообще и что не должен, Джеймс. — Старики, переглянувшись, хмыкнули. А я, пошарившись в кармане, кинул леденцов и им с предложением попробовать. Они и попробовали машинально, мгновенно оценив вкус по достоинству — это было видно по лицам. Я хитро прищурился: — Вкусно, правда? Это потому, что мой кок — лучший в мире повар, — горделиво заявил я, абсолютно уверенный в собственном утверждении. — Не думаешь, Джеймс, что не солидно уважаемым пиратам вашего возраста сосать детские конфетки, м? Ну, попробуйте, откажитесь… — смеялся я. — Ты чёртов пройдоха, король, — присев на стол рядом со мной, захохотал сам Джеймс в голос, но вдруг стал серьёзен: — Я рад, что ты появился и взбаламутил мир. — И что нам довелось дожить до этого, — важно кивая и присаживаясь на каменную кладку, спиной к ножке стола (а значит, и ко мне), уточнил Стив. Если не ошибался, он был не только старпомом, но и врачом команды по совместительству. Старик, костлявый настолько, что выглядел даже хуже Брука — тот-то был хоть чистеньким скелетом, а этот был обтянут кожей зачем-то, местами обвисшей, конечно, морщинистой и в бородавках. Но отторжения он не вызывал: смеющиеся глаза и улыбка у него были очень светлыми, добрыми. Нравились мне эти старики. — В этом мире существует в настоящий момент всего два полноценных демона, так что и без постоянных напоминаний я в курсе того, что являюсь диковинной зверушкой, — хихикнул я, задорно дёрнув хвостом — я уже даже не замечал, как материализовывал его. — Увидеть воочию одну такую вам действительно повезло. — Тут я выпрямился горделиво, вскинул подбородок, глянул свысока. — Считай, морского дьявола повидал. — Для дьявола ты слишком терпелив, — улыбаясь, покачал головой Джеймс. Я хмыкнул: это, наверное, было правдой. Сам ведь не понимал, почему, обладая такой мощью, до сих пор не вынес, например, логово врага — Мариджои. Ну или не присвоил себе по праву хозяина — замок-то демонов всё ещё стоял в центре столицы мира. Хм, кстати, а ведь это была интересная мысль. Нет, не вынести Мариджои, но вынудить богов спуститься на землю, в мир людей, ненавидящих их… Славное, потешное шоу расправы вполне могло бы случиться — охраны Тенерьюбито могло и не хватить для защиты от разъярённой толпы. — Даже знать не хочу, о чём ты думаешь с такой кровожадной ухмылкой на устах, — вырвал меня из фантазии Наварро. И смотрел с любопытством, но настороженно. — Да так, мелочи войны, — снова хохотнув, отмахнулся я. Но тряхнул головой, чтоб избавиться от лишних мыслей и эмоций и сосредоточиться на деле. — Это не важно. Вы ведь пришли не просто компанию мне составить? — вдруг понял я, что устроились старики так, словно хотели поговорить о чём-то личном, о том, о чём лучше никому, кроме нас, не слышать. Джеймс качнул седой головой в отрицание. — Поблагодарить за то, что спас команду в Маринфорде штормом своим, — усмехнулся он, но смотрел исподлобья серьёзно. Искренне признателен был: от стариков пахло… чем-то схожим с виной, возможно, чувством долга? — Это — то, что осознаётся не сразу, но… — Кажется, мы крепко увязли в долгах перед тобой, Король, — благодарно склонил голову Стив, но не сильно, а так, с достоинством, пока его капитан пытался подобрать слова. — За корабль, команду, а ещё за то, что наша стариковская жизнь снова наполнена пусть идеализированным, но смыслом, за который и умереть можно. Наварро кивнул, подтверждая слова накама. Их взгляды серьёзные, блестели печально, но важно. Они ничего не поясняли, рассчитывая на то, что я пойму, о чём они. И я понимал, что умирать — а приближение смерти на старости лет наверняка ощущалось особенно остро — просто так не хотелось, наверное, никому. Хотелось, чтобы и жизнь, и смерть — были не зря. Такая игра разума, когда, вроде и знаешь, что во всём есть хоть какой-то смысл, а хочется большего. И кивая старикам в ответ, я думал об отце, который отдал жизнь за подчинённую, и о Роджере, который сдался врагу за команду. Как же глупо! Идеалистично… И, чёрт бы их побрал, отвратительно красиво. Комментировать я не стал, как и сам факт «долга». Незачем было. Старики, кажется, были признательны за это. — А ещё я хотел спросить, — решительно и даже резковато снова подал голос Джеймс, когда убедился, что их благодарность понимают и принимают. — Теперь, когда Мировое Правительство нанесло нам такой удар, как далеко ты готов зайти в войне с ним? Я поперхнулся сиропом почти растаявшей конфеты, не ожидая такого, и, кашлянув, с прищуром уставился на Наварро. Вопрос был нетипичным для него, да ещё и нёс в себе провокационный смысл, некий вызов. Мол, «теперь убедился, что затея с войной глупа»?! Или «неужели после стольких жертв ты готов продолжать»?! Короче, скрывалось нечто под этим интересом. Старик то ли хотел что-то сказать, то ли что-то услышать от меня. Убедиться, а может, проверить? Ответ был ему важен. Правда. То есть он хотел знать, что я действительно по этому поводу думал. Я оценивающе глянул на них: врать и паясничать в ответ не хотелось, а моя оценка вещей была не всем понятна. Но Джеймс вроде показал себя капитаном разумным, не склонным к поспешным выводам и реакциям, скорее, напротив, был вдумчивым, взвешенным, по возможности непредвзятым. А это означало, что говорить с ним я мог прямо. — А что такого в этом ударе? — отвечая вопросом на вопрос, усмехнулся я кривовато. — Что должно сделать его особенным в моих глазах и заставить пересмотреть планы? — риторически спрашивал я, глядя в глаза. — Вы ведь не такие идиоты, как Эйс, Сабо и эта толпа, — я мотнул головой в сторону города, — и понимаете, что ничего такого не произошло? Противники всего лишь вышли на поле боя и поиграли мускулами. Раскладку сил это не поменяло, шансов никому не прибавило и не убавило. Просто в партии появилось несколько дополнительных условностей. Стив хмыкнул чему-то, качнув головой и отворачиваясь. От него пахнуло… удовлетворением? От Джеймса несло настороженностью и опасениями, но на его лице ни мускула не дрогнуло. Он только прищурился, склоняя голову к плечу, словно не понимая. — Но Драгон, один из сильнейших наших союзников, твой отец, погиб. Это — значительная потеря. И ещё главное так смешно подчеркнул, что почивший главнокомандующий революционеров был не кем-нибудь, а моим родным папашей. Я фыркнул: как будто это имело значение в войне, которую вели мы оба с отцом. — Зато Революция пересела в пиратскую лодку, — парировал я, выдавая сильнейший аргумент. Потому что, да, мы потеряли, но и приобрели. И ведь не только единство, если подумать. Атака супероружия на самом деле была на пользу всем нам, и пиратам, и революционерам, всем, кто против — этакий отрезвляющий душ, смывший розовые очки и спесь. А ведь я и сам думал о том, как это сделать, и уже знал, как использовать. Возможности — вот, что подарила нам война и ответный удар сильного противника. Но Джеймс отпрянул от меня, чтоб осмотреть тяжёлым взглядом с головы до ног и обратно. Я всё так же прямо смотрел в ответ. И… он вдруг кивнул, с облегчением выдохнув и улыбнувшись. — Хорошо. Это — то, что мы хотели услышать, — подтвердил он мои выводы о вопросе. Я вопросительно вскинул бровь. Но пояснил вместо него Стив: — Ты молод, твоё величество, а молодость даёт волю слишком многим чувствам. Мы пришли убедиться, что ни смерть отца, ни сотни погибших не вызывают у тебя чувств, способных лишить здравого мышления. Всё же ты прятался от людей несколько дней, и сейчас, пройдясь по городу, не реагировал на окрики. — Не думаю, что тебе безразлична смерть отца, как утверждают некоторые в квартале, где поселилась Революция, — уточнил Наварро, усмехнувшись в усы и бороду и перебросив языком леденец за другую щёку. — Иначе ранее и участь Огненного Кулака была бы совсем другой, верно? — лукаво уточнил он, хитро блеснув глазами. Мол, ты нас не обманешь, семья тебе не безразлична. — Но, судя по тому, что мы о тебе узнали — ты не тот, кто поддаётся влиянию чувств. — Однако проверить вы пришли всё равно, — усмехнулся я с иронией. Старики важно кивнули. — Удар подкосил даже наш моральный дух, хотя, казалось бы, уж нам-то нечего терять. Да и пожили вдоволь, — пожал плечами Джеймс. Пытался сказать, что раз уж по их устойчивой психике прилетело, то неопытную молодёжь и вовсе должно было плющить. — Твой старпом вернул нам здравость рассудка, когда рассказал, какие интриги ты, пройдоха-король, плёл за нашими спинами ради нас же фактически. Я улыбнулся широко, искренне гордый за Зоро. — Не люблю толпы. И не считаю себя обязанным разжёвывать, докладывать, отчитываться и объясняться перед ними, — пояснил я и своё поведение. — Особенно когда они показали себя склонными, как ты, Стив, выразился, давать волю чувствам тогда, когда этого делать не стоит. — Я вздохнул, припомнив практически восстание толпы под предводительством Эйса, и поёжился. — Да и накама, похоже, не забудут ни мне, ни толпе пять пуль в моей спине, а потому будут стараться брать её на себя, — я хихикнул, игнорируя помрачневшие взгляды стариков. — Кстати, об этом, — вспомнил что-то Джеймс. — Твоя команда задумала сомнительную авантюру, в которую, судя по всему, тебя не посвятила. А это может быть опасно для твоих планов… — Да пускай бесятся, — отмахнулся я, как от несущественного, перебивая, тем самым, не давая посвятить в планы команды меня. Хотя тот факт, что Наварро с командой были в курсе, меня несколько напряг. — Твоя вера в накама действительно поражает, — покачал головой Джеймс. — Какими они были бы пиратами, если бы я контролировал каждый их шаг и лишал свободы воли и действий? — пожал я плечами. — Их идеи могут быть сомнительными, но если они и принесут вред, то не специально, и он будет поправим. — Спасибо за доверие, капитан! — браво гаркнул пронёсшийся мимо Брук. Старики давили лыбы и хмыкали что-то о том, что молодёжь современная была более чем достойная. Ага, особенно мой скелет был молодёжью. Немного посидели в тишине. Лишь когда закончились леденцы, и я достал ещё, конечно, поделившись, Джеймс осторожно спросил: — А план-то… есть? — Будет, — уверил я в какой-то мере даже жёстко. Старики подобрались, поднимаясь на ноги. — Тогда не смеем больше мешать, — поклонились они и, не дожидаясь моей реакции, поспешили по своим делам. Причём убежали так быстро, что я остался снова один, среди населённого города, но наедине с самим собой и мыслями. Но вообще-то это было к лучшему. Конечно, настроя копаться в себе уже не было никакого. Но я и успел разобраться с основным, текущим и первоочередным. Так что… можно было заняться главным: думать, а что, собственно, дальше. Нет, идеи и смутное представление об этом у меня было. Сформировалось давно, пожалуй, ещё даже до войны за территорию Белоуса. Помнится, аккурат после его смерти, я размышлял о том, что пираты достаточно предсказуемо действовали в любых противостояниях. Держались, например, обособленно со своими командами, даже являясь союзниками — только капитаны и старпомы иногда могли действовать сообща как отдельная команда, как было во флотах хоть Ньюгета, хоть моём. Но всё равно, придумывая хитрожопые стратегии, на которые были мастера и в которых поистине могли быть не предсказуемыми, всё же атаковали всегда в лоб. Ну, потому что в спину бить настоящим пиратам понятия о чести и гордости не позволяли. Как же, мы же сильные, и прямо сейчас врагу покажем, насколько, со всей дури закатив ему в глаз. А бьют в слабые места противника только слабаки. Глупость? Глупость. Возведение в абсолют ли, идеализм ли, но… Но я и сам был таким в какой-то мере. Выйти «стенка на стенку» вдесятером против десяти тысяч? Да легко! Где и когда? Вот только на этот раз война вынуждала искать новые решения старых вопросов. Потому что Горосэи, Тенерьюбито и часть дозора не выйдут к нам на бой, собравшись всем скопом, чтоб мы могли легко разбить их даже будучи в меньшинстве. Зато все ресурсы мира, доступные им, они бросят на то, чтоб разбить нас, вместе или поодиночке. А в таком раскладе мы были в заведомо проигрышном положении. Особенно с учётом их нового вооружения. Это, в свою очередь значило, что нам нужно было кардинально сменить подход к ведению боевых действий на тот, в котором… В идеале, они нас будут прикрывать собственными спинами, пока мы точечно подрываем всю систему, чтоб она сама рухнула. Я вздохнул: красивая мечта, но как осуществить? Ответ, очевидный, напрашивался сам собой: разрушить изнутри. А для этого в систему нужно было попасть… Встроиться? О, я аж подпрыгнул, когда вспомнил несколько мыслишек, посещавших меня ранее, и понял, что нужно было сделать. И… Потихоньку, мысль за мыслью, задача от задачи, в моей головушке шибко умной такой, что даже черепушка не жала, начал зреть план. Хороший план. Отличный, я бы даже сказал. И грустное в нём было только одно: долгие и занудные, я бы даже сказал, кропотливые подготовительные работы, ведь важно было учесть каждую мелочь. Впрочем, список дел и задач я составлял по ходу размышлений. Так прошло время до самого обеда. Меня никто не тревожил, накама было не видать. Только Санджи позвал есть, и всё. За столом, я, конечно, не выдержал, спросил у команды: — Не хотите посвятить меня в свою затею? Накама смешно напряглись, в какой-то мере загнанно. — Тебе не понравится, Лу, — мельком исподлобья кинув на меня тяжёлый взгляд, хохотнул Зоро между ложками супа, очень активно, торопливо вливаемыми им в рот. Я вскинул брови: — И, зная это, вы всё равно делаете?.. — Да, — был дан мне твёрдый ответ. Я, разумеется, был чертовски заинтригован. Но… держался с вопросами. Что-то мне подсказывало, что старались они для меня. После трапезы все разбежались, так что я снова остался один, погрузившись в думы, лёгкие и не очень. Засел только на этот раз в библиотеке, вооружившись бумагой и карандашом, чтоб и пометки делать, и считать что-то, если что. Чисто для себя, чтоб не всё в уме. А потом записи запомнить и уничтожить, ага. Так, на всякий случай. О многом я успел подумать, вообще-то, предоставленный сам себе. И в этот день, и на следующий, к концу которого общий план, в общем-то, был готов. Причём, вполне себе многоуровневый, способный легко корректироваться в зависимости от переменных — обстоятельств, таких, как ответные действия врагов или наши возможные неудачи. Но, прежде чем являть его миру, начиная претворять в жизнь, я хотел обсудить его с накама. Не потому, что они могли внести ценные замечания или сразу корректировки, а скорее, чтоб… понять, как могли отреагировать на него другие пираты. Команда-то одобрит, в них я не сомневался — они всегда если не понимали, то принимали моё видение проблем да и вообще мира. Иначе та же Нами не обнимала бы нас с Зоро, покрытых толстым слоем чужой крови, не задавая вопросов. Но ребята имели разные жизненный опыт, мышление, взгляды, эмоциональность, в конце концов, поэтому по их реакции можно было понять, откуда ждать проблем, если план придётся озвучивать. Я вздыхал тяжело, думая об этом. Люди были мне нужны. Хорошие, верные, готовые на риск, авантюры, сомнительные мероприятия. Много таких людей было нужно. И они у меня были. Только мы не доверяли друг другу. А это нужно было либо исправлять, либо расходиться, чтоб не тратить время попусту. То есть мне надо было бы запасаться нервами и терпением, а ещё прокачать дар убеждения. Работы во всех сферах предстояло ОЧЕНЬ много. Ло, кстати, объявлялся. По каким-то своим источникам узнал о гибели моего папаши, ну и явился, чтоб меня стукнуть. За то, что не сообщил ему, разумеется. И мои оправдания в духе «тебе он не нравился» братец не принимал. Тыкал меня в то, что я от него требовал стать мне братом когда-то, а сам им быть не собирался. По его мнению, я обязан был рассказать о гибели родственника. И ведь был в этом резон. Правда была в том, что Ло смешно беспокоился за меня и моё состояние. Но, убедившись, как и старик Наварро, что чувству мести, знакомство с которым у него было близким и болезненным, я не поддался, бессовестно пропустил мимо ушей моё несерьёзное нытьё на тему всученной мне ответственности за революционеров и Сабо. Он от этого отмахнулся, как от несущественного, утверждая, что я даже не замечу, если мне прибавится несколько миллионов подчинённых, не то что сотен тысяч или даже десятков. И жаль, но обидеться на него не дал Зоро, который, видимо, решив отдохнуть или покончив с их затеей, приполз ко мне. Тут-то они с Ло и встретились, по-новому оценивающе глянув друг на друга. И руки для рукопожатия протянули почти синхронно. — Я рад, что ты вернулся, — искренне, хоть и тонко, улыбнулся Ло, пожимая руку и кивая в мою сторону: — Ему тебя не хватало… брат. — Благодарю за то, что тоже в меня верил, брат, — очень даже серьёзно отвечал Зоро, действительно с признанием кивая. — И за то, что поддержал Лу. И… я вдруг обнаружил, что они оба легко принимали друг в друге родство. И не через меня, а просто так. Взглядов, может, разума, души. Это ошеломляло, потому что Зоро прежде ни Сабо, ни Эйса не признавал — впрочем, не без причин — а Ло делал это со скрипом, воспринимая их, скорее, как раздражающий довесок ко мне. А друг друга они уважали в высшей степени, к тому же признавая это публично. Это не могло меня не радовать, потому что мне было на кого опереться. На кого-то действительно близкого. Ло докладывать мне было пока нечего, кроме того, что команда Пиратов Сердца благополучно и без приключений добралась до него. А вот сам он в информации из первых уст нуждался. И Зоро взял на себя обязательство посвятить братика в подробности произошедшего. Говорили вполголоса, чтобы не мешать мне. И Ло не ушёл и потом, явно рассчитывая получить какой-то комментарий или сведения о дальнейших планах от меня. Потому и вечером, уже после ужина, когда все мои накама собралась в любимом помещении башни, он был с нами практически уже как неотъемлемая часть команды. Валяясь в подушечках, закрывшись окнами от шума водопадов, мы долго обсуждали какие-то отвлечённые темы. Но над нами висела тень напряжения: я ждал, когда они спросят, а они то ли с духом собирались, то ли просто отчего-то тянули, может быть, дожидаясь, когда тему подниму я сам. И всё-таки первыми не выдержали они. Бонни, чтоб не вставать, пнула Зоро, и он, вздохнув, всё же озвучил терзавший, наверное, всех поселенцев в бывшем городе демонов, вопрос: — Итак, кэп, каковы наши дальнейшие действия? — Мм? О чём ты, Зоро? — приподнимая корпус напряжением пресса только ради того, чтоб высунуться из-за подушек, взглянуть на него и команду и картинно изогнуть бровь в наигранном недоумении, спросил я. А всё потому, что хоть и ждал, и сам собирался спросить их мнения, но… к тому времени сытость, тепло и комфорт так меня разморили, что разговор хотелось отложить… на неопределённое время. Нельзя было, но хотелось. Вот и… — О планах, разумеется, — насмешливо фыркнул Зоро. Перед тем как снова рухнуть затылком в подушки, я успел заметить напряжённые переглядывания друзей за его спиной. Подозрительно это было. Но, с другой стороны, они последние дни провели именно так, так что… — О каких планах? — переспросил я, тут же добавляя поспешно, пытаясь отговориться: — Не знаю никаких планов. Что такое эти планы? — Ни за что не поверю, что у тебя до сих пор нет пары-тройки хитроумных задумок на будущее, — хохотнул Монга. Да так весело, что я почти было собрался глянуть персонально на него. Но лень победила и я остался затылком в подушках неподвижен. — Ах, вы об этом, — зевнул я, поскучнев. — Ну да, я хочу мира. Желательно целиком и в личное пользование. И ведь даже не солгал! Это уже практически само собой разумелось. Почему накама этого не понимали, активно в прошлом призывая меня именно к этому — непонятно. Нет, мысленно я хихикал, разумеется. Они-то серьёзны были, а мне… ну, не хотелось. После двух суток активных мрачных размышлений… Хотя нет, это ложь. Мои думы были заняты тяжёлым будущим гора-а-аздо дольше. Возможно, с самой Войны Белоуса. Правда, тогда я размышлял лишь время от времени, под настроение. После беседы с Кайдо о мировой войне — а иначе это было не назвать — чуть чаще. Ещё активнее после совета пиратов. И только с самого покорения нового Маринфорда мысли об этом не отпускали меня ни на день. Ответ, прилетевший от Мирового Правительства, это, разумеется, только усугубил. Я устал от этого. Хотелось мыслей лёгких, как ветерок над мелководьем. Но… В меня прилетела подушка от Нами. — Лу, не ёрничай, а? — попросил Зоро, явно скривившись. — Отвали, — в тон ему попросил я, отворачиваясь лицом к стенке и накрывая ухо подушкой, которая, конечно, не спасла бы демонический слух от звуков при всём, отсутствовавшем у подушки априори из-за неодушевлённости, желании. За спиной раздалось несколько вздохов. — Кэп, никто из нас не сомневается в том, что план у тебя начал зреть давно. В конце концов, даже эта ситуация была… предсказуема, — осторожно заговорил Джимбей, явно пытаясь сказать, что они, как прежде, так и впредь, верят мне и в меня, но им нужна... уверенность? Нет, не то. Но и правда, почему они должны меня уговаривать, если я сам хотел поговорить? Экая капризность на меня напала. — И уж кого-кого, а команду ты не обманешь, — уверил Марко, тоже зевнув и звякнув чем-то фарфоровым. Опять чай глотал, наверное. — Ты — хитрый ублюдок, может, с меньшим опытом, но способный просчитывать варианты будущего на равных со старым маразматиком Сенгоку, а то и превосходя его минимум за счёт нестандартных решений. И если уж мы хоть и надеялись, что не попадём в такую ситуацию, но всё же предполагали её, то ты… — Так я теперь для вас старый маразматик? — захохотал я весело, невольно перебивая. И даже, не выдержав, сел с размаху, чтобы посмотреть на лица. Лица мрачно зыркали на мою наглую рожу. — Что? Вы только что сказали, что я на равных с маразматиком. — Не смешно, — холодно осадил Смокер. Но вот, кстати, Ло с накама не был согласен — он как раз смеялся. — Отшучиваешься, потому что не хочешь говорить? — проницательно полюбопытствовал Санджи. — Это просто защитная реакция психики на стрессовую ситуацию. Думаю, произошедшего даже для нашего чёрта многовато, — авторитетно заявила Робин, но взгляд её тоже сверкал весельем — шутила. Только вот её юмора не поняли. — Да, столько погибших… — грузно вздохнула Нами с искренним сопереживанием. — И Драгон… Я тоже вздохнул: веселье как рукой сняло запахом людского сочувствия ко мне. — Вообще-то, нам всё это на руку, — холодно и раздражённо одёрнул я её. Накама резко посмотрели на меня удивлённо, ошеломлённо даже, будто не ожидая, что я скажу это. — Что? Вы ждали моих откровений, не так ли? — снова переспросил я риторически, криво усмехаясь и приваливаясь спиной к той самой стенке, в которую ещё недавно смотрел. — Вот они: у меня, как у лидера толпищи народу, только одна личная трагедия — тот факт, что папаша мне ещё Революцию подсунул, — жестковато сообщил я. — И вам об этом прекрасно известно. И даже не сам факт ответственности за тысячи жизней меня напрягает, а необходимость тратить время на то, чтобы вникнуть в их порядки. А все эти сотни погибших и среди пиратов, и среди революционеров, в том числе смерть моего папаши — да, трагедия, но вообще-то нам на пользу. Нехорошо получилось только с жителями нашего штаба в Новом Мире — мирными жителями — но и это небольшая жертва. — Луффи! — прикрикнула Виви на меня, мол, нельзя так говорить о смерти людей. И относиться к потерям с такой пренебрежительностью. А мне надоело. Надоело чувствовать избыточные эмоции вокруг этого, переживания о мёртвых такие, будто ими можно было хоть кого-то к жизни вернуть. Нет людей. Умерли они. Всё! Нужно дальше жить. — Что, Виви, дорогая? Давай мы не будем притворяться: произошедшее трагедия, но большинство из погибших мы даже не знали, поэтому лицемерно делать вид, что их смерть для нас хоть что-то значит. И не читай мне нотаций о морали! — вскинул я ладонь в останавливающем жесте, когда она уж было открыла рот, чтоб возмутиться. — Сомневаюсь, что лицемерие лучше безразличия. А раз так, то потеря людей для нас лишь утрата ценного, очень ценного, не спорю, но ресурса. Ну… Боевых единиц, понимаете? — подобрал я сравнение, уточняя. И посмотрел на каждого по очереди, чтоб убедиться, что они действительно осознавали. Но девчата смотрели с грустью и… нет, они понимали, но будто ждали от меня другого. И я от этого взбесился: — Ну что я, по-вашему, должен делать? Обливаться слезами? Жаждать отомстить? Или убиваться чувством вины? Я чёртов Король Пиратов, лидер тысяч людей, ответственность за которых лежит на мне. Эйс и Сабо ведь правы, у меня нет, по сути, права на ошибки, потому что от моих решений зависите все вы. А это значит, что и поддаваться эмоциям я не должен. Виви, Боши, уж вы-то, наследники власти своих королевств, должны это понимать! — зыркнул я на них, а когда увидел виноватые лица — фыркнул, снова рухнув в подушки затылком. Помолчал в тишине, думая о том, что зря взъелся: знал ведь, что всё они… Вздохнул. — Я правда ожидал чего-то такого. Наверное, поэтому не испытываю ни шока, ни ужаса, ни злости. Не переживаю, если угодно. Разве что за Усоппа и Коалу. Особенно, извини, брат, — попросил я прощения у Усоппа, — за девчонку. Папаша и ей как отец был, и то, что сдох, спасая ей жизнь… Как бы не пришло ей чего в голову этакого, вроде руки на себя наложить. Надо будет поговорить с ней. — Я напомню, — пообещала Робин, лично знакомая и, наверное, дружившая с Коалой. — Ты уверен, что такое отношение к людям, как к ценному ресурсу, это нормально? — будто на всякий случай уточнил Смокер. Я глянул на него — а на этот раз я лежал на подушках, а не за ними, так что прекрасно мог видеть всех. И… он не сомневался во мне, но, быть может, это прозвучало для него диковато. Я пожал плечами: — Ну вот вы — моя команда, друзья, семья, но и боевые единицы со своими способностями, которые я должен учитывать при постановке целей, согласен? Звучит цинично, да, но не отменяет факта, что вы — ресурс, доступный мне для выполнения тех или иных задач. Как пушки на корабле, только, так как вы ещё и живые люди, дорогие мне, в отличие от орудий — бесценны. — Накама кто кивал, кто улыбался, кто осознавал себя в качестве боевой единицы, но не возмущались. — Лидеры, хоть короли, хоть капитаны, всё видят в несколько ином свете. Должны, по крайней мере, — кивнул мне Ло, вздыхая. Я тоже кивнул ему. — Я отказываюсь ужасаться произошедшему, но я ведь не равнодушен. Никто из нас не равнодушен. И к чувствам других пиратов и революционеров, и рыболюдей, тех, кто потерял членов семьи, друзей, накама, просто близких — мы уважаем, — я утверждал это, даже не глядя на команду. — Они смотрят на нас, но фальшь не станет утешением, согласны? А вот какая-никакая уверенность в будущем, ощущение, что все эти люди погибли не зря — вполне. И обеспечить это сейчас наша обязанность. В основном моя, но и ваша, как моих представителей, — я, прищурившись, снова оглядел команду поголовно, без слов напоминая об их статусе, на который, хоть нам всем и было плевать, но пока приходилось соблюдать. — Бесит, что я должен обо всём об этом напоминать, вообще-то. Или вы тоже поддались упадническим настроениям толпы внизу?! — Не ворчи, кэп, мы помним, — вздохнул и Джимбей, прикладывая ладошку с перепончатыми пальцами к собственному лбу. — Просто… — Масштабы-то новые, — кивнул ему Педро. Я скептично фыркнул, потому что мы теряли многих уже. В той же битве с Кайдо, например. Или в войне за территорию Белоуса. Это ведь наша команда была мелкой, всего несколько десятков человек на очень и очень приличный по размерам корабль. А так-то хоть в дозоре, хоть у нас, пиратов, хоть в революции, на корабль по типу фрегата полагалась команда из полутора-трёх сотен человек, а на линейном — все пять-девять сотен, в зависимости от конструкции. Пара таких кораблей — как раз численность наших потерь. Да, опять же, по той причине, что нас изначально мало — это было значительно. Но… вообще-то нет. Нашли из чего катастрофу делать. Или это я начал рассуждать так, потому что осознал себя королём и демоном? Да нет, вроде. Но даже если и да — монстром я себя не чувствовал, скорее наоборот, был уверен в собственной правоте. Ведь даже если учесть, что мы пощадили врагов в ныне не существующем Маринфорде, а они не ответили тем же — мы знали, что так и будет, и всё равно сделали этот выбор. Потому что ценили жизнь. Действительно ценили. Даже противника. Но когда жизнь уже ушла — тратить время и нервы, стеная об этом, было глупо. — Санджи, кинь сигаретку, у меня кончились, — попросил я: курить захотелось неожиданно, но пачку, отданную мне татуировщиком Революции, высмолил накануне, когда размышлял… обо всём. Накама, однако, моей тяги не оценили. — Ой, не надо делать такие лица, у меня работа нервная, — отмахнулся я, уверенный, что, как и в детстве, забуду про сигареты, как только немного разрулю ситуацию и попривыкну к новой жизни. Санджи со вздохом кинул в меня не начатой пачкой, извлечённой откуда-то из-под подушек — видимо, заначка. Ну и кивком показал, что могу оставить себе. Я тут же её и заныкал в карман, конечно, сунув одну сигаретку в рот, предварительно запалив её электрической искрой стихии молнии. Затянулся. Гадость, конечно, мерзкая, но, видимо, этим и отвлекала от собственного раздражения. Команда пристально за мною следила. Гарпии так даже смотрели с осуждением. Но парни — требовательно. — Что? Мне продолжать? — Ты не объяснил, почему потеря, по твоим словам, столь ценного для нас ресурса — нам же выгодна, — кивнул Монга. Я весело на них посмотрел, повернувшись на бочок и подперев голову рукой. — И что? Ни у кого никаких идей? — насмешливо спросил я. Но накама молчали. — Зоро? — переключил я внимание на того, кто, по идее, уж точно должен был понимать. — Извини, что разочаровываю, — едко от того, что, кажется, был недоволен моим, обращённым к нему, вопросом, отозвался он, — но у меня нет иных предположений, кроме того, что теперь-то уж точно все осознали, что ты был прав на совете, когда говорил о желании Горосэи уничтожить нас под корень. Но, зная тебя, уверен, причин думать, что потери нам выгодны, у тебя гораздо более существенные. — Ты мог хотя бы попытаться, — скривившись, проворчал я. И как бы жаль мне ни было, а это действительно требовало пояснения. — Ладно, давайте рассуждать логически. Начнём с жертв. Да их много, очень много. Но стоит признать как данность: мы очень легко отделались. Да, — кивнул я, — мы знали, что Мировое Правительство нанесёт удар, не знали только время и место. Знали, что в наших рядах полно шпионов. Знали, что штабы и Маринфорд удобные мишени, этакие лакомые кусочки, уничтожив которые, Мировое Правительство нанесёт чуть ли не максимальный из возможных урон нам, даже если большая часть из нас не пострадает. Мы так же знали, что Горосэи в попытке нас уничтожить не остановятся перед жертвами среди мирного населения или потерей крайне удобной крепости, способной контролировать чуть ли не все торговые пути Нового Мира. Этот удар был лишь вопросом времени. И вообще-то, напоминаю, он мог уничтожить всех нас. Стоило лишь немного замешкаться, и все мы были бы там же, где и ныне покойные. — Я припомнил жар на коже, который в Маринфорде чувствовал за миг до того, как Зоро утащил меня в штаб, и передёрнулся. Но а что, если бы мы с Зоро задержались и не успели в форт вообще, например, если бы Мировое Правительство атаковало тогда, когда мы ещё друг с другом разбирались? — То, что этого не произошло — настоящее чудо, невозможное без нашей готовности к бегству и содействия того же Сенгоку, — констатировал я. — Но и без удачи хрен бы всё сложилось столь выгодным нам образом, пусть и не без потерь совсем. — Это правда, — подтвердил Зоро. Я продолжал: — Да, я мог раньше скомандовать отход. Но куда? — риторически спросил я. — На поверхности океана любой остров или даже просто скопление кораблей Мировое Правительство могло разнести точно так же, как Маринфорд, в любой момент. А сюда мы пришли лишь потому, что иного выбора не оставалось. Да, здесь удобно прятаться, с нашими запасами — ни в чём не нуждаясь практически. И хоть расположение острова близко к стратегически важным для врага и для нас объектам, что хорошо, но выход в море и на поверхность вообще здесь крайне неудобен. Мы не можем каждый раз использовать водоворот в Флорианском треугольнике, а если нормальный выход-вход в поселение засекут и блокируют — мы останемся в ловушке. — Ребята кивали, согласные с моими выводами. — Так что часто курсировать туда-сюда никак нельзя. То есть в качестве тайной базы, например, штаба Революции — остров всем хорош, но для базы боевого пиратского флота в период войны — нет. Так что это было нашим крайним вариантом, использовать который нас вынудили. — Кое-кто из наших союзничков считает, или, по крайней мере, считал, что не стоило вообще лезть в Маринфорд, а то и влезать в войну, — заметил Санджи, растирая ногу, кажется, раненную в войне с Кайдо. Давала о себе знать, что ли? — Идиоты… — фыркнула Моне. — Да нет, — я покачал головой в отрицание. — Как бы мне не хотелось этого признавать… Это мы не могли поступить иначе, потому что жизнь каждого из нас строилась и строится по сей день на борьбе за что-то большее, чем мы сами. Но многие из тех, кто вышел в море за мечтой, жили лишь для самих себя. — Ага, и не просто закрывали глаза на то, что творит Мировое Правительство, а им действительно не было до этого дела. Даже если это касалось их самих, — подтвердил Марко. Он лежал на спине в дальнем углу — возле маленького столика с единственной фарфоровой чашечкой на ней — и смотрел в своды потолка. Совет команды ему был как будто бы безразличен, но… на самом деле он просто приглядывал за Дампиром. — До тебя, Лу, все пираты были такими, — ввернул Ло, сидевший в отдалении ото всех с другой от Марко стороны. — Даже такие, как Белоус или твой обожаемый Шанкс никуда не лезли и пеклись лишь о своих командах. — В какой-то мере это — правда, — согласился Джимбей. — Даже наш герой Фишер Тайгер, освобождая рыболюдей из рабства, помог и людям лишь заодно и потому, что так легче бежать было всем. — Про моего папашу и Революцию вы забыли, да? — хохотнул я весело. — Нет, Ло, я далеко не один такой, и нашей семейкой всё не ограничивается. Просто у людей разные возможности, и кто-то каждый день борется, спасая кого-то от несправедливости Мирового Правительства. Но происходит это не в масштабах мира. Тебя самого, в конце концов, как мне помнится, спас такой же придурок, как я, который просто не смог пройти мимо, а? — я улыбнулся, припомнив, как брат рассказывал о некоем Коразоне. — Признаю, был не прав, — усмехнувшись болезненно, согласился он. Я вздохнул. — Но всё же есть правда и в твоих словах — большинству проще пройти мимо, защищая собственную шкуру от опасности. А учитывая, что век пиратов априори не долог… Ну гоняло бы пиратов Мировое Правительство, вынуждая совсем уйти в подполье, и что? — снова риторически спросил я. — Такова пиратская доля. Гулять, нарушать законы, воевать, деградируя и спиваясь точно, как я от власти, — хихикнул я, махнув рукой с зажатой в пальцах сигареткой. — Знаете ведь, я воззвал на совете к мечтам, к гордости и чести, потому что хочу возрождения изначальной идеи о пиратстве. Маленькая эгоистичная хитрость, позволившая образовать пиратский альянс. Вот только хотя я за идею сдохну, сдохнете и вы, мы все это знаем, — снова кивнул я друзьям. — А сколько из наших нынешних союзников готовы к тому же? Много ли тех, кто под страхом смерти крепче сожмёт кулак, а не даст заднюю? — Смотрю, Эйс всё же здорово заставил тебя разочароваться в людях, — хмыкнув, снова подал голос Ло. — Он бы сказал, что выполнил свою главную задачу: заставил нашего упрямца пересмотреть взгляды на мир, — повернувшись на бок, как я, улыбнулся мне Марко. — Не на мир, а просто взглянуть правде в глаза. Признаю, я слишком многого хочу от людей, — согласно вздохнул я. У накама повытягивались лица. — Ну что опять? — раздражённо спросил я. — У нас капитан то ли заболел, то ли с ума сошёл. А так ничего, — складывая руки на груди, весело заявил Усопп. И… с ним были согласны если не все, то почти все. Я закатил глаза, обиженно надувшись: — По-моему, я только и напоминаю всем, что тоже могу совершать ошибки. — Ладно-ладно, не бесись, капитан, — махнул рукой Марко. — Мы знаем, что ошибки ты исправляешь так, что они становятся блестящими победами, а ты знаешь, что мы более чем готовы совершать ошибки и разгребать последствия вместе с тобой. — Ага. И что ты не жалеешь о том, что первым объявил о начале войны открыто, — кивнул Фукабоши важно, с выражением лица, мол, ты нас не обманешь. — Лучше встретить врага лицом к лицу с оружием наперевес, даже в заведомо проигрышном раскладе сил, чем бежать без оглядок и прятаться, боясь собственной тени. Нет уж, — согласился Педро, по-кошачьи пофыркивая. — Вот-вот. Война Белоуса, я говорил, показала, что Тенерьюбито мало торговать с пиратами и подпольем, что ослабевшую власть они решили укрепить тотально. У них готов был план по уничтожению пиратов, и, будем откровенны, сорвала его фактически случайность, — развёл я руками. — Которой стал ты сам, — ехидно ввернул Зоро. — Ага, один мальчишка — и планы десятков взрослых опытных стратегов всех воюющих сторон помахали ручкой, — посмеиваясь подтвердил Марко, как непосредственный участник событий. — Да, я ужасен, — горделиво уведомил я, но раздражённо вернул к теме: — Вы будете слушать или нет? — Накама дружно подняли руки, мол, извини, продолжай. Я хмыкнул, зная, что ещё не раз с темы соскользнём, но всё же продолжил: — Так вот, Белоус доживал последние дни и без войны, а уж его смерть от рук Мирового Правительства, разгром его дивизий и союзников… У-у, далеко идущие были планы у Горосэи, с вишенкой на торте, больше символической, чем реально значимой. — Ты о казни Эйса? — уточнила Нами, нагло загрёбшая под себя больше всех подушек, и теперь возлежавшая на них, как королева на перине, не иначе. — Сын Короля Пиратов — пока трон свободен, — подтвердил я. — Такая показуха — так в стиле Мирового Правительства. Но если бы им удалось… Пали бы все. Я припомнил всё, что говорил уже не раз о том, как нас размазали бы, если бы война Белоуса прошла у Мирового Правительства по плану. Одного за другим, не силой, так через родных, оставшихся на островах, про которых дозору, конечно же, было прекрасно известно. А если и не через них — то просто гоняли бы по морям так, что жизнь стала бы невыносимой. И не только ведь о пиратах шла речь, но и о простых жителях островов. Совет Королей-то наверняка тоже перестал бы существовать, потому что короли бы склонились в страхе или были бы убиты. А население… поголовно стало бы рабами буквально. — Помните, как натурально истерил Кайдо, когда говорил, что наша с ним война не оставит Мировому Правительству выбора иного, кроме как начать мировую бойню? — уточнил я у друзей, но больше риторически: конечно, они помнили. Такое вообще сложно забыть. — Предлагал нейтралитет, взаимный отказ от претензий на трон Короля Пиратов… — Давно это было, — покивал Монга, хмыкнув в усы. И хотя прошло всего ничего, а казалось, это было целую вечность назад, и не одна эпоха минула с тех пор. — Кайдо только не понял, что Горосэи всё равно войну бы начали, независимо от исхода нашего противостояния или же его отсутствия, — кивнул я Момонге. — А может, он просто надеялся на то, что разгром морского дозора в войне Белоуса остановит реализацию плана. Но, как мы видим, это не так, — развёл я руками демонстративно широко, мол, смотрите, к чему мы пришли. — Не прошло и полугода с момента создания альянса пиратов, а они уже такое оружие в ход пускают. — Тут я вздохнул: вообще-то ничем хорошим это не пахло, потому что неизвестно было, какие ещё сюрпризы враги могли приготовить для войны. — Ну ладно, допустим, этого они не ожидали, но с момента нашей победы над пиратами Кайдо едва ли прошёл год. Френки, — чтобы найти подтверждение собственным выводам, я обратился к личному специалисту, — вот скажи, как мастер, сколько времени нужно для создания такого оружия от идеи до выстрела? Ты вроде успел бегло изучить чертежи, которые мы с Момо и Смокером притащили? Наш плотник задумался на какое-то время, оторвавшись всё же от фиговины, в которой копался, и что-то подсчитывая в уме. — На разработку, оценку стоимости, поиск материалов и рабочих, создание условий для строительства и само строительство… В таких масштабах лет пять, не меньше, — вынес свой вердикт он. А когда я открыл было рот, чтоб уточнить, предвосхитил: — Даже если была основа, например, чертежи древнего оружия. Хотя не похоже, чтоб тут было задействовано нечто подобное. У механизмов древних были свои особенности, которых я в притащенных вами, — Френк глянул по очереди на меня, Монгу и Смокера, — чертежах не нашёл. Теоретически скорость стройки можно было увеличить, задействовав фруктовиков или разработки вегапанка, но даже так… Ну не меньше трёх лет — это точно. Я хмыкнул. — Ну вот. Пять лет назад я ещё в море не вышел, а только-только собирался это сделать. А три года назад был пиратом-новичком, которого вряд ли можно было счесть настолько опасным, чтоб начать готовиться к войне с ним. — Я хохотнул даже: — Вот таким нехитрым образом мы и сняли претензии ко мне, что, мол, это наши действия не оставили Мировому Правительству выбора, спровоцировав войну. Думаю, тут даже мой папаня, тихо-мирно воевавший на окраинах мира и не лезший на рожон — ни при чём, — задумчиво протянул я. Отец ведь действительно хоть и освобождал королевство за королевством, но напрямую ни Горосэи, ни Тенерьюбито никогда не угрожал. — Как и Роджер, — фыркнул я вслух. — В нашем мире то и дело находились лидеры, встававшие во главе пиратов или преступности или просто обиженных и дававших отпор Мировому Правительству, на протяжении всей истории самого существования Тенерьюбито. Да даже нет, вообще на протяжении всей истории. Но войны таких масштабов они вызывали всего дважды. — Если я правильно понимаю, ты говоришь о восстании самого Д с вашей Королевой и о событиях «исчезнувшей истории»? — спросила Робин, прищурившись: опасалась, что пропустила столь крупные события в книгах. — Ага. Причём будет ещё один век исчезнувшей истории, если мы проиграем, — хихикнул я. — И, как правило, все безумцы, бросавшие вызов миру и чего-то добившиеся, имели и имеют инициал «Д» в имени и принадлежат твоей семейке. Не похоже на совпадение, — хмыкнул Санджи. Но от него несло гордостью в тот момент — гордился, что один из таких был его капитаном. Я невольно улыбнулся. Особенно когда и Бонни высказалась: — Но ничего не поделаешь, если только у клана Д достаточно крепкие яйца, чтоб бросить вызов миру. — Ай-ай, не хорошо льстить капитану, — самодовольно ухмыльнулся я: ничего не мог поделать с гордыней. — В общем, вы, зная о готовящейся войне, решили собрать людей и дать отпор — чтоб был хоть какой-то шанс, верно? — внезапно раздался голос, к которому мы ещё не успели привыкнуть, голос Дампира. Я дёрнулся, подозревая, что новый накама ещё успеет истрепать мне нервы вопросами. Хотя и пока, как говорится, ничто не предвещало. И всё же, обсудить предстояло ещё многое.