Апокалиптические Хроники

— Пашка, держись! — мой крик прорывается сквозь какофонию выстрелов, рыков и чавканий, когда краем глаза замечаю, как на моего напарника налетел один из мертвецов и повалил на землю. Прикладом со всей злости отталкиваю зомби, уже собравшегося схватить меня своей гнилой рукой, и что есть мочи бегу к дерущемуся клубку. За деревьями, среди которых мне приходится петлять, не могу разглядеть ход битвы, и я неожиданно для себя вспоминаю давно забытый «Отче наш». Молюсь Богу, в которого не верю, чтобы он защитил, уберег Пашку от ужасной участи. «Дорогой дневник, сегодня…» Волна бессилия разливается по телу, от напряжения гудят, заплетаются ноги. На миг мне кажется, что я нахожусь в очередном кошмаре, где мне нужно от кого-то убежать, но по воле сна мне это не удается сделать и страшный монстр дышит мне в затылок, приготовившись схватить меня и утащить во тьму. Но реальность отрезвляет разум, когда я забегаю за очередное дерево и наконец-то целиком вижу запыхавшегося Пашку, лежащего под тушей жирного мертвеца. »…сегодня погиб Паша Кравцов…» Я вскидываю ружье, но слишком поздно: зомби делает рывок и впивается парню в плечо. Пашка кричит, а я пускаю твари в спину автоматную очередь. Тот обмякает. Тело под ним не шевелится. Я цепенею. В ушах до сих пор звенит голос Паши. Вдруг я вижу, как его руки медленно поднимаются, упираются в уже окончательно мертвый труп и делают попытку скинуть его. Ко мне словно вновь возвращаются силы и способность здраво мыслить, и я кидаюсь к Паше, стаскиваю с него тело. Мой взгляд падает на его плечо, изодранное в мясо. Меня выворачивает наизнанку судорога, к горлу подходит тошнота. Я никогда не могла без обмороков воспринимать человеческие увечья. «Я была рядом, но не смогла его спасти». — Господи… — голос как будто не мой. Как будто не я в начинающейся панике шарю взглядом по потрепанному бронежилету, словно в нем есть ответ на то, как спасти Пашу: — Тебя нужно к Кузнецову. Нужно остановить кровотечение… перебинтовать, — я натыкаюсь на его глаза, почему-то спокойные, и меня прорывает на настоящую истерику. — Что, что мне делать? — Поцелуешь? — Что… — до меня не сразу доходит смысл сказанного. — Ты совсем идиот?! Какой «поцелуешь»? Ты сейчас сдохнешь! — вырывается у меня. — Не сдохну, а обращусь. Стану чудовищем как в той сказке, помнишь? Ну, Дисней еще мульт снимал по ней… Какой, мать его, мульт… — Если поцелуешь, я обратно из чудовища в прекрасного принца превращусь. А, Саш? — он улыбается во все зубы, кашляет, будто выплевывая воздух. — Вдруг сработает? Тоже мне прекрасный принц… Грязный, в рваной одежде, да еще и покусанный. Я не произношу этого вслух, потому что чувствую, как дрожит нижняя губа, как глаза щипит от подступивших слез. Его лицо становится вмиг серьезным, и он хрипит: — Беги, придурешная… Я не двигаюсь. Не могу пошевелиться. Как я могу его оставить? После всего, что мы вместе пережили? И все вот так вот закончится? Но когда его глаза устремляются в небо, а тело начинает сотрясать конвульсии, я срываюсь с места. Бегу до самых стен пансионата, не оглядываясь. «Ты будешь самым обаятельным чудовищем, милый Пашка».