Жизнь ломает людей без шума, без криков, без слез, незаметно
Жизнь — театр со спектаклем, удивительное место, обречённое сгинуть в пучине бессмысленных страданий и чёрных, грубых поворотных мгновений, которые станут толкать к пропасти, располосуют кожу на теле в кровавые, ужасные лоскуты безграничной боли и страданий. Жизнь — проклятый, гниющий изнутри подлых мыслей Демон, ужасное создание и поток скверного водопада. Жизнь — очередное испытание, не пройдённая игра и огромное, высокое каменное препятствие, полное горьких, обжигающих и рвущих все положительные чувства слёз. Жизнь, словно тёмный монстр, сидящий под кроватью и ждущий маленького, наивного ребёнка — монстр, что затащит в издевательском жесте в свой тёмный порочный мир, станет глумиться, испытывать на прочность, как молот об наковальню. Жизнь — беспощадный хищник, тот самый, что сидит в кромешной тьме гремучего, глубокого и густого леса, сверкает янтарными глазами и рычит гулко, с оскалом белоснежных зубов. Ждёт — ждёт добычу, ждёт того, в чью плоть будут вонзены ядовитые клыки и бесконечное желание обладать истинной магией контроля над всеми. Лёгкого завершения спектакля нет и не будет никогда. Тяжёлые цепи опутают конечности и не пустят со сцены, станут держать до последнего, потому что роскошный, обитый алым бархатом зал полон прекрасных зрителей, чьи глаза наблюдают с давящим упоением и восхитительным восторгом за чужой жизнью. Играй! Играй, словно в последний раз! Заставь всех аплодировать громче обычного! Заставь их встать со своих мест и бросить на сцену букет великолепных, пышных, ранящих своими острыми шипами чувственное сердце, роз. Заставь, иначе всё, что осталось далеко за спиной, в пустую. Лёгкого завершения спектакля нет и не будет никогда. Отпустит, позволит вдохнуть с облегчением и радостным блеском в глазах лишь тогда, когда смертельно острый клинок вонзится прямо в пылко бьющееся сердце, уничтожит мысли и погубит душу грязными помыслами. Не станет преследовать и дышать в затылок, улыбнётся и покинет взор в момент, когда чёрная сущность пугающего страха появится на горизонте, когда солнце бросит последние лучи своего блаженного тепла на лезвие клинка в груди. Спектакль завершён, просим зрителей покинуть зал, жизнь обыграна, настала очередь смерти тянуть за ниточки.Смерть — это покой, легкость… жизнь труднее
Столько боли, страданий, нескончаемых слёз и попыток понять, найти ответ и выбраться из тёмной дыры. Но ведь не всегда жизнь бывает такой. Какой? Лёгкой, свободной, не томящей в себе никаких подвохов и смертельных исходов. Жизнь порой бывает наполнена яркими красками, приятными ароматами и светлым небом над головами прохожих. Такая жизнь необходима, мнима надеждой и лёгким шлейфом приятного, того самого, что не даст сойти с дистанции и сгинуть в пучине ядовитых событий. Жизнь способна быть мягкой, будто облако и сладкой, словно зрелая вишня. Всё произошло, будто огромный вулканический взрыв, свалилось на голову тяжёлым обстоятельством и бесконечной стеной серого дождя. Никто из них не знает всей глубины, что таится за потоком сильного ветра. Никто. Оборвав реальность, в душе зарождается маленькое зёрнышко чего-то гнилого и горького, словно слёзы, что застряли в глотке неприятным комом. Произошло то, чего не ожидал никто. Абсолютно. В то утро, стоя в тёплой комнате, Минхо сжимал Джисона в объятиях крепче обычного, с каким-то остервенелым желанием запомнить его каждой клеточкой своего тела, поделиться частичкой души и отдать одно из своих сердец, лишь бы у мальчишки осталось хоть что-то, связанное с его бесконечной любовью и мнимой, заполняющей всё внутри, тягой. Минхо слышал лишь шумное дыхание и стук сердца о хрупкие рёбра, чувствовал крепкую хватку пальцев на своей рубашке и желание, с которым Джисон заглядывал в его глаза своими сверкающими от слёз и непонятных терзаний, сидящих глубоко внутри. Минхо выдохнул, свёл брови к переносице и скривил губы от ужаса, что лег на плечи, будто каменная глыба, извлечённая со дна океана. — Ничего не говори, прошу тебя, помолчи, — джисонов голос звучит тихо, надрывно, со всхлипами, его ресницы мокрые, а щёки красные. Он плачет, жмётся к любимому существу ближе и пытается собрать мысли воедино, понять и осознать, но перед глазами лишь белая пелена и чувство потерянного. Не нужно лишних слов, чтобы понять друг друга, лишь взгляды и прикосновения, что оседают на душе необходимой нежностью и трепетным бархатом. Не нужно ничего, лишь любовь и отведённое время.В одном часе любви — целая жизнь
Отдать душу, сердце, весь внутренний мир, что сжимается с каждой секундой от необъятной тревоги. Хочется сбежать, раствориться в потоке быстрой реки и забыть — забыть всё ужасное, гнилое и терпкое своим страхом. Они стоят, запоминая эти объятия, вот так, до малейшей детали. Джисон кривит губы в усмешке, смаргивает хрустальный бисер ресницами и утыкается носом в изгиб чужой, всё такой же тёплой шеи. Минхо от чего-то кажется, что ещё секунда, и он растворится, пропадёт, оставив после себя лишь слабое упоминание. Ещё секунда, и пламя, полыхающее внутри, сожжёт его. — Ты же вернёшься? — Джисон отстраняется на мгновение, смотрит из-под опущенных ресниц и касается дрожащими пальцами чужой щеки. Ещё секунда, и они оба погибнут от тянущей боли в груди. — Пообещай, что вернёшься! — Я вернусь, обязательно, вернусь за тобой, только подожди немного, прошу тебя, — Минхо чувствует, как медленно сходит с ума, как момент разлуки давит на плечи, заставляя осесть и схватить сверкающий лучик надежды. Джисон сглатывает горький ком, вздёргивает подбородок и сжимает челюсть, смотрит печальным взглядом и кусает дрожащие губы в попытке заглушить рвущийся наружу крик. Он пальцами цепляется за чужие плечи, чувствует тёплую ладонь на своём лице, видит лишь мягкую улыбку и печальные, любимые, сверкающие глаза. Внутри что-то стремительно трескается. — Не плачь, Джисон, пожалуйста, только не плачь, — Минхо сглатывает, утыкается своим лбом в чужой, втягивает носом воздух и ласковым взглядом касается всего Джисона, — мне больно, я погибаю, твои слёзы ранят меня. Обещаю, я вернусь, совсем скоро, вот увидишь. Ты веришь мне? Джисон всхлипывает, быстро стирает рукавом рубашки слёзы, и кивает, лишь сильнее сжимая плечи Минхо своими пальцами. — Иди, прошу тебя, уходи, — Джисон выныривает из объятий. — Минхо, иди, я не выдержу и секунды больше! — едва ли не крича, мальчишка зажимает ладонью рот, смотрит стеклянным взглядом и дрожит. — Иди. — Я люблю тебя, — последнее, что говорит Минхо, прежде чем спрыгнуть с подоконника, теряясь среди высоких деревьев. — И я тебя, очень сильно! — и он плачет, оседая хрупким телом на пол.***
Нынче пылкий, горящий множеством огней, взгляд стал похож на сплошное серое дно. Взгляд, да, тот самый, который так правильно сверкал внутренними звёздами, счастьем огромной вселенной и радостью пылкого солнца, погас в одно мгновение. Человек перестал существовать, покинул планету, с головой опустившись в неприятную тоску — тоску, что с каждым новым днём вторгается в сознание всё новыми и новыми вспышками рождения звезды. Целый мир освещали его глаза. Джисон перестал плакать, вытер последнюю слезинку со щеки ещё в то утро, когда, неприятный, пронзающий до самых костей холод коснулся кожи и вернул в реальность, ту самую, которая не приносит никакого удовольствия, как раньше. Реальность — глубокую бездну тёмного ужаса и страха. Джисон всё отдаст, лишь бы вот так, проснувшись утром, понять, что всё произошедшее когда-то было сотворённым Демоном сном. Проснётся и зажмурится от лучей утреннего солнца, которые, мягким пером легли на лицо. Проснётся, а в голову тут же прилетит понимание, что Минхо никуда не уходил, что он, всё такой же любимый, гуляет по лесу и ждёт, ждёт, ждёт. Но… Всего этого не произойдёт больше никогда. Не приснилось, не привиделось, взорвалось, будто метеорит. Нет, нет, нет, нет! Так… почему, зачем, за что? Как там говорят? Мальчики не плачут? Ерунда. Джисон выдыхает, прижимая к груди ноги, и укладывает подбородок на острые коленки. Сквозь ресницы, пустым серым взглядом, он смотрит на то самое оригами птицы с глазками бусинками, касается пальцами и едва ощутимо, чтобы только отогнать все убеждения иллюзии, оглаживает бумажные гладкие крылья. Поджимая сухие губы, Джисон кривится, опускает взгляд и чувствует неприятное щемящее чувство глубоко внутри, будто острыми клыками был отгрызан кусочек сердца, тот самый, в котором хранился лучик всепоглощающего счастья. А дождь за окном продолжает ложиться на горизонт толстым серым покрывалом. Словно уничтожая любую надежду, он приносит с собой холод, мерзкое ощущение одиночества и горечь утраты будущего, того самого, что виделось приятным, ярким, радужным и счастливым. Будущего, которого не будет. Джисон предаст собственное решение, если сейчас, с минуты на минуту, позабыв обо всём на свете и окунувшись в ощущения, он вновь заплачет, покажет себя слабого, открытого, уязвимого для гнилых помыслов и жуткой пелены горького осадка. Не плачь, не плачь, не плачь! Джисон всхлипывает, цепляется зубами за нижнюю губу и запрокидывает голову назад. Жгучей болью горящей злости и дикой обиды он сжимается, вплетает пальцы в волосы на затылке и позволяет приглушённому стону сорваться с губ. Не плачет. Боль, та самая, которую зовут неприятной и убивающей, заполняет всё внутри, каждый миллиметр мыслей и сердца. Выдохнув, Джисон присаживается на край постели, обнимает себя за тонкие плечи и раскачивается из стороны в сторону. Дождь за окном шумит, бьётся о крышу дома, превращает землю в одно сплошное грязное месиво, а надежду — в забытую дымку жжённого дерева. Мёрзло, мерзко и неприятно. Что это? Страх? Но откуда, почему, от чего? Джисон вздрагивает всем телом в момент, когда скромный стук в дверь разносится по всей комнате и тихое материнское: «Джисон, к тебе можно?». С губ срывается хриплое: — Да, проходи. Вот она, стоит на пороге, пальцами одной руки цепляется за пальцы другой. Скромная улыбка цветёт в уголках её губ, взгляд, всё такой же тёплый и любящий, цепляется за серый летний пейзаж, а Джисону от чего-то становится совсем нехорошо. Мама… Она не делает вот так вот. Она не смотрит вскользь и не заламывает свои тонкие пальцы в нервном жесте. Она открывается при каждой встрече с собственным сыном, словно книга, которую прочесть может всякий желающий. Сейчас как-то по-другому, как-то странно и сжато, будто… Будто есть что-то, что она скрывает, таит в своих мыслях и не желает делиться этим. Джисон понимает, что лишь от подобных мыслей, в любую из предстоящих секунд жизни, внутри произойдёт нечто совсем необъяснимое человеческому разуму. Он сломается, вот так, шагнёт в пропасть и сломается. — Джисон, я бы хотела тебя кое с кем познакомить, — женщина расправляет невидимые складки на фартуке и делает маленький шажок в сторону. Джисон смотрит из-под ресниц, выдыхает и, резко подняв глаза, встречается взглядом с мутным серым, но какими-то слишком пронзительным, будто у ястреба, взглядом пожилого мужчины. Морщины на лице принимают чёткие очертания, глаза сужаются, а сам он улыбается широко и открыто. — Не нужно, миссис Хан, я вполне могу и сам представиться молодому человеку, — хриплый голос, словно мороз, что въедается в кожу. — Меня зовут Уильям. Исполняющий и занимающий должность Короля нашей страны, — мужчина кланяется головой и заводит руки за спину. — Очень приятно, — Джисон опускает взгляд, — Хан Джисон. — Я знаю, — и вновь улыбается, — потому что пришёл именно к тебе с очень неординарным заявлением, — мальчишка вздёргивает бровь, цепляя зубами нижнюю губу. — Понимаешь, Джисон, у нашей страны нет официального Короля. Так случилось, что по воле обстоятельств ему необходимо было уехать, далеко и очень надолго, ещё до твоего рождения. Понимаю, это информация для тебя кажется ненужной и совершенно посторонней, но, ты пойми, настали, так сказать, тяжёлые времена, когда стране как никогда нужен правитель. — Только не говорите мне, что Вы сюда пришли только для того, чтобы всё мне это сказать, — Джисон хмурится, смотрит в глаза пожилого мужчины и кусает губы, ощущая неугомонные взрывы глубоко внутри, там, где бьётся сердце. — Нет, не только за этим, — мужчина хрипло смеётся и гладит свою густую седую бороду. — Твоя матушка тебе этого не говорила, и на то были свои причины. Мы знакомы давно, с тех самых пор, как Его Величество правило страной, — Джисон бросает взгляд на свою маму, которая стоит, слегка сжав пальцами фартук. — Король оставил после себя наследника, приказав после рождения отгородить его от престола и оборвать все имеющиеся нити. Приказал обеспечить ему спокойную жизнь подальше от города и дворца. Его Величество не хотел, чтобы его отпрыску угрожала опасность, чтобы судьба была, подобна его. До определённого момента. — Я Вас не понимаю, простите. — Хан Джисон, Вы истинный наследный принц престола!***
«Коронация принца Фиора пройдёт строго установленным правилам» © «Ежедневный вестник» 1ххх г.
***
«На данный момент, небо над нашими головами чисто. Границы не подвергались нападению, а столица, после атаки небесных тварей, плавно переходит в свой прежний режим» © «Новости Фиора» 1ххх г.
***
«В ночь с двадцать первого по двадцать второе августа скончался Король драконов. Причина смерти неизвестна. По решению Совета и согласно воле самого Короля, престол будет передан следующему по силе своей и могуществу представителю нашей расы — Ли Минхо» © «Небесные новости» 1ххх г.
***
— Мам, я всё ещё не понимаю, отказываюсь, это так… Так странно, — Джисон взглядом бегает по своим покоям. Не привыкший к такой роскоши, он сжимается, пытаясь ускользнуть от всего разом и незаметно. — И тебя я тоже не понимаю. Как? Просто как? Объясни, умоляю тебя, — у Джисона во рту приторно-горький осадок обиды мешается с желанием разобраться во всём, понять, расставить всё по необходимым полочкам и, при возможности, вздохнуть спокойно. Женщина сидит в глубоком кресле и наблюдает с тяжёлым, серым, едва ли не безжизненным взглядом за сыном. Чувство вины вгрызлось в плоть своими ядовитыми клыками, заставило прочувствовать досконально, цепляя каждое нервное окончание, за ниточки дёргает, словно кукловод. Миссис Хан дурно от своего же проступка. Нужно было раньше рассказать, намного раньше, чтобы сейчас не было той самой пелены неловкости и страха перед неизвестным. Та самая жалость, что не даёт сделать и шага в сторону. Тишину нарушает лишь глубокое дыхание Джисона и шум ветра, что пробирается с распахнутого настежь балкона. — Да, Джисон, он был и остаётся твоим родным отцом, — женщина неуверенно касается большого камня на кольце кончиками пальцев, обводит по контуру и выдыхает, на секунду прикрывая уставшие глаза. — Мы познакомились за четыре года до твоего рождения. Тогда, гуляя по лесным окрестностям, он показался мне совершенно обычным, простым и по-человечески обыкновенным. Да, признаюсь, симпатия вспыхнула сразу, и с его стороны ощущалось то же самое. Я была и остаюсь уверена в этом. Полюбила ли я его сразу? Нет. Но вот он, твой отец, твердил о любви ко мне каждый день, при каждой нашей встрече, будь она случайной или же наоборот. Вот как сейчас помню, стоит и ждёт, а у самого в руках небольшой букетик, на лице улыбка и глаза сверкают ярко-ярко. Я и полюбила, а он рассказал всё, что только смог. Испугалась ли я? Нет. Разлюбила? Нет, — она выдыхает, а Джисону делает совсем уж тоскливо от той улыбки, что цветёт на материнских губах. — И вы поженились, — Джисон утверждает, заламывая пальцы. — Да, и мы поженились. Признаюсь, я безумно скучала, когда Его Величество отлучался по делам, и именно в такие моменты задумывалась, за что он или я смогли полюбить друг друга? — Смогла понять? — Нет, даже за столько лет не смогла. Понимаешь, любовь приходит не сразу, нужно время, порой даже много времени, а потом ты начинаешь видеть в человеке все его положительные качества, чувствовать непреодолимую тягу и желание поскорее оказаться рядом с ним, обнять и поцеловать. Возможно, сама судьба свела нас вместе, точно не знаю, но я действительно полюбила его очень сильно и не собиралась бросать никогда, иначе сердце напрочь было бы разбито. — Только не говори мне, что ты… — Джисону от чего-то кажется это крайне знакомым, тем самым, что не передать словами, нужно лишь почувствовать, тогда всё поймёшь. — Да, Джисон, я полюбила далеко не человека, — миссис Хан ласково улыбается, поднимается со своего места и подходит к сыну, присаживаясь рядом. Тонкие пальцы нежно касаются джисонова затылка, перебирая отросшие пряди. — Я полюбила того, кого любишь ты сам, — а во взгляде столько любви, что Джисон расплавиться готов прямо здесь, в эту же секунду. — Но как ты поняла? — он шепчет, накрывая материнскую ладонь своей, едва ощутимо сжимая. — По глазам, дорогой, по глазам. В тот день ты смотрел на него так же, как когда-то твой отец смотрел на меня. Спутать этот взгляд не возможно ни с каким другим, поверь мне на слово. Рано Джисон выдал себя, очень рано, но, как бы то ни было, он не жалеет, потому что любовь, его собственную, сильную и нерушимую, невозможно скрыть даже за тысячью масками безразличия и леденящего холода. — И, что ты думаешь? — Джисон аккуратно смотрит из-под ресниц в глаза матери, наблюдая тонкую морщинку меж бровей. Женщина о чём-то плотно задумывается, цепляя зубами нижнюю губы и выдыхает. — Думаю, что ты полюбил не того, кого следовало, — слова ледяной потоком обрушаются на голову. Джисон смотрит, не моргая. Сухие губы едва заметно подрагивают, а внутри огромное цунами зарождает неприятные чувства. Полюбил не того? Мальчишка глуповато тянет уголки рта вверх, а стон негодования вырывается из глотки, прячась в тёмных углах комнаты, словно ночной кошмар. Мысли путаются в один большой комок давящей боли; монстр, что дремал всё это время, просыпается, чтобы оскалить клыки, обнажить когти и уничтожить в один прыжок. Джисонов кадык дёргается в момент, когда он сглатывает горький осадок непонимания и жгучей обиды, мягко отстраняется, поймав взгляд матери. Качнув головой, Джисон зажимает коленями ладони. Горбится в спине. Маленький, он всё такой же слабый, боящийся сделать лишний шаг в сторону, вечно ищет поддержку в ком-то и порой не понимает, зачем ему такая жизнь. — Но, я не выбирал, кого полюбить, ты же сама понимаешь, — тяжёлый и тихий шёпот ложится на материнское сердце горящим клеймом. — Это всё оно! — Джисон прикладывает ладонь к сердцу. — Это оно его выбрало! Нельзя заставить себя любить того, кого любить совершенно не хочется. Любовь приходит сама, без стука и разрешения, вторгается в сердце, словно цунами безграничной мощи и остаётся там надолго. Навсегда. — Я понимаю, Джисон, я это прекрасно понимаю, — миссис Хан прикладывает свою ладонь к напряжённой спине сына, — но в то утро я увидела то, о чём боялась сказать. Его глаза, понимаешь, они не отражали тепла и самой обычной доброты. Я на секунду подумала, что в нём и души нет, но заметив твою влюблённость, решила промолчать. Согласна, оболочка очень красивая, потрясающая, но изнутри он не светился. Я знаю, о чём говорю, Джисон. Рано или поздно он бы предал тебя, если уже не. — Зачем? — Джисон касается кончика пальцев своих щёк и лишь сильнее горбится. Что это? Пустота? Но почему сердце так неугомонно бьётся и не даёт вдохнуть глубже? — Зачем? Ты хочешь, чтобы я обиделся на тебя, мама? — Просто спроси его в следующий раз, хорошо? — женщина наклоняется и целует сына в макушку. — Непременно, — шепчет Джисон. Мама выходит из покоев. Джисон не станет тешить себя глупостями, убеждать в обратном и поддаваться крушащим эмоциям. Он взрослый и волен делать всё, что придёт на ум, но ситуация, словно ледяной айсберг, настигает неожиданно схваткой, решает сравнять силы и вынудить пойти навстречу, чтобы проверить кто первый во всём. Джисон не станет поддаваться эмоциям. Не хочет. Простое человеческое желание, что обнимает всего целиком и успокаивает. Желание, что сильнее обычной, несравнимой ни с чем прихотью. Закрыв глаза, он вспоминает. Вспоминает все минувшие события. Зависит ли от этого его жизнь? Нет. Позволит ли понять? Нет. А что тогда?! Джисон просто вспоминает, вот так, лежа на спине, он вдыхает крупицы прошлого, словно дорогую золотую пыльцу, купается в ней и тянется руками к этим самым воспоминаниям. Обнять, приласкать и утонуть с головой, погрузиться в забвение печальной пелены. Захлебнуться. Глупость, глупость, глупость, глупость, глупость, глупость, глупость, глупость, глупость. Весь мир — это одна сплошная, огромная, бесконечная глупость, которая утягивает в свои сети. Джисон запутался, поранился об острые нити. Скованные конечности не двигаются, дышать нет возможности, а перед глазами лишь печальный образ его коронации. Он захлёбывается. Желание разорвать ненавистные оковы с каждым новым разом уничтожает всё сильнее и сильнее. Слабый, Джисон, ты всё такой же слабый, никчёмный и глупый мальчишка! — Ты же веришь ему, да, Хан Джисон? — твердит сердце. — Веришь, конечно же веришь. Не можешь не верить, зря я усомнилось. Любишь, сильно любишь. Этого достаточно. Из глотки вырывается сдавленный стон. Душу пронзает тысяча острых осколков внезапно разбившейся веры на светлое будущее. Уже не будет, как прежде, никогда не будет. Джисон знает это. Джисон выходит на балкон. Перед ним, буквально на ладони, весь город полный огней и неизведанных уголков. Перед ним обязанность оберегать этот город и всю страну, что простелилась на тысячи, на сотни тысяч километров во всех направлениях света. — Боже мой, дай сил, прошу тебя, — слова тихим шёпотом срываются с губ, а попутный ветер уносит их далеко-далеко. — Джисон, — голос, совсем рядом. Мальчишка вздрагивает, ощущая, как сердце в груди стучит с пылким рвением раздробить рёбра в порошок. Он поднимает глаза и замирает. Внутри переворачивается весь мир, всё, что он так долго выстраивал — рушится в мгновение ока лишь от пересечения взглядов. Глупый, совсем-совсем, раз не дышит вовсе, боясь, что Минхо перед ним совсем не Минхо, а иллюзия, которая явилась, дабы уничтожить окончательно. Прикусив изнутри щёку, Джисон делает шаг, другой, третий, касается дрожащими пальцами протянутой ему руки и падает безжизненной куклой в чужие объятия. Минхо прижимает к себе как можно ближе, зарывается пальцами в мягкие волосы на затылке и утыкается носом в изгиб шеи. Ему так, чёрт возьми, не хватало! Не хватало Джисона, его прикосновений, его лучистых глаз и яркой, слепящей улыбки, от которой кровь стынет в жилах, а желание бросить весь мир у чужих ног цветёт майским цветком. Если это не любовь, то что тогда, мама? Подлость, ненависть, неприязнь? — Я же обещал, — Минхо заглядывает в любимые глаза и кладёт ладонь на щёку. Джисон ластится, словно кошка. — Обещал, помнишь? — словно не веря в происходящее, Минхо сглатывает и улыбается, от чего звёзды теряются на дне его глаз. — Помню, всё помню, — неловко ускользая из объятий, Джисон замечает полный непонимая взгляд. Он ломается. — Пожалуйста, сможешь ли ты ответить мне на один вопрос, Минхо, всего один? Минхо пытается удержать его, но чужая ладонь покидает его собственную, оставляя после себя лишь след забытого, потерянного и холодного. Что? Он делает шаг вперёд, но Джисон выставляет ладонь перед собой.Нет, прошу тебя, не надо, Джисон, умоляю.
— Я постараюсь, всё, что хочешь, — Минхо, поймав чужой взгляд, замечает нечто, что объяснить невозможно. Джисон не улыбается, не смеётся и не смотрит с нежностью. Его лицо выражает полную серьёзность, а в глазах бесконечная тоска и печаль, от которой больно и невыносимо внутри. Он неловко поджимает свои сухие губы, тянет уголки вверх и, кажется, вот-вот упадёт в пропасть, не оставив и частички себя прошлого. — Скажи, — в голосе слышатся слёзы, но Джисон упорно держит их в себе, — ты ведь знал о нападении? Верно? — Джисон с силой впивается ногтями в кожу ладоней.Да, я знал, Джисон, всё это время знал. Прошу, остановись, ты же… Больно, Джисон.
— Прости, но речь не о том, — мальчишка касается ладонью своего лба. Что же происходит? — Что было в твоей голове, как только мы встретились? Минхо, всё же произошло не случайно? Просто, пожалуйста, ответь, не лги, иначе сделаешь ещё больнее, — Джисон делает маленький шаг вперёд, наблюдая за тем, как плащ Минхо колышется от ветра. — Ты скрывал что-то от меня?Умоляю, не разбивай мне сердце!
— Откуда такие мысли, Джисон-и? — Минхо пытается поймать чужой взгляд, но мальчишка упорно отводит его, одними губами шепчет не ври, Минхо, и опускает руки. — Я не хотел в тебя влюбляться, не хотел сближаться и тонуть в тебе каждый божий раз, как видел. Но ты заставил себя полюбить, — Минхо закусывает губу острыми клыками, не сводя глаз с Джисона. — Всё, что мне было нужно, так это найти наследника, ребёнка, которого оставил после себя на этой земле бывший правитель. Найти и, по возможности, убить. Так было обговорено и решено в нашем мире, потому что не может отпрыск того, кто предал свой народ сотню лет назад, ходить и жить вообще. Помнишь нашу вторую встречу? — Джисон кивает. — Тогда я сказал, что ты странно пахнешь. Много мозгов не потребовалось, чтобы понять и расставить всё по полочкам. Мне нужно было убить тебя. — Но ты не сделал этого, — заканчивая за Минхо, Джисон уже не знает, о чём думать. — Не сделал, потому что обычная симпатия переросла в любовь. — Зря, — Джисон шепчет, а хрустальные крупицы чувств срываются с ресниц, разбиваясь о каменный пол. — Зря полюбил, Минхо, не нужно было этого делать. — Что ты такое говоришь? — Минхо подходит вплотную и сжимает хрупкие джисоновы плечи пальцами. — Почему, почему, Джисон, почему? Не говори глупостей, я сам этого захотел. Мои сердца выбрали тебя, как ты это не поймёшь? — Минхо укладывает ладони на алые щёки, заставляя посмотреть себе в глаза. — Ты мне стал дороже всего на свете, Хан Джисон.Умоляю, не делай больно, пощади…
— Я люблю тебя, Минхо, всегда буду любить, — Джисон приподнимается на носочках и оставляет лёгкий, нежный, полный тоски поцелуй на губах Минхо, — прошу, прости меня.…иначе…
— За что? — Минхо всеми силами пытается уцепиться и остановить, оставить подле себя и не дать уйти, но Джисон ускользает, будто тёплый ветер или приятные мысли — ускользает, так и не дав надежды на лучшее. — Но нам не стоит пока видеться, — он плачет, слыша, как трескаются чужая душа и сердце.…я умру без тебя!