Michael Jackson — Scared Of The Moon
Полтора года спустя
– Я дома! — негромко оповещает Юнги, переступая порог. Квартира встречает привычной тишиной, когда Юнги возвращается из университета очередным поздним вечером, не забыв по пути заскочить в магазин за мороженым для одного взрослого ребёнка, который, наверно, давно уже видит десятый сон. Эту квартиру купили родители Юнги этой зимой, и двое парней вскоре заехали в неё вместе, конечно, не без препираний младшего. – Из-за меня тебе приходится оставлять родителей! – Я давно хотел от них съехать. Но теперь я могу жить не один, а вместе с тобой. Сама квартира была однокомнатной, с небольшой кухней и ванной, а также небольшой переходной комнаткой, которая отгораживалась от кухни перегородкой. Туда поместились только диван и книжный шкаф, но они часто проводили там время, отдыхая после тяжёлого рабочего дня. Совсем недавно наступил март, принося с собой первые тёплые солнечные лучи и просыпающуюся после зимней спячки природу. Погода на улице стояла потрясающая, так что Мин планировал попробовать вытащить своего парня погулять, хоть ненадолго оторвав того от учёбы. Юнги решил не заходить в ванную, а сразу направился в спальню, по пути забросив мороженое в морозилку и начиная раздеваться. Уже войдя в комнату, он услышал шорох из-под одеяла и уловил глазами чужое шевеление. – Не спишь? — спрашивает Юнги шёпотом, отходя к шкафу за сменной одеждой. В ответ раздаётся только тихое мычание. Всё-таки разбудил, однако Мин не может сдержать улыбку, представляя себе недовольную мордашку и припухшие после сна губы. Закончив с переодеваниями, старший осторожно ложится рядом и цепляет рукой одеяло, чтобы забрать немного себе. Но Чимин вцепляется в ткань мёртвой хваткой, вызывая смешок у Юнги. – Не будь жадиной, солнце. Он пробует снова, но чужие пальцы не собираются поддаваться, младший по-прежнему лежит под одеялом, накрывшись с головой. – Ты так задохнёшься, — хихикает старший, пробуя повернуть завёрнутого в кокон мальчишку лицом к себе и дать тому наконец доступ к воздуху. Едва слышимый всхлип окатывает Юнги ледяной водой, всё его тело вмиг напрягается, словно струна. – Чимин, — пробует ещё раз. Яростное качание головой под одеялом. Юнги спрыгивает с постели и включает свет, тут же подходя к младшему с другой стороны. Он приседает на колени перед кроватью и старается звучать как можно мягче: – Чимин. После очередного отказа Юнги больше не выдерживает. Он рывком сбрасывает с младшего одеяло. Чимин подтягивает ноги к груди и судорожно прикрывает руками шею, в его глазах начинают собираться слёзы, и эта картина относит Юнги на полтора года назад, когда он увидел эти слёзы впервые и пообещал себе, что больше никто и никогда не заставит его мальчика плакать. – Убери руки, Чимин. Пожалуйста. – Ю-Юнги, не надо... Давай просто ляжем с-спать, мм? Мин делает вид, что соглашается, и привстаёт с пола, отходя чуть назад. Когда Пак хочет перевернуться, он чуть опускает руки, и Юнги пользуется мгновением, хватает чужие руки и нависает сверху, прижимая Чимина обратно к подушке. Теперь он может рассмотреть, в чём дело. В том месте, где голова переходит в шею, тёмно-синими змеями горят полосы, оборачивающие её, словно кольцом. Вверх по шее идут ужасные пятна и царапины от ногтей с засохшей кровью. Миллион мыслей вертится в голове, но не за одну из них Юнги не может зацепиться. Всё просто плывёт перед глазами, а вслед за шоком поднимается волна ярости. – Кто это сделал? — спрашивает Юнги, сдавливая мягкую кожу на запястьях младшего. Молчание Чимина выводит его ещё больше. – Ты ходил в школу? Над тобой снова издевались? Чимин намеренно избегает прожигающего яростного взгляда и продолжает судорожно мотать головой. – Ответь мне сейчас же! — рявкает Юнги. – Что случилось? Кто тебя обидел? – Мне б-больно... Старший только сейчас замечает, как тело Чимина содрогается в подступающей истерике. Он испуганно отпускает чужие руки, понимая, что сжал слишком сильно. Чувство вины охватывает его с головы до ног, и смотреть на Пака, потирающего запястья от боли, выше его сил. – Прости, Чимин-и, я не специально... Мне очень жаль, я... И только теперь, когда его взгляд снова становится ясным, Юнги понимает. Это не просто полосы и пятна на шее, какие бывают от ударов. Это следы. Следы удушья. Догадка молнией простреливает в голове, отдавая болью в висках. Юнги кажется, что его сердце останавливается. Нет, этого не может быть... Этого просто не может быть! – Чимин, это... Скажи мне, что это не то, о чём я думаю. Скажи мне, что я ошибаюсь. Русоволосый молчит и прикусывает губу в попытках приглушить рвущиеся наружу рыдания. Он переворачивается на живот и глушит всхлипы в подушке. Юнги хочет прикоснуться, запустить руку в непослушные волосы, успокоить, но останавливает себя, не зная, имеет ли сейчас на это право. Он не знает, что делать. От собственной беспомощности хочется взвыть, потому что он не хочет потерять Чимина снова. Но, кажется, он теряет его прямо сейчас... – Уходи, Юнги, — шепчет Чимин, чуть приподнимая голову. Его блестящие от слёз глаза смотрят куда-то мимо старшего, будто сквозь него. – Чимин, давай поговорим. – Я хочу побыть один, — в голосе младшего проскакивают тяжёлые нотки, говорящие о том, что спорить с ним бесполезно. – Оставь меня одного. Юнги колеблется. Он понимает, что нужно что-то сделать, сказать, но не знает, что именно. С таким Чимином он не знает, как себя вести. События на набереженой прошли для него, как в тумане. Тогда Мин действовал наобум, слишком напуганный, чтобы думать. Но тогда и Чимин был на эмоциях, и хватило обычной песни, чтобы успокоить бурю в его голове. Сейчас всё совсем по-другому. Сейчас Юнги нужно знать, в чём дело, чтобы помочь. Но младший не хочет говорить, отталкивает. Стоит ли надавить? Или так будет лишь хуже? Но ведь он не может просто уйти... Или может? Должен ли? Как будет правильно? Юнги просто-напросто не знает, и от этого осознания его ломает, разворачивает душу, бьёт по самому больному. Видеть слёзы Чимина просто невыносимо. Пересилив себя, Мин поднимается и идёт к выходу из комнаты. Перед тем, как щёлкнуть выключателем, он обводит комнату более внимательным взглядом: перевёрнутый стул прямо под небольшой подвесной люстрой, которая висит не так ровно, как должна. Крюк давно пора было заменить, но прямо сейчас Юнги может думать только о том, что, возможно, слабое крепление люстры как-то поспособствовало тому, что у Чимина не получилось... Даже это слово не хочет слетать с языка, не хочет оставаться в мыслях. Юнги всё ещё верится в это с трудом, но сомнений больше не остаётся. Чимин пытался повеситься. – Обещай, что мы поговорим завтра, – разбито шепчет Юнги, стоя в дверях. – Я ничего не могу тебе обещать. И почему-то эта фраза говорит Юнги куда больше, чем должна бы. Чимин имеет в виду не только разговор. Младший больше ничего не добавляет, и Мин, едва переставляя ноги, плетётся на диван рядом с кухней. Ложится прямо так, не расправляя его. Сегодня ночью он всё равно не уснёт. Ворох мыслей ему не позволит. Если бы Юнги подождал ответа чуть подольше, то услышал бы тихий, пронизывающий ночную темноту голос, звучащий слишком ядовито: – Лучше бы я задохнулся...* * *
Как и ожидалось, Юнги не смог сомкнуть глаз ни на мгновение. Он думал так много, что его голова трещала по швам от догадок, предположений, самокопания и груза вины, который ощущался как никогда сильно, давил на плечи не просто камнем, а самым настоящим Эверестом. Слёзы давно высохли, оставляя только тоненькие дорожки на щеках. Ещё никогда Юнги не ненавидел себя так сильно. Ещё никогда прежде не боялся кого-то потерять. Он обещал Чимину, что спасёт его. Что у них всё будет хорошо. Что не будет больше ни боли, ни страданий. Но он нарушил его. Нарушил настолько, что Чимин предпочёл покончить с собой в их квартире, не дожидаясь объяснений и извинений. По правде говоря, Юнги не знает, что сделал не так. Но уверен, что вина целиком и полностью лежит на нём. Юнги пропадал в университете и на подработке круглыми сутками, приходя домой уставшим и раздражённым. Быть может, он случайно сказал Чимину что-то лишнее, обидел его, задел старые раны или, куда страшнее, оскорбил, сам того не замечая. Чимин был переведён на домашнее обучение по собственной инициативе, не желая больше видеть своих бывших одноклассников и как либо взаимодействовать с ними. Он полностью погряз в учёбе, отрезав себя от внешнего мира. Подготовка к ЕГЭ сильно выматывала его, но он никогда не жаловался, не щадил себя. Иногда Юнги приходилось подмешивать снотворное ему в чай, чтобы оторвать от книг и ноутбука. У Чимина были проблемы со сном, и Юнги предлагал сходить к врачу, но тот отмахивался, говоря, что его мозг просто перегружен, чтобы уснуть. Что это пройдёт, когда он закончит одиннадцатый класс и вернётся к размеренной жизни. Сам Юнги тоже часто страдал от бессоницы, но таких сильных проблем за собой не замечал. Чимин же мог не спать ночами и походил иногда на ходячий труп, с огромными фиолетовыми синяками под глазами и напрочь кривым позвоночником, испорченным ещё в начальной школе. Младший не ходил гулять, отказывался даже сходить в магазин по мелочёвке и всячески избегал разговоров о походе куда-нибудь на выходных. Юнги волновался, но списывал это на расшатанные перед экзаменами нервы и нежелание отвлекаться. В конце концов, не все находят утешение и покой в прогулках на свежем воздухе. Проблем с питанием у Пака не было, чего изначально опасался Юнги. Он ел приличные порции для своего веса и не пропускал приёмы пищи, часто баловал себя сладостями и прочей ерундой, которую покупал ему старший в конце рабочего дня. Вместе они выбрали новые очки с похожей оправой, так что они даже походили на парные, а на первый год их отношений Юнги купил Чимину одиночную серёжку-колечко с цепочкой, которую тот с того самого дня не снимал. Если Юнги и набирался мужества спросить Чимина о его самочувствии, когда последний выглядел совсем плохо, то Пак всегда говорил, что с ним всё хорошо и что Юнги не о чем волноваться. Когда у обоих находилось свободное время, они проводили его вместе, читая друг другу книги или убивая вечер за просмотром фильма. Ужинали они тоже вместе, рассказывая обо всём, что случилось за день. Обычно говорил старший, потому что Чимин, сидя в четырёх стенах, мало что мог рассказать, кроме как об успехах в учёбе. Однако в последнее время Юнги задерживался допоздна, и Чимин не дожидался его, глотая таблетки, чтобы уснуть. Они стали реже разговаривать и пересекаться в квартире, но не разводили из этого проблему и не ругались. Они в принципе не ссорились, потому что младший довольно быстро находил компромисс, а Юнги по природе своей не был конфликтным человеком. Редких поцелуев по утрам, конечно, не хватало, и всегда хотелось большего, но возможности пока что не было. Но Юнги не расстраивался и решил потерпеть до того момента, когда они оба освободятся от работы летом, то есть уже совсем скоро, и восполнят свою жадность до разного рода вещей, потратят всё свободное время друг на друга. Пусть они и начали встречаться сумбурно и слишком быстро, но нашли отдушину друг в друге, свою родственную душу. Юнги впервые испытал такое тёплое и согревающее чувство в груди, ему хотелось видеть Чимина каждый день, слышать его голос, держать за руку и целовать до сбитого дыхания, и он смог это осуществить, предложив съехаться. Юнги не мог поверить в то, что ему так повезло найти человека, которого он мог бы с уверенностью назвать своим. А теперь он мог потерять всё это в один момент... Как можно было не заметить ухудшения состояния Чимина, когда они по-прежнему близки и доверяют друг другу? Или Юнги думал, что Чимин ему доверяет... Что он упустил? Как можно было быть настолько слепым? Прокручивая в голове последнюю неделю, Юнги смог откопать в своей памяти моменты, которые должны были зазвучать в голове тревожными звоночками: два дня назад Чимин выходил на улицу, но не сказал, зачем. Старший не стал докапываться, хотя, конечно, очень удивился, ведь Чимин торчал в квартире безвыходно ещё с зимы, когда они только-только заехали; в последние дни Чимин пропускал ужин, отмазываясь горой домашней работы, которую нужно сдать до утра, но никаких новых документов или папок Юнги на его ноутбуке не нашёл; ну, и, как это бывает в конце недели, Чимин выглядел очень устало и болезненно, но Юнги прекрасно знал, что, если он спросит, ничего вразумительного в ответ не получит. Теперь Юнги понимал, что стоило надавить и попросить выговориться, быть может, это бы как-то помогло младшему разгрузиться, но... Одного разговора Чимину бы точно не хватило, чтобы передумать... Или всё же хватило бы? От одной только мысли о том, что, придя домой, Юнги мог застать Пака, висящим на верёвке с закатившимися глазами, из его глаз полилась новая порция слёз. Судьба подарила ему ещё один шанс, чтобы спасти Чимина, и на этот раз он не должен облажаться. Иначе цена за его ошибку будет слишком несправедливой... Дверь спальни тихонько скрипит, заставляя Юнги тут же подскочить с дивана. Чимин проходит в угол кухни и ищет что-то в холодильнике, не одаривая старшего взглядом. Он протирает подолом пижамной футболки свои очки и ставит на стол вчерашний ужин, начиная скрежетать вилкой по тарелке. Юнги не может выдавить из себя ни слова, вместо этого пялясь на русоволосого. Огонёк в карих глазах давно потух, заменившись холодной пустотой, которую Юнги никогда до этого не замечал. Всё такие же мешки под глазами, бледная кожа и... Полосы на шее, которые горят слишком ярко в тусклом утреннем свете, что падает сквозь зашторенные окна. Юнги вновь сталкивается со своим ночным кошмаром и не знает, с чего начать. Как вернуть жизнь в эти невинные глаза, которые видели слишком много боли? – Я пришёл поговорить, — говорит Чимин, пережёвывая кусочек мяса и слегка поворачивая голову в сторону Юнги. – Ч-Чимин, я... – При одном условии, — перебивает, с тяжёлым вздохом отодвигая тарелку. – Ты не скажешь ни слова, пока я буду говорить. Если ты меня перебьёшь, я замолчу и... Вряд ли соберусь говорить снова. Юнги кивает, пододвигаясь на диване, чтобы освободить место. Чимин присаживается на самый краешек, подгибая колени и обхватывая себя руками. Он смотрит строго перед собой, тяжело вздыхает и начинает тихо, едва громче шёпота: – Даже сейчас я себя ненавижу за это... За то, что говорю с тобой. Ты не должен слушать бред, который льётся из моего рта. Не должен... Юнги хочет возразить, сказать, что всё не так, но закусывает губу, сдерживаясь. Пусть Чимин выговорится, выпотрошит душу, как он и хотел. А уже потом Юнги придумает, что сделать, чтобы его переубедить. – Я... Я не хотел тебе ничего говорить, но я... Я не хочу, чтобы ты считал себя хоть в чём-то виноватым. Мне тяжело, Юнги. Тяжело рассказать тебе всё это, но я расскажу, потому что... Потому что я люблю тебя. Старшему кажется, что его сердце разрывают изнутри. Ему больно слушать это, так какого же должно быть Чимину это говорить? Чувствовать всё это? – Больше всего на свете я не хочу видеть, как ты страдаешь, Юнги. А причиной твоих страданий являюсь именно я, ведь ты... Ты столько всего для меня сделал и делаешь до сих пор, переживаешь и заботишься обо мне, а я... Я не заслуживаю всего этого, потому что не могу ценить всё то, что ты для меня делаешь. Я благодарен тебе за всё, за самые лучшие моменты в моей жизни, которые я провёл с тобой. За эти лучшие полтора года. За единственное счастье, что у меня было. Голос Чимина начинает дрожать. Он сжимает пальцы сильнее, оставляя на коже белые полосы от ногтей. – Я чувствую себя таким бесполезным. Разве я сделал хоть что-то в ответ на твою помощь? По-моему, всё, что я делаю, это приношу тебе проблемы, ведь ты так устаёшь по вечерам... Ты мог бы отдыхать и не забивать себе голову мыслями обо мне. Я знаю, что ты не спишь только тогда, когда не сплю я. И ты... Всю последнюю неделю я пытался отдалиться от тебя. Чтобы ты обиделся на меня или разозлился, но ты... Ты был таким внимательным, впрочем, как и всегда. Думал, что я устаю от учёбы, поэтому не лез ко мне. Я не... Я всего этого не заслужил, Юнги. Я не заслуживаю такого человека, как ты, — русоволосый вдруг резко поворачивает голову и смотрит так потерянно и разбито, что Юнги сам едва сдерживает свои слёзы. – Зачем я тебе такой нужен? Что я могу тебе дать? Отбрось свои чувства и взгляни на меня под другим углом. Так, как смотрю на себя я... Я почти закончил одиннадцатый класс, но всё ещё глупый ребёнок, которому нужна нянька, чтобы не сойти с ума. Во мне нет ничего, чтобы кому-то понравиться. И что только ты нашёл во мне, а? Я же абсолютная пустышка, без интересов и хобби. Единственное, что у меня получается хорошо — учиться. Но это скучно, неинтересно. Так бездарно и жалко. Я жалкий, Юнги. Всё, что я могу вызвать у людей — жалость. Посмотри, блять, на меня, Юнги, посмотри! Очки, вечно слезливые глаза, ломкие волосы ничем не примечательного цвета, костлявое тело с торчащими лопатками... Я же просто отвратителен, разве нет? А внутри? Что у меня внутри? Да ничего, чёрт побери, абсолютная пустота! Я ни о чём не мечтаю, ничего не жду и не ставлю целей на будущее. Всё, чего я хотел — быть с тобой. Но это так эгоистично с моей стороны. С чего я взял, что ты всегда будешь со мной? Это для меня ты — причина жить. А я? Что для тебя я? Не вздумай переубеждать меня в том, что я обуза. Ненужный груз, от которого проще избавиться, чем тянуть за собой. Без меня ты бы смог вздохнуть спокойно и начать жить по-настоящему. Гулять и проводить время с другими, вместо того чтобы торчать дома со мной. От меня слишком много проблем. Слишком много... Чимин вытирает текущие водопадом слёзы изгибом локтя, закашливается в рыданиях, но продолжает говорить, дрожа всем телом: – Я не знаю, как до этого дошёл, но... Просто в один момент подумал, что так стало бы лучше для всех. Если бы я просто исчез, растворился. Я бы избавил себя от бессмысленного существования, а тебя — от жалости и постоянного страха за меня. От ноши, которую ты сам не осознаёшь. Я не хочу портить тебе жизнь. Ты достоин любой звезды на небе. Но почему-то остаёшься здесь, со мной в этой грязи. Я долго, очень долго об этом думал, и... Господи, как я жалок. У меня даже нет адекватной причины, чтобы покончить с собой, понимаешь? Я просто жалкий и слабый, сломавшийся так просто. Разве за такого стоит бороться? Ты справишься с этим, Юнги. Вот увидишь, ты быстро меня забудешь... Вчера... Вчера вечером мои мысли окончательно сошли с ума, говорили мне только об одном, просили закончить уже наконец всё это, — Чимин горько усмехнулся. – Дурацкая люстра... Давно пора было заменить этот крючок. Я сделал всё, как надо... Я чувствовал, как задыхаюсь. Было невыносимо больно, но я знал, что вот оно. То, что я действительно заслужил. Я даже не думал о том, чтобы попробовать спастись. Ни на одно мгновенье. Я хотел умереть... Я верил, что умру вчера. А потом я резко начал дышать, упал на пол, а рядом грохнулась люстра. Я кашлял так долго... Мне казалось, будто голова стала жить отдельно от тела. Шея горела, болела так... Так сильно. Я всё ещё ощущал верёвку, удушение, хотя она давно бесполезно болталась где-то за спиной. Меня тошнило весь вечер, а потом я кое-как повесил люстру обратно и просто завалился в кровать и проплакал до твоего прихода. Я так испугался, когда услышал твой голос. Я ничего не придумал, никакого объяснения. Я и так знал, что ты догадаешься, всё поймёшь. И снова увидел эту боль в твоих глазах... И мне снова стало так плохо, будто ещё хуже. Но я не мог ничего не сказать тебе сегодня, потому что ты имеешь право знать. Так что... Это всё, что я хотел сказать. Позволь мне спасти нас обоих... Тебе так будет лучше... И... Я... Старший больше не ждёт, не выдерживает. Он подаётся вперёд и аккуратно пододвигает тело Чимина к себе, кладя чужую голову себе на колени. Чимин поначалу брыкается и вырывается, откидывая руки старшего, но потом, когда у того не остаётся сил, закрывает лицо руками, кидая очки куда-то на пол, и плачет в родных объятиях, позволяя гладить себя по спине и макушке. Юнги не знает, сколько времени проходит. Он хочет подобрать слова, сказать что-то правильное и умное, но потом... Решает говорить искренне, как и Чимин. Говорить то, что говорит его сердце прямо сейчас. – Чимин, — он дожидается, пока младший поднимет глаза. – Я люблю тебя. Я так боюсь потерять тебя, упустить... Я... Я не знаю, как спасти тебя, Чимин. Я не знаю, как, но хочу, чтобы ты остался со мной. Можно я побуду эгоистом и попрошу тебя остаться ради меня? Ты этого хочешь, Чимин? Хочешь остаться со мной? Младший молчит, нервно облизывая губы. Смотрит долго, словно пытается что-то найти в глазах любимого человека. – Но для чего, Юнги? – Я не смогу без тебя. Поверь мне, Чимин-а. Я, правда, очень сильно люблю тебя, и... Я не знаю... Прости, но я не знаю, как заставить тебя поверить в то, что ты неправ. Ты удивительный человек, солнышко, и... – Нет! Нет, не говори мне всего этого! Это тебе так кажется, просто потому что... – Ты любишь меня? – Да, — отвечает без колебаний. – Веришь в то, что я люблю тебя? Чимин замолкает и вновь смотрит пронзительно. Его ресницы трепещут от слезинок, что тяжелят веки и текут по бледным щекам. – Верю, Ю-Юнги. Я всегда тебе верю. – Тогда... Тогда скажи мне, как тебе помочь? Что мне сделать для тебя? – Ты не должен... – Я не должен был закрывать глаза на твоё критическое состояние. Я должен был понять, что тебе плохо, должен был... – Ты бы ничего не смог сделать! Прекрати винить себя в моей слабости, прекрати! Я ненавижу это, ненавижу! Ненавижу себя за свою больную голову, за мысли о смерти, которые кажутся мне слишком сладкими... Я противен сам себе! От этих мыслей мне так плохо... – Ч-ш-ш... Хорошо, не буду. Я не буду больше винить себя, слышишь? Не буду. Чимин кивает несколько раз, прикрывая глаза от ласкающих движений чужих пальцев. Они молчат какое-то время, пока Юнги не дёргает коленом, прося младшего приподняться, и берёт в ладони заплаканное лицо. – Будь честным со мной, малыш. Обещаешь? — старший нежно стирает большим пальцем бегущую слезу. Пак сжимает пальцы в кулаки и кивает. – Ты хочешь... Хочешь жить? – Не хочу. – А со мной? Хочешь жить со мной? – С тобой — хочу. Но ты... – Но если я хочу того же, а? – Но... – Ответь. Ответь, пожалуйста. Скажи то, что думаешь. Я никогда в тебе не разочаруюсь. Никогда. Младший недоверчиво хмурит брови и пытается освободиться от чужих ладоней на щеках, но Юнги не позволяет. – Я... Всё, чего я хочу, Юнги... Чтобы ты был счастлив. Мне больше ничего не нужно. Ничего. – Я буду счастлив. Я уже счастлив, Чимин, прямо сейчас, здесь, с тобой... – Нет... Ты жалеешь меня, Юнги... Я тебе на самом деле не нужен. Не нужен... – Ты сделаешь меня несчастным, если... Если тебя не станет. – Ты... Юнги, зачем ты поступаешь так со мной? Я слишком... Слишком сильно люблю тебя! Как же ты не понимаешь? Я сделал это ради тебя, идиот! Ради тебя! – Но мне это не было нужно. – Верно... Тебе ничего от меня не нужно! Тогда зачем? Зачем этот бессмысленный разговор? Чего ты от меня хочешь? Чтобы я принял себя? Попытался начать снова? Опять? Так вот у меня не получилось! И не получится! Потому что... Да потому что я ненормальный, неужели ты не видишь?! – Чимин... – Если... Если ты любишь меня, ты позволишь мне умереть! Прежде чем Чимин скажет что-то ещё, чего Юнги больше не сможет выносить, Мин приблизит чужие мягкие губы к своим, соединяя их разорванные в клочья души в солёном поцелуе, быстром и смазанном, но, кажется, таком нужном им обоим. Чимин отстранится слишком быстро. Его и без того разбитое выражение лица станет ещё мрачнее. Он уткнётся старшему в шею, сомкнув руки у того за спиной. – Я так устал, Юнги... Я не должен был кричать на тебя... Как... Как это отвратительно... – Всё в порядке, я не... – Нет, Юнги. Ничего не в порядке. Я... Я не в порядке. Тяжёлый вздох. Юнги обнимет Чимина в ответ едва ощутимо, боясь отпугнуть. Сжать слишком сильно. И без того хрупкий мальчишка казался теперь хрустальной фигуркой, начинающей трескаться с пугающей скоростью. Сердце Юнги не переставало бешено колотиться всё это время. Как только ему казалось, что диалог пришёл в правильное русло, Чимин выкручивал его слова в противоположное значение, и всё начиналось заново... – Я тоже устал, малыш... – От... От меня? – Нет. Конечно, нет. От беспомощности. – Ч-Что? О чём ты говоришь? – Я хочу помочь тебе. Хочу спасти тебя. Но, кажется, не могу... Как спасти того, кто не хочет спасения? Чего Юнги никак не ожидает, так это того, что Чимин вновь поднимет на него взгляд и, будто наконец найдя в его глазах то, что искал, сам прижмётся к губам, едва касаясь, но так отчаянно, со сбитым дыханием, оставляя липкие следы от клубничного бальзама для губ. – Я боюсь, Юнги... Боюсь, что не смогу...жить... Если ты когда-нибудь оставишь меня... – Я никогда тебя не оставлю. – Ты... Пообещай мне. Что ты никогда меня не оставишь. – Обещаю, Чимин-а. Я тебе обещаю. Юнги наклоняется за валяющимися около дивана очками и бережно надевает их на красный и немного припухший из-за слёз нос младшего. – Тогда и ты пообещай мне. Что мы вместе попытаемся бороться с твоей проблемой. – Не думаю, что... – Мы запишемся к специалисту, и он поможет тебе. – Но как... Как я смогу рассказать ему всё это? – Я буду с тобой, малыш. Если ты не сможешь говорить, я скажу за тебя. Старший терпеливо ждёт, не торопит. Наконец Чимин, пусть и очень неуверенно, кивает и снова ложится на чужие колени. – Л-ладно, Юнги. Только ради тебя. Юнги едва сдерживает облегчённый выдох. Ему казалось, что прошла целая вечность, а не несколько минут. Как будто за этот промежуток времени он успел умереть и воскреснуть несколько раз. Теперь у него нет шанса на ошибку. Он должен помочь Чимину, потому что тот вновь доверился ему. Он должен доказать свои слова. Сдержать своё обещание. – Спой мне, малыш. Чимин перекатывается на бок, разворачиваясь лицом к кухне, и прикрывает глаза, вспоминая строчки одной из любимых песен. Мин слушает, слегка покачиваясь и начиная засыпать под самый любимый голос, который он готов слушать вечно. – The feeling of terror, She felt as a youth, Has turned from a fantasy Into a truth. The moon is the enemy, Twisting her soul And taking it's fearful tone... Scared of the moon. Пак останавливается, когда видит, что Юнги заснул. Он остаётся лежать на его коленях и вскоре засыпает тоже, под чужое мерное дыхание и шум автомобилей за приоткрытым окном. – Я обещаю тебе, Юнги. Обещаю, что попытаюсь. Но не обещаю, что смогу... Чувство страха, Что она испытывала, будучи ребёнком, Превратилось из фантазии В правду. Луна – это враг, Обхватывающий её душу И принимающий свой страшный тон... Испугана луной.