Белое солнце пустыни

Я как зверь метался по берегу озера. Когда пропал Энатис – час назад, или несколько минут, никто сказать не мог. Растяпы, никчемные омеги, хорошо же они лагерь охраняли! - Дис, я клянусь, мы бы заметили чужака, - давился слезами Рю, - Энатис сам ушёл. Я лишь отмахнулся от него, схватил под уздцы цокцока и пошёл вдоль берега, выискивая след мальчишки. Хорошо, что у него течка, легкий запах уводил меня вглубь рощицы. Кончилась она у самых песков. Вот здесь и поджидал мальчишку Хагг. Копыта его цокцока разукрасили узором песок, наверное, он долго здесь топтался, прежде чем жертва сама пришла в его руки. Глупый, глупый Энатис! Но я верну его, им не затеряться в пустыне. Даже если ветер занесет их следы, чутье подскажет мне, где искать моего несчастного омежку. К моему удивлению, след вел не в пустыню, а сворачивал к соседнему оазису. Что, если братья Хагга дожидались его там? При мне только нож и пистолет с парой патронов. Но я не особо задумывался над этим, жажда спасти Энатиса затмевала разум. Этот оазис гораздо гуще порос деревьями и кустарниками. Я привязал цокцока к стволу горечницы и, припадая к земле и принюхиваясь, двинулся вглубь оазиса. Я опасался засады, меня смущало то, что похититель не только не пытался скрыть свой след, но как нарочно оставлял после себя сломанные ветви и измятую траву. А может, мой мальчик оказывал ему сопротивление, и всё это – следы борьбы? Остановил меня запах. Я ещё ничего не видел, и даже не слышал, но странный, сильный и тяжелый запах заставил моё тело замереть, а сердце тревожно забиться. Они оба были совсем рядом, Энатис и его похититель. Я начал различать звуки, пугающие и волнующие меня. А этот запах, который все усиливался… это был запах секса. Я неслышно подобрался ближе, присел за кустом с плотной глянцевой листвой и слегка раздвинул ветки. Так осторожничал я напрасно. Ибо эти двое не заметили бы и протопавшего в двух шагах слонца, настолько были поглощены друг другом. На брошенной в траву шкуре плотно переплелись два голых тела. Они всё время двигались, издавая стоны и рычания, впивались ногтями в кожу друг друга, кусались и походили на двух свихнувшихся от гона ильваров. Но сцепка, к счастью, ещё не произошла, хотя мне стоило поспешить. Я вышел из-за куста и навел на них дуло пистолета. Как раз в этот момент альфа усадил мальчишку на свои чресла, сильными толчками вбиваясь в него и направляя его тело в такт своим движениям. Затуманенный взгляд Энатиса невидяще скользнул по мне, но через мгновение прояснился, дикий страх отразился в глазах. Он с криком упал на Хагга, прикрывая его своим телом. Шея мальчишки была в крови от укуса, эта ушлая зверюга поспешила пометить его, даже сцепки не дождавшись. Альфа поднял голову и глянул на меня своими желтыми глазами. Ни страха в них не было, ни ненависти, одно непонимание и досада, что я им помешал. Видать, сильно у него мозги от страсти поплыли. Но он всё же скинул с себя Энатиса и задвинул его себе за спину. А затем ощерился по-звериному и прорычал: - Убирайся! - Ага, только сначала добавлю дырку в твоей голове, - пообещал я. - Даже убив меня, ты его себе не вернешь! Тупое животное, сам не понимает, что говорит. Ещё как верну, а его кости лазки обглодают с большим удовольствием. Я чувствовал, что ничего так не желаю, как его смерти, палец мой лежал на курке и подрагивал в предвкушении. Из-за широкой спины бандита раздался дрожащий голос: - Дис, пожалуйста, не стреляй. Не надо, Дис! Я только больше взъярился: - Заткнись, омега! Тонкие руки обняли альфу, одна прикрыла его сердце, другая лоб. - Умоляю, Дис, не стреляй. Я люблю его, он мой альфа. Меня бесил не этот жалкий скулёж, а взгляд альфы: тяжелый, самоуверенный, жадный. Его уже не оторвёшь от Энатиса, не убив. Омега помечен, и теперь неотъемлемая часть проклятого альфы. Хагг снял со лба руку мальца, поцеловал её и отбросил от себя, затем резко поднялся, огромный, мощный и дикий из-за своей всклоченной темной шевелюры и бороды. - Стреляй. Он мой, за своё мне не страшно умереть. Энатис с плачем обнял его ноги. А не убить ли мне их обоих? Пусть предатель и вор сдохнут вместе, ведь у меня два патрона. Руку стала бить крупная дрожь, и я опустил пистолет. - Ты – неблагодарный змееныш, - сказал я Энатису. – Жалею о каждой минутке, потраченной на тебя. Одно только меня радует, что ты сам избрал для себя примерное наказание и теперь наплачешься, да только до слёз твоих никому не будет дела. - А ты… - я перевел взгляд на альфу, – будь проклят. Желаю тебе зачать омегу, растить и нежить его, чтобы однажды сердце твоё так же обливалось кровью, когда он поменяет твою любовь и заботу на чей-то крепкий стояк. - Это хорошее проклятье, буду рад, если оно исполнится, - рассмеялся Хагг. Я плюнул ему под ноги, развернулся и ушел. «23 ливня, кажется. Мы всё ещё в оазисе. Нам всем нужен отдых. Омеги охотятся на птиц и щекунов (это местные крупные грызуны). Они отмылись и даже немного отъелись. Все время полощут в воде свои тряпочки, у них какая-то мания все стирать. Но при этом сами регулярно выставляют сторожевых, меняясь через каждые два часа. А не поздно вы спохватились, милые мои? Нет, я на них не злюсь. Оставив Энатиса с его проклятым альфой, я по дороге назад выплакал свои самые злые слезы, а когда вернулся в лагерь, запретил спрашивать о мальчишке, и даже произносить его имя. Вот омеги и молчат, второй день молчат. Нужно уводить всех из оазиса. Мы здесь слишком легкая добыча. Братцы Хагга знают к нам дорожку и могут наведаться в любой момент. Я решил на всякий случай объехать соседние оазисы, надеясь найти человеческое жильё. На эту мысль меня натолкнул съеденный нами жирок. Жирки не живут в дикой природе, их вывели искусственно в незапамятные времена, придавая большое значение питательности мяса и полезности жира, и совсем не заботясь о быстроте их реакции. Этих тупых увальней разводили на фермах в хорошо защищенных от хищников загонах. В поисках такой фермы я и отправился верхом на цокцоке. Подъехав к одному из озер, я ощутил запах животных. Ферма была совсем маленькой, с одним загоном, который был почти пуст. Ворота загона были сломаны, и старик-альфа возился с ними, подкапывая заступом ямки под столбы. Я вежливо поздоровался с ним и предложил помощь. - Сейчас альфы всё больше гадят и грабят. А помощи ни от кого не дождёшься, - сказал старик. – Ты с равнин, парень? - Да, там моё племя, - ответил я. – Здесь охочусь. На лазок, в основном, сбываю их шкурки. - Ты одет не как охотник, - заметил старик. – Правда, сейчас не разобрать по виду, кто чем промышляет. Но те, кто раскурочил мне ворота и распугал всех жирков, и выглядели и вели себя, как бандиты. - Видимо, я именно твоего жирка подстрелил на днях. Извини, это вышло случайно. Я бы заплатил за него, но сейчас у меня нет кредиток. Альфа хрипло рассмеялся и хлопнул себя по бедрам. - Ха-ха, хорошая шутка! Кредиток нет! Веселый ты парень. Я пожалел, что сразу начал разговор с вранья. Мне многое нужно было узнать о теперешнем мире, но я не знал, как расспросить об этом, не вызвав к себе лишний интерес и не подставив тем самым под удар своих омег. Но старик, наскучавшись в одиночестве, сам разговорился. - Кредитки… Эх, копил, копил всю жизнь, думал сыновьям хороших омег найти. А где теперь мои сыновья? Космос знает. То ли на войне сгинули, то ли где лучшей доли ищут. Да разве есть она, хорошая доля, после Катастрофы то? Что в сельве живи, что в пустыне, без омег везде пустыня, один мертвый песок. Вернись сейчас банки с кредитками – да кому они нужны? Сейчас, вишь, горючка в цене, скважины-то почти все повзрывали, антигравы разбили, одни перелётки на ходу. А мне не нужна горючка. Развожу жирков себе на пропитание. Они мне и мясо дают, и шкурки. Преотличную куртку, знаешь ли, я себе сшил. Поневоле станешь портняжить, сейчас все себе сами одёжку шьют. Ты вон тоже не ленись, ишь, пообносился как (мою одежду омеги перешивали из старых вещей Джона). Или ждешь, что прибежит омежка и обошьёт тебя? – он снова рассмеялся. Мы поставили ворота в петли, и я взялся скручивать проводки от электрозамка. - Оставь, электричества нет, - махнул рукой старик, - вечерами жгу жир в плошке. Это в племенах кто ветряки ставит, кто гидроагрегаты на реках. Матерь божья, что случилось с цивилизацией! Джон рассказывал мне о каменном веке на нашей прародине. Это он и есть? Но меня интересовал ещё один вопрос. - Дед, я давно шатаюсь по пустыне, шкурки сбываю кочевникам и торговцам, даже не знаю, кто на равнинах племенами управляет. Он пожал плечами. - Вожди, кто ж ещё. - Кто их выбирает? - Сами себя они выбирают. Устраивают бои среди альф, кто победил – тот и вождь. Кто ему проиграл – с порванной глоткой обычно. Но всё равно, биться с вождями всегда желающие есть. Вождю омега полагается. - У торговцев покупают? - Ну. Или на соседнее племя набег устраивают. Но вождю завсегда омегу находят. Вдруг старик наклонил ко мне голову и принюхался. - Что это? Омежий запах! У тебя омега есть, парень? Или… ни какой ты не охотник, а торговец, так? - Тебе показалось, дед. Нет у меня омеги. - Нееет, я этот запах ни с чем не спутаю. Омега, омежечка. Ты так молод, а уже раздобыл себе омегу. Не купил, судя по твоей одежде, не на что тебе купить. Украл? Укра-а-ал. Эх, всё равно не сбережёшь, ещё и с жизнью расстанешься, глупец. При этом в глазах старика вспыхнул недобрый огонек, я подумал, что он и сам не прочь проломить мне голову заступом. Пора было завязывать с разговорами. - Ещё раз извини за жирка, - сказал я, отступая к своему цокцоку, - как набью шкурок, завезу их тебе и расплачусь. - Ты чего засуетился, парень? Не уходи, подойди поближе, дай я ещё разок вдохну этот запах. - В другой раз. Прощай. Я вскочил на цокцока и галопом погнал его от фермы. Решил дать крюк и вернуться к своему оазису окольной дорогой, чтобы не навести старика или ещё кого на наш лагерь. Да, дела творятся! О какой катастрофе говорил старик? Об эпидемии? Помнится, Брум сказал, что после катастрофы звезды сместились. Ну, насчет звезд он, положим, соврал, а вот мозги у людей точно сместились. Вот с такими мыслями я ехал себе, думал, думал, и не знал, что уже сейчас жизнь моя делает крутой поворот, что вот-вот произойдет событие, которое… Стоп, расскажу всё по порядку. Сначала я почувствовал запах, самый необыкновенный запах на свете, который я легко узнал бы среди миллиона других. Так пахла серебренница в период цветения, и её аромат всегда сводил меня с ума. Дерево росло глубоко в сельве, и цветение его приходилось на месяц грозень, когда подчас людям было опасно выходить из своих домов с надежными громоотводами. В пору моего детства мне запрещалось выходить из дома в такие дни, в школу и обратно нас возил дядькин омега. Но я всё равно сбегал в сельву и находил поляны, где попарно росли серебренницы: деревья-опылители рядом с плодоносящими деревьями. Последние покрывались серебристыми цветами-однодневками, малейший ветерок срывал их и разносил по поляне, а я, теряя волю, катался по траве, вдыхая и впитывая в себя тонкий аромат с ноткой горечи. Часто разряды молний громыхали над моей головой, мертвым белым светом заливая поляну, но я их не замечал, кайфуя от цветочного аромата. И вдруг этот запах настиг меня здесь, за много миль от сельвы, когда на небе не было ни одной грозовой тучки. Как зачарованный, я дернул поводья и направил цокцока к источнику чудесного аромата. Мне не верилось, что я увижу своё любимое дерево. Я и не увидел его. Запах привел меня к широкому ручью, по берегам которого росли крупные желтые и красные ягоды на тонких высоких стеблях. На противоположном берегу ручья, по щиколотку в воде стоял омега и срывал ягоды, собирая их в ладонь. И этот запах исходил от него, и только от него. Омега почувствовал мой взгляд и обернулся. Он был прекрасен. Прекраснее всего, что я видел в жизни. Серебряные цветы дождем посыпались перед моими глазами, и неожиданно весь оазис закружился вокруг меня в медленном танце. Только омега стоял на месте не двигаясь, и смотрел на меня испуганными глазами. А глаза у него были цвета небесной лазури в те редкие зимние дни, когда тучи покидают небо. Я никогда не видел таких глаз. И длинные волосы его были непривычного темно-русого цвета. У моих омег они были светлыми, от золотистых до платиновых. Волосы этого омеги красиво оттеняли его светлую кожу, что тоже показалось мне необычным, так как я привык к бронзовому загару моих спутников. Весь он был светлым и нежным, и почти голым. Одни лишь красивые белые трусики были на нем. Я, кажется, не дышал, во все глаза разглядывая чудное создание. Только и он, по-моему, тоже дышать забыл, но уж точно не от восторга. Такой ужас был в его глазах, будто он перед Отцом всех аспидов оказался. Неужели я так страшен? Ну да, я слегка зарос, одежда на мне необычная. А так ведь мои омежки считают меня красивым. Что его так напугало во мне? Казалось, сейчас сорвется с места и с криком побежит от меня подальше. Но нет, не бежал, даже не шевельнулся, и глаз с меня не сводил. После долгих минут разглядывания омеги я понял, почему он не бежит. Взгляд его лишь на мгновение оторвался от моего лица и метнулся в сторону. Я проследил его направление. На моей стороне ручья стоял ребенок, совсем крохотный, он даже на ножках ещё нетвердо держался. Он тоже был голеньким. Во взгляде омеги появилось отчаяние, когда он понял, что ребенок мной обнаружен. Я разволновался, так как совсем не хотел пугать омегу, а наоборот… хотел привлечь к себе. Поэтому открыл рот и промямлил неуверенно: - Ты… это, не бойся. Иди сюда, я не обижу. Не отводя испуганных глаз, омега перебрался по ручью на берег. Ладонь он опустил, и ягоды посыпались в воду. Подойдя к ребенку, он поднял его на руки. Теперь в глазах его стояли слезы. Нет, в чем дело-то?! Что не так? Я ничего ему не сделал, хотя готов сделать многое, буквально все, что он пожелает! - Ты чего ревешь? – спросил я. Фух, как грубо это прозвучало. - Пожалуйста, отпусти нас. Голосок у него, как шелест ветвей серебренницы. Если такой голосок скажет «люблю», наверное, спятишь от радости. - А я что, вас держу? Что за хрень у меня с голосом происходит, почему он такой грубый? Омега качнул головой. - Нет. Мы пойдем, хорошо? Да разве это хорошо? Это плохо и неправильно, он может уйти с поляны только вместе со мной. - Иди. Ты из этих мест? Снова испуг в его глазах. - Н-нет. - А ты не знаешь, эти ягоды съедобны? Я таких никогда не видел. Хотел, вот, омегам своим нарвать, да не знаю, вдруг они ядовитые. - Они не ядовитые, они вкусные. Ты торговец? - Достал меня уже этот вопрос. Нет, не торговец. Я веду выживших после эпидемии омег к их кланам. В курсе, что кланов больше нет, так что теперь я плохо представляю, куда мне их вести. Мы бы хотели как-то до Столицы добраться, должен же быть там хоть какой-то порядок, как думаешь? - Не знаю, - тихо сказал он. – Наверное, должен быть. - А вы куда идете? - Мы… бежим. Прячемся. Мы сбежали от торговца. Пожалуйста, не возвращай нас к нему! И тут во мне наконец что-то переключилось на нужный режим, я расслабился, прежний мой голос вернулся и я заговорил ласково и убедительно. Конечно, я пообещал не выдавать омегу торговцу. И, разумеется, предложил присоединиться к своему отряду. У нас его никто не обидит, омеги мои вооружены и могут постоять за себя. И вообще, мы в пустыне самые крутые и все нас боятся. - У тебя тридцать пять омег? – глаза его удивленно распахнулись. - Ой, я сказал тридцать пять? Тридцать четыре. Ну, то есть ты будешь тридцать пятым, а твой кроха тридцать шестым. Как его зовут? - Кроха. Ты угадал его имя. - А тебя? - Илси. - Илси, - повторил я, закрывая глаза. Но тут же открыл – вдруг всё это сон, и омега исчезнет? Он не исчез. Он стоял, задумчиво склонив голову, щечкой прислонившись к головке ребенка. - Илси, я Дис. Пойдем со мной. - Хорошо. Я пойду. Обещай, что не обидишь нас с Крохой и не разлучишь. Я обещал, очень горячо, даже кулаком в грудь себя бил. Омега поднял с земли тонкие белые тряпицы и стал заворачивать в них Кроху. На себя он надел только короткую полупрозрачную рубашку. Он пошел за мной, неся Кроху на руках. Я предложил взять у него ребенка, на что он испуганно замотал головой. И на цокцока он сесть отказался, и я догадался, что он боится хоть на мгновение доверить ребенка чужим рукам. Так мы и шли, сначала он позади меня, но я все время оглядывался с глупой улыбкой и спотыкался. Илси пошел рядом, но я не сводил с него глаз, его это смущало, и он выдвинулся вперед. На меня опять отупление нашло, и я стал что-то бормотать о резвых ножках и узких щиколотках. Илси с удивлением оглядывался на меня, но молчал. Так мы и добрались до нашего лагеря.