Помоги: кажется, во мне — пожар

      Вэй Усянь невозможен. Нужно было принять это, как должное и само собой разумеющееся, и смириться с самого начала. Первое его появление в жизни Лань Ванцзи принесло хаос, бессмысленно спорить. Подумаешь, врезался по чистой случайности, подумаешь, также случайно встретил ночью. Многовато выходило оправданий. Нарисовал облачка и цветочки, и сразу стал нормальным? Старался помочь, прибирался, сделал шутки уместными? Нет, как бы не так. Факт в том, что Лань Ванцзи пытался поладить с этим взбалмошным человеком, и начинало казаться, что даже выходит толк. Им почти сутки удалось пробыть компаньонами, и времяпрепровождение не обернулось плачевно для кого-либо из них. Так просто казалось, самоубеждение. Жить по принципу «нормально делай — нормально будет» явно не для подобных людей.       По полу разлетелись листы, чудом не перевернувшаяся банка клея замерла на самом краю отъехавшего в сторону стола, вставшего поперек комнаты. Ножки прочертили темные полосы по линолеуму. Бумагу залили черные пятна чернил, уцелеть посчастливилось тем книгам, что они успели переплести, отправив сохнуть на подоконник. Кляксы впитывались, съедали буквы и предложения, как бесформенные голодные чудища. Они же въелись и в подушечки пальцев. Лань Ванцзи передергивало от нереалистичной мысли, что краска как будто дошла до самых костей. Здесь только что развернулась настоящая война, локальная катастрофа, причиной которой послужил один человек. Весь разгром на его совести. Кисточки скатывались по столешнице вниз одна за другой, падая, стуком отмеряя испарявшееся терпение Лань Ванцзи, у которого губы подрагивали от напряжения. Ладони горели той самой метафорической болью, существовавшей исключительно внутри: примерно так Сяо Синчэнь описывал и своему другу, и своему терапевту приключившееся с ним, «У меня жутко жгло глаза, поэтому я… я нашел эти стекла и почему-то решил…» Эта боль была доступна не каждому.       О да. Лань Ванцзи с радостью бы отрезал измаранные руки, отмыть которые не получится и в кипятке, литрами мыльной воды и чистящими средствами, но, для начала, он бы разобрался с тем, кто сотворил попавшееся ему на глаза непотребство. С этого все началось. С обеда они занимались работой, приноровились делать все в команде, распределяя обязанности. Вэй Усянь ни разу не исчезал из поля зрения и не оставался наедине с результатами совместных усилий. День они провели друг с другом. Значит, он с самого утра нарисовал откровенную порнографию в последних прошитых блоках, и спокойно ждал, когда до них доберутся. Чтобы полюбоваться реакцией? Еще и смел якобы искренне радоваться прогрессу Лань Ванцзи, который благосклонно отнесся к дополнительным иллюстрациям, аккуратным и точным. Наверняка, он посмеивался над ним. Пахнущие чистотой стерильные лотосы совсем не тоже самое, что прогнувшаяся дугой женщина и нависший над ней мужчина, вклинившийся меж широко разведенных бедер. Гадость, тошнота подкатила к горлу. Хотелось зажмуриться, но это не помогло бы вытравить запомнившийся образ.       Вэй Усянь понимал, что запахло жаренным, и что масло в огонь подкинул сам.       — Лань Ванцзи, тише, тише! Я думал, что успею запрятать ту книжонку, откуда мне было знать, что ты сегодня такой продуктивный? Ай! Что это ты творишь?! — широкий шаг Лань Ванцзи насторожил, если не напугал, Вэй Усяня, но тот направлялся не к нему. Близость последнее, что было нужно сейчас. Все свербело, слишком живо, такая буря эмоций смертельна, но и ее недостаточно, чтобы спровоцировать на банальный мордобой. Опасаться прилетевшего бы в глаз кулака от такого, как Лань Чжань, не следовало. — Что ты хочешь сделать?       — Все твои рисунки — пошлость. Я не позволю, чтобы они попались порядочным людям, которые придут, — от голоса веяло холодом если не могильным, то близким к этому, десяток морозильных камер. Пробирало до мурашек. Оттаявшие было янтарно-карие глаза Лань Ванцзи снова стали отчужденными, давшая трещину стена между ним и окружающим миром была возведена снова, крепче, баррикады против наступления.       Вэй Усянь сообразил, что собирался сделать Лань Ванцзи, когда тот стоял вплотную к подоконнику и брал в руки лежавший в стороне том. Он был в числе тех, на которых он сам успел вывести каллиграфическим почерком название, ткань обложки просохла. Первая, завершенная от и до, квинтэссенция бережного отношения к деталям Лань Ванцзи и творческих порывов Вэй Ина. Маленький шедевр на двести сорок страниц, рассказывающий о сюжете, развернувшимся посреди Древнего Китая, первый том, вроде как, целой серии. По внешнему виду Лань Ванцзи нельзя было судить, напрягся он сильнее прежнего, или свет так упал через внешнюю решетку на окнах, что четче пролегла морщинка меж сведенных бровей. Это могла оказаться тень. Когда раскрытую примерно на середине книгу стиснули крепче, Вэй Усянь, как ужаленный, бросился наперерез и схватился за противоположный ее край, дернув на себя: Лань Чжань, раздосадованный и пребывавший в каком-то смятенном состоянии мыслей, явно намеревался разорвать ее на кусочки. Какая вообще тут связь? Как можно было обойтись подобным образом с чем-то настолько уникальным? Это ведь служило символом того, что они могут, черт подери, сдружиться! Обзаводиться врагами в маленьком замкнутом пространстве, отделенном от внешнего мира, идея, мягко говоря, так себе. Искать врагов вообще неблагодарное дело.       Выходило, что Лань Ванцзи на каждый рывок к себе отскакивал на метр назад.       Обидеться из-за схематичной порнушки — поступок очень взрослый. Кто бы мог подумать, что спонтанные зарисовки Вэй Усяня обернутся погромом? Он потянул книгу в свою сторону, слыша, как трещит от натуги корешок и шелестят проминаемые под пальцами листы.       — Лань Ванцзи! Лань Чжань! Тебе ведь понравилась эта книга, ну чего ты взбесился. Тебе нравится этот рисунок, я помню, как ты смотрел на него, — Вэй Усянь шумно выдохнул. Соперник оказался удивительно сильным, несмотря на свое худощавое телосложение, и борьба между ними разгоралась серьезная. Он сдавал позиции, хотя подлетел достаточно быстро, чтобы воспользоваться эффектом неожиданности.       — Я не знал, что все это твои идиотские забавы. Все это глупо.       — Глупо ведешь себя как раз ты, я же сделать приятное хотел, читателям там. Ты сам, — фыркнув, Вэй Усянь сдунул упавшую на глаза челку, — сказал, что не собираешься это читать. И сам начал пролистывать все, выискивая картинки! Ты ведь хотел найти их. Тебе просто понравились мои иллюстрации, что такого, что некоторые из них…       — Нет! — слишком громко запротестовал Лань Ванцзи. Повышать голос для него непривычно, горло царапнуло, голосовые связки противились попытке выйти за пределы повседневного тона. — Мне не понравилось. Книги должны оставаться книгами.       — Прости, но исходя из твоей логики, у книг какие-то особенные критерии? Тогда и эти брошюры с точками для Сяо Синчэня не книги вовсе, а какая-то дребедень, да? — у Вэй Усяня имелся редкий талант, если подумать. Он, преисполненный благих намерений, как потерявший управление водитель грузовика, несся не в ту степь, по непроторенным тропинкам, снося все встреченное на пути. То есть, случайно ему удавалось надавливать на самые больные точки, ковырять корки, раны под которыми не успели зарубцеваться.       Например, приплести Сяо Синчэня было ошибкой, тем более, в свете утреннего происшествия, поселившим во всех посвященных беспокойство. Ладно бы, это была бы простая бестактность, но она угодила в цель, точно указывая на несоответствие утверждения Лань Ванцзи, противоречащее логике. Не признаваться же ему, что все намного сложнее, и вопрос стоит не о классификации книг? Пошлая зарисовка была тем запретным плодом, от которого наследников Лань достопочтимая семья уберегала на протяжении юности, дом дышал умеренностью, уважением к правилам и законопослушностью. Плотские влечения порицались под его крышей, как и извращения, вроде всевозможной порнографии. Прикоснувшись к подобному, Лань Ванцзи смачно врезался в препятствие из привитых ему с младенчества убеждений. Он испачкался. Глубоко-глубоко внутри себя он как будто с головой окунулся в болото, оказался облеплен дурно пахнущей грязью.       Вэй Усянь — это буквально все, от чего он бежал.       Похабщина была залита подвернувшимися под руку чернилами, брошенная тетрадь разлетелась, слабая прошивка не рассчитывала на грубое обращение. Этого было мало, теперь руки зудели положить конец и первому рисунку, чистому и изящному, которым не так давно залюбовались. Дань классической традиции живописи контрастировала с шокирующим содержанием последней картинки, от чьего навязчивого образа никак не получалось отделаться. Пусть он прекратит всплывать снова и снова из подсознания, пусть утонет в нем. Уничтожить все — это легчайший способ успокоиться. Пусть библиотека останется нетронутой, без следа Вэй Усяня. Пусть она останется последним безопасным прибежищем.       Как все объяснить словами? Чтобы прекратились покушения на что-то нужное для выживания, как сам воздух.       Вэй Усянь заметил, как изменился взгляд Лань Ванцзи после неосторожного комментария, которым лишь подчеркнули абсурдность утверждений, и поклялся, что научится закусывать язык. Меньше последствий в будущем приходилось бы разгребать. И он ведь умеет себя контролировать, умеет вникать в ситуации, строить реально срабатывавшие планы, но… Но иногда что-то в общей продуманности и бойкой интуиции давало подобные сбои, и начинался, словом, мрак. Следовало извиниться не только перед Лань Ванцзи, но и перед вообще непричастным ко всему Сяо Синчэнем, иначе от угрызений совести не отделаться.       — Прости, ладно? Забудем все, и будет как раньше. Да отпусти эту книгу, зачем она тебе-то? Все с ней хорошо, господи, она мучений не заслужила. Ну, веди себя с достоинством, как примерный пациент!       — Убожество, — кто это говорил о достоинстве и, черт, кому?       Сложно сказать, обращался ли Лань Ванцзи к кому-то конкретному в данный момент, или емко описал вообще всю суть происшествия. Потому что в тот момент дрогнуло в нем сомнение в своей правоте. Можно было бы оставить экземпляр для примера, он явно порадовал бы глаз что других пациентов, что самого заведовавшего библиотекой, приятное разнообразие среди однотипных книг. Необязательно за шкодливый детский поступок изгонять все следы Вэй Усяня из своего убежища, верно? Давать новую попытку на примирение Лань Ванцзи не мог, но проявить некоторую лояльность стоило попробовать. Это совершенно не то, на что его натаскивали дома, но то, чему учил обожаемый старший брат, с которым он чувствовал себя более-менее нормальным.       Лань Сичэнь сказал бы, что ничего ужасающего Вэй Усянь не совершил. Изображать упрощенные сцены из «Дао Любви» не криминально. Лань Ванцзи сам не понимал, откуда взялось раздражение: так загорается лампочка, оно вспыхнуло в нем. Они оба юноши-подростки, к тому же, в содержании того романчика действительно могла быть постельная сцена, которую дополнил вдохновившийся Вэй Усянь, что постыдного? Это здоровая реакция, так вели себя все адекватные люди, они шутили и понимали это. Выходило, что это с ним что-то не так, раз сцена классического секса в исполнении нового знакомого перекувырнула все верх дном.       Почему его родители, почему сидевший с племянниками с самого их рождения дядюшка, не объяснил, как общаться с другими, как выгрызть в себе чувство всеобщей неправильности? Когда получалось, что именно из-за их воспитания ты и стал тем самым единственным «неправильным», сломанным.       Он опоздал с тем, чтобы идти на попятную. Книжка треснула, разваливаясь в четырех руках на составные части, корешок отвалился полностью, так как картонка не выдержала первой. Затем разорвались и нитки, скреплявшие блок воедино, и новая порция листов упала под ноги. Они оказались плотными, толще предыдущих, и сквозняк не разнес их по углам, оставив лежать на том месте, куда пришлось приземлиться. Вэй Усянь, признавая свое поражение, разжал пальцы, позволив обложке безвольно повиснуть в ладони Лань Ванцзи. Тот смотрел на последствия бури перед, точнее под, собой и не мог вспомнить, как следовало дышать. Вот так — нормально, вот так — и все рушится. Сердце часто-часто стучало в груди, он сглотнул, переведя взгляд на Вэй Усяня, который растерянно моргал.       Его губы тронула печальная улыбка, словно едва сдерживаемая боль рвалась наружу, словно они, оказавшись снова враждующими, чувствовали одинаково. Тоску. Если бы кто-то был менее упертым, все было бы иначе.       — Убожество, да? — Вэй Усянь присел на корточки прямо перед Лань Ванцзи, собирая итог стычки аккуратной стопкой, и близко не напоминавшей ровный книжный том. Бесформенная груда упала на край стола. — Придумай новенькое, пожалуйста, ты ведь у нас весь такой интеллектуал.       Лань Ванцзи промолчал, и это было первым правильным поступком за минувшие минут двадцать. Или прошло уже полчаса, кто знает? Могло пролететь всего десять секунд, ничего бы не изменилось, они оба реагировали спешно и необдуманно. Теперь сожаления кусали встревоженную душу, ловко цепляли старые шрамы неуверенности, хотелось убежать, запереться так, чтобы тебя долго искали и никогда не нашли. Да, Вэй Усянь был неправ, если пациентам на их мораль и праведность было все равно, то книга могла также попасть в неподходящие руки кого-либо из медперсонала. Шанс не велик, но это нарушение. Отлично, осталось подобрать объяснение испорченному историческому романчику.       Лань Чжань тоже не был истиной в последней инстанции. Низко прятать собственную неуверенность, полыхавшие уши, отторжение от увиденной картинки, которая по всем законам должна была быть приятной, за развязанной дракой. По-детски. Он хотел извиниться, но последовал бы закономерный вопрос «за что?», и Лань Ванцзи не нашелся бы с ответом. О таком не говорят даже с самыми близкими друзьями, что уж тут. Есть темы, которые не касались ни Лань Хуаня, ни Сяо Синчэня, ни, уж тем паче, Вэй Усяня.       Лань Ванцзи делал по-прежнему то, что получалось у него лучше всего: действуя на нервы своим молчанием.       — Ладно, случается, — отмахнулся вдруг Вэй Усянь. — Лань Ванцзи, пойдем, — он поднял пару кисточек и карандашей, которые валялись рядом с ним, и поднялся, отряхивая ладони о колени штанов. Росчерки темной туши резво растеклись по ним. — Нам нужно переодеть тебя, умыть, и вообще… А потом я подумаю, что делать с уборкой.       — И вообще? — скептично выдал Лань Ванцзи, теряя суть разговора, который принял странный оборот. Разве не должен был Вэй Ин воспользоваться паузой, чтобы оставить своего неуравновешенного напарника в одиночестве, чтобы тот спокойно смог продолжить выплескивать гнев? Разрывать по кусочкам проклятые листочки, комкать их, позволить себе упасть рядом со столом, в чью ножку уперся бы лоб, и крепко-крепко жмуриться, пока не отпустит желание исцарапать руки до крови. Разве не так делали все обычные люди, столкнувшиеся с натуральной истерикой, стыд за которую все нарастал?       Вэй Усянь упер руки в бока, покачиваясь с носка на пятку, все равно напряженный и дерганный, несмотря на всю развязность в движениях и позе, и тихонько присвистнул.       — Тебе же плохо станет от этого, я прав? Нам нужны лекарства, одежда и куча мыла с порошком, чтобы это предотвратить. Пошли, — Вэй Усянь отступил таким образом, чтобы не зацепить Лань Ванцзи даже случайно, под опускавшимися на импровизированный коврик ступнями слышалось неприятное уху шуршание. Открыв дверь, он приглашающе взмахнул рукой в коридор. — И не расстраивайся, серьезно. Книгу жалко, она правда вышла очень красивой, но мы сможем сделать лучше. А еще ты мог бы, вместо принтера, сам писать истории своим классным почерком, и их тоже можно переплетать, тогда будет та литература, которая была бы тебе по вкусу… И я поклянусь рисовать для твоих книг только то, что ты попросишь сам, ну же, Лань Ванцзи, заканчивай кукситься.       Откуда в его словарном запасе такие мерзкие слова, годившиеся для сюсюканья с младенцами?       Лань Ванцзи прикрыл глаза, чтобы собеседник не заметил, как он закатил их под дрогнувшими веками. С совершенно флегматичным видом потирая кончики пальцев на правой руке, отскребывая ногтями кусочки кожи, он возвращал самообладание. Контроль — неотъемлемая его часть, всегда проще держать себя в узде, нежели расхлебывать вырвавшиеся на волю эмоции. Отпускать их самая большая ошибка, иногда непоправимая, иногда забываемая только с течением времени. Надо просто подождать, когда выветрится горечь.       — С чего ты взял, что я расстроился? Я хотел от нее избавиться, — Лань Ванцзи послушно, что удивительнее, наверное, всего прочего, подчинился Вэй Усяню, посмотрев ему в глаза, уже стоя в самом дверном проеме. — Не надо мне помогать. Я сам закончу с уборкой, когда разберемся с прочим, помощи санитара более чем достаточно.       — Как скажешь, Лань Чжань, я ни на чем не настаиваю, — готовый к протесту Вэй Усянь показал всем видом, что не нарывался на новый спор. То ли решил послушать и все равно сделать по-своему, то ли понимал положение дел и не собирался ничего выкидывать. — Надо прислушиваться к близким, чтобы им было комфортно.       — Мы не близкие люди, — Лань Ванцзи спешно уставился на окрашенные поблекшей краской стены. Непонятный желто-зеленый цвет призывал к спокойствию, ненасыщенный и как будто выстиранный, ему полагалось быть умиротворяющим. Стоило хотя бы попытаться настроиться на равновесие, поймать волну, если нет, то хотя бы его сымитировать. — Ты не мой близкий человек, Вэй Усянь. И ничего не рисуй больше в книгах.       Вэй Усянь кивнул, пожимая плечами, как будто принимал просьбу к сведению. Как рекомендацию. Он совершенно точно не клялся торжественно, что будет следовать пожеланиям беспрекословно. Конечно, подобных рисунков, растрогавших нежное смутившееся сердечко, он делать не будет, по крайней мере, не на виду у Лань Ванцзи. Ему предназначались потоки ветров, сбитые в кучку завитки облаков, тонко и едва уловимо пахнущие цветы, распустившиеся посреди озера с прозрачной, до самого дна чистейшей водой. Пусть такие непредсказуемые сложные мальчики любуются своими лотосами, он обязательно сделает еще таких картинок и вручит ему по случаю праздника, может быть, даже выдуманного, если понадобиться.       Вэй Усяня занимало преодоление трудностей.       Что может быть сложнее, чем понять человека, который ничего не рассказывает о себе? Лань Ванцзи выдали мягкую, разваливающуюся в руках от контакта с кожей мочалку. Пористые куски, застревавшие в волосах и липшие к пояснице, были меньшими из зол. Он думал над тем, что можно ответить на заданный себе же вопрос, и терялся в догадках. Требовать душевного участия от человека, который ничего не знал о твоих терзаниях, все равно что верить в чтение мыслей и экстрасенсов с гадалками. Но именно это, получается, он и хотел от Вэй Усяня, когда вырвал достойные сожжения страницы. Когда толкнул стол на подскочившего Вэй Ина. Тому нельзя было подходить.       ОКР создало новый ритуал, новое правило игры: если бы он приблизился, все надежды в ту же секунду умерли. Столу полагалось встать по диагонали и разделить их, только так все осталось бы на своих местах.       «Что? Ты весь побледнел, Лань Ванцзи, открыть окошко?» Вэй Усянь ожидал скандала, а не гребаного припадка. Где все твое уважение и гордость, второй молодой господин семьи Лань? Неужели ты так отрекаешься от многовековых устоев своих предков, а, достойный наследничек, раз твоя реакция похожа на приступ буйно-помешанного?       — Санитарка ушла за одеждой, я поручился, что покараулю тебя. У нас минут десять, чтобы посекретничать, — раздался у входа в комнату с душевой голос Вэй Усяня. Тот почему-то заверил Лань Ванцзи, что сам искупается потом, чтобы никого не ставить в неудобное положение и причинять дискомфорт. Мало ли, какие там бактерии и микробы обитают на его теле. Пусть лучше они пойдут по очереди, и Лань Ванцзи не сказал слова против. Сейчас он застыл под струями теплой воды, льющейся ему на лицо, собрал в ладонь намокшие длинные волосы и отжал их. Холодный поток стек по спине маленьким водопадом. Свежие раздражения пощипывало. — Все хотел спросить… Как ты дошел до такого? Ну как у тебя начало проявляться это ОКР?       Лань Ванцзи изучал плитку, ровные стыки между отдельными ее квадратиками с выступавшими за края следами серой затирки. Он провел по линии пальцем, дошел до своеобразного перекрестка, повернул налево, в сторону, откуда доносился бодрый голос. Этот человек за обедом едва ли не падал носом в тарелку с кашей? Ранние подъемы не давались каждому, но если Вэй Усянь был из «сов», оживавших ночами, то почему так легко взбодрился в общении? После появления Сюэ Яна он в бой был готов рваться, откуда этот тайный запас дополнительных сил? Запрещенная магия какая-то. Продолжая свое путешествие по дорожкам между кафелем, Лань Ванцзи метался меж двух огней. Честный ответ и ложь.       — А как до такого дошел ты? — он перевел стрелки, так и не объяснив ничего о себе, отгоняя прочь и без того паршивое настроение. Если бы оно ухудшилось, он бы не дотянул до ужина, опять попросив врачей позволить его пропустить и перенести в палату. Тогда с ним остался бы и Сяо Синчэнь, у которого едва завязались знакомства. Лучшее решение — это отстраниться от самого себя. Всегда срабатывало.       Вэй Усянь был готов и не ждал никакой душещипательной истории о детских травмах. Придумывалось всякое о той поре, когда маленького Лань Чжаня заставляли выдраивать комнату до блеска, и так развили болезненную тягу чистоте, или про то, что в том же детстве ему приходилось по восемь часов, не вставая, решать сложные математические задачки, получая удар линейкой по рукам за каждый неверный ответ. Было много вариантов, что могло привести к развитию навязчивого желания драить все до идеальности, начиная с самого себя, и окружать себя исключительным порядком. Все эти причины травматичны, опыт, который следовало проговаривать до определенной поры только под надзором специалиста, чтобы не расшатать и без того нестабильную опору. Для потери равновесия нужно удивительно мало.       Лучше поговорить о нем. У Вэй Усяня меньше чего-то подобного, что требовалось бы скрывать, наоборот, он готов каждому встречному рассказывать о своем недуге, в надежде наткнуться на волшебника-доктора, который сходу заявит «Да, это оно самое! Тебе всего-то нужно выпить три этих таблетки». Два дня подряд он объяснялся, сделает это и в третий раз, получится проще, все главные мысли и слова давно сформулированы. Как раз с этим, Лань Ванцзи, наверное, особенно тяжело.       — Провалы в памяти начались, хотя я вроде как не отключаюсь, что-то делаю и разговариваю, но ничего не помню о кусочках своей жизни, погано получается так. Как будто у тебя отбирают что-то, тебе принадлежащее по праву, — в философские дебри Вэй Усянь не совался, но сегодня настроение было как раз таким. Видимо, на копания в собственной душе настраивал затихший рядышком Лань Ванцзи. — Ну, что любой человек свободен сам распоряжаться собой, а мне тупая болячка не позволяет этого делать. Эй, Лань Ванцзи, еще слушаешь?       Лань Ванцзи слушал. Во-первых, невозможно абстрагироваться от голоса Вэй Усяня, стоявшего в паре метров от тебя, с этим не каждый гуру медитации справился бы, раз на то пошло. Правильная дикция, четко чеканившая слово за словом, добавлявшая резкой выразительности обида: с такой харизмой ему следовало бы идти в актеры озвучки. Или просто в актерское, в принципе. Во-вторых, путанные объяснения встречали у Лань Ванцзи отклик, в той части, которую он насильно заткнул и затравил в угол. Было все равно, заученным был рассказ о заболевании или нет. Всем им, пациентам, приходилось многократно проговаривать особенности своих диагнозов, вспоминать предысторию, как оно развивалось, Вэй Усянь мог научиться подбирать подходящие строчки. Но раздражение в словах точно искреннее. Вэй Усянь ненавидел слабость и потерю возможности управлять собой, его болезнь начисто разбивала чувство самости, осознания себя кем-то неизменным и цельным. «Любой человек свободен распоряжаться собой». Какая несерьезная установка.       Будь это правдой, они бы не оказались здесь.       — Конечно.       — Я думал, ты спросил из вежливости, — Вэй Усянь рассмеялся, не видя его, было легко представить, как запрокинулась назад голова. — Все равно допытаюсь, и ты поговоришь о себе. Мы, мы о тебе поговорим.       Про такое говорят по обыкновению «упаси господь». Выключив воду, Лань Ванцзи прислушался к звукам снаружи, раздался другой голос. Санитарка успела вернуться и теперь распределяла новую одежду между двумя пациентами, испортившими ей вот-вот закрывавшуюся смену, — о чем она украдкой бубнила, беззлобно, идя на поводу у ехидных подначиваний Вэй Ина.       А вот Лань Ванцзи становилось неловко: сколько комплектов перевел он за минувшие три дня? Едва ли работники обрадовались пополнению объема стирки, не соответствовавшего графикам, лишняя морока всегда проблематична. И кто же был тот, кто вдруг начал причинять сложности? Один из обожаемых пациентов, самый неконфликтый и послушный, строго выполнявший любые получаемые указания. Наверное, шептался персонал между собой, мальчик-то гордость семьи, наследник, иначе не объяснить такое рвение. Наверное, гадали они, у него должен быть младший брат, раз он привык к ответственности, и строгие родители, которые ни разу не навещали его за время лечения в стационарном отделении. Все переменилось в момент. Теперь примерный мальчик то выбегал с мокрыми рубашками из туалета, то переворачивал всю библиотеку, сцепившись с новеньким. Обострение, что ли?       Ему протянули одежду и полотенце, и, спустя еще десять минут, Лань Ванцзи смог предстать двум парам глаз. Помятый, уставший, держался он неплохо, хоть и было видно, что с превеликим удовольствием он предпочел бы оставаться в одиночестве.       — Твоя очередь, — уступая помещение с душем, обратился к Вэй Усяню Лань Ванцзи, накрывая полотенцем тяжелые от впитанной влаги волосы. Они как будто потемнели, став единой угольно-черной массой, по которой стекали крупные капли. Дико хотелось до них докоснуться.       — Хорошо. Я помню, о чем ты просил, но все-таки… — Вэй Усянь замялся с деланной неловкостью, — у меня нет никаких других занятий, и в палате сидеть не хочу. Можно я все-таки приду к тебе в библиотеку, помогу со всем? Посижу в уголке и почитаю, к столу не подойду, честное слово.       Наверное, нужно было напомнить Вэй Усяню, что на самом деле библиотека публичное место, и ни у кого на нее не было прав монополиста. Ограничить вход для избранных было задачей невыполнимой, Вэй Усянь мог в любое комфортное время, соотнесенное с его графиком и с уведомлением врача, посещать ее. Не знать о свободном доступе он не мог: иначе бы не пробрался раньше всех с самого утра, а послушно поджидал Лань Ванцзи после ужина или напросился бы на прогулку с кем-то из дежурных, который бы пациента довел, но не оставил. Выходило, что он ненароком возводил Лань Ванцзи в ранг хозяина сей обители и напрашивался, точно в гости.       — Ладно, — прикинув и так, и эдак, Лань Ванцзи решил, что отговаривать Вэй Усяня себе дороже, если то и могло возыметь результат, то непредсказуемый и непродолжительный. «Делать все по-своему» — вот его черта, а не верность слову.       Вэй Усянь прошмыгнул мимо, подмигнув безо всякого для такого жеста контекста, но был проигнорирован. Пусть балуется, сколько влезет, пока это безобидно.       Лань Чжань не собирался ждать, жертвуя драгоценным временем, будет нужно — и тот сам найдет дорогу к нему, либо поймет, какая гиблая эта идея и займется другим. Полезным для окружающих и, в первую очередь, себя. Решив так, он не понимал, почему не торопится уходить, оправдывая себя тем, что было необходимо обсохнуть. Только и всего. Он никого не ждал, хотя кто угодно, та же санитарка, могли придерживаться иного мнения.       Спустя пару минут раздался шелест воды, включенной сразу на весь напор. Затем последовал негромкий вскрик, судя по звуку отскочивший Вэй Усянь с размаху врезался в противоположную стенку, продолжая неразборчиво ругаться. Вычленяя отдельные слова, Лань Ванцзи догадывался, что проклятия обращены на несчастную керамическую плитку, не смягчавшую столкновение, и на него самого. Последние — самые крепкие, такого ему не желали никогда в прошлом, особенно без какой-либо причины на то.       — Лань Ванцзи, предупреждай ты, чтоб тебя, о ледяной воде! Как ты в ней стоял?! — вот в чем дело, черт. Он забыл, что люди предпочитали другую температуру, некомфортную ему самому. Точнее, Лань Чжань убедил себя, что ему категорически несимпатичны тепло и жар. Нет, все потому, что он с детства привык к подобным суровым методам закалки, и принять их, как любимое и приятное, было способом адаптироваться к стрессу. — Нормальные мужчины могут так себе отморозить что-нибудь очень важное!       — Вэй Усянь, — покосившись на санитарку, с безразличным видом доставшую из кармана халата смартфон, предостерегающе осадил его Лань Ванцзи.       — А что такое? Я про голову, у меня мигрень началась от этой ерунды, всякие спазмы там, ты должен быть в курсе. Погоди-погоди, а о чем подумал ты? — шум воды изменился, сталкиваясь с телом, судя по этому, Вэй Усянь успел отрегулировать поток нужным образом. — И это меня ты называл бесстыдником?       Совершенно точно, невыносимый, невозможный человек. Сближаться с таким недопустимо, он существовал в какой-то параллельной вселенной, в мире, который снова станет недоступным Лань Чжаню после выписки. Между ними ничего общего. Его ждали дополнительные занятия, экзамены и знакомство с девушкой, с семьей которой родители заключили помолвку. Нужно, перетерпеть, когда Вэй Усяню надоест биться головой о лед, когда он устанет от раздражительности и требовательности. Это надоедало всем, человек, искусственно отгородившийся, неспособен быть занимательным для кого-либо. Тогда он, наконец-то, отлипнет и переключится на какого-нибудь, подходящего для дружбы, а о Лань Ванцзи забудет, как о несбывшемся страшном сне. Реальность суровая штука, хотя Вэй Ин сказал бы, что не таким счастливчикам, родившимся под удачной звездой, об этом судить. Плевать, если он сочтет Лань Ванцзи избалованным, чересчур многое возомнившим… Нужно подождать, и Вэй Усянь исчезнет из его жизни также легко, как в нее вторгся в один прекрасный вечер, нужно просто вспомнить о своем смирении.       Обсессивно-компульсивное расстройство преследовало Лань Ванцзи с первых лет в школе, оно начало прогрессировать, как по спирали накручиваясь, захватывая все больше областей его жизни. Лань Сичэнь твердил, что не нужно из кожи вон лезть, чтобы быть идеальным, младший братишка и так самый-самый лучший, незачем забивать себе голову. Все его попытки поговорить со старшими о состоянии Лань Ванцзи проваливались: пока проблемы ограничивалось перемыванием чистых тарелок и ежедневной влажной уборкой в комнате, всех все устраивало. А потом стало хуже. Психотерапия зашла в тупик, не двигаясь с места достаточно долго, чтобы заподозрить неладное. Врач намекал, что результатов и не будет, если Лань Ванцзи не станет искренним и не расскажет, что тревожило его по-настоящему. Как быть «по-настоящему», это мог кто-нибудь объяснить?       Он чувствовал себя грязным. Одно, другое, третье — он цеплялся за мелочи в себе год за годом, пока не сложил два и два. Все стало другим. Избегать прикосновений проще, чем анализировать их, внешняя идеальность способна загладить внутренние неровности. Внимание переключалось на оболочку, что было с содержимым никого, кроме специалистов, не волновало. ОКР породило ритуалы, которые давали спокойствие и твердую почву под ногами, унимали колотившую тревогу. ОКР, болезнь, стала зоной комфорта, отрезавшей от мучений. Дьявол. Ощущение своей ошибочности возвращалось внезапно, как было только что.       Вэй Усянь становился кем-то значимым, наверное, потому что у Лань Ванцзи не так много друзей за пределами узкого круга. Поэтому ему нельзя знать, какая гниль пропитала внутренности Ванцзи, что именно в наброске вызвало желание сжечь книжонку. Никому, в принципе, нельзя, но ему особенно.       — О? — удивленный возглас раздался над самым ухом, Лань Ванцзи отвлекся и не заметил вышедшего к нему переодевшегося Вэй Усяня. — Не думал, что ты меня дождешься, но спасибо. Пойдем…       — Молодые люди, — окликнула сопровождавшая их женщина, скрестив на груди руки. Оба синхронно посмотрели на нее, от сурового тона складывалось нехорошее предчувствие. — У вас все в порядке? Подобные случаи должны быть зафиксированы, я сопровожу вас…       — Нет-нет, вы не верно поняли. Это была моя вина, я случайно толкнул стол, — оправдываться Вэй Усянь начал прямо так, сходу, да и оправданиями его речь назвать можно было только с натяжкой. Так уверенно и складно лгал он, вызывая абсолютное к себе доверие, — на котором были все эти штуки. Я перевернул книжки и лоток с тушью, в итоге Лань Ванцзи очень расстроился, мы немного поругались на этот счет, но я признаю свою промашку, нужно быть аккуратнее, когда работаешь с чем-то таким. Если бы вы позволили, то мы бы одолжили пару тряпок уборщицы и попробовали бы привести в порядок хотя бы пару книжек, хорошо? Только если это не нарушает никаких правил…       Лань Ванцзи не выдержал, тихо откашлявшись и встряв в разговор. Нет, «встревать» — это про Вэй Ина, он же вклинился деликатно, точно поймав повисшую в диалоге паузу.       — Вэй Усянь лжет. Все было иначе, — Вэй Ин шикнул, мол, речь шла не об истинности их рассказа, а о том, как избежать проблем, но Лань Ванцзи не остановился. — После того, как он зацепил стол, я первым вспылил и бросил книги на пол, испортив их. Мне следовало быть более сдержанным, тогда ничего бы не случилось.       Он, что, сглаживает острые углы и берет вину на себя? Помогает и разделяет возможность выговора, или чего там было в качестве наказания в больничках подобного плана? Простите, но что? Вэй Усянь справился с собой, захлопнув приоткрывшийся рот, потому что поведение Лань Ванцзи слишком походило на поддержку. Или на извинение, и одно шокировало сильнее другого.       Женщина явно пребывала в смятении, раздумывая над тем, как полагалось поступить. Когда она увидела измазанных краской парней, взмыленный и дерганных, она логично предположила, что между ними разгорелся скандал, спровоцировавший драку. По дороге до душевой, уже с прихваченными вещами, она столкнулась с коллегой, которая сообщила о плачевном состоянии библиотечной комнаты, куда уже направили занимавшегося уборкой человека. Последствия были не масштабными, но все равно малоприятными, в особенности это касалось оттирания черных разводов на линолеуме, который прежде был безупречным. У стола разболталась одна из ножек, если бы это не заметили вовремя, тот бы рухнул, стоило бы взгромоздить на него канцелярские принадлежности и макулатуру.       Выходило так, что с работой своей мальчики постарались на сегодня достаточно, им полагался перерыв от такой серьезной деятельности, требовавшей концентрации. Пусть немного отдохнут и расслабятся, в конце концов, это полезнее скажется на их здоровье, чем продолжение кропотливого труда после эмоциональной встряски. Но и оповещать о недоразумении главврача не хотелось, ситуация была не тревожной, оба пациента вели себя спокойно, общались, вообще походили на приятелей. Мальчишки просто иногда устраивают проблемы, даже без психиатрического диагноза.       — С беспорядком в библиотеке уже разбираются, для вас там не хватит места, поэтому лучше отправляйтесь в палаты. Вы ведь находитесь в соседних, верно? — получив подтверждение, санитарка пропустила пациентов перед собой, идя немного позади них, буквально на полшага. — Я провожу вас. Перед ужином сможете расслабиться, вам не следует перегружать себя. Вы здесь для лечения и реабилитации.       Вэй Усянь вздохнул, ну вот, опять. Ему обещают какое-то там излечение от недуга, но пока что он топчется на мертвой точке и не чувствует никаких изменений, в отличие от Лань Ванцзи ему даже никаких лекарств не прописали, чтобы регулировать состояние, а приступы как минимум дважды повторялись. Это из тех, что он умудрился отследить, а если их вдруг было больше? Если окружающие просто подыгрывают, сглаживая регулярность его припадков с потерей памяти, чтобы не довести до срыва? Звучало, как паранойя или высокобюджетный голливудский фильм, но почему-то от всех историй про больницы всегда ждешь непредсказуемых поворотов и детективного элемента. Типа «в мою голову на самом деле вселился пришелец, который управляет, как роботом, телом, когда я как бы сплю». Отличная могла бы быть фантастика, ага. Но все-таки надумывать подобное или верить в это Вэй Усянь не собирался, даже для него это слишком. Было всего лишь обидно, что не наблюдалось прогресса, так еще и одно из немногих развлечений оборвалось на половине.       Из-за него, конечно.       На протяжении всего пути они молчали. Лань Ванцзи шел, склонив голову так, что мокрые пряди закрывали его лицо, как плотная штора, непроницаемая для солнечных лучей. После мытья он не стал собирать волосы в хвост, оставив их так, и Вэй Усянь предполагал, что это тоже часть используемой защитной маскировки. От внешнего мира Лань Чжань предпочитал отгораживаться, вот же вредный дуралей, всеми способами. Лучше бы делился тем, что творилось в душе, чтобы было проще понимать себя и давать ключики к пониманию другим. Вэй Усянь понял из всего только намек, что разговаривать с ним сегодня не собирались, поэтому держал рот на замке, насвистывая импровизированную на ходу мелодию. В ней не было веселых заливистых ноток, выходило спокойно и ровно, как-то успокаивающе, напоминая детскую колыбельную. Любопытно, прислушивался ли к нему Лань Ванцзи или отрешился в собственных размышлениях? Любил ли он вообще музыку?       У дверей в палаты Лань Ванцзи вдруг остановился и взглянул на санитарку.       — Я вспомнил, что обещал своему соседу принести книгу, у него уроки по шрифту Брайля. Ему необходим материал, — не стоило пояснять лишний раз, о каком человеке шла речь. Вэй Усянь только одного не мог понять, почему нельзя было сказать об этом раньше? Ведь они проходили не так далеко от крыла, где располагалась библиотека, по пути можно было заскочить туда.       — Хорошо, тогда я отведу вас, а вы, — она посмотрела на Вэй Усяня, мягко улыбнувшись, — пока отдыхайте. Двое ваших друзей на занятиях, так что вы сможете вздремнуть.       Если с одним присутствующим предрекали сон, скорее всего, это был никто иной, как Вэнь Нин. Неожиданный поворот событий, возможность разговорить этот нелюдимый комочек отчаяния, сверлящего взглядом исключительно тарелки с едой. Вэй Усяню пришлось попрощаться с Лань Ванцзи, который обменялся с ним каким-то выразительным, красноречивым взглядом — карие глаза снова как бы подсвечивались изнутри. Но что именно они доносили, разгадать не получилось, поэтому он просто широко улыбнулся в ответ, пожелав удачи. Они еще встретятся на ужине, да и завтра… Да и, самое главное, Лань Ванцзи вроде как не затаил обид. ***       Сяо Синчэнь обожал читать и слишком надолго был лишен этого ни с чем несравнимого удовольствия, поэтому сейчас радовался, точно распаковавший самый большой новогодний подарок ребенок. Он с нежной улыбкой перелистывал страницы, пока не приступая к чтению основательно, и вдруг вытянул из книги какой-то листок, на ощупь явно не принадлежавший к соседствующим. Тот был вытянутым, меньше по-размеру, неидеально ровно обрезанным с одного боку, немного наискосок, — явно не выпавший из переплета беглец. Да и шрифта для слабовидящих на нем совершенно точно не было. Подушечки пальцев чувствовали его шероховатость, вмятины, оставленные, вероятно, нажимом карандаша, но едва-едва различимые. В целом, лист напоминал по своему формату открытку, вставленную в качестве закладки.       — Смотри, А-Чжань, тут сокровище. Кто-то оставил подарок в книге, я-то думал, кроме меня никто до них не доберется, — Сяо Синчэнь удивился, как спешно оказавшийся рядом Лань Ванцзи выхватил из его пальцев находку. Аккуратно, не помяв и уголка. — Что на ней изображено? Это ведь открытка? Или фотография? Опиши мне ее, пожалуйста, в этом есть что-то такое необычное и милое, у нас редко находятся добрые вещицы.       Последняя находка Сяо Синчэня аукнулась на всю дальнейшую жизнь, эта могла сгладить осадок, доказать, что нет невезучих черных полос.       Лань Ванцзи насвистывал себе под нос мелодичную трель, негромкую, как будто намеревавшуюся усыпить кого-нибудь сладким сном. В прошлом он играл на скрипке, отец отправлял на занятия с гуцинем для большего погружения в культуру предков, навыки игры здесь растерялись. Он явно не справился бы со всей своей прошлой программой, но зато оставался на своем месте слух. Маленькое развлечение, ему чуждое, но иногда можно делать компромиссы.       Дождавшийся своего приятеля Сяо Синчэнь был разочарован, у него просто забрали находку и исчезли из зоны досягаемости, оставив только беззащитное смятение. Лань Ванцзи отошел к своей кровати, садясь на нее, на корню разрушая то трепетное нежное чувство, которое всколыхнулось от подарка судьбы в сердце, ни разу не романтичном и, наоборот, прагматичном, но уставшем от постоянной темноты. Что внешней, что внутренней. Бумажка, само собой, ему не предназначалась, может это какая-то записка, что-то в таком духе, но попалась-то она именно в его пальцы, значит, он заслужил чуть больше внимания. Как минимум, Сяо Синчэнь рассчитывал помощь со стороны своего близкого друга, а не на пренебрежение пустячной просьбой.       — Он пустой, Сяо Синчэнь, чистый клок бумаги, — Лань Ванцзи откровенно врал, что было нонсенсом. На листке точно было изображение или неразборчивый текст. Штрихи были различимы рукам слепого юноши, который, однако, ничего говорить на этот счет не стал. Пусть Лань Чжань хранил свои многочисленные тайны, раз в их число вдруг стали входить открытки из книжек, он не станет силой допытываться. Это неправильно, дружба построена по-иному. Как показывал опыт, рано или поздно Лань Ванцзи собирался с духом, чтобы начать серьезный разговор. Значит, сейчас не пришло время, и «закладка» имела какое-то особенное значение, вероятно, несвязанное с содержанием книги классических легенд и сказок.       — Как скажешь, А-Чжань, если хочешь, пусть он будет для нас пустым, — Сяо Синчэнь вернулся к чтению, пожимая худыми плечами, и удобней устроился, откинувшись на подложенную под спину подушку.       Лань Ванцзи чувствовал себя глупо. И будет чувствовать еще долго, смотря на вырванный из выброшенной книги, безнадежно потерявшей свой первоначальный вид, лист форзаца. Голубые облака окутывали лепестки сиреневого лотоса, сердцевина которого отливала светло-красным оттенком. Фон был затонирован в бледно-желтый, чего при освещении в библиотеке было не различить. Странное сочетание цветов смотрелось поразительно гармонично.       Он бы хотел когда-нибудь раздобыть рамку.