Помоги: кажется, во мне — пожар

      Есть люди, которым доверять не следовало ни в коем случае, но иногда не оставалось никакого другого выбора. Они появлялись в нужное время с приготовленными правильными, здесь и сейчас, словами, и не давали никакого шанса окружающим оставить их неуслышанными. Вэй Усянь смотрел на стоящего в проходе Цзинь Гуанъяо, к которому приклеилась извиняющаяся неизвестно за что, будто бы заранее, улыбочка, и ждал продолжения сказанного. Интуиция подсказывала, что самому не следовало уточнять, что конкретно он подразумевал, ведь если кто-то предлагал помощь, то был осведомлен об обстоятельствах того дела, в которое собирался впутаться. Пусть первым раскрывает карты, ведь это смешно: он-то, так бесцеремонно вклинившись в чужой разговор, пусть и звучавший за не предусмотрительно оставленной открытой дверью, и не хотел мешать? В любом случае, повисла пауза. Это становилось традицией, едва Цзинь Гуанъяо открывал свой рот, как атмосфера сгущалась. Он как игрок, который пришел не предлагать поддержку, а разыгрывать сцену, только в его голове имевшую смысл.       Нервы Вэй Усяня и так шалили, что с врожденной прямолинейностью плохо отражалось на характере в целом. Так и не услышав никаких пояснений, он глубоко вздохнул, прикидывая, насколько полагается соблюдать рамки приличия в конкретном случае. Можно сказать «нет» и отправить его взашей, раз и навсегда объяснив, что они прекрасно во всем разберутся сами, без вмешательства зарвавшихся умников, сующих длинный нос невесть куда. Вэй Усянь сжал меж пальцев край простыни. Жесткая ткань на следующие минут пять сохранит отпечаток ладони. Взгляд, переведенный на притихшего Вэнь Нина, не нашел ничего, кроме такой же растерянности. Благо, свои эмоции скрывать удавалось куда лучше, чем этому слишком взрослому ребенку, которому предназначено рано или поздно погореть на своей искренности.       Вэй Усянь проглотил ком в горле, как показалось, слишком шумно, в ушах бухнуло эхо. Это могло быть из-за шумевшей крови, приливавшей к голове от волнения. Допустим, помощь была нужна. Не от этого конкретного человека, а так, в неопределенном будущем она рано или поздно понадобится. Допустим, имелось не так много вариантов, к кому за ней следовало обратиться: разве что искать себе другую клинику, с проверенным врачом, который бы не прятал диагнозы, где не было бы пациентов, готовых кого-нибудь прибить. Так, без злого умысла. Проблема: он сирота, без денег, с бестолковым пособием, не доковылявший до планки совершеннолетия.       Проблема. Он до конца не мог поверить во все, рассказанное Вэнь Нином, и взваливать поиск доказательств существования второй личности внутри Вэй Усяня исключительно на него одного — очень по-скотски. Неправильным выходило использование такой доброты. Вэй Усянь игнорировал очевидный факт, что чуть-чуть, и застиранная до полупрозрачности ткань в его руках готовилась треснуть.       Цзинь Гуанъяо зашел в комнату, плотно захлопывая дверь за собой, оказавшись сообразительнее. Для медперсонала снаружи не имело особенного значения, была она открыта или нет, когда речь шла о пациентах, за которыми не числились нарушения распорядка и какие-либо сложности. К тому же, под потолком все равно оставались дорогущие камеры, транслировавшие максимально четкую картинку на мониторы охраны. Иллюзия отгороженности от чужого вмешательства, выдуманная безопасность.       — Я думал, ты хотя бы спросишь о чем-нибудь. Обычно люди интересуются в ответ, но прости, если неправильно выразился, — Цзинь Гуанъяо склонил голову вбок и подался подбородком вперед. Он словно подсказал глупенькому Вэй Усяню, что нужно в таких случаях говорить, если вдруг он не знал, и теперь ждал, что его рекомендацией воспользуются. Сам Вэй Усянь готов был поклясться, что кому-то стало невыносимо скучно, раз приходилось цепляться за сомнительные развлечения, как их с Вэнь Нином детективные приключения.       — Вот как? Я думал, это ты расскажешь, с чем собрался помогать, и потом будет моя очередь. Или этот альтруизм распространяется на все? — пересаживаясь, морщась от ощущения ноющей затекшей поясницы, Вэй Усянь улыбнулся, но не расслабляя поджатых губ. — Ты, прости уж, не похож на супер-героя, который к каждому спешит на выручку, случись что-нибудь. Значит, о чем-то знаешь, и это для тебя интересно.       Цзинь Гуанъяо охотно кивнул, готовый к тому, что нельзя заполучить доверие по одной доброте душевной. Подслушивание, полунамеки — все ставило его в невыгодную позицию, заранее внушая подозрения. В конце концов, это он сделал первый шаг, оставив его незаконченным, так что следующий ход никак не мог перейти к другому. Это как настольная ролевая игра, где ты оглашаешь действие и кидаешь куб, молясь на удачу того, что выпадет нужное число. Грани ударялись о столешницу, кубики подпрыгивали, перекатываясь с одного бока на другой. Но чтобы узнать результат, надо заявить, с чем конкретно ты пришел. Раскрываться первым — это постоянный и чуть ли не единственный минус, с которым приходилось сталкиваться каждый раз, когда решаешься действовать на опережение. Расслабленные руки вытянулись вдоль тела, пальцы слегка дрожали, как если бы перебирали в воздухе невидимые струны музыкального инструмента.       — Хорошо, тогда давай попробую рассказать все сразу, так будет удобнее нам всем, — Цзинь Гуанъяо не двигался с места, и Вэнь Нин приподнялся, чтобы махнуть в сторону своей кровати, раз уж он расположился на одной с Вэй Усянем. Было что-то неловкое в том, что собеседник оставался стоять на ногах, смотря на них двоих сверху вниз. Лицо молодого человека хоть и не светилось от самодовольства, но что-то высокомерное прослеживалось в его поведении. Ничего удивительно, что Цзинь Гуанъяо, садясь на скрипнувший матрас, сделал это крайне нехотя. Расстояние между ними увеличилось, угол обзора стал другим, неудобным. — Вчера у вас кое-что произошло, правильно?       — Как сказал один мой знакомый, тут каждый день что-нибудь да происходит. Если ты не заметил, у этого заведения есть такая особенность, — Вэй Усянь не то, чтобы язвил, он не удержался от смешка. Тратить усилия на то, чтобы остудить накалившуюся обстановку ему не казалось первой необходимостью. Так повелось, что шутил он везде и всегда, иногда на пользу, иногда во вред себе. Цзинь Гуанъяо кивнул со сдержанностью, подходившей практиканту-интерну, а не пациенту, загремевшему в психушку на днях.       — Я понимаю, речь не о самом приятном. Вчера ты очень спешно удирал от своего друга, вот него… Как, Вэнь Цюнлинь, да? — Вэнь Нин вздрогнул, он по привычке представлялся своим первым именем в этих стенах, не думая, что есть смысл в использовании официального, «взрослого» имени в быту. И все-таки Цзинь Гуанъяо узнал о нем, обратился так, как полагалось по всем правилам этикета. Оставалось кивнуть, спешно маскируя собственное изумление перед чужой осведомленностью. — Не кажется, что вы были в ссоре. К тому же, Вэй Усянь заверял меня, что все его соседи по палате спят и видят, как его убить. Это те, с кем ты завтракал сегодня? Они на отморозков не очень-то похожи… в большинстве своем.       Ну да. Если припомнить состояние лица бедного Не Хуайсана, получившего ни за что свои ранения, то сложно говорить за всех сразу. Скорее всего, слухи о драке до Цзинь Гуанъяо также долетели, так что Цзян Чэна он теперь мог с чистой совестью вносить в список опасных и неуравновешенных, не задумываясь о настоящих причинах. Но даже так, прилетело в результате конфликта не Вэй Усяню, то, наоборот, служил теперь мостиком между друзьями, у которых что-то расклеилось, и пытался помирить их между собой, спокойно перекидываясь словами то с одним, то с другим. На жертву травли он походил в последнюю очередь.       — Ерунда какая-то, я же не говорил с тобой, тем более вчера, — Вэй Усянь протянул слова с сомнением, почесывая подбородок, хмурясь. Память дробилась похлеще, чем мозаика, уж точно сложнее детской игрушки: у нее кусочки хотя бы состыковывались в итоге в какую-нибудь однозначную картинку. У него же все разваливалось, острые грани осколков оставшихся немногих воспоминаний резали пальцы в кровь, стоило ухватиться за них и попытаться сопоставить друг с другом.       — Да, конечно. Ты не говорил со мной, — охотно подтвердил Цзинь Гуанъяо, окончательно заводя в тупик. Одна нога, свисавшая с края кровати, свободно покачивалась в воздухе взад-вперед, тапок соскользнул до носка, рискуя шлепнуться на пол. Блестяще удалась затея, фуррор был произведен.       — Эй! Но ты ведь только что сказал, что говорил с Вэй Усянем, так зачем обманывать с самого начала? Это совсем не похоже на помощь, — возмущенный Вэнь Нин воскликнул, подавшись вперед всем телом. Оставалось только вскочить и топнуть рассерженно, подчеркивая свое праведное негодование. Вэй Усянь тихонько похлопал его по плечу, привлекая внимание к себе.       — Тц, сейчас поймешь, к чему он ведет. Вэнь Нин, это же ты веришь в эту фигню, почему первый догадался я? Все очевидно. Не так ли, Цзинь Гуанъяо? Ты говорил со мной, но не со мной, как ты выразился. И поэтому знаешь обо всем чуточку больше, чем все люди вокруг… ну, за исключением А-Нина?       — Бинго. Ты слишком догадливый, — сказано это было с припрятанным между строк подтекстом, личная заметка на будущее. Следовало это обстоятельство учесть, чтобы в дальнейшем рьяно оберегать собственные тайны и не попасться на чем-нибудь особенно сокровенном. Ладно, половина имевшихся у Цзинь Гуанъяо секретов были как раз такими, чью огласку невозможно допустить без серьезных последствий. Ум Вэй Усяня следовало отныне брать в расчет. — В общем-то, ты представился мне именем Мо Сюаньюя и вел себя иначе. Я бы сказал, как оторвавшийся от материнской юбки ребенок, весь перепуганный такой и на всех жаловавшийся. Очевидно, сейчас тут другой человек. И с ним я болтаю вот так впервые.       Вэй Усяня, честно сказать, мутило от всей неопределенности и одновременного с этим вкуса какой-то фатальной обреченности. Он не в силах ничем управлять, контроль водой утек сквозь его бесполезно стиснутые пальцы. Имя он слышал впервые, самое обычное, ничего не значившее: так не звали какую-нибудь популярную звезду, актера или певца, никого из тех, кого бы вспоминали друзья. Нет ни одного человека, кому могло бы принадлежать это сочетание слогов, оно, совершенно точно, выдуманное. Или нет.       — Мальчик сказал, что боится, что вы его не принимаете, хотите от него избавиться, и, в общем-то, в этом есть доля правды? Тебя от него тут лечат?       — Но почему он заговорил с тобой? — бестактно был задан вопрос в ответ. — Если у меня так едет крыша, то почему никто раньше не сталкивался с ним, а с тобой он вдруг забыл своих навыках скрытности?       Вэй Усянь судил здраво. Будь Мо Сюаньюй охотливым до новых знакомств и безмерно общительным, то не смог бы столько лет прятаться внутри, как какой-нибудь червь-паразит, убивающий своего хозяина, за чей счет, собственно, только и оставался живым. Не было таких прецедентов, чтобы Мо Сюаньюя заметили раньше. Но не могут же в наглую врать Вэй Усяню два человека, как минимум один из которых мог гарантировать надежность своих слов. Молодой господин Цзинь оставался под сомнением.       — Наверное, потому что я был идеальным слушателем, которого ему не хватало. Куча объяснений, так что ты задаешь вопросы не тому человеку. Собственно, поэтому, услышав ваш разговор, я и вмешался. Ты снова хочешь достучаться до этого парня, верно, Вэй Усянь? — Цзинь Гуанъяо дождался кивка, подтверждающего сделанное им предположение. Старые, как мир, уловки, заставлять соглашаться с собой почаще и обращаться по имени. Такой ход вовлекал Вэй Усяня, а заодно и Вэнь Нина, в беседу, темп которой задавался теперь третьим собеседником, они фокусировались исключительно на нем. Теперь можно не сомневаться, что его продолжат слушать, не теряя ни одной важной мелочи. — Но что вы будете делать с ним после, устроите допрос?       — Как вариант, достаточно отрезать путь к двери, и Вэнь Нин сможет добиться от него каких-нибудь ответов, — стоило добавить, что «наверное сможет», потому что Вэнь Нин оставался самим собой. Тихим и вежливым пай-мальчиком, который не способен на использование грубости, ни физической, ни словесной. Предотвращение им повторного бегства самого главного свидетеля в их «расследовании» было важнейшим пунктом плана, но срабатывающим в мысленном эксперименте с вероятностью пятьдесят на пятьдесят.       Цзинь Гуанъяо, разделив тем самым внутренние сомнения Вэй Усяня, с максимальной скептичностью хмыкнул и выгнул бровь.       — Сомнительная затея. Если он не убежит, то может начать отбиваться, так ничего ценного и не сказав тебе. Зато по камерам это будет похоже на нападение, и нашего дорогого друга могут упечь в не самые приятные отдаленные места. Будет как-то…       — Паршиво, если такое случится, ясно, — закативший глаза Вэй Усянь несколько раз кивнул, подчеркивая, что размусоливать тему ему не нужно, он понятливый, как было замечено раньше. — Могу догадаться, к чему идет речь. Я снова вызываю приступ, Вэнь Нин тихонько прогуливается за дверкой по коридору, а ты говоришь с нашим воришкой о том, о сем, а потом пересказываешь нам. Да?       — Да, но… почему ты называешь его воришкой? — Цзинь Гуанъяо никак не мог найти оправдания выбранному прозвищу.       — Потому что я не хочу считать, сколько часов, предназначавшихся мне, осталось в итоге за этим паршивцем. Если он существует, конечно, — Вэй Усянь потянулся. В голосе не было обиды или раздражения, это неоспоримый факт, который подлежал исправлению только в обозримом будущем. Нельзя позволить прогрессировавшему расстройству урезать отведенную жизнь, к тому же, в самые лучшие годы, как заверяли все взрослые вокруг. — Тогда от тебя требуется расспросить его, хорошенько, прямо по всем фронтам, ничего не упустив. Кстати, Вэнь Нин ведь может подслушать за приоткрытой дверью, как тебе такая мысль? Примерно как ты услышал нас.       — Слишком опасно. Вчера этот Мо был верх нелюдимости и осторожности, в вашей палате он вряд ли успокоится, а открытая дверь только смутит. Давайте попробуем, чтобы я побыл с ним один на один. Заодно объясню, что вы не хотите зла, вам нужно договориться и вместе ходить на терапию… То есть твой лечащий врач должен заниматься вами обоими.       — Мой лечащий врач, по-хорошему, должен начать заниматься хотя бы мной, — отрезай Вэй Усянь, весь кривясь, словно залпом хлебнул свежевыжатого цитрусового сока, перед этим почистив зубы ментоловой пастой, — а не подсовывать бесконечные тесты и настаивать на разговорах о моем детстве. Да черт возьми! Он до сих пор не выяснил, что как раз это и вырубает меня? Или как? Он ведь не специально эти приступы…       — Шшш, — прошипел на одной ноте Цзинь Гуанъяо, прижимая к губам прямой указательный палец, и заговорщически подмигнул. Тонкие губы растянулись в широкой улыбке, став одной ровной линией, слегка выгибающейся дугой. — Это все догадки. Тебе следует не настраивать себя против него, а прийти и обо всем спросить в лоб, заодно вывалив кучу получившихся доказательств. Чтобы он не отвертелся. Так как, по рукам?       Вэй Усянь смотрел на протянутую ему ладонь. Цзинь Гуанъяо успел подняться, чтобы подойти к ним двоим, и теперь был вплотную, например, встань сейчас Вэнь Нин, он бы ударился своими коленками о чужие, врезался бы макушкой о нос или подборок. Да, иногда тебе подаются люди, которым не следовало доверять, которые пропитались фальшью настолько, что успели замариноваться в ней. Но аргументы новенький подбирал удачно, точно зная, как добиваться своего. И это Вэй Усянь тоже понимал: ему нечего противопоставить, найти причину, чтобы отказать. Ладно, причину можно выдумать любую или без ее оглашения выставить вон, но будет ли с этого польза? После озвученного риска подставить Вэнь Нина, принести ему дополнительные неприятности своей самонадеянностью, поднятый рой сомнений загудел громче. К сожалению, шум заглушал попытки здравой оценки всего вокруг.       Вэнь Нин уйдет, оставшийся Цзинь Гуанъяо дождется, когда целенаправленное накручивание Вэй Усяня подействует, чтобы вытащить на поверхность нужную им персону. Они поговорят, обсудят самое ключевое, потом он как-нибудь сможет вернуться в собственное тело, вынырнув из задворок подсознания, и, получив свежие факты, пойдет с ними напрямую к Цзинь Гуаньшаню. Все звучало слажено, надежно, как швейцарские часы. С такой якобы продуманностью, с сооруженным на ходу планом, что-то обязательно должно было пойти не так, но ничего такого же здравого и работающего Вэй Усянь предложить не мог.       — Хорошо. Давай так, но, если поймешь, что не справляешься, зови Вэнь Нина, тот сразу притащит медсестру. Мы не знаем вообще ничего о том, что за чертовщиной я страдаю.       — Вот как? Выходит, ты веришь в одержимость, Вэй Усянь? — Цзинь Гуанъяо отступил в сторону, позволяя Вэнь Нину пройти ближе к двери, остановиться там, как послушный верный щенок, ждавший команды от своего хозяина. В завершении он и смотрел преданным, полным решительной готовности прийти на выручку взглядом, кажется, забывая время от времени моргать. Такому бы кинуть сахарное печенье и почесать за ушком.       — Если бы, — смеясь, обреченно покачал головой Вэй Усянь. Подушечки сложенных вместе среднего и указательного пальцев массировали висок. — Бесов можно быстренько изгнать какими-нибудь обрядами со спецэффектами, заодно на первые полосы желтушных газет угодить. Вау, демоны оказались настоящими, какой мощный заголовок. А вот раздвоение личности меня знаменитым не сделает.       — Как знать, как знать… Вэнь Цюнлинь, беги давай, карауль медсестру. Если увидишь, что она идет, чтобы забрать нашего дорого друга на сеанс, беги сюда, кричи, что угодно, в общем. Мы должны успеть без ее вмешательства, я ведь правильно понимаю?       — Правильно. Да, Вэнь Нин, спасибо, что по-прежнему тратишь на меня время.       Тот кивнул, незаметной тенью прошмыгнув в коридор, не издав ни одного лишнего звука, подошва резиновых и громких тапок — и та не шлепнула о пол. Ни дать, ни взять, снова вернулся к своему первоначальному поведению неприметной тени.       В этот раз Вэй Усянь решил обойтись без дополнительных ухищрений в виде неудобных поз, запретов на моргание и всего такого, наоборот, он полностью вытянулся на кровати, закинув руки под голову. Можно было расщедриться на удобство, так как отсутствовала нужда в том, чтобы поймать с поличным гостя, обычно не званного, но зачастившего являться по своеобразному приглашению. В выдумках не было нужды, они сработали, чтобы обнаружить происходившие изменения. Доказательства были получены. Осталось добиться остальной информации.       Закрытые веки подрагивали, Вэй Усянь, хмурясь, закусил губу, нащупывая то самое чувство, которое, как ему казалось, медленно пожирало его изнутри и убивало. Боль, от которой он всю свою сознательную жизнь бежал с усердием прирожденного марафонца. Кто мог знать, что бег был по замкнутому кругу, и в итоге все равно пришлось возвращаться к самому себе? Мысли изворачивались, как скользкие водоросли, все противилось тому, чтобы позволить ему вспомнить, он сам противостоял себе. Сил после недавней встряски оставалось не так много, и, наверное, было преступной неосторожностью тратить их без надзора кого-то опытного. Вокруг сплошь его же сверстники, случись что, разве могли они оказать помощь? В смысле медицинскую, квалифицированную.       Вэй Усянь думал о руках отца, легко поднимавших его в воздух, о том, как нежно придерживала его непослушно мотавшуюся голову, боясь, что сын мог что-нибудь себе ненароком повредить. От нее пахло заботой, домашней запеканкой и булочками, которые почти каждый вечер чудесным образом вытаскивались из духовки, как будто ее не выматывал ночной плач маленького непоседы и крохотный Вэй Ин, научившись ползать и едва ходить, не вынуждал ее целый день проводить на ногах, умудряясь находить все новые труднодоступные углы в их квартирке. Ей было не в тягость, наверное, из-за той любви, которой полнились ее серо-голубые глаза. Надо же, заботиться о ком-то с такой самоотдачей… Вэй Усяню практически не у кого было спросить, как жили его родители. Как впервые встретились, сошлись вместе, какой была свадьба. Его лишили, так посудить, до черта многого. Забавно окажется, если он до конца жизни будет зацикливаться на своих утратах.       Вот оно. Она. Боль, от которой зубы болят и хочется плакать, но позволить себе слезы — это демонстрация слабости. Ему твердили быть сильным, не предлагая точек опоры. Поэтому, Мо Сюаньюй давно пришел к этому выводу, эту точку пришлось изобрести с нуля. Так ведь проще, хоть так получается заткнуть брешь в себе самом, чтобы не пойти ко дну. В горле сухо, под рукой нет стакана с водой, ничего, утоляющего жажду, поэтому первый же вдох теряется в громком кашле. Как будто астматик, он чувствовал, что задыхался.       Цзинь Гуанъяо сидел на краешке кровати, поглощенный этаким превращением. Ни дать, ни взять оборотень, правда, представлявшийся в негативе. Из готового встретить угрозу с высоко поднятым носом хищника, обладавшего завидным чутьем, в вымокшего под дождем котенка. Такого тщедушного и жалкого, что того и гляди, свалится с воспалением легких и помрет. Вэй Усянь походил на бойца, тем удивительнее то, что ему потребовалась дополнительная защита. Мо Сюаньюй походил, как бы выразиться мягче, на пушечное мясо, которым следовало жертвовать. Эта личность вобрала в себя все самое слабое, что только смогла разыскать. Поэтому он так затравленно смотрел на протянутую к нему руку, как будто на ее ладони распахнулась огромная клыкастая пасть или чего похуже. Вторая попытка начать дышать, более удачная, как у новорожденного. Слишком буквальное появление на свет, Мо Сюаньюй чувствовал, что надолго его не хватит: оставалось надеяться, чтоб теперь так не будет постоянно, и Вэй Усянь передумает ставить эксперименты над своей уравновешенностью, рискуя пожертвовать и той относительной стабильностью, что имел.       — Тише, тише. Что ты помнишь? — начал Цзинь Гуанъяо деликатно, но сразу переходя к делу. Нельзя было не заметить ставшее другим выражение лица, с ним несложно догадаться, кто из двоих получал в контроль в тот или иной момент.       — Весь ваш разговор, — себе под нос ответил Мо Сюаньюй, подползая ближе к стенке, о которую облокотился спиной. Выпрямленные ноги поджались к груди, немного, и он свернется калачиком, как перепуганный ежик. — Я помню все, что делал или говорил Вэй Усянь, и… Я понимаю, что ты на его стороне.       Цзинь Гуанъяо улыбнулся шире, снисходительно глянув прищуренными глазами. Звучало умилительно, по-детски. Он не ошибся, назвав Мо Сюаньюя ребенком, впечатление ничуть не изменилось. Рука опустилась на одеяло между ними, за ней проследили, забывая моргать. Не имело смысла отрицать, что Мо Сюаньюй заинтересовался своим новым знакомым, наверное, немного чересчур. Но он так и не успел уточнить, что сын Цзинь Гуаньшаня, так же хорошо отнесшийся к нему, как и его отец, делал в стенах психиатрической больнице в качестве пациента, почему сюда и за что? Почему он так жаждет общения с ним, без очевидной для себя выгоды, что пошел к нему в столовой? Но при этом Цзинь Гуанъяо непростительно много рассказал Вэй Усяню из того, что ему доверили по секрету. Само собой, его заранее не просили никому ни о чем не говорить, не преподносили историю, как величайший секрет… Но все равно. Не нужно было так делать. Теперь Мо Сюаньюй уверен, что он на стороне якобы «настоящего» обладателя вот этого тела и будет играть по его правилам, за противоположную команду.       Решивший, что обрел себе друга, Мо Сюаньюй и не пытался удержаться от жалобного плаксивого всхлипа. Вроде бы настоящего, но, несмотря на это, демонстративного. В отличие от Вэй Усяня, он — оголенные эмоции, их концентрат, ему позволительно.       — Понятно. А Вэй Усянь, получается, не помнит, чем занимаешься в его отсутствие ты? — живя сначала со стайкой озабоченных куриц, после с вездесущим отцом, недовольным всем, вплоть до неправильно сделанного шага или задравшегося на официальном приеме воротника сына, Цзинь Гуанъяо привык к тому, что лучше игнорировать все обвинения в свой адрес, в том числе обоснованные. Такие — в первую очередь. Мо Сюаньюй растерялся от такой сдержанности, слезы, как есть, пропали от удивления. Он кивнул. — Отлично, значит, мне не придется ломать тут комедию, чтобы обвести этого дурня вокруг пальца, и можно нормально о тебе позаботиться.       — Что? Вы ведь договорились с ним, что я болезнь, о которой избавятся врачи, и хотели для этого меня расспрашивать. Как будто я знаю, как все происходит…       — Я в курсе, что ты не знаешь, Мо Сюаньюй. Дай себе немного расслабиться и выслушай меня, прежде чем приписывать к своим врагам. Окей? Замечательно, — Мэн Яо переплел меж собой пальцы, выгибая их, хрустя суставами, и потянулся. Наглядная демонстрация того, что значило предложение не напрягаться лишний раз. — Я догадывался, что ты, в отличие от Вэй Усяня не страдаешь амнезией, и поэтому можно подробнее все оговорить именно с тобой: он ни о чем не догадается. Ты вежливый, смышленый, да и знаешь больше…       — Нет, подожди. А разве есть что-то, о чем ему нельзя догадываться?       — Конечно. Дело в том, что я не буду помогать ему уничтожить тебя, как не хочу позволять Цзинь Гуаньшаню собирать тебя с Вэй Усянем в одно целое, мне не по душе игры в трансформеров, — поразительная меткость. Цзинь Гуанъяо с наслаждением смотрел, как сереет вытянувшееся лицо Мо Сюаньюя, до которого стремительно доходил смысл сказанного. Он только переварил вероятность одного предательства, как ему поведали о втором. — Разве ты не догадывался, что такая задача и будет стоять перед специалистами? У врачей в документах записан «Вэй Усянь», все остальное, прилагающееся в комплекте, для них как опухоль, которую желательно поскорее прооперировать.       — Быть такого не может. Господин Цзинь очень хорошо ко мне относится, он сказал, что будет делать все, чтобы помогать Вэй Усяню, а за это… — Мо Сюаньюй запнулся. Как громом пораженный, он притих на полуслове, хлопнув широко распахнутыми глазами, с приоткрытым ртом напоминая рыбку, выброшенную непогодой на берег. Он начал опускать голову, низко-низко, продолжая наклоняться до тех пор, пока подбородок не уперся в ключицу. — Я должен помогать ему. То есть рассказывать обо всем.       — О. Кажется, теперь ты понимаешь, что старый идиот хотел тебя использовать. Мо Сюаньюй, — Цзинь Гуанъяо пододвинулся ближе, накрывая рукой острое колено и похлопывая по нему. Покрывало под ними двумя собралось складками, неаккуратно съехало на добрую половину за пределы матраса. Собеседник в нетерпении ловил каждое следующее слово, — такие, как ты, редкость, два самостоятельных человека, которые получились на одной личности. Это как вишенки на черенках, вроде две ягоды, но основание общее. Если про тебя напишут книгу или снимут фильм, то богатства будут невообразимыми… В первую очередь, у автора книги, конечно, а ты, может оказаться, останешься запертым в психлечебнице до старости. Или Вэй Усянь окажется запертым, а тебя не будет вовсе.       Подход Цзинь Гуанъяо был прост, без ухищрений. Ничего против жизни этих двоих, или этого одного со своей поехавшей крышей, он не имел, пусть разбираются, как хотят, но вот отец заслуживал, чтобы его проучили. Своей обеспокоенностью исключительно статусом и местом в обществе он порядком надоел. Раньше не составляло труда сбежать от него на недельку за город к друзьям, запереться в комнате, чтобы спокойно погрузиться в очередную ночь, наполненную работой над материалами для грядущих экзаменов и домашними заданиями по десятку дополнительных предметов. Если хочешь, чтобы твой ребенок был лучшим, то показывай ему достойным пример, а не сбрасывай все на сотрудников больницы. Да боже, он даже назначил лечащим врачом не себя, сократив количество контакта к минимуму! Пусть пожинает плоды. Если учить дитя с младенчества только тому, как ходить по головам, то с чего бы ожидать послушания и идеала?       Оставьте праведность кое-какому другому.       — Так получается Цзинь Гуаньшань хотел прославиться? Не помогать мне? — Мо Сюаньюй прикусил кончик большого пальца, того и гляди, засунет в рот, как младенец, и начнет обсасывать его, чтобы перестать дрожать.       — Вот теперь ты видишь все, как есть, умничка, — печально вздохнул Цзинь Гуанъяо. — Я хотел предупредить тебя, чтобы ты остерегался не этих детишек. Ребятки напуганы, ну и что? Покажи им, что ты не злодей, и все, они растеряются. Поверь, они не способны желать смерти кому-то… Да, убедим их, что ты живой, настоящий, и все. Дело в шляпе, они ведь не изверги, изводить хорошего парня.       — Я с Вэй Усянем уже достаточно долго, но он впервые узнал обо мне. То есть за все годы я так и не смог показать себя. Что я буду доказывать сейчас-то? — поежившись, в полголоса уточнил Мо Сюаньюй, опасливо поглядывая на плотно закрытую дверь. Он начинал уставать, это было закономерно.       — А для чего здесь, по-твоему, я? Давай начнем с самого простого. Ты знаешь хотя бы то, почему и как ты появился? — честные глаза Цзинь Гуанъяо были такими чистыми, светясь состраданием и понимаем, что с таких, как говорится, можно воду пить, не боясь запачкаться. Совсем неважно, как их легкий прищур делал его похожим на лисицу из старых сказок.       Мо Сюаньюй задумался, как точнее ответить на вопрос, при этом никого не запутав. Наверное, не запутав хотя бы себя же, тогда все обернется совсем плохо.       — Я здесь для того, чтобы забирать боль. Вэй Усянь ее прячет… или от нее прячется, тут как-то сложно, но каждый раз, когда его выбивает из колеи, и становится совсем невыносимо, появляюсь я. После смерти родителей начало что-то происходить, но я не был сам по себе… Ну, он вел себя иначе. Пытался играть в другого человека, у которого не было семьи, которому не нужны родные, и потом все обернулось вот так. Я не знаю точно, почему, ведь у нормальных людей ничего подобного не случается, — он рассматривал заусенцы на пальцах, пощипывая их короткими ноготками, дергая то один, то другой. Кожа рядом с кутикулой краснела, в ямках, где она все-таки треснула, начала проступать сукровица. Крохотные алые капельки густели и засыхали. — В нас было сломано от рождения что-то, да?       — Вероятно. Но способность превращаться в другого человека по-настоящему, не цеплять маску и играть роль, а прямо жить им — невероятно. Слышишь, Мо Сюаньюй, ты невероятный, — Цзинь Гуанъяо не выдержал и рассмеялся, с таким воодушевленным взглядом вскинулся на него юноша, того и гляди, последует примеру А-Нина и подожмет воображаемые уши да завиляет хвостом. — Вот видишь, мы уже знаем, что ты помогаешь Вэй Усяню, а не желаешь отнимать у него свободное время. Пусть он получше подумает над этим, хочет ли такой опоры лишаться. Уверен, что он будет поражен.       Поражен. Именно из-за смятения Вэй Усянь не сможет принять решения, а значит и терапия отца рисковала затянуться на неопределенный срок. Если раньше недоверие к нему выражал исключительно официально числившийся пациент, то теперь к нему присоединилась та сторона, на которую возлагались все надежды. Рано или поздно выход из этого тупика найдется, не даром же тут почти все горды гигантским стажем, престижными премиями, публикациями, исследованиями. Цзинь Гуаньшань среди коллег в своей психиатрической клинике — эталон, на который положено ровняться. Таким образом, он разберется, как разговорить разом замкнувшихся и отгородившихся от него парней (парня, одного с половиной). Но потребуется месяц, два. Проходящие сложности, с которыми нужно повоевать.       Мутит от того, как это похоже на детскую шалость или каприз, но Цзинь Гуанъяо скучно, и иного способа насолить отцу, без риска получить какое-нибудь наказание или каких-либо последствий посерьезнее, не наблюдалось. Тот первым вошел в роль манипулятора, Мэн Яо ничего сверх не сделал, он всего-то обновил список правил, повысил, так сказать, планку игры. Да и выгодно иметь на своей стороне кого-то, так слепо доверявшегося. Серьезно, неужто Мо Сюаньюй наивен до степени, при которой чуть-чуть и начнут диагностировать умственную отсталость? Или как объяснить, что он в лоб не выстраивал никаких параллелей между обманом ради достижения высшей цели своего психиатра и сладкой лестью его сыночка? Хотя чего там, Мо Сюаньюй торопился записать его как минимум в лучшие друзья, судя по оживленности, если не в покровители.       Какой же идиот.       — Значит, я передам ему, что ты не хочешь ничего от Вэй Усяня, и вообще не отвечаешь за то, когда появишься. Все это внешние триггеры… Спусковые механизмы, типа воображаемых кнопок, которые тебя включают, — пояснил Цзинь Гуанъяо на всякий случай. — Что-нибудь еще? Имей ввиду, его друзья от тебя обязательно отстанут, но далеко не сразу, поэтому, пожалуйста, не убегай ни от кого. Поддерживай разговор хоть как-нибудь.       — Да, я понимаю. Тогда я испугался, Вэй Усянь никогда не делал так, чтобы я появился специально, я не знал, что такое вообще возможно, — Мо Сюаньюй стыдливо потупился, краснея, румянец от щек дошел до самой середины переносицы. — Не буду бегать, хорошо. Наверное… нет, все, я устал и очень хочу поскорее уснуть, уступить место. Мне правда нечего сказать Вэй Усяню, никому, я понимаю, что идея лечь в больницу и заключалась в том, чтобы вылечиться, но я впервые понял, что меня могут понимать и слышать. Меня самого. Я очень-очень не хочу умирать просто так, не ради чего-то крутого и великого, а… потому что кто-то сказал, что я должен умереть ради чьего-то непонятного будущего.       Цзинь Гуанъяо делал некоторые вещи редко, в самых крайних случаях, к таким относилось, например, питье черного неразбавленного молоком кофе. Или, вот, объятия, но лучшего момента для них придумать было нельзя. И так сидя вплотную, он подался вперед, чтобы одной рукой обхватить плечи, несуразно вытянувшись. Разница в росте играла нелепую шутку, потому что Мо Сюаньюй несправедливо оказался засунут в тело рано пошедшего в рост великана-подростка. Тот с благодарностью ткнулся носом в подставленное чисто случайно плечо, выразительно шмыгнув. Ничего не оставалось, кроме как потрепать по волосам, твердя, что все будет замечательно, нужно приложить немного стараний, и все разрешиться как по мановению волшебной палочки в сказке. Разве возможен спор с Цзинь Гуанъяо, который так утешал тебя, поддерживал каждый твой судорожный выдох, напоминавший заглушенный всхлип. Его любили, в нем видели ценность, не ради наживы. В нем самом. Нужно не идти слепо на поводу у почти незнакомцев, Мо Сюаньюй отметил про себя, что ни в коем случае нельзя забывать присматриваться к Цзинь Гуаньшаню и прислушиваться к его словам, вычленяя из фраз все, казавшееся подозрительным. Цзинь Гуанъяо тоже мог ошибаться. Не специально.       Мо Сюаньюя обнимали так редко, что он ни за что не прочел бы в этом прикосновении холод и отчужденность. Так тискают подаренные дорогие, но самые нелюбимые плюшевые игрушки.       — Спасибо. За то, что поговорил со мной. Я буду рад помочь тебе, если вдруг понадобится, я правда-правда постараюсь сделать все, что в моих силах, ты главное скажи, — Мо Сюаньюй, выпутанный из рук, одним плавным движением соскользнул вниз из положения сидя. Он с глухим ударом плюхнулся о подушку затылком, весь бледный и покрытый испариной, как бывает при резко упавшем давлении. — Ох, вот еще. Я не могу долго находится проснувшимся, это выматывает. И два дня подряд для меня, и для А-Сяня тоже, нечто за гранью. Нужен перерыв, он-то телом рулить может без ограничений.       — Значит, все-таки первая личность — он, — задумчиво выдал Цзинь Гуанъяо, вставший и заботливо накинувший на дрожащее тело одеяло.       — А? А у тебя были сомнения?       — Ты смышленый и благоразумный. И обладаешь всей памятью. Я перечислял все это, но повторюсь, само собой, я сомневался. Судя по всему, зря. Жаль, в какой-то степени, — он беззастенчиво подмигнул юноше, который, увидев этот жест, раскраснелся и отвернулся. — Ты заслуживаешь собственное место, Мо Сюньюй.       — С…спасибо тебе, — повторил тот свою благодарность, пропитанную неловкой искренностью, и отпустил себя.       Вот так.       Теперь на его стороне был ангел-хранитель, этакий защитник, который пообещал его отстоять. Неожиданно, но тоже самое он ведь думал и о Цзинь Гуаньшане. Но с определением тех, кого стоило или не стоило слушать, у мальчика, лишенного всего многообразия социального опыта, были очевидные и неразрешимые проблемы. Он отключился, пока меривший комнату шагами Цзинь Гуанъяо весело насвистывал себе под нос. После того, как он позовет Вэнь Нина, они вместе растормошат Вэй Усяня и отправят его на консультацию, между тем, оставшись один на один. Нужно быстро отсеять ненужную требуху, чтобы в итоге выдать обработанную, грамотно взвешенную истину, дозировку которой он сейчас рассчитывал. Главное — не переборщить, но и не показаться скупым на слова и факты, все-таки от него ждали настоящего результата, а не общеизвестную ерунду вроде «он не хотел тебе мешать, прости и пойми. Но отпустить не получится, тут увы и ах».       Цзинь Гуанъяо обязательно расскажет, что пережитая трагедия стала причиной появления Мо Сюаньюя, что Вэй Усянь, сталкиваясь с тем, что заставляло его страдать, сам вытаскивал его на поверхность каждый треклятый раз, тут ничьей власти не было и быть не могло. Никакой одержимости, злых духов, никто не хотел портить ему жизнь, а, наоборот, самим своим наличием был призван ее облегчать, с некоторыми, однако, недостатками. Пусть вся дружная копания крепко задумается, что делать со всей этой чепухой, а пока длятся их размышления, Цзинь Гуанъяо полюбуется сразу на два чудных события: как отцу придется биться о стенку лбом много-много раз, как ставший ручным и послушным Мо Сюаньюй будет готов исполнить любую «скромную» просьбу, как только в том возникнет необходимость.       Второй день в психиатрической клинике. Как грамотно подбираются тут пациенты, любо-дорого посмотреть: ни за что не заскучаешь, а если такое вдруг произойдет, то представлены десятки на выбор способов, чтобы себя развлечь.              ***              После посещения Цзинь Гуаньшаня вялость окончательно развеялась, хотя, конечно, никто не был бы против лишний часок поваляться в кровати и подремать, чтобы уж точно прийти в норму. В этот раз визит Мо Сюаньюя не был продолжительным, самый короткий за все прошедшие годы его, как оказалось, постоянного неприметного соседства, и, наверное, поэтому усталость не была такой ощутимой. С ней справились плотный перекус, кружка сладкого чая и свежий воздух. Глаза не слипались, мысли в голове были четкими, ни боли, ни тяжести. По словам Цзинь Гуанъяо парень жаловался на смертельное недомогание, постаравшись поскорее заснуть: ничего удивительного, если на самом деле он приукрасил слабую дурноту, сбегая от разговора. Но, в таком случае, ему было, что скрывать? Вроде бы пытаясь доказать обратное, он подставлял сам себя, действуя, как ничего не продумывавший ребенок. Аж мороз по коже, под которой обитал кто-то полностью тебе противоположный. Итак, лгал Мо Сюаньюй или нет, но ретировался он на неопределенный срок, и теперь встал ряд вопросов, требовавших незамедлительного решения. Первым в списке был самый главный: что, собственно, с ним делать?       Мы в ответе за тех, кого приручили. Тут все заходило дальше, ведь Вэй Усянь был в какой-то степени создателем, родителем этой отпочковавшейся части сознания. Из пересказа случившегося диалога, он вообще беззастенчиво пользовался способностью отключаться, заставляя придуманного человека испытывать не озвученные страдания и переваривать их. А он-то наивно полагал, что сам по себе сильный.       В принципе, из слов Цзинь Гуанъяо выходило, что Мо и Вэй были в одинаковом невыигрышном положении, не имея доступа к памяти другого, разве что чудом угадывались отдельные ключевые, самые-самые значимые события. Это все усложняло, не оставляя никаких идей. Как им объединиться? Было бы неплохо поговорить, черт возьми, напрямую, да только добиться этого без соответствующего технического оснащения нереально. Нужно спрашивать у Цзинь Гуаньшаня, который сегодня всячески уходил от темы уточнения диагноза, врач отнекивался, что в психиатрии все не так просто. Нужно время и наблюдение, иначе он мог описать состояние пациента и как пограничное расстройство личности, и шизофрению. Много терминологии, а затем внезапный уход беседы в русло, никак из предыдущей темы не вытекавшее.       Вэй Усянь преспокойно сидел на лавочке в садике, напротив здания своего отделения. Кто-то из сотрудников выбегал из главного входа, торопливо направляясь к посту охраны, за которым располагалась курилка. Возвращаясь обратно, они несли на себе плотный шлейф табачного дыма, самого разного. Располагавшемуся близко к дорожке Вэй Усяню то и дело щекотал ноздри едкий запах то с отдушкой вишни или кофе, то затхлой горелой соломы. Курение, вроде как, успокаивало, но для него оно бы точно аукнулось участившимися головными болями, если бы и его на постоянке окутывало такое вот облако. Он посмотрел на корпус, от скуки пересчитывая этажи. На эту сторону выходили окна собственной палаты, которая на данным момент, скорее всего, пустовала. Время близилось к вечеру, быстро вкинув в пустой желудок обед, Вэй Усянь вышел на прогулку, ненавязчиво дернув за рукав уплетавшего лапшу Вэнь Нина. Не нужно особой смекалки, чтобы понять значение «поднимай свою задницу поскорее и тащи ее за мной».       Вэнь Нин же, как назло, задерживался. Вэй Усяня расстраивало не столько ожидание, сколько его последствия: немного, и станет бессмысленно идти к Лань Ванцзи, который переглядывался с ним утром. Пусть его чопорный приятель ни за что не признается, но он скучал от ставшей постоянной компании, от шума и комментариев, к месту и нет. Их общение двигалось с мертвой точки. Терять такой прогресс — ну почему все не могло быть легко, без заморочек? Раз, и Мо Сюаньюй исчезает, как будто никогда не существовал. Два, и Лань Ванцзи перестает увечить себе руки и не злится на изрисованные книжонки, которые бы клеил с удовольствием без беспокойства. Три, и вообще все появившиеся здесь собратья по несчастьям вылечиваются, все шло бы своим чередом. Но пока что Вэй Усянь чувствовал потребность тормошить сурового молодого человека. Устраиваемые встряски делали его более человечным, что ли, непохожим на куклу из музея восковых фигур.       Запыхавшийся Вэнь Нин с разбега плюхнулся на свободное место под боком, тут же складываясь пополам, пытаясь отдышаться. Взлохмаченные волосы, хватавший воздух рот, раскрасневшееся лицо — разве не должны были медсестры дать ему по шее за разведенную суету? Или он понабрался от лучших манерам поведения, и убежал от какой-нибудь всполошившейся санитарки?       — Мен-ня отпуст-тили, п-пришлось отпрашиваться у целого консилиума. Б-б-боялись, что с моими попытками с-самоубийства прогулка с-слишком опасная затея. Но я с-смог их уговорить, — он с гордостью выпрямился, пытаясь улыбнуться. Губы дрожали, но довольства собой это явно не умаляло.       — И как у тебя получилось?       — Об-бещал вернуться через двадцать минут живым, п-плюс, на нас смотрят из окон первого этажа. Н-на всякий пожарный, если вдруг будет что-то подозрительное, — с заметным сожалением признался Вэнь Нин. — Изв-вини, я понимаю, что эт-того мало, чтобы как-то все разложить…       — И не подумаю извинять, потому что я не сержусь. Хватит, давай-ка взбодрись, — Вэй Усянь всем видом демонстрировал боевой настрой. — Двадцати минут нам хватит для начала, чтобы понять, что мы вообще имеем. Это первая наша задача.       Имелось, оказывается, не так много. Нет, информации накопилось предостаточно, но вот однозначной и определенно достоверной среди нее было каплей в море, приходилось задумываться над каждым новым утверждением, прежде чем решить, принимается ли оно в качестве неоспоримого факта. Хотя бы сейчас, чтобы выстраивался какой-то фундамент, от которого можно оттолкнуться. Что подтверждено? В детстве Вэй Усянь сам изобретал себе «альтернативные личности», прикидываясь другим человеком, если жизнь в приюте становилась совсем невыносимой: цеплял маску, принимался дурачиться и нарушать устанавливаемые администрацией мелкие правила. Это была как бы часть игры: придумать вместо себя иного персонажа, и это объясняло, откуда болезнь черпала вдохновение. Семейная тема точно была триггером, как, кстати, и появление на горизонте любой сравнительно крупной собаки. И то, и другое — последствия полученного опыта. Мо Сюаньюй действительно мог желать добра, служить «громоотводом». С новой точки зрения, не было никаких причин воспринимать его, как пытающегося завоевать контроль вражеского захватчика.       Это отвалившийся кусок самого Вэй Ина. Вторые сутки, только узнав и приняв природу своего недуга, он, так выходило, ненавидел исключительно самого себя. Занимательно.       — Получается, он как бы и невиновен в амнезии и вообще во всем этом балагане. Господи боже, почему это должно было случиться со мной? — Вэй Усянь потер лоб, за оставшиеся минуты пытаясь собраться, сосредоточиться на важном. — Так выходит, что, если лекарства сработают, и он исчезнет, это почти убийство. Он понимает все, имеет свои чувства, взгляды. Но как бы остается мной. Почему же так сложно…       Вэй Усянь умолк, так как послышался какой-то шепот со стороны Вэнь Нина. Не успел он попросить его повторить, как тот сделал это сам, прозвучав громче.       — Не в п-первые, — звуки в словах звучали шепеляво и нечетко из-за прикушенной нижней губы, которую он не пожелал отпустить.       — Что ты там бубнишь, Вэнь Нин? Что не в первые?       — «Убийство». К-как будто это вп-первые, станов-виться причин-ной, — Вэнь Нин поднял на Вэй Усяня пустой расфокусированный взгляд. В нем ни следа печали, ни отчаяния или гнева, сплошь «ничего». С чего вдруг этот ставший самим собой, жизнерадостный и веселый юноша, он опять скатился к невыразительной апатии? Их здесь что, всех переключало невидимым рычагом из одного состояния в следующее?       — Ты что, убил кого-то? — не веря в то, что говорил, спросил Вэй Усянь.       — П-почти. Н-н-нет. Т-то есть я д-думаю, что убил, но это т-такая долгая история… Я н-никому не говорил раньше, д-даже сестре, — Вэнь Нин отвернулся и заговорил тихо-тихо, пришлось обратиться вслух, напрячься, чтобы не упустить какую-нибудь деталь. — Я в-в-возвращался с дополнительных, на п-переходе горел зеленый, и мне н-надо было успеть, чтобы поймать сестрицу… На мне г-готовка, Вэнь Цин в-вымат-тывается, чтобы платить н-нам за учебу. Я проебался. П-побежал. На д-дорогу выскочил м-м-м… м-мотоцикл. Я… он в-вывернул на об-бочину, в ограждение, столб.       Вэнь Нин дрожал. И телом, и голосом. Ему потребовался перерыв, чтобы вдохнуть спасительного прохладного воздуха, после чего он вовсе закрыл глаза, не желая видеть недоумение, шок, которые Вэй Усянь не постарался скрыть. Но тут же распахнул веки, как если бы увидел ту самую картину до самой последней омерзительной детали, вроде отвалившегося колеса, багряных ручейков на асфальте. Тело. Он зачем-то посмотрел на того, кто был за рулем, и никогда не забудет ни безжизненного лица, ни светлой футболки, которая стала черной на груди от пропитавшей ее крови. Он сам, наверняка, умрет с этим кошмаром, навсегда застрявшим перед внутренним взором, отпечатавшимся на сетчатке. Выжженным на ней.       — Он п-погиб на месте. В нов-востях г-г-говорили, что был н-немного пьян, и правда гнал на красный свет. Но я тоже гнал. Не будь там м-меня, парень бы выжил. Я же… — Вэнь Нин развернулся целиком, и Вэй Усянь внутренне обмер. Все лицо было искажено такой мученической гримасой, что сводило собственное сердце. Слезы. Они градом катились по щекам, падали с подбородка на землю, за воротник пижамы. Этот мальчик слишком много плачет, сколько же невысказанной боли и гнева там в нем затаено? — Я с-сбежал. Я испугался, в-вызвал скорую и не с-стал дожидаться, п-полетел домой, чтобы, как последний т-трус, наглотаться таблеток и сдохнуть. В голове в-все заклинило, у меня не получалось реветь, к-кричать. Я х-хотел. Я д-думал… понимаешь. Я загубил ж-жизнь сестре, без меня он-на бы добилась большего. И в-вот, я уничтожил кого-то еще, гребаное несчастье.       Вэй Усянь вдруг, ни с того, ни с сего, обнял «несчастье» за плечи, осторожно прижимая к себе, позволяя уткнуться в плечо. Плевать, что там останется мокрый насквозь кусок ткани, никакие сопли не способны его напугать. Слова не шли, никакие. Что тут вообще сказать? Вэнь Нин поступил неправильно, убежав, решив, что вправе распоряжаться своей жизнью таким образом, он косвенно, но виновен в чьей-то смерти, хотя такое не назвать убийством, даже непредумышленным. Несчастный случай, где виноваты с обывательской точки зрения оба, неуклюжий пешеход, неосторожный водитель, забывший о правилах на доли секунды. Винить мертвого бессмысленно. Укорять живого, на самом деле, тоже. Ужасно несправедливое совпадение, затолкавшее Вэнь Нина в самую глубокую пропасть из всех существовавших. Вот почему его депрессивный эпизод был таким сильным. Это было не просто психическое расстройство, а кое-что похуже.       Это была совесть. Убийственное сочетание в его случае.       — Вэнь Нин. Прекрати, — Вэй Усянь кашлянул, прочищая горло, которое вдруг ни с того, ни с сего решило охрипнуть. Ощущавшийся совсем маленьким живой комок, в который свернулся сидевший Вэнь Нин, не вызывал раздражение… Второй раз за сутки напрашивалось сравнение себя с родителем. Горе-папашей, который понятия не имел, что с получившимся выводком делать. — Ты не убийца. И ты не портишь жизнь сестре. И ты спас меня, согласившись помогать. Прошлое — непонятная штука, поэтому она и должна оставаться там. Позади. Часть жизни, только часть, а не вся она. Хорошо?       — Н-но…       — Ты не забудешь этого. И я теперь тоже. Но память не делает из тебя монстра, ничто не делает монстром или несчастьем кого угодно. И тебе нужно выкарабкиваться, хотя бы ради той же Вэнь Цин.       Вэй Усянь попал в яблочко. Вэнь Нин не выглядел успокоившимся, но смог усмирить рвущийся из груди клекот, мощный плач: такую прочную плотину сорвало, и, к сожалению, не в кабинете опытного аналитика. Терапии вели его к осознанию всего пережитого, непонятого, пугающего, но Вэй Усянь нажал на спусковой крючок. Дрожа, Вэнь Нин поднялся в молчании, не поднимая головы, что-то сказал, и направился к больнице, где на крыльце уже ждала одетая в белоснежный халат женщина. Что с ним поделать? Что он там сказал напоследок, и не надумает ли теперь прятаться, убеждая себя, что стал никем в глазах единственного близкого друга? Он может. Это самое страшное, добиться успеха в, мать его, самоуничижении. Его нельзя отпускать. Таких отпустишь разок и все, но тогда они навсегда привязываются к тебе.       Поэтому Вэнь Цин и здесь.       Вэй Ин не мог помочь ему, после всего так подробно и честно рассказанного, что говорить о себе самом, которого он даже не в состоянии услышать? Бессилие невидимой тяжелой ладонью обхватило его за горло и стиснуло его. Ему нужно двигаться, как впрочем и Вэнь Нину, он правильно сделал, что решил уйти с лавки, потому что стояние на месте их обоих, с большей вероятностью, добьет.       Это не делает тебя монстром. И ничто другое — тоже.       — Эй! Ну-ка подожди, Вэнь Нин, мы не договорили же! — Вэй Усянь подорвался на ноги и, сломя голову, бросился следом.