Помоги: кажется, во мне — пожар

      Догнать Вэнь Нина получилось уже в стенах больницы, в главном вестибюле, затормозив на бегу по скользкому кафелю. Над ухом прошелестело шиканье дежурной медсестры, которое Вэй Усянь проигнорировал, у него была другая немаловажная цель. Как будто можно было не услышать его окрика в первый раз, он позвал удалявшегося друга снова, не давая ему шанса на спасительное бегство. Тот удирал, как преступник с места преступления, и ничего удивительного, считай он таковым себя на самом деле. Вэнь Нин убежден, что этот разговор не должен продолжаться ни за что на свете. Откуда было знать, что все сложится так: от прошлого, оказывается, можно было оторваться, но не от друга, в чью голову взбрело поддержать тебя, обязательно и без пререканий. Собственные мысли преследовали менее навязчиво, стоило признать.       Внезапное появление и возглас Вэй Усяня напугал посетителей, которых тот проглядел, и о чьем пристальном к своей персоне внимании не беспокоился. Какая разница, ты постоялец психушки, по всем канонам юноша с горящим взглядом, одетый в помятую пижаму с глупым узором. У таких на лбу выгравирован ярлык «псих». Неодобрительные взгляды мужчины и женщины, державшей под руку, по всей видимости, муженька, обратились одновременно в сторону запыхавшегося взъерошенного пациента. Они явно не бедствовали, и были намного выше среднего класса, от них веяло такой элитарность, что начинало свербеть в носу. Идеальная осанка, как будто зафиксированная привязанными к плечам вешалками, вздернутые носы и роскошная для посещения такого места одежда сомнений не оставляли. Черное пальто в пол и тонкие перчатки, блестящие лакированные ботинки и широкие лацканы пиджака. Все перечисленное было лишним, здесь не ценилась роскошь. Им требовалось отправиться в театр, на выставку или на премьеру другой ерунды, которая была бы популярна в социальных сетях. В таком виде следовало запретить навещать своих же детей, сутками напролет запертых под постоянным присмотром. Как издевательство. Приглядевшись к ним в ответ, Вэй Усянь — и тот испытал паршивое чувство обиды, ему не свойственное. Подол верхней одежды женщины волочился по полу, стерильно чистому. Ему не полагалось пропитываться этой чистотой.       — Надо же, не успели пройти… — приглушенно ахнула она, прижав к плечу спутника руку.       Смущенный Вэнь Нин потупил взгляд, потер меж собой ладони. Он не знал, куда себя деть, так и оставаясь застывшим на месте в неестественной позе, в пол оборота. Он не предмет разговора, это Вэй Усянь вызвал нехороший интерес. Его, по сути, не то, чтобы вовсе заметили, недовольные перешептывания не касались его ни коим образом, но почему-то чувствовалась своя в том вина. По привычке. Поэтому он не мог уйти. Потому что Вэй Усянь шел за ним и поставил себя в неловкое положение… Оно ведь таковым было? Кроме как для Вэнь Нина, для которого неловкость была постоянной и не проходящей.       «Поэтому нужно сопровождать таких вот, чтобы не случалось инцидентов…» Это все никак не унималась дама, и уши загорели так, будто услышали то, что им не предназначалось. Таких. И речь ведь о пациентах высоко оплачиваемой больницы, многие как раз принадлежали к одной с этой парой категории. Но увы, все они попадали в другую касту — неприкасаемых, отделял даже внешний вид. Люди плотно застряли в средневековье, когда в больницы для «душевнобольных» ссылали преступников, безвозвратно помешанных и действительно опасных людей. Вэй Усяня трёп под боком беспокоил куда меньше, чем Вэнь Нина, стоявшего ни живым, ни мертвым. Не было никаких сомнений, что он хотел бы запротестовать, перебив зарвавшихся гостей, приняться за свои любимые оправдания. Конечно, они не так поняли, ему жаль, нельзя так говорить. Бла-бла-бла.       Почему есть люди, которые уверены, что они всем и каждому что-то должны? Фыркнув, Вэй Усянь подошел к нему, закидывая на плечо руку и по-отечески похлопывая по нему.       — Пойдем-пойдем, мне ведь нельзя забывать про свои лекарства. Ай-яй, тебе следовало следить за этим, а не считать ворон. Помнишь, как я забыл об этом на прошлой неделе? Ух и кровищи у того придурка из горла…       — Вэй Усянь! — за гневным криком старшей медсестры поблекло невнятное лепетание Вэнь Нина, которому в лицо бросилась краска. Он не краснел, а багровел от восторга перед смелостью и благоговейного ужаса перед последствиями.       С трудом получилось удержаться от напрашивающейся слабой улыбки, когда незнакомая женщина с гримасой на лице карикатурно отдернула длинные полы пальто, второпях запутавшись в них. Столько испуга и отвращения было в ней, что стало стыдно, да, еще сильнее. Хорошо, что она не упала и никак не поранилась, удержавшись на каблуках за руку супруга, и, наверное, только поэтому Вэнь Нин и допустил что-то, похожее на злорадство. Судя по всему, впечатлить ее удалось. Вэй Усянь был уверен, скажи ей кто в этот момент, что психические расстройства передавались воздушно-капельным путем, она бы попросила дать ей респиратор или противогаз, чтобы уберечь себя от малейшей возможности заразиться безумством неотесанного мальчишки. Утрированно, конечно, но не без толики правды.       — Да-да, мне пора, я знаю, — напустив на себя серьезный вид, закивал Вэй Усянь, не торопясь как-либо развенчивать свою ложь. Наоборот, он оставил это растерянной медсестре и персоналу, куковавшему с кружками остывшего кофе на ресепшене, сам утащив Вэнь Нина в сторону, к той девушке, что должна была сопровождать их в палату. Точнее, сначала одного из них в палату, затем второго в библиотеку. На ходу он принялся ругаться себе под нос, понизив голос так, чтобы слышал его исключительно спутник. — О боже, сначала вырядятся, как на спектакль, а потом смотрят так, как будто Ганнибала Лектера увидели. Как будто не их собственный ребеночек лежит в койке среди «таких», не с ангиной же сюда упекают. Гребаные, чтоб их…       — М-мне к-кажется, что это б-были не род-дители, — дрожащим до сих пор голосом вставил возражение Вэнь Нин, не решаясь посмотреть на Вэй Усяня. Он ждал, когда тот отвлечется и вздумает вернуться к предыстории его попадания в стационар.       — А? — тот запнулся на ровном месте от неожиданности. Ему-то казалось, что вывод тут один, и он очевиден, никто в больницы более не захаживал просто по причине наличия свободного времени. Все работало немного иначе. — Не путай меня, кто еще это мог бы быть?       — Род-дители в-ведут себя иначе. Ск-корее, эт-то м-могли б-быть…       Вэнь Нину, с трудом подбиравшему слова покороче, было не в первой, что его перебивают. Когда заикание с самых ранних лет становилось неотъемлемой частью жизни, ты учишься смирению побыстрее, чем святые мученики. Люди уставали ждать, не каждый оказывался одарен запасом терпения, но со всем приобретенным опытом чужое пренебрежение не переставали ранить. Оно напоминало о том, что с самого начала он получился каким-то бракованным. Сейчас встрявший в разговор человек заставлял улыбнуться, смущенно, напугано, извиняясь — точно не ради обыкновенной вежливости. Потому что рядом встала подоспевшая Вэнь Цин, выглядевшая не менее запыхавшейся, чем Вэй Усянь.       — Спонсоры, — сказала она вместо брата, поправляя халат, затягивая туже собранные в растрепанный хвост волосы. Пара секунд, чтобы она снова начала выглядеть безукоризненно. — Ну знаешь, больница все-таки частная, на хорошем счету, спонсировать такие проекты принято у толстосумов, чтобы заиметь репутацию.       Вэй Усянь не сразу узнал раздраженный женский голос, прозвучавший сбоку, который трещал, как брошенные в костер поленья. Желание сжечь кого-нибудь дотла в пламени святой инквизиции угадывалось в нем отчетливо, и не оставалось сомнений, кто претендовал на место еретика. Обернувшись на нее, он увидел высокую девушку с чертами лица, выдававшими родство с Вэнь Нином: те же линии носа, цвет и форма глаз, овал лица, только у сестры все было очерчено резко, как будто одним быстрым движением жесткого карандаша. Брат напоминал набросок штрихами, продолжая аналогию. Хотя, возможно, впечатление складывалось из-за сильных различий в их мимике.       Сказанное не обрадовало, он-то думал, что кривлялся перед очередными нерадивыми родителями-опекунами, которые видели в своем чаде исключение, презирая всех остальных пациентов. Мол, их ребенок никакой не псих, а просто… ну знаете, такой возраст. О том, что мамаши с папашами частенько ведут себя так странно, можно было судить по рассказам из приютов, где доводилось бывать. Благодаря им Вэй Усянь пришел к выводу, что нормальных семей не существовало и в помине, и были среди них отдельные кадры, достойные, но в самом плохом смысле этого слова. Некоторые могли прийти с визитом, если после отобранных родительских прав не получали запрет на встречи, и начать убеждать дочь или сына, что все это временно, и уж он-то или она попали сюда по недоразумению. Ошибке. Скоро они вернутся вместе домой, все будет, как раньше. Десятки бессмысленных слов якобы для поддержки. Вот и здесь было нечто подобное, появление для галочки, но отвращение к другим «беспризорникам». Здешних ребят ведь тоже можно было так называть, в какой-то мере. Оказалось, Вэй Усянь просчитался. Нужно надеяться, что богатеи не восприняли его так уж всерьез, или что дежурная медсестра исправит положение, и они таки переведут свои денежки по нужным адресам. Черт. Он уже хотел извиниться, думая, что Вэнь Цин была так рассержена именно после того, как стала свидетельницей театра одного актера, но она отмахнулась, стоило ему открыть рот.       — Вэнь Нин, — позвала она, осматривая того с головы до пят. Выровнившийся спокойный голос не дрогнул от волнения, но Вэй Усянь почему-то отчетливо то почувствовал. — У тебя красные глаза. Ты что, плакал?       Теперь она изучала Вэй Усяня, таким же сканирующим, как рентген, взглядом. Глаза стрельнули в его сторону так быстро, что, несомненно, могли бы убить по неосторожности. Хотя в его случае все наверняка было бы с предварительным замыслом. Теплых чувств к нему не питали, в этом не приходилось сомневаться. Вдруг Вэнь Цин убедится, что это новенький довел младшего братишку до слез, ему наступит конец. Нехорошо получалось. В какой-то степени все было так, он втянул Вэнь Нина во всю эту историю, начал разговор, в котором наступил на подводный камень. Нет, он втащил их обоих на такое каменистое дно, что острые грани в кровь, в клочья изрезали ступни за минуты. Всплыло то, что нужно было оставить погребенным. Или нет. Нужно, чтобы оставалось побольше времени обсудить все, переварить до конца. Вэй Усянь хотел бы дать Вэнь Нину шанс почувствовать себя легче, но теперь до следующего дня им едва ли представиться шанс остаться тет-а-тет.       В голове от одного-единственного вопроса Вэнь Цин случился кавардак. Объяснять детали обстоятельств нельзя: почему, да, Вэй Усянь вынудил его плакать, но не специально. Выходило покушение на чужие тайны, которые прятали за пазухой не спроста. Лучше пусть они остаются тлеть в воспоминаниях, стираясь год за годом, пока не пропадут. Вэй Усянь в этом помочь сможет, Вэнь Цин — скорее всего, нет. Поэтому он лишь усмехнулся, разрушая своей невозмутимостью всю силу проницательных глаз девушки.       — Ты думаешь, это он из-за меня ревел? Даже уточнять не хочу, что за выводы такие и откуда бы им взяться. У меня нет привычек доводить детей до слез, окей? — Вэнь Нин не стал протестовать, что он давным-давно не ребенок, не соглашаясь, просто боясь предположить, насколько его возмущения могли бы затянуться. Вэй Усянь протянул руку, предлагая этакий мир, и опустил ее после вздернутой брови. Точно, у нее же оставались обязанности, как у работницы, медсестры, и они нисколько не приятели. — А, нам же нельзя так, профессиональная этика, да? Что ж, тогда можно…       — С-сестрица, он п-пытался меня усп-п-покоить. Эт-то истерика, т-ты знаешь, со мной с-случается ни с т-того, ни с-с с-сего, — испуг помог выдать разом два предложения. Еще бы, мало ли что мог сказать сосед, наглядно демонстрировавший всю суть поговорки «язык без костей». Сообразивший, что негодование Вэнь Цин начинало расти в геометрической прогрессии, с небывалой скоростью, Вэнь Нин поспешил встрять между ними. Уже понятно, что им ни за что не стать хорошими собеседниками. Нужно было поторопиться, чтобы избежать последствий. Самое худшее в том, что Вэнь Цин могла заподозрить что-нибудь и продолжить расспросы и сейчас, и лично. Он такого точно не «вывезет». — М-мне уже л-лучше, устал з-за п-пару последних дней.       Морщинка между бровей Вэнь Цин разгладилась, что, однако, не предало ей менее воинственный вид. С таким сдержанным спокойствием она, наоборот, как будто стала более угрожающей. Вэнь Нин выдохнул. Такой сестра была перманентно, Вэй Усянь ее раздражал, как и с самого начала, но подозрения в его сторону и переживания о младшем брате поутихли.       — Все так и было, правда, — запоздало Вэй Усянь сообразил, что могло послужить причиной тихого недовольства, которое темной аурой расползался от медсестры. Его рука по-прежнему лежала на плече друга. Он ведь наполовину висел на нем, шаркая своей расслабленной походкой, пока она их не остановила, и слабенький зареванный Вэнь Нин выглядел впрямь затравленно. Поняв собственный прокол, он подобрался, выпрямился, нацепив самое благопристойное выражение лица, которое мог изобразить. Судя по кривившимся губам Вэнь Цин, получилось скверно. — Да ладно вам, как будто в полиции оправдываюсь, мы просто на лавочке посидели и поболтали за жизнь…       — Вэй Усянь! — Вэнь Цин не кричала, но ощущение сложилось такое. Иначе почему заложило уши? — Я не просила тебя оправдываться, просто спросила, почему Вэнь Цюнлинь выглядит заплаканным. Разница имеется, не так ли? С тобой всегда так много пустых разговоров и проблем?       — Нет. Обычно раза в четыре больше, как показывал опыт последних лет, ничего не могу поделать с этим, — честно поправил ее Вэй Усянь, заслужив в этот раз смутный намек на улыбку на лице Вэнь Цин. Плоская, но, слава богу, приличная, искренняя шутка попала в цель, если не расположив к себе, то хотя бы вызвав снисхождение.       Бывает, что некоторые остаются дурнями до конца своих дней, никак не меняясь, и попавшийся ей случай был из этого числа. Никаких сомнений не оставалось. Такие люди почти всегда безобидны и добродушны, иногда слишком, но едва ли подобное соседство плохо скажется на Вэнь Нине. Материнский инстинкт, про который сам брат и даже дядя частенько упоминали, сдал позицию. Она вздохнула, сама того не осознавая, один в один скопировав недавний жест брата.       — Пойдем, передам тебя на руки Чжу Сюин, она как раз будет дежурить ночью на вашем этаже. Ей передали, что ты попросился в библиотеку, верно? — Вэй Усянь кивнул. — Это хорошо, но есть накладка со временем. Я правильно помню, что сейчас там должен быть Лань Ванцзи? Что-то вроде творческой терапии, которая минимум занимает пару часов.       — Все верно, но я не собирался ему мешать. Лань Ванцзи знает, что я должен подойти, я же как раз помогаю ему с книгами. Можно сказать, это что-то вроде договоренности. О! Точно, вернее, у нас сложилась такая традиция, — Вэнь Цин старалась представить сказанное Вэй Усянем, заставить воображение подкинуть картинку трудящихся рука об руку Вэй Ина и Лань Чжаня, которые потом, наверняка, вместе отправятся и на ужин. Выходило с натяжкой, молодые люди были абсолютно негармоничным сочетанием. С другой стороны, они вроде бы сдружились и поладили, но подобный тандем менее странным быть не переставал.       — Тогда пожелаю ему терпения, — только и ответила Вэнь Цин, пожимая плечами. — С тобой нужно держать ухо востро.       У следующей развилки их встретила Чжу Сюин, та самая медсестра, которая когда-то впервые привела Вэй Усяня в ставшую новым домом палату. Она долго извинялась перед Вэнь Цин, стоявшей со скучающим видом и ждавшей окончания этой торопливой болтовни, напоминавшей назойливый птичий щебет под окнами, и не воспользоваться случившейся заминкой было бы грешно. Правда, это Вэй Усянь хотел первым шепнуть что-нибудь успокаивающее Вэнь Нину, попросить обязательно дождаться его возвращения без всякого самобичевания, но тот сам наклонился к нему, почти одними губами прошептав, чтобы ни за что не дать сестре услышать ни единого слова.       — Спасибо, — выдохнул он. Вэй Усянь уже собирался отмахнуться от ненужной ему благодарности и отстраниться, но ему не дали сделать этого, тут же подаваясь поближе на шаг. Ужасающе неловкая сцена со стороны, вот и Вэнь Цин, заметив ту боковым зрением, заинтересовалась ею. — И т-ты ей понравился, не злись н-на Вэнь Цин. Она б-бука, но милая…       Вэнь Цин последний раз кивнула собеседнице, прежде чем неодобрительно посмотреть на брата. Ничего не успевший ответить ему Вэй Усянь, на всякий случай, отступил назад. Слишком сложные родственные отношения были ему непонятны и немножечко настораживали, достаточно для того, чтобы лишний раз не лезть в них. Сами разберутся, что там у них, а ему главное не попасться под горячую руку ненароком.       — Перегнул-таки, — закатила глаза Вэнь Цин. — Достаточно было обойтись тем, что мне незачем его убивать, поэтому нужно прекращать смотреть на меня, как крольчонок на удава.       — Ничего подобного, я так не смотрю, — Вэй Усянь подмигнул Вэнь Нину, затем помахав рукой. — Вечером обязательно договорим, и чтобы больше никаких благодарностей. Топай отдыхать и не думай лишний раз. Вообще, окей?       — Не могу не согласиться, — Вэнь Цин открыла дверь, ведущую на лестницу, но Вэй Усяню пришлось поспевать за шагом медсестры, которой его поручили, и уже за спиной он услышал как та громко захлопнулась. Ему не удалось увидеть выражение лица девушки в тот момент, но, судя по голосу, она осталась довольна таким пожеланием. Кому, как не ей, знать, что некоторых людей лишние рассуждения склонны доводить до нехороших последствий.       Некоторых? Довольно многих. Вэй Усянь полагал, что как раз такие и собрались здесь, как раз по этой причине: многие бы миновали отделение, не попали бы на больничную кровать, избавься они от загонявших самих себя в пропасть мыслей. Например, Лань Ванцзи тоже не мешало бы прекратить постоянно думать и научиться переключаться на что-то менее серьезное. Несмотря на усталость, оставшуюся после устроенного сеанса с призывом Мо Сюаньюя, который напоминал какой-то спиритический ритуал и общение с духами, он довольно бодро влетел в библиотеку, распахивая дверь прежде, чем ее открыли и предложили ему войти. Медсестре оставалось пропустить юношу перед собой, чтобы не оказаться снесенной чужим энтузиазмом, и поглядывать на ребят со стороны. В библиотеке находился тот самый примерный пациент, который, вне своих рецидивов, был любимчиком всех без исключения. Что требовалось от человека? Послушание, желание излечиться, внимательность и усердие. Все, кто не доставлял проблем, были здесь автоматически на особом счету, так как позволяли беречь силы, растрачиваемые на самые запущенные случаи. Вэй Усянь сразу же устремился к своему отвоеванному месту, за ним закрепившемуся, и плюхнулся на него так, что ножки стула проскрежетали, проехавшись по полу, заставив поморщиться всех троих.       — Лань Чжань! Лань Ванцзи! Я скучал, представляешь? Говорят, у вас тоже появился кто-то новенький? — подперев щеку рукой, он беглым взглядом прошелся по страницам открытой сейчас книги.       Вся книга собиралась общими усилиями. Блок листов тоже прошивался вручную, но не Лань Ванцзи, так как пациенту ни за что не доверили бы иголки, и это имело последствия. Он бы ни за что не допустил такого халатного исполнения: нитки ослабли и бумага между ними ходуном ходила, мешая чтению. Поэтому сейчас предстояла кропотливая работа, предполагавшая проклейку получавшегося безобразия: нельзя было допустить лишней капельки клея, лишнего или слишком широкого мазка, погубившего бы весь труд. Поэтому Лань Ванцзи не поднял взгляд на Вэй Усяня, не выпуская из рук тоненькую кисточку. Тот не был обижен молчанием, смешно полагать, что тебя могли просто проигнорировать. Свою способность разбалтывать людей, иногда доводя их до белого каления, он осознавал и использовал на полную.       — Я буду за дверью, заберу вас обоих через два часа. Хорошо? — Чжу Сюин мягко улыбнулась, она совсем не походила на большинство из своих коллег. Мало кого из них Вэй Усянь припоминал с макияжем, но ее густо нанесенные на веки темно-бежевые, коричневые, тени и подводка запомнились еще с первой встречи перед кабинетом Цзинь Гуаньшаня. Молодая, суетящаяся, и к пациентам относившаяся скорее, как администратор в какой-нибудь многозвездной гостиницы. Она не отдавала распоряжения, а спрашивала, уточняя, как будто у тех был выбор ей отказать.       — Мгм, — вместо неожиданно промолчавшего Вэй Усяня ответил Лань Ванцзи, после чего единственная свидетельница разговора вышла. Интересно, позволяли ли правила подобное, или это, как выразилась бы дисциплинированная Вэнь Цин, нарушение субординации?       Стоило ей исчезнуть из поля зрения, как Вэй Усянь изменился. Потянувшись и размяв шею, он сел менее развязно, выпрямившись на стуле, и серьезно посмотрел на Лань Ванцзи, который, как будто почувствовав на себе этот выжидающий реакции от него взгляд, поднял голову. Затем снова глянул на медленно продвигавшуюся в создании книгу и отложил кисть, перед тем смыв остатки клея в стаканчике с водой. То поджимавший, то расслаблявший губы Вэй Усянь следил, как медленно растворяются белые плотные кусочки в жидкости, делая ее мутной, все менее приятной на вид. В предыдущее умозаключение захотелось внести необходимую поправку: много думать вредно всем. Никого до добра это не доводит, и ты сам — не исключение.       — Что случилось? — не «что-то», а именно «что», констатация факта. Однозначно не все, как обычно, шло своим чередом. Какое-то событие вклинилось в обычный их разговор ни о чем, и мешалось, как застрявшая в горле тоненькая рыбная косточка. И не смертельно, и приятного вместе с тем маловато. Вэй Усянь отбил пальцами по столу коротенький ритм, собираясь с мыслями. Лань Ванцзи ждал.       — Ты сочтешь меня окончательно сумасшедшим и запретишь к себе подходить, но мне надо посоветоваться с кем-то умным. Надеюсь, ты не против?       — Нет. Говори.       Вэй Усянь прищурился, рассматривая Лань Ванцзи. Тот ответил быстро, последнее сказанное слово в вопросе буквально наложилось на уже готовый ответ. Всегда казалось, что Лань Чжань мучился, терпя вынужденное присутствие отвлекающего, чертовски навязчивого фактора под боком, но тут сам разрешил ему болтать, не зная предмета для будущего обсуждения. Может быть, он не разбирается в этом, если такое вообще возможно, может это окажется неприятным для него, да что, в конце концов, угодно. Но он просто дал согласие и замер, ожидая конкретики. Либо Вэй Усянь выглядел настолько паршиво и взволновано, что ему позволили воспользоваться возможностью выговориться, либо он не был таким уж лишним тут, то есть в библиотеке. Маленькое, странное откровение, от которого самочувствие улучшилось. «Хотел бы, давно бы прогнал», — напомнил себе Вэй Усянь, это он как раз и не забывал. Но то, что его слушали, а не делали вид, это нечто новенькое. Потребовалось взять паузу на секунд пять, переваривая новые чувства, чересчур яркие для такой мелочи. Вэй Усянь заговорил, тщательно подбирая слова.       — Я и Вэнь Нин… В общем, кажется, у меня раздвоение личности. Серьезно, мы дважды проводили эксперимент, ошибка почти невозможна.       — Эксперимент? — Лань Ванцзи отодвинул стоявший рядом с собой стул и сел напротив, едва не заставив рассмеяться. Он прилежно сложил на коленях руки, выпрямился идеально ровно, а затем одним движением склонил голову в бок, как игрушка на шарнирах. Весь такой деревянный и сосредоточенный, он вызывал умиление, чересчур походя даже для самого себя на школьника-отличника, не вписывалась выглаженная пижама. — Что значит «почти невозможна»?       — Давай по порядку. Не помню, я рассказывал же о провалах в памяти? О, отлично, уже попроще. Благодаря парочке случайностей мы тут установили, что я не просто не помню, что делаю в эти промежутки. Это делаю не я, — Вэй Усянь внимательно следил за реакцией на свои слова, на каждое из них. Но ничего не происходило, Лань Ванцзи, как и до этого, слушал, пока что не собираясь ничего комментировать. Ужасно неловко вот так изливать душу, не понимая, что думает о тебе человек, сидевший напротив. Благо, он хотя бы моргает, хотя бы так ясно, что вещаешь кому-то живому. — Вместо меня появляется человек. Он представился, как Мо Сюаньюй, и ведет себя иначе, и делает то, что я бы не стал, и говорит. Он другой. И мне стремно от этой херни. А, да, ты спрашивал про эксперимент. Как ты понял, он появляется, когда мне становится больно, внутри, когда думаю о моих родителях или прошлом, когда случается нечто плохое. Очень-очень плохое.       — И эксперимент заключался… в чем? — Лань Ванцзи аккуратно задавал рамки тем рвущимя из Вэй Усяня эмоциям, структурировал их для них обоих.       — Я специально думал обо всем перечисленном, пока не отключался. Это как нырнуть с головой в теплую воду в ванне, сначала было неприятно, начала трещать голова, а потом меня как будто выключили. Все стало таким теплым. Теплым и мягким, и вокруг темно, и после этого я открыл глаза уже когда Цзинь Гуанъяо закончил болтать с этим Мо Сюаньюем. А в первый раз проснулся в кровати, когда Мо Сюаньюй сбежал от Вэнь Нина и прокрался потом в палату.       Лань Ванцзи дернулся, как от удара, подался вперед на стуле, буквально съехав к краю деревянного сидения, распахнутыми шире глазами смотря на Вэй Усяня. Незначительные изменения, но для него и это можно было считать чересчур активным. Вся история с множественными личностями не так удивила, как последняя подробность о том, кто непосредственно участвовал в описанной самодеятельности. Кому мог прийти в голову подобный риск, играться с подорванным и без лишнего вмешательства психическим здоровьем? Опасно проворачивать что-либо такое без врачебного надзора, к тому же, как понял Лань Ванцзи, на регулярной основе. «В прошлый раз». Не дай бог дежурившая под дверью медсестра подслушивала или решила бы на очередной удачной фразе заглянуть, чтобы проведать их. Нельзя подавать и виду, что здесь обсуждается нечто сколько-нибудь значимое.       — Тебе следует подальше держаться от Цзинь Гуанъяо. Во-первых, — Лань Ванцзи поднял руку, выпрямив вертикально ладонь, останавливая от резких слов, предчувствуя готовность разразиться спором, который бы отнял время. — Во-вторых, делать так дальше нельзя. Никаким образом.       Вэй Усяня перекосило от прозвучавших подряд указаний, потому что хуже всего им переносились любые попытки управления со стороны, тем более, беспочвенные. Он понимал, когда правила необходимы, и никогда бы не нарушил закон, разве что по какой-то веской причине, но здесь речь шла о личном и касавшемся в первую очередь его самого. Исключительно его, и без поставленных опытов, наблюдаемых чужими глазами и пересказанных ему в деталях, никогда бы ничего не стало понятно. Врач отмалчивался, бывшему кругу общения хватило бы однобокого диагноза «сумасшедший», чтобы сделать выводы, а он бы до самой смерти бегал бы с потерянными часами, днями, неделями или, мать их, годами, не понимая, куда те девались. Такое ведь правда могло случиться, да? И теперь Лань Ванцзи, ничего не объясняя, не делясь своими запасами знаний, просто раздает команды, как начальник своим подчиненным. Но тут они на равных, одногодки, оба пациенты, никто из них не выше другого по положению.       — Спасибо, совет засчитан, — поморщившись, Вэй Усянь принялся стучать по столу опять. — Нет, черт возьми, Лань Ванцзи, я знаю, что ты способен на большее! Разнообразь словарный запас и объясни, почему мне нельзя, желательно предложениями длиннее, чем из трех слов. Мне правда нужна твоя помощь.       — Иди к своему врачу и скажи ему все, что тебе известно. Даже Цзинь Гуанъяо советовал тебе все выложить Цзинь Гуаньшаню, но только без препирательств фактами к стенке. Вэй Усянь, ты полагаешь, что он специально скрыл от тебя важные факты, чтобы что? Как ими воспользоваться? — Лань Ванцзи прервался, давая собеседнику предложить свой вариант, но тот мотнул головой, предлагая продолжить. — Вот. Он мог сомневаться, или опасался причинить вред. Раздвоение личности сложная вещь. Для многих это выдумка фильмов и книг, без научных подтверждений, для специалистов в том числе.       — Цзинь Гуанъяо сказал, что существовал человек с двадцатью тремя личностями, — неуверенно возразил Вэй Усянь. Теперь он понимал, к чему его подводили. Самому мысль о наличии альтернативного сознания внутри себя казалась фантастической и нереальной до последнего, часть сомнений оставалась с ним до сих пор.       — Двадцатью четырьмя. И он был, с большой вероятностью, жуликом. Но тебя во лжи я не обвиняю. Иди к Цзинь Гуаньшаню и беседуй с ним. Это выход, пациенту нельзя заниматься самолечением.       — Да я и не лечу себя! Еще бы знать, как это провернуть, прежде чем пробовать, ага, хотя бы что-нибудь, — Вэй Усянь устало откинулся на спинку стула, прикрывая глаза. Затекшие мышцы ныли, гудели от напряжения, умоляя принять горизонтальное положение, хотя бы близкое к нему. Сопротивляться их настойчивому зову становилось все сложнее, а впереди намечался ужин, который тоже предстояло провести в таком же состоянии. Он аккуратно наклонил голову, разминая шею ладонями, кривясь. — Лань Ванцзи, кстати, а тебя до сих пор коробит от моего нахождения рядом с тобой?       — Не знаю, — честно ответил Лань Ванцзи, не совсем понимая, куда резко свернул диалог и к чему был вопрос. К предыдущей теме тот не клеился, но однозначно требовал ответа, причем вот такого, простого и односложного. Подумав, он решил быть честнее и уточнил сказанное. — Скорее нет, чем да. Ко всему привыкаешь.       — Вот уж спасибо за «всё», очень лестно. Я так и думал почему-то, раньше ты от меня сбегал активнее. А от прикосновений-то дурно? — допрос не закончился, атмосфера, успевшая отяжелеть от повисшего напряжения, разрядилась. Стало поспокойнее, проще дышать, хотя Вэй Усянь не сказал ничего однозначного насчет того, будет ли он слушаться данных приказным тоном советов. Он принял их к сведению.       — Не знаю, — повторил Лань Чжань, о господи-боже, поерзав, как будто ему некомфортно от всего этого. Наверное, так и было всякий раз, когда речь уходила от чего-то мало-мальски абстрактного и фокусировалась на собственных ощущениях, говорить о которых было по-прежнему тяжело.       — Тогда проверим, ладненько? А то я свалюсь прямо на месте, — Лань Ванцзи выглядел недоумевающе, но не возражал. Сложно предугадать, куда вели мысли Вэй Усяня, пока тот не даст какой-нибудь подсказки. Ожидать можно было всего. — Если вдруг что, предупреди, что убегаешь в ванную, буду хотя бы знать, где искать тебя. Мы ведь еще не закончили.       Сказав это, Вэй Усянь поднялся, следом подняв стул, и придвинул его вплотную к месту, где сидел Лань Ванцзи. Краешки спинок коснулись друг друга, громко ударились, когда Вэй Усянь резко придвинулся ближе, снова садясь. Настолько рядом с ним не оказывался никто, кроме брата, но Лань Сичэнь был другим, вообще ни с кем не сравнимым. Даже родители держали дистанцию, традиционно не балуя сыновей излишним вниманием и опекой. Никто не нарушал границы так бесцеремонно, и Лань Ванцзи стал забывать, какой дискомфорт это вызывало. Ладони вспотели, стали холодными, как будто вся кровь отлила в голову, потому потемнело перед глазами. Дышать было запрещено. Вэй Усянь посидел так немного, затем тихонько шепнул: «Не волнуйся, я только что из душа, вылил литр антисептика». Это была не совсем ложь, он не пытался обмануть и выдать утверждение за правду, но сказанное и не было простой шуткой. Если окаменевшему Лань Ванцзи стало бы особенно трудно, пусть он ухватится за эту идею, пусть попробует поверить в нее, притупив кричащую болезнь. Голова Вэй Усяня почти легла на него. Никакого давления, висок не почувствовать на своем плече, не сосредотачиваясь специально. Минута. Две. Он никуда не уходил. Нарушенное, обостренное восприятие тела кричало, но не так громко, чтобы оглушать. Вэй Усянь рискнул и лег по-настоящему, не в силах больше сопротивляться усилившемуся от неудобной позы напряжению в шее и спине. Лань Ванцзи не шелохнулся, и он прислушался, не стучит ли бешено в этот момент его холодное сердце. Нет. Тишина в библиотеке была абсолютная, кроме шума за окнами: шумели листья, поднимался сильный ветер, раздавались неразборчивые голоса.       Лань Ванцзи разлепил пересохшие губы, но Вэй Усянь смотрел только на лежащие на коленях расслабленные руки. Ни единого пятнышка чернил, клея. На костяшках подзатянувшиеся корочками ранки, ни одной свежей или повторно открывшейся.       — Цзинь Гуанъяо знакомый моего брата, он использовал Лань Сичэня. Брат добрый и позволял это, — Вэй Усяню требовались пояснения, подумал он, значит, ему полагалось их предоставить. — Тебе не стоит доверять манипуляторам. И он сын Цзинь Гуаньшаня.       — Я догадывался, что он здесь не просто так оказался. Они чем-то даже похожи, но спасибо за информацию, правда, спасибо, — Вэй Усянь сдвинулся ниже, с острого жесткого плеча попадая на не менее острую ключицу. Весь Лань Ванцзи состоял из невыносимого, невероятного количества углов. — Не просто так Цзинь Гуанъяо выгонял Вэнь Нина, я еще тогда заподозрил неладное. Я пойду к врачу, как ты говоришь. И я постараюсь не звать Мо Сюаньюя специально, хотя было бы забавно вас познакомить. Но ты так очаровательно за меня волнуешься, что я не могу допустить лишних для этого поводов.       Он едва успел расслабиться и забыть о боли, сковывающей движения его тела, спрятавшейся глубоко под лопатками и между позвонков, как вдруг его безжалостно скинули, едва не уронив при этом прямиком на пол. Одного рывка Лань Ванцзи, поднявшегося следом на ноги, было достаточно. Совершенно, впрочем, заслужено он избавился от незапланированной ноши, нечего было болтать ерунду, зная, к чему это приведет. Вэй Усянь разразился веселым смехом, наконец-то отвлекшийся от всех засевших в душе неприятных отголосков событий утра и дня. Его друг молча принялся за оставленную книгу, кончиком кисти без ворса проверяя, насколько успел схватиться клей. Смеяться рядом с таким человеком — нечто особенное.       Лань Ванцзи поддержал бы его. Нечто особенное, когда такой человек смеялся рядом с тобой. ***       Сяо Синчэнь смеялся непривычно громко для себя, прикрывая рот ладонью, жалея, что не может посмотреть на энергично рассуждавшую обо всем подряд подругу. Она с особенной строгостью проходилась по сверстникам, которых считала непроходимыми тупицами. В отсутствии зрения был, несмотря на все минусы, ощутимый плюс: не видя собеседницу и полагаясь только на голос, звучавший довольно взросло, он легко забывал о том, насколько А-Цин младше. Не то, чтобы он был предвзят и не верил в то, что маленькие девочки бывают смышлеными и рассудительными, до попадания в больницу он в принципе как-то не часто общался с ними. Поэтому некоторое удивление никуда не пропало спустя и первую, и вторую встречу.       — А родители? Это судьба, быть окруженной непроходимыми идиотами! Ой, то есть за исключением тебя, Сяо Синчэнь, ты вот как раз классный, — вот именно такие комплименты, выдаваемые девушкой с абсолютной спонтанностью, и ставили в тупик, вызывая смущение. Благо, ей ни за что не узнать, как краснели щеки, которые как раз и пытались спрятать за прижатой рукой.       Конечно, хвалили Сяо Синчэня нередко. И за легкий характер, и за усердие в учебе, называя пресловутым сыном маминой подруги. За время, проведенное здесь, он отучился от подобного, став одним из десятков пациентов, ничем не отличавшихся в глазах персонала. Тихий юноша, не доставлявший проблем. А тут через каждое слово восхищение и признательность, по сути, без особых для этого причин. Вот ведь, она не знала его прежде, а тут с легкостью подружилась, даже ни разу в своей жизни не видя.       — Но с ними… серьезно, на вчерашней встрече они спрашивали меня, не стало ли мне получше? Я им и выдала, что да, конечно, наконец-то нашла друзей, учусь читать, круто. И отец вдруг перебивает меня, уточняя, что они про мои глаза! Они все верят, что я не останусь слепой, господи боже мой! — А-Цин разъяренно топнула ногой, запрокидывая голову к потолку и издавая какой-то не членораздельный звук, похожий на заглушенный крик, переходящий в тихое рычание. Понять ее негодование несложно, впрочем, как и надежды семьи.       Хотя родные самого Сяо Синчэня были огорчены не меньше, когда узнали о трагедии, они быстрее смирились с возможностью остававшейся у единственного сына слепоты. Да, врач, которого каждый вечер он посещает, дает более оптимистичные оценки, и операцию назначил всего-то через неделю, пообещав, что может получится вернуть зрение хотя бы частично. Но это все теория. Навещавшая его мать настаивала, что нет ничего страшного в приобретенном недостатке, они справятся со всем, найдут специальных преподавателей, которые подготовят его для поступления в университет. Сейчас двадцать первый век, не только технологии продвинулись вперед, но и само общество улучшилось, инвалидность не становилась клеймом или обузой, можно приспособиться и к ней. Самому Сяо Синчэню казалось, что куда больше ее испугали обстоятельства, при которых ее ребенка нашли на полу туалета со стеклами разбитого зеркала в руке и с содержанием непонятно чего в крови… Нет. Понятно. И то, что он сам все сделал, тоже не вызывало сомнений. Может, поэтому они вели себя так? Им, на самом деле, было уже все равно?       Сяо Синчэнь отдернул себя от печального результата, к которому подвели мысли. Не могло ничего такого быть, его любили по-настоящему и, в конце концов, просто были готовы принимать любым. Хватит страдать и строить из себя несчастного и брошенного, в последний раз это и привело к несчастьям.       — Они всего лишь хотят, чтобы ты жила нормально. В их понимании, конечно, поэтому не нужно судить их слишком строго, — если бы не страх промахнуться, он обязательно потрепал бы ее по волосам. Общение слепых со стороны должно быть донельзя забавной картиной, два стоящих с руками по швам истукана. Смешнее только проходили групповые занятия, когда несколько таких статуй сидели в кругу.       — Чтобы я жила нормально, им надо было с самого начала заниматься решением проблемы, а не талдычить мне, что я совсем скоро увижу мир вокруг себя, не заставляли верить им. Было бы замечательно, — буркнула недовольно А-Цин. Ее темперамент был сложным, злилась она сильно, ярко, но была столь же отходчивой, быстро переключаясь на что-нибудь поприятнее. Сяо Синчэнь к ней привык сразу, а вот другим приходилось постоянно обращаться к своему терпению. — Спасибо, что остался сегодня со мной. Мне так гораздо проще учиться, чтобы кто-то контролировал, объяснял.       — Неправда. Ты сама со всем прекрасно справляешься, и одна бы давным-давно закончила, на меня же только отвлекаться приходится, — и это было так. Не было секретом, что А-Цин одна из самых способных, но ведь сидеть с заданиями в одиночестве, зная, как с ними разделаться поскорее, ужасно скучно. А так получалось полчаса-час бесценного общения с близким человеком, которого нечасто встретишь. Они и жили на разных этажах, что тут говорить о редко выпадавшем случае пересечься.       — Говоришь так, как будто ты сильно против, — фыркнув, А-Цин перехватила поудобнее книгу, зажатую до этого подмышкой, и шлепнула ей наугад по руке Сяо Синчэня. Мягкая обложка едва коснулась предплечья, прошелестев страницами в воздухе. — Тебе нравится быть наседкой, поэтому и возишься с детьми, разве нет? Эх, из тебя вышел бы крутой учитель.       — Вот чего мне не хватало, действительно, — скептично ответил Сяо Синчэнь, покачав головой. Преподавание ему не нравилось, хотя саму профессию он, несомненно, уважал, но себя на месте педагога представить никак не мог, по крайней мере сейчас он точно не годился на роль наставника, тогда, когда наставления требовались ему самому. У него совсем другие цели, пусть замечание и прозвучало лестно. — Спасибо, но лучше посвящу свою жизнь другому. А ты, задумывалась когда-нибудь, кем станешь?       — Хочу заниматься спортом. Гимнастикой какой-нибудь, или попробовать что-нибудь из боевых искусств… Чего смеешься?       — Но… Я даже не улыбался, А-Цин, с чего ты взяла, что я смеялся? — Сяо Синчэнь недоуменно нахмурился, скрещивая на груди руки. Иногда логика этой девчонки сводила с ума своей прямолинейностью и, вместе с тем, причудливым поиском причин, непонятностью.       — Любой бы рассмеялся на твоем месте, тут гадать не надо, — А-Цин сама усмехнулась, дернула уголком губ. Не от веселья, скорее как-то нервно, пряча глубоко-глубоко неуверенностью в себе самой и своих способностях. — Вряд ли кто-то из тренеров возьмет меня обучаться, но, если бы получилось — я была бы счастлива. Пусть родители не одобрят, пусть это все будет стоить целое состояние, я бы хотела попробовать. Что-то типа мечты.       — Раз так, то должно обязательно получится, — на то, чтобы решиться, уходит несколько секунд колебаний. Но Сяо Синчэнь сделал шаг вперед, случайно уткнувшись носком тапка в ногу подруги, и это послужило прекрасным и необходимым ориентиром в пространстве. Рука с заминкой, но легла на плечо, неуверенно нащупав его. Пальцы аккуратно хлопнули, сжали его. — Вот увидишь, если захочешь, то сможешь по любому виду спорта попасть хоть на Олимпийские Игры, я в тебе не сомневаюсь. Посмотри на свой вредный характер: любого судью или критика заткнешь за пояс.       — О да, благодарю, что напомнил о том, что никто, кроме тебя, не может выносить меня дольше десяти минут, — все попытки изобразить недовольство в голосе провалились, от радости он буквально звенел, как сотня бряцающих бубенцов. А-Цин нечасто получала поддержку, привыкшая отталкивать людей, а не привязывать их к себе. Поверх его руки она положила свою. — Теперь ты сильнее напоминаешь мне старшего братика, которого у меня не было. Нельзя быть таким отзывчивым и добрым, Сяо Синчэнь! Даже добро должно быть с кулаками, не слышал? Тебе нужно отращивать зубы и когти.       — Были бы у меня когти, я бы тебя сейчас поцарапал, — он снова потрепал ее по плечу, прежде чем отпустить. Рановато для пробуждения родительских инстинктов, а он так себя и чувствует, новоиспеченным папашей, и это донельзя забавно и, в чем-то и совсем чуточку, мило. Кто бы мог подумать, что двенадцатилетние дети могут быть кем-либо кроме капризных и шумных клубков неприятностей? Она права, он не жалел о проведенном вместе времени, наоборот, это все удивительно успокаивало, иначе, чем однобокое общение с понимающим, но молчаливым Лань Ванцзи, которому Сяо Синчэнь периодически опасался надоесть бесконечной болтовней.       Ни о каких часах, наручных или висевших на стенке прямо над ними, речи не шло, без посторонней помощи невозможно отследить точное время, но обоим было понятно, что нужно прощаться. У них осталось пять минут от силы на то, чтобы постоять вот так у дверей библиотеки, а затем подоспевшая медсестра будет обязана увести их по разным палатам. А-Цин окажется со своими погодками, в тупости которых заверяла его не столь давно, которых ничего не интересует, кроме обсуждения последних сплетен, нытья, низких шуточек. И пусть Сяо Синчэнь был уверен, что не так все плохо, как выходило по описаниям, но с ними она точно не желала дружбы. Значило это, что остаток дня будет проведен в одиночестве, со своими размышлениями о том, о сем.       — Перевести шутку в такую серьезность! Братец Синчэнь, это ужасно, тебе нужны какие-нибудь курсы по обучению тому, как правильно злиться, иначе будешь попадать в психушку каждый раз!       — А так ты почему решила? — в конце коридора послышались шаги, цокот невысоких каблучков, в, очевидно, устойчивой колодке, раз те семенили так быстро. Никто иной, как ожидаемая медработница, торопилась к ним. Опаздывала? Неужели их беседа предполагалась и того короче? Какая кошмарная несправедливость, ведь ладно, Сяо Синчэнь уже за ужином окажется в приятной компании, и сейчас всего только успеет перевести дух и отдохнуть в палате перед этим, А-Цин же не поговорит ни с кем по душам до послезавтра, исключая лечащего врача. Хотя следовало уточнить у медсестры, а лучше у кого-нибудь из начальства, можно ли организовывать встречи между пациентами, если у них нет других способов пообщаться, например, под наблюдением. Это ведь шло на пользу.       Нет, представлять себя на месте родителя в едва ли семнадцать лет, все-таки затея неудачная. Пугало такое до мурашек, ему гораздо симпатичнее идея быть старшим братом, раз уж с кровной семьей у девочки не заладилось.       — Потому что будешь помогать всем до очередного нервного срыва, а потом бедным дяденькам и тетенькам тебя восстанавливать. Побереги бюджет больниц и их нервы, становись злее, — А-Цин частенько напоминала ему о мягкости, которой в нем было чересчур много, чуть ли не больше, чем в каком-нибудь почитаемом святом. Это было ответной реакцией на упоминания о ее собственной несносности, безобидной. Такой обмен колкостями тоже был из разряда важной поддержки и не уязвлял. — До встречи, Сяо Синчэнь!       — Хорошо поболтали? Простите, ребятки, но я вынуждена забрать юную даму на отдых, до ужина осталось совсем ничего, — медсестра осталась для слепых безымянной. Можно запомнить лица, но обилие голосов слеплялось в сплошную кашу, вычленить из которой какой-то определенный становилось сложной задачкой. Незнакомцы и незнакомки сплошь вокруг, Сяо Синчэнь запомнил только двух санитарок, дежуривших в ночную смену чаще других, одна из которых, если работала в дневную, обычно приводила его в столовую и уводила. Случалось такое, когда по какой-то причине приходилось задерживаться и отставать от друзей-соседей, нерегулярно. Вот их он мог бы с девяносто девятипроцентной вероятностью отличить от всех других, но оказавшаяся рядом женщина была только звуками, набором отдельных слов.       Он кивнул по привычке, затем, не переставая улыбаться, пусть и начали ныть от усталости скулы, попрощался с А-Цин.       — И тебе доброго вечера. Заранее хороших снов, не утруждайся там сильно.       — Постараюсь не поднимать вилку чаще необходимого, не беспокойся, — ну что за сложный ребенок? Сяо Синчэнь никогда бы не позволил себе быть таким, ни за что на свете, потому что наверняка увидел бы разочарование в глазах родителей, неизменно наполненных лютым обожанием по отношению к нему… Правда, то было раньше. И, возможно, из-за появившихся в них изменений он и потянулся к ней. Противоположности и все в таком духе, она заряжала его эмоциями, настоящими и сильными, которых после выхода из затяжной посттравматической депрессии не всегда хватало. Помогала она ему с потерявшимся в отношении всех новых знакомых людей доверием, ее самоуверенность чудом побеждала чужих демонов, спрятавшихся глубоко под кожей. Дети бывают смышлеными, слишком, уж она-то была явно поумнее него в некоторых вопросах, хоть и пожила на пять лет меньше и повидала меньше него. Зато интуицией попадала в самое яблочко, никто бы не удивился, выяснись вдруг, что все это время она разыгрывала слепую, чтобы развлекать персонал и пациентов больницы.       Знай Сяо Синчэнь ее чуть хуже, то сам бы поверил в подобное. Но нет, разве могла она врать ему? Абсолютно точно — нет.       После утренней шумихи было непривычно тихо в комнате, где он остался сам с собой. Привыкать к людям получалось просто, намного спокойнее, чем в одиночестве бороться с опасениями, сомнениями, страхами. Не чего-то конкретного, нет, это было не проходящим чувством опасности, и, на чистоту, весьма и весьма обоснованным. Неприятности преследовали по пятам, и жизнь баловала редкими исключениями, вроде парочки хороших попавшихся в нужный момент людей. И хорошо, что они появлялись, оставались с ним. Иначе он бы долго не выдержал. Стоило остаться одному, как голова уже забивалась тем, чем не следовало. Почему с малышкой А-Цин он был счастлив, всего пару минут назад, а теперь сидел в окружении четырех стен, щурился на яркий солнечный свет за окном и маялся? Ничего не болит, нет слабости и голова вовсе не кружится, но Сяо Синчэнь, пошатываясь, добрел до кровати и сел на нее, рухнул со всего роста, лишь разок проверив, не промажет ли мимо, пнул, слегка ударяясь немногим ниже коленки. Там расцветали день ото дня все новые и новые синяки.       Лань Ванцзи отсутствовал, вероятно, задержавшись в очередной раз на терапии, а после направившись прямиком в библиотеку, и как жалко, что ему не было позволено оставаться там, в коридорчике, чтобы дождаться приятеля. У них были все возможности пересечься и, например, обменяться новостями. Поздороваться. Но да ладно. Тот все равно ждал бы Вэй Усяня, сам Сяо Синчэнь понимал это, радуясь искренне тому, что кто-то такой внезапный смог достучаться до А-Чжаня через толстый слой наращённого поверх себя панциря. Чтобы выкурить его настоящего на поверхность, нужно было обладать талантом. И наглостью.       Некто запнулся на ровном месте прямо перед ним. Он умудрился прослушать, как вошедший неторопливо отошел от приоткрытой двери, успев завладеть вниманием Сяо Синчэня только на середине комнаты. Никто, кроме Лань Ванцзи не ходил с такой осторожностью, продумывая не только каждое свое действие, но и каждое движение вплоть до жеста, как будто он опасался столкнуться с неведомым препятствием, невидимо повисшем где-то в воздухе вокруг. Ступал так, словно танцор в давно изученном до каждого па танце, каждый шаг отточен, правилен. Слишком. Сяо Синчэнь слушал, как подходил не поздоровавшийся с ним визитер, и не понимал, почему так внимателен к такой мелочи. Они общались не так давно, возможно, не было никакой необходимости в очередном приветствии, или не только ему довелось увязнуть в своих размышлениях о разном. Шорох, который послужил ответом, заставил похолодеть. Тапочки Лань Ванцзи не могли так шаркать, они плотно сидели по ноге, ведь того требовала сама его болезнь, здесь же как будто слегка спадали, были велики, и потому волоклись следом за своим владельцем. Неаккуратность, небрежность, многовато отрицаний для того, кто был воплощением порядка.       — А-Чжань, почему ты стоишь там? Ну-ка проходи… — Сяо Синчэнь отвлекал себя, но нервный смешок выдавал с головой. — Ты разве не должен быть с Вэй Усянем сегодня?       Кто-то подошел ближе. И ведь это же может быть не Лань Ванцзи? Очевидная мысль поздно прокралась в какую-то слишком задумчивую голову Сяо Синчэня: Цзинь Гуанъяо был другим, Лань Чжань — тоже, неизвестный присутствующий чем-то неуловимо отличался от людей, которые окружали его в последние дни. Лань Ванцзи бы ответил сразу же, в этом вся особенность общения с ним, в предсказуемости, стабильности, он привык действовать по одному шаблону и не было никаких обстоятельств, чтобы это изменилось. Или они хорошо скрывались, неизвестно, зачем.       Нет. Нет. Ему казалось, что чужая ладонь, непослушная из-за отсутствия на ней мизинца, вот-вот опустится на макушку. Съедет немного в сторону, сожмет, погладит, пропустит меж костяшек приглаженные волосы, растрепав их. Знакомый жест, очень ребяческий, который раньше забавлял, теперь же не вызывая ничего, кроме тошноты от воспоминаний. В них самое подходящее время захлебнуться, Сяо Синчэнь не отследил, когда сорвался в омут паники, весь подобравшись, съежившись.       — Сяо Синчэнь? Ты побледнел, — Лань Ванцзи деликатно кашлянул в кулак. Он явно не сомневался, что с другом случилось что-то, но никак не мог сообразить, в какой момент. Казалось, тот просто отдыхал, задремав прям так, сидя, прежде чем начал вздрагивать и меняться в лице. По началу не хотелось его беспокоить, да и сам Лань Ванцзи был в странном расположении духа после встречи с Вэй Усянем. Плечо все еще горело на месте чужого прикосновения. — Что случилось?       Боже. Сяо Синчэнь вдохнул, кое-как протолкнул ставший вдруг плотным воздух в сопротивляющиеся этом легкие, и тут же зашелся кашлем, таким сильным, что на глазах навернулись слезы. Лань Ванцзи был совсем рядом, и он, прежде не узнававший его, пытался понять, почему? Это он, без всяких сомнений, откуда же те взялись из ничего?       — Я просто… не узнал тебя, — честно ответил Сяо Синчэнь. — Ты обычно здороваешься, вот и не догадался. Устал, всего-то, не обращай пожалуйста внимания.       — Вэй Усянь. Он — сам не свой сегодня, — растерянно сказал Лань Ванцзи, садясь к себе. — Прости, что забыл как тебе тяжело, мне следовало сказать, что вернулся пораньше.       Сяо Синчэнь этого не видел, но Лань Ванцзи был взволнованным, примерно так, как когда Цзинь Гуанъяо в последнем их разговоре вдруг танком прошелся по болезненной для всех жильцов этой комнаты теме, такая почти общая травма. Волнение ощущалось иначе, все равно не утаенное, прочтенное между слов. Так нашлось объяснение непривычной походке Лань Ванцзи, как будто спешащего или вовсе выпавшего из реального мира. После Лань Сичэня, Сяо Синчэнь был вторым человеком, способным читать самочувствие Лань Чжаня без прямых уточнений у него, догадываясь и понимая его интуитивно. Любой другой попросил пояснить бы, к чему именно упомянуто в разговоре имя новенького, но между ними в этом не было необходимости. Вэй Усянь повлиял на Лань Ванцзи, у них опять случилось что-нибудь из ряда вон выходящее в библиотеке, сбившее последнего с толку, какой-нибудь разговор.       — Ты беспокоишься о нем, да? —  голос решил предать своего обладателя в самый нужный момент, решив осипнуть. Само собой, самостоятельно, отдельно от Сяо Синчэня, просто так. Это не говорило о том, как он буквально обмер минуту назад, пока воображение рисовало другого гостя. У него уже получилось успокоиться, когда дверь внезапно громыхнула, от чего любой бы подскочил от неожиданности.       Раздалось деликатное постукивание о дверной косяк, но вся осторожность разбивалась о гулкое эхо, которым отвечало железо на предыдущий удар. Оба одновременно вскинулись, обернувшись на звук, Сяо Синчэнь по привычке, прекрасно зная, что это бессмысленно. Ему не увидеть ничего, кроме непроглядной темноты с красным всполохами света, пробивавшегося через бинт и веки.       — Можно? — голос, в котором несмотря на всю ситуацию, под конец проскочил смешок. Голос. От него закружилась голова и замутило втрое сильнее, чем раньше. Одно дело — догадываться, другое — знать. — Блять. Лань Ванцзи, какого черта.       Ужасно, но Сюэ Ян, кажется, совершенно не собирался меняться.