Помоги: кажется, во мне — пожар

      Сюэ Ян счел бы справедливым любой исход. Так, ему могли бы сломать нос и выставить взашей. Логичным и правильным оказался бы удар локтем в солнечное сплетение, чтобы из него вышибло дух. Он смирился бы, если бы кто-то окрикнул санитаров, и тем пришлось бы скрутить его, сложив напополам, чтобы увести. В лучшем случае, в новую палату, куда он определен, а не в камеру-одиночку. Уж она-то стала бы справедливым наказанием за нарушение предписанной дистанции. Избыток сослагательного наклонения навевал тоску, многовато предположений для завершения долгожданной встречи. Ни один из вариантов развития событий, созревших в его голове, не был сколько-нибудь приближенным к реальности. Сяо Синчэнь не ударил бы его и будучи зрячим, не ударит и сейчас. И не закричит, в этом вся его особенность. Беззащитный, приманивающий неудачи, сам того не понимая, делавший все, чтобы ему навредили.       Как сам Сюэ Ян представлял себе их воссоединение? Он должен постучаться и, после тихого разрешения, заглянуть в комнату, придерживая тяжелую дверь, ни в коем случае не переступая порог. Нужна была формальная граница, чтобы держать себя под контролем, иначе появлялся риск сорваться, подойти, дотронуться. Стук у входа — самое близкое расстояние, на которое можно было себя подпустить. Одно прикосновение разрушит всю скрытность, Сяо Синчэню достаточно перехватить нужную ладонь.       В воображаемой картинке ему полагалось отдыхать: либо дремать, либо листать одну из своих книжонок для слепых, с которым он частенько появлялся повсюду. Не составляло труда представить, как в полумраке он изучает рельефы продавленных точек, складывая из них рассказ или целый роман. Или он стоял бы у окна, закрытого наглухо? Подставлял бы лицо солнцу, радуясь оставшейся способности различать свет и тень, вполоборота, настороженный визитом «незнакомца». Сюэ Яну оставалось молчание. Ни о каких первых шагах не шло речи, никаких извинений, потому что, он на собственном опыте знал, слова не лечат. Их задача в том, чтобы делать исключительно больней, бередить старые раны. Он бы посмотрел и ушел, удовлетворившись уединением. Тет-а-тет.       Ему хватало для радости мысли, что Сяо Синчэнь остался с ним и не сбежал, не почувствовал никакой угрозы. Это походило на первый пункт плана, который Сюэ Ян не составлял, но которому интуитивно подчинялся. Если бы он задумался о его составлении, то заголовок должен был быть по типу «Пожалуйста, привыкни ко мне снова, я пиздец как облажался, подпусти меня к себе, я чувствую себя несчастным и потерявшим все». Ах да. Нужно научиться выражать собственные чувства, чтобы сформулировать нечто подобное. Все произошло вопреки.       Ситуация в корне менялась, осложняясь тем, что напротив заглянувшего Сюэ Яна стоял Лань Ванцзи, невесть что забывший здесь. В это время ему полагалось торопиться из замшелой библиотеки в столовую, чтобы без опозданий появиться на ужине. У Сюэ Яна замечательная память на слабости, он представить себе не мог, чтобы страдающий манией к порядку юноша пожертвовал и минутой, навещая приятеля. Теперь они, удивленные друг другом, замерли напротив, как два хищника… Нет, не то сравнение. Сюэ Ян задумчиво закусил изнутри щеку. Он сам походил на разозленного кота, которому крепко прищемили хвост, короткие волосы на загривке и руках характерно встали дыбом. Лань Ванцзи был огромной змеей, хладнокровно свернувшейся в кольца, не ядовитой, но чьей хватки все равно следовало остерегаться.       — Блять. Лань Ванцзи, какого черта… — прошипев это, Сюэ Ян отметил изменения в человеке, которого имел честь видеть также регулярно, как и Сяо Синчэня, пока находился с ними. В светло-карих глазах блеснула ярость. О, не великодушный гнев, вызванный непотребным поведением, не тихая безмятежная злость. Там внутри что-то неистово полыхало, и Сюэ Ян как никто разбирался в этом. Тут в половине пациентов такой «пожар», но Лань Ванцзи раньше не был в их числе. Неужели меняются и впрямь «все»?       — Выйди, — сказал Лань Ванцзи, не двигаясь ни на миллиметр в сторону Сюэ Яна.       — Нельзя проведать старых друзей? Ах да, — задумчиво почесав щеку и отметив неприятную подростковую щетину, успевшую едва наметиться, он поморщился, — точно. Нельзя. Но я все равно пришел. Хотел узнать, все ли в порядке?       — Сюэ Ян, оставь это за дверью. Вместе с собой.       — О, это что? Шутка? Лань Чжань пытается в юмор, или мне послышалось? — фырканье оборвалось, когда Сяо Синчэнь легко перекинул ноги за край кровати и поднялся. Его тонкие губы растянулись в очаровательной улыбке, вежливой, но обращенной в пустоту.       — Нет. Все не в порядке. Раз ты удовлетворил свой интерес, то, может быть, послушаешь Лань Ванцзи? Скоро ужин.       Если столкновение с Лань Ванцзи еще описывалось чем-то звериным, то здесь фантазия Сюэ Яна давала сбой. Животные не бывают такими потерянными. Стоящий без движения Сяо Синчэнь выглядел одновременно знакомо и потусторонне, точно взявшийся не из этого мира. Он казался менее живым, чем по прибытию в отделение, отощавший в первую очередь от страданий, затем уже от голода, бессонницы и выписанных врачами лекарств с бесконечным списком побочных эффектов. Ища оправдание смерти друга и неся груз вины, он, этот правильный мальчик, был настоящим, теперь же вся терапия, достигнутые ею результаты, посыпались крахом. Скорее всего, незаметно для врачей, да что там, ближайший друг, Лань Ванцзи, также игнорировал самое важное. Сяо Синчэнь выстроил вокруг новые барьеры с одному ему доступной изящностью. За улыбкой спряталось столько боли, что Сюэ Ян скривился.       — Снова строишь из себя жертву, да? Наверное, это прикольно: загонять себя в мышеловку вместо того, чтобы один раз хорошенько проорать все, что ты думаешь, — Сюэ Ян легко нарушил данное себе обещание оставаться снаружи, отпуская дверь, которая захлопнулась за его спиной. — Я хотел увидеть тебя, и все. Без выяснения отношений. Я не хотел тебе зла, все было случайностью, и ты знаешь.       — Ты говорил о Сун Лане, — Сяо Синчэнь, морщащийся от каждого колючего слова, прервал их дрогнувшим голосом. Подняв в воздух руку, в ту сторону, где должен был находиться Лань Ванцзи, он предостерег его от вмешательства, но тот и без подсказок знал, что разговору не нужен третий лишний. В смысле, конкретно этому начавшемуся разговору. — Если бы ты не вспоминал его так часто, не давил на больное, то…       — То что, Сяо Синчэнь? Не случилось бы «бэд трипа»? Ты сам говорил о нем, — отрезал Сюэ Ян. — Это ты твердил о том, что скучаешь, вспоминал всякие ваши приключения, ты сам, твоими словами, давил себе на больное. Я мудак, я не разбираюсь в людях, хочешь, спроси об этом у врачей. Но знаешь что? Я всегда поддерживал твои дурацкие разговоры, а не то, что ты наплел Цзинь Гуаньшаню: я не внушал тебе никаких идей, все они исключительно твои.       Твои. Сюэ Ян закончил небольшой монолог, сбился на последнем предложении так, что слова звучали задушено и едва разборчиво. Дыхание стало неровным, как после бега, но внутри все клокотало тем самым чувством, отражение которого встретилось в глазах Лань Ванцзи не столь давно. Все так, впервые за очень долгое время не было сказано ни слова лукавства, так честно он не говорил даже с психотерапевтом, разбирая детские травмы по полочкам и ища ключи к своей личности. Ключики не подбирались к ларцу с искренностью, но заносчивая в глазах Сюэ Яна святость Сяо Синчэня снесла замок к чертям собачьим. Край верхней губы приподнялся, как будто он собирался зарычать, но без единого звука, лишь обнажился острый клык. Сяо Синчэнь отрицательно покачал головой, начал качать и вдруг не смог остановиться, продолжая.       С каждым кивком шею сильнее сводило судорогой, а в черепной коробке накипал гул из двух голосов, обрывки всех разговоров, которые Сяо Синчэнь разбирал после операции и бесконечной череды консультаций. Он убедился в том, что Сюэ Ян принес ему те опасные убеждения, которые довели до попытки выковырять глаза, на блюдечке. «Да уж, байк опасная штука, я бы вот тебя сразу отговорил, если бы ты на него полез» — но перед этим Сяо Синчэнь говорил, что всю жизнь мечтал кататься на мотоцикле, что у Сун Ланя, едва получившего права, не хватало навыков для обучения новичка. «Вау! Ты уже заканчиваешь школу, скоро все твои друзья станут совсем-совсем взрослыми» — потому что самому Сюэ Яну, как выяснилось, никакая общеобразовательная школа не светила. Для детей, проведших все детство на улице и в исправительном учреждении, оставалось что-нибудь по типу домашнего обучения, спецшколы и колледжи. И это Сяо Синчэнь первым удивился, что его новоиспеченный лучший друг не получит обычного аттестата, который для него был пропускным билетом в зрелость. «Как жаль, что ты не был тогда с ним… подожди, где-где твои занятия были? Там же совсем рядом метро, надо было его предлагать, да и удобнее так» — болезненная правда, которая кольнула сильнее всего, ведь, получается, вот оно, натуральное доказательство вины. Ничего не стоило отговорить Сун Ланя от поездки, предложить встретиться на станции, удобный им обоим расклад, но Сюэ Ян не закончил реплику на этом. «Хотя, вспоминая теракт тех уёбков с газом… Безопасных мест в мире не осталось, так что это просто судьба, Сяо Синчэнь, судьба».       Сюэ Ян не пытался убедить его в том, что смерть Сун Ланя на его совести. Сяо Синчэнь додумался до этого сам.       Мотавшаяся из стороны в сторону голова остановилась, как по щелчку выключателя, при этом шея изогнулась в неудобном положении. Дрожащие руки Сяо Синчэня поднялись к голове, чтобы закрыть уши, хотя тишина не прерывалась уже минуту, растянувшуюся до вечности. Его давно не трясло так, с того несчастного дня, когда он согласился на увидеться с Сюэ Яном в больничном туалете, в результате попробовав «кислоту». Пока Лань Ванцзи замешкался, опешивший Сюэ Ян вышел из ступора, сориентировался быстрее, подлетев к бывшему другу, крепко хватая его за плечи и встряхивая.       — Ну-ка. Господи, ты весь каменный, Сяо Синчэнь… Сяо Синчэнь?! — по бледной щеке потекла алая струя, выбившаяся из-под марлевой повязки на глазах. Приглядевшись вблизи, Сюэ Ян заметил, что она успела пропитаться кровью, два темных пятна начинали понемногу проступать на поверхность. Видимо, из-за перенапряжения век, словно их пытались раскрыть, открылись ранки. Или что угодно, наложившееся на стресс… Сюэ Ян не был врачом, но жизнь на улицах учила многому. Он легко сопоставлял количество потерянной крови с грозившими последствиями. — Лань Ванцзи, позови санитарку, живо! Блять, ебанный, блять, в рот. А к черту, я сам быстрее…       Лань Ванцзи успел долететь до двери и открыть ее, набрав в легкие воздуха для крика. Как раз тогда его почти снес Сюэ Ян, бросившийся к стойке дежурной медсестры с Сяо Синчэнем на руках, который то ли потерял сознание, то ли был на грани. Сердце колотилось, как бешенное, потому что это второй проклятый раз, когда по причастности А-Яна творилась подобная дичь, которой он, видит гребаный бог, не хотел. Медсестра взвизгнула от внезапности. Видимо, в ее практике не было еще случаев, когда один юноша едва ли не бросал на столешницу перед ней второго, что-то при этом рявкнув. Но, благо, она быстро сообразила, что нужно вызвать врачей. Или это всего-то проще, чем самой во всем разбираться, не имело значения. Сяо Синчэня унесли. Бледного, но хотя бы прекратившего дрожать, как будто уснувшего. Как будто он заново пережил все. Абсолютно все.       Сюэ Ян стер каплю пота, скатившуюся по виску, и заметил, что на тыльной стороне ладони у него остался красный подтек. Видимо, он ненароком зацепил щеку Сяо Синчэня, подхватывая его, в спешке и неуклюже. К слову, от этого начинало ныть тело, особенно потянутая мышца руки. Слишком необдуманно он действовал, на ударившем в голову адреналине. Лучше бы, конечно, его донес рослый Лань Ванцзи, но… но не донес бы. Замарался бы кровью, и получилось бы два нервных срыва, вместо одного. Ненормальные. Сюэ Яна достала эта особенность психушки, где не получается ничего предугадать.       Нужно было, как подсказывал здравый смысл, поскорее выбираться отсюда, из самой клиники, потому что учет всех «больных точек» окружающих и забота об их благосостоянии никогда не входили в список его увлечений. Сяо Синчэнь, Мэн Яо был прав, сломлен, и Сюэ Ян наглядно видел, чем заканчиваются попытки насильно приставить игрушке отвалившуюся деталь.       — Стой здесь. Сейчас придет Цзинь Гуаньшань, — раздался голос Лань Ванцзи аккурат за спиной, заставив вздрогнуть. Из огня да в полымя, как говорилось. Одна напасть, покрупнее, решила сменить другую, от чего вариант с возвращением в одиночку уже не казался таким нереальным и «крайним». Все должно было пройти не так.       Сюэ Ян усмехнулся, мол, разве у него что-нибудь складывалось по плану? В лучшем случае не доставляло удвоенных неприятностей, как обычно получалось только если за дело браться приходилось на пару с Цзинь Гуанъяо. Когда у них еще были общие дела, разумеется. Подняв руку, Сюэ Ян вытер засохшую кровь о губы, слюна легко растворила с кожи темный след. Мэн Яо сбежал в благополучную жизнь, чтобы затем встретиться с ним опять. Судьба прихотливая штука. Наверное, это что-то о крысах, бегущих с тонущего корабля. Которые все равно потом тонут в открытом море.       — Хорошо, я останусь, — и Сюэ Ян поймал взгляд Лань Ванцзи. Все-таки любопытные изменения успели произойти с ним, и явно в лучшую сторону. Это интриговало. — Остаюсь дождаться Цзинь Гуаньшаня, к которому у меня пара вопросов. И, я тут решил… я остаюсь вообще.       Лань Ванцзи нахмурился, не до конца поняв смысла последнего заверения со стороны Сюэ Яна, который как будто бы мог куда-то взять и исчезнуть. Тот пожал плечами, сев на одно из располагавшихся в коридоре кресел. Рот, хоть этого и не было заметно, буквально горел огнем.              ***              Вэй Усянь ерзал на стуле, осматривая пустеющую столовую снова и снова, но не находя в ней Лань Ванцзи. Он был уверен на все сто, что знакомый силуэт в белой пижаме ни разу не мелькнул на горизонте, более того, не появился и Сяо Синчэнь. Как будто эти двое заблудились на половине пути, и, хотя виделись они совсем недавно, беспокойство сгрызало изнутри. Как маленький жук-древоточец, называвшийся «сомнениями», подпиливал опоры здравомыслия. Куда они могли пропасть? Куда мог подеваться Лань Чжань? Если бы речь шла о ком-то другом, развитие событий могло быть бесконечно каким угодно, но Вэй Усянь думал о том, для кого все сведено к тотальному контролю собственной жизни. Можно сказать, контролю «тоталитарному», и не понятно, что весомее: что Лань Ванцзи одержим порядком, или что порядок подчинял его себе. Он должен был быть здесь. Вот что, мать вашу, имело вес. Ведь уважительные причины для этого точно отсутствовали? Не задумываясь над тем, что он делал, Вэй Усянь потер сначала плечо, затем прижал ладонь к щеке, проведя по ней ногтями. Не слишком сильно, не чтобы оцарапать, но такой жест заставил кровь прильнуть к коже. Ощущение тепла навеяло воспоминание.       Как будто он мог забыть, как же. В том, как Вэй Усянь нагло вторгся в личное пространство Лань Ванцзи, было что-то неприлично интимное. Усталость валила с ног, тут не было ни слова лжи, но постановка вопроса о разрешении была скорее констатацией факта. Я тут лягу, а ты, если не понравится, сам разберешься. И все прошло, как по маслу, они продолжали говорить, обсуждали что-то… или кого-то? Последовательность реплик и людей, становившихся предметами разговора, перепуталась. Зато запомнился размеренный ритм сердцебиения и костлявость всех некомфортных для лежания углов чужого тела. Странно. Чудовищно странно все это.       То, что он пристроился на плече Лань Ванцзи, не спровоцировало новый приступ панической атаки? Или как называется правильным нелогичное желание смыть кожу с рук вместе с мылом? В библиотеке все было спокойно, закончившись неудачной шуткой, и атмосфера была… не как обычно. Не такая удручающая, как преследовавшая Вэй Усяня в последние дни, она была легкой. Дыши полной грудью, радуйся лучшим годам юности. Разговор «с кем-нибудь» умным помог, не решив ключевые проблемы, но значительно упростив дорогу к ответам. Верить кому бы то ни был Вэй Усянь не собирался без серьезных на то причин, но выслушать Цзинь Гуаньшаня, приперев к стенке всеми фактами, правильно. Без его подписи под перечнем необходимых заключений никто отсюда все равно не вышел бы, путь к исцелению лежал через бюрократические дебри.       — Вэй Ин, прекращай бесить, — голос Цзян Чэна вернул отдалявшегося все сильнее в свои мысли Вэй Усяня обратно за стол к собравшейся компании. На Цзян Чэна посмотрели одновременно все. Вэнь Нин. Не Хуайсан. Цзинь Гуанъяо. У каждого на лице в целом читался незаданный вопрос, но, несомненно, разный. Цзян Чэн ответил взглядом каждому, затем фыркнул, закатывая к потолку глаза. — Вы тоже самое хотели ему сказать, не начинайте. Он игнорирует нас весь вечер, высматривая своего ненаглядного, тьфу.       — Не плюй на стол, пожалуйста. Я и так сомневаюсь, что их регулярно тут протирают, — усмехнулся в рукав Цзинь Гуанъяо, искоса поглядывая на растерянного Вэй Усяня. Тот прикладывал усилия, чтобы включиться в беседу, но те тратились даром. Голове явно хотелось думать о другом.       — Что? Во-первых, это был просто звук, — закипающий Цзян Чэн развернулся в сторону Цзинь Гуанъяо, затем хлопнув по столешнице, — а, во-вторых, мы платим за это место, с чего бы им забивать на уборку? Не отель, но и не…       — Цзян Чэн, ты не туда свернул с подачки Цзинь Гуанъяо, мы говорили о Вэй Ине и его рассеянности, работой потребнадзора займемся как-нибудь позже, — Не Хуайсан похлопал Вэй Усяня по руке. — Не думай, что мы такие черствые эгоисты, мы волнуемся за тебя. Непривычно и сложно видеть тебя молчащим.       — Сестра говорит, что мы здесь все равно, что большая семья. Нормально беспокоится о ком-то, — не все привыкли к тихому голосу Вэнь Нина, который не избавился от привычки сидеть, опустив низко голову. Да что там, далеко не все успели его запомнить, из-за чего кто-нибудь постоянно вздрагивал, не сразу определив говорившего. Милые реплики, которыми А-Нин пытался выразить исключительную сердечную доброту, в итоге пугали до чертиков своей внезапностью. Не Хуайсан поперхнулся воздухом, но подавил кашель.       — Верно, — голос едва уловимо сел, что, в принципе, можно было проигнорировать. Если бы это не заметил каждый из них. Вэнь Нин сам сообразил, что вклинился резко, перебив своего соседа, от чего теперь в три раза внимательнее принялся изучать пустую тарелку. — И поэтому нормально, что ты волнуешься о Лань Ванцзи.       — С чего ты взял, что о нем? — Вэй Усянь изобразил максимальное пренебрежение, которому научился у лучшего из лучших, и так безразлично откинулся на спинку стула, что тот едва не перевернулся вместе с ним на пол. Уцепившись за край скрипнувшего ножками стола, он выпрямился и раздосадовано взмахнул рукой. — Мне показалось странным, что нет ни его, ни Сяо Синчэня, вот и все.       — Это и называют беспокойством, — мягко поправил его Не Хуайсан, улыбнувшись как-то по-новому, с пониманием. Как будто между ними спрятался какой-то секрет, о наличии которого Вэй Усяня забыли поставить в известность.       Но друг только посмотрел на Цзян Чэна, спорящего с Цзинь Гуанъяо, заставляя удивиться: откуда такая нежность во взгляде для человека, который разве что не скрипел зубами от ярости, отстаивая свою точку зрения? Одно дело наградить такой теплотой уступившего свое плечо Лань Ванцзи, но не Цзян Чэна же, готового протереть Цзинь Гуанъяо стол. Может быть, дело в доброте душевной, как таковой, может и в том, что ни разу Не Хуайсан не смотрел таким образом на Вэй Ина или Вэнь Нина, или когда припоминал что-нибудь из историй о старшем брате. Его глаза не принимали такого выражения.       Вэй Усянь был наблюдательным не в меру, этот врожденный и натренированный навык не умаляло желание уснуть минимум на двенадцать часов. Но он не пользовался им, чтобы допытываться до дел, его непосредственно не касавшихся. Поэтому в ответ он хлопнул Не Хуайсана по руке, сжав ее, и кивнул. Да, в сущности, все правы, он волновался о Лань Ванцзи, пусть и необоснованно сильно, от чего аж ком в горле встает и сидеть приходится, как на иголках. Пусть без логического объяснения. Тут на каждом этаже специалисты, врачи и медсестры, подкованные для благополучного разрешения любого ЧП санитары. Все отточено. Вэй Усяню нужен особый вид дихлофоза, который бы вытравил из души заведшихся там насекомых-паразитов, выедающих дыры в его осознанности. Черт, наверное, отлично бы подошел для дезинфекции спирт… Алкоголь помогал ему думать яснее. Жаль, что здесь не достать и бутылки пива, не говоря о хорошем вине.       А вот с Не Хуайсаном он бы как раз и разделил радости психотерапевтической попойки.       Вэй Усянь проводил взглядом сначала попрощавшегося Вэнь Нина: шум под боком выбивал его из колеи как ничто другое, особенно яростные дебаты, в которое переросло обычное не согласие одного с мнением второго. Цзян Чэн и Цзинь Гуанъяо не обратили на него внимания, не повернув и головы, зато спустя каких-то пять минут, того меньше, самый новенький из пациентов больницы резко подскочил на ноги, перебивая самого себя скомканным пожеланием доброй ночи. Ни к какому единому заключению они прийти не успели, от того поведение выглядело страннее, оставляя за собой вопросы. Готовый к развитию дискуссии Цзян Чэн опешил, смотря, как оппонент, оставляя его ни с чем, решительно удалялся прочь. В столовой из всех оставались только они, удивительно, что никто не прогнал их раньше. Время разбредаться по палатам, по ощущениям, наступило давным-давно. Пытавшийся понять причину резкой смены тактики зачинщика спора, который первым начал язвить, Вэй Усянь дернулся от ударивших его под столом ног. Именно ног, потому что Цзян Ваньинь и Не Хуайсан, не сговариваясь, решили одновременно привлечь внимание, вместо этого наградив парочкой свежих синяков. Цзян Чэн тут же принялся собираться следом то ли к себе, наслаждаться последним днем в стенах клиники, то ли с надеждой догнать не успевшего далеко уйти Цзинь Гуанъяо.       Если последнее, оставалось молиться, чтобы, обойдясь без уборки столов, кое-кто не вздумал почистить пол или стены чужим лицом.       — И с чего у них все началось? Насчет чего они так разругались, не плевка же ради… — Вэй Усянь так захлопнул рот, что зубы клацнули друг о дружку, когда ему ткнули в нужном направлении.       — Тут по твою душу… — шепнул Не Хуайсан, прикрываясь веером. Единственный, кто остался рядом, как будто у всех остальных имелись поводы опасаться приближающегося Цзинь Гуаньшаня. Впрочем, в какой-то степени так и было.       Почему собственный сын избегал незапланированной встречи лоб в лоб, догадаться было незатруднительно, можно набросать пять-десять теорий в общих чертах, но все они будут сводится к отсутствию взаимных теплых чувств внутри этой семейки. Цзян Чэну же, на грани второй выписки, после сорвавшейся предыдущей, тоже хотелось быть тише воды и ниже травы. Расслабленный и улыбающийся Не Хуайсан не навевал никаких тревожных мыслей.       Цзинь Гуаньшань улыбался тоже.       Вэй Усянь сосредоточенно смотрел на главврача, который через шагов шесть встал к ним вплотную, и думал, кто же мог его бестактно и безжалостно перед этим человеком спалить. Некоторые «гости» никогда не приходят без повода, особенно когда вы виделись не столь давно. Были ли доносчиком Цзинь Гуанъяо, сбежавший из столовой, как с поля боя? Лань Ванцзи? Обеспокоенный сегодняшним разговором, он был еще менее вероятный кандидат: повадки типичного старосты с синдромом отличника не делали никого треплом автоматически, тот предпочел предоставить Вэй Усяню возможность самостоятельно принять решение и разобраться во всем. О чем и сказал лично. Но кто-то все-таки должен был сообщить главврачу, что один пациент как никогда нуждался в его непосредственном участии. Да, такие люди появлялись неспроста. Цзинь Гуаньшань предстал собственной персоной, держась так знакомо, правильно и сдержано, что начинало казаться: уголки его губ каждый раз поднимаются на одни и те же миллиметры безошибочно. Может он и не меняет выражение лица, а чередует прибереженные маски?       Если судить по глазам, взгляд которых оставался безэмоционально строгим, это явно не визит из вежливости.       — Господин Вэй, господин Не, добрый вечер, — Цзинь Гуаньшань протянул молодым людям по очереди руку. После обмена рукопожатиями, он продолжил. — Вы закончили ужин, как я вижу… С опозданием? Ничего, страшного, я просто надеялся застать вас раньше. Вэй Усянь, вы не уделите мне несколько минут срочного разговора? Ах да, Не Хуайсан, на выходе ждет медсестра, попросите ее проводить вас к палате.       Любопытное постановление фактов. Вэй Усянь и Не Хуайсан быстро переглянулись, обоим не оставалось никаких сомнений в том, что ответы за них уже получены, и оставалось подчиниться завуалированным приказам беспрекословно. Один оставался, второй уходил.       — Увидимся, друг, — подмигнул Не Хуайсан, складывая веер в карман пижамной рубашки и на ходу кивая Цзинь Гуаньшаню. — До завтра, господин Цзинь.       — До завтра. Жду вас на терапии, как обычно, — вдруг с другой интонацией ответил главврач, и Вэй Усянь припомнил, что он занимался непосредственным лечением и курированием случая Не Хуайсана. На больного с галлюцинациями последний не походил совсем, как и врач не походил на последнего идиота. Значит, между ними тоже зарыты свои секреты, наверняка не раз оговоренные в подробностях, до которых не следовало копать чужим рукам. — Пройдемся?       Вэй Усянь вздрогнул, не сообразил, как начало одной фразы перетекло в другую, на одном дыхании произнесенную, но обращенную к нему.       — До вашего кабинета?       — Нет, по внутреннему двору. Я дам вам куртку, на улице немного похолодало, — Вэй Усянь нахмурился, но поднялся, готовый пойти следом. Логика Цзинь Гуаньшаня не укладывалась в собственную, он бы точно не вышел вот так, вдвоем с пациентом, у которого подозревалось раздвоение личности. Про которого вполне могли успеть наплести невесть что, про те же эксперименты с искусственным призывом своего самопровозглашенного спасителя, пытавшегося закрывать бреши в его защите, пробитой детскими травмами.       — Как скажете, доктор, — иногда стоило проплыть по течению, чтобы двинуться к цели.       На улице впрямь оказалось свежо, но не холодно. Слабенький ветерок трепал волосы, роняя подхваченные им прядки на глаза. Они должны быть слишком короткими, чтобы так активно лезть в лицо, но Вэй Усянь бессилен вспомнить хотя бы месяц, не точную дату, когда последний раз наведывался в парикмахерскую. В приюте, по большей части, всегда находилась пара девчонок-экспериментаторок, которые ровняли гнезда на головах мальчишек, приводя их в божеский вид. К сожалению, здесь, где ножницы, как и шнурки с карандашами, входят в список нелегальных предметов, такой практике неоткуда взяться. Первое, что нужно будет сделать после выписки, по мнению запрокинувшего голову в темнеющее почти ночное небо Вэй Усяня, это добраться до нормального зеркала, а затем отдать себя в чьи-нибудь заботливые умелые руки. Пусть сделают из него если не нормального, то хотя бы снова ухоженного человека.       Где-то высоко пролетела толстая птица, отъевшаяся на каких-нибудь свалках в черте города. Она могла быть какой угодно расцветки, хоть белой, но в сумерках все выглядело, как расплывчатое черное пятно. Вэй Усянь едва не споткнулся, забыв о мелких неровностях на дорожках. Крохотные аллеи были вымощены мелкими камушками-булыжниками, которые норовили зацепиться за носки неудобных ботинок, напоминавших калоши. Как назло, предложенная уличная обувь была на размер больше или на два меньше. Единственное относительно теплое, что смогли достать пациенту быстро, чтобы не заставлять морозить ноги в тапочках.       — Так зачем мы вышли? В кабинете сломался кондиционер? — плоскость шутки усугубил тон, которым она была произнесена. Вэй Усянь удивился, что может звучать невзрачно, но силы уходили не на подбор верной интонации. От напряжения разве что не трещал воздух вокруг него. Что-то случится, непременно.       — Дело не в духоте. Видите ли… молодой человек. Вы чересчур самостоятельны и при этом принципиальны, что в совокупности с вашим диагнозом приносит сплошные неприятности. Нам обоим, — добавил, как будто это было необходимой ремаркой, Цзинь Гуаньшань, остановившись. Вечернее освещение, заключавшееся в нескольких фонарях, расположенных с разной друг от друга удаленностью, чертило на его лице резкие тени. Подсознание условно считывало этот внешний вид угрожающим. Так рисовали в комиксах карикатурных злодеев.       — В каком смысле «неприятности»?       — Мне ли вам рассказывать, как ваши эксперименты сказываются на вашем же самочувствии? — Цзинь Гуаньшань громко вздохнул. Как будто просто так, чтобы занять паузу или вызвать чувство вины за свои исследовательские порывы. Вэй Усянь не мог разглядеть в нем признаков усталости, которые были бы ожидаемыми для контролировавшего целую больницу, целый блок с ненормальными детишками, мужчины. Здоровый цвет лица, под глазами ни намека на синяки, врач сконцентрирован и бодр. В отличие от того же своего собеседника, который в самом деле потрепал себя последней неделей. Скорее изнутри, но снаружи тоже было заметно. — Я не упрекаю вас, и прекрасно знаю, что некоторые из принятых мной решений вызвали у вас недоверие. Поэтому мне хотелось бы поговорить с вами в менее приватной обстановке.       — А это не нарушает какие-нибудь ваши правила? — прикусить язык гораздо сложнее, чем вы могли бы подумать, невозможно, с таким-то характером, удержаться от шпильки в адрес раздражавшего тебя человека.       — Когда вы нарушали все прочие, особого дискомфорта вам это не доставляло, — улыбнувшись шире, Цзинь Гуаньшань сделал паузу, давая ответить, но Вэй Усянь придержал комментарии при себе. — Логично будет начать с самого главного камня преткновения, верно? Насколько я могу судить, таковым является ваш диагноз. Все началось с того, что вы узнали о нем.       — Узнал о нем не от вас, — поправил его Вэй Усянь, переступая с ноги на ногу. — Да. Это было чертовски странно, потому что я не понимаю: разве запрещено ставить пациентов в известность? Разве это нормально — лечить меня неизвестно от чего? Да и когда я начинал вас спрашивать, вы начинали заливать сказки про «неопределенность». То параллельное расстройство, то поперечное, то шизофрения…       — Не горячитесь. Дело в том, что вы знали о своем диагнозе. Я сообщил его вам на первой нашей беседе, дав прочитать заключение, — Вэй Усянь хмуро взглянул на врача. Ничего подобного он не припоминал, сколько бы не прокручивал тогдашний диалог между ними, ничего похожего на раздвоение личности не звучало. Никакого прорыва в этом направлении. Он вспомнил рекомендации, перечисленные Цзинь Гуаньшанем, помнил отдельные строки с какими-то латинскими буквами, цифрами. Вероятно, за кодировкой и скрывалось описание болезни, но откуда ему знать, что эти обозначения подразумевали? Никаких подсказок ему к разгадке не дали. — Когда вы дочитали до описания полученной психологической травмы, вы… давайте назовем это «переключением»? Переключились на другую личность. Тогда результаты не подтверждали ни шизофрению, ни посттравматическую амнезию. Я не думал, что столкнусь с таким случаем, как вы, в своей практике и не знал наверняка, какие могут быть триггеры, поэтому предпочел в дальнейшем ознакомиться с обеими вашими частями на консультациях. Вам понятны термины, господин Вэй? Если хотите, я дам вам заключение еще раз. Сейчас вы более стабильны.       Вэй Усянь едва заметно качнул головой, соглашаясь только с той частью, где его спросили о понимании конкретных слов. Триггеры — спусковые крючки, заставлявшие Мо Сюаньюя прийти в повседневную жизнь, спрятав самого Вэй Ина глубоко вовнутрь подсознания, защищая от неизвестной угрозы. Действительно, Цзинь Гуаньшаню, впервые встретившемуся с ним, могло показаться, что будет опасно начинать терапию без прощупывания почвы. Сам Вэй Усянь вовсе считал ту свою половину — или вернее одну третью или четверть, — злом во плоти, пока они не познакомились поближе через третьи лица. Звучало как правда. Неприятная, делавшая его кем-то вроде подопытного кролика в области, ранее плохо изученной медициной, но в этом прослеживалась причинно-следственная связь, им разыскиваемая.       Свежий вечерний воздух резко перестал быть таковым. Если здесь ему становилось тяжело дышать, то в четырех стенах он бы наверняка вырубился от духоты. От ощущения западни, куда его умело загнали. Здесь было свободнее, и все равно, эта свобода была воображаемой, нереалистичной при учете всех обстоятельств. Однако, паника притуплялась. Уставшие мозги не хотели страдать лишний раз, на тревогу не осталось никаких ресурсов.       Итак, никто не хотел скрывать от него правду, ему пытались ее безуспешно донести. По словам главврача. Повышало ли это расположение к нему? Пока сомнительно.       — Послушайте. Как вы думаете, сколько длится среднее пребывание пациента в психиатрической больнице? — Цзинь Гуаньшань огорошил внезапным вопросом, и Вэй Усянь ответил не сразу. Для начала следовало прикинуть уже известные числа, ориентируясь на своих теперешних знакомых. Но между ними получался колоссальный разрыв, сравнить тех же Цзян Чэна, Вэнь Нина и Не Хуайсана. Продолжительность лечения для людей в одной палате и то отличалась.       — В среднем… месяца два-три? Полгода?       — Неделя требуется для установления специфики, анализа истории, предшествующей болезни. Если пациент пребывает в остром состоянии, например, психоз, галлюцинации или суицидальная попытка, то первая неделя включает исключительно наблюдение и медикаментозное сопровождение, без личной терапии. Чтобы стабилизировать человека, — Цзинь Гуаньшань говорил заученными с еще студенческой скамьи формулировками, это чувствовалось интуитивно. Нечто назидательное, как повторенные слова лектора, как вычитанная из пособия ученика шпаргалка. Как будто психиатрам запрещалось говорить что-либо от себя. — А вы здесь только вторую неделю.       Вэй Усянь понимал, о чем он. Не Хуайсан красочно описывал то, о чем шла речь, в том числе на собственном примере. В отделение он угодил из-за того, что начал видеть и слышать умершего старшего брата, что проложило дорогу до отделения экстренной помощи. Если бы не предварительная встреча с Цзинь Гуаньшанем, сильные медикаменты вполне могли, с его слов, ухудшить его состояние. Кстати. Каким образом? Почему не имевший медицинского образования юноша был так в этом уверен? Раз доктора говорили о необходимости лекарств. Тогда Вэй Усянь не задумался, но для ответа достаточно сложить два плюс два: Цзян Чэн часто намекал или говорил в лоб о том, что Не Хуайсан симулирует и держится здесь бог весть каким чудом.       Вэй Усянь смотрел на темное небо над головой. Опять. Оно успокаивало, именно оно заглушало тревогу, страх за будущее, которого легко лишиться даже недобравшись до совершеннолетия. Его желание получать все и сразу и привычка быть первым во всем благодаря своим способностям, сыграли плохую шутку. Само собой, смекалка и напористость не помогут вылечиться в мгновение ока. Он убедил себя, что, знай он с самого начала о Мо Сюаньюе, то процесс стал бы куда успешнее. Но так ли это? Он знал о нем. Это помогло вытравить его из головы? Нет, и реже появляться он стал разве что благодаря постоянному чувству усталости. Нет? Или благодаря слабому, но установившемуся контакту? Как тут вообще понять что-либо?       До боли закусив губу от досады, Вэй Усянь шумно сглотнул. Ком в пересохшем горле дрогнул, царапаясь, как наждачка.       — Я вспомнил, что вы рекомендовали не участвовать в групповых занятиях. Это потому что…       — Вы ведь успели хорошенько познакомиться с ребятами? — «да», кивнул Вэй Усянь, выходило, что знал он буквально всех, как минимум, косвенно. — Это ограничение я ввел потому, что многие из наших пациентов пережили нечто неприятное или ужасное в детстве, на групповых занятиях часть из них хочет так или иначе этим поделиться, рассказать о том, что же случилось за стенами больницы. Тема семьи поднимается постоянно. А на вас это сказалось бы не лучшим образом. Да и к тому же, вы бы напугали кого-нибудь сменой поведения. Не так ли?       Все эти уточнения действовали на нервы. Вэй Усянь и так прекрасно понял, что утрировал странности в поведении главврача, сейчас тот отметал подозрения одно за другим, начиная казаться тем, кем представлялся при первой встрече. В принципе, отчасти его работа заключалась и в этом, поддержании своего статуса и установлении контакта. За этим они торчали на улице.       — Все сказанное вами — верно. Я мог забыть про диагноз, так как забываю иногда половину прожитого дня. Скорее всего, так и было, — Вэй Усянь пожал плечами, нет, скорее передернул ими.       Всматриваясь в глаза главврача, он не видел в них ничего, что напоминало бы поддержку. Они были внимательными, взгляд, отделявший и отдалявший от пациентов, оставался неизменным. Врачам и не нужно сопереживание, их задача не материнская опека и утирание сопелек, с безучастием-то как раз никаких проблем. Пусть без сочувствия, без жалости, так проще почувствовать себя обычным. Было другое. Вэй Усянь читал что-то еще, непонятое до конца, но послужившее бы разгадкой, например, вопросу: почему Цзинь Гуаньшань уделял ему столько личного времени? Целая прогулка после обеда, наверняка удлинявшая его пребывание на рабочем месте. Если тебе так плевать, зачем держаться за расположение одного-единственного пациента? Все складывалось в мозаику и, вместе с тем, не состыковывалось. В Цзинь Гуаньшане было еще что-то, заставлявшее быть более внимательным, осторожным, как Вэй Усянь. На чем он, кстати, остановился?       — Вы хотели отгородить меня ради безопасности. Мне нельзя изучать свою болезнь, потому что могу свихнуться окончательно. Мы стоим здесь, чтобы восстановить доверие.       — Все так, молодой человек. Я рад, что вы наконец-то…       — Зачем? — Вэй Усянь перебил его, вскинув брови. Убедившись, что вопрос заставил врача замолчать, он перечислили оставшиеся припасенные аргуметы. — Точно также к вам плохо относятся Цзян Ваньинь, Цзинь Гуанъяо. А еще есть Вэнь Нин, которому вообще раньше страшно было слово о себе лишнее сказать. Почему тогда из всех вы беспокоитесь о моем расположении так, что полчаса говорите на холоде, отдали куртку какого-то работника, объясняете все, о чем бы я не спросил… Чтобы не объяснили другие, как-нибудь иначе, неудобным для вас образом?       — Вэй Усянь. Не переходите, пожалуйста, границы и не грубите. Дело вот в чем, если вам так хочется откровенности. Я полагаю, что данная вам информация затормозит лечение, но мы учитываем пожелания пациентов, если они не идут вразрез с уставом клиники и не будут иметь исключительно негативные последствия, — Цзинь Гуаньшань кашлянул. Впервые раздраженно, скрывая недовольство, которое в нем потихоньку усиливалось настолько, чтобы стать заметным. — В вашем случае предугадывать последствия я не берусь вовсе. Я могу объяснить, но выбор оставляю вам.       — Либо скажете вы, либо кто-то еще. Давайте расставим все точки.       — Опасаюсь, что это будут многоточия, — бросил в сторону Цзинь Гуаньшань, давая себе отсрочку, чтобы подобрать слова. — Беря в расчет отсутствие исследований вашего заболевания в нашей стране, а также устаревшие данные западных и европейских разработок, я полагаю, что наша работа займет около года.       Год. Буквы не сразу нашли смысл, угадывать точные определения медицинских названий было, как будто, в разы легче. Год — целая вечность, за год случалось все, что угодно, он мог перевернуть прошлое с ног на голову. Это слишком, невероятно много. Двенадцать месяцев, когда он будет заперт в отделении психиатрической помощи, окончательно выпав из реальности. За это время выпишутся все его друзья, вот-вот уйдут Цзян Чэн и, вероятно, Вэнь Нин, двигающийся к выздоровлению, уйдут Сяо Синчэнь и Лань Ванцзи. Даже Лань Чжань, сколько бы не повторялись приступы его ОКР, не останется здесь на такой срок, ни один родитель не позволит вырвать год из жизни своего ребенка, забрать его из семьи. Если семья, разумеется, есть.       — Что?       — Поэтому я бы хотел, чтобы наши отношения сложились должным образом. А теперь пойдемте вовнутрь, пока вы окончательно не замерзли. Остальное лучше обсудить на завтрашней консультации, раз теперь вы знаете обстоятельства.       Вэй Усянь загнанным в угол волком смотрел на главное крыльцо, приглашавшее распахнутыми дверями вглубь здания. Внутри горел яркий электрический свет, сжигающий любые тени и полутона. Это нельзя назвать домом. Это место выглядело скорее так, как будто намеревалось сожрать целиком. Проглотить его незамедлительно.              ***              Не Хуайсан проклял всех известных ему божеств, когда Вэнь Нин выскользнул из палаты, мол, с необходимостью отлучиться по делам. С какой стати боги допустили подобное, зная, что Цзян Чэн не упустит возможности вцепиться ему в глотку, оставшись один-на-один? Может, таких, подобных молодому господину Не, в самом деле где-то там на небесах не очень жалуют, подставляя под удары совпадений снова и снова? Вот бы Вэнь Нин дождался возвращения Вэй Усяня, тогда все бы мирно улеглись спать.       Интуиция не подвела, и сосед, быстро переместившийся по комнате и усевшийся на кровать отсутствовавшего слишком долго Вэй Усяня, недобро сверлил его тяжелым взглядом. Меньше, чем через сутки, они распрощаются. Процентов семьдесят за то, что навсегда, но Не Хуайсан гнал эту тоскливую математику из головы, как и факт, что сам сократил проценты на возможные встречи в будущем, после уже своей выписки. Не то, чтобы он жалел. Воспоминания о вкусе украденного поцелуя стоили того. Лучше попытаться и грустить, чем упустить вообще все.       — Так что? Это ты рассказал о нем Цзинь Гуаньшаню, да? — Цзян Чэн отчетливо скрипнул зубами, от чего захотелось теснее вжаться в подушку и, как в детстве, накрыться одеялом с головой. Когда Не Минцзюэ был жив, когда они были маленькими, старший брат изображал свирепых рычащих монстров, заставляя дрожать в своем наспех найденном укрытии: не видя противника, а только слыша измененный голос и тяжесть топавших ног, Не Хуайсан боялся по-настоящему. Повзрослевшему, ему казалось это глупостью, однако, гнева Цзян Чэна он опасался примерно в той же степени, что ребенок выдуманного чудовища. С той разницей, что отыскавший его Не Минцзюэ мог разве что защекотать до полусмерти, а вот Цзян Чэн, не моргнув, откусил бы голову. — Решил, что у нашего Вэй Усяня мало проблем?       — Решил, что проблемы ему с лихвой обеспечит Цзинь Гуанъяо, который промывал мозги Мо Сюаньюю. Ты помнишь, что они виделись не раз, а потом еще о чем-то шептались и все такое, — Не Хуайсан постучал пальцами по подушке, на которой распластался грудью. Он устроился на животе и, подложив ее, собирался уделить время чтению. Видимо, в какой-нибудь иной вселенной у него это бы получилось. — Они говорили долго, а пересказ слов Мо Сюаньюя Вэй Усяню вышел никудышным. Пара предложений, серьезно? Пусть лучше врачи разбираются со всеми этими личностями, а не мы.       — С личностью. Благо, дополнительная у него одна, — Цзян Чэн потер костяшками пальцев между бровей, снимая нараставшее напряжение. Не Хуайсану хотелось бы, чтобы оно прошло, а не взорвалось головной болью, потому что мигрень, родившаяся от всех переживаний, характер Цзян Чэна ничуть не скрасила бы.       — Главное не запутаться, какая из них — настоящая, — отложив веер на покрывало, Не Хуайсан, лежавший до этого на кровати, приподнялся и плавным движением сел напротив. Про личности он пошутил, но юмор встретили таким тяжелым и многозначительным молчанием, что следовало сдаться. Он в точности скопировал позу Цзян Чэна, скрестил на груди руки, выпрямился. Вышло расслаблено и непринужденно, в контраст чужой скованности. — Думай, как хочешь. Я делал все ради его блага. Вместо того, чтобы бегать от врача, ему нужно сказать подозрения и либо подтвердить, либо опровергнуть их. Вэй Усянь умный мальчик, но слишком самостоятельный иногда. Как и ты, и Вэнь Нин, и Лань Ванцзи.       — О да, все, кроме тебя, — Цзян Чэн закатил глаза, тем самым упустив веселый смешок, вырвавшийся у Не Хуайсана. — Судишь так, как будто тебе лет сорок. Честно? Мне кажется, что ты в чем-то замешан с Цзинь Гуаньшанем, вот и подпеваешь ему. Иначе почему ты, абсолютно здоровый, находишься здесь? Не вижу никакого другого объяснения, — голос Цзян Чэна сочился недоверием, беспочвенным и грубым.       — А-Чэн. Мы не в лазарете больных оспой или проказой, чтобы ты «видел» мои заболевания. Да, галлюцинаций у меня действительно нет…       — Вот это новость! — Не Хуайсан почувствал, как болезненно заныло за ребрами, там, где у людей в норме должен стучать себе никого не беспокоящий моторчик для перекачки крови по артериям и венам. Цзян Чэн иногда выходил за рамки обыкновенной грубости, раня непроизвольно, но многих, как снаряд с осколочным поражением. Некоторые слова пролетали мимо, некоторые, с виду безобидные, били в цель.       — Но это не значит, что со мной все в порядке. Я не могу тебе этого объяснить, не могу объяснить и родителями, и кому бы то ни было еще, хотя бы до определенного времени. Поэтому могу только заверить, что мой стационар не связан с тайным заговором, китайской мафией или чем-то подобным. Никаких сговоров с Цзинь Гуаньшанем, — Не Хуайсан поднял руки, как бы демонстрируя, что те кристально чисты. — И за Вэй Усяня я беспокоюсь тоже по-настоящему.       — Надо же, какой ты весь искренний.       — И тебя поцеловал я тоже искренне, — невпопад ляпнул Не Хуайсан. Он не покраснел, не смутился, но решил констатировать факты до конца. Раз Цзян Чэн сегодня настроен на перепалки, пусть получает повод, а не ищет его специально умудренными способами. Но напоминание о том моменте заставило стушеваться, а не пойти в атаку.       — Заткнись, — румянец залил открытую воротником шею, что говорить о лице. Вызвал его то ли гнев, то ли стыд, и Не Хуайсан предпочел бы первое. Пусть лучше злится, чем думает, что опозорил себя или, что хуже, других каким-то быстрым прикосновением губ к губам. — Мы договорились забыть, мать твою, об этом недоразумении, не вынуждай меня снова…       — Снова слышать, что ты не безразличен? — снова хихиканье, прерывистое, легкое, как музыка ветра. — Цзян Чэн, меня даже назвали в честь тутового дерева. Ты знал, что его листья и ягоды в Древнем Китае означали любовное свидание? Вместе с фамилией получается мило.       Говорить об около романтическом с Цзян Чэном рискованно, но риск пьянит, будоражит, превращая кровь в жидкий огонь. Расплавленный металл, с которым Не Хуайсану ощущал себя спокойнее и тверже.       — О чем ты вообще? Значение имен, язык растений. К чему твоя чепуха? Хочешь сказать, что влюблен в меня? Не Хуайсан, — Цзян Чэн ударил по матрасу, и, несмотря на поглотившую удар мягкость перины и слоев ткани, вышло громко. Он пытался отвлечь себя, заставить успокоиться, сбросив ярость куда-нибудь, — я не гей. Мне не нравятся мужчины. Ты отличный друг, милый и добрый, все такое. Но я не хотел начинать и не хочу продолжать этот наш разговор. Я правда не хотел с тобой ругаться, но мне сложно держать себя в руках.       — Жаль, что его придется менять после выписки, скорее всего, — Не Хуайсан задумчиво посмотрел в сторону окна, заканчивая мысль, на которой его перебили. Глупо добиваться ответа от Цзян Чэна в вопросе, который одновременно затрагивал поэзию, историю и любовь. Он далек от этого в той же степени, как далек от понимания всего последующего, что ему хотят озвучить. С тошнотой от волнения, с неправильными формулировками предложений, которые вертятся на языке, но вслух не озвучиваются. Почувствовав затянувшуюся паузу, Не Хуайсан перевел взгляд на Цзян Чэна. Тот как будто завис, как не справившаяся с обработкой информации программа. — Я про имя.       — Ч-чт… Почему? — прозвучало без прежней злости. Растерянно и по-родному, как звучал Цзян Ваньинь практически всегда. Для одного человека уж точно.       — Цзян Чэн, ты вряд ли поймешь. Ты вряд ли знаешь про подобное, но мне нужно пронаблюдаться хотя бы полгода в больнице, чтобы получить одну справку. Нужно подтверждение, что я не псих.       — Это нужно для какой-то работы? Армии? — спрашивая, Цзян Чэн тут же отметал предложенное, так как с матушкой-судьей сложно не разбираться в каких-то обывательских мелочах. Ничего подобного, где требовалось бы такое длительное наблюдение и подтверждение психического здоровья, он не мог назвать сходу.       — Нет-нет. Понимаешь. Я… я не чувствую себя мужчиной. Иногда такое случается.       Иногда… Цзян Чэн понял, что держит рот приоткрытым, когда заныли скулы от напряжения, а кончик веера аккуратно стукнул по подбородку.