***
Лязг ключа в железной двери кажется особенно громким оттого, что Иноуэ глубоко задумался и забыл о времени. Между тем, наступил вечер, и его соседи возвращаются с работы, поужинав вместе с другими узниками в столовой, тогда как для Ино снова приносили еду в камеру. Двое мужчин послушно молчат, соблюдая правила, но глаза вытаращили сразу же, увидев стоящий в углу кулер с водой. И даже после того, как закрылась дверь, они с минуту молча пялились на это чудо техники. — Это… откуда? — Сугихара первым подходит к аппарату и берёт один из стаканчиков. Вертит в руках, наливает себе холодненькой, дегустирует. Рюичи же просто смотрит, не понимая ещё, какая роскошь появилась в их камере. — Старший надзиратель Оносэ-сан распорядился… видимо, — негромко отзывается Шинобу, пытаясь не улыбаться — таким смешным было сейчас лицо у рыжего. — Однако… зацепил ты его, парень, — раздумчиво произносит сэмпай и допивает воду. — Вон как ухаживает. — Прости, Суги-кун, но ты ошибаешься, — мягко возражает Ино. — Эта вода для всех нас… и если бы не было разрешения остальных Старших, то вряд ли нам поставили бы эту штуку. А ведь скоро приведут четвёртого соседа. Может, это из-за него нам сделали такой подарок? — Что? — Ясухиро резко оборачивается и замечает, наконец, новый футон рядом со своим. — Ага. Ясно. Ну, уж это вряд ли, — уверенно бросает он в ответ на предположение кохая. — Камеры для ВИП-персон находятся в отдельном крыле. Между тем, Кавамура осторожно подходит к кулеру, словно боится, что ему, новенькому, нельзя им пользоваться, но видит кивок Иноуэ и тоже решается налить себе водички. — Вкусная, — выпив, улыбается он, ставит стаканчик обратно и вдруг подсаживается на корточки возле Шинобу. — Как твоё самочувствие, Ино-кун? Надеюсь, что получше. А то мы с Суги-куном весь день переживали из-за тебя… гадали о том, почему ты сегодня так плохо спал и потом не мог утром проснуться даже. Рыжий молчит, но по его лицу видно, что он тоже с трудом борется с любопытством. — Я в порядке, спасибо, — отвечает на улыбку Иноуэ. — Сам не знаю, отчего сегодня было… не как обычно. Ничего не помню… из вчерашнего. Он пожимает плечами, давая понять, что не может удовлетворить любопытство соседей — сразу по нескольким причинам. — Ты, между прочим, нам спать сегодня мешал, — ворчит Ясухиро, с прищуром глядя на младшего из своего угла. — Стонал и метался во сне… то ли пел, то ли звал кого-то. — Простите меня, пожалуйста, я не хотел, — Шинобу низко кланяется обоим, почти касаясь лбом деревянного помоста, на котором лежат четыре матраса. — Простим, если расскажешь, что такого тебе снилось сегодня, — милостиво соглашается сэмпай, подсаживаясь ближе, на край футона Рюичи — с его молчаливого согласия. Сидеть и лежать на постелях до отбоя запрещено, а присаживаться можно только на пустой край спального возвышения, но пока никто не видит, арестанты немного нарушают, полагаясь на быстроту своей реакции. — Ано… Иноуэ снова погружается в ворох воспоминаний, пытаясь выразить словами то, что искрило и дышало в его видениях сегодня… и решает выложить всё. — Я расскажу… с самого начала. Кавамура садится поудобнее на край помоста, подтягивает колени к подбородку, приготовившись слушать, но то, о чём сообщает Ино-кун, повергает обоих слушателей в глубокое удивление. Они смотрят на него, словно бы видят впервые, и даже острый на язык Сугихара молчит, задумавшись о чём-то своём. Тишину нарушает сам Шинобу. — Дверь! — громким шёпотом объявляет он и тут же соскакивает со своего футона, чтобы встать ногами на пол. Этот сигнал выучил даже новенький, но он и так сидит правильно, на своём месте, зато Ясухиро кошкой отпрыгивает в свой угол и садится на полу на корточки, прислонившись поясницей к деревянному возвышению. В следующую секунду маленький глазок в двери бесшумно приоткрывается, и кто-то из надзирателей осматривает камеру на предмет нарушений. Сокамерники в который раз с уважением косятся на Иноуэ, чья интуиция не подводила ещё ни разу — он всегда угадывал, как-то чувствовал, что за дверью кто-то остановился, чтобы проверить эту отдельную камеру. Такие осмотры бывают не каждый вечер, но сегодня дело не только в этом. Закрыв глазок задвижкой, надзиратель лязгает ключом в замке и распахивает дверь. Звук не такой громкий и резкий, как обычно, поэтому Шинобу заранее догадывается, что увидит Фуджисаки-сана, хотя дежурный в этом блоке сегодня Оносэ-сан. Ещё до того, как открылась дверь, заключённые вскакивают на ноги, занимая места напротив своих постелей — как и положено при визите начальства. Господин консультант едва заметно одобрительно улыбается, оглядывая троицу самых лояльных узников, потом пропускает в камеру четвёртого. У него тоже высокий индекс благонадёжности, но остальным об этом знать не обязательно. Дверь с привычным грохотом закрывается, ключ легко прокручивается в замке, и в камере на пару секунд повисает тишина. — Сакураи Ацуши, тридцать пять лет, — кланяется новый сосед, держа в охапке выданное ему постельное бельё. Недавно остриженные тюремным цирюльником волосы смешно топорщатся, но измождённое лицо и чёрные круги под глазами не позволяют остальным посмеяться над этим. Ино и Рюичи, повинуясь внутреннему порыву, сами подходят к сэмпаю, чтобы помочь, чувствуя, что этот новенький тоже прошёл через тяжёлые испытания. Пока один усаживает Сакураи на помост и угощает водой из кулера, второй ловко застилает его постель. Кавамура называет имена всех троих, но Шинобу машет ему рукой, мол, всё равно он сейчас не запомнит, кто тут кто. Только Сугихара молчит: он не очень доволен тем, что новый сосед старше него, и что за две недели население камеры увеличилось вдвое. — Хочешь спать, Сакураи-сан? — участливо спрашивает его Иноуэ, и сам же предлагает: — Знаешь что? Ложись прямо сейчас. Завтра тебя, скорее всего, уже вызовут на работу… — А если к нам опять заглянут? — сварливо осведомляется Ясухиро. — Всех накажут ведь! — Мы тогда скажем, что он упал в обморок, — лукаво улыбается Рю, глядя на рыжего. — Скажем ведь? Тот молчит, набычившись, но видно, что ему тоже жалко замученного недосыпанием и допросами сэмпая. И не важно, что он там натворил, раз попал в Фучу. Что-то подсказывает Сугихаре, что и этот лохматый кадр на самом деле невиновен — точно так же, как сели без вины Ино-кун и Рю-кун. — Спасибо… Иноуэ-сан… Кавамура-сан, — сдавленно произносит Ацуши, продолжая сидеть, напряжённо выпрямив спину и вцепившись руками в свои колени. — Но… Сугихара-сан прав… и я не хочу, чтобы вас наказали… из-за меня. Связная речь даётся ему с трудом, он явно сдерживается, чтобы не потерять лицо при сокамерниках. Двое недоумённо и беспомощно переглядываются, столкнувшись с таким самоотречением, а рыжий вдруг рявкает: — А ну, ложись, пока я добрый! А не то как двину по уху — и будешь в настоящем обмороке спать! Сакурай вздрагивает, ошалело смотрит на соседа справа и не решается снова возразить. Скидывает шлёпанцы на пол и послушно ложится на свой матрас прямо в летней зелёной робе. Точнее падает ничком, не сумев сделать это плавно. Рюичи с довольной улыбкой укрывает его тонким одеялом и едва ощутимо гладит по плечу. — Спи, ничего не бойся. Суги-кун всегда добрый, хотя и пытается выглядеть иначе. Ясухиро испепеляет Кавамуру взглядом, но тот лишь улыбается, снова подсаживаясь поближе к Шинобу. Оставшийся час до отбоя они проводят в молчании, лишь изредка перешёптываясь и поглядывая на моментально отрубившегося Ацуши. А когда гаснет свет, то ложатся на свои места и сами быстро засыпают, несмотря на необычное окончание дня. Новый день всегда начинается одинаково, в конце пятой стражи — в пять утра.* * *
Первый рабочий день выдался тяжёлым, несмотря на то, что «глина», точнее, гончарное производство считалось лёгким видом трудовой деятельности в тюрьме. Из-за неполного восстановления функций левой руки Иноуэ не мог сразу присоединиться к тем, кто лепил по заказу, и мастер Хошино Хидэхико, ознакомившись со справкой из больничного крыла, поставил новенького для начала помесить глину ногами в большом широком тазу с невысокими бортиками. Держась руками за свисающие сверху узловатые верёвки, чтобы не упасть, поскользнувшись, Шинобу мог думать, о чём угодно, но мысли упорно возвращались к вчерашним событиям. Для чего его расспрашивали так подробно? Фуджисаки-сан сказал, что надеяться не на что, эта комиссия нужна лишь для того, чтобы определить меру наказаний. Но вот, зачем-то назначили наставника… точнее, Оносэ-сан сам вызвался. Интересно, сколько у него подопечных? Если Старших надзирателей всего четверо, то не может же быть так, чтобы они курировали всех заключённых? Значит, судьба арестанта Иноуэ чем-то отличается от всех, и значит, господин консультант не для каждого собирает подобную комиссию. Было ужасно любопытно, что же написал в своей резолюции господин директор, но бывшего курьера больше занимал вопрос, отчего мастер Хошино-сан так похож лицом на Кумото-сана? Родственник? Или это просто случайное сходство, как было у него самого с Рё-куном? Судя по одежде и повадкам, мастер глиняных работ был вольнонаёмным, не узником, но при этом обращался с подчинёнными спокойно и вежливо. Пару раз в мастерскую заглядывал строгий Имаи-сан, хотя надолго не задерживался, просто молча стоял возле дверей, наблюдая, но никто из работающих даже не поднял головы. Ино же мог со своего места видеть, как он перебросился парой фраз с Хошино-саном, но не пытался снова читать по губам, а предпочёл отвернуться, чтобы не вызывать нареканий со стороны начальства. Сугихара немного позже объяснил своему соседу, что легче «глины» только «бумага», но туда попадают лишь калеки или особо важные персоны, хотя работать там надо не меньше. Зато вылететь с «глины» можно за любое нарушение — и попасть на «краску», «кирпич», «металлолом» или вовсе на «мусор». Поэтому те счастливчики, которых определили на гончарные работы, ведут себя наиболее послушно, за что им иногда даются поблажки в виде сладостей на обед или нескольких часов «сувенирки». За это время заключённый может успеть наделать много маленьких сувениров на продажу — и потом получит деньги, если посетители тюрьмы купят в лавке при входе эти самые поделки. Чем больше возьмут именно твоих — тем больше будет приварок к обычной месячной плате. Мысли Ино текли медленно, ноги работали сами, поэтому он не заметил, как пролетело больше двух часов. — Иноуэ-сан, вылезайте, — прозвучал рядом голос мастера. — Вот сюда. Тщательно ополаскивайте ноги и садитесь за тот столик. — Но я, — начал было Шинобу и тут же вспомнил, что возражать нельзя, можно только благодарить. — Спасибо, мастер Хошино-сан, я ещё не устал. — Кем вы работали раньше? — с лёгким удивлением спросил начальник мастерской. — Курьером. Ездил по всей префектуре, целые дни проводил на ногах, — едва заметно улыбнулся воспоминаниям Иноуэ. — А когда перестали работать? — Двадцать шестого января был… последний день, — опустил голову узник. — А сегодня уже — девятое февраля, — терпеливо пояснил свою мысль Хошино. — После двух недель сидения в неподвижности, я полагаю, вашим ногам не стоит так сильно напрягаться, иначе назавтра вы не сможете работать. Лоток для мытья тут, и прошу вас больше со мной не спорить. — Хай, — послушно закивал бывший курьер, перебираясь из большого таза в маленький. — Вам рекомендовано работать с глиной руками, чтобы поскорее разработать левую, — приятный голос мастера был тихим, он старался не отвлекать остальных рабочих в мастерской. — Вы когда-нибудь раньше занимались гончарным делом? — Да, немного, ещё в средней школе, — кивнул заключённый. — Один год я ходил в кружок лепки. — Это хорошо, — позволил себе скупую улыбку Хошино. — Для начала тогда попробуйте сделать то, что у вас получалось лучше всего. Инструменты — в ящике стола. После первого звукового сигнала вы должны за пятнадцать минут убрать всё с верстака, вымыть инструменты и руки. После второго — идёте вместе со всеми на обед. После обеда продолжаете работу или начинаете новую, перед окончанием рабочего дня сигналы повторяются. Вопросы? Шинобу как раз успел отмыть угвазданные по колено ноги, вытереть их, раскатать штанины, надеть носки и сунуть ноги в шлёпанцы. Поднявшись, он отозвался, как положено: — Никак нет, мастер Хошино-сан. — Приступайте. В мастерской было не очень тихо: скрипели гончарные круги, щебетало радио, проигрывая какие-то бесконечные народные мелодии, но разговоров не было слышно, только если сам мастер говорил или спрашивал о чём-то. Ино набрал себе свежей глины серого цвета в отдельную миску, в другую плошку налил немного воды, чтобы сделать глиняный клей, и принялся задумчиво месить левой рукой, разминая больные пальцы, вспоминая, что же у него получалось лучше всего. Бабочек и цветы он вырезал по трафарету, машинки у него выходили убогими, птички-свистульки не хотели свистеть, как надо, а лишь шипели, как змеи. Фонарики, точно. Он вспомнил, что в последние два или три месяца занятий на том кружке повадился лепить подсвечники разных форм, и лучше всего у него получались круглые с вертикальными прорезями, квадратные с окошечками и простенькие щелястые хижины с приоткрытыми дверями. Поймав что-то вроде вдохновения, Иноуэ довольно быстро — для первого раза — сляпал аккуратный квадратный домик с тремя оконцами и одной дверью, с двускатной крышей, которую расчертил острым стеком навроде соломенного покрытия. А ещё, подумав, приделал сверху маленькую петельку, чтобы можно было не только ставить, но и подвешивать этот фонарик. Руки сами вспоминали, как разглаживать, как прятать швы, как приделывать понадёжнее, чтоб не отвалилось уже при высыхании. Приходилось напрягать больше правую руку, но и левая понемногу оживала, не портила неловкими движениями уже сделанное. Он даже успел покрасить некоторые детали подсвечника жидкой красной глиной, как это делали на керамическом кружке в школе, экономя дорогие глазури. Неслышно подошедший мастер остался доволен тем, что новенький, навязанный ему особым приказом сверху, оказался вполне способным, оправдал оказанное ему доверие наставника. Но вслух сказал лишь: — Будем считать, что конкурсный отбор вы прошли, Иноуэ-сан. Я вижу, что у вас сохранились некоторые навыки работы с глиной, это хорошо. Если вы будете соблюдать мои правила в мастерской, то можете не бояться перевода на другие, более тяжёлые и менее творческие работы. Начинайте прибираться, времени осталось мало, — добавил он чуть слышно, забрал готовый фонарик и куда-то унёс. Судя по всему, в другом помещении была оборудована сушилка, и стояли большие муфельные печи для обжига. Едва только Шинобу закончил мыть свои стеки и руки, как громко тренькнул звонок, заглушая радио и шум механизмов. Мужчины, сидевшие в мастерской, дружно поднялись, подошли к раковинам, соблюдая очерёдность, чтобы вымыть руки и инструменты, потом вернулись к рабочим местам, и, повинуясь второму сигналу, один за другим вышли из помещения. Новенький пристроился в конце колонны, дисциплинированно глядя в затылок впереди идущему и повторяя хором со всеми «раз, два!» За ним отправился старший надзиратель, контролирующий восточный блок сегодня, и вскоре уже все они дошли до столовой, разделённой непрозрачными перегородками на отсеки — для узников, вольнонаёмных рабочих и для охранников. Несмотря на то, что помещение было довольно большим, все молчали, поэтому казалось, что кастрюли, половники и сковородки двигаются сами по себе, а людей тут нет. После соблюдения всех необходимых норм и правил, арестанты с «глины» приступили к еде, стараясь успеть за отведённое для этого время. Кормили тут не хуже, чем в больничном крыле — и в мыслях Ино росло удивление: почему о тюрьме ходят такие страшные слухи? За все дни, проведённые здесь, его жизнь даже наладилась, стала гораздо лучше, чем тогда, когда он сидел в полицейской управе, ожидая суда. Никто не бил его, не стучал дубинкой по прутьям решётки среди ночи, его лечили и кормили, позволяли работать с вежливыми начальниками. А что не выпускали наружу… так на то она и тюрьма. Он успел ещё подумать о том непонятном для него «индексе благонадёжности», который у него, якобы, был высоким и заслуживал особого внимания — по мнению Фуджисаки-сана, — но тут Имаи-сан подал сигнал к окончанию трапезы. Работники, сидевшие рядом, дружно поднялись, оставив почти чистые пиалки и чашки, и Шинобу вернулся вместе с новыми коллегами в мастерскую. Хошино-сан лишь молча кивнул новенькому на тот же столик — мол, продолжай разрабатывать руку, — а сам занялся более важными делами: на обжиг отправлялась большая партия посуды, предназначенной для внутреннего употребления. Бывший курьер увидел краем глаза точно такие же чашки и пиалушки, из каких недавно ел, только светло-серые, ещё не окрашенные глазурью. Подносы с посудой унесли в дальнюю комнату, туда же ушёл и мастер, а его место занял обычный надзиратель. «Наверное, Имаи-сан тоже обедает сейчас», — подумал Иноуэ, с помощью полукруглой формочки делая заготовки для нового фонарика, сразу прорезая в них вертикальные щёлочки. Он как раз аккуратно склеил две половинки, оставив вверху широкую дырку для того, чтобы можно было всунуть свечку-таблетку, как вдруг заметил движение рядом с собой — это охранник подошёл поближе. — А ты чего это не работаешь? — пользуясь тем, что никого из старших по рангу рядом не было, он решил докопаться до новенького. — Что-то я тебя тут не видел раньше. Тебя, что ли, с «мусора» сюда перевели? — Простите, господин надзиратель, я тут недавно, — робко отозвался Ино, ощущая противный холод в желудке. «Сейчас ударит, — обречённо подумал он. — Зря я надеялся, что здесь нет жестоких надсмотрщиков». — А чего тогда воняет от тебя, как от помойки? — продолжал глумиться охранник, возвышаясь над сидящим. — А? Не слышу ответа! — Не могу знать, господин надзиратель, — из последних сил стараясь не выдать своего страха, произнёс Шинобу. — Так я тебя просвещу, заморыш. От тебя воняет, потому что ты дерьмо! — излил на узника своё презрение охранник и метким ударом дубинки расплющил почти готовый фонарик. Ино инстинктивно отшатнулся и согнулся, прикрывая голову руками, ожидая побоев, дубинка вознеслась над ним, но ударить надзиратель не успел. Действие прервал грозный окрик: — Отставить! В дверях стоял Имаи-сан, а из соседнего помещения неслышно вернулся Хошино-сан, хмуро глядя на происходящее. Остальные узники поспешили сделать вид, что ничего не видели, уткнулись в свою работу, дружно скрипя гончарными кругами. — Сумитомо-сан, — голос старшего по званию был похож на лязганье затвора автомата, — вернитесь в управление и подайте мне до конца рабочего дня подробную объяснительную по поводу того, что здесь произошло. Не советую врать или приукрашивать, — дополнительно предупредил он сникшего подчинённого, — я видел и слышал достаточно, чтобы сделать свои выводы. И сдайте мне дубинку. В мастерской повисло такое напряжённое молчание, словно бы разом примолкли звуки радио и шум механизмов, а арестанты перестали дышать. Все, кто пробыл в Фучу достаточно долго, понимали, что Сумитомо нарочно оставили одного, чтобы тот решил вызвериться на новеньком — и попал под увольнительную статью. Лишение дубинки в присутствии заключённых означало только то, что больше они этого надзирателя не увидят. Выбравшись из-под стола, Шинобу с трудом перевёл дух и некоторое время тупо смотрел на вмятину в глине, оставленную концом резиновой дубинки. Он не видел, как старший надзиратель аккуратно прятал испачканное оружие в пакет, как обменялся многозначительными взглядами с мастером и ушёл на обед, оставив вместо себя другого охранника. Очнулся лишь тогда, когда его плеча коснулись тёплые выбеленные глиной пальцы Хошино. — Иноуэ-сан, вы можете продолжать работу? — Тот кивнул, но мастер, видимо, не поверил в это. — Пойдёмте со мной сейчас. Он лично отвёл узника в свою умывальную комнату, позволив ополоснуть руки и лицо, смыть липкий пот страха с шеи. Заодно произнёс, зная, что здесь их никто посторонний не услышит: — Прошу прощения за то, что подверг вас такому испытанию, Иноуэ-сан, но иначе нам было не вывести на чистую воду этого Сумитомо. Он уже не раз калечил мне перспективных новеньких работников, но умудрялся как-то оправдываться, потому что заключённые боялись давать против него показания. Имаи-сан угадал, что он обязательно привяжется к вам… и весьма вовремя вмешался. — Пожалуйста, передайте ему… мою искреннюю благодарность, — поуспокоившись после контакта с водой, вздохнул Ино. — Непременно передам, — улыбнулся Хидэхико. — А вы не переживайте и делайте пока то, что умеете, вспоминайте навыки. Потом я выделю вам своего подмастерье, который научит вас работе с гончарным кругом. Возвращайтесь на рабочее место. Думаю, больше вас трогать не будут. В тёмный субботний вечер так хочется просто лечь спать, ещё лучше — согреться при этом теплом любимого человека, но Джун давно понял, что с его работой будет весьма непросто найти себе пару по душе. Какая женщина согласится жить в тюремной квартире, при постоянных проверках на входе и выходе из здания? А жениться лишь на бумаге он не хотел, упрямо противостоя всем уговорам родни. Свою долю в родительском доме он отдал сестре, которая при таком солидном приданом быстро выскочила замуж и в этом году поведёт в младшую школу уже третьего малыша. Старший пацан заканчивает первый класс старшей, а средняя девочка, так похожая на саму Кейко, весной начнёт ходить в среднюю школу. Матушка Оносэ была бы совсем рада, если бы любимый сынуля тоже нашёл себе, наконец, пару, но она не смеет давить на него, потому что его зарплата тюремщика поддерживает на плаву их старенький дом в Хадано. Отогнав от себя непрошенные мысли, старший надзиратель дописывает недельный рапорт и берётся за составление отчёта Наставника. Взяв на себя дополнительные функции, он обязан теперь предоставлять начальству ежедневные — хотя бы краткие — доклады о проделанной работе и поведении подопечного, составленные со слов тех, кто наблюдает за ним, если сам он курирует другие блоки. В восточном крыле, где расположена камера Иноуэ, он дежурит как раз по четвергам, поэтому после комиссии арестанта больше не трогали. Джун сам проводил его до камеры и разрешил отдыхать на сегодня, предупредив о том, что уже завтра, в пятницу, надо будет работать. Подопечный был таким тихим и погружённым в себя, что было немного страшно оставлять его в камере одного — а ну как в самом деле наложит на себя руки?.. — Прости, я немного задержался, — вежливо постучавшись, улыбкой вперёд заходит к нему в кабинет Хидэхико, держа руку за спиной. — Зато — не с пустыми руками. На чистый ещё лист бумаги с тихим стуком опускается маленький глиняный домик, больше похожий на кормушку для птиц. Три оконца и приоткрытая дверь светятся тёплым светом от стоящей внутри свечки-таблетки, с трудом всунутой туда через узкий проём дверцы. Крыша словно бы покрыта соломой и выкрашена тёмно-красной глиной, таким же цветом старого дерева обозначены наличники, ставни и дверь, а выступающая квадратная площадка-основание густо расчерчена белыми процарапанными стеком штрихами, будто заросла травой. — Это… он сам? — оторвавшись от созерцания фонарика, поднял голову офицер. — Или… — Сам, сам. Я ему не помогал, — снова улыбается мастер. — Он, оказывается, ходил когда-то на кружок лепки. За вчера и сегодня он налепил уже с десяток разных фонариков, а этот — самый первый — я решил отдать тебе. На сувенирку он не годится — не предусмотрена нормальная дырка для свечки. Мы уже обсудили этот момент, и теперь он делает домики со съёмной верхней частью. А ещё — круглые шарики с прорезями, ромбовидные, типа европейских, простые плоские с ручкой, с дырочками для ароматических палочек… Такой способный. И очень послушный. Мне даже иногда кажется, что слишком… — Как его рука? — стараясь не выпасть из рабочего настроя в умиление, спрашивает Оносэ. Хидэхико всегда так радуется новым перспективным работникам, словно бы они — его дети. Нелегко быть рядом с ним строгим начальником и держать на лице деловой интерес. — Я наблюдал внимательно, — присев на стул, суровеет Хошино. — Некоторый прогресс есть, но, боюсь, понадобится ещё несколько дней, прежде чем можно будет сажать его за круг. Досталось ему, видимо, не слабо, и шины правильно не наложили сразу. Впрочем, я не медик, лучше своди его завтра на осмотр. Рентген пусть сделают, что ли. Мало ли что у него там? — По лицу мастера видно, что он в самом деле волнуется за новенького. — А ещё я не могу решить, кого выделить ему для обучения азам: у меня плотный график заказов, сам знаешь, иногда сам впрягаюсь в работу… — У меня для тебя тоже есть сюрприз, Хидэ-кун, — голос надзирателя теплеет от улыбки. — Теперь уже можно определённо сказать, что завтра к нам возвращается Сугихара Ясухиро — рыжий любимчик нашего Шин-куна. Да и твой тоже, нэ? — Суги-кун?! Вот это новость! — радостно восклицает Хошино и тут же грустно вздыхает. — Что, опять он что-то устроил? Сколько на сей раз? — На сей раз много — двадцать лет строгача. Но ты не волнуйся, мы не засунем твоего рыжего подмастерье в карцер, на «краску» или ещё куда. Он только твой. А насчёт того, что устроил — слыхал про теракт в метро? Вот, даже ты слышал. Говорят, что это организовал он и его бригада таких же стукнутых на голову защитников природы. — Не понимаю, — качает головой Хидэхико, — чего они хотели этим добиться? Да, конечно, я тоже люблю природу… хотя и не помню, когда был в горах последний раз… но нельзя же так. Хорошо хоть, что никто не погиб. — Да, если б были жертвы, то Суги-кун остался бы в твоей мастерской на всю жизнь… ну, это если бы суд не решил применить «вышку». Мужчины молчат некоторое время, глядя на тёплый домик, гостеприимно сияющий оконцами и открытой дверью. Оба думают, примерно, в одном направлении: как могут уживаться в одном и том же человеке чувство прекрасного и желание навредить ближнему? Не важно, чем — наркотиками или ядовитым газом. — Кстати, — выныривает из своих мыслей Оносэ, — ещё кое-что. Думаю, для тебя это важно знать. Иноуэ-сан, скорее всего, не настоящий наркодилер. Однако же его подставили так ловко, что концов не сыщешь — поэтому он здесь. И Сугихара, если верить словам Шин-куна, тоже жертва, но добровольная: он взял на себя чужую вину, чтобы отмазать друзей. Им всем дали условный срок в полгода и отпустили. — Да, — с грустной улыбкой кивает Хошино. — Я понимаю. Спасибо тебе, Джун-кун. Я пойду к себе. Отдыхай. Оставшись в одиночестве, старший надзиратель Оносэ начинает составлять отчёт Наставника. Ровные строчки ложатся на бумагу, освещённую дополнительно окошками маленького домика… Второй день на работе прошёл спокойно. Шинобу сперва помесил глину ногами, потом слепил ещё несколько разномастных подсвечников, концентрируя внимание на мелких деталях, чтобы лучше разработать левую руку. Мастер не хвалил, но и не ругал, а значит, всё было в норме, и душевное равновесие узника, сильно задетое вчера, снова практически восстановилось. Утро воскресенья ничем почти не отличалось от других, но после завтрака вместо работы его повели с остальными рабочими гончарного производства в баню, выделив каждому на помывку всего двадцать минут. Ино, любивший поплескаться подольше, посещая общественные купальни, был вынужден ограничиться самым необходимым. Ещё восемь минут выделялось на то, чтобы побриться одноразовым станком, и вскоре он уже вернулся в камеру. Где-то часов в десять пришёл Оносэ-сан, чтобы выдать заключённому письменные принадлежности и объяснить строгие правила переписки с окружающим миром. — Над тобой висит серьёзное обвинение, поэтому постарайся избегать двусмысленных фраз, — наставник сразу же сократил немного дистанцию, называя подопечного на ты, надеясь, таким образом, облегчить себе работу по установлению контакта с этим интровертом. Себя он разрешил называть по фамилии, если рядом никого больше нет. — Кому будешь писать? — У меня из близких есть только младшие братья — Коджи и Кенджи, близнецы. С одной стороны, мне очень не хочется огорчать их… такими новостями… но с другой, я бы хотел подать им весточку, что жив. Мы давно уже живём порознь, хотя они и звали меня жить к себе, — Шинобу был очень благодарен Оносэ-сану за то, что тот терпеливо слушал его задумчивую речь, не перебивал и не уходил. — Им удалось скопить на небольшой отдельный дом в кварталах дешёвой застройки на окраине Токио. Но это очень далеко от моей работы… было… и я отказался. Не хотел снова менять привычный уклад жизни. Эх, если бы я тогда решился, — тяжело вздохнул Ино и умолк. — Ты адрес-то хоть знаешь? — видя, что пауза затянулась, напомнил о деле Джун. — Нет, увы. Мы договорились когда-то писать друг другу раз в месяц, примерно, на адрес ближайшей почты, до востребования. Я знаю только название их почтовой станции — Накаяма, в районе Мидори. — Нет, это не подходит, — сдвинув брови, покачал головой надзиратель. — Письма можно слать только на конкретный адрес. — Тогда… спасибо, Оносэ-сан, но мне некуда слать письма, — поник головой узник и отложил бумагу и ручку на пустое место спального возвышения между ним и сидящим тут же наставником. — Ладно, есть ещё такой вариант, — Джун пододвинул бумагу обратно к Шинобу. — Ты напиши коротко, что жив, даже почти здоров, что ты работаешь и тоже будешь получать зарплату, как все. Пиши на тот адрес, какой есть. А когда письмо завернут обратно, подашь запрос — я скажу, куда — на уточнение адреса проживания твоих братьев. Понял? — Да, Оносэ-сан, — посветлел лицом Иноуэ. — Я вернусь через час. Тебе хватит? Или будешь писать правой рукой, медленно? — вдруг вспомнил он о том, что его подопечный — левша с повреждённой рабочей рукой. — Я постараюсь успеть, левая почти не болит, глиняные процедуры ей очень помогают, — ещё теплее улыбнулся заключённый. И послушно встал, как положено, когда старший надзиратель открывал дверь, чтобы выйти. Письмо он написал быстро — дольше думал над фразами, чтобы избежать скрытого подтекста. Кратко пояснил, что сидит по ложному обвинению, но доказать свою невиновность не смог, что в тюрьме тоже можно жить, если не нарушать правила. Вложил одинокий листок в серый плотный конверт, надписал адрес почтовой станции и имена братьев — не знал же точно, кто из них в этот раз придёт за почтой. Заклеивать не стал, как было велено: всё равно письмо будут читать в канцелярии Фучу. Когда дверь снова распахнулась, Ино уже был на ногах. Молча протянул наставнику конверт и оставшиеся листы, тот всё забрал и скомандовал выходить. Прошёл с арестантом в больничное крыло, где уже договорился о проведении дополнительного осмотра и рентгеноскопии левой кисти Иноуэ. Осматривала его та же Нарихито-сан, но сегодня она уже не была такой недовольной и обращалась с пациентом вежливо и даже мягко. Бывший курьер подумал, что, наверное, новости распространяются по тюрьме ещё быстрее, чем в СМИ, потому что вольнонаёмным работникам больше нечего особо пообсуждать. Пробегавший мимо Ямада дружески улыбнулся Шинобу, что-то тихо сказал Джуну, отведя его в сторонку, и снова ушёл по своим делам. Итогом похода в лазарет оказался тюбик с заживляющей и обезболивающей мазью, которую нужно было втирать два раза в день. Переломов в левой кисти не обнаружилось, всё дело было лишь в атрофировавшихся связках, и сам Ино вздохнул с облегчением, узнав, что ничего серьёзного нет, и скоро всё восстановится. После обеда он уже привычно сидел в сиддхасане, равномерно дыша и думая о хорошем, когда внезапно почувствовал, что за дверью кто-то есть. Кто-то остановился как раз напротив, чтобы проверить камеру через глазок. Иноуэ уже ловил себя на этом ощущении, но только сейчас сумел поймать и запомнить этот «звоночек», догадываясь, что такой навык может пригодиться. Он не шелохнулся, лишь приоткрыл глаза, в щель между ресницами наблюдая за тем, кто смотрел на него сквозь маленькое окошко в двери. Медитация не запрещалась, если были соблюдены прочие условия: время и место. Но встать всё же пришлось, потому что в замке заскрежетал ключ, а потом вошёл старший надзиратель Ямада. За ним в камеру прошествовал высокий мужчина в обычной робе с необычным для японца лицом, да к тому же с тёмно-рыжими волосами, словно бы окрашенными красной гончарной глиной. — Сугихара Ясухиро, тридцать один год, — вежливо поклонился он сокамернику, кинул на второй футон свой свёрток с бельём и повернулся лицом к офицеру. Тот явно хотел что-то сказать, но покосился на молчаливого Шинобу, и только махнул рукой. Было ясно, что все разговоры уже не имели смысла. Грохнула закрываемая дверь, проскрипел ключ, и в камере повисла тишина. Рыжий сэмпай явно ждал ответных слов от соседа. — Иноуэ Шинобу, тридцать лет, очень приятно, — вернул поклон бывший курьер, снова сел в сиддхасану и закрыл глаза, показывая, что не настроен общаться. Краем уха он слушал, как сопит Ясухиро, застилая свой матрас, потом, как он ровно дышит, успокаиваясь… а потом стало ясно, что он уже задремал, лёжа среди бела дня на футоне. — Нэ, Сугихара-сан, — распахнув глаза, уставился на него Иноуэ, — нельзя спать днём! Вы… разве не знаете? — Отстань, мне плохо, я трое суток не спал, — буркнул тот, поудобнее заворачиваясь в тёплое одеяло. — Если придут, скажешь, что я упал в обморок. Понял? — Понял, — кивнул Ино, сразу же проникшись сочувствием к собрату по несчастью. Снова сосредоточился, закрыв глаза, чтобы не пропустить следующий момент, когда кто-нибудь из начальства захочет их проверить на предмет нарушений. Сосед продрых почти до самого ужина, но, по счастью, никто больше не интересовался их камерой, а видеонаблюдения, вероятно, тут просто не было, иначе давно уже прибежал бы охранник и наказал нарушающего распорядок дня. Отдохнувший Сугихара оказался весьма разговорчив, но Шинобу был слишком погружён в свои переживания и не особо вслушивался в его болтовню, а на вопросы отвечал односложно или вовсе пожимал плечами, мол, не знаю. — Тебя уже определили на работу? — не сдавался Ясухиро, производя какую-то сложную гимнастику для пальцев рук. Получив в ответ кивок, добавил: — На «глину», небось? Снова кивок. — Тогда вот что я тебе скажу, — потеряв терпение, повысил голос сосед, — давай-ка повежливей со мной, потому что, скорее всего, я буду твоим учителем гончарного дела! — Простите, Сугихара-сэнсэй, — безучастно отозвался Иноуэ, пересев на корточки под ступенькой спального возвышения. — Вы разрешите мне сидеть в вашем присутствии? Такого рыжий не ожидал и примолк на время, пытаясь сообразить, что он делает не так, и почему этот чудик ни в какую не идёт на контакт? — Сиди, конечно, я тебе надзиратель, что ли? — гораздо мягче ответил сэмпай и сам подсел поближе к сокамернику. — Тебе плохо? Говорят, у некоторых людей голова от моего голоса болит, — усмехнулся он. — Всё в порядке… просто… я тут недавно… ещё не привык, — вдруг «приоткрылся» Шинобу, среагировав на тепло и участие в голосе Ясухиро. — Привыкнешь, — вздохнул тот. — Все привыкают — рано или поздно. Я тебе серьёзно говорю: держись меня, я тут всё знаю и смогу помочь, если что. Не сердись, что я рявкнул, ладно? Иногда бывает. Темперамент, знаешь ли. Нам с тобой тут долго ещё куковать, я не хочу ссориться, правда. — Долго? Почему ты так уверен? — поднял голову Ино и впервые встретился глазами с сэмпаем. — Мне дали двадцать лет, я же говорил. А в этой тюрьме редко что меняется. — Извини, я прослушал. Думал… о своём, — снова потупился бывший курьер. — Расскажешь мне… после ужина, как ты сюда попал? — осторожно подступился Сугихара. — А почему после ужина? — удивлённо посмотрел на него Иноуэ. — Ну… это ведь, наверное, длинная история, — предположил Ясухиро, — ужин будет скоро, а во время еды нельзя разговаривать. — Дверь, — вдруг насторожился кохай и вперился взглядом в смотровое окошко. — Что — «дверь»? — не понял рыжий. — Там опять кто-то стоит, — шёпотом договорил Шинобу — и глазок тут же приоткрылся. Через пару секунд лязгнул ключ в замке, дверь распахнулась, но оба узника уже стояли на местах, вытянувшись в струнку. Дежурный разносчик назвал по очереди их имена, выдал каждому по подносу с едой, предупредил, что забирать посуду будет через щель внизу, и ушёл, а незнакомый надзиратель снова запер камеру на ключ. Ино уже поставил свой поднос на помост, сел в сэйдза на полу, а Сугихара так и стоял, вытаращившись на него. — Ты… откуда ты узнал, что там… кто-то был? — наконец, отошёл он от удивления. — Не знаю… интуиция, — пожал плечами голодный Иноуэ, с хлюпаньем наворачивая свою порцию лапши и попивая бульон через край. — Фигасе… интуиция у тебя, — рыжий террорист покачал головой и тоже сел, чтобы поесть. — Слушай, — начал было он, но почему-то умолк под укоризненным взглядом соседа — мол, помолчи хоть за едой, дай поесть спокойно. — Молчу. Извини. Приятного аппетита. — И тебе приятного аппетита. Через полчаса посуду у них забрали, и Ясухиро, наконец, сказал то, что хотел. — Так я насчёт твоей интуиции, — осторожно начал он, снова подсаживаясь ближе, но оставаясь на некотором расстоянии, чтобы не влезать в чужое личное пространство. — Я, если честно, частенько нарушаю режим, если знаю, что меня не увидят, но несколько раз попадался при проверках — не успевал вовремя вскочить, — признался рыжий, виновато опустив голову. Потом поднял её и с надеждой посмотрел на Ино. — Можно тебя попросить? Предупреждай меня, пожалуйста, если снова почувствуешь, ладно? Тебе ведь не трудно? — Хорошо, — кивнул Шинобу, довольный тем, что удалось поладить с этим странным носатым сэмпаем. — А кодовое слово пусть так и будет «дверь», — заговорщицки повёл бровями Сугихара. — Кстати, можешь звать меня просто Суги-кун. — Согласен. Зови меня Ино-кун, — улыбнулся в ответ кохай. — Расскажешь мне, ну, хотя бы в общих чертах, как ты тут оказался? — увидев, как помрачнело лицо Иноуэ, сэмпай примирительно поднял руки. — Я не буду хуже к тебе относиться, обещаю. Я вообще очень терпимый к людям… даже к тем, которые загрязняют окружающую среду. Ты ведь не химик? Не с атомной станции? Не с нефтяной вышки? Шинобу отрицательно помотал головой. — Я разнорабочий, — боясь, что список предположений будет длинным, «раскололся» он. — Последние годы работал курьером в небольшой фирме. — Просто расскажи, тебе самому станет легче, — мягко уговаривал его Ясухиро, чувствуя, что сокамерник «дозрел». — А я поверю всему, что ты скажешь. Я вообще очень доверчивый. Особенно к людям с такой интуицией, — уважительно добавил он. — Я считаю, что ками-сама не дают такой дар плохим людям. — Моя интуиция подсказывает, что твоими предками были лисы, Суги-кун, — невесело усмехнулся младший. — Я уже всё рассказал Фуджисаки-сану, но после суда кулаками не машут. И ты мне ничем не сможешь помочь. Зачем тебе знать, в чём меня обвиняют? — с горечью произнёс Иноуэ и снова уселся на корточки, уперевшись поясницей в ступеньку деревянного возвышения. — Да, я любопытен, потому что мне интересно, с кем я проведу бок о бок лучшие годы своей жизни. За двадцать лет я, так или иначе, всё равно узнаю, что да почему, потому что вряд ли нас рассадят по разным камерам — это не в правилах Фучу. И вот ещё почему мне хотелось бы знать точно, за что ты сюда попал, — серьёзно сказал сэмпай. — Чтобы не думать о тебе хуже, чем ты есть на самом деле. А то у меня могут закрасться подозрения, что ты натворил что-то такое, о чём вообще не говорят в приличном обществе. — Да ничего я не натворил! — не выдержал Шинобу, вскочив на ноги. — Я попал сюда только потому, что очень похож лицом на какого-то наркодилера! Которого все ловили, а попался я! Точнее, он меня нарочно подставил, попросил отвезти его пакет, а там была наркота, — упавшим голосом договорил он и обессилено сел прямо на пол, обхватив голову руками. И вздрогнул, ощутив тёплое прикосновение к запястью. — Я верю тебе, Ино-кун, — негромко произнёс Ясухиро. — У меня тоже есть немного интуиции… и она говорит мне, что ты не лжёшь. Прости, что сомневался в тебе. Бывший курьер не сразу смог совладать с собой, не шевелился почти, спрятав лицо и шумно вздыхая. Сугихара не стал навязываться больше с утешениями, просто сидел рядом, прижавшись бедром к его бедру, думая о чём-то своём. — Если нас в самом деле поставят в пару, чтобы я тебя учил, — заговорил он снова, когда Иноуэ, наконец, отнял от лица мокрые из-за слёз рукава робы, — я постараюсь показать тебе всё, что умею сам. Три года назад я был на хорошем счету у мастера Хошино… кстати, он всё ещё работает тут, нэ? — Угу, — гнусаво подтвердил младший. — Это всё упрощает, — улыбнулся рыжий. — Тогда я больше чем уверен, что он поставит меня учить тебя. Ты уже пробовал работать с кругом? — Нет ещё, — понемногу успокаивался Ино, согреваясь душой. — Мне… при допросах… повредили левую руку, не зная, что я левша… и врач тут посоветовала поставить меня на «глину», чтобы разрабатывать пальцы после… травмы. Вот, сегодня ходил на рентген, сказали, что всё зажило нормально, просто сухожилия ещё не восстановились, как надо. — И что же ты делал в мастерской? — Сперва месил глину ногами… — Ну, это все новички делают… — Потом Хошино-сан велел мне попробовать, показать, что я умею. Я в средней школе лепил из глины на факультативе. Ну, вот, я налепил фонариков разных… В этот момент одинокая лампочка над головами сидящих громко щёлкнула и погасла. — Круто, — хмыкнул Ясу. — Внеплановый отбой? Жаль, что у нас тут нет твоих фонариков, было бы романтичненько. — Наверное, нужно сообщить, что у нас нет света? — неуверенно предположил послушный Шинобу. — Ну, постучи в дверь. Только два раза — больше не стучи. Если нас не услышат, можем спокойно ложиться спать. Поднявшись на ноги, Ино шагнул к двери, на ощупь нашёл глазок, чтобы случайно не ударить по нему, и стукнул два раза кулаком по окрашенному в серый цвет железу. Звук получился слабый, но узник выждал минуту, прежде чем постучать погромче. И отшатнулся, когда задвижка на смотровой дырке резко отодвинулась. — Чего шумим? — спросил через селектор давешний охранник, видимо, дежурный в этом блоке сегодня. — Что случилось? — Господин надзиратель, у нас в камере перегорела лампочка, — робко пожаловался Иноуэ. — Ясно. Ну и ложитесь спать, раз такое дело. Всё равно электрик в воскресенье не работает. А завтра придёт — я передам по смене, чтоб он проверил, сама ли она перегорела, — многообещающе погрозил он пальцем и задвинул шторку глазка, после чего включил в камере ночник и ушёл на свой пост. — Она сама! — успел ещё сказать заключённый, и услышал из угла камеры сонное: — Ложись уже, не бузи. Говорил же я тебе… Нащупав возле своего матраса тюбик, Шинобу сперва тщательно втёр немного мази в левую кисть, а потом уже лёг на место. — Оясуми, Суги-кун, — пошуршав одеялом, пожелал он сэмпаю. — Оясуми, Ино-кун. В просторном кабинете Имаи-сана нынче тесновато из-за количества участников внеочередного и, вообще-то, несанкционированного собрания старших надзирателей тюрьмы Фучу. По воскресеньям у них всех должен быть выходной, но частенько бывает, что работы накапливается больше, чем можно разгрести за неделю. Поэтому такие собрания случаются время от времени. — Что, допрыгался, рыжий? — хмуро ворчит Ямада, подпирая плечом одну из стен. — Говорил я тебе: бросай ты этот свой экстремизм, пропадёшь ведь ни за что! Осуждённый Сугихара, нынешним утром доставленный под конвоем на место отбывания наказания, молчит, понимая, что в присутствии других надзирателей не может по привычке огрызаться на бывшего одноклассника. Сидя на жёстком стуле под внимательными взглядами троих офицеров, он отчаянно старается не выдать своего страха. Но даже старый друг Шинья сегодня не сочувствует ему. — Двадцать лет строгача! Ты знаешь, что это означает? — вопрос повисает в воздухе, но Ямада и не ждёт ответа. — Это значит месяц карцера каждые полгода, начиная с сегодняшнего дня. И никаких «лёгких работ». Если ты думал, что я тебе смогу тут чем-то помочь, рассчитывал на наше знакомство — извини, не я нынче директор тюрьмы. Попал ты, приятель. Хозяин кабинета сидит за своим столом, якобы безучастно листает какие-то бумаги, что-то пишет порой в своём блокноте, но частенько поглядывает на арестанта — и тот едва заметно вздрагивает от этих кинжально острых взглядов. Оносэ, вальяжно расположившись в одном из углов дивана, разглядывает свои руки и тоже делает вид, что не интересуется этим рецидивистом, чей индекс благонадёжности заметно упал из-за третьего «привода», но всё ещё достаточно высок, чтобы рассматривать его дело на специальной комиссии. Жаль только, что Кумото-сана нельзя привлечь к обсуждению этого щекотливого дельца, поэтому Старшие нынче рискуют, действуя в обход правил. Ещё двое из пятёрки надзирателей появляются почти одновременно. Первым входит новенький, Сато Таданобу, прозванный среди своих «Самурай» за пристрастие к кэн-до. Впрочем, в контактных поединках он уступает одному лишь Джуну, а с вице-чемпионом Шиньей борется на равных, и зрители с удовольствием делают ставки, гадая, кто победит на сей раз. Фуджисаки переступает порог буквально через несколько секунд, извиняется за опоздание и садится на оставшееся место между Оносэ и Сато, положив на колени свою папку-планшет. — Сегодня у нас необычное дело, — начинает официальное обсуждение Хисаши, отодвинув свои бумаги в сторону. — Поступило предложение о том, чтобы немного изменить меру пресечения для одного из осуждённых. Точнее, для сидящего здесь Сугихары Ясухиро. Ввиду особых его заслуг в прошлом, не учтённых на заседании суда… и при поручительстве двоих из пяти старших надзирателей. Глаза рыжего террориста невольно пробегаются по лицам офицеров. Он уверен, что один из поручителей — его личный наставник, Ямада Шинья, но кто же второй? Кому вдруг захотелось помочь попавшему в ловушку собственного благородства… и что с него потребуют за эту помощь? Свет настольной лампы, как нарочно, направлен теперь в сторону узника, хотя и не в лицо, но он не может толком разглядеть выражения лиц присутствующих. — Среди нас есть тот, кто пока ещё не в курсе событий, о которых мы говорим, — Имай чуть заметно кивает в сторону серьёзного самурая Таданобу, — поэтому считаю разумным сообщить самое важное всем присутствующим, чтобы заодно освежить нашу память. Ямада-сан, прошу вас. Отлепившись от стены, Шинья делает пару шагов к противоположной, поворачивается, чтобы видеть всех, глубоко вздыхает и сообщает спокойным ровным голосом, словно читает доклад: — В первые три месяца первого срока заключения Сугихара-сан не получил ни одного взыскания, за что был переведён на гончарное производство, где впоследствии весьма отличился и заслужил искреннюю благодарность мастера Хошино. Во время второго срока также не было серьёзных взысканий, а в гончарной мастерской его сразу же приняли на должность подмастерья — и Сугихара-сан полностью оправдал возложенное на него мастером доверие. Доклады о моей наставнической работе можно просмотреть в архивах, но я могу кратко озвучить своё резюме сейчас. Заключённый Сугихара имеет довольно высокий индекс благонадёжности, а также отличные показатели в гончарном производстве. Я готов поручиться за него. Однако же, ввиду того, что мои наставнические потуги не возымели должного действия, и Сугихара-сан снова попал в тюрьму, я прошу комиссию назначить для него другого наставника. Спасибо за внимание. Ясухиро едва не вскакивает на ноги, забывшись, но только судорожно вцепляется руками в свои колени, горестным взглядом наблюдая за тем, как его друг и любовник снова опирается о стену спиной и скрещивает руки на груди. Решаясь на подвиг во имя своих корешей-террористов, он и подумать не мог, что Ямада не захочет или не сможет опекать его тут, в Фучу, как раньше. — Далее, — также монотонно продолжает заседание Хисаши, — у нас есть поручительство второго из Старших. Оносэ-сан, прошу вас. Суги бросает на офицера пламенеющий надеждой взгляд, но тот разбивается о невозмутимую маску театра Но. Маску, словно бы выточенную из сердцевины белого ясеня и абсолютно бесстрастную. Только золотая серьга тускло поблёскивает, как далёкая звезда сквозь кисею тумана. Джун поднимается на ноги, также отходит к другой стене, чтобы видеть сразу всех: своих коллег и замершего в ожидании чуда арестанта. — На специальной комиссии, созванной господином директором в этот четверг, обсуждался вопрос о возможной невиновности одного из заключённых. Точнее, Иноуэ Шинобу, помещённого в камеру Восток-73-2. Итогом этого заседания было утверждение меня на должность наставника для лучшей адаптации Иноуэ-сана к условиям его заключения — во избежание суицида. В связи с этим… и с рекомендациями, данными мне Фуджисаки-саном и Ямадой-саном, я счёл возможным просить нынешнюю комиссию о некотором снисхождении к арестанту Сугихаре. С тем, чтобы он, в свою очередь, поспособствовал мне в моей работе наставника. Для чего прошу не помещать Сугихару-сана в карцер — хотя бы на первый месяц его заключения, — а поселить его в камеру Восток-73-2 в качестве наблюдателя и еженедельно взимать с него отчёты о поведении моего подопечного Иноуэ. Новенький коллега, всего полгода назад произведённый в Старшие из простых надзирателей, старательно держит спокойствие на лице, но всё равно заметно, что он несколько удивлён происходящим. Как это ловко у сэмпаев выходит! Один сказал, что человек хороший, другой сказал, что ему как раз нужен хороший человек для своих целей, чтобы помочь другому хорошему человеку… И вот уже — оп-ля! — двое хороших людей в чистой отапливаемой камере и на лёгких работах, хотя над обоими висит по «строгачу». К тому же сразу ясно, что оговорки насчёт «хотя бы на первый месяц» делаются нарочно. Всем известно, что в Фучу почти ничего не меняется, и узники долгие годы живут в одной и той же камере, в одной и той же компании, ходят на одну и ту же работу. Случаи переходов и переселений столь редки, что и вспомнить почти нечего. — Фуджисаки-сан, вам слово. Иссэй грациозным движением поднимается, отбрасывая за спину волнистые волосы, не собранные сегодня в пучок или в хвост. Подумав миг, он встаёт на то же удобное место, где перед этим стояли Шинья и Джун, закладывает руки с планшетом за спину и неторопливо высказывается, без стеснения используя красоту своего бархатного голоса. — Я успел провести тестирование поступившего сегодня к нам Сугихары-сана и составить промежуточный итог. Все терпеливо ждут, покуда он раскроет папку, красиво перекинет через край пару листков, понимая, что этому артисту необходимо хотя бы иногда порисоваться. Он участвовал в театральных постановках художественного кружка при Токийской академии Правопорядка и умеет держать паузу. И вовсе не за красивые глаза ему дали прозвище «Выниматель душ». — Индекс его благонадёжности на сегодняшний день составляет порядка семидесяти-семидесяти пяти баллов. С учётом некоторых обстоятельств, — короткий взгляд на стоящего коллегу, — и во избежание понижения индекса, я бы не рекомендовал заменять действующего наставника Сугихары-сана. Считаю возможным дать Ямаде-сану ещё один шанс проявить профессионализм и компетентность в этом вопросе. Ясухиро неотрывно смотрит на своего дорогого Шин-куна, подмечая на его округлом лице тень улыбки, и сдержанно переводит дух. Кажется, самое страшное позади. Быть нянькой и стукачом в одном лице при незнакомом соседе — это не смертельно. — Есть ещё одно обстоятельство, которое я считаю важным для решения по этому делу. Психограммы осуждённых Иноуэ и Сугихары весьма заметно совпадают, что является дополнительным параметром в пользу последнего. Моё окончательное слово будет таким. — Ещё одна театральная пауза. — Я готов взять на себя частичное поручительство за Сугихару-сана, если он согласится выполнять все требования, которые мы ему предъявим на данном заседании комиссии. «Вот же старый лис», — со странной смесью из уважения и досады думает Ясу, глядя куда-то перед собой. «Знает ведь, что я не смогу отказаться от их условий, лишь бы не загреметь в карцер и на «мусор». И чего ради было устраивать такой спектакль? Может быть, из-за новенького? Что-то я его раньше не видел… Приобщают его, значит, к их тёмным делишкам, чтобы был с ними заодно». Самурай догадывается, что сейчас наступит его очередь высказаться, чтобы потом председатель комиссии выразил общую резолюцию. Судя по тому, что трое из пяти высказались в пользу этого рыжего террориста, нельзя быть против, да и занимать нейтральную позицию уже поздно. Значит — осторожное одобрение. — Сато-сан, мы хотели бы услышать ваше мнение, — чуть мягче обычного произносит Имаи-сан, едва Казунари сел на диван. — Пожалуйста, не стесняйтесь высказывать свои мысли сейчас. Это очень важно для дальнейшего сотрудничества в нашем тесном коллективе. Более явного намёка и придумать нельзя. Таданобу неторопливо встаёт напротив всех, внимательно смотрит на каждого, потом останавливает свой взгляд на осуждённом. В тишине кабинета звучит его довольно низкий голос. — Сегодня я узнал, что бывают такие ситуации, когда ради блага нескольких людей можно немного изменить существующий порядок. Я внимательно выслушал то, что было озвучено здесь, и сделал некоторые выводы. Первый. Мои уважаемые коллеги доверяют мне в достаточной мере, раз сочли возможным пригласить на это несанкционированное мероприятие. Второе. Многоуважаемый Кумото-сан доверяет старшим надзирателям до такой степени, что позволяет самим принимать решения… в неоднозначных случаях. Третье. Я вполне разделяю мнение, что справедливости в нашем мире нет, поэтому кому-то везёт больше, а кому-то меньше. А значит, в моих руках есть власть изменить чью-то участь в лучшую… или худшую сторону. Власть эта дана мне людьми, с которыми я работаю, и которым сам доверяю в той же мере… а значит, я не могу не уважать их мнения по разным вопросам, и не могу предать их доверие, выступив сейчас с осуждением их действий. Точнее, не действий, — поправился он под резкими взглядами четверых, — а намерений, высказанных вслух при свидетелях. Моей компетенции в данном вопросе недостаточно, чтобы иметь своё собственное суждение, посему… позвольте мне присоединиться к большинству из коллег. Я согласен участвовать в данном эксперименте — до тех пор, покуда не будет доказана его нецелесообразность. Спасибо за внимание. Коротко поклонившись, он садится на место, стараясь не покраснеть от восхищённого взгляда, который кинул на него Иссэй. — Кхм… однако, наш дорогой коллега, оказывается, силён не только на боккэнах, — позволяет себе скупую улыбку Хисаши, озвучивая общее мнение. Потом снова серьёзнеет и поднимается на ноги. — Итак. Четверо из пяти согласны провести… эксперимент. Ради сохранности жизни достойного нашего сочувствия человека — Иноуэ-сана. Ради производственной необходимости поддерживать гончарное дело на нужном уровне… и душевного спокойствия Хошино-сана. Для очередной проверки наставнических способностей Ямады-сана. При условии соблюдения всех прочих тюремных правил, добросовестной работы на производстве и предоставлении правдивых отчётов о психическом состоянии Иноуэ-сана… мы хотим несколько смягчить условия проживания Сугихары-сана в тюрьме Фучу на первый месяц его срока. Согласен ли Сугихара-сан с озвученными условиями? — впервые обратился Имай напрямую к узнику. — Да! Согласен, — с готовностью вскочив, Ясухиро истово кивает, с трудом стараясь не улыбаться победно, а оставаться в положении виноватого. — Ну, что ж, — по знаку председателя четверо тоже встают, обступая арестанта. — Тогда мы, старшие надзиратели Фучу, скрепим наш устный договор о намерениях обещанием, данным при свидетелях, что никто из посторонних не узнает о нём. И никто из присутствующих здесь не станет препятствовать исполнению этого договора. Даю в этом своё слово. — Даю в этом своё слово! — хором произносят остальные четверо. «Вот это я влип!» — неожиданно для себя синхронно думают Суги и Сато. Но отступать уже некуда. Отпуская всех, Хисаши знает, что Шин-кун сперва будет обрабатывать своего подопечного, а ему самому необходимо дополнительно обговорить ситуацию с Таданобу-куном, во избежание недоразумений. Для этого он приглашает младшего коллегу в спортзал для охранников, чтобы дружно отлупить пару манекенов, выпустить пар, а потом спокойно поговорить — о землячестве, о старой дружбе и новых обязательствах. — Падай сюда, Суги-кун, — машет рукой Ямада своему рыжему однокашнику, указывая на стул в своём кабинете. Оносэ, увязавшийся с ними, занимает кресло — ему тоже есть, что сказать этому террористу, но он пока не мешает воспитательному процессу. — Почему ты хотел отказаться от меня? — решается спросить Ясу, косясь на молчаливого Джуна. Тот закуривает, делая вид, что его тут нет. — Потому что так положено, — вздохнув, Шинья садится за свой стол. — Перед твоим вторым заездом сюда я тоже подавал рапорт об отстранении меня от наставнической миссии, но… — Хиса-кун только отмахнулся, — хмыкнул Оносэ, не удержавшись. — И был абсолютно прав. Менять что-либо в той ситуации было уже поздно. Если бы он с самого начала сам взялся за тебя, рыжий, ты бы уже никогда не вернулся сюда. Стал бы добропорядочным саларименом с женой и тремя детьми. Старший коллега смеётся, а Сугихара кокетливо склоняет голову, пряча улыбку. — Да, Шин-кун слишком добр ко мне… и мне поневоле хочется возвращаться к нему. — Ладно, шутки в сторону, — суровеет Ямада. — Я ещё с тобой поговорю… на доступном для тебя языке… а сейчас ты должен уяснить: тут тебе не курорт. Мы с Джуном вытащили тебя из карцера для того, чтобы ты помог Иноуэ-куну. Я сам общался с ним и согласен с мнением Иссэя: этот парень виноват лишь в том, что был слишком доверчив, он сам склонен загонять себя в тупик, и тюремная жизнь может доконать его. Твоя задача — отвлечь его от самокопания и бесплодных переживаний, вернуть позитивный настрой. Насколько это возможно. Будешь его обучать на работе, а в часы отдыха — развлекать своей трепотнёй и следить, чтобы он чего с собой не сделал вдруг. Да смотри у меня, чтоб без рук! — пригрозив подопечному, надзиратель пристально смотрит в его лицо. Тот делает честные глаза. — Ты же знаешь, я люблю только тебя, Шин-кун! Искренний смех «Царя зверей» оказывается весьма приятным на слух, Ясухиро, довольный собой, смотрит на обоих Старших, как на своих близких людей. В самом деле, несмотря на то, что они учились когда-то в одной школе, сблизиться им помогли только те несколько лет, что он провёл в их компании здесь, в Фучу, и они стали для него почти такими же своими, как и те, с кем он устраивал акции протеста. Но всё равно рыжий помнит, что они сейчас — по разные стороны решётки, поэтому снова принимает смирный вид и кивает в ответ на возмущённые междометия Ямады. — И вот ещё что, — перестав смеяться, Оносэ вдруг встаёт и грозно нависает над сидящим арестантом, — если я пойму, что ты его обидел… сядешь в карцер на месяц — без вопросов. У него индекс — девяносто шесть, а ещё — свежая травма от предательства. Не вздумай называть его братом — даже в шутку. — Я понял, — послушно кивает Сугихара. — Его что, предал брат? — Названный. Они были похожи, как близнецы, задружились… только один был просто курьер, а другой — наркокурьер, — без тени улыбки произносит Джун и тушит окурок в пепельнице. — У меня всё. Жду тебя в тренажёрке, Шин-кун. Мастер Хошино ничем не показал, что знает, кто такой Сугихара Ясухиро, явившийся к нему на работу в тот понедельник. Он не хотел, чтобы другие работники видели, что он кому-то отдаёт предпочтение, поэтому четверть рабочего дня двое новеньких дружно месили глину ногами. Как пояснил шёпотом рыжий, это было нужно для того, чтобы укрепить мышцы ног, которым предстояло потом по несколько часов в день крутить педали, вращающие гончарный круг с нагруженной на него массой глины. Только пять или шесть столов были оборудованы электрическими моторами, и за ними работали вольнонаёмные подмастерья, помогавшие Хошино-сану ещё и при обжиге. Также, обычно, кто-то из них занимался обучением новых рабочих, но сегодня мастер предпочёл обойтись без них. — Сядете вместе за стол обучения, — негромко сказал он моющим ноги сокамерникам. — Надеюсь, Суги-кун, ты ещё не забыл, с какой стороны педали у гончарного круга? — лукаво подколол он Ясу и снова ушёл, занявшись своими делами. Шинобу видел, как его соседу хотелось съязвить в ответ, но тот благоразумно удержался от комментариев и промолчал, раскатывая штанины своих рабочих штанов. Двое заняли отдельный стол в углу, по бокам которого стояло сразу два агрегата. Гончарные круги были расположены так, чтобы обучающемуся было хорошо видно, что делает более опытный гончар. Сугихара взял красной глины на двоих и начал вполголоса объяснять азы работы с кругом, который он сам называл «вертушка». — Помнишь, раньше на таких пластинки крутили. Да и сейчас ещё эти, ди-джеи в клубах пользуются, — хмыкнул он и шлёпнул на свой круг первую порцию глины. — Смотри внимательно и старайся делать, как я. Пальцы сильно не сжимай, плавно… хмм… ну, ладно, давай сперва просто покрути педали, потренируйся, чтобы вертушка шла ровно, без рывков. Иноуэ очень внимательно следил за длинными ловкими пальцами сэмпая, под которыми влажная глина словно бы сама собой истончалась и выгибалась, принимая нужные формы. Уже через час ноги бывшего курьера привыкли двигаться размеренно, а руки старательно пробовали слепить хотя бы простой стакан. Раз за разом заготовка теряла форму, но Ясухиро терпеливо поправлял и подсказывал, так что к обеду мастеру был предъявлен вполне ровный и гладкий кувшинчик, сделанный новичком. — После обеда продолжишь учить его, — только и сказал Хидэхико, но тепло улыбнулся им глазами, зная уже, что Старшие пошли на должностное нарушение ради этих двоих. Прозвище «невинные души» с лёгкой руки Казунари-куна моментально приклеилось к обитателям камеры Восток-73-2. По понедельникам блок «глины» курировал Сато-сан, поэтому он и замыкал цепочку узников, сопровождая их в столовую. Он нарочно сегодня несколько раз заходил в мастерскую, чтобы посмотреть на парочку особенных заключённых поближе. Рыжего террориста он успел разглядеть вчера, но не нашёл в нём ничего примечательного, кроме цвета волос и выдающегося шнобеля, а вот курьер в самом деле произвёл на него впечатление «невинной души». Таданобу и во время обеда смотрел на него чаще, чем на других, не в силах понять загадку этого светлого человека. Лишь случайно поймав его ответный взгляд, Самурай догадался, в чём дело. Глаза не зря называют зеркалом души. Взгляд этого молодого мужчины был открытым, ясным, но на дне этих глаз плескалась невыразимая словами грусть от несовершенства этого мира. — Заходи, Сато-кун, — приветливо кивает Джун. Вечер этого понедельника он решил провести в кабинете, отдыхая. — Садись. Есть что-то интересное? — Я написал тебе для отчёта пару строк, — задумчиво говорит его младший коллега, но бумажку не отдаёт, вертит её в руках. — Ничего нештатного… кроме разве что того, что мне сегодня показалось… — Договаривай, я весь внимание, — Оносэ подбирается, словно бы перед тренировочным рывком на татами. — Мне показалось, что я заглянул в колодец Будды, — на полном серьёзе сообщает Таданобу, вперившись куда-то перед собой отрешённым взглядом. Таким своего молодого коллегу Джун ещё не видел, но тактично молчит, позволяя тому собраться с мыслями и пояснить подробнее. — Знаешь, вы все были правы, что взялись защищать этого Иноуэ. Он очень… странный. Я совершенно не знаю его, но… почему-то уверен теперь, что он не преступник. Сэмпай незаметно переводит дух и кивает — скорее, своим мыслям. — Ты подходил ближе, смотрел внимательно, да? — почти не спрашивает он. Сато кивает несколько раз. — Я случайно столкнулся с ним глазами, — Самурай, наконец, выныривает из своего «колодца Будды» и пожимает плечами, удивляясь тому, как вообще могло такое произойти, ведь заключённым не положено смотреть в лицо охранникам, если это не допрос. — Да, он ещё не привык прятать взгляд, — отвечает его мыслям Оносэ. — Надеюсь, ты не стал его наказывать за это? — Представляешь, даже в голову не пришло, — смущённо улыбается Таданобу. — Меня будто озарило: он не преступник! — и всё, я потом целый день только про это и думал. И про то, что вы хорошо придумали поселить к нему рыжего — он в самом деле ему помогает, подсказывает, терпит его неловкость в работе… — Кстати, как его рука? — стараясь не выдать своих переживаний, вскользь бросает Джун. — Прости, не обратил внимания. Он, вроде бы, обеими руками лепил. Он левша? — Да. — Ну, значит, левую ещё бережёт. Но правая у него такая же неловкая — много брака было, покуда не слепил первый стакан. Или кувшин, тэнгу их разберёт. Хидэ-кун сказал, что это нормально, все новички делают помногу попыток… да пока ещё научатся правильно педалями крутить. Я так понял, что Иноуэ-сан вполне способный, раз сумел слепить такой ровный кувшин в первый же день. — Или стакан, — хмыкает Оносэ, и оба негромко смеются.