Made to Love – John Legend
Что можно сказать о человеке по его походке, а может быть, по складкам на рубашке или по выбору кондиционера для стирки? А может быть, что-то может сказать бирка на резинке белья, выбор шампуня или размер часов на запястье? Придерживание ли волос, пока один склоняется над унитазом в разгаре шумной вечеринки, является жестом заботы, а придерживание двери, лишь жестом воспитания. Так ли часто внимание обращается на мелочи, которые обращены с благородной целью, а часто ли обращается на то, что не должно касаться вовсе? Можно ли заявлять о высшей любви, если пара, знающая цвет глаз возлюбленного, не сможет ответить на элементарный вопрос «а сколько перца он любит и любит ли его вовсе?» Телефон, лежащий на краю светло-жёлтой покрытой лаком парты, задребезжал, высвечивая на экране уведомление о сообщении. Всё было бы намного проще, если бы чувства исчислялись затраченными на них материальными вещами. Но это убивает всю романтику, не так ли? Поджавшись всем телом, пытаясь стать меньше и незаметнее, омега прикрыл расползающуюся улыбку ладонью, чтобы второй рукой уже щёлкнуть по блокировке, открывая сообщение. Наклонив телефон чуть в бок, скрывая его от рядом сидящего соседа, Джин наклонился ещё ниже, вчитываясь в буквы. От кого: сливочный 🐨 Я на повороте в пробке, буду через десять минут. Уже стемнело достаточно, чтобы поселить где-то в середине груди тёплое и звонкое чувство, заставляющее щёки наливаться румянцем, как спелые плоды на повислой яблоне. Джин на секунду задержался взглядом на заставке экране, где красовалась спина с красным бантом от фартука на пояснице в одном очень не хитром деле. Эта нежно любимая фотография грела не хуже старого проверенного ветродуя в морозные вечера. Джин поставил себе галочку, что обязательно сделает минутку ностальгии, как только покинет аудиторию, потому что не было сил молчать о таком воспоминании, от которого один человек стремительно то краснел, то белел, чрезмерно драматизируя. Его глаза янтарно сливочные, цвета разбавленного холодной водой ассамского* чая на солнце, с прожилками в виде песчаных троп к чёрной глубине зрачка, который расширялся мгновенно и уже много лет от одной только ноты. Кидая взгляд то на тёмное с вечерним фонарями небо в окнах аудитории, то на вдохновённого преподавателя, Джин вздыхал. Его объёмная розовая плюшевая куртка, висевшая на спинке стула, медленно сползала на пол из-за гладкой подкладки. Стрелка часов никак не хотела ползти, за что омега готов был её отчитать. Джин любил посещать разнообразные открытые лекции, которые преимущество проводились в прайм-тайм, всё-таки много кто работает допоздна. Зачастую лекции были и вправду стоящие и интересные, даже можно было сказать – развивающие, для такого образовательного досуга райский обзавелся красивой тетрадью с твёрдой обложкой из его любимого книжного магазинчика, где, надо отметить, его всегда исправно ждал альфа с извечной фразой: «У нас ещё, оказывается, осталось свободное место?» Лекция, проводимая эти вечером, неприятно затягивалась, взрослые люди были не лучше детей в возрасте почемучек. Джун не любил острую пищу и всегда просил исключить любой перец из блюд, в то время как Джин тайно подкладывал понемногу приправ, пытаясь подружить супруга с таким вкусом. И ему это удавалось. Сразу после отмашки и пожелания удачного вечера от преподавателя, спотыкаясь о порог аудитории, омега вылетел первым, поднимая в воздух несколько тетрадных листов с парт. Грациозно преодолев лестничный пролёт, поскользнувшись на скользкой отделке ступеней только один раз, Джин на всех парах мчался из здания, прижимая к груди тетрадь и ручку, и на ходу делал попытки просунуть руку в рукав куртки. От звука резкого удара, от которого разлетелись несколько голубей на тротуаре, Джун дернулся, поворачивая голову к источнику шума. Этим источником был счастливый, почти светящийся Джин, который улыбаясь во все ровные тридцать два, прижимался ладонями с растопыренными пальцами к стеклу с пассажирской стороны. – Бу! – сказал омега. – Я говорил тебе больше так не делать, – покачал головой альфа, отключая блокировку и впуская райского в салон. – Ты уже один раз перепутал машины. – Было весело, – веско заявил Джин, садясь и хватая бумажный пакет, стоящий между сиденьями, завопив. – Это что булочки с заправки? Не день, а благодать, честное слово, одна романтика. Джун мягко забрал пакет из рук омеги и откинул на заднее сиденье. – Они слоёные, дотерпишь до дома. Омега фыркнул. Он любил вечера и поздние, а лучше – ночные, поездки. В этом была особая атмосфера, будто в этом маленьком мире под шуршание музыки в наушниках был только он, а лучше с истинным за руку, даже если это была жара и ладони не обладали холодом и сухостью, как зимой. Салон пах так уютно, кожей и каким-то ванильным ароматизатором, сплетаясь с глухой нотой сигарет, дополняющим парфюмом и естественным запахом альфы. Джин обвёл взглядом тёмную улицу, освещённую городскими фонарями, в жёлтые круги которых попадали спешащие с работы усталые люди, и закинул к пакету свою тетрадь, к корешку которой была прицеплена покусанная ручка. – Я хочу немного поменять наши планы, – под рык заводящегося двигателя сказал омега, поворачиваясь к альфе, почти касаясь коленками рукоятки рычага переключения передач. – Я отменяю наш поход в виде ужина в уютном ресторанчике. Джун выдохнул, покрепче сжимая руль и отъезжая от обочины. Про вечера отдыха или «свидания, Джуни, молодость не вернёшь, а ты меня такого прекрасного нигде и никому не показываешь – это ужасающее преступление» была проведена чуть ли не презентация с пояснительным буклетом. Поэтому несколько недель выкраивая время для хвастанья своим омегой, сейчас, получив задний ход, Джун чуть не дал супругу затрещину. – Прошу прощения? – Я думаю, что дети и наш гость не заскучают без нас, а самое главное, – заговорчески протянул райский, сощурив глаза, – не расстроятся, не получив булочек. – Мне это, честно говоря, не очень нравится, – покосился в сторону ерзающего супруга Джун. – Захлопнись, Джуни, я и так смягчил свой план, – омега схватил пакет с булочками, открывая и доставая одну. – Мне нужна тихая и безлюдная парковка. Когда с первой булочкой было покончено и даже альфе досталось несколько кусочков, омега не выдержав, захихикал. – Когда я сидел на лекции, мне вспомнилось. Кое-что, – он смахнул крошки с губ под убийственный взгляд мужа. – Я вспоминал твоё коронное блюдо, которое ты готовишь исключительно для меня. Твой суп, ты помнишь, этот божественный супец. Джун нахмурился, поджимая губы. – Господи, то, как ты вырезаешь для супа сердечки из кругляшков морковки просто убивает меня, – Джин хлопнул себя по груди. – Прямо в сердечко. – Я делаю это, потому что люблю тебя. – А я его ем, потому что люблю тебя. – Что? – Джун удивлённо посмотрел на омегу. – Он не может быть настолько плох, я делаю его по инструкции. Райский заливисто рассмеялся, накрывая колено альфы своей ладонью. Он действительно готовит одно и тоже блюдо уже более десяти лет каждый раз сверяясь с инструкцией. Не с рецептом, а именно – с инструкцией. – Он просто божественный, дорогой. Я ничего лучше в жизни никогда не ел. Кинув подозрительный взгляд на супруга, альфа расслабился, успокаиваясь. Он любил тишину между ними, она никогда не была напряжённой или давящей, это тишина была тем, в чём они нуждались, в чём можно было раствориться. Дорожные фонари рябили светом, съезжая с городской дороги, становились ещё темнее и с мазками рыжих облаков на горизонте, от чего на небе начинали проглядываться белые россыпи точек-звёзд. Омежья ладонь, поглаживающая колено Джуна, устремилась выше, сжимая пальцами внутреннюю сторону бёдра. Один раз случилось так резко, что от неожиданности нога альфы скользнула с педали тормоза под наглый смешок сбоку. Волоски на руках встали дыбом, как шерсть на спине изогнутого кота. – Останови вот здесь, – неопределенно махнул рукой омега куда-то в сторону съезда с трассы в придорожной полосе деревьев, больше напоминающие ночной лес. Усиливающийся запах омеги расслаблял. Джун, вздохнув полной грудью, припарковавшись между деревьями в никому ненужном участке песчаного проезда, заглушил двигатель и погасил фары, но ключ зажигания альфа вынимать не стал. Скинув пакет с недоеденными булочками обратно на место, Джин наклонился ближе к альфе, вдыхая аромат и грубо сжимая ткань брюк на сгибе бедра. От нетерпения и ощущения детского бунтарства, омега почти стучал ногами подобно своему цыплёнку Чимину. – Ты так долго меня не трогал, что я мог стать девственником снова, – Джин оставил на щеке супруга влажный чмок. – Не хотите это проверить, сэр? – Твой флирт всё так же отвратителен, как в нашу первую встречу, – альфа склонился к заалевшим уху омеги, касаясь его губами. – Если ты сможешь стянуть свои штаны прямо сейчас, то добро пожаловать на мои колени. Не теряя ни мгновения, омега, как подросток в пубертатный период, отпрыгнул от супруга, сразу же принимаясь расстёгивать ремень на своих брюках, под смешок с левой стороны. – Дыши тише, ты меня бесишь, – пробурчал райский, умудрился стянуть ненужный элемент одежды, даже не снимая обуви. Проехавшись голой задницей по сигналу на руле, омега чудом оказался на коленях альфы, расстёгивая ремень того под треск шлёвок. Хоть это было не так удобно, как казалось раньше, омеге нравилось это, даже то, как в согнутые ноги врезается та или иная пластмасска из салона. Оказавшись в содранной до локтей куртке и задранной белой футболке с нелепой надписью, которая восклицала под долькой грейпфрута «I'm a sweet boy!», омега заполнил салон машины блаженным и вибрирующим стоном с тихим рычанием под собой. – Если ты не выебешь из меня всю дурь прямо сейчас, мне придётся развестись с тобой, – омега подавился воздухом и словами, вцепившись в плечи мужчины. – Прямо завтра же. Желанным раем с тёплым райским садом, окружённый высокими крепостными каменным стенам, палящим солнцем в макушку и цветущим жасмином, он был для него всем и даже больше. В этом человеке Джун видел оазис с чистейшим безоблачным небом, журчащими источниками и каменистыми водопадами. Омега приручал собой. Плавные движения, схожие с морским вечерним прибоем, пробивали холодным покалыванием по позвоночнику омеги, заканчиваясь на загривке. Такая малость дразнила и одновременно дарила удовольствие до звёздного неба под веками. С каждым прикосновением ягодиц о холодную пряжку ремня, Джин почти всхлипывал, это горячее чувство заполненности именно им, заставляло его сжиматься, замирая в приступе мелкой возбуждённый дрожи, как кролик перед хищником. Даже неудобно болтающееся бельё на правой ноге, заставляло сбиваться дыхание не меньше, чем пожирающий взгляд напротив. Джин пленил и тянул за собой, забирая все чувства, начиная от восприятия ярких цветов и ощущения форм, заканчивая слухом, оставляя после себя только щебатание райских птиц, шелест листвы и живой ароматный дурман. Рядом с ним было жарко, казалось, от ослепительного света было невозможно широко раскрыть глаза, чтобы жадно забрать этот образ в своё личное пользование. Он вскружал голову одним только вздохом, пробуждая дикий звериный голод. Мокрые и влажные звуки казались чем-то сладким, таким приятным, а вместе со стонами превращаясь в самую прекрасную мелодию. Это ласкало не хуже оголодавших рук, которые с нажимом оглаживали ладное, с мягким аккуратным животом и выступающими рёбрами омежье тело, с расцветающими багряными бутонами и следами зубов. Перед ним Джун бы пал на колени, вжимаясь лицом в пах и он бы простоял до тех пор, пока родная рука, вплетённая в волосы, не позволила бы встать на ноги. Босыми ногами касаясь колючей травы, омега будто бы соединялся в одно целое с восточным садами, прячась в фруктовых деревьях с сочным плодами. Спелый виноград смотрел до дикости прекрасно в обрамлении из ягодных блестящих губ, а сок от переспелого шёлковистого персика, казалось, должен был вечно скользить по обласканной солнцем кожи. Путаясь в собственном дыхании, омега упёрся руками в грудь супруга, скользнув языком по сухим от дыхания губам. Он никуда не хотел спешить. Задрав чужую футболку и прижав её край основанием ладони к плечу, Джин широко лизнул собственные пальцы, средний и указательный погружая в рот, тщательно обсасывая, втягивая щеки. Джин пах чувственно и изысканно, доминантой аромата был алый, сочащийся спелостью гранат, с нотами шалфея под нежное звучание белого мускуса. Джин пах неожиданной драгоценной красотой. Со звонким звуком убрав влажные пальцы из плена ярких губ, омега коснулся ими дорожки коротких волос, тянущейся от паха альфы, и провёл вверх, вызывая лёгкую дрожь тела под собой. От обжигающего шлепка около ягодичных ямочек, омега взвился, почти соскальзывая, подавшись вперёд. Оставляя за собой замысловатые узоры ногтей и влажные следы на торсе, Джин коснулся пальцами губ напротив, требуя срочного внимания. Застонав высоко и поджимая пальцы на ногах в тесноте обуви, омега прижался обласканными пальцами к груди альфы, ощущая загоняющийся пульс, такой же, как у него самого. Даже здесь, в сигаретной духоте салона, Джун ощущал себя в ласках самого лазурного моря, окружённый сорванными цветами нарцисса и пионовидных роз. Альфа мог почувствовать долгожданную освежающую морскую влагу на своём лице. Он тонул в этом затуманенном желанием взгляде, красоте полных губ сложенные в очаровательную букву «о», трепещущих длинных ресницах, что оставляли дрожащие тени от отблесков фар проезжающих машин. Даже здесь он не мог дать ему простого пошлого перепиха в одном из самых неудобных положений. Его омега был создан исключительно для любви. И он даст ему это сполна и ещё перельется через край. – Я хочу тебя слышать, – райский припал мокрым поцелуем к приоткрытым губам, доверчиво жмясь к телу, – пожалуйста. Это было неудобно, но так желанно, что хотелось кричать. Рваные вздохи дразнили разгорячённую кожу на шее, превращаясь в короткие укусы, смешанные с мазкам-поцелуями доходящих до самой метки и ещё чуть ниже. От низких стонов, таких желанных и родных, которые бы ни за что не были променены для чьи-то другие, Джин начинал дрожать, как в первый раз, сжимая коленями бёдрами альфы. Он любил его голос в такие моменты ещё сильнее, чем обычно, а в сочетании с чувством наполненности почти до краев души, срывал собственный голос и совершенно не жалел об этом. Содрав чужую ладонь со своей талии, омега положил её на низ своего живота, силой вжимая в кожу и пачкая руки собственным истекающим членом. Касаясь почти раскалённой кожи, оставляя за собой следы под пальцев, альфа испытывал извращённое, но такое сладкое удовольствие, которое появлялось от смутного ощущения движения собственного члена в распалённом теле своего истинного. Это подводило его к краю быстрей, чем вид выступивших слёз в глазах напротив и сбитого хриплого дыхания, оставшегося от некогда громких стонов. Закусив губу, альфа приподнял омегу за бёдра, опуская на себя особенно глубоко, чтобы на секунду замереть на месте, переводя дыхание. Ладонь на запотевшем стекле, а особенно – след от неё, должен смотреться с улицы просто умопомрачительно. Низко зарычав, Джун грубо придавил собой омегу, вжимая того в руль, под рассечённый воздух звуком сигнала. Осолевелым взглядом пытаясь сфокусироваться хоть на какой-то детали салона, Джин блаженно прикрыл глаза под возобновлённые толчки, запрокидывая голову. Редкие стоны глушили Джина до звона в ушах. Как же он был без ума от них. Глухой вскрик переплёлся с более громким, когда член медленно, дразня доведённого до края, раскрасневшегося омегу, ударил толчком по простате. Обессиленно заваливаясь спиной на руль, омега принялся упираться локтями в панель сзади себя, задевая всевозможные кнопки и рычажки, пытаясь хоть как-то снизить давление на сигнал от каждого толчка. Поворотники замигали, а вместе с ними включились и дворники, создавая громкий и неприятный звук от трения о сухую поверхность. Протяжно застонав от грубого укуса куда-то в район кадыка в доверчиво открытую шею, омега дёрнулся, выгибаясь, пальцы супруга сдавливали бёдра, скользя к округлым ягодицам, развод их и проходясь пальцами по расщелине. Джун не мог вспомнить, когда в последний раз срывался на крик.***
You Say – Lauren Daigle
Это было волшебно, когда вверх взмывали тысячными толпами пылинки, искрясь в лучах вечернего солнца, если бы это было звуком, то их звучание должно быть чуть слышное, переливчатое, схожее со звоном стеклянных фигурок на тонкой леске, потревожённых тенью ветра. Они то замирали, то взвивались вихрем, опускаясь на гладкую чёрную поверхность инструмента, разлетаясь по ней. От взмаха ткани льющийся свет из окна мигнул, снова появляясь на лице юноши. Чимин сонно моргнул, смахивая пылинки с лица. – Не зевай, – улыбнулся альфа, складывая ткань в аккуратную стопку. – Лучше просыпайся. Комната, примыкающая к гостиной, имела изначальную функцию, как музыкальная, но со временем превратилась в комнату отдыха. Когда-то давно, ещё до покупки дома, Джин, будучи юным и открытым сердцем ко всему новому, возжелал научиться музыке. Имея прекрасный бархатистый голос, который сливался с мелодией в единое и прекрасное, омега хотел научиться большему и даже прикладывал свою душу к скрипке, только та, к сожалению, не ответила ему взаимностью. Тогда своё рвение Джин направил не только на пение, которым баловал своего истинного, но и на неизвестное и необузданное клавишное существо. После маленьких и очень гордых успехов в укрощении, омеге был преподнесён большой и очень красивый подарок в новое гнёздышко. Под громкий восхищённый вздох, перед глазами омеги на распростёртым шерстяном ковре с голубоватым узором красовался лощёный инструмент с корпусом крыловидной формы. Он смотрелся изящно и изысканно, что было страшно коснуться его клавиш и испортить что-то одним только вздохом. Особенно очаровывала омегу крышка рояля, ангельским крылом взмывающая вверх, а банкетка на прямых конусообразных ножках с мягкой кожаной отделкой с круглыми пуговицами восхищала внутреннего эстета Джина. Но омега вырос разносторонним, творческим и воздушным, всё меньше тратя времени на музыкального зверя, поэтому, только с появлением птенцов в жизни Кимов, музыка заиграла новыми красками, вдыхая новую жизнь. Тэхён, младший омега, воспылал любовью к этому нотному миру, а его старший брат полюбил наблюдать за ним с излюбленного кресла в углу комнаты рядом со склонившимся в поклоне торшером. В музыкальной комнате, кроме шерстяного бежевого ковра с голубым узором, были римские белые шторы, книжные стеллажи, диван с сливочной обивкой и несколько кресел в разных стилях. Придиванный столик и высокая узкая тележка на колёсиках, на которой стояли несколько бутылок с длинными горлышками. Стены, как почти во всем доме, были увешаны фотографиями, а с потолка свисала люстра, имевшая тёплый приглушенный свет. Тут и там стояли керамические кашпо с лиственными растениями и одна палочка бамбука. Когда Джун, свернув плед, вышел из комнаты, Чимин потянулся с тихим стоном, разминая затёкшие мышцы. Он часто засыпал здесь, утомившись чтением книги. От кого: giganticbunny Ты привезёшь его домой?Кому: giganticbunny
Будешь ухаживать?
От кого: giganticbunny Обижаешь. Я даже погуглил и закинул ему камни, как было написано в статье.Кому: giganticbunny
И он всё ещё зелёный?
От кого: giganticbunny Естесна 👌 Юнги потянулся на заправленной кровати, поворачиваясь на бок и пряча замерзшие ступни под лежащую в ногах кофту. Растерев след на щеке от сложенного одеяла, альфа снова взял в руки телефон.Кому: giganticbunny
Брат Чимина как-то пришёл ко мне и налепил какую-то наклейку с именем растения на стакан. Я не понимаю, это я додо или он.
От кого: giganticbunny Ты? В последнее время сон стал беспокойным и словно шумным, наполненный жужжащими чужими голоса, которые не давали покоя. Они были настолько оглушающими, заставляя выдавливать из себя слова в просьбах замолчать. Появившийся страх разговоров во сне беспокоил собой не меньше, чем усиливающаяся боль. Может, хозяева из вежливости делают вид что всё в порядке, пока за дверью гостевой комнаты происходят ночные монологи. А может, всё не так, а множество этих «может» настолько огромное, а мысли настолько глубокие, что иногда Юнги не мог с полной уверенностью сказать, было ли это в реальности или только в его голове. Как бы странно это ни звучало, всё чаще Юнги не доверял самому себе. Задремав под вечер, альфе перед пробуждением от звона входящего сообщения снились голоса, такие громкие, пугающие и обвиняющие, от них хотел спрятаться в шкафу, как ребёнку от монстра. Голоса ссорились, кричали и истекали злостью, они были настолько реальны, что вынырнув в первый раз из зыбкого сновидения, Юнги долго крутил головой, пытаясь понять, где находится и где он мог провиниться. Сколько бы ни прятался альфа под одну из груды подушек на постели, голоса не хотели покидать ни его голову, ни, казалось, всю комнату целиком. Сон оставался прилипчивым, словно жвачка в волосах и даже наспех умывшись холодной водой после пробуждения, мужчина косился на приоткрытую дверь. А вдруг? А может? Придя к выводу, что это ни в коем случае не может быть здесь. В чём, кстати говоря, почти не пришлось убеждать самого себя, Юнги нырнул под покрывало, сворачиваясь калачиком с телефоном в руках. Упустить такую роскошь как десять минут в тепле он не мог, поэтому незамедлительно принялся набирать племяннику саркастичный ответ. Пробыв в этом доме всего несколько дней, у Мин Юнги сложились два чётких впечатления. В первом он чувствовал себя здесь до странности на своём месте, у него даже появилась собственная кружка, такая белая, широкая и похожая на бульоницу*, с нелепой позитивной надписью сбоку. Второе же впечатление было противоположным, Юнги казалось, что здесь никого невозможно понять, будто он попал в другой мир между строк, где соль в сахарнице, а сахар в солонке, хоть то и то Юнги не особо жаловал. Под тёплыми взглядами и объятиями, казалось, скрывалась что-то такое, что не укладывалось в голове. Может, конечно, это разыгравшаяся а-ля паранойя, а может, отталкивающие мысли о том, почему Юнги приходится здесь находится, почему он согласился, почему вообще всё именно так. Но самое реальное в этом месте без всяких «почему» оказались тонкие чуть уловимые нотки. Могло показаться, что они слышаться от всего райского сада Джуна разом, но они были такие пленительные, редкие и никогда не слышимые до этого момента, это восхищало Юнги, но одновременно с этим он испытывал настоящих страх, до тошноты боясь услышать целостный букет аромата. Три раза Юнги посетила мысль о побеге. Но он взрослый мальчик.Кому: giganticbunny Дома всё в порядке?
От кого: giganticbunny Даже молоко не скисло А у тебя? Юнги посмотрел на тумбочку со стоящим на ней стаканом с растением и валяющейся нотной тетрадью. Альфа вздохнул.Кому: giganticbunny Ловлю оргазмы от работы.
От кого: giganticbunny Почему ты такой извращенец, дядя :(Кому: giganticbunny Ты думаешь, я не знаю, почему ты принимаешь душ по утрам, гаденыш?
От кого: giganticbunny Я люблю быть чистымКому: giganticbunny Да? Твои простыни, которые я кладу в стирку, говорят о другом.
Вы не можете отправлять сообщения этому пользователю.
– Хотите я принесу Вам что-нибудь, чтобы заколоть волосы? – Тэхён болтал ногами, сидя на банкетке, которую делил вместе с преподавателем. – Минни! Минни! Минни! – Я не встану, – пробурчал из своего любимого кресла Чимин, похожий на кокон из одеяла, удивительно, как ему удавалось в нём читать и не клевать носом. Юнги потёр чувствительное ухо от звона голоса сидящего рядом Тэхёна, насупившись. Нигде не находилась бумажка с нужными заметками, которую вложил альфа в нотную тетрадь ещё на первом занятии. – Минни! – вскрикнул младший омега, подпрыгнув на месте под вздох Юнги. Инструмент находился в дальнем краю комнаты, и, сидя за ним, открывался вид на всё пространство. По правую руку музыкантов был диван и кресла, а в противоположном углу находился один из стеллажей, заполненный до отказа книгами, также стояло и кресло с сидящим омегой, которого укутывал тёплым свечением торшер, а комнату в целом освещали настольные лампы. Слева от Чимина, если смотреть с банкетки перед роялем, открывался вид на возивших в гостиной стариков. «До весны ещё долго, а ведут себя, как дети», – отметил про себя Мин. Под подбадривание Тэхёна, старший из братьев всё-таки выбрался из своего укрытия и прошлёпал ногами в розовых носках до рояля, где, стянув с запястья резинку для волос, передал ту омеге. Младший оживился, расстёгивая пальцами резинку, и квадратно улыбнулся в ответ. Чимин, смягчившись, щёлкнул вредного омегу по носу и направился обратно в своей тёплый кокон. Знакомая нотка, подразнив и поводив за нос Юнги, исчезла, оставив после себя пустоту. Альфа кинул быстрый взгляд в сторону садящегося Чимина, но успел ухватить только синюю пижаму в белый горошек с красной окантовкой и оголившийся из-под задравшейся штанины участок кожи с резинкой носка. Мин Юнги обладал наивысшим терпением и слабостью перед выходками определённых братьев, а если уточнить – только двоих. – Почему в этом доме все трогают меня? Это невозможно, – возмутился альфа, но отталкивать орудующие на его голове руки омеги не стал. – Это практично, ведь всё в глаза лезет. Вон какие красные, – кивнул Тэхён, делая ещё один оборот резинкой. – Это от контактных линз, – поморщился альфа. – Очки Вам очень идут, как и эта пальмочка, – омега заулыбался ещё шире, садясь на своё место обратно. – Минни! – вскрикнул он. Чимин наблюдавший за этой парочкой, тихо рассмеялся, скрываясь с помощью раскрытой книги. Когда альфа посмотрел на него, омега одарил того глазами-полумесяцами и дрожащим от смеха коконом из одеяла. – Вам очень идёт, – сказал Чимин, состроив серьёзный вид. Невыносимые мелкие засранцы. – Изумительный! – послышался возглас из гостиной, заглушаемый тихим смехом. – Не сутулься, выпрямись, как следует, – хмурый, с почти алеющими скулами, Юнги несильно хлопнул тетрадью Тэхёна между лопаток. – Сядь нормально. Покосившись на дёргавшийся хвостик-пальмочку преподавателя, младший омега еле сдержал смешок, но послушно выпрямился, поёрзав на банкетке, чтобы найти удобное положение. – Готово, – гордо сказал омега, расслабив руки. – И воображаемые воздушные шарики тоже держу. – Язык свой лучше за зубами держи, – беззлобно сказал Юнги, выставляя тетрадь на подставку. Тэхён опустил плечи, сосредотачиваясь, но всё-таки выпустил фыркающий смешок. Такая атмосфера ему нравилась гораздо больше. Угрозы монетками на запястьях в школе совсем не прельщали, а только отбивали желание туда ходить. Как бы омеге не нравилась сама музыка, порог музыкальной школы он переступал, скрипя сердцем. И каким облегчением стало оставить её за плечами, а лучше – за километры, миллионы километров от себя. Никогда бы не признавшись себе в этом, альфе удалось выпасть из реальности на неисчисляемое время, упустив весь ход мелодии, как, в целом, и любой звук. Редко моргая, Юнги уставился на то самое кресло, чуть пригибаясь, чтобы его было не так заметно. Сам не понимая, что хочет увидеть, Юнги прищурился, попытавшись безуспешно разглядеть названии книги в руках омеги. Чимин был увлечён и достаточно расслаблен, чтобы его губы приоткрылись, а тело начинало раскачиваться в такт. Вдохнув полной грудью, Мин опять наткнулся на вакуум из ароматов. Альфа даже не понимал, должно ли это его радовать или расстраивать. Где-то там в глубине приглушенно освещённой гостиной Юнги застал старших в нелепых попытках вальсировать под разливающуюся из-под пальцев Тэхёна мелодию. Наступая друг другу на ноги и сбиваясь с ритма под тихие смешки, эти двое выглядели самыми счастливыми в этом мире, которые делили на двоих. Это даже танцем то нельзя было назвать. То, сцепляясь так, что не разнять, супруги плавно покачивались, ослепляя улыбками, то под удивление преподавателя Джун, придерживая своего омегу за руку, пока тот делал оборот вокруг своей оси, склонил того, прогибая в спине. Казалось, звонкость звука поцелуя вместе с искренним весельем на двоих зашкаливали. Юнги насупил нос, передёрнув от этой картины плечами. У Мин Юнги складывалось впечатление, что у них даже солнце было другое. Выныривая из своих мыслей, альфа возвёл глаза в ровный белый потолок, вздыхая. Давая себе слабость и портя правильную осанку, мужчина посмотрел на свои руки приподнимая рукава, оголяя потемневшие синяки. Мелодия текла плавно и почти без ошибок, которые хоть и резали слух, но не сводили с ума. Всё было терпимо, но только вот само терпение было на пределе. Не только из-за – надо согласиться с Джуном, – талантливого ученика, но и – внутреннего стержня, который трещал по швам, скреплённый пластырями. Опустив рукав на место и накрыв ладонью предплечье, Юнги на ощупь по ощущениям находил правильные точки, вдавливая в них подушечки пальцев так, что можно было почувствовать твёрдость кости. Синяки расцветали новой болью, уже такой неслышимой, но не менее приятной и нужной. Вонзая короткие ногти в самый большой синяк на нежной внутренней поверхности предплечья, альфа выпрямился выдыхая через плотно сжатые зубы. Он замер, ощущая на себе взгляды сразу с двух сторон, только к облегчению Мин Юнги, они были направлены не на него. Чимин, отложив книгу на пол, откинул голову на спинку кресла и, улыбался так тепло и открыто, только для одного человека, который, видимо, мыслями и головой был далеко не здесь, только телом оставаясь под боком преподавателя. Прямо здесь и сейчас Юнги потерялся, выбирая точку для фокусировки, где угодно, лишь бы не пересекаться с этим осязаемым взглядом. Сейчас он чувствовал себя настолько лишним, как никогда в своей жизни. Юнги смутился собственных мыслей. Каким бы сильным Мин Юнги не хотел казаться, а может, и выглядел, но это не давало исчезнуть бушующему морю за его рёбрами. Каким бы самостоятельным и отстраненным он не был, Юнги не мог справиться с голосами в одиночку. Если, шагая по головам, ему удавалось цепляться целей, надежд и мечтаний, то сколько поражений и лживых фраз скрывалось на этом зыбком пути за всем этим. А мог бы он сам сказать себе, кто он есть на самом деле? Здесь Юнги видел только тех, кто не даст упасть друг другу, стоя на краю обрыва. Но кто удержит его, если он будет стоять на краю обрыва? Мин Юнги никогда не признается себе, что он не силен достаточно, чтобы обойтись без этого. Он вытащит себя сам, оттолкнёт от обрыва и будет принадлежать самому себе. Мин Юнги делает достаточно, чтобы заслуженно быть хоть на каплю таким же счастливым, как все эти люди. Он может дать это себе сам. Каким бы сильным Мин Юнги не был, ему тоже хотелось видеть перед собой спину, только не предательства, а защиты. Мин Юнги хотел быть любим.***
Pray For Me – Max Richter
Тэхён проснулся от яркого лунного света, пробивающегося через закрытые гардины. Он резко сел, не до конца очнувшись, смахивая мешающиеся волосы с лица и осматривая комнату. Было подозрительно тихо без обычного сопения. Омега, испугавшись, обшарил руками смятую холодную простынь рядом с собой, и, перебравшись через постель, вскочил на ноги, оглядываясь в темноте. Его внимание привлекло шубуршение, доносившееся из ванной комнаты. Кинув взгляд на часы, стоявшие на прикроватной тумбочке, омега направился на звук, подгоняемый страхом и волнением. Было около трёх часов ночи. – Минни, это ты здесь? Приоткрыв дверь, Тэхён наткнулся на силуэт свернувшийся на мягком пушистом коврике перед раковиной. Выключатель щёлкнул, озаряя светом маленькое помещёние. Аккуратно ступая, Тэхён опустился на колени перед братом, опуская ладонь на взмокший лоб. – Ты можешь меня слышать? – спросил младший, проведя рукой по влажным волосам брата. Содрогнувшись от звука голоса, Чимин сжался ещё сильнее, напрягая все мышцы до мизинцев на ногах. Он засепел. – Я ничего не вижу, – хрипло сказал Чимин. Засучив рукава, Тэхён бережно усадил омегу, прислоняя того спиной к шкафчику под раковиной, осмотрел на предмет ссадин и поднялся на ноги. В его колено уткнулся влажным лицом старший брат, пропитывая влагой ткань пижамы. – Ты должен меня слышать, Минни, – Тэхён, потянувшись, снял с змеевидной батареи на стене полотенце и свернул его, чтобы можно было намочить край, – мой голос, сосредоточься на нём, хорошо? Сердце младшего сжималось от такого вида брата, ему становилось физически больно от этого. В такие моменты Чимин представлял собой не более чем бессознательное тело в бреду и кошмарах, он реагировал на внешние раздражители и даже отвечал, но разумом он был не здесь. Отчасти поведение Чимина было похоже на лунатизм, от части его мозг просто не давал ему очнуться и прийти в себя. Даже открывая глаза, его взгляд оставался стеклянным, наполненным призраками прошлого на дне зрачка. В такие моменты Тэхён всегда держался максимально спокойно и сосредоточено, но готовый рухнуть в ноги брата в любой момент. Он так и не смог привыкнуть к этому и никогда не сможет. – На мне что-то влажное и горячее, но я ничего не могу увидеть, – затараторил высоким голосом Чимин, крупно вздрагивая и нагибаясь вперёд, как в приступе тошноты. – Собака! Псина! Тэхён опустился обратно на колени, аккуратно отцепляя от себя трясущееся тело омеги и прикладывая влажную ткань к спотевшему и раскрасневшемуся лицу брата, удерживая того за плечи. – Она помочилась на меня! Она это сделала! – взвизгнул старший омега, дергаясь как от удара. – Он сказал, что скоро снова придёт, но я ничего не могу увидеть. – Потому что там очень темно? – тихо просил Тэхён, обтирая шею. – Там, – сделав большой глубокий вздох, Чимин испуганно раскрыл глаза, прижимая колени к груди. – Там ночь? – Там твёрдо, там, – старший омега замолчал, заламывая пальцы под неественным углом, Тэхён накрыл его руки своими, растирая ладони. – Он сказал, что я испортил аукцион, потому что это пятно на моих штанинах, оно было такое горячее. Потому что это бракованный товар. Он сказал, что если я сделаю так ещё, то он отдаст тебя. Но я так больше никогда не сделаю, – Чимин затряс головой. – Я хороший! Я хороший мальчик! – Ты солнце в лукошке, а не просто хороший мальчик, – чуть слышно сказал Тэхён и прижал брата к себе, чтобы тот не смог себе больше навредить. Душа ощутимо разваливалась на части. – Мне так страшно, – всхлипнул Чимин, жмясь к родному тёплому телу и прикрывая глаза. Тэхён вздохнул, рассеянно укачивая омежье тело. – Пойдём, – сказал он. Выпрямившись, младший аккуратно поднял под руки Чимина, обхватывая того за талию. На мгновение омеге показалось, что ребра стали торчать ещё больше и это совершенно ему не нравилось. Скинув полотенце на край раковины, Тэхён подхватил брата на руки, чтобы тот обвил его шею руками. И определённо легче. – Я слышу собак, их так много, – бессвязно пролепетал Чимин, пряча лицо в изгибе шеи брата, – я не хотел всё испортить, я не хотел быть плохим. Младший омега бросил побитый взгляд на себя в зеркало, и, как только его губы затряслись, развернулся, направляясь к заветной спальне на первом этаже. По пути нацепив тапки, Тэхён вышел из комнаты, успокаивающе поглаживая свою затихшую драгоценную ношу по выпирающим позвонкам. Тёмный коридор встретил омег мягким светом, льющимся из-под двери в гостевую комнату. Осторожно шагая, чтобы не помешать гостю, Тэхён спустился с лестницы, стараясь издавать как можно меньше шума и тише дышать, но как можно быстрее добраться до нужного пункта. Остановившись у двери в родительскую спальню, Тэхён замер, выдыхая и слегка покачивая брата в своих руках. Сон совершенно сошёл на нет, заменяя себя пустотой. Было так много мыслей, которые в итоге растворились без следа, стоило только ощутить намокшую ткань воротника спальной рубашки. С одной стороны, младший омега не мог не корить себя за эти родные слёзы и за все переживания, что родились в этой светлой голове. Тэхён готов дать руку на отсечение, хоть ногу да хоть голову, лишь бы это прекратилось. Иногда Тэхён проклинал даже разницу в возрасте, которая помогла одному забыться тревожностью, другому она помогла сломаться. Тэхён желал, чтобы это было наоборот. Занеся кулак, омега постучал в дверь негромко, чтобы не разбудить гостя, и заглянул в комнату, когда не услышал ответа. От звука замка, Джин резко встрепенулся, садясь на кровати и всматриваясь в темноту проёма. – Что случилось? – тревожно прошептал он. Аккуратно протиснувшись в комнату, Тэхён прошлепал к родительской кровати, вставая напротив изножья. – Сегодня очень сильно, я не знаю, что делать, – глаза младшего ярко блестели в темноте спальни от непролитых слёз; подхватив брата получше, он продолжил: – Ты можешь к нам прийти, пожалуйста? – Никто никуда не пойдёт, укладывай цыплёнка сюда. Растолкав крепко спящего супруга, Джин спихнул ничего не понимающую тушу к самому краю, а сам встал, давая лечь братьям. – Залезайте, – шёпотом сказал Джин, включая ночник. Тэхён со всей осторожностью уложил омегу на простыни, вытирая холодный пот с лица и подвигая ближе к отцу. – Можно мне тоже остаться? – спросил младший омега, смотря на родителей. Джин вздохнул и взял за плечи своего тигрёнка, чтобы прижаться губами к макушке. Он погладил ладонями по волосам и, приподняв голову омеги, потёрся своим носом о его, улыбнувшись. – Лукошко без моего тигрёнка не лукошко, так что залезай скорее. Разве я могу вас оставить? – райский взглянул поочерёдно на детей и закусил губу. Вымученно улыбнувшись в ответ, младший нырнул под ворох одеял, прижимаясь к брату и устраиваясь уютнее. Здесь был так спокойно. Так безопасно. Спящий Чимин дышал прерывисто через рот, иногда подёргивая пальцами, будто пытаясь что-то схватить, он завозился в беспокойстве, издавая приглушенные невнятные звуки. Альфа приподнялся на локте, стягивая с себя одеяло и укрывая им детей по самые подбородки, подталкивая одеяло под бок со стороны Чимина, когда стороны младшего это так же делал Джин. – Вам мешает свет? – спросил райский, и получил отрицательное покачивание головой в ответ, лёг в кровать под звук скрипа пружин. Устроившись на правом боку, Джин повозился головой на подушке, упираясь взглядом в супруга. Немного подумав, омега всё же поцеловал каждого из детей в макушки ещё раз. Иногда Джину казалось, что он чувствовал, как от них пахнет молоком. Омега прижался теснее, закрывая собой Тэхёна, как стеной, поглаживая то одного, то другого птенца по одеялу на груди. На обеспокоенного и нервного альфу взирали такие же обеспокоенные глаза, над которыми хмуро сошлись брови. В такие ночные кошмары Джун не находил себе места, каждый раз поражаясь такой взрослой реакции младшего. Он бы не смог. Приподнявшись на подушках чуть выше, альфа встретился взглядом со своим истинным, так и пролежав, почти не дыша, до первого шевеления под боком. – Детка, тише, – щёку Чимина накрыла большая и грубая ладонь Джуна, но тот, пытаясь уйти от прикосновения, спустился ниже, прячась под одеяло. С каждой такой ночью, покрытой липким мраком синего цвета и привкусом железа, сердце альфы заходилось в бешеном танце, пропуская удары и ударяясь о рёбра. Это были ночи страха, когда впечатления усиливались настолько, что коснуться ногами холодной земли казалось невыполнимой задачей. Зависая в облаках, тишина давила на перепонки, а страх улыбался в ответ. Ужас, кладя свои костлявые руки на плечи, начинал свою тихую песню, вглядываясь в искаженное лицо напротив. Таким ужасом для него было собственное отражение во влажных глазах, которые смотрели так доверчиво, так преданно. Это не была его вина. Таким же ужасом для него была настеж открытая душа, как окно в знойный летний день, владелец которой взирал на него с таким же пылким доверием, страхом и горечью. И юная чистая жизнь, которая была в руках напротив. Возникало непреодолимое желание оправдаться, как за разбитый сервиз. Только за что? С каждой ночью груз на плечах становился всё тяжелее, придавливая собой, раздавливая, как мушку. Он оберегал своё, как дикий коршун, но нужно ли оберегаемым знать об этом, если незнание дарило покой. Хрупкий, но такой необходимый покой. – Так больно, это так больно, – из-под одеяла раздалось что-то больше похожее на всхлипы с громким вскриком, – пожалуйста. Кинув со смесью страха взгляд на супруга, Джун сел на постели, аккуратно убирая одеяло с омеги, давая путь воздуху. Широкая спина под тканью футболки покрылась холодными мурашками, когда альфа увидел широко распахнутые медовые глаза своего ребёнка. Чимин моргнул, а позади уснувшего тревожным сном Тэхёна, раздался тихий рык. – Бережно уложи цыплёнка на подушки, – вовремя прикрыв уши задремавшему младшему, ограждая от громкого звука, Джин вскипал яростью, безумной и необузданной, всё внутри него клокотало и билось диким зверем в клетке. Его ярость была настолько сильной, насколько сильная была его любовь. Проследив, что его ребёнок ровно глубоко дышит и пытается проморгаться под ласковые поглаживая по лицу больших ладоней и любящие бессмысленные фразы, Джин переложил тигрёнка на своё место, вставая с кровати. – Ты куда? – обеспокоенно спросил Джун, не отрываясь от своего занятия, он мог со своего места почувствовать, как загнанно билось сердце Чимина. – За молоком, – накидывая поверх пижамы халат, Джин ласково улыбнулся, расслабляясь. Сейчас есть безопасность, а это самое главное. Самое главное. Аккуратно прикрыв за собой дверь, босыми ногами райский направился в кухню, где, включая подсветку рабочей зоны, подпрыгнул от испуга на месте. – Юнги! – Джин схватился за халат на груди. – Ты меня напугал. Ох, мы должно быть разбудили тебя, прости. – О, – только и протянул альфа, слезая с высокого стула до которого не доходил свет, – у меня закончилась вода, и я решил спуститься. Всё в порядке. Юнги сам испугался, как выскочившего из коробки кота. Ему никак не удавалось уснуть этой ночью, нарастающая боль в пальцах в сочетании с поверхностным тревожным сном были плохим вариантом проведения ночи. И ещё возглас, он точно слышал его. – Что-то случилось? – спросил Мин, разглядывая надетый наизнанку халат омеги. Джин закрыл холодильник, достал молоко и поставил на столешницу. Взяв из сушки чистый стакан, омега посмотрел на гостя через плечо. – Чимин страдает кошмарами, – спокойно ответил райский, наливая молоко и ставя стакан в микроволновку, сразу же разворачиваясь к гостю лицом. – Ты, должно быть, слышал. Мне жаль. – В последнее время они тоже часто меня беспокоят, – покивал Юнги. Он не знал куда себя деть, но оставлять такого Джина одного, он не хотел точно. – Часто, ох… – выключив микроволновку за пару секунд до конца режима, Джин вытащил стакан и потянулся за банкой с мёдом, но покрутив ту в руках и попытавшись открыть, всё-таки протянул банку Юнги, смущённо улыбнувшись. – Крышка засахарилась, ты не мог бы? Его голова работала, как неразжёванная жвачка, поэтому, увидев замешкавшегося альфу, который, дёрнушись, принялся обходить кухонный островок, чтобы помочь, Джин смущённо воспылал шеей и щёками, проклиная свою растерянность. – Ох, уже открылась! – театрально развёл руками омега, под свой же нервный смешок. – Я такой рассеянный, прости меня. Его руки! Руки! Как же Джин мог забыть? Омега отвернулся от альфы, покрывая себя трёхэтажным матом, как его дурья башка, могла так облажаться. Это всё эти чёртовы нервы, чёртовы сны, это всё! – Я так устал, Юнги, – омега вздохнул, забирая в руки стакан с мёдом и поворачивая обратно. Его плечи опустились, а глаза заблестели. – Такого уже давно не было, но сейчас так сильно, я испугался до седых волос. Когда я услышал крик, я подумал, что это дурацкий сон, а когда Тэхён появился на пороге... – Джин вдохнул, нервно постукивая ногой о пол и кусая губу. – Ему ничего не помогло, чтобы мы не делали. Правда, это стало реже, но так сильно. Я боюсь, Юнги. Альфа замер, удивлённо рассматривая стоящего омегу. – Я просто хочу, чтобы мои птенцы были счастливы, а не вот это вот все, – Джин смахнул рукавом скатившиеся капли с щек. – Джин, я, – Юнги ковырялся в своём словарном запасе, во все глаза смотря на омегу, – я думаю, что это обязательно сойдёт на нет, твои птенцы теперь в самой лучшей семье из всех. Джин фыркнул. – Просто иди и обними меня, придурок. Когда Юнги был отправлен в постель под угрожающе трясение указательным пальцем и вручением трёх бутылок воды, райский бегом направился в свою спальню. Хоть ему и стало легче от вываленных на чужие плечи переживаний, да и о своих слезах он не думал, всё равно страх и ярость не исчезли, казалось, от этого он любил своих птенцов ещё больше, если вообще есть, куда больше. Напоив своего цыплёнка медовым молоком и утерев лицо омеги от солёных слез влажными салфетками, все были уложены обратно в постель к спящему тигрёнку. Положив под щёку сложенные ладони, Джин посмотрел на своё лукошко и вздохнул. За окном зарождался рассвет, но после десятого круга колыбельных сон пропал, как и хмурость с лица альфы, который загрёб в свои руки птенцов и даже смог дотянуться кончиками пальцев до супруга. _______________________ *Punica granatum (лат.) – Гранат обыкновенный. Греки называли гранаты «плодами счастья». Это они ввели в обычай бросать их под ноги новобрачным, чтоб род был обильным и богатым, как обильны семена граната. *Ассамский чай — сорт чёрного крупнолистового чая, выращиваемого на северо-востоке Индии, в долине реки Брахмапутры, между Шиллонгом и Восточными Гималаями. В дикой природе растение может достигать высоты до 20 метров, но на плантациях ему не дают вырастать более 2 метров.