«В долине орхидея расцветает // Вдыхаю запах – в мире лучше нет» («Бамбук в снегу» 1978, 66); «Орхидеи в долине цветут, // Их вдыхать – мне одно наслажденье; // Облака на вершине лежат, // видеть их – мне одно наслажденье…» («Классическая поэзия…» 1977, 430).
Dean Lewis – Waves (Acoustic)
– А ты чувствуешь себя счастливым? – омега, забравшись с ногами в тяжёлых ботинках на скамейку, умостился и упёрся пятками в край под недовольное фырканье сбоку. Заверив, что подошвы чисты «как непорочное зачатие», Чимин пристроился к тёплому боку альфы, положив голову на плечо и пряча руки в рукавах куртки. Каждое произнесённое слово растворялось облаком пара. После затяжного дождя ночь казалась леденящей. – Я думаю, – протянул Хосок, закидывая руку на спинку скамьи за спиной омеги, – что нет. А с чего бы? – То есть ты несчастлив? – юноша повернул голову, разглядывая задумчивое выражение на лице мужчины. – Совсем? – Что значит «совсем»? – наморщил нос альфа. – Что за дурацкие вопросы? Нельзя постоянно чувствовать счастье, это ненормально. У человека не может вырабатываться этого эндорфина в таком количестве. – Но, Хо, я знаю такого человека, это – мой папа. Просто я никак не могу понять, если я испытываю ощущение радости или, может быть, любви, то я могу считать себя счастливым человеком? От чего счастлив папа, а от чего ты? – Ты слишком наивный для своего возраста, знаешь об этом? – хмыкнув, альфа закинул ногу на ногу, покачивая одной. – Для каждого счастье это что-то своё и для каждого это измеряется по разному. Твой папа обладатель такой семьи, о которой можно только мечтать. Да и не говорю, что счастливые люди плохие. Просто, это не всё так просто. – Как это не всё так просто? – брови омеги нахмурились. – Это обычное чувство, что в нём такого сложного? – Давай я попытаюсь объяснить. Твой папа, он совершенно не плохой, он другой, понимаешь? Отличается от меня. Он дышит и живёт тем, что чувствует, своими эмоциями и всеми вами. Нельзя не быть счастливым, когда для тебя заваривают чай. А я живу тем, что я делаю и что имею, – альфа взглянул на притихшего от его слов омегу. – Чай я заваривают себе сам и постель застилаю тоже. – Тогда это несчастье от одиночества. – Это несчастье от головы, цыплёнок, – передразнил Хо ласковое имя омеги, с которым обращались на редкость часто и без каких-либо возражений со стороны Чимина. Хосок же искренне не понимал всё это. – У тебя есть истинный? – встрепенулся светловолосый, поднимая голову с плеча и укладываясь обратно, когда замешательство и смущение промелькнуло на лице Хосока, что вполне удовлетворило омегу. – Нет, а надо? – Ну, – помявшись, Чимин продолжил: – Разве ты не хотел бы иметь пару? – Ты предлагаешь себя? – глаза альфы округлились в шутливом удивлении, становясь похожими на чайные блюдечки. – Конечно же нет! – возмущенный восклик раздался громким звуком в ночной пустоте сквера. – Мы… встречались несколько раз, – альфа выдохнул облачко пара, – было интересно, на этом всё. – Ох, я помню, точно! Он ещё был в такой большой пушистой шапке, я видел вас на катке зимой! – Я так мало с кем встречаюсь, что ты первого встречного записал ко мне в истинные? – изумился альфа. – Нет, – омега хихикнул, – просто у вас были одинаковые варежки. И каток, Хо! – Варежки – это подарок, – покачал головой альфа, – его. – Но почему ты его отпустил? – недоумению в юном голосе не было предела. – Разве у истинных не всё идеально, как пишут в книжках? – Ох, Минни. Истинные не звери, у которых нет своих жизней, понимаешь? – тень странных и незнакомых до этого момента эмоций коснулась чувств альфы, от чего уголки его рта чуть опустились, вызывая у юноши тянущую боль в груди. – Когда встречаются истинные, то у каждого за плечами столько всего, что твоя светловолосая голова напросто перегреется. Если не работать над отношениями, то даже у истинных ничего не получится. – А как же мои родители? Они ведь знакомы со школы, папа часто рассказывал эту историю. – Даже твои родители, детка, выстраивали свои взаимоотношения с самого фундамента и никто не цеплялись за постельные чувства. Не на этом всё строится. Не всё так ванильно, Минни, как пишут в книжках, отношения это огромный труд двоих людей. И любовь, она не появляется мгновенно, она создаётся, понимаешь? Твои родители больше исключение из правил, их истинность на каком-то другом уровне, и я счастлив за них. У кого-то же должна быть эта сказка, – мужчина поморщился от этого слова, как от самого кислого лимона после зубной пасты. – Это была первая любовь у обоих, кстати. Даже я признаю, что это романтично. – Он не хотел создавать любовь? – Чимин потёрся щекой о грубую ткань куртки, выдыхая полупрозрачное облачко пара. – Я не хотел. – Почему? – Потому что этот человек достоин лучшего в своей жизни. Моя совесть не позволила привязать его к себе. Зачем ему эти страдания? Непонятный я и кровь с моих рук, Минни. Не всё на свете держится на идеальных потрахушках, хотя они, надо признать, и правда идеальны, – блаженно выдохнул мужчина, на мгновение погружаясь в свои сладкие воспоминания. Щёки омеги покрылись стыдливым румянцем, от чего Чимин помахал ладонью перед лицом как веером, сбавляя жар. – Но ты хороший и заслуживаешь счастья, – от смущения в омежьем голосе Хосок удивлённо вскинул брови, рассматривая неосвещенную фонарями темноту за противоположной скамейкой. – Он тоже, – кивнул своим словам альфа, – именно поэтому я так и поступил – отпустил его. Теперь я могу быть спокоен, что хотя бы мой истинный имеет счастливую и достойную жизнь. Взяв свой рюкзак и открыв его, омега вытащил с самого верха лёгкий хлопковый шарф, и, скинув сумку с колен, повернулся к альфе. Когда Хосок оказался с заботой укутан в омежий шарф почти по самый нос, а бурчание всё не останавливалось, Чимин, застегнул тому воротник до конца, почти прищимляя подбородок и поправляя выбившийся из под воротника шарф. – Брысь, – мужчина мягко пихнул младшего под бок, – и вообще я всё понимаю, но сейчас шарф тебе нужнее. Как тебя вообще отпустили из дома в таком виде? – У меня тёплая кофта, – насупился юноша, осматривая себя, – и даже носки такие. – Я не об этом, – махнул рукой Хосок. – твоя шея, мелкий развратник. Что, обзавёлся кем-то, а мне не сказал? – притворной обиде не было предела. Чимин взвился, как ужаленный, вскакивая со своего места и подхватывая рюкзак, чтобы, отвернувшись, начать резво в нём что-то искать. – Это укус! – щёки омеги запылали, почти освещая собой улицу. – Укус? – Паук! – Ох, – рот альфы в удивлении приоткрылся, выпуская пар, – и правда, паук. Вообще не имеют понятия личного пространства. Чимин завозился, в надежде ища чудом завалявшийся второй шарф. – Ты первый, кого я знаю, кто наденет тёплые носки на такую работу, – уголки губ мужчины дрогнули в искренней улыбке.***
Знакомые стены вызывали только фантомную и давно забытую, но не вычеркнутую из памяти, сладость на корне языка, которая скатывалась дальше, задевая нёбный язычок и вызывая сильную, до боли в пояснице, тошноту. Всё здесь пахло сырой желчью. Будь неожиданный гость помладше, он бы точно не ушёл без жёлтого следа на стенах этого знакомого дома. Чимин вздохнул полной грудью, расстегнув воротник куртки, спёртый воздух дома неприятно оседал на лёгких. Всё окрашивалось в сине-белые цвета с примесью ночной темноты, затаившейся в углах и дверных проёмах. Половая доска поскрипывала под мягкими шагами. Без малейшего движения хотя бы простого сквозняка омеге становилось не по себе, стоило увидеть без движения висящие гардины в пол, что подсвечивались беловатым светом уличного освещения. Из пространства будто бы забрали весь кислород. Юный омега был здесь тот самый незваный гость, что явился без приглашения в давно знакомое место, и Чимин был уверен, что где-то там в глубине второго этажа его ждали так же радостно, как заблудшую в силки душу. Воспоминания задрожали и набирали обороты, когда омежья рука коснулась прохлады рамки одной из фотографий, что стояли на своего рода столике для мелочей. Бумажки, ключи и фотографии гостеприимно встретили ночного гостя, и даже несколько старых, потрёпанный временем блокнотов, расположились ровной стопкой около бумаг. Чимин улыбнулся, пролистывая блокноты и откидывая их обратно. Всё так же нелепо правильно, как и тогда. Всё так же. Сгорбившись над кухонной раковиной, омега привстал на цыпочки, напрягая каждую мышцу тела с новым и новым приступом, сжимаясь настолько сильно, насколько было возможно сделать это стоя. Мышцы внизу живота горели болью. Стерев длинную ниточку слюны с губы, юноша глубоко вдохнул и резко выдохнул, пытаясь выровнять дыхание, и включил кран. Прохладная вода коснулась разгорячённого лица, вызывая неприятное покалывание и тянущую боль в районе желудка. Прополоскав рот, омега упёрся лбом в холодный край раковины, прерывисто дыша. Затылком ощущая липкий взгляд, Чимин обернулся, смотря через плечо на покачивающийся край нелепой плёночной скатерти, и повернулся обратно, чтобы снова подставить под холодные струи ладони, собирая воду и выплескивая её в лицо, растирая до боли. Спешить было некуда, конечно же всё можно и нужно было сделать быстро, чтобы быстрее нырнуть в тёплую, а лучше горячую душистую воду, до краёв заполненной ванны, но, как всегда, есть и будет какое-то но. Это самое но сейчас гулко билось в черепной коробке, любезно подсовывая обрывистые кусочки воспоминаний. Подошвы ботинок издали громкий скрип в тишине дома, когда Чимин обернулся и осмотрел комнату. Не было и следа от встречи. Проходя на второй этаж по лестнице, Чимин застывал у некоторых фотографий, висевших на стене. Это вызывало у омеги ассоциацию с головами животных, что трофеями висели в жилищах охотников, хотя здесь юноша не находил различий. Фотографии смазанными нечёткими пятнами висели в разнообразных рамках, таких же, что стояли на столе, чьи бока отдавали холодом и будто бы бились током. Чимин помнил эти снимки плохо, но ещё лучше помнил некоторые живые трофеи в живую, прижимаясь к ним боками в тёмных холодных помещениях. Стекло в рамке, что висела в глубине этого хаоса, треснуло, осыпаясь мелкими осколками пол ноги юноше и соскальзывая по ступенькам вниз. В ткани у локтя застряли несколько мелких кусочков, которые Чимин вынимал, поднимаясь выше по лестнице. Теперь внутренний карман с левой стороны куртки буквально прожигал собой кожу через слои одежды, где лежала наспех, но трепетно, сложенная фотография такого знакомого ребёнка с яркими и родными лазурными глазами, вытащенная из-под разбитого стекла рамки. Эти глаза тогда создали вокруг себя целую шумиху и высокие ставки. Здесь были только те, чья жизнь расценивалась больше, чем кусок свинины, здесь были те, кто был приятен глазу и имел будущее из большой цены, а значит, имел ценность. Здесь были редкие экземпляры. Время от времени омегу посещали мысли, от которых раньше визгливо пробирался смех, что с годами сменялся на пустоту. Иногда, свернувшись и прикрывая глаза под тонким квадратом ткани и ковыряя ногтем осыпающуюся дырку в бетонной стене, омегу посещали мысли о том, что где-то там, может, даже через здание, есть такой ребёнок, который также прикрывает сейчас глаза только под пуховым одеялом, в тёплой пижаме, и может быть, с поцелуем на ночь. Ребёнок, чьи дни безоблачны и омрачены исключительно нелюбимой кашей и брокколи на обед. Иногда омегу посещали мысли, странные мысли, почему же он оказался не таким редким экземпляром, как собственный брат с лазурными глазами? Последний отголосок воспоминания был заглушен звоном в ушах, в причине которого юноша мог винить только себя. Зашипев и схватившись за голову, Чимин зажмурился. На ресницах выступили капли слёз от оглушающей боли. Это было глупо с его стороны, омега бы лично рассмеялся за такую ошибку, ещё глупее было повернуться спиной. – Глупый щенок, – процедил мужчина, чья нога вжимала сбитое с ног омежье тело лицом в пол, крепко надавливая на шейные позвонки. – Ты думаешь, я не слышал, как ты изблевал мне всё? Этого голос уже однажды слышал Чимин, но чаще всего этот голос слышал тигрёнок. Дом, не имевший охранной системы, в котором всё было на ладони, уверенно поддерживал образ владельца добряка-дядюшки с ажурными салфетками на столиках. Это был дом, не имеющий тайн, а только изредка протекающую крышу в особенно сильные дожди. Дом, чей владелец всегда открывал дверь с добродушной улыбкой. Странный запах, явившийся сразу за быстрыми движениями мужчины, бил по обонянию, сбивая с толку и путая все хрупкие мысли. Утонув в своих размышлениях юноша не заметил тихий щелчок замка, что сменился сильным ударом. Чимин рассмеялся от глупости ситуации, роняя несколько соленых капель на пол, что скатывались с внутреннего уголка глаза и стекали вниз, собираясь у крепко прижатой к полу щеки. Давление на шею не менялось, оставаясь таким же сильным, сужая круг возможных действий до абсурдного минимального. Каждое действие отзывалось вспышкой боли, отбивая желание даже плюнуть. – Думаешь, ты, сучёнок, первый, кто пытается сделать мне подобное? – мужчина надавил сильнее, от чего омега застонал. – Таких, как ты, у меня целая стена. Присев на корточки, хозяин дома оттянул голову притихшего юноши за волосы, рассматривая лицо омеги. Слезящиеся медовые глаза, налитые кровью с белой окантовкой вокруг радужки и со слипшимися от влаги ресницами, вперились взглядом в довольно ухмыляющегося мужчину. От вмиг вспыхнувшей с новой силой ослепляющей ярости Чимин дернулся, оскалившись подобно дикому зверю. – Надо было брать и тебя. Кто ж мог подумать, что из такого нелепого существа выйдет что-то стоящее? Думаю, ты бы дорого пошёл. Не как твой брат, конечно, но достаточно. Чимин дышал загнанно, чувствуя стекающие капельки пота из-под чёлки, стремящиеся по вискам вниз между прилипшими к влажной коже прядок. Отвлёкшись на шум, мужчина ослабил давление на омежью шею, теряя контроль над вниманием. Чтобы воспользоваться удачно подвернувшимся шансом, стоило только сделать пару движений и дотянуться до ножа, как прозвучал выстрел, заставивший замереть юношу на месте. Мужчина, издав нечленораздельный хрип, рухнул, вскользь задевая собой юношу, который вскочил на ноги и застопорился, когда в дверном проёме спальни хозяина дома появилась детская фигурка в длинной белой спальной рубашке с короткими рукавами. Губы ребёнка были плотно сжаты, а лицо не выражало ни единой эмоции, от чего у Чимина катился по спине холодный пот. Глаза с тенью чего-то родного взирали на ночного гостя с трезвой решимостью и спокойствием. Омега протянул ребёнку руку, в которую тот без заминки вложил пистолет со слегка дымящимся дулом. – Дядюшка попросил подержать это, пока разбирается с тобой.***
Cloves – Don't forget about me
– Минни, нет. Выползай, а? Тэхён пихал брата ногами в бок, от чего сам скользил по кровати, сминая одеяло. Вечер был ленив и грел приятным теплом, перерастая в физическое, и хотелось остаться только в футболке без какой-либо кофты и со счастливыми ямочками на румяных щеках. Омеги возились на когда-то аккуратно застелённой кровати, сбрасывая своими движениями читаемую старшим братом книгу и даже кружку с недопитым, конечно же, соком. – Почему? – надул губы старший, скидывая чужую ногу за пятку. Некоторые пряди светлых полос наэлектризовались от возни. – У нас нет секретов и это тоже моя комната! – Я хочу поболтать, Минни, ну пожалуйста, – брови Тэхёна сошлись домиком. – О чём? – Ну эй! Это секрет, – младший дотянулся и надавил пальцем между рёбер, от чего Чимин смешно визгнул, потирая ушибленное место. – У нас нет секретов, – старший шлёпнул по руке Тэхёна, перекатываясь на бок и кладя голову на вытянутую руку. – Тебе что, жалко, чтобы я повалялся вместе с тобой? Джонхан не будет против меня. – Жалко у пчелки, – Тэхён лёг рядом, зеркаля позу старшего, почти касаясь кончиками носов, – а ещё у меня есть такая плохая черта, никак не могу устоять перед собственным братом, чтобы не сболтнуть ничего лишнего. От глаз-полумесяцев в груди младшего омеги что-то закололо, он перевернулся в миллиардный раз, от чего горячий вздох пришёлся прямо в ягодные губы напротив. Тэхён не смел сдвинуться и хоть как-то отстраниться, когда тёплая небольшая ладонь коснулась оголённого участка кожи над резинкой домашних штанов. – Мы закрыли дверь? – легко спросил Чимин, скользя пальцами под резинку и пробираясь подушечками к ямочкам Венеры. Выпирающую бедренную косточку теперь украшала короткая, но саднящая царапина от ногтя. Заметив едва видимый отрицательный кивок, Чимин продолжил: – А хочешь, мы её закроем? – Хочу, – тут же отозвался омега, одариваемым ласковыми чуть влажными поцелуями по линии скул и подбородка. Когда острые зубы сомкнулись на чётко проглядывающейся вене на шеи, Тэхён жалобно хныкнул и поддался вперёд ближе к прикосновениям, которые спускались ниже, выцарапывали, мяли и раздвигали ягодицы, от чего кончики пальцев пачкались в прозрачной и душистой влаге. Убрав руки, Чимин довольно осмотрел раскравневшегося брата, чьи брови могли сейчас сломаться, так жалобно они были заломлены. Он толкнул Тэхёна на спину, сразу же занимая своё место на бёдрах, где на серой ткани домашних штанов образовалось тёмное округлое пятнышко. – Я хочу, чтобы ты закрыл дверь, – сильнее захныкал омега, извиваясь под дразнящими покачиваниями бёдер Чимина. Тэхён нетерпеливо принялся стаскивать свою кофту, за что был сильно и ощутимо ударен по рукам. – Нет, – Чимин веселился, поглаживая покрытую мурашками кожу омеги по бокам и вверх, пальцами пересчитывая рёбра и поглаживая старые и почти не заметные шрамы. С движениями одежда задиралась всё выше, а футболка под толстовкой скручивалась в жгут. Не до конца стянув мешающую кофту брата, светловолосый оставил её неудобно болтающейся на запястьях, стесняя в движениях, и аккуратно лёг сверху, чтобы вонзиться в доверчиво открытую шею младшего, оставляя яркий и сочный укус. Тэхён всхлипнул, закатывая глаза, когда приятное давление на пах усилилось. Последний мокрый поцелуй пришёлся в пылающее ухо, а омега под Чимином прогнулся, выдыхая и пытаясь обнять за шею, обвить её, притянуть себе. Но ещё раз больно ударив по рукам и откинув их от себя, Чимин поднялся с капризно извивающегося тела, вставая на ноги. – У тебя есть пятнадцать минут на разговоры, все ещё хочешь поболтать? – Чимин улыбался так, что щёки брата алели? словно спелые яблочки на ветви фруктового дерева. – Хочу. – Тридцать минут.***
Слетев с лестницы, почти что светясь от внутреннего счастья, Чимин вбежал в кухню, чтобы влететь в широкую спину, прижимаясь к ней щекой и не в силах убрать улыбку с лица. Обвив руками отца, Чимин забрался к нему под руку, удивлённо охнув. Не зря дом наполнялся ароматом выпечки, почти не разнящимся с ароматом утренних пекарен. – Мне выйти и зайти обратно, что происходит? – удивлённо поднял брови омега, мазнув пальцем по начинке, лежащей на тесте, сразу же отправив палец в рот. Чимин довольно замычал, жмурясь. – Это должен быть сюрприз, – недовольное ворчание переросло в сопение, когда сахар из ситечка подскочил слишком сильно, высыпаясь на столешницу. – У Джина это всё выходит намного проще, я ничего не понимаю. – Отдай-ка мне всё это, – забрав из рук растерянного альфы ситечко с начинкой, Чимин отряхнул тому волосы от муки. – Кошмар, отец, а тесто-то как? – приподнявшись на носочках, омега выпутал из прядки альфы маленький кусочек теста. Когда отец семейства оказался усажен на высокий стул с наставлением «сидеть и вникать», Чимин взъерошил волосы отца ещё раз, убеждаясь в отсутствии муки и корицы на них. – А почему папа так долго? – спросил Чимин, присаживаясь перед духовкой, чтобы рассмотреть нечто отдаленно напоминающие булочки, теснившиеся в прямоугольной форме. – Папа прихватил с собой гостя на свою лекцию и запретил мне даже приехать за ними, чтобы встретить, – альфа глянул на настенные часы. – Думаю, скоро будут. – Бедный гость, – лучезарно заулыбался омега, беря в руки миску с глазурью из сливочного сыра, масла и сахарной пудры, и поставил ёмкость перед отцом, который выглядел так, будто решал математические задачи начальной школы. – А это тебе. Альфа обречённо вздохнул, вызывая смешок светловолосого. Готовка это было не его. Конечно, кроме того самого супа с морковными сердечками – кулинарного шедевра, как называл его Джин. Готовящий альфа семейства Ким без присмотра своего райского сада превращал всё вокруг себя в долгую уборку и странные кулинарные изыски. Джун считал кухню последним местом, где мог бы найти себе применение, кулинарного таланта ему явно недодали. Зато каким тайным удовольствием было наблюдать за ловко управляющимся райским садом, что владели этим тонким искусством, а пробовать блюда сотворенные их руками было нечто настолько восхитительное, что пальцы на ногах подгибались от удовольствия. Не смотря на всю свою схожесть, они были тремя противоположностями, которые как никогда идеально дополняли Джуна. Без них он не мог назвать себя завершённым и целостным, без них он был пуст, как с отсутствующей душой. – Их хоть можно будет есть? – смущённо спросил Джун. – О, – омега положил перед отцом ложку и надел прихватку, чтобы вытащить из духовки форму с готовой вкусно пахнущей сдобой, – я думаю, папа сейчас просто бежит на этот аромат, таща гостя на себе. Коричные булочки отличные! Сейчас они остынут и будешь покрывать глазурью, а сейчас я покажу, как нужно закатывать, хорошо? Гордо поставив перед альфой форму на подставку, Чимин хлопнул в ладоши, расплываясь в улыбке. Пахло действительно заманчиво сладко, хотелось немедленно стащить одну булочку. Облизнувшись, омега вернулся к раскатоному тесту, которое уже было покрыто почти что ровным слоем масла, сахаром и корицей, даже яичная полоска для склеивания готового свернутого рулета была готова. Не так аккуратно и эстетично как могло бы получиться у папы, но всё здесь буквально излучало любовь, даже тонкие следы в тесте от слишком сильного раскатывания. – В следующий раз нужно побольше муки, перед тем как раскатываешь, хорошо? – юноша глянул на сосредоточенного отца, подцепив край теста пальцем. – Видишь, сейчас оно слишком липнет. А в целом всё превосходно, папа будет очень гордиться с тобой. – Я сам собой горжусь за этот подвиг, меньше всего ущерба в этот раз за всю мою готовку, – альфа выпрямился, расправляя плечи, и одарил Чимина ямочками на щеках. – Потрясающий результат, – улыбаясь, омега аккуратно поддел длинный край прямоугольника из теста и свернул его, создавая начало рулета. Когда заготовка для булочек оказалась полностью свернутая, а яичная полоска склеила всё вместе, Чимин взял нож, аккуратно укладывая край заготовки на маленькую доску. Внимательно следивший за всеми действия альфа, насупившись, тут же побелел, когда увидел характерные полоски от лезвия на столешнице, оставшиеся от собственной работы ножом. – Вот так, смотри, – отмерив размер кусочка, Чимин провёл по тесту ножом, разделяя на порции и сразу же укладывая каждую в большую форму. – Я не скажу, что эти полоски сделал ты, – улыбаясь, пожурил отца омега. – Он тебя съест и не подавится, – возмутился Джун, смотря во все глаза на сына, – это я сделал я и я скажу. – Меня-то он съест, а тебе просто размажет по этой же столешнице, – дорезав все кусочки и уложив их, омега поставил форму в духовку и засёк время, сразу же садясь под бок отца, который насупленно болтал ложкой в глазури. – Я очень соскучился по тебе, ты так редко бываешь дома сейчас, – омега привалился к плечу альфы, обнимая того за руку, – и папа скучает, и тигрёнок. – Это временно, Минни, прости, – потрепав по светлым волосам и оставив поцелуй на макушке, Джун вернулся к стоящей перед ним миске и тяжело вздохнул, взяв ложку. – Как видишь, скучаете не вы одни, меня даже кольнуло сделать это, – альфа указал на форму, которая была утыкана разнообразных размеров булочками, чуть подгоревших и чуть где-то не пропёкшихся. Чимин надул губы, погружаясь в собственные размышления, наблюдал за размеренными движениями отца, пока тот старательно покрывал глазурью готовую выпечку. Прижавшись сильнее, омега потёрся носом о ткань на плече с шлейфом аромата кондиционера для белья. Отец всегда пах чистотой. – Па, – омега поднял голову, уложив подбородок на крепкое плечо, – а тот последний дом, где я был. Тебе Хо ничего не рассказывал? – Звучит, как секрет от меня, Минни. – Если я ещё раз услышу слово «секрет», то съем пять булок подряд. Смех альфы был мягким и чуть глухим, приятно ласкал слух и с первого раза казался сразу же родным. Чимин наморщил нос, недовольно поболтав ногами. – Но тебе бы это пошло на пользу, посмотри, как кости торчат. – Нет! И нет никаких секретов! – воскликнул Чимин, потирая острое плечо, по которому только что похлопали большой ладонью. И правда, пошло бы на пользу. – Просто тот ребёнок... С ним же сейчас всё хорошо? Отодвинув от себя форму и отложив ложку, альфа посмотрел на сына, чьи медовые широко распахнутые глаза смотрели в ответ с волнением и трепетом. Мужчина задумался, постукивал пальцами о стол. – В твоём кармане была фотография, на которой был тигрёнок, верно? – Ох, а откуда, – спохватился омега, машинально опуская руку на место предполагаемого кармана. – Успокойся, – альфа мягко улыбнулся, – я её нашёл. Тогда ты уснул, ещё не добравшись до дома. Когда я будил тебя, то заметил в твоих руках фотографию. Явно из внутреннего кармана, судя по тому, как усердно снимок был сложен. – Ох, я… – Цыплёнок, Тэ рассказывал тебе что-нибудь об этом месте? – Я там был однажды, – Чимин опустил голову, разглядывая свои руки. – Один раз, скорее всего я был взят тогда по ошибке. – Почему по ошибке, дорогой? – второй рукой мужчина водил по волосам юноши, поглаживая и пропуская мягкие пряди между пальцами. – Нас разделили почти сразу же. Нас с Тэ. Ещё тогда… Когда нас только доставили, я всё помню смутно, но я помню, как его называли «интересным экземпляром». Мне никогда такого не говорили. Такое говорили только Тэ, и только его, а не меня, забирали в тот дом. – Ты помнишь, что было с тобой в том доме, цыплёнок? – Тряпка и пустота, – Чимин пожал плечами, – мне никогда Тэ не рассказывал о своих воспоминаниях о том месте. Чимин закусил губу в нерешительности, но всё-таки набрался смелости от жалящего любопытства, что раздирало омегу с момента сжатых волос на затылке, рассматривая лицо отца. – Тот мужчина тем вечером сказал мне, что нужно было брать и меня, что я пошёл бы так же дорого, как брат, – альфа вздохнул, вслушиваясь в тихий голос сына на грани шепота, – почему он сказал мне это? – Что было написано в открытке, цыплёнок? – О, – омега насупился, – владелец и двойка. Джун взял маленькие тёплые ладони в свои. – Я не буду нарушать тайну Тэхёна, если он считает эти воспоминания запертыми, то пусть так и будет. Это только его право. Из того, что знаю я, могу сказать только то, что тот ребёнок – его товар. Дядюшка, как называл себя тот мужчина, это владелец аукциона необычных дорогих экземпляров. Чаще всего там омеги, реже альфы, но все с редкой внешностью. Лазурные глаза с смоляными волнами стали настоящей манией для этого владельца. – А как же я? – кольнуло под рёбрами диким чувством, непонятным и пугающим, со смесью детской обиды. – Я настолько некрасивый? Джун замер, выныривая из омута своих мыслей, чтобы недоуменно посмотреть на сына, вокруг которого пробивались нотки розового дерева. – Что ты такое говоришь, Минни? – Почему он сказал, что нужно было брать и меня? Почему меня оставили, как кусок свинины, а не забрали к ним, о ком точно заботились?! – Минни, – Джун сжал ладони. – Почему?! Я недостаточно хорош для грёбанного аукциона?! – Ох, цыплёнок, – забрав в свои руки омегу с алеющими от злости щеками, Джун прижал его к себе, укрывая собой и поглаживая по руке, – ты самый красивый цыплёнок, что я видел в своей жизни. И ещё, – голос мужчины стал тихим, – о них никто не заботился, дорогой, этот дом для… Как бы сказать. Этот мужчина занимался тем, что обучал свой товар, но не портил его. – Не портил? – За такие деньги, которые запрашивает этот аукцион, будущие владельцы хотят видеть чистый товар, который знает своё место и то, что от него требуется. Эти дети, Минни, вовсе не жили вечерами в роскоши, пока ты был один. Чимин моргнул, вжимаясь сильнее. – Тот ребёнок, на которого ты наткнулся, был там не просто так, понимаешь? – Это дико, – омега замотал головой. – У меня не укладывается в голове. – Теперь с ним всё будет хорошо, Минни, он отдан в правильные руки и скоро сможет снова быть в своей семье. А сейчас сделаем чай, верно? – мягкая улыбка снова коснулась губ альфы, чуть отстранившего от себя затихшего Чимина. – Минни, всё хорошо. Это всё прошло и больше никогда не повторится, слышишь? Переведя взгляд на отца, Чимин схватил того за руку, словно за своё единственное спасение. – Если бы… Если бы мы были вашими детьми, вы не перестали бы нас искать? – глаза омеги заблестели и будто бы смотрели мимо. – Вы бы не оставили нас там? – Минни, вы и есть наши дети, – Джун снова спрятал светловолосого в своих руках, целуя в макушку. – И я пожертвовал бы собой ради вас. Не сомневаюсь, что ваш папа поступил бы по-другому.***
Lana Del Rey – Dark paradise
– Откуда у тебя всё это? – проведя ладонями по искусной вышивке, что струилась разнообразными тонкими бутонами ослепляюще белых орхидей с одиночными цветами припудренной розовой пудрой таких же цветов, что сменялись на ветви с цветами тёмного оттенка венозной крови, растворяясь в жёлтых точках только начинающих распускаться набухших бутонов орхидей. Ручная вышивка ластилась на светлой персиковое нежной ткани и пряталась в тяжёлые складки. Омега обернулся к вошедшему брату, расцветая улыбкой, как крупные цветы на собственной накидке. – Знакомства, – гордо поднял голову младший, ногой закрывая за собой дверь. Пальцы слипались от сладости глазури, что обволакивала собой аппетитную булочку в липкой руке. – Правда красиво? – Господи, знакомства, конечно, – пофырчав, как дикая лиса, больше для вида, Чимин покрутился вокруг своей оси напротив зеркала, с искрящимися глазами наблюдая за движением ткани и отблесками света, что играли на части широкого пояса. – Мне так нравится, – омега остановился напротив подошедшего брата, от чего ткань завернулась вокруг ног юноши и расправилась обратно, словно бутон. – Спасибо, дорогой тигрёнок, я так счастлив, что сейчас же упаду от переизбытка счастья. Чтобы я без тебя делал, мой дорогой братец? – речь младшего получилась внятной только наполовину из-за кусочка булочки за щекой. – Я так тебя люблю? – Спасибо, мой дорогой братец, – Чимин клюнул поцелуем перепачканные глазурью губы, хитро сощурив глаза и спрятав руки в карманы художественного фартука. – Тебе просто нравиться баловать меня. Хорошего натурщика так трудно найти, а тебе так повезло со мной, правда? Необыкновенно. Покачиваясь из стороны в сторону под одному Чимину известный ритм, тот прикусил глянцевую с резким отблеском губу, поглаживая через ткань фартука довольного, почти мурчащего, как большой кот, младшего брата, чьи перепачканные пальцы дразняще исчезли в, без сомнения, горячем рту. – Это помада? – поднял брови тигрёнок, придирчиво осматривая приготовления Чимина, довольно хмыкнув. – Хочешь попробовать? Чимин посмотрел на оставшийся кусочек булочки и сглотнул собравшуюся слюну, переведя взгляд на всё ещё перепачканные пальцы, омега жадно прильнул к ним, сразу широко проводя языком по сладости глазури около подушечки пальца, сталкиваясь с жаром чужого языка. Чимин обиженно хныкнул, когда сочный кусочек глазури исчез прямо перед ним, за что не больно, но с долей обиды, прикусил кожу у костяшки, вызывая резкий выдох напротив. Мелкая, но быстро возрастающая возбуждённая дрожь колола бока, когда ладонь легла на пах, растягивая карман художественного фартука и растирая заинтересовавшее Чимина местечко. Помогая себе второй рукой в другом кармане, старший отстранился от сладких пальцев, чтобы тут же прильнуть к глазури на губах и коже вокруг них. Омега в берете протяжно застонал, подаваясь бёдрами на встречу и подставляя лицо под влажные мазки. Мысли о невозможности коснуться изысканного образа перед собой заставляли младшего заскулить, отстраняя от себя Чимина, чтобы крепко схватить того за подбородок до красных следов. – Где «я тебя люблю»? – Тэхён сжал челюсть брата сильнее, вздёрнув голову старшего вверх, заставляя чуть запрокинуть её. – Я люблю тебя так, будто завтра не существует. – Что-нибудь ещё? – Да, – выдохнул Чимин, приподнимаясь на носочки, покорно следуя движениям руки брата, – поцелуй. Заманчивая просьба была выполнена незамедлительно, смазывая оставшуюся помаду с омежьи губ, оставляя ту мазками на фарфоровой коже, и тенью окрашивая чужие. Поцелуй тонул в улыбке, самодовольной и влюблённой, заканчиваясь мягким прикосновением кромки зубов к губе и короткой ниточкой слюны с кончика языка. Омега под руками Тэхёна пылал и таял, как сливочный шарик мороженого в полдень. Не раздумывая, Чимин выхватил оставшуюся булочку из рук и вставил её в приоткрытый рот младшего, заглушая звонкий и разочарованный стон от исчезнувшей руки в кармане фартука. Аккуратно поправив съехавший художественный берет на макушке тигрёнка, Чимин задрал мешающий фартук, пробираясь к пуговице на брюках. Всё же не с первой попытки распутав замысловатый пояс на тонкой талии Чимина, младший ослабил узкий кусок ткани, чтобы полы накидки, в которой сейчас находился старший, приглашающе разошлись в стороны. Тэхён вымученно простонал, стоило маленькой ладони опуститься на окрепший ствол, замирая без движения и выпуская мелкую возбужденную дрожь по внутренней стороне бедра. Ткань накидки под прикосновениями слегка покалывала кожу и нежно ласкала, когда плотная и грубая кружевная ткань сменялась хлопком широкой отделки воротника и манжетов. Всё это походило на большую не по размеру накидку-кимоно с бархатный ремнем на широком, размером с ладонь, золотого цвета поясе. Образ тонул в пришленных цветах персикового кружева, переплетаясь с серо-голубыми хлопком, спадая вниз тканью в пол, такой же персиковой, но более лёгкой, будто складываясь из нескольких слоев и переплетаясь изящными вышитыми орхидеями. Острый коричный аромат с выпечки, которая медленно пропитывалась влагой слюны, заставляя Тэхёна убрать язык, становился острым, будто лезвие, стоило нотам пудровой розы перемешаться в этом хаосе, увлекая за собой грасскую. Тэхён дернулся и шагнул на полшага вперёд на ослабших ногах, почувствовав знакомое касание коротких ногтей на чувствительной коже. Ускоряя темп своей руки на омежьей плоти под трогательное подрагивание тела брата перед собой, Тэхён, обласкав губы с мазками помады ещё раз, плавно проник в жаркий рот сладкими пальцами, легко коснувшись языка. Стон, что издал Чимин, оказался настолько сладок, что чтобы не содрогнуться всем телом от нахлынувшего волной удовольствия и не разрывая поплывшего взгляда, младшему пришлось приложить немалое усилие. Но вид плавно исчезающих пальцев во рту под влажные звуки, заставил Тэхёна крепко зажмуриться, привставая на носочки от яркой дрожи и мокрой ладони. Распахнув глаза, младший омега увидел пылающее удовольствием лицо Чимина, с поднесёнными к лицу двумя пальцами, с которых медленно стекала крупными каплями вязкая густая жидкость. Загнанно дыша, старший благодушно убрал из рта Тэхёна кусочек булочки, мазнув перепачкаными пальцами по глазури и сразу же откусывая кусочек, чтобы довольно зажмуриться, слегка подрагивая от приятного шлейфа удовольствия. Причмокнув губами, Тэхён потянулся к лакомству, но был остановлен одним только взглядом. Чимин отодвинул часть накидки сильнее, больше оголяя перепачканный участок кожи. – Собери, но всё-всё, – Чимин мурлыкнул, делая ещё один маленький укус, – я хочу оставить это на себе все время, пока ты будешь рисовать. Послушно собрав только половину белесых капель, Тэхён поднёс пальцы к губам, слизывая стекающие капли, и мазнул ими по глазури сдобы со свой стороны. Откусив свои части булочки, омеги коснулись носами, фыркая. Дрожь легко проходилась по телу, не исчезая до конца и делая приятную сладкую пустоту в голову более звенящей. Дурманящая пелена никак не хотела растворяться, оставляя братьев в плену грасской и пудровой розы.***
– Давай немного поправим пояс, хорошо? А то он так болтается, некрасиво же. Райский омега суетился вокруг спокойного, но явно растерянного Юнги, который все ещё не мог понять, как он здесь оказался. Стоя на небольшом возвышении, на вид походившим на деревянную сколоченную коробку, Юнги вздыхал, давая делать мельтешащему омеге всё, что вздумается, то подвзять или же поправить. Альфа честно не понимал, как вообще согласился на такое. – Где же они запропастились, мелкие? – причитал Джин, придирчиво поправляя волосы мужчины. – Это вообще долго всё, ну, происходит? – Часами, – развёл руками омега, явно веселясь и отходя на несколько шагов, чтобы осмотреть альфу на деревянной коробке. – Но не всё так уныло. Это интересно, так что расслабься и получай удовольствие. – Интересно… – пробурчал Мин. Зимний сад в этот день был с щедростью отдан для творческих свершений и буйствующего вдохновения, написанию одной из самых любимых картин тигрёнка, которой он так восхищался. Вдохновившись для написания чего-то лично своего, но с духом и эстетикой этого шедевра, перед Тэхёном встал выбор подбора натурщиков. Хотелось чего-то необычного, интересного и до этого момента не изученного, так что выбор пал на одного альфу, который буквально упирался в косяки, чтобы не быть вытащенным на место многочасовой, явно не профильной музыкальной работы. Сейчас, пробегая взглядом по плотным рядам зелёных посадок, альфа всёе ещё вздыхал, чувствуя зарождающуюся от неудобной позы боль в спине. – Почему так долго, птенцы? Юнги повернул голову на вошедших в сад детей, один из которых придерживал одной рукой другому подол накидки. Альфе подумалось, что его образ не был уж так вычурен, как образ второго натурщика, который, сейчас будто бы сиял, радостно размахивая сцеплёнными с братом руками. Юнги прокашлялся и оглядел себя ещё раз. Разница образов состояла лишь в упрощении отделки и цвете, у Юнги накидка была с таким же поясом в цвет, как у Чимина, и состояла из тёмных, преимущественно чёрных, оттенков. Длинная накидка в пол почти закрывала собой ящик, на котором и стоял альфа. – Прошу, – Юнги, выпутав свою руку из широко рукава, подал её Чимину, которой замешкался и в нерешительности осматривал перед собой ящик, оставшись без присмотра убежавшего к холсту брата. – Это так мило, спасибо! – с благодарностью приняв руку, Чимин осторожно опустился коленями на уложенную поверх ящика подушку и расправил накидку. Поправив одежду и потрепав волосы для пущего беспорядка, омега улыбнулся ещё раз, поднимая голову к возвышающемуся альфе. – Вам очень идёт, – сказал Чимин. Спрятавшийся за своим рабочим местом, Тэхён разулыбался, будто бы он удачно разложил канцелярские кнопки на стул. Выбор натурщика состоял не только из-за внешности, но и из-за шанса, который омега подкидывал брату. Честно говоря, Тэхён совершенно не мог смотреть на подобные слёзы брата, как некоторое время назад, по таким пустякам. Друзья? Будут. Понаблюдав за парочкой какое-то время до написания картины, Тэхён решил, что сам подтолкнёт потенциального друга, что и разбавит грусть цыплёнка, да и будет с кем выпить кофе. Рассказ Чимина о вечернем побеге в спальню гостя буквально рассмешил тогда пришедшего с занятий Тэхёна. Кто мог бы подумать, что айсберг снаружи был настоящим глобальным потеплением внутри. – Если честно, это мой первый раз. И я совершенно не понимаю, что делаю, – честно признался мужчина, слегка пнув висевший подол накидки. – Не пинать, не двигаться, не дышать! Всё специально сделано же! – возмущенный полукрик пристыдил альфу к своему же удивлению. Чимин мягко рассмеялся, протягивая руки к Юнги. – Помните картину? Склонитесь ко мне и обхватите так, будто хотите поцеловать меня. Юнги нахмурился, усердно вспоминая картину. Представить себя на краю цветочной поляны, подсвеченной золотым сиянием, не было затруднительно, поэтому, глубоко вдохнув, альфа погрузился в образ, создаваемый памятью и трепетно обхватил лицо омеги, едва касаясь светлой кожи. Мужчина склонился над прикрывшим глаза омегой, чьи ресницы трепетали, а губы так и остались приоткрытыми. Уловив момент, Юнги скользнул взглядом по расслабленному лицу, ощущая, как пространство исчезает, оставляя только его и тело в расшитой накидке в руках, держащих так, словно юноша был соткан из самих лучшей света. С каждым взмахом ресниц Юнги погружался всё сильнее, закрываясь от всего и даже от требовательных приказов художника. Поэтому спустя некоторое время работы над своей картиной, Тэхён выглянул из-за холста рассматривая пару. Чимин, стоявший на мягкой подушке, откинул голову назад, с лёгкой полуулыбкой подставляя щёку для трепетного поцелуя склонившегося альфы, а его длинные полы накидки струились тяжелыми волнами по ногам вниз, падая на пол. Чимин игрался и дразнился, держа в голове маленький секрет о сухих напоминаниях на коже, о чудесных коричных булочках, приготовленных отцом, но с новой более изысканной глазурью. Чимин, когда Тэхён замолкал за своим холостом, тихо начинал переговариваться и ещё чуть-чуть сильнее дразниться, пытаясь развеселить приунывшего от долго стояния Юнги. Альфа ушёл в свои мысли настолько сильно, что и не заметил, когда Чимин перенёс вес на свои же ноги, чтобы руки мужчины, держащие его, оставались расслаблены и не причиняли бы боли. – Покажите мне бездну любовного наслаждения, – скомандовал художник, – и замереть, мне нужно все запомнить. _______________________ * Orchidaceae (лат.) – Орхидея. В корейской и китайской символике орхидея – это совершенный человек, изящество, гармония, изысканность, любовь, красота и женское обаяние (Тресиддер 2001, 260; Малявин 2000, 336). В поэзии орхидея – символ красоты на земле. *Белый цвет – чистота и невинность. *Розовый цвет – проявление нежности. *Красный цвет – выражение сильных эмоций. *Желтый цвет – «Ты мое солнце». *Картина о которой говорит Тэхён – Густав Климт (1907–1908) «Поцелуй» (Der Kuß).