Daughter – Run
– Это только двойка из десяти. Что, не справляешься с элементарным? Температура в последние дни прыгала выше, чем самая высокая горка аттракциона, трудно успеть прочувствовать весь уют шерстяного пальто, как тут же становилось жарко, хотя через день уже обещали прогноз на тёплые шарфы. Чимин не любил жару, палящее солнце и жгучий асфальт. Один слой одежды в виде тонкой футболки доставлял дискомфорт, стоило только перешагнуть порог дома. Зима – вот комфортное время, за исключением, сухости рук в этот сезон. Затягивающая дрема являлась в образе тёплого и поглощающего, делая каменные ступени под спиной такими же удобными, словно это была самая мягкая перина, которую только можно вообразить. Не в силах открыть тяжёлые веки, Чимин повернул голову, укладывая её в более удобное положение. Пахло песком и землёй. Небольшая лестница, на которой неподвижно и лежал омега, раскинув руки на согретый дневным солнцем камень, находилась сразу же возле пустующего одноэтажного дома, и являясь единственным путем, чтобы попасть на возвышение, на котором находился вход в это самое здание. – Мой хороший мальчик. С ослепительным свечением комнаты контрастировал только старый пол из тёмного дерева, местами без лака и следами от ударов. Здесь было ни тепло и ни холодно, даже ослепляющие лучи, бьющие в окно, без пейзажа не ощущались вовсе, только ткань пушистого белого свитера дразнила собой кожу. На светлые взлохмаченные волосы легла большая ладонь, вороша пшеничный беспорядок, слегка царапая кожу головы. Чимин прижался щекой к чужому колену крепче, ластясь к ноге сидящего на стуле в центре комнаты мужчине. – Я послушный, – робко сказал Чимин, послушно запрокидывая голову, потянувшись за прикосновением. – Послушный. Голос незнакомый, состоящий будто бы из всех голосов разом, мягкий и приятный, ласкающий не хуже рук в волосах и под воротом свитера. Омега улыбнулся. – И такой красивый, – добавил голос. – Скажите ещё, сэр, скажите, что я всё делаю верно, – омега потряс отрицательно головой и поднялся на колени, чтобы переместиться ближе, хватаясь за бедро в костюмной ткани. – Я ведь не совершаю ошибок, сэр. – Ошибки не совершаются такими идеальными созданиями, как ты, мой хороший мальчик, – стул скрипнул, обозначая движение мужчины. Он выпрямился. Чувство страха зародилось в глубине глаз омеги. Чимин поднялся, чтобы перебраться на новое место – между разведённых ног, и прижаться, обхватив за пояс руками. За спиной омега чувствовал только пустоту и холод. – Я хороший, – вторил голосу юноша, – я послушный. – Совершенный, мой ангел, иначе бы я не был с тобой, верно? – Я прекрасный. Усмешка заставила Чимина поднять голову, чтобы рассмотреть лицо перед собой, но это были лишь пятна, вызывающие острую головную боль. Зашипев, омега ткнулся носом обратно в чужой бок, содрагаясь от неизвестных дуновений холодного воздуха. Чем сильнее жался светловолосый юноша, тем больше он встречал отпор, чужие руки отодвигали омежье тело, упираясь, куда придётся. Стряхнув давящие на глаза пальцы, Чимин завозился и вцепился в одежду выше, чтобы приподняться. – Сэр, позвольте мне быть с Вами, почему Вы отстраняете меня? – слова дрогнули, потонув в жалобно восклике. Сейчас показаться жалким и беспомощным было больше необходимым, чем постыдным. – Давай сыграем в игру, мой ангел? У тебя ведь богатое воображение и умная головушка. Чужие руки легли на острые плечи, грубо отстраняя от себя и отцепляя от одежды по-детски пухлые короткие пальцы. – Я не люблю играть, сэр, – омега плюхнулся на пятки, пристыженно опуская голову, Ножки стула с неприятный скрипом оцарапали пол, отодвигаясь назад. Мужчина опустился на колени перед омегой, легко касаясь губами волос. – Мой красивый ангел даст мне свою розовую ладошку? До боли и, судя по металлическому привкусу, до крови, прикусив щеку изнутри, омега протянул подрагивающую ладонь, от чего рукав свитера сполз вниз, обнажая на белом запястье в переплетении вен веточки азалии* с белоснежными бутонами с вкраплениями бело-розового цвета. – Я так горжусь тобой, мой хороший мальчик, ты так восхищаешь меня, твоя душа – самое прекрасное, что я видел. Ох, мой мальчик. Когда ладони коснулось нечто холодное, Чимин сжал пальцы, впиваясь плотью в острое лезвие, теплая влага сразу же звонко закапала на деревянный пол. – Я умею любить! Сэр! – Мой мальчик, – в голосе послышалась улыбка, – покажи мне свою любовь. Перехватив нож другой рукой, Чимин крепко взял за рукоятку и вытянул руку, чтобы упереться лезвием в чужую грудь, слегка надавливая. Голос рассмеялся. – Ты так умен, но одновременно так глуп, – мужчина протянул руку и опустил ладонь на грудь юноши, кончиками пальцев прощупывая расстояние между рёбер. – Не так, мой малыш, совсем не так. Как только нужное место нашлось, мужчина аккуратно обхватил омежье запястье и направил его так, чтобы кончик лезвия уперся в ту самую точку, исчезнув в ткани белого свитера. – Я хочу, – ладонь хлопнула вздрагивпющего Чимина по плечу, – чтобы мой ангел показал мне, как ему было бы без этого чувства. Чтобы мой мальчик сделал? – Сэр, я не хочу. – Поиграй со мной, Минни, мой красивый мальчик. Чимин замер, всё больше ощущая колющую боль, куда упирался нож. Чужие руки поверх омежьих медленно надавливали на рукоятку, двигаясь вслед за вздымающейся от нервных вздохов грудной клеткой. Чужое прикосновение исчезло. Звук падающих капель с продолговатой раны на правой руке оглушал. Огонёк любопытства заискрился в медовых глазах. Боль чувствовалась приглушенной, почти сходящей на нет. Это заводило омегу азартом, на сколько далеко можно было бы зайти, чтобы потом задохнуться от наплыва эмоций. Так ли чувствуют себя те, чьими телами овладевал Чимин в порывах смешения чувств? Чимин – послушный и хороший мальчик. Он не ослушается и не испугается мелькнувшей мысли, что всё тяготившее раствориться и будет легче, проще. Это будут уже не его проблемы. Ни это ли плюс того, чтобы быть хорошим? Быть любимым. – Покажи мне и я помогу тебе, ангел. С трудом проглотив вязкую и горькую слюну, омега обхватил рукоятку лучше, стряхнув с порезанной ладони мешающую влагу, что окропила собой белоснежную ткань. Ни боли, ни страха, а только странная пустота. Чимин вскинул голову, чтобы убедиться, что он все ещё не один, хотя ощущение бездны за плечами росло по секундам. – Я умею любить, сэр. Резко с вспыхнувшей ослепляющей болью рукоятка коснулась ткани свитера, а чужое прикосновение снова исчезло, чтобы оттолкнуть омегу на спину. Глухой удар оказался самым громким, что только слышал Чимин, роняя правую руку костяшками на пол. Пальцы грело теплом от пореза. – Я так горжусь тобой, мой мальчик. Огладив края пореза вокруг лезвия, большая ладонь невесомо легла на лицо юноши, окрашивая кончиками пальцев бордовыми мазками, проходясь по векам и губам. На задворках сознания нарастал шум, который намеревался заглушить собой любой крик и боль, которая медленно поднималась в омежьем теле, словно паника, концентрируясь в ровных краях раны. Сон, затягивал собой так, что противиться не хватало сил, как и полностью прикрыть испачканные кровью веки. – Доброе утро, спящий хоббит. Чимин сонно завозился, роняя голову с самой верхней ступеньки и медленно приоткрывая слезящиеся воспалённые глаза. Тело было настолько горячим, что румянец на щеке ощущался включённой конфоркой. Разлепив слипшиеся сухие губы, омега не успел и вдохнуть, как резко взвизгнул, сжавшись в комок. Это был усталый Хосок, который, чтобы не терять времени, растянулся рядом на ступенях, как могла позволить его больная спина, одним уверенным движением скрутил омежий сосок через ткань кофты – как верный вариант обращения на себя внимания. – Знаешь, – сказал Хо, убирая руку от омежьего клубка, – это самое романтичное, что было у меня на работе. Просыпаться после дела, даже не покинув территорию, вдвоём, с таким прекрасным мужчиной, как я. – Кто тебе сказал такую дикую ложь? – выдавил из себя Чимин, осторожно садясь и прогибая спину до хруста позвонков. – Я. Какая мне разница до чужого мнения? Чимин раздражённо застонал. – Я долго… так пролежал? – Минут пятнадцать, я не хотел тебя будить. – А отнести меня в машину, руки отвалились бы? – Это тебе урок на будущее, не отрубаться на ступеньках здания, где была работа. Я испугался, что ты всё-таки подавился своей ебанной жвачкой. – Ты был рад. – Немного, – улыбаясь, Хосок показал это самое «немного» на пальцах. Омега вздохнул, растирая ноющие рёбра под сердцем. Было ощущение сильного жара, от которого пересыхало во рту и воображение сыграло злую шутку, подкидывая несуществующие образы. Несколько светлых прядей прилипли ко лбу. Состояние жара раздражало омегу по возрастающей, поэтому, неловко поднявшись на ноги, Чимин покачнулся, обмахиваясь ладонями. – Мне нужно переодеться, мне нехорошо. – И умыться, приятно ходить с засохшими пятнами? Чимин опустился на корточки, пряча лицо в сгибе локтя. Как отметил Хосок, юноша и правда выглядел неважно, но, как ни странно, это почти не влияло на качество выполненной работы. Но вид «котёнка из коробки в дождь» скрёб по душе альфы. – Эй, вставай давай, – Хосок поднялся со своего места и аккуратно положил ладонь на плечо омеги, от чего тот дёрнулся, как от удара. – Слушай, ты же понимаешь, что мне придётся принять меры, как бы мне не хотелось остаться без работы? – Всё в порядке, мне нужно только немного привести себя в порядок. Сухой воздух автомобильного салона неприятно царапал горло, которое требовало только большую кружку обжигающего чая. Ровная дорога позволяла опустить голову на стекло и слепо смотреть на мелькающий пейзаж в смешении зданий и деревьев, сжимая в руках мягкий бок рюкзака. Если подключить фантазию, то можно было представить, как под рукой ластится ленивый кот. – Мы не домой? – спросил Чимин, не отрываясь от разглядывания пейзажа, который быстро сменялся при подъезде к городу, становясь более многолюдным. – Мы не домой, а на работу, есть разговор. Чимин вздохнул, поёжившись от изменения температуры в салоне. В последнее время самочувствие часто подводило омегу, то бросая в дрожь, то в пылающие щёки и взмокшие на висках волосы. Тело окутывал нестерпимый жар, сменяющийся колючим холодом. Чем хуже становилось самочувствие юноши, тем больше эмоции и чувства давали сбой, а непрошеные слёзы, которых так стыдился Чимин, стали частым гостем. – Я хорошо выполнил то, что от меня требовали. – Никто не спорит, – отозвался альфа, – только вот твои большие блестящие глаза сильно напрягают. – Недосып. Хосок смерил омегу странным взглядом. – Давай так: ты мне выдаёшь, что с тобой происходит, а я придумываю то, как тебя выкрутить перед отцом. – Это он попросил? – омега оторвал голову от окна и напряжённо посмотрел на мужчину, поджимая губы. – Но у меня высокий балл. – А как насчёт психологической оценки? – Хосок шикнул на открывшего в возражении рот Чимина. – Ты говорил с папой про своё состояние? – Всё правда в порядке. Чего вы все такие странные? – Это мы странные? Чимин кивнул. – Ты валялся на ступеньках так, будто бы ты не тот, который занимает первые строчки, а тот, кто является самим заданием. В зеркало на себя посмотри. Ты давно нормально ел? – Ел. – Упёртый мелкий говнюк, – Хосок сжал руль, останавливаясь на светофоре. – Как я могу тебе помочь, если ты ничего не можешь из себя выдавить? – Папа сегодня собирался к отцу, может, изменим день? – тихо начал омега. – Я не хочу с ним пересечься. – Когда я поймаю тебя за шкирку в следующий раз? Чимин, это не разговор для дома, – дурнота медленно отпускала омегу, от чего тот снова привалился к окну, но расслабленное состояние тут же испарилось, стоило повернуть голову чуть правее, где стоял слишком знакомый автомобиль. Омега заерзал на месте, сжимая свой рюкзак сильнее. – Тебе нужен перерыв и возможность восстановиться. Не знаю, куда съехала твоя менталочка, но её нужно догонять, иначе будешь как тот. – Хо, тебе разве не нужно перестроиться здесь в крайний ряд? Мы всегда же здесь поворачиваем. – Тот, который, чёрт, мужик такой, – Хосок изобразил витиеватый жест в воздухе, – вот у него-то крыша поехала окончательно, отмывали несколько дней. – Хо! – Нет, там пробка. Чето ты опять нервный? Я об этом и говорю. Глянув в окно ещё раз, омега испуганно замер, натыкаясь на два взгляда, направленных в ту самую сторону. Чимин сглотнул, цепляясь за полностью осознанный взгляд гостя, которой сидел по правую руку от бурно щебечущего в своей излюбленной розовой куртке Джина, который размахивал руками в рассказе занимательной истории. Юнги поддался вперёд, не отрываясь от разглядывания знакомых медовых глаз затемнённых почти незаметной тонировкой автомобильного стекла. В его глазах плескался испуг. – Поехали быстрее, меня сейчас вырвет, – честно признался Чимин, рассматривая во все глаза альфу напротив. Райский омега затих, уловив замешательство своего пассажира и повернул голову, чтобы рассмотреть нечто, так заинтересовавшее мужчину. – Так я о чём тебе и говорю, чёрт возьми! Какая тебе работа, если ты своё в себе держать не можешь. Неслышимые переговоры и недовольный взгляд папы, что скользил мимо спрятавшегося за рюкзаком омеги, доводил Чимина до дрожи. – Блять, просто едь, Хо! – Блюй в рюкзак, паршивец! – Быстрей! – воскликнул Чимин. Когда визг шин затих, а светофор мигнул зелёным светом, та самая машина завела двигатель, чтобы двинуться с места. – Придурки, – весомо сказал Джин, сводя хмуро брови над линией очков, – как такие вообще права получают? Неужели трудно подождать светофора? Мы все тут спешим. – Ага, – хлопнул ресницами Юнги, – не говори.***
Faouzia – Born Without A Heart (Stripped)
Главный омега семейства Ким относился к тому типу людей, которые активизировались ближе к вечеру, когда другие уже устало падали на свои постели, в то время как райский омега закипал энергией, как чайник на плите. Эта черта была присуща всему семейству, кроме одного человека, который сейчас устало водил вилкой по тарелке между листьев салата. Главный альфа семейства Ким относился к тому типу людей, которые хоть и нехотя, но достаточно легко покидали тёплую и такую уютную постель по утрам на встречу делам и планам, аккуратно расписанных в ежедневнике гелевыми чернилами, в отличии от вездесущих омежьих стикеров. Эту непохожесть, что встречалась часто, Джун любил нежно, искренне пытаясь понять её и проникнуться. Особой прелестью альфа считал банальное чувство трепещущего тепла, когда открывался на ладони новый неизведанный мир, чувство чистого счастья окрыляло собой, стоило только взглянуть на вещи необыкновенным противоположным взглядом своего человека. Этот хрупкий мир, который походил на стеклянный шар, наполненный собственным свечением, благоуханием цветов и неописуемыми красками, которые возможно было только прочувствовать, хотелось оберегать и наблюдать, также и за неземным и таким непонятным хозяином этого мира. Одной из многих странностей этой семьи было полное отсутствие принятие хмельного напитка – пива. Трое против одного, где Джун тот самый один, а остальные трое любители вина, которым, благодаря бескрайней любви, была сооружена целая полка для их драгоценного сокровища. Джин же, имея терпкую нотку в своём характере, не упускал возможности заменить любимый напиток супруга на своё красное, белое, сухое, а может, сразу полусладкое. Но каждый раз омега встречал негодующий взгляд и категоричный отказ, за что со своей стороны театрально махал рукой перед лицом, ведь тонкое обоняние омег в райскому саду не переносили и нотки аромата этого невкусного хмельного напитка. К счастью, надутые в притворной обиде губы работали на Джуне безотказно, поэтому альфа легко согласился на единственное условие – пить это только за поздним ужином. Поэтому сейчас Джун сильно удивился, когда рядом с ним отодвинули стул и сели, укладывая голову на руки. С годами всё ярче становилось понимание и осознание того, что в самом настоящем большом мире, которому нет конца и края, существует мерцающий среди непрекращающихся ливней свет в одном единственном окне, подобный маяку. От этого даже становилось по-настоящему страшно. – Добрый вечер, тут свободно? _______________________ *Azalea (лат.) – Азалия красивоцветущее растение, которое относится к семейству вересковых (Ericaceae) и роду рододендронов (Rhododendron). На языке цветов Азалия – сдержанность, преданности, но в то же время печаль и одиночество; «Береги себя для меня!»; «Я верю тебе!»; «Я одинока и бледна от печали» – означает печаль, вызванную одиночеством.